Текст книги "За синими горами (СИ)"
Автор книги: Алина Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Но как, как могла я его любить???
Слуги меня не нашли. Ну еще бы. Чай, приказа искать не поступало. А вот Она отыскала. Спустилась ко мне через пару часов, прекрасная фея красы несказанной, похлопала ресничками, создавая ветер.
– Ты упала? Давай помогу. Ты зачем не кричала? Надо было просто позвать.
По-человечески говорила она плохо. Медленно, с акцентом, явно с трудом подбирая слова. Язык учила давно, и давно им не пользовалась.
– И кого же мне звать, не тебя ли? – нет, понимаю я, что ни чем она не виновата, и что растопчет он ее так же, как меня или ее мать. Но неприязни скрыть не могу. Слишком уж она… слишком.
– Того, кто услышит. Сейчас, правда, есть только я, Анхенаридит улетел…
Ну кто бы сомневался. Золотое решение всех проблем.
– По делам, несомненно?
– По делам, – кивает она, недоуменно меня разглядывая.
Что, снова здорово, будем сейчас выяснять, что влюбленной девочке такого безмерного скепсиса выражать не положено? Интересно, а глазами сверкать эта кукла умеет?
Глазами сверкать не стала.
– Давай, помогу тебе выбраться, – приобняла за плечи, помогая подняться.
– Куда? – смотрю на нее хмуро. – Ты ж у нас беременная глубоко, тебе тяжести таскать нельзя должно быть.
– Почему? – недоумевает кукла.
– Чтоб ребенка не потерять, – вздыхаю тяжко. – Слугам прикажи, они вытащат. Если, конечно, правда помочь хочешь.
Вновь смотрит недоуменно, чуть щурясь.
– А ты ведь не наша девочка, верно? Он из-за гор тебя привез, – выдает она мне продукт своих размышлений. И тут же легко подхватывает на руки. – Не бойся. Ты не тяжесть.
Взлетает она без усилий, а я даже дернуться не пытаюсь, огорошенная ее словами.
Нет, я, конечно, не «ваша» девочка, спорить не стану, но вот остальное…
– С чего ты решила, что я из-за гор? – интересуюсь, едва она ставит меня на землю.
Она отходит меня на шаг, окидывает взглядом мое длинное темно-синее платье, тугие косы, оттягивающие голову. Чуть улыбается.
– Тебя слова выдают. Одета ты правильно, даже классически. И прическа. Я не думала, что там еще кто-то так носит, это только у нас. Но так говорить… думать… чувствовать… никто из наших людей не может, они другие.
Другие. Другие люди. Мысли скачут, я никак не могу ухватить. Что-то важное. Что всегда ускользало. Отворачиваюсь, прикусив губу.
– И много ты видела людей из-за гор?
В самом деле, она ж не бывала нигде. Что она знает?
– Достаточно. И из-за гор, и из-за морей – разных. Но знаешь, – она пытается говорить доверительно, – они не бывали здесь счастливы. Никогда. Так что это хорошо, что Анхенаридит решил тебя отсюда увезти. Ты не смогла бы здесь выжить. Он все делает правильно. Не грусти. Вернешься домой, все забудешь…
– Да, разумеется. Прости, я устала.
Ухожу… Нет, конечно, сбегаю. Она не преследует. Ей есть чем заняться в этом саду. В ее саду, который она покидала так надолго. И который ей опять предстояло покинуть.
Анхен вернулся поздно вечером. В саду уже погасили огни, и непроглядная тьма за окном притупляла боль. Потому что сад был ее. И дом был ее. И книги, которые стопкой лежали на моем столе, были ее же. И одежда, которую принес мне Лоу в первый день, тоже была ее. И пусть я носила ее лишь день, но ведь носила же… И даже мужчина, который принес меня в этот дом и в этот сад – он был ее. Мне просто дали попользоваться. Как домом, как садом, как старой, забытой в шкафу одеждой. Он был ее, хозяйка вернулась…
Светоч, как гнусно!
– Зачем ты сказала Ясмине, будто я привез тебя из-за гор? – раздалось от двери.
– Я ей сказала? – голос звучит до невозможного хрипло. Я не плакала, нет. Задумалась. Не заметила даже, как он пришел. – Чтоб придумать такое самой, мне не хватило бы данных.
Эмоций нет. Вспышка гнева давно прошла, даже ненависти не ощущаю. Он тот, кто он есть. Вампир, живущий так, как привык. А мне бы выбраться отсюда. Только выбраться. А уж там…
– Ты вечно все усложняешь, – он не проходит, не зажигает свет. Так и остается стоять в темноте у двери. А я все так же сижу. На неразобранной кровати, сгорбившись, глядя на клубящуюся по полу тьму. – Давай с тобой хоть раз расстанемся мирно. Без слов, которые лучше было бы оставить при себе, без действий, которых потом не исправить…
– Слова уже прозвучали. Других у меня нет.
– Я забуду. А ты не станешь их повторять, – он отрывается от стены, возле которой стоял, и приближается ко мне. Тьма во тьме. Опускается передо мной на колени, берет меня за руки. – Наше время ушло, Ларис. Оно подарило нам и горе, и радость, и боль, и счастье. Оно было обжигающе горьким и обжигающе страстным. Но оно – кончилось. Не убивайся так, ты поймешь, мы все делаем правильно. Я желаю тебе только счастья. Я хочу, чтобы ты жила. Нашла свой путь, прожила свою жизнь. Так же, как и я – проживу свою.
– Скольким ты говорил уже это?
– Многим, – не стал отпираться он, – я не считал. Но разве это что-то меняет? Разве это делает меня сейчас менее искренним?
– Не знаю. Тебе видней, – если он боялся, что я стану устраивать истерики при каждой встрече, хватать его за полы одежды, умоляя вернуться или, напротив, козлить последними словами, провоцируя на гнев и жестокость на глазах молодой жены, то напрасно. О нем я думать себе запретила. Все уже сделано. Все уже сказано. – Значит, там, за горами – за Западными, верно? – живет мой народ? – спросила о том, о чем размышляла сегодня весь день. – У них другие прически и другая одежда. Но внешность та же. И язык – тоже мой, – про язык Ясмина не сказала ни слова. Но будь там в ходу другой – ей было б сложнее принять меня за чужестранку. – «Люди запада», верно? Те, кого вы привозили, как военную добычу, и из кого создавали Страну Людей, – продолжаю, поскольку Анхен молчит. – Вы ее потому и создали там, возле Западных гор, чтоб ближе везти. Но поработили не всех. Часть осталась по ту сторону гор. Свободными… Да? – не выдерживаю его молчания.
– Да, – все же кивает он. Мои руки он давно отпустил, но с пола не поднялся. Так и остался сидеть. Можно даже представить, что у моих ног. Не только в буквальном смысле.
– И нет никаких… «других вампиров», никого больше нет. Была планета людей, а вы выползли из своей Бездны, расселились по ее краям, захватили земли – сколько в состоянии были контролировать, захватили людей – сколько требовалось, и закрыли границу. А там они все еще живут, как будто вас нет и не было – просто люди…
Он молчит.
– Я права?
– Да. В основном, – он вновь замолчал, словно раздумывая, а стоит ли продолжать разговор. Но все же продолжил, – ты забыла две вещи.
– ? – просто жду. Решил, так скажет.
– Слово «вампир» не эльвийское. Его придумали люди. Задолго до нашего появления.
– И? – я все-таки не выдерживаю очередной его паузы.
– И «Вампиры Адской Бездны», – он решительно поднимается на ноги. – Идем. Ты права, надо думать о будущем, о том новом, что тебя ждет, а не перемалывать в сотый раз… – он доходит до двери и оглядывается. Я все еще сижу на кровати. – Идем, Ларис, – повторяет он. – Дам тебе почитать одну весьма любопытную книжку.
Иду. По длинному светлому коридору. В его кабинет.
Тот самый, где мы столько вечеров подряд… Нет, стоп.
– Так что там, с «Вампирами Бездны»?
– Ты ведь читала их в детстве, верно? Сборник страшных-престрашных сказок про вампиров-отступников, творящих зло. И их предводителя, принца Дракоса.
Киваю. Я не знаю ребенка, который бы не читал.
– Не задумывалась, зачем нам это? – подойдя к одному из шкафов в своем кабинете, Анхен вынимает часть книг первого ряда, внимательно просматривая корешки тех, что стоят в глубине. – Мы же добрые. Светлые. Благодетели. Зачем же нам столь отрицательный персонаж?
– Чтоб быть еще положительней на его фоне? – никогда не задумывалась. Столько раз сравнивала его с Дракосом, но не задумывалась.
– В том числе, но не это главное, – он находит, наконец, что искал, и начинает задвигать книги обратно. – Перенаправляли негатив. Потому что вампиры в человеческом фольклоре были. Живых не встречал, да и сомневаюсь, что их встречал хоть кто-то, а вот легенды о них слышали все.
– И в этих легендах вампиры злые?
– Очень злые. И очень мертвые. И вообще – люди, – закрыв шкаф, он оборачивается, наконец, ко мне, дабы полюбоваться произведенным эффектом.
– Злые мертвые люди? – я безуспешно пытаюсь переварить данную абракадабру. – Так вы здесь тогда причем? Вы ж для людей наоборот – почти бессмертные… вечно живые… И точно нелюди.
Он чуть улыбается.
– Вампир, Ларис, – это тот, кто пьет кровь. Держи, – он протягивает мне книгу, – почитай, пока мы готовимся к отъезду. Хоть будешь знать, что думают о вампирах на твоей будущей родине. Чтоб впросак не попасть при разговоре.
– Когда мы уезжаем? – интересуюсь, принимая у него книгу.
– Послезавтра, я думаю. Ясе надо передохнуть с дороги. Да и жестоко мгновенно увозить ее из дома, не дав побыть тут и дня. Еще один день ты ведь потерпишь?
Пожимаю плечами. Иногда мне кажется, что проще выдержать месяц, чем всего один день. Потому что месяц проходит, а один последний день – никогда. Что-то вечно случается, и настает еще один день, и тоже последний…
Решительно остановила поток негативных эмоций, и взглянула на книгу, ради которой он привел меня в кабинет. На обложке было написано три слова. Вполне узнаваемыми буквами. Вот только смыслового значения ни одно из слов не имело.
Надпись гласила: «Брэм Стокер. Дракула».
Мысленно пожав плечами, открываю. Размашистая надпись от руки на эльвийском: «Создателю бессмертного образа Принца Дракоса с почтением и любовью». Так Дракула – это Дракос, что ли? Ну а тогда:
– Брэм Стокер – это автор?
Кивает.
– Он человек?
– Мы, вроде бы, выяснили, что никого, кроме людей, за Границей нет.
– Но почему его имя такое… – мой взгляд падает в самый низ титульной страницы. Там, мелким шрифтом, значится: «Сыктывкар. „Парма-Пресс“. 1962 год». – Этой книге что, больше пяти тысяч лет???
– Смеешься? Лет пятнадцать… ну, может, двадцать уже. Мне ее один хороший приятель из своей последней командировки привез. Собственно, когда мы Дракоса выдумывали, мы за основу легенды всякие брали, байки. Повесть эта у них значительно позже появилась. На тех же байках основанная. А это и вовсе – двести пятое переиздание. Я более ранние издания выкинул, переплет там был слабый…
– Но погоди, тут написано «тысяча девятьсот…»
– Да у них там с летоисчислением кавардак полный, – безразлично машет рукой. – Когда мы в этот мир пришли, они годы от сотворения мира считали. Ну, считали и считали, нам не жалко. Чтоб не путаться, мы у них даты и позаимствовали. Да и для легенды красиво, что Страна Людей уже более семи тысяч лет существует. А потом у их правителей перемкнуло что-то, решили годы не от сотворения мира, а от дня рождения бога считать…
– Какого бога? – даже опешила.
– Какого-то. Лар, вот ты правда думаешь, будто мне своих богов мало? Не вникал. И летоисчисление вслед за ними мы менять уже не стали… Ладно, ты потом почитаешь, – потянувшись, он закрыл книгу в моих руках. – Я ведь с тобой, собственно, о другом поговорить собирался. И я бы очень просил меня услышать.
Лишь молча поднимаю на него глаза.
– Ясмину не обижай. Ладно, ты наговорила гадостей мне. Мне не привыкать, ты всегда упорно искала во мне одни недостатки. Но она тебе ничего не сделала. Это было мое решение. Может быть, неправильное, может быть… – он кривится. – Но на нее негатив выливать не смей! – заканчивает, тем не менее, уверенно и с угрозой.
– Забавно. В начале нашего знакомства ты почти то же самое говорил об Инге, – отворачиваюсь, гляжу на тьму за окном. – Любопытно даже, хоть кому-нибудь ты говорил подобное обо мне?
Он делает шаг, и прижимает меня спиной к своей груди, обхватив за плечи.
– Я за тебя убивал, – практически шепчет.
– И меня убивал… – шепчу в ответ.
– И тебя… Это все не забыть, Лара. Этого не вычеркнуть, этого не отнять. Но Ясмина… – он отпускает меня и отходит. Нервничает. Не вижу, но чувствую. – Я ведь говорил тебе, что я все сделал правильно? Так, как нужно и так, как должно? Про волю богов и прочие доводы?
– Собираешься повторить? – не скрываю сарказма.
– А я каждый день это себе повторяю, – горько бросает он. – Который месяц уже. Раскладываю по полочкам, сам себе привожу неопровержимые доказательства… А не было в этом ничего правильного, ничего разумного. Я просто увидел ее – и пропал. Забыл обо всем, обо всех. Просто любил ее, упивался этой любовью, упивался счастьем в ее глазах… А потом осознал – и мне стало страшно. Мне еще никогда не было так страшно, Ларис. Я боюсь ее потерять. Я не знаю, где ее спрятать, чтоб никто до нее не добрался. Потому что Владыка – он все тот же, Ларис. И если ты говоришь, что даже я не меняюсь, стоит ли ждать, что изменится он? Ведь он старше меня почти что вдвое. И он ненавидит… если б ты знала, как он ненавидит весь ее род!..
– Так что ж ты наделал? – оборачиваюсь, чтоб взглянуть в его лицо. – Ладно я – я человек, я всегда не в счет, но ведь это были похороны, Анхен. Его дочери.
– Думаешь, я не знаю?! – взвивается он. Но тут же берет себя в руки. – Я люблю ее, Лара. Возможно, я все сделал не так и не там… Но я люблю ее. И у меня нет запасного пути. Мой путь только с ней, и нет на свете того, чего бы я за это не отдал.
Глава 4
– Почему ты не сказала, что я ошиблась?
Да что ж это?! Они теперь по очереди за мной ходить будут, выясняя, кому и что я сказала?
С огромным неудовольствием поднимаю глаза от книги. Даже мысль мелькнула: «а осиновый кол, он и вправду помогает?» Хотя, велено ж не обижать. Тогда чеснок. Вязанку на грудь, и все вопросы она задает супругу.
– Меня в школе учили никогда не спорить с Великими и Мудрыми вампирами, – произнесла максимально спокойно и невероятно серьезно. – И если кому-то из них взбрело в голову, что я из-за гор, значит, надо срочно сменить биографию. Потому что вампиры, если ты вдруг не в курсе, не ошибаются.
Смеется.
– А ты забавная. Знаешь, ты очень красиво смотришься: к тебе от дерева тянутся сотни нитей, оплетают тебя, как коконом, а потом… как сказать?..
– Скажи по эльвийски, – пожимаю плечами на ее мучения. Все равно ж не отвяжется.
– Ты знаешь эльвийский? – я думала, ее огромные глазищи еще огромней стать не могут. Наивная.
– Ну ты же знаешь человеческий.
– Я – да, – она усаживается напротив, скрестив ноги в коротких светлых штанишках. И иголки ее не тревожат, и возможная грязь не пугает. Сама я сижу на пледе, и он достаточно широк. Но подвинуться она не просит. – А кто тебя учил эльвийскому, Анхенаридит? – она переходит на родной, но явно старается говорить помедленней.
– Меня учил твой брат. Потом Анхен. Потом опять твой брат. Кстати, можешь говорить быстро, я привыкла. Так что ты хотела мне объяснить про дерево?
Она открывает рот, собираясь что-то сказать. Но тут же закрывает его, сглатывает, чуть качает головой.
– Да не важно уже. Я хотела спросить: то, что кедр отдает тебе силы – ты чувствуешь?
– Если только по наличию сил. Сам процесс – нет, не чувствую. И не вижу.
– Но тогда откуда?.. Как ты?..
– Да никак. Мне его доридэ нашел. А я просто ему поверила.
– Да ты точно надо мной смеешься! – брата, обучающего меня эльвийскому, она еще проглотила, но это… – Что делать доридэ в этом доме?
– Гостить. Так похоже, что мне смешно?
– Нет, – она смотрит внимательно и серьезно. И глазищи такие… С-синие… – Тебе больно и горько, – выносит вердикт. – А меня ты и вовсе с трудом выносишь.
– Так чего ж ты ко мне пристаешь? Я не игрушка твоя, я тебя развлекать не обязана.
– Я хочу подружиться. Ты пойми, я тебе не враг…
– Ты мне и не друг, и никогда им не будешь. Не трать свое время.
– Я разве тебя обидела? Так ты скажи, чем? Я с людьми не много общалась, мало даже, могу что-то не понимать. Я спрашивала про тебя у Анхена, но он не хочет ничего рассказывать. Сказал только, что ты по духу нашей девочкой так и не стала, тебе те люди ближе, поэтому он и хочет тебя туда… А какая ты? Почему?.. Я не могу представить брата, обучающего человека эльвийскому. Но я и Анхена не могу представить, вывозящего наших людей за Границу. Он их завозил, завозил и завозил, Границу запирал, чтоб никто и никогда, а тебя… А ты говоришь по-эльвийски, и доридэ учит тебя общаться с деревьями…
– А Лоу учил меня летать во сне, так и что? А твой муж клялся в вечной любви, и где она? И если Риниеритин нашел для меня это дерево, так просто потому, что понял, что я скорее сдохну здесь, чем один бесконечно любящий меня авэнэ отвезет меня туда, где мне станет легче, – от ее дурацких расспросов слезы из глаз потели, а ведь я обещала себе, что никогда… Что жалеть себя не стану… Резко вытерла намокшие щеки. – Я любила его, ты можешь это понять? Люди – они настоящие, они любят, они чувствуют… А теперь мне велено попросту не отсвечивать, если я все же хочу пересечь эти дракосовы горы…
Тянется… Погладить, что ли? Но руку все же отдергивает, ума хватает.
– Ты мне расскажешь? – вместо этого интересуется.
Конечно, что ей моя любовь, не ревновать же?
– А расскажу, – вдруг решаю я. Позабавиться хочешь? Сказок о глупой человеческой жизни? Так мне не жалко, слушай. – Началось все, как это ни странно, с твоего братца. Был он, как ты догадываешься, красив, загадочен и непостижим…
Она слушала. Она слушала, не перебивая, а я рассказывала. Вновь вспоминая, переживая и пытаясь отпустить. Выговориться и отпустить уже, наконец, эту историю. Эту жизнь, эту боль…
Она даже заплакала. Не ожидала, но… Кто ее знает, что именно ее проняло. Может, как прекрасен и благороден ее супруг, связавшийся с неблагодарной человеческой девкой? Я не стала спрашивать. Вернее, просто уже не успела.
Я и дорассказать уже не успела. Она ж хотела про доридэ, а значит, про Бал, а я очень хотела поведать ей про последнюю встречу с ее разлюбезным братцем.
Но меня прервали.
Оглушительнейший хлопок, порыв ледяного ветра, вой какой-то аварийной сирены, и на цветочный ковер возле наших ног стремительно опускается алая с золотом машина.
– Владыка, – мгновенно бледнеет Ясмина, вскакивая на ноги.
Я испуганно поднимаюсь тоже. И тут же жалею, что не подхватила с земли плед, воздух в саду стремительно остывает. Опускаясь, машина Владыки пробила пленку защитного купола, и теперь через дыру тянуло леденящим холодом, на стремительно вянущие цветы падал снег, а прямо на нас от машины двигался вампир, от одного взгляда которого пробирало холодом уже просто могильным. И смелости на то, чтобы просто отвести от него взгляд и наклониться за брошенным пледом, не было. Совсем. На нас двигалась смерть.
Он был похож на Анхена. Очень. И от этого становилось еще более жутко. Черные волосы с белыми искорками упавших на них снежинок свободно развевались за его спиной. Черные глаза на холеном лице с тонкими, будто прорисованными кистью, чертами горели ненавистью. Губы презрительно кривились, будто он шел не по ковру из цветов, а по дну выгребной ямы. Длинные тяжелые полы черной царской халеи хлопали на ветру, ее богатое золотое шитье резало глаза нестерпимым блеском, а широкие рукава рубахи, казалось, просто сочились кровью.
– Ясмина Лорэлиэна ир го тэ Аирис? – он останавливается прямо перед ней. И его голос звучит не вопросительно, обвиняюще.
– Да, – она делает маленький шаг в сторону, закрывая меня собой, и подрагивающей от страха рукой задвигая меня себе за спину. Зачем? Она и сама не знала, и даже не помнила впоследствии, что вообще сделала это – этот маленький шаг, этот маленький жест. Инстинкт, должно быть. Я была человеком, а значит младше, слабей, беспомощней. А она слишком уж хорошо знала, как недорого начинает цениться жизнь человека, когда глаза представителей дома Ставэ черны от гнева.
– Да-а? – издевательски тянет он. – А я слышал – ир го тэ Ставэ. Неужели ошибка?
– Н-нет, я…
– Ты! – практически ревет он. – Ты! Проклятая девка с грязной коэрской кровью! Рожденная на погибель моей семьи и моей страны! Я говорил, что тебя надо было придушить еще в колыбели! Но моя Ара была слишком чиста для этого, слишком благородна. И чем ты отплатила ей за ее благородство?
– Я…
– Ты! – вновь ревет Владыка, не дав Ясмине сказать и слова. – Ты наслала на нее бесплодие, свела с ума. Столетиями сводила мою девочку с ума, ты даже после суда не оставила ее в покое! А как удивлялись некоторые твоему «благородству». Даже я поверил, решил, что существо, подобное тебе способно испытывать благодарность. Но благодарность коэрам не ведома, верно же? Просто, не будь тебя рядом, ее безумие развеялось бы как дым. И, как знать, быть может, она бы еще сумела зачать ребенка!..
– Неправда, я никогда… – Ясмина плачет. Но едва ли он видит это. И уж точно – не верит.
– Тебе завещала мать, верно? Изворотливая лживая ведьма, мечтавшая прорваться к вершинам власти! Что она приказала тебе, умирая? Уничтожить мою семью? Ты сгубила дочь, оставшись вне подозрений, и теперь взялась за племянника?
– Не смей запугивать мою жену! – Анхен стремительно врывается на поляну. Подлетает к Ясмине, обнимает ее, прижимает ее голову к своему плечу. Ее тело сотрясается от рыданий. А я стою у них за спинами, и лишь одна мысль бьется в сознании: бежать! Нужно бежать отсюда, пока обо мне не вспомнили. Это их разборка и, чем бы она ни кончилась, мне лучше при этом не присутствовать.
Вот только двинуться страшно. От Владыки веет мощью почти запредельной. Его аура давит, затрудняя дыхание, замедляя мысли. Ни от одного вампира я никогда не ощущала такой мощи. Разве что Анхен в приступе безумного, не контролируемого гнева, мог бы сравниться, пожалуй. Но сейчас – явно не тот случай.
– Я рад видеть тебя в своем доме, дядя, – сообщает авэнэ таким тоном, что даже мне с трудом верится в его радушие. – Он всегда открыт для тебя, ты это знаешь. Как и то, что на моей парковке всегда есть место для твоей машины. А потому нет необходимости прорывать контур и губить мой сад.
– Да я, дорогой племянник, не привык летать вокруг да около, – преувеличенно мягко ответствует Владыка, – когда все, что меня интересует, находится прямо здесь! – на последних словах в его голос врывается сталь. И взгляд, каким он смотрит… нет, не на Анхена, на всех нас, весьма далек от благожелательного.
– Давай пройдем в кабинет, и все обсудим, – Анхен широким жестом указывает на свой дом, однако Владыка даже не думает двигаться с места.
– Мне нечего делать в доме предателя и изменника.
– Я никогда не предавал тебя.
– Правда? Я послал тебя достойно завершить все дела моей погибшей дочери. А чем занялся ты? Твой позорный тайный брак без оглашения – это что? В нарушение сроков траура, в нарушение всех мыслимых и немыслимых приличий. В нарушении всех законов – ты посмел не просто жениться, но жениться на коэрэне! Кем будет выродок, которого она носит, ты хоть раз подумал? Что ты будешь делать с этим чудовищем? Что мы все будем с ним делать?
– В тебе говорят предрассудки, дядя…
– Полагаешь, если двадцать раз повторить слово «дядя», я сильнее проникнусь родственными чувствами? Да куда уж сильнее, племянничек, если ты умудрился испахабить не только жизнь моей дочери, но и саму память о ней?
– А мою жизнь эта святая женщина ни разу не испахабила? – тут же взрывается Анхен. – Или моя не в счет? Открой глаза, дядя! Все браки, что ты мне навязывал, презрев волю богов и шепот душ, никого ни от чего не спасли. Лишь губили – и меня, и тех женщин, что ты своей волей ставил рядом со мной. Чем это обернулось для страны? Ничем, пшиком! Где столь желанные тебе наследники с «чистой» кровью? Нет. Ни одного нет, не только моих. А вот их семью, – он кивает на Ясмину, – боги любят. Их семью, в отличие от нашей, хранят. Их детей – берегут. Им – детей даруют. И если ты действительно хочешь сохранить власть в нашей семье, если ты хочешь оставить после себя законного наследника, а не гражданскую войну, тебе придется признать мою жену авенэей, а нашего ребенка исирэнэ. Боги даровали мне его, указав единственный путь. Другого не будет.
– Ты сам как ребенок, Нэри, – Владыка огорченно вздыхает, вмиг становясь усталым добрым дядюшкой. – Боги любят коэров, и это естественно. Кто ж не любит своих самых преданных слуг? Но тебе ли не знать, что любовь богов плохо совместима с жизненным благополучием. Боги отнимают у коэров душу, лишают разума, делают лишь сосудом, слепо проводящим их волю. Сосудом, не способным осознать, на зло или на добро направляют его с небес. Тебе ли не знать, что богов не интересует процветание или благосостояние того или иного народа. А правителя оно интересовать должно. Коэры ведомы духом, но делами государства должен управлять разум. Правитель слышит коэра, но проверяет его глас доводами рассудка и государственной целесообразности. И потому, со времен Гантородара Безумного, поставившего страну на грань исчезновения, погрузившего ее во тьму хаоса и смуты, мы следим за чистотой нашей крови. А что делаешь ты? Пытаешься посадить на престол Эльвинерэлла внука Проклятого Коэра? И это, по-твоему, не предательство?
– Это только слова, дядя. Много красивых и умных слов. Но, во-первых, безумию подвержены не только коэры. А во-вторых, оглянись. Мы давно в ином мире, в иной реальности. Ясмина – не коэрэна, и даже не жрица. Она вампир, рожденный на крови. На крови, не на магии. В ней магии нет. Никакой, ни капли. Нашему ребенку просто нечего унаследовать от нее. Впрочем, он даже от меня ничего не унаследует. Дитя без магии. Без способностей слышать богов. Его ли тебе бояться?
– Дивный ребеночек. Только один вопрос, – он лезет в нагрудный карман и достает оттуда две небольшие карточки, переливающие золотом из-за сложных геометрических узоров, выложенных на них тончайшей золотой нитью. – Почему воспитывать его ты собрался за Границей? – на последних словах голос Владыки вновь обретает начальственные ноты, а карточки рвутся с оглушительным треском и уже ошметками летят Анхену в грудь.
И падают на траву, поскольку авэнэ этот жест старательно игнорирует.
– Мне вменяется в вину желание отвезти супругу в свадебное путешествие? – сама невозмутимость.
– Тебе вменяется в вину? – передразнивает Владыка. – Так желаешь разговаривать? Что ж, давай посмотрим, что тебе вменяется. Тебе вменяется в вину оскорбление Владыки в связи с нарушением сроков траура. Тебе вменяется в вину государственная измена, в связи с зачатием ребенка, потенциально опасного для государства. А так же, – с нажимом продолжает Владыка, пресекая попытку Анхена возразить, – самовольный уход с поста военного министра и попытка незаконного пересечения границы, сопровождающаяся подделкой выездных документов. Это трибунал, племянничек. Или ты и впрямь думаешь, что раз ты у нас единственный авэнэ, я буду терпеть все? Когда ты требовал трибунала для моей единственной дочери, тебя не остановило ни родство, ни то, что она единственная. Так почему ты полагаешь, что это остановит меня? Тем более, ее преступления основу государства не подрывали, а вот про твои такого не скажешь.
– Ее преступления подрывали основу нашей морали. И, в случае нашего молчания, делали правящий дом соучастникам преступления. А дискредитация такого масштаба, да в условиях общей нестабильности, чревата тем самым бунтом, который тебя так пугает. Мои же действия, напротив, даруют нашей стране спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, нашему роду – продолжение и процветание…
Спокойный, уверенный… Он отговорится, я не сомневалась. Но моя свобода, мой мир за синими горами, останется лежать ошметками золотых карточек на присыпанной поздним мартовским снегом траве. Я никуда и никогда отсюда не выберусь. Буду любоваться их клятым счастьем, а потом научусь виртуозно прятаться от их вечно голодного вампиренка.
И горечь от осознания этого факта была куда сильнее страха перед Владыкой. Если надежды нет, что еще? И я медленно сделала назад шаг, другой, третий. Почти скрылась за кедром…
– Я позволял уйти?! – нет, он не закричал. Он даже голос едва повысил. Но при этом так ударил направленной волной силы, что я пошатнулась. Владыка смотрел теперь прямо на меня, тяжелым черным взором. И воздух застревал в легких, и ноги дрожали… И все-таки подогнулись.
И я в буквальном смысле упала на колени, беспомощно опираясь о землю дрожащей рукой и не в силах подняться.
– И вот это еще, – недовольно молвит Владыка. – Очередное твое безумие. Очередная ложь и очередное предательство интересов государства. Где ребенок?
– Какой ребенок, дядя? – сама невозмутимость. Нет, он не сделал ни шага, чтоб помочь мне подняться. Едва ли взглянул в мою сторону. – Если ты о моем – то он в чреве моей жены и, полагаю, прекрасно тебе заметен. Других в моем доме нет.
– Я вижу, что нет, – желчно усмехается Владыка. – А уговор у нас был какой? Я тебе на каких условиях позволил держать в твоем доме это… создание? Пошел на частное изменение законодательства, разрешил выгуливать ее по обе стороны Бездны… Результат где? Где обещанные генетические образцы? Не ты ли обещал мне двух-трех детенышей уже к лету?
Детенышей?? Уговаривая меня завести ребенка, он всего лишь имел ввиду расплатиться с Владыкой моими… «детенышами»?? «Двух-трех», с размахом. С собачьим размахом! Искусственная беременность нередко многоплодна, а если еще и целью задаться…
– Даже я не могу того, что природой не предусмотрено, – светлейший авэнэ лишь чуть пожимает плечами. – Это нежизнеспособная тупиковая ветвь. Бесплодная, к тому же. Забудь. Уж она-то точно не стоит твоего внимания.
И слова его давят не хуже, чем сила Владыки.
И пусть я понимаю, что его цель сейчас – отвлечь от меня внимание царственного дяди, продемонстрировать всю глубину моей ничтожности, не стоящей интереса Владыки. Но мне не забыть и того, что он счел меня не стоящей более и своего интереса. Это нашу любовь он признал нежизнеспособной и бесплодной. И променял на другую – ту, что цветет и плодоносит.
– Решать, что стоит, а что не стоит моего внимания, я буду все-таки сам, – вкрадчиво начинает дядя. – А ты будешь слушать, очень и очень внимательно, потому как повторять я не буду. Итак. Я признаю твой брак и своего будущего внука в случае, если глубокое сканирование действительно не выявит у твоей жены открытых каналов, свидетельствующих о коэрских либо жреческих способностях…
– Ты не хуже меня знаешь, что глубокое сканирование на данной стадии смертельно опасно для младенца и крайне неблагоприятно для будущей матери! – с негодованием перебивает его Анхен. Ясмина же просто стоит, застынув статуей. Бледная, как мрамор, с ладонью, поднесенной ко рту.
– А куда нам спешить? – невозмутимо откликается Владыка. – Я готов подождать до лета. После воплощения ребенка на физическом плане сканирование уже не представляет угрозы. Да и результаты мы получим не только на мать, но и на дитя.
