Текст книги "За синими горами (СИ)"
Автор книги: Алина Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
– В этом нет ни малейшей необходимости, – не сдается Анхен. – У Ясмины нет способностей, это известно с детства, она росла на моих глазах, на глазах твоей дочери, на глазах своего брата, наконец, чьи способности коэра очевидны. Обладай она хоть зачатками способностей жрицы, мы бы об этом знали.
– Ну вот раз не обладает, то тебе и тревожится не о чем, ведь так? А вот если обладает и, более того, передаст в наследство ребенку, я на Совете буду ставить вопрос о прерывании беременности, ставящей под грозу интересы государства…
– Нет, – Ясмина едва шепчет, пошатнувшись.
– Я не позволю!.. – гневно начинает авэнэ, подхватывая супругу одной рукой.
– А тебе трибунал светит, мой мальчик, ты не забыл? Слишком много громких слов для того, кто и сам висит на волоске.
– Ты не убьешь его, – говорит он вроде бы дяде, но при этом сжимает плечи Ясмины, словно стремясь передать ей свою уверенность. А ей страшно, ей безумно страшно, и она даже не пытается этого скрыть.
– Не убью, – с ложной покладистостью соглашается Владыка. – В одном единственном случае, – а дальше голос его леденеет. – Если ты, так же, как и твоя жена, будешь беспрекословно выполнять все мои требования. Никакого самовольства. Никаких свадебных путешествий и отпусков по собственному желанию. Вы живете здесь, у меня на виду. Общаетесь с теми, с кем я дозволю. Выполняете то, что я велю. Летом будет проведено сканирование. И раз ты так уверен в своей жене, чего тебе опасаться? А я тоже хочу быть уверен. Малейшее неповиновение – и ты идешь под трибунал за госизмену, а твоя жена переезжает ко мне. Под мое покровительство, как старшего родственника. До родов, разумеется. После родов она мне будет без надобности, наследника я воспитаю сам.
– Даже ты не настолько чудовищен, чтоб отнять у нас сына.
– А ты веди себя достойно своему высокому положению, и я, возможно, сочту, что и ты не настолько чудовищен, чтоб не справится с воспитанием собственного ребенка.
Молчит. Злится, бессильно сжимая тонкие губы.
– Я надеюсь, у тебя больше никогда не будет повода считать мое поведение недостойным, – наконец выдает абсолютно бесстрастным тоном.
– Ну вот и замечательно, – удовлетворенно кивает Владыка. – Вот это недоразумение, – короткий кивок на меня, – я забираю. Меня совершенно не устраивает, что мать исирэнэ общается на равных с человеческими экземплярами. Тем более бракованными. Чему она научит будущего Владыку?
– Дева принадлежит мне, – начинает Анхен.
– И у тебя есть время до вечера, чтобы оформить и переслать мне дарственную, – обрывает его Владыка. – Никаких человеческих любимцев в этом доме, если вы хотите сами воспитывать своего ребенка. На этом все, – тяжелый взгляд на меня, ослепительное сияние черных, как смерть, глаз… И голову разрывает от нестерпимой боли, я со стоном касаюсь лбом земли, из глаз катятся слезы.
– Ты что, поставил ей блок на чужие приказы? – недовольный возглас Владыки где-то за краем ускользающего сознания.
– От природы у нее блок, не мучай, – моих плеч касаются чьи-то руки, помогают подняться на ноги, прижимают. Анхен. Он же не отдаст меня? Он же меня не отдаст? Он обещал… – И я говорил тебе об этом миллионы раз.
– Разумеется, на приказы рядовых эльвинов, я в курсе. Но не мои же! – и вновь мощнейший ментальный удар раскалывает голову, я повисаю на руках у Анхена, перед глазами все кружится, начинает тошнить.
– Не надо… – Анхен что-то долго говорит, я уже не слышу. Мне настолько плохо, что хочется только лечь – хотя бы просто на землю, главное, чтоб не шевелить головой, чтоб больше не мучали…
Анхен поднимает меня на руки и несет. Недалеко. В машину.
Пол багажника холодный и гладкий.
– Прости, – тихо шепчет он мне в самое ухо. – Но чем больше раз я скажу «нет», тем больше раз он тебя ударит. А так… может быть… у тебя останется шанс. Я бы хотел, чтобы все закончилось иначе.
– Не отдавай!..
– Прости, – он начинает отстраняться.
– Ты обещал… мою кровь – не в землю, ты обещал! – паника – жуткая, невообразимая – захлестывает меня, отодвигая в сторону даже боль. Лучше умереть, чем оказаться в руках Владыки, пусть лучше убьет!..
– Значит, предам, Ларис. Жизнь моего ребенка дороже клятвы. Любой клятвы.
– Ты веришь, что он может убить своего внука? Вампирского ребенка? Не сходи ты с ума!
– Я знаю, что может. Его дочь убивала. А он… много чего сказал мне тогда наедине. Не слишком собой владея. Я не хочу рисковать. Прости.
– Анхен!
Но он уходит. Отстраняется и уходит. А дверь багажника закрывается, погружая меня в тишину и полумрак. Я не слышу, о чем они там еще говорят. Я не вижу уже ничего.
Только чувствую, что через какое-то время машина резко взвивается в небеса. Вот и все…
Летим не долго. Минуты, когда мне бы хотелось – вечность. Вечность я лежу после приземления в запертой машине, ожидая, когда обо мне вспомнят.
Багажник все же открывают. Не Владыка. Какой-то вампир.
– Ты можешь встать? – интересуется на человечесом.
Встаю. Голова еще болит, меня пошатывает. Но я спешу исполнить, пока он не вздумал подкреплять свои команды ментальным приказом. Мы на парковке перед входом в башню. Как и у Анхена, этот вход высоко-высоко над землей, вокруг башни зеленеет сад. Вот разве что машин здесь значительно больше, чем бывает обычно на парковке авэнэ, да и размер парковки весьма представительный.
То есть дом… дворец… словом, место, где он живет, не стада. Лучше это или хуже? Не знаю. «Значит, предам», – все еще эхом звучит в раскалывающейся голове, лишь усугубляя боль.
– Иди за мной, – окинув меня равнодушным взглядом, вампир разворачивается и направляется ко входу в здание. Иду за ним. Ледяной ветер пробирает до костей. Снег все еще идет. А я была одета для прогулки в саду, не для улицы.
Но ветер… и холод… означают, что над парковкой нет защитного купола. И если резко бросится к ее краю я, возможно успею… Нет, не успею. Парковка огромная. А вампиры быстрее. А если вдруг и успею, то что? Прыгнуть вниз? Разбиться? Закончить свою нелепую жизнь, поскольку Он считает, что я уже больше ни на что не нужна? Ему не нужна? Он даже всплакнет, да. С облегчением, поскольку уже совсем ничего не сделать.
А я? Есть ведь еще я, и это моя жизнь, данная мне вовсе не для того, чтобы услаждать собой одного вампира до тех пор, пока его это услаждает. И я выживу. Если есть хоть малейший шанс, то я выживу. Не для того мне дана была моя жизнь, чтоб закончится столь нелепо. Не им. Моя жизнь закончится не им, он сам отказался от своей клятвы.
Владыка… Страшно даже представить… Но вдруг…
Следом за вампиром я вошла в лифт, и он начал спуск, больше похожий на падение. Вниз. В чрево башни Владыки. Дальше был коридор, заполненный неярким светом и истошными криками. Боли, ужаса, отчаянья. Стоны, хрипы, оглушительные вопли, переходящие в визг.
Идти не смогла. От ужаса замутило так, что начала тихо оседать по стенке. Вампир заметил, подошел, равнодушно перекинул меня через плечо и понес сам. В одну из комнат. Где аккуратно положил на топчан и молча вышел. Щелкнул замок.
Огляделась, ожидая увидеть нечто ужасное. Но комната, а вернее, одиночная камера, была пуста. Свет, льющийся из узенького окошка под самым потолком, позволял рассмотреть голые стены, выкрашенные неровными мазками в красновато-бурый цвет, так, что казалось, будто они покрыты десятком слоев человеческой крови. Кроме неширокого топчана с жестким матрасом, на котором я лежала, в комнате имелся лишь низенький, грубо сколоченный столик, да отхожее место в углу.
И если прежде мелькали смутные мысли, что моя уникальность, возможно, заставит Владыку отнестись ко мне как-то по-особому, то теперь от них не осталось и следа. Много у него здесь таких «уникальных». От которых ему нужны только боль и страх. Лоу, видно, не зря намекал, что Владыка давно импотент. А иначе он сам бы уже завел себе и сыновей, и внуков. И не снискал бы себе славу лучшего мастера байяты…
И вот как я здесь выживу, как? Физически – может быть, Сэнта постаралась. Но как не сойти с ума?
Звукоизоляции не было ни малейшей. И я до вечера лежала в одиночестве, слушая бесконечные хрипы, крики и стоны. Мне приносили еду, но даже смотреть в ее сторону я не могла. Я не сомневалась, что меня пугают специально, что Владыке нужен мой страх, мой ужас, что меня целенаправленно доводят до того состояния, когда я стану «наиболее питательной». Но отрешиться от этого ужаса не могла. Одного страха ему не хватит, он захочет еще и боль…
За мной пришли вечером, когда за окошком совсем стемнело и мне даже удалось задремать. Снова вампир, не лунный. Служить Владыке, видимо, особая честь, даже тюремщиком.
– Иди со мной, – вновь спокойный голос, отсутствие ментального приказа, и равнодушная спина перед глазами. Не сомневается, что пойду. Не допускает и мысли, что не пойду.
И я иду, да. Мне безумно, непередаваемо страшно, но я иду. Всегда надеешься на лучшее. Всегда веришь, что если все сделаешь правильно, не станешь злить тюремщика, будешь послушной, то тебя пожалеют и все обойдется. Ну… хотя бы больно будет не прямо сейчас. А потом… потом ведь тоже может что-нибудь случится.
Снова лифт. Подъем, столь же стремительный, как прежде спуск. Коридор. Тихий и светлый, с коврами на полу и роскошными букетами в больших напольных вазах. Здесь любят срезанные цветы.
Вампир открывает передо мной дверь:
– Заходи.
Захожу. Горят свечи. Множество свечей, расставленных на полу и мебели по периметру комнаты. Мягкое мерцание света. Легкий аромат плавящегося воска, смешанный с запахом каких-то цветов.
Центр комнаты пуст. А у дальней стены в роскошном кресле – Владыка. Свою царственную халею он сменил на просторный черный халат, отороченный золотом по воротнику и обшлагам. Его волосы свободно распущены, и в обманчивом свете множества свечей на миг кажется – Анхен. Это Анхен, он не бросил, не предал, он со мной, все прочее – мне приснилось.
– Подойди, – а вот голос не похож. Совсем. Ни тембром, ни интонацией. – Вот сюда. Опустись на колени.
Опускаюсь. Там и так как велели. Он хотя бы не зол, бьется мысль, он хотя бы не зол. В отличие от своего слуги, Владыка обращается ко мне на эльвийском. Знает, что владею.
– Что ж, – неторопливо продолжает глава государства после весьма продолжительной паузы, – давай посмотрим, на что ты можешь сгодиться.
Он лениво шелестит страницами лежащего у него на коленях досье.
– Значит, тупиковая нежизнеспособная ветвь… Жаль, меня весьма интересовали твои дети… Интересный мог бы выйти эксперимент… Все запорол, никчемный мальчишка, все бездарнейше запорол. Он хоть дарственную мне прислал на нее? – повышает он голос.
– Нет, Владыка, документы от авэнэ не поступали.
Мы, оказывается, не одни. Но оглядываться на говорившего… Ситуация любопытства не предполагала.
– Что ж, пусть тешет себя надеждой, – совершенно не расстраивается Владыка. – Подготовь пока приглашение для светлейшего авэнэ. На Большую Байяту. Изысканнейшее угощение только для самых близких и дорогих мне эльвинов. И не забудь приписать, что отказа я не приму.
– Будет исполнено, Владыка. На какое число назначить мероприятие?
– Число? – Владыка вновь задумчиво шелестит листами. – Ну, вот прекрасная дата: двадцать шестое апреля, – его палец замирает на одной из строчек. – Сколько тебе там исполнится, девочка? Двадцать два? Красивая цифра, совершенная в своей симметричности. Что ж, так и решим. Мой тебе подарок – умереть в день рожденья дано не каждому. А коли уж мой дорогой племянник так не любит лишней писанины, то придется ему распорядиться устно и при свидетелях, – Владыка чуть усмехается. – Как тебе, крошка? Я даже позволю ему еще раз тебя поцеловать. А может, и не раз, это уж сколько ты выдержишь.
Стою. Даже на коленях это вдруг стало мучительно сложным. Он питается этим, твержу я себе. Боль, страх, отчаянье. Он просто питается этим. А я не буду… не буду давать ему пищу. Я подумаю о его словах потом. Потом… у меня еще целый месяц. Даже больше. Я загнусь от отчаянья после. Потом. Не сегодня.
– Ну а пока у нас есть время, – все так же неспешно продолжает Владыка, – давай посмотрим на чудеса твоей регенерации. А то столько наслышан, – он откладывает бумаги на стоящий сбоку от кресла маленький столик. – Встань и сними одежду.
Мои руки рефлекторно тянутся к груди в бессмысленном защитном жесте.
– Объясняю один раз, – чуть вздыхает Владыка. – У тебя месяц жизни и ровно одно платье. Ты можешь обращаться с ним бережно, и до последнего дня ходить в одежде, как человек. А можешь позволить сорвать его с себя, и получить вместо платья обрывки. Компенсировать тебе утраченную из-за непослушания одежду никто не будет.
Встать выходит не сразу. Ноги ватные, перед глазами все плывет. А вот пальцы, напротив, деревянные, и с застежками справляются с трудом. Быть обнаженным – не стыдно, твержу я себе. Помогает мало. Ему ведь не только посмотреть.
Наконец, платье падает к моим ногам.
– Подними, – тут же раздается его голос. – Аккуратно сложи и убери в пакет. Туда же – белье и туфли. Ты ведь не хочешь, чтоб что-нибудь потерялось.
Пакет мне протягивают. Вампир. Тот, что привел меня. Кажется.
Руки дрожат так, что справиться с задачей удается не с первого раза. Впрочем, утверждать, что я спешила, было бы глупо.
– Хорошо. Встань. Спокойно, я просто хочу рассмотреть.
Он поднимается со своего кресла и движется ко мне. Все так же лениво. Неспешно. Скользя взглядом по моему телу.
– А у авэнэ есть вкус, – чуть снисходительно бросает Владыка. – Пропорции тела весьма неплохи, для хорошей игры это немаловажно. Тело должно вдохновлять. Хотя, – не прикасаясь, он плавно обходит меня по дуге, – кормил он тебя все же плохо, немного мяса стоило бы нарастить. Ты сегодня ела?
Замерев перед ним, словно кролик перед удавом, не сразу понимаю, что вопрос задан мне.
– Ответь, – голос не повышает, но резкий удар ладонью по ягодице заставляет пошатнуться и упасть на четвереньки.
– Нет, – выдавливаю, стараясь не зашипеть от боли.
– Вот и ноги не держат, – кивает на это Владыка. – Ноэр, распорядись, чтоб кормили внутривенно. Мне нужна ее выносливость. Встань, – это уже мне.
Встаю. Меня трясет крупной дрожью, паника подкатывает к горлу, хочется с визгом забиться в какую-нибудь щель… Но я же человек, а не перепуганная грозой кошка, я не поддамся панике, я продержусь…
– Как ты дрожишь, – его руки опускаются мне на плечи. Мягкие, как и голос. Стоя у меня за спиной, он ласково поглаживает мне предплечья. – Стой спокойно, я просто смотрю. Выпрямись. Расправь плечи. Держи голову ровно, не опускай. Вот молодец, – он проводит рукой по моей голове. Ближе к шее рука сжимается в кулак и выдирает из косы прядь волос. – Хорошие волосы, – одобряет Владыка, растерев волосинки между пальцами. – Интересная структура, по ощущениям почти эльвийская. Тебя ведь подвергали санитарной обработке при помещении в стада, верно?
– Да, – спешу ответить, пока он вновь не начал выбивать ответы силой.
– И за сколько времени они отросли до такой длины?
– За год.
– И больше не растут?
– Нет.
– Интересный гибрид, – задумчиво проведя пальцами по моим косам, он перебрасывает их мне на грудь. – И, возможно, не столь бесперспективный, как кто-то считает, – его пальцы неторопливо скользят по коже моей спины. – В другой ситуации я нашел бы тебе более интересное применение… В другой ситуации, – несколько озадаченно повторяет он, а его пальцы вновь оглаживают только что пройденный ими участок кожи.
– Свет! – требует Владыка, и сотня свечей в комнате начинает гореть вдвое, а то и втрое ярче. – Как любопытно, – продолжает осматривать мою спину Владыка, – значит, в байяту ты уже играла? А мне рассказывал, что завязал… Какой удивительно лживый и жадный мальчик…
– Нет.
– Не лживый? – усмехается Владыка. – Или не жадный?
– Не играла… Он не пил… кровь… тогда, – слова даются с трудом. Воспоминания о том дне, когда… когда все уже ясно было с тем, кого я предпочла романтизировать в своих мечтах, закрывая глаза и вычеркивая из памяти все плохое, приносят боль. А я его еще будто оправдываю сейчас.
– Тогда зачем было уродовать спину, рассекая до крови? – кривится Владыка. – Не хочешь пить – не порти сосуд. Чистая боль – это искусство, требующее совершенных инструментов и совершенного исполнения. А не абы чем, абы как, абы где… просто из плохого настроения… Профан. Как был, так и остался… Ладно, – по мановению его руки свет вновь становится приглушенным, – хоть заживает на тебе все неплохо. Сколько ударов ты выдерживаешь? – отпустив меня, он вновь направляется к своему креслу. – Не слышу?
– Я не знаю, – спешу ответить, видя, что он начинает разворачиваться в мою сторону.
– Вот сейчас и проверим, – Владыка лишь опускается в кресло, и не думая возвращаться. – Зафиксируйте, – его голос летит во тьму за моей спиной. – Она ж едва на ногах держится. Покалечится еще, а у нас уже праздник назначен. И приведите мою еду.
От стены отделяются двое. Вампиры. Солнечные, не лунные. Они защелкивают тяжелые металлические браслеты на моих запястьях, щиколотках. Выводят на середину комнаты. С леденящим душу лязгом с потолка начинают спускаться цепи. Медленно. Словно тот, кто крутит лебедку устал, очень устал… Словно это пауза для того, чтобы в комнату ворвался герой, и спас меня. Но в Стране Вампиров воюют только со слабыми. Героев нет.
– Подаришь свой голос в мою коллекцию? – все так же доброжелательно интересуется Владыка, глядя, как мои наручные браслеты карабинами пристегивают к спустившимся, наконец, цепям, а ножные, заставив широко расставить ноги, к выступающим из пола скобам.
Молчу, охваченная ужасом, и с трудом понимая, о чем он. Все это уже было. Только тогда вампир, так похожий на Владыку, был охвачен чудовищным гневом, а я не верила и умоляла, заливаясь слезами. Теперь же передо мной был довольный, спокойный и уравновешенный… вампир, так похожий на светлейшего авэне. И мне не о чем умолять того, кто собрался насладиться действом. И я уже знаю, что так бывает. Только так здесь и бывает.
– Разве тебе не понравились мои голоса? – продолжает спрашивать о чем-то своем Владыка. – Я собирал эту коллекцию много лет, дабы услаждать слух тех, кто лишь ожидает аудиенции. Сегодня и твой голос в нее вплетем. А завтра я поставлю тебе послушать саму себя. Соло. Согласна?
– Нет, – и пусть мое слово ничего не меняет. Он требовал отвечать на вопросы. Я ответила.
Владыка чуть усмехается, поглаживая маленький шарик вампирского камня. Включает запись, видимо. Голоса. Значит то, что я слышала в своей комнате, просто запись?.. Едва ли «просто», но они уже отмучились, а я…
Владыке приводят двоих, без волос и одежды. Мужчина и женщина, молодые, прекрасно сложенные. Ну да, он любит, чтоб была фигура. Они опускаются перед ним на колени и протягивают ему свои запястья.
– Начинайте.
Боль дикой змеей жалит мне спину. И потом, и еще, и снова. Кричу? Наверно, горло потом болело. Но пока могу видеть, вижу перед собой вампира, так похожего на авэнэ. Уютно устроившись в кресле, он неспешно посасывал кровь то из одного, то из другого запястья, полузакрыв глаза и наслаждаясь происходящим.
Очнулась в своей камере, на топчане, на матрасе. Жестком, но чистом. Все тело болело, руки дрожали, вес собственного тела оказался для них чрезмерным. Горло болело от криков, но пить… особо не хотелось. Нет, я бы не отказалась от стакана воды, но безумной жажды, которая заставила бы меня подняться и доползти до умывальника, я не испытывала. Мою кровь не пили.
Лязгнул замок. Вампир. Тот самый, что привел меня сюда. Теперь он толкал перед собой штатив с капельницей.
– Твоя еда, – пояснил он мне. – Но сначала душ. Вставай.
– А одежда? – хриплю на эльвийском, пытаясь приподняться на руках. Мало ли, как он знает человеческий. Может, только приказы. – Мне обещали одежду.
– Сначала душ, – отставив капельницу, он подходит ко мне и помогает подняться, – а потом одежда. Ее уже постирали.
Недоуменно морщусь. Нет, вещи, конечно, ношеные. Но в грязи я, вроде бы, не валялась. С чего такая забота?
– Ну и где же твоя регенерация? – вампир проводит пальцами по моей спине, совсем как накануне Владыка. Аккуратно, едва касаясь.
– Так она не работает.
– Вот как? А как работает? – перейдя на эльвийский, мой тюремщик стал куда более многословен.
– У Владыки в отчете это наверняка прописано.
– Наверняка, – хмыкает вампир, помогая мне идти. После… вчерашнего меня здорово шатает.
Душ, по счастью, недалеко, всего через несколько дверей по коридору. Доведя, вампир передает меня на руки двум лунным эльвийкам (все же были тут лунные), и лишь с их помощью мне удается помыться. Сама я вряд ли сумела бы вымыть волосы, да и согнуть руки так, чтобы коснуться спины, у меня бы не получилось.
Тюремщик никуда не ушел. Стоял и смотрел, словно я была в состоянии сбежать. А когда руки лунных начали без всякой жалости терзать мою покрытую свежими рубцами спину, чуть прикрыл глаза, пряча под веками искорки удовольствия от ощущения моей боли.
А ведь это он порол меня, лишь сейчас поняла. Вчера мне было не важно, кто. Достаточно и того, по чьему приказу. И с чьего согласия. А сейчас… Мне ведь показалось на миг, что он мне сочувствует.
– Вам тоже нравится боль?
– Да, – улыбнулся он. – Зачем иначе я бы тут работал?
А дальше, под его молчаливым руководством, эльвийки меня «кормили», напичкивая через вену питательными веществами, одевали в мое выстиранное и выглаженное платье, и даже заплетали мне косы. По две тонких «лунных» косички от каждого виска, свисающие свободно, и какое-то очень сложное многосоставное плетение из остальной массы волос с добавлением черных и золотых лент.
– Зачем это? – интересуюсь у вампира. Каковы бы ни были его пристрастия, разговаривать с собой он не запрещал. А молчать было слишком невыносимо.
– Ты украсишь собою прием в честь свадьбы авэнэ.
– С-сегодня? – белею. – Но он сказал, что байята – еще через месяц.
– Игра – через месяц, – кивает вампир. – Сегодня – просто прием. А ты – одно из его украшений. Украшение, не еда. Живые скульптуры, доводилось слышать?
– Нет.
– Не бойся, тебя сегодня не тронут. Никакой новой боли. Только старая, пропитавшая тебя насквозь, источаемая тобой словно аромат прекрасным цветком – легкий, воздушный, едва ощутимый, и от того – почти волшебный.
Замутило. Такой поэт пропадает. А ведь не агрессивен, не зол. Просто маньяк.
– А прическу зачем так сложно? – слушать его воспевания моей боли не хотелось.
– Владыка презентует свою новую рабыню, и косы, как общепринятый символ рабства, должны многократно подчеркнуть твой статус.
– Косы – символ рабства??
– А ты два года живешь с вампирами и не знаешь?
– Нет. Вернее… Мне говорили, что для лунных эльвинов это так, но я не думала, что прически людей…
– А люди, по твоему, это что-то совсем другое? – усмехается мой тюремщик. – Ну да, вы же свободные люди свободной страны…
– Смешно. Посмотрела бы я на вас в клетке. И посмеялась.
Но пока что он смотрит на меня. И – нет, не смеется.
– Жаль, что Владыка решил использовать тебя так. Ты интересный экземпляр, мы бы столько могли попробовать, столько сделать на основе твоих генов… Я уж не говорю про удовольствие от процесса… Но ему виднее, конечно. Идем. Ах, да, забыл. Последний штрих, – и в его руках оказывается… ошейник и цепь.
И в этот миг я сломалась.
– Нет, – рыдала я, пытаясь забиться от него в самый дальний угол, – нет! Только не так! Нет!
Владыке мало причинять боль. Ему надо растоптать, унизить, не просто замучить, на продемонстрировать… А Анхен будет смотреть. Будет просто смотреть, я знаю. Тем пустым взглядом, о котором рассказывала Инга. Взглядом, в котором ничто. Смерть как отсутствие жизни. И почему мне казалось, что Инга – это одно, а я… а со мной так не будет. Я умней, я любимей, я лучше…
Он поймал меня, конечно. И заставил кричать от боли, разбередив раны. Мне наказание, ему удовольствие. А металлический ошейник был тяжелым. Он не сдавливал горло, он просто тянул к земле. Как и цепь, за которую вел меня тюремщик.
В тронном зале, еще пустом и гулком, он заставил меня опуститься на колени возле трона, и прикрепил цепь к ножке так коротко, что пришлось еще и склониться, не имея возможности ни опуститься хотя бы на локти, ни, напротив, выпрямить спину и шею. Расправил полы моего синего платья, слишком скромного для этого блестящего позолотой зала, перекинул основную массу волос со спины мне на грудь, открывая иссеченную спину в вырезе платья, по-летнему открытого до лопаток. Отошел, чтоб полюбоваться результатом. «Цветок боли» у трона Владыки его, видимо, удовлетворил.
К тому времени, когда зал наполнился, наконец, гостями, спина и шея затекли, добавив мне болезненных ощущений, а слезы высохли. Уже ничего не изменить и не исправить. Я плыла в мареве своей боли, иногда ненадолго отключаясь, но, даже будучи в сознании, не слишком осознавала реальность происходящего. Все было сном. Болезненным бредом воспаленного разума.
Владыка чествовал Анхена и Ясмину, демонстрируя отеческую заботу, любовь и радушие. Некая безликая толпа ему поддакивала, чего-то желая. Светлейший авэнэ, как я и ожидала, был холоден, высокомерен и равнодушен, принимая поздравления как должное и просто не замечая моего присутствия. Ясмина была бледна, и белизна ее полупрозрачных одежд это только подчеркивала. Она явно чувствовала себя некомфортно в этом обществе, а возможно, вампиры, на словах поздравлявшие авенэю, просто не прятали от нее своих негативных эмоций. Ее взгляд испуганно метался по залу, и, хотя на красивых губах лучилась улыбка, искренней она не выглядела.
Вот Ясмина меня заметила, и скрыть этого не смогла. Глаза ее потрясенно расширились, она прикусила губу… И Анхен тут же развернул ее ко мне спиной, не прекращая при этом диалога с каким-то вампиром.
Пытка длилась долго. Долго. Долго. Ее взгляды я временами ловила. Он не видел меня в упор.
Но однажды все разошлись. Вернувшись из очередного забытья, я обнаружила, что зал пуст. Устало прикрыла глаза, опираясь лбом об обод сиденья. Еще немного, и за мной придут.
Вот и шаги. Вампир склоняется надо мной, касаясь рукой плеча.
– Ты только продержись, – шепчет мой тюремщик голосом Анхена. – Я вытащу тебя отсюда, только продержись.
Открываю глаза. Действительно Анхен. Или я уже брежу.
– И мои поздравления, светлейший авэнэ, – разлепляю пересохшие губы.
– Ты сильная, Лара, ты сможешь, – склонившись к самому уху шепчет он. – Не сдавайся. Пожалуйста.
– У меня день рождения скоро. Придешь? Мне обещали твой поцелуй.
– Я знаю. Этого не будет.
– И поцелуй пожалеешь?
– Байяты не будет, – уточняет он. – Я не позволю тебя убить. Я тебя вытащу. Обещаю.
– Ты хозяин своего слова. Захотел – дал, захотел – обратно забрал.
– Пожалуйста, верь мне, Лара. Не сдавайся, не позволяй сломать себя.
– Дарственную принес? – вкрадчиво интересуется Владыка, картинно застыв в проеме двери. – А то мой секретарь вчера ее так и не дождался.
– Правда? – Анхен неторопливо поднимается на ноги и оборачивается. – Видимо, плохо ждал, пусть попробует подождать еще.
– Ты не слишком дерзок для молодожена? Я не шутил, Анхенаридит, неподчинения не потерплю. Шаг вправо – шаг влево, и начнут происходить непредвиденные несчастные случаи. Ты ведь не настолько глуп, чтоб допустить это?
– И зачем ты сразу угрожаешь? Ты ведь знаешь, я при любых обстоятельствах на твоей стороне. И, кстати, документы я направил еще вчера, и не моя вина, что в твоей канцелярии снова что-то напутали, – Анхен равнодушно пожимает плечами. – Но, раз ты говоришь, что документов нет, и формально она все еще моя… – он отворачивается от дяди и снова склоняется ко мне. Берется за цепь и разрывает ее. Затем помогает мне встать. Но ноги меня не держат, затекли от долгого сидения, и Анхен подхватывает меня на руки. – Вечеринка окончена, а дева устала, – сообщает он Владыке, а я забываю даже дышать. Неужели?.. – Прикажи своим слугам проводить нас. Я хочу посмотреть, как ты ее устроил.
Нет! Только не снова! Только не после того, как я почти поверила!
– Взглянешь, время будет, – отмахивается Владыка. – Ноэр! Забери ее, сегодня больше не потребуется, – и, немедленно появившийся, мой тюремщик весьма настойчиво вынимает меня из рук Анхена. – А к тебе у меня серьезный разговор по поводу неполадок на антиполярных вышках, – Владыка уже решительно тянет своего племянника прочь. – Еще немного, и у нас небо без защиты останется, пока у меня военный министр по рабыням бегает…
Они уходят, меня уносят. В моей камере Ноэр кладет меня на топчан и тут же выходит, посоветовав выспаться, а я все лежу, лежу, и так и не могу решится поверить… И отказаться от надежды тоже не в силах.
И лишь только в сумерках обращаю внимание, что сегодня здесь тихо. Весь день. Своей «коллекцией голосов» Владыка нынче не балует. Потому ли, что я ответила ему «нет»?
Да нет, конечно. Просто сегодня он играет в другую игру. Зачем смешивать?..
Пару дней меня не тревожили. Мне даже начало казаться – просто забыли. Меня регулярно «кормили» – внутривенно, как и велел Владыка (просто чтоб исключить саму возможность неповиновения, полагаю, а вовсе не затем, чтоб мне «подправить» фигуру). Но кроме своего тюремщика я не видела более никого. Для Владыки я была, видимо, просто способом ущемить Анхена. И продемонстрировав ему меня избитой и униженной, а самого авэнэ – беспомощным изменить хоть что-то, Владыка попросту потерял ко мне интерес.
Но несколько дней спустя меня вновь поставили «пред царственные очи». Мое время шло, и ресурсом светлейший Владыка решил не разбрасываться. Все эти визиты, окончания которых терялось для меня во мгле забвения, были похожи один на другой, а потому попросту смешались в памяти. Владыку интересовала боль. Она была нужна ему в качестве еды и в качестве услады. И эту боль из меня извлекали. Различными способами. Ожоги на моем теле Владыку развлекали не меньше, чем следы от кнута, а способов связывания и подвешивания в самых болезненных и неестественных позах его подручные знали великое множество.
И это пронизывало немыслимой болью тело, но оставляло равнодушной душу. Сначала мне казалось, что это оттого, что Анхен выбил из меня все эмоции на эту тему в тот день, когда взял в руки отцовский ремень. Но потом поняла, что дело не в этом. Вернее – не совсем в этом. Владыка не был для меня человеком. Нет, не так. Он не был для меня разумным существом, не был для меня живым. Он был словно тот самый мертвый вампир из человеческих сказаний, чуждая форма жизни, бездушное воплощенное зло. Он так питался. Ничего личного. И я для Владыки разумным существом не была, говорящий салат, не более. Он не лез в душу, не догадываясь о ее наличии.
