Текст книги "За синими горами (СИ)"
Автор книги: Алина Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
– То есть, вы хотите сказать, что он… его род… эльвийские маги огня уничтожили собственные священные рощи?
– Ну почему же собственные? Вражеские, разумеется, – Риниеритин лишь спокойно пожимает плечами. Для него все это давно ушло. Отболело. Память только не спрятать. – Чтобы вести войну, надо сначала найти врагов. Поделить мир на своих и чужих. Объявить часть своих – чужими, а их души – проклятыми самим Светочем. А вот после этого можно уже и жечь. Чужие священные рощи. Чтоб деморализовать и ослабить врагов, чтоб верней и быстрей победить… Вот только деревья – они были не в курсе, что мир поделили. Они ведь хранили общую душу народа. Коллективную. Они все были единым целым – хоть и разделенные – реками, лугами, перелесками… – он чуть вздыхает, но продолжает рассказ. – Удар был точным, ошибки не было: шквальный огонь обрушился строго на рощи врагов. А вспыхнули все. И все до единой сгорели… А с ними горели доридэ. В основном – юные, только прошедшие посвящение хранители рощ. Не сумевшие отделить себя от гибнущих деревьев, обрубить все ветви, все нити. Не успевшие понять, что надо спасаться, а не спасать. Или не сумевшие осознать, как это вообще возможно – спастись, оставив в огне свою душу… Моя средняя дочь… погибла в тот день. Сгорела дотла на глазах у матери. А меня и рядом не было…
– Вы были на войне?
– Да. Был одним из тех, кто должен был защищать от ударов врагов… И от ударов врагов свои земли мы защищали прекрасно. Но этот удар… он шел изнутри, и мы ничего не смоги… Никто не смог… А потеряв священные рощи, мы потеряли и души. Целый народ без души… Не удивительно, что мир такого не вынес.
– Но… вы меня только, пожалуйста, простите. Я все же слишком человек, и даже читая ваши книги, я многое в них не понимаю. Как душа может быть в дереве? Как дерево может быть душой? Ведь вы – это вы: то, что в вас заложено генами, то, что в вас воспитали родные и близкие, каким сформировали обстоятельства… А дерево – оно же вне… Как его гибель вас изменит?
– Оно – вне, – он не рассердился и не обиделся, он попытался объяснить, – но оно же – во мне. Его сердце стучит во мне, его сила, вбираемая корнями из центра земли, течет во мне. А моя память – в нем. Мои эмоции – в нем. И память моих предков, и их эмоции, и эмоции, мечты, чаянья моих современников – все там. И ко всему этому я могу прикоснуться. Снять груз с моей души, найти ответ на вопрос – если был уже дан на него ответ. Энергетический симбиоз – я питаю его силой разума и богатством эмоций, оно меня – силой самой земли, первозданной жизненной силой.
Киваю, пытаясь осознать его слова.
– Все же сложно понять? – тому, кто мог осознать душу дерева, нетрудно прочесть в душе человеческой девы. – Тогда давай попробуем посмотреть, как гибель священных рощ нас изменила. Энергетический симбиоз разрушился – наша энергия стала выливаться в никуда, а подпитки жизненными силами природы больше не было. И тогда мы замкнули круг на себя. Танцы, – добавил он, видя, что я не очень понимаю. – Бесконечный обмен тактильной и сексуальной энергиями. Постоянный телесный контакт стал жизненно необходим, постоянный сексуальный контакт с бесконечным количеством партнеров стал необходим…
– То есть, раньше – до гибели Деревьев души – этого не было? – я киваю вверх, на платформу сада, где бурлит огнями и эмоциями бал.
– Зимний Бал как раз был, – улыбается Риниеритин. – И именно такой. Без крови, разумеется, но с всеобщим сексуальным единением. Как ритуальное действо возрождения природы, согревания ее своей энергией. Как символ единения народа – не на словах, а именно самым интимным, самым сакральным действом… Один единственный Бал. Раз в год. А во все остальные дни года – нет, не было и не приветствовалось. Был культ Единственной Возлюбленной, вера в Истинную Любовь, что приходит лишь раз. Да, собственно, не просто вера. Деревья души соединяли навеки. И тем, кто следуя их шепоту, создавали пару, замену погибшей возлюбленной найти не удавалось никогда… А теперь… молодые едва ли помнят вообще, а зачем, собственно, создавать пару. Мир так велик. В нем так много прекрасных тел… А главное – без этого круговорота все равно не выжить, нашел ты пару или нет… Серьезное изменение, верно?
– Да…
– И второе, еще более серьезное: дети. Их рождение – величайшее чудо и величайшее счастье для любого эльвина, ты, думаю, знаешь. Но рождаемость упала не здесь, не в этом мире. Это случилось еще на нашей родине, и именно из-за уничтожения Деревьев души. Энергия. Живительная энергия земли, энергия живой природы, что давали нам деревья. Ее стало не хватать даже уже рожденным. И дети доридэ гибли первыми, ведь мы сильнее других связаны с миром растений, сильнее от него зависим. А когда связи оборвались… Моя младшая дочь умирала дома, у меня на руках. Долго, безнадежно… просто слабела, слабела… И нечем было помочь… Взрослые выжили, хоть и нам это было непросто. Но ни один доридэ уже не зачал ребенка. Даже в том мире. А уж в этом… Так что в книгах написано верно: доридэ – это вымерший вид эльвинов. Вымирающий. Со мной и умрет.
Сглатываю, пытаясь сдержать эмоции. Средняя дочь, младшая… а ведь была еще, соответственно, старшая. И его Истинная Любовь… Даже спросить не смогу, что стало с ними…
– Невеселая у нас вышла с вами беседа. Да еще в такую праздничную ночь… А знаете, у нас ведь в древности тоже были священные рощи. И люди верили, что у дерева можно выпросить душу своего будущего ребенка. Или заключить часть своей души – в дерево или камень… А шаманы – это как ваши коэры – они могли вообще отдать свою душу какому-то месту, чтоб и после смерти хранить свой народ.
– Да, – кивает Риниеритин, – я слышал об этом.
– Я это к тому, что, быть может, в этом мире есть что-то, что подобно вашим деревьям души. Что могло бы стать вашей энергетической связью с миром. На нашей земле так много деревьев, и если даже люди, ощущающие все эти энергии не слишком сильно, смогли почувствовать такую связь, так может быть, есть дерево и для вас.
– Нет, прекрасная дева, нету. Я думал об этом. Искал. Я даже сумел создать на основе местной флоры дерево с нежно-бежевым стволом и голубыми листьями… Оно красиво и навевает ностальгию, но оно – просто дерево. Как и все остальные деревья вашего мира. Это, все же, совсем иной мир, и если мой народ и сможет отыскать здесь потерянную душу, то точно не в деревьях.
– А где же? Вы знаете?
– Знаю, – он чуть улыбается. Его взгляд скользит по мне, словно лаская. Только взгляд. Руки он всю беседу держит сцепленными в замок, не сделав и попытки меня коснуться. – В людях, Ларис. Страна Людей – наша первая истинная попытка возродить собственную душу.
– Убивая душу не возродить, – не могу разделить его энтузиазма.
– Это надо еще осознать. К этому надо еще прийти. А это путь не на годы. Пока сделан лишь первый шаг. Но он сделан. И сделан теми, кто, казалось бы, наиболее далек… Кто виновен в уничтожении священных рощ, кто жил ради войны и воспитывался как воин. Представителями огненного клана. Причем, не рядовыми. Авэнэ и авенэей.
– А вас разве не было среди создателей нашей страны? – мне показалось, он преуменьшает свои заслуги, возвеличивая Анхена. Не то из соображений политкорректности, не то из-за того, что я – дева авэнэ.
– Нет, – огорошивает он. – Меня там не было и близко. Я слишком сильно ненавидел. И огненный клан, и все их начинания. И это мешало мне понять… увидеть истинный смысл происходящего. Принять… В Страну Людей я впервые приехал чуть более пятидесяти лет назад.
– Тогда, выходит, вы сделали очень неплохую карьеру за пятьдесят лет, – улыбаюсь я ему. Все же праздник. А я заставила его вспоминать столь горькие вещи.
– Стремительную, – он подхватывает мою улыбку, и она возвращается ко мне не только изгибом его губ, но и теплом его глаз. Зеленых, как трава по весне, как листва на деревьях. Обычных, земных. И уже оттого притягательных.
– А не окажет ли мне прекрасная дева честь, подарив не только улыбку, но и прогулку по саду? – он все же размыкает свои сцепленные в замок пальцы и галантно протягивает мне руку. – Это место все же настолько специфично, что кажется, будто оно вытягивает из тебя все краски жизни. Обещаю выбирать тропинки, на которых нас не потревожат.
И я попробовала поверить еще одному вампиру, и протянула ему руку, чтоб чуть позднее позволить ему обнять меня за талию и поднять наверх.
А в саду было слишком светло после мигающего сумрака моего убежища, и я некоторое время промаргивалась, привыкая к изменившемуся освещению. Он ждал, отпустив меня сразу, едва поставил на землю, и даже отойдя на шаг в сторону. Чуть склонив голову на бок и глядя так… странно.
– Знаешь, – заговорил, удостоверившись, что я привыкла к яркому свету, – вот ты вспоминала, что у людей в древности тоже были особые деревья. Давай-ка мы попробуем найти твое.
– Мое? Здесь?
– Почему нет? Это большой сад, и здесь множество самых разных растений, и все они земные, а значит, тебе родственные. Возможно, среди них и найдется то единственное, которое примет твою усталость и поделится силой. Все же ты человек, и тебе не должно требоваться много, – жестом предложив мне следовать по одной из тропок, он неспешно двинулся рядом, искоса поглядывая на меня, прислушиваясь к ощущениям.
– У тебя в детстве не было любимого дерева? Возле которого ты любила играть, или к которому тебе хотелось прикоснуться, проходя мимо?
– Да нет, не припомню. А почему вы думаете, что мне нужно дерево? Да еще и столь особенное?
– Ну, прими это за прихоть Древнего, разглядевшего в твоем облике черты своего давно потерянного ребенка. И захотевшего сделать тебе подарок. Тебе ведь сложно здесь, я же вижу. Ты – деревце без корней, тебе надо где-то черпать силы…
Тропинка вела на поляну, там шумела, веселясь, компания. Мы обошли, свернув глубже в чащу. Деревьев вокруг было предостаточно, но некогда доридэ, а ныне Верховный Куратор Страны Людей оставил их без внимания.
– «Древо мое – белая береза, душа моя – летящий лебедь», – вспомнилась мне строчка из песни, вычитанная в книгах Лоу.
– Береза? – зеленые глаза взглянули мне, казалось, прямо в душу. – Нет, едва ли…
– Это просто песня, – поспешила я пояснить.
– Для кого просто, для кого со смыслом, – не согласился Риниеритин, продолжая даже не присматриваться, а скорее даже прислушиваться к окружающим нас деревьям.
Бродили мы долго, обошли несколько платформ, перебираясь на них когда по мосткам, а когда и по воздуху, и тогда он вновь ненадолго брал меня на руки. Но тут же отпускал, едва приземлялся.
Я не очень понимала, что он ищет. Мне казалось, то самое особое дерево должно быть светлым, шелестящим легкой листвой, а он внимательнее приглядывался к хвойным. И выбрал в итоге кедр. Невысокий, впрочем, высоких деревьев здесь просто не было. Ничем особо не примечательный. Только в этой части сада я насчитала шесть его весьма похожих собратьев.
– Этот тянется к тебе чуть сильнее прочих, – пояснил Риниеритин в ответ на мой недоуменный взгляд.
– И что… мне с ним делать?
– Ветки точно ломать не стоит, – улыбнулся вампир. – А так – что захочется. Чаще бывать рядом. Чаще касаться – ладонями, всем телом. Возможно – даже разговаривать. Хоть мысленно, – добавил, уловив мое… мою неготовность к беседе с деревьями.
Спорить с последним эльвийским доридэ, который искренне хочет сделать подарок, не стала. Подошла ближе, приложила ладони к стволу. Постояла, пытаясь прислушаться.
– Сейчас я мешаю, ты вряд ли его услышишь. Да и музыка, огни, шум. Потом, когда не будет посторонних…
– Когда станет так одиноко, что я готова буду говорить даже с деревом? – я улыбнулась, но улыбка вышла несколько горькой.
– Все мы бываем одиноки. Порой – даже в бурном хороводе праздничного танца, – он чуть кивнул в сторону дома, откуда летела, заполняя сад, веселая музыка.
– А я ведь вас от праздника отвлекаю. Это ничего, что они все там, а вы здесь, со мной?
– Он не первый и не последний в моей жизни. А ты избегаешь на него даже смотреть. Так и не привыкла к местным обычаям?
– Да мне казалось, привыкла… Вы лучше расскажите мне про деревья. Мне говорили когда-то, что были эльвины, способные создать дом из живого дерева, уговорить его принять нужную форму. Вы так могли? Или это просто сказка?
– Мог. Правда, был такой дом размером с дерево, а не с эту башню. И уже во времена моей юности многие эльвины предпочитали дома из других материалов. Мы называли такие дома мертвыми, а они – более комфортабельными…
Музыка стихла. Резко, внезапно, словно оборвавшись. И голоса стихли. Не так резко, но все же. В воздухе застыло напряженное удивление. Даже Риниеритин, прервавшись на середине фразы, выжидающе обернулся в сторону дома.
И голос Анхена – негромкий, мерный, холодный – наполнил каждый уголок его дома и сада:
– Я еще раз приветствую всех гостей моего дома. Я бесконечно рад принимать вас сегодня – всех вместе и каждого в отдельности. Без любого из вас этот праздник был бы не полон.
Пауза. Ожидание. Продолжение:
– Но я вынужден сообщить, что несколько часов назад в приграничных водах Восточного океана была убита Арчара Иадара ир го тэ Ставэ. Решением суда она была лишена титула авенэи, и потому общенационального траура не будет. Светлейший Владыка будет рад, если город Илианэсэ, как и весь Эльвинорэлл, продолжит праздновать самый главный праздник года.
Вновь пауза. Минимальная, чтоб успели осознать, но не успели отвлечься.
– Но, – голос авэнэ все так же спокоен, мерен и всепроникающ. – Даже потеряв право именоваться авенэей, Арчара Иадара осталась дочерью своего отца. Даже перестав быть моей женой, она осталась моей сестрой. И потому дом Ставэ объявляет личный семейный траур по погибшей родственнице. Все увеселения в границах наших частных владений закончены. Большой Зимний Бал объявляю закрытым. Спасибо всем, кто был в эту ночь моим гостем. Но рассвет я хотел бы встретить один.
– И… – растерянно ищу слова, не зная, как относится к этой новости, – … что теперь?..
– Теперь? – светлейший Риниеритин вновь оборачивается ко мне. – Думаю, прогуляемся еще немного по саду. Даже уважая чувства хозяина дома, его гости не смогут испариться мгновенно. К тому же многие захотят лично выразить соболезнования… А потом Анхенаридит сам нас найдет.
– Хотите передать ему меня с рук на руки?
– Сейчас – даже несколько больше, чем раньше, – Верховный куратор вновь манит меня на аллеи сада, уводящие в чащу. Кивком головы, жестом руки. Не касаясь. – Думаешь, многие довольны столь резким окончанием Бала? А когда недовольство хозяину в лицо не выплеснуть… Лучше уж с рук на руки. Мне будет спокойней.
Анхен нашел нас где-то через полчаса. Поблагодарил Риниеритина за составленную мне компанию. И распрощался. Как мне показалось – излишне резко.
– Зачем? – интересуюсь недоуменно. – Он был так любезен, скрасил мое одиночество, развлек беседой…
– Да-да, такой милый любезный вампир. И должность ему моя к лицу, и дева…
– Анхен?
– И срывов у него не бывает, и ошибок он не совершает…
– Анхен, да что ты?
– Злюсь, что ж еще, – он в раздражении бьет рукой по ближайшему дереву. Вздыхает. – Ты, разумеется, права, он оказал услугу. И он, разумеется, прав, что ее оказал. Но почему каждый раз, когда между нами все летит к дракосу, а я еще и вынужден тебя покинуть, рядом с тобой тут же оказывается кто-то, кто в твоих глазах без изъяна хорош и в фас и в профиль?
– Но… – не в силах поверить в услышанное, – но почему летит, мы же вместе? Это просто бал, и ты сам говорил, я на нем и не нужна…
– Да при чем тут Бал, сгори он в пепел?!. Посмотри на меня, Ларис. Просто посмотри.
Я и так смотрю. Но он берет мое лицо в ладони, приближает свое – так близко, что я чувствую тепло его дыхания. Вглядывается в глаза. Отчаянно, будто пытаясь найти там нечто потерянное. Целует в губы – медленно, нежно, едва касаясь. И это приятно…
– «Приято», – повторяет он, будто слушал мысли, а не чувства. – Тебе просто приятно, – и столько горечи в этом. – И ты еще спрашиваешь, почему все летит к дракосу?.. Лар-ка-а… – он обнимает меня, прижимая к себе с какой-то отчаянной тоской. – Ну почему я никогда не могу тебя получить? Вот, кажется, здесь, в руках, и вся моя…
– Я здесь, Анхен. И я твоя.
– Но почему мне кажется, что я тебя теряю? Что вернусь – а тебя уже нет?
– А где же я? Неужели сбежала с Риниеритином? – пытаюсь свести все к шутке. Но тут же осознаю, – погоди, откуда вернешься?
– Я улетаю в Ичиасэ, Ларис. Должен присутствовать на церемонии прощания. Как глава дома Ставэ, как брат, как муж. Как тот, кто близко знал и хорошо помнит…
– Но разве ты глава? А Владыка?
– А Владыка – глава всего народа, он не может возглавлять какой-то отдельный дом… И он отрекся от нее. Он не полетит.
– Но он же отец.
– Он не полетит. Есть много официальных причин. Но, думаю, он просто не хочет видеть места, где она жила изгнанницей. Не хочет помнить этот период ее жизни. Для него она авенэя. Всегда. Красивая, гордая. А там… там реальность, и свидетели ее безумия, и свидетельства… И он хочет, чтоб я отомстил ее убийцам, и разобрался с наследством… Быстро вернутся не удастся. Недели две, наверно. А то и три. Наше путешествие к теплым южным морям откладывается. Прости, Ларис, но иначе я не смогу. Она – моя семья.
– Да, – киваю, – я понимаю. Ничего, я подожду. Ну, уедем на три недели позже. Не страшно. Мы же договаривались, что ты закончишь с делами, – обвиваю его шею руками, прижимаюсь к нему еще крепче. – А я буду ждать. Я буду очень тебя ждать. И обязательно дождусь, и ты меня не потеряешь… Это просто ночь сегодня такая. Арчара ушла навсегда, и тебе кажется, что и других не удержать… это иллюзии, Анхен. Только иллюзии.
Мы некоторое время молчим, стоя в обнимку под густыми кронами деревьев.
– Отчего она умерла? – все же решаюсь спросить. – Кто ее убил, ты знаешь?
– Ее нашли в приграничных водах. По ту сторону от нашей границы. Что она там делала? Владыка несет какой-то бред про важную миссию, которую она якобы выполняла в соседней стране. Звучит красиво, но не верю. Скорее всего, просто шлялась на дикую охоту. Хотелось адреналина. Вот только по ту сторону границы не дикари, и на вооружении у них не стрелы. Сто раз она, может, их и обыграла. А может, и тысячу. А на тысячу первый попалась. Мы не бессмертны и не всемогущи, а она подзабыла это еще при мне…
Киваю. Но потом, все же уточняю:
– Так ее убили те, на кого она охотилась? Люди?
– Предположительно. Все это надо еще выяснять. И из какого оружия, и какой информацией они владеют. По возможности – уничтожать все данные об инциденте… Давай не будем сейчас об этом, ладно? Приеду на место, буду разбираться. Давай просто немного с тобой посидим. Ты ведь еще не хочешь спать?
– Нет, я поспала уже немного. Когда ты улетаешь, утром?
– Да нет, надо сейчас. Вот только надышусь тобой на прощанье…
Надышался. Потом улетел. А я несколько дней тихо улыбалась, вспоминая, как он не хотел улетать, как все не мог меня отпустить, как, даже отойдя уже на пару шагов, вернулся, чтоб еще раз поцеловать…
Ночь поворота. Даже символично, наверно, что его бывшая жена умерла, когда он собрался начать со мной совсем новую жизнь. И он прощается с ней и со всем своим прошлым…
Прощался он долго. Где-то через месяц связался со мной по ретранслятору, сказал: «Я еще задержусь». Разговаривать долго не стал, спешил.
Ну а мне спешить было некуда. Я ждала. Часами гуляла по его сказочным садам, читала книги… Книги по медицине мне читать запретили, что-то серьезное тоже не рекомендовали. Читала сказки. Старые, еще явно эльвийские, записанные кем-то по памяти и изданные уже в этом, совсем не эльвийском мире. И, читая о клятвах влюбленных, произносимых под кронами деревьев с голубыми листьями, все чаще устраивалась под тем кедром, с которым советовал мне «общаться» светлейший Риниеритин.
Сначала приходила туда из любопытства – вдруг все же что-то почувствую? Потом по привычке. Потом мне стало казаться, что место под этим деревом самое удобное. Я приносила себе мягкий плед, чтоб не тревожили опавшие иголки, прислонялась спиной к стволу и, отложив порою книгу, мечтала – о будущем и о прошлом, о потерянной эльвинами родине, представавшей из книг сказочно-прекрасной, и о местах, в которые мы уедем, когда Анхен вернется. О том, как мы будем жить с Анхеном вдалеке от вампиров, и о том, как он жил, когда вампиром еще не был. Читая детские книжки, не могла не думать о детях. Тех, для кого сочинялись давным-давно все эти сказки. Маленьких эльвинах, так никогда и не ставших вампирами. Детях, что потерял когда-то Анхен, и тех, что потерял Риниеритин… И про единственного ребенка, выжившего при переходе в этот мир, не могла не думать… И про его сестру, для которой и покупались все эти книги, не думать не получалось тоже.
Девочка, для которой покупались книжки… Девочка, для которой создавался волшебный сад… Девочка, ради которой он однажды вернулся из самого невозвратного «навсегда»… Девочка, с которой он там сейчас… И которая уже очень давно не ребенок…
Я, наверное, думала о ней слишком много. И однажды, когда зима уже подходила к концу, она мне даже приснилась.
Я задремала прямо в саду, там, где сидела теперь почти всегда – под заветным кедром. Плед был мягок, а один из корней, что чуть выгибался из земли, так удобно лег под голову. И меня утянуло, закружило водоворотом. Чтобы выбросить в том же самом саду, под тем же кедром. Просто теперь в этом саду я была не одна. Впервые за два с лишним месяца здесь был вампир… или не вампир… не совсем… Ощущение было странным. Слабым-слабым, словно шепот, дуновение ветерка… Но не пойти на этот шепот я не смогла.
Она стояла на качелях, спиной ко мне, и увлеченно раскачивалась. Не взрослая женщина, которой она давно уже стала в жизни, но маленькая девочка, каждый день открывающая новый уголок волшебного сада. Ее белые, как чистейший снег, волосы вились за ее спиной, то отставая от летящей фигурки, то вновь догоняя и словно заключая в объятья. «И пусть будут белее волос твоих те облака…» – вспомнилась строчка из оды, сочиненной в ее честь братом. И подумалось, что облака белее этих волос найти нереально. Ни в одном из миров.
А маленькая Яся все раскачивалась, и при этом смеялась, и голос ее звенел, словно колокольчик, наполняя пространство вокруг ощущением бесконечного счастья…
Сколько ей было – три, пять? Я совершенно не разбиралась в детях, тем более вампирских, и определить ее возраст на глаз для меня было непосильно. Очень маленькая. Но без милой младенческой неуклюжести, ее движения точны и уверенны, уж качаться-то она явно давно умеет… А вот эти качели, похоже, видит впервые. Наверное, именно их ей сегодня и подарили. И она все качается, качается…
А потом вдруг оборачивается и смотрит прямо на меня. Глаза огромные, синие-синие, словно подсвеченные изнутри тем восторгом, что ее сейчас переполняет.
– Смотри, что я здесь могу, – произносит негромко и отпускает руки. Взлетает, кувыркается в воздухе, стремительно проносится сквозь все еще раскачивающиеся качели и, смеясь, улетает прочь, скрываясь за деревьями.
– Яся! – запоздало кричу ей вслед, желая что-то спросить. Но она улетела, незаданный вопрос забылся, а я просыпаюсь, все в том же саду, все так же одна.
И я забыла бы и весь этот сон – нехитрую конструкцию из рассказов Лоу и его же внешности, перенесенной на маленькую девочку, – если бы не одна единственная деталь. На шее у созданного моим подсознанием ребенка висела маленькая костяная птичка. Моя птичка.
И я долго сижу под любимым кедром, пытаясь понять – к чему мне снилось все это? Быть может, к тому, что когда-то и я умела летать? Пусть не как вампир, пусть во снах, но я летала, преград не ведая. И потому, даже оставаясь одна, не была одинока.
А летала я… да, лишь пока на шее у Анхена висела птичка. На шее того, кому я была дорога. На шее того, кто мне (несмотря ни на что) был дорог.
А потом он снял ее… я сняла ее с него… и больше мне сны не снились. Те, особенные, в которых ты помнишь, что это сон, а потому волен лететь, куда пожелаешь. А птичка… Птичка осталась у меня, я привезла ее в этот дом, но никогда не надевала. Анхен не любил это маленькое древнее украшение. Считал проводником злого коэрского колдовства, хмурился при ее виде, вновь ругая Лоу и его на меня влияние. И я убрала ее в дальний ящик бельевого шкафа, закатила куда-то к самой стенке, чтоб и случайно на глаза не попалась, чтобы не вспоминать, и не напоминать любимому, не провоцировать его раздражение. Хотелось мира в семье, хотелось отказаться от всего, что мешает…
«Древо мое – белая береза, душа моя – летящий лебедь», – вновь вспомнилась вычитанная у Лоу строчка. Прилипчивая.
А древо мое… Как знать, может, что-то все же есть, какая-то связь между мною и этим деревом, доридэ не стал бы выдумывать… И древо мое – хоть и не береза – посылает мне знак, что птичка – важна, что это тот дар, от которого не отказываются, что без него не взлететь…
Птичку нашла. Отыскала в тот же день, вытащила на свет из забитого тряпками шкафа. Долго крутила в руках, осторожно поглаживала кончиками пальцев, пытаясь понять, что за сила спрятана в этом маленьком хрупком предмете. Как могла она обжигать, оставляя незаживающий след на теле вампира?
Птичка молчала, не навевая подсказок, не давая ответов. По просьбе Анхена еще в те времена, когда он считал меня мертвой, древнюю фигурку обернули защитной пленкой, чтоб сохранить от возможных повреждений. Слишком старая. Слишком хрупкая. И недоступная. Пленка покрывает ее, словно тончайшая корочка льда, вот только не растопить, как ни крути в пальцах…
Анхену не понравилось бы, что я вновь достала ее, я знала. Но Анхена не было. Так давно уже не было. И по ретранслятору он больше со мной не связывался. Хотя их техника, в отличие от людских телефонов, передавала не только голос, но и изображение, а увидеть его – хоть через ретранслятор – хотелось безумно. Я помнила, как он говорил тогда Еве, что звонить, сообщая о своем отсутствии, он просто не видит смысла: «если меня нет – значит, я ушел». Наверное, это в нем еще от времен, когда средств связи и вовсе не было. Привычка, укоренившаяся столь глубоко, что не избавится. И потому не обижалась. И о плохом ни о чем не думала. Просто тосковала. Просто ждала.
Но вот если бы птичка… Если бы мне удалось вновь «взлететь» на крыльях сна, я смогла бы увидеть Анхена. Просто увидеть. И убедиться, что с ним все хорошо. А может, она дала бы мне силы пережить последствия всех этих стрессов, вновь стать здоровой, вновь почувствовать, как страсть переполняет каждую клеточку тела, вновь любить его, когда он вернется… не только душою? Это было бы, конечно, слишком сказочно, слишком невероятно. Но птичку я надела. А вдруг?..
Несколько ночей ничего особенного не случалось. Если я и видела сны, то обычные, те, что забываешь с рассветом. А потом ко мне пришел Лоу.
Во сне, конечно, так, как умел только он: словно обхватил мою сущность и понес. Вытянул туда, в призрачную степь. Его степь. Нашу с ним степь, где вечно чуть шелестит на ветру седой ковыль, где порой распускаются цветы и полыхают рассветы, повинуясь одной только воле спящего.
– Лоу! – едва ощутив себя стоящей среди высокой травы, бросаюсь к нему на шею. – Как я рада тебя видеть, ты бы знал! Я спрашивала о тебе, а Анхен сказал, что в самом деле… в самом деле тебя и близко не пустит…
– Да, – кивает он, обнимая меня в ответ, поглаживая по волосам, по спине, – я знаю. Хотел зайти к тебе нормально – и не смог. Не смог попасть в свой собственный дом… Он столько лет твердил, что его дом – мой дом, что я поверил. Нелепо, верно? – Лоу чуть усмехается, но я чувствую его горечь.
– Прости, – тяжело вздыхаю, отстраняясь. – Я все разрушила между вами…
– Ты? – какой-то миг он смотрит так, что я ощущаю себя песчинкой. Но тут же отводит взгляд. – Ты передо мной двери не запирала… Ладно, не стоит. Давай… пройдемся. Помнишь, как мы гуляли прежде?
Он протягивает мне руку, и мы идем. По бескрайней степи, под неярким ласковым солнцем. И картины прошлого оживают в памяти – как мы жили здесь, как я летала в своих снах… Какое-то время я возбужденно тереблю его всевозможными «а помнишь?..», не сразу замечая, что отвечает он, в основном, односложно и радости, подобной той, что захлестывала меня сейчас с головой, не испытывает.
Да и вообще не испытывает. Он сосредоточен, задумчив, напряжен…
– Что случилось, Лоу?
– Да нет, ничего… А знаешь, я скучал по тебе. Всегда думал, что одиночество этого дома меня успокаивает. А с тех пор, как ты улетела, пустота этих стен начала раздражать.
А в лицо не смотрит. Только куда-то вдаль.
– Скучал… А ни единого раза не приснился.
– Ну… просто не хотел вам мешать, – он чуть пожимает плечами. – Ты ж вроде так недвусмысленно всегда заявляла, что третий тебе лишний… А вот пока ты одна – могу немного побыть вторым, – и озорная улыбка касается его губ… Только губ, глаза так и не улыбнулись. Тусклые, серые, будто асфальт.
– А долго я буду еще одна, ты случайно не знаешь? Анхен предупредил, что задерживается, но… это было давно.
– Если ты не заметила, я больше не состою в личных друзьях авэнэ, мне не докладывают, – он попытался сказать это нейтрально, но раздражение все же мелькнуло.
– Да, прости, я просто… Я просто подумала, ведь Арчара… она ведь и тебе была не чужая, ты тоже член семьи, они не могли не позвать… Вернее, ты не мог туда не поехать – поддержать сестру, ей сейчас тяжело…
– Ей? Ну что ты, ей замечательно, – фыркает этот нежно любящий братец, все больше изумляя меня своим поведением. – А на церемонии я был, ты права. Простился… Ара, она… Понимаешь, она стала тьмой, непроглядной тьмой, но я помню дни, когда она была светом. Она творила чудовищное зло – но ведь и добра я видел от нее немало… Ара – это эпоха, огромная эпоха в жизни моей семьи… Теперь – ушедшая… – он вздыхает, и я чувствую, что его печаль – в отличие от всего прочего – искренняя. И светлая, без горечи. Горечь – она в чем-то другом.
– Так ты что, еще и с сестрой поссорился? – осторожно уточняю я.
– Да нет. Меня просто очень попросили не встревать… Ну так я и не встреваю. Гуляю вот. По травке. Ты со мной?
Улыбаюсь. Приобнимаю его одной рукой, желая приободрить:
– Ну, раз ты приглашаешь – как мне отказаться?
И тут же оказываюсь заключенной в его объятья. Он прижимает меня – крепко-крепко. И в этом нет страсти, нет любви – только тоска.
– Что, все настолько плохо?
– Чудовищно…
Сон дробится, пытаясь истаять в дымке, исчезнуть, раствориться в небытии. Но его руки сжимаются на моей талии чуть крепче – и картинка возвращается. Мы снова в степи – я и Лоу.
