Текст книги "За синими горами (СИ)"
Автор книги: Алина Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Молчит. Долго довольно. А потом выдает совсем не то, что мне услышать хотелось.
– Слушай, детка, а в тебе точно вампирьей крови нет?
Моргаю. Растерянно, надеюсь, а не испуганно.
– Люди с вампирами не скрещиваются, – равнодушно пожимаю плечами, хотя внутри все холодеет. – Генетически не совместимы.
– А то смотришь ты как-то странно…
– Что, ужели зрачки вертикальные? – ставлю локти на стол, наклоняюсь ближе к нему и пытаюсь улыбнуться. В идеале – соблазнительно, а там как выйдет.
– Горизонтальные, – резко дергая меня за руку, он заставляет подняться на ноги вместе с ним. И притискивает к себе почти вплотную. И все так же смотрит в глаза – неотрывно, изучающе…
– Когда тебе прикажут меня убить «для сокрытия следов и предотвращения паники», ты оправдаешь себя тем, что смотрела странно? – а голос выходит хриплым совсем не наигранно. Я столько с вампирами прожила. А регенерации все шли и шли. А людей рядом, чтоб могли зафиксировать какие-то отклонения от нормы, не было. Мало ли, что там не то со взглядом.
– Да брось, – заявляет Леха и сам бросает. Не то отталкивая меня от себя, не то сам от меня отталкиваясь. – Слушай больше Каховского, он помешан на всяких заговорах, он тебе и не то расскажет! – он с грохотом придвигает свой стул и садится обратно. – А то, что ты говоришь – так может и подстроено, так ведь ими – не нами. Мы не убиваем без разбора, наша цель защищать!
Опускаюсь обратно на стул, кладу руки на столешницу. И замечаю, что они дрожат. Опять! А я думала, что избавилась.
– Да ты чего? – Леха тоже замечает тремор, но понимает по-своему. – Да выкинь ты этот бред из головы, ничего с тобой не сделают. Дашь подписку о неразглашении, и все!
– А с ней? Она ведь тоже никому ничего не сделала, ни перед кем из вас не виновата. Она мне жизнь спасла!
Вопрос повисает в воздухе.
– Что будет с Ясей? – повторяю вновь, когда пауза затягивается.
– Не знаю, – а глаза отводит. – Это решаю не я.
– Да убьют ее, что с ней будет? – встревает Каховский, до того молчавший и лишь фиксировавший в блокноте какие-то подробности моего рассказа. – Не убивала она! – чуть усмехается. – А питалась она чем до сегодняшнего дня? Или убийства людей в Сибирии для тебя не в счет? А вчера еще утверждала, что мы с вами братья… – тянет чуть насмешливо. – Вот за братьев и отомстят. Всему вампирскому народу в ее лице.
– Да заткнись ты, – неожиданно злобно бросается на него Леха. – Ты не видишь, ты до нервного тика ее уже довел своими байками. Некоторые дебилы никогда не знают, где остановиться.
– Некоторые дебилы никогда не знают, кому они служат и зачем. И искренне верят, что «на благо родины», – не остается в долгу Каховский. – Когда твой Полковник прикажет тебе завтра убить не только вампиршу, но и эту малышку, постарайся придумать, в чем же тут для родины благо? И не забудь, что это ты ее сюда приволок. Ты, лично, – он встает, с грохотом отодвинув стул. – А я скажу тебе, в чем благо. Благо в том, чтоб и дальше скрывать от народа, с какими упырями повязано их правительство. И как помогает упырям обделывать их грязные делишки. А ты помогай, работай.
– Так и ты не мешаешь.
– Я собираю материал, – гордо отвечает писатель. – И однажды народ узнает!
На этом он удаляется. А мы остаемся вдвоем. Леха молчит, я тоже. Отчаянно пытаюсь сообразить, что говорить, что делать. Не могу же я попросить его в лоб: «помоги нам сбежать»? Или могу? Что вампирского в моих глазах?
– Ты видел ее? – решаю начать с нейтрального. В самом деле, он хоть доступ-то к Ясе имеет?
– Да, – немногословен. И все еще посматривает на меня настороженно.
– И как она?
– Сидит.
– И?
– Без «и». Просто сидит. В самом дальнем углу, видно, серебрянки боится.
– Опять серебрянка?
– А как еще? Обычную решетку она выломает. Да ты не переживай…
О чем не переживать, я уже не узнала. Помещение сотряс дикий, безумный, истошный крик. Оборвался, переходя в хрип. И зазвучал вновь. Еще более громко и жутко.
– Яся! – я вскакиваю в ужасе, собираясь бежать на голос. Это ее голос, я не узнаю его, но я чувствую. И я даже представить не могу, что надо делать с вампиршей, чтоб заставить ее так орать.
Но охотник успевает раньше. Перехватывает меня, не давая сделать ни шага.
– Пусти! – я бьюсь в его руках. – Пусти немедленно, это же Яся! Что вы творите, чудовища, она же не сделала вам ничего?! Пусти!
Он держит. Прижимает к себе, пока я молочу по нему кулаками и пытаюсь вырваться. Мне жутко, я даже представить не могу, я не хочу представлять… Ноэру башку сожгли, он так не орал! Про себя не знаю, себя я не слышала, но я человек! А она вампир, они гораздо слабее чувствуют боль. Что они сделали? Ребенок? Они как-то узнали, и убили ребенка?!
– Что они сделали, светоч, что они сделали?!
Я бьюсь в Лехиных руках, он пытается удержать, рубаха давно выдралась из штанов и в какой-то момент Лехина ладонь ложится на обнаженную поясницу. Я вздрагиваю, замирая. Он понимает по-своему.
– Прости. Совсем забыл про твою спину. Очень больно, да? – но ладонь не убирает. Напротив, начинает поглаживать – легко-легко, словно боясь причинить боль, но не имея сил оторваться.
А я плачу, пряча лицо у него на груди. От ужаса, беспомощности, неизвестности. От того, что хоть кто-то меня пожалел.
– Помоги нам, Лешенька, пожалуйста, – шепчу, поднимая к нему мокрое от слез лицо. Отчаянно вглядываясь в его глаза. И пусть нечестно, пусть пользуясь… его интересом ко мне или вампирской силой во взгляде…
– Не смотри так, ты ж душу из меня вытаскиваешь! – едва не взвывает он, прижимая мою голову к своему плечу. – Все образуется, ничего. Все образуется, – все повторяет он, укачивая меня в своих объятьях, но сам, похоже, не верит.
– Я могу ее увидеть?
– Нет. Полковник запретил. К тому же сегодня он сам собирался ее допрашивать.
– Так это он?
– Я не знаю.
– Но ты сможешь узнать?
– Постараюсь. Тебе лучше вернуться к себе. Не привлекать внимания.
Не привлекаю. Поправляю одежду, вытираю слезы. Леха зовет конвоира, чтоб отвел обратно и запер. Жду. Мечусь по комнате, не находя себе места.
На обед меня уже не выпускают. Приносят «в номер». Леха приходит после. Хмурый, сосредоточенный. С фотоаппаратом.
– Надо сделать несколько снимков. Волосы расплети.
– Зачем?
– Надо. Не тяни время.
Расплетаю, полная недоумения.
– Меня фотографировали уже вчера.
– Те снимки не годятся. Сядь ровнее. Волосы все за плечи… Тебе еще бы челку… Жаль, ножниц не прихватил. Ладно, так, – в глаза ударяет вспышка. Потом еще одна. – Все, заплетай, зайду ближе к ночи, – и резко разворачивается к двери.
– Леша! – ловлю его за руку уже на выходе. – Ты обещал! Что с ней?
– Она жива, – он высвобождает руку, чуть касается пальцами моей щеки. – Ей плохо, но она жива.
Я порывисто вздыхаю. Плохо? Что значит плохо?
– Но ведь к тебе вампиры вряд ли были добрее. И к тем девятерым, которых замучили до смерти.
– Она не может отвечать за тех вампиров. За всех вампиров…
– Не надо, чтоб меня здесь видели, – он не дает мне договорить. – Жди.
Дверь закрывается. Защелкивается замок. Я какое-то время в оцепенении стою у двери. Что происходит? Что с Ясей? Что с Лехой, наконец? Все утро провел в моем обществе, а теперь «не надо, чтоб нас видели вместе»? Он же фотографировать приходил, ему поручили…
Позже вновь заходит Каховский. Про Ясю он ничего не знает, к вампирше его не пускают и близко. Зато разрешение взять у меня интервью все еще в силе, он обдумал очередные вопросы и, пока нам никто не мешает…
Я отвечаю, хотя этот тип вызывает у меня теперь лишь глухое раздражение. Борец за правду, который не шевельнет за нее и пальцем. Пойдет на сделку с теми, кого считает «в сговоре с упырями», лишь бы продолжать «исследовать»… Они убивают мою Яську, а этот просто списал ее, обвинив за всех вампиров оптом. Принес в жертву за чужие грехи! И все что-то вынюхивает, выспрашивает… Я отвечаю, мне не жалко. Про Страну Людей и систему кураторов. Про стада и дикарей. Лично о себе? Лично – личное, но могу рассказать о работе в больнице. Там, в стадах, среди тех, кто, как Полковник ваш говорит, «оскотинился».
Сам Полковник ко мне не заходит, и в кабинет к нему меня больше не зовут. У него ко мне больше вопросов нет. У меня к нему есть, но кого это интересует? Мои просьбы о встрече охрана игнорирует, Каховский обещает передать при случае. И все спрашивает, спрашивает. Безостановочно, до самого ужина.
После ужина осталась, наконец, одна. И быстро поняла, что лучше Каховский. Одиночество и неизвестность сводили с ума.
«Ближе к ночи» настало. Я все одна. Ночь. Темная, непроглядная. Куда уж ближе? Понимаю, что ждать бессмысленно. Кто он мне? Что он мне должен? Но все же жду.
И чудо случается. Леха приходит. Чуть слышно щелкает замок, и темная фигура начинает осторожно двигаться ко мне, не включая свет. Я испуганно вскакиваю на кровати.
– Тихо, это я, – он подходит, присаживается на край кровати. – Есть возможность увидеть твою подружку. Пойдешь? Тогда одевайся. Быстро.
Я вскакиваю, судорожно натягивая штаны. И краем глаза замечаю, как он наклоняется и кладет под кровать какой-то сверток.
– Что это?
Но он лишь подносит палец к губам и велит поторопиться.
А дальше мы крадемся. По темным коридорам, вдоль забора, в неприметную маленькую дверь.
Здесь был гараж, насколько я поняла. Для снегоуборочной техники. Или чего-то очень похожего, что все еще громоздилось тут, занимая большую часть пространства. А административное здание, где меня держали, являлось, выходит, конторой коммунальных служб, занятой охотниками на время спецоперации.
Свет Леха не стал включать и здесь, лишь луч его фонаря освещал нам дорогу, выхватывая из тьмы то одно, то другое. Вот и растянутая от пола до потолка сеть серебрянки блеснула в его свете. А ощущения, что в помещении вампир, не было. Все еще не было, хотя мы подошли уже близко.
– Почему я ее не чувствую? – в панике спрашиваю охотника. – Это ваша поганая сеть? Она вытянула из нее все силы?
– Сеть… не при чем, – помедлив, отвечает Леха. – Я, видимо, должен предупредить. Нельзя, чтобы ты закричала. Ни в коем случае.
От такого предисловия ноги отнимаются. А в груди холодеет.
– Да? – почти беззвучно выдыхаю я, замерев на месте.
– Понимаешь, охранники, которые были приставлены… Они даже не здесь должны были быть, за дверью. Но они зашли. В нарушение всех приказов. И они ее… – он помялся, но все-таки выговорил, – изнасиловали.
– Они ее… что? – я хохотала и не могла остановиться. Изнасиловать голодного вампира, это ж надо выдумать! Да не родился еще тот вампир, с которым прошел бы сей фокус!
– Тихо, тихо, ты что? – моего хохота Леха перепугался, кажется, даже больше предполагаемых криков.
– Не возможно вампира изнасиловать, – пытаюсь ему объяснить. – Если ты испытываешь к нему желание, он твое желание ощущает как свое. А людей они вообще… и сами всегда хотят. А уж на голодный желудок… Для них же секс – он тоже в чем-то еда. Так что насилия не было. Вернее – большой вопрос, кто там кого, – вытираю выступившие от смеха слезы. Испугалась. – Они просто покормили ее.
– Нет, – не соглашается Леха. – Крови ей не дали. Ни капли. Смастерили кляп из серебрянки, чтоб не цапнула ненароком…
Смеяться расхотелось. Резко.
– А вот это уже насилие. Одно без другого для них – мучение жуткое, вплоть до того, что они просто не могут…
– Этим дело не кончилось. Их застал Полковник.
И вот тут я вспоминаю про крики. Которые жажда крови едва ли могла исторгнуть. И вновь становится жутко.
– Он решил, что это она их завлекла, – объясняет охотник. – Заманила.
– Ага, и заставила засунуть себе кляп!
– Он не вникал в детали. Сказал, виновата ее красота. И взгляд колдовской. Поэтому, чтоб впредь они никого не смогла завлечь… – он вновь замялся, явно опасаясь моей реакции. – Ей выжгли глаза.
Мир сереет, весь пропитываясь липким ужасом.
– Яська! – лечу, срываясь с места, и в этот раз он уже не пытается мне препятствовать. Идет следом, ведь я все равно застываю у сетки. Охотники тут не мудрствовали. Просто перетянули сетью один из углов ангара, отодвинув подальше находившуюся здесь прежде технику и вынеся из угла запчасти и прочий много лет копившийся мусор. Ей оставили не много: две бетонных стены, бетонный же пол, и серебряную сеть, угрожавшую здоровью.
– Как?.. Как это развязать? Как войти? Яся! Яся, ты там? Почему я ее не чувствую?
Не чувствую. И даже не вижу. Потому что фонариком Леха подсвечивает себе узлы, которые развязывает, чтоб пустить меня внутрь. А она не отзывается. Там, за сеткой, темно и тихо – ни шороха, ни звука.
– Она больше не может никого завлечь. Не может гипнотизировать. Не может влиять, – объясняет Леха чуть извиняющимся тоном, не прекращая бороться с узлами. – Удаление органов зрения разрубило энергетические узлы, и теперь она лишена своей паранормальной силы. Ментально она теперь безопасна. Но вот физически… Ты точно уверена, что тебе безопасно туда входить? – Леха, вроде, с узлами справился, но не спешит раскрывать проход. – Она все же без крови уже два дня. Не кинется?
Ощущение, будто он меня не к вампиру, а в клетку к тигру запускать собрался. Она Высший вампир, а для них – просто дикий, лишенный разума зверь, ее и держат, как зверя: в пустой клетке, на голом бетоне.
– Пусти, – шепчу ему хрипло. – Просто пусти…
Едва ли не отталкиваю его и пробираюсь внутрь. Луч его фонаря услужливо скользит за мной следом, позволяя разглядеть в единственном углу этой импровизированной камеры маленькую сгорбленную фигурку. Яся сидит на коленях, упираясь лбом в холодный бетон стены, никак не реагируя на мое приближение. Неподвижная, словно изваяние. И больше не ощущаемая мной как вампир.
– Яся, – я опускаюсь возле нее на колени, обнимаю ее за плечи, притягиваю к себе, – Ясенька… – и даже сейчас не чувствую ее вампиром. Всего того буйства силы, что обрушивается на тебя всякий раз, когда ты прикасаешься к кому-либо из Великих, всех этих мириадов энергетических искорок, что пронзают твою кожу и словно наполняют тебя частичками их сил, дрожью, восторгом, ощущением прикосновения к чуду… Ничего больше не было. Я обнимаю опустевшую оболочку, в которой – где-то глубоко внутри – тихо-тихо еще бьется сердце.
Яся не сопротивляется, безвольно откидываясь спиной мне на грудь и никак не реагируя на мои прикосновения.
– Я тебя не брошу, Яся, мы выберемся, – шепчу, сжимая ее хрупкие плечи. – Мы выберемся, за тобой прилетит Лоу, увезет в безопасное место, тебя вылечат…
– Нет, – вдруг отзывается она на мои уговоры. Тихо. Безучастно. И обреченно. Но хоть отзывается. Значит, хотя бы слышит.
– Что нет, маленькая? – переспрашиваю я. Не задумываясь, как-то оно само. Наверное, слишком долго врала им всем про девочку-подростка. В итоге поверила сама. И все, что было прежде, – ее брак с Анхеном, его предательство, да даже все триста лет ее вампирской жизни – все отошло куда-то за горы. Я помнила об этом, но – не воспринимала. Как реальность уже не воспринимала. У меня на руках была раненая девочка, больше похожая на сломанную куклу. А я была старше, сильнее…
– Лоу не прилетит.
– Ну что ты, хорошая моя, так не бывает. Он обязательно прилетит, надо только дождаться. Он тебя любит, он весь мир ради тебя в бездну готов отправить, он обязательно…
– Его нет, Лара. Его больше нет.
– Что значит «нет», Яся, о чем ты?
Она, не оборачиваясь, протягивает мне руку. А я сначала сжимаю ее ледяную ладонь в попытке передать ей хоть капельку тепла, участия, и лишь потом осознаю, что она протянула мне руку с перстнем. А перстень…
– Они что, разбили камень? – свет фонаря помогает не очень, Леха светит издалека, в вольер предусмотрительно не заходит. Но пальцами я ощущаю трещины, выбоины, даже пустоту на месте выпавшего фрагмента.
– Нет, никто не трогал, он сам… он сам, – и вновь застывает, заледеневает в своем отчаянье.
– Что значит «сам»? – не понимаю. – Ты, видимо, просто не заметила, разбила о стенку, когда тебя… когда они…
– Искалечили? Нет, камень был цел. Он еще долго был цел, до самого вечера. И я чувствовала, все чувствовала… До последнего мига… Он умер, Лара. Мой брат мертв.
Без эмоций, без надрыва, без крика, без шепота. Ровно, безжизненно Мертво…
Это я еще могу – ужасаться, не верить, рыдать, отказываться: нет! Это невозможно, ведь это же Лоу! Он не может, он же коэр, у него же предназначение! Он всю землю должен спасти – вампиров от солнца, людей от вампиров!.. Но это его сестра сидит сейчас на бетонном полу сломанной куклой, узница, бессильная, бесправная, искалеченная. Это в ее лицо я так и не отваживаюсь взглянуть.
– Что… произошло? – язык шевелится с трудом. – Ты знаешь?
Кивает.
– Ты мне расскажешь?
Рассказывает. Все так же безжизненно, без эмоций.
– Он пытался пройти за нами. Но не смог преодолеть границу. Там… Там не было пути. Я не знаю… просто восстановили энергию или взорвали проход, но он не прошел… Он не сдался, он искал варианты… Но тут… меня убили…
– Но…
– Ты ведь чувствуешь, меня больше нет. Ты можешь видеть тело, ты слышишь… А он – нет. Он перестал меня ощущать в тот миг, когда они сожгли… Энергия ушла… вытекла… Это как смерть. Он чувствовал мою боль – и смерть: абсолютную пустоту, какой не бывает даже в забвении. И камень его кольца – в крошку… А мой был еще цел, я чувствовала его боль, его ужас, его отчаянье… но не имела сил послать ему даже намек… Не знаю, что дальше… злость, гнев, застилающий разум, безумие, желание отомстить… убить или умереть, а лучше бы оба сразу… Не знаю, убил ли. Знаю, что умер.
Отомстить… Как знакомо… У него отняли его, и он отправился мстить… Вот только соперник на этот раз – не помешанный на человечьей крови профессор.
– Кто?.. Кого он пытался убить?
– Владыку. Анхена. Стражей Границы… Я не знаю. Того, кто виноват, что я попала в плен. Того, кто виноват, что он не смог до меня добраться. Того, кто сможет убить его… Мне было больно. Очень. Для него я умерла в страшных муках. Он не смог с этим жить. Он хотел… для меня… Все, что он хотел – для меня. А не смог…
Дальше – лишь тишина. И тьма, которую не может рассеять даже луч Лехиного фонарика, которым он освещает нас, ни на миг не выпуская из луча света. Боится, что Яся накинется на меня? Или что мы вместе – на него?
А было бы неплохо, наверное. Он здесь один и никто не знает… Вот только Яся… Я не уверена, что она сможет хотя бы встать. Или захочет. Ведь она потеряла все… Или не все?
– А ребенок, Ясенька? – шепчу ей тихо-тихо. И не важно, что все равно говорим по-эльвийски. А вдруг охотник знает?
– Держу… Последнее, что осталось…Замкнула на него контур, может быть… Лоу сказал, что у ребенка шанс есть… Я просто не думала, что так страшно…
– Значит, будем выбираться сами, – жестко прекращаю ее рефлексию. – Нам есть, за что бороться, верно? Смотри, он здесь один, и я ему симпатична. Нам нужна его кровь и ключи…
– Лара, но ты… действительно очень ему симпатична. И он человек, такой же, как ты. Неужели ты?..
– После того, что они с тобой сделали? Голыми руками передушу! Все, до кого сумею…
И в этот миг раздается чудовищный грохот, даже пол под ногами вздрагивает.
– Что это? – оторопело оборачиваюсь на Леху.
– Взрыв бытового газа, – а вот он совершенно спокоен. – И так неудачно – как раз под той комнатой, где тебя держали. Там, знаешь, в подвале был склад, куча баллонов, какая-то неисправность… Ты только что умерла, – подытоживает, глядя на мое ошарашенное лицо.
Глава 7
– Ты… – все повторяю, не в силах поверить, – ты…
– Каховский был прав, свидетели не нужны. У меня был приказ… Но убивать детей я не подписывался. И я уверен, если ты выберешься – ты будешь молчать. Никогда и никому не расскажешь о том, что ты из Сибирии. Никогда и никому не расскажешь о том, что за горами есть жизнь. Потому что иначе тебя найдут. Очень быстро.
Киваю, не в силах поверить. Лешка. Он все-таки нас спасет. Он спасает, а я только что готова была его убить…
– Прощайтесь, нам надо спешить.
– Как… прощайтесь? Ты же не хочешь?..
– Детка, я тебя очень нежно люблю, но вампира я в мир не выпущу.
– Она никого…
– Еще не убила. Я верю, детка. Так ведь не успела, поймали мы вас. А теперь ей нужно будет питаться, и много ли милосердия стоит ожидать от искалеченного безумного существа?
– Она не безумна.
– Она калека. Она инвалид, детка. Ты не сможешь заботиться о ней. Ты даже скрыться с ней не сможешь, вас тут же поймают. А одной у тебя есть шанс.
– Я ее не оставлю здесь.
– Здесь она не останется, завтра прилетит вертолет, ее забирают в центр. Там есть лаборатория по изучению… подобных особей. У нее там будут нормальные условия содержания, регулярное питание, она проживет там много-много лет, – продолжал убеждать меня Леха. Все еще спокойно. Но было видно, что он начинает нервничать, время, видимо, поджимало. На улице уже слышались крики, но ангаром пока никто не интересовался.
– Нормальные условия? Это как здесь, клетка для собак? Лешенька, пожалуйста, – подскакиваю к нему, буквально повисаю на груди, – пожалуйста, послушай. Мне не надо о ней заботиться. Ей не надо питаться здесь – ты прав, это ей даже теперь и не по силам. Нам бы только выбраться. И она уйдет через горы. Домой. У нее там семья, о ней позаботятся. Смогут вылечить. Или как-то помочь. А тот, кто… устроил все это… ты сам посуди: теперь она ему не опасна. Не претендент. Не конкурент. Никто. Больная девочка. Ей надо вернуться, она здесь не выживет. Ни в лаборатории, ни на свободе. О ней свои позаботятся. У них сильная медицина, они смогут, – я отчаянно смотрю в его глаза, мои губы дрожат возле самых его губ. Понадобиться – поцелую. Понадобиться – убью. Я бежала к ним, как к людям, как к самым лучшим, самым гуманным существам на земле. А они – такие же. Как вампиры, только без крови.
– Погубишь ты меня, детка, – он коротко и жестко целует меня в губы. – Меня ж убьют, если вас обнаружат, – и, резко отстраняясь, направляется к Ясмине.
– Я тебе не враг, – осторожно наклоняется над ней. – Я хочу помочь. Ты понимаешь меня?
– Она не собака! – взвиваюсь, чувствуя, как слезы вновь выступают на глазах. Нервы сдают окончательно. – Она высшее разумное существо. Она не только слышит и понимает каждое слово, сказанное в этом притоне, она еще и ощущает каждую эмоцию говорящего. Так что можешь не опасаться. Даже без глаз она видит тебя насквозь.
– Хорошо, – кивает Леха, слишком спешащий, чтобы вступать в перепалки. И вновь обращается к Ясмине. – Если я тебя выпущу, ты уйдешь за горы? Сразу уйдешь, как она обещала?
– Да. Здесь я умираю. Там помогут…
Не теряя более времени, он подхватывает ее на руки.
– Помоги, – бросает он мне.
Я хватаюсь за край сети, открывая проход для них как можно шире. Он пролезает, передает мне фонарь:
– Не отставай.
Дальше почти бегом по темному ангару к его машине. Он ставит Ясю на землю, распахивает багажник. Да, размеры тут не вампирские.
– Не знаю, как вы поместитесь тут вдвоем, но другого плана у меня нет. И времени тоже.
Поместились. Жить ужасно хотелось.
– И дальше – ни звука. Что бы ни происходило. Пока не выпущу.
Потом тишина. Он, должно быть, куда-то уходит. Какие-то звуки вдали, словно что-то там перетаскивают. Лязгают ворота гаража. Хлопает дверца, машина чуть вздрагивает, принимая водителя. Выезжает. Недалеко, на двор. На нас обрушивается шум, жар, отсветы. Взрывом дело не кончилось, тут вовсю полыхает пожар.
– Есть кто пострадавший? Я довезу до больницы.
– Да, есть один!
– Каховский, шляется по ночам, где не попадя!
– Ребята, тащи!
– А может ну его, Лех? Скорая заберет. Чего машину-то пачкать?
– Нужна нам тут Скорая. Загружай! – командует Леха. – С девчонкой что?
– Не нашли пока. Не удивительно, так рвануло. Там, может, и искать-то нечего.
– Я мигом, – и машина трогается с места, сначала медленно, потом, видно, выехав на дорогу, мчится уже изо всех сил.
И тут нас оглушает еще один взрыв. За ним еще, еще.
– Что это? – доносится голос Каховского. Не сильно, выходит, пострадал. В сознании.
– Гараж. Ворота ж я не закрыл, не до того было. Да и ребятам не до того, пожар тушат. Вот искра, видать и попала. А там же, сам знаешь, горюче-смазочных… – Леха присвистнул. – Никакой техники безопасности. Вот и рвануло так, что на весь город иллюминация.
– Ты! – в голосе Каховского зазвучали явные обвинения.
– Что я, Никитушка?
– Ты выходил из гаража. И встречу мне в том крыле ты среди ночи назначил. А сам не пришел. Я из-за тебя…
– А на словах, дорогой друг и товарищ Каховский, – бесцеремонно перебивает его Леха, – велено передать: еще раз рот свой не по делу откроешь… или вздумаешь ругать свое руководство… или руководство всей нашей страны… и баллон с бытовым газом неожиданно взорвется прямо у тебя под кроватью. Мысль ясна?
Пауза.
– Не слышу, – настаивает Леха.
– Более чем, – бурчит писатель.
Больше они не разговаривают.
Дальше больница, где Каховского выгружают, а мы долго ждем, пока Леха обговаривает с медперсоналом какие-то формальности. Затем вновь стремительно несемся куда-то. Останавливаемся.
– Вылезайте. Быстро.
Быстро не выходит, от долгого лежания в неудобной позе руки-ноги затекли, он помогает. Мы в каком-то темном проулке, фонари здесь не горят, фары Леха тоже выключил. Холодный ветер заставляет зябко поежиться. Этот апрель был весьма нежарким, в одной рубахе я быстро закоченею.
– Держи, – Леха протягивает мне куртку. Не мою, но почти по размеру. – Косы спрячешь под капюшон, при первой возможности – срежь, ты с ними слишком приметная. Штаны бы тоже лучше сменить. Но на подругу я не рассчитывал, поэтому – пока оставляем, ей нужнее.
На закрытый багажник Леха водружает матерчатую сумку на длинном ремне, достает оттуда спортивный костюм, протягивает мне:
– Помоги ей переодеться. Второй куртки у меня нет, но хоть так.
– Мне не холодно, – подает голос Ясмина.
– Ты не должна бросаться в глаза. А твоя одежда слишком нездешняя, слишком легкая и слишком грязная. И было бы неплохо, чтоб ее обгорелые обрывки нашлись в гараже.
Яся тут же стягивает через голову тунику, снимает брюки.
– Хоть отвернулась бы, – недовольно бурчит Леха. – Знает же, что я здесь.
– Возьми, – она протягивает ему вещи.
Он отходит, чтоб бросить их в салон. И не торопится возвращаться обратно. Ждет, пока она оденется.
– Здесь темно, Леш, – подаю голос я. – А вампирам не стыдно. Даже зрячим и при ярком свете.
– Я не вампир… Да, вот еще, – с козырька над водительским сиденьем он снимает солнечные очки, протягивает мне. – Одень ей. Не стоит такое всем показывать. При станции есть туалет, умой ее там хорошенько, ее лицо…
Не договаривает. А я понимаю, что лицо вампирши сегодня еще не видела. Все во тьме, в неровном свете фонаря. Да и там она была ко мне спиной.
– На станции? – решаю сначала разобраться с насущным.
– Да, здесь недалеко. Теперь слушай внимательно. Вот деньги, – он протягивает мне небольшую пачку. – Это очень немного, экономь. В сумке кое-что из вещей и немного еды. Тоже твое. Сейчас вы выходите вон там, на углу, и идете налево. Минут через пять придете на станцию. Там электрички. Вам нужна та, что идет из Перми. Отъедете на четыре остановки. Там летние домики сплошь, еще холодно, они все пустуют. Замки в них хлипкие. Сможете чуть отдохнуть. Граница там совсем рядом, даже ближе, чем здесь. Проводишь ее немного, покажешь направление. Думаю, по прямой она долетит. Долетишь? – он все же решается обратиться напрямую к вампирше.
– Да, конечно. Мне только в нее влететь. А дальше она меня зафиксирует и вызовет наш патруль. Обо мне позаботятся.
– Хорошо, – было видно, что слова Ясмины его успокоили. Он все же не был уверен, что поступает верно, отпуская ее. – Дальше, – он вновь оборачивается ко мне. – Садишься на электричку и едешь в обратную сторону. В Пермь. До конечной. Это город большой, в нем легко затеряться. Запоминай адрес. Улица Осипова, дом 16, квартира 8. Скажешь, Леха тебе письмо должен был оставить. Тебе отдадут конверт. В нем паспорт с твоей фотографией и деньги.
– Леш, деньги ты мне уже дал, спасибо…
– Не дрейфь. Мне просто те ребята сильно должны, вот возвращают. Часть деньгами, часть документами. Паспорт почти настоящий, проблем быть не должно, но лучше не попадать в ситуации, когда его станут проверять слишком пристально. Это понятно?
Киваю.
– Дальше уезжаешь. Как можно дальше. Как можно незаметнее. И никогда и никому не даешь повода заподозрить в тебе иностранку. Искать тебя не должны, ты погибла. Идея с твоей смертью не моя, ее озвучили сверху. Просто будь умницей и не воскресай. Не подводи меня. Договорились?
Вновь киваю.
– А как ты потом найдешь меня?
Он неожиданно резко делает шаг вперед, прижимая меня к машине. И впивается губами в губы. Не грубо, нет. Скорее, отчаянно. А потом – просто нежно. Очень долго и очень нежно он целует меня там, в темном глухом проулке на холодном ветру. А я отвечаю. Потому ли, что бесконечно ему благодарна, или потому, что мне просто приятно, мне нравится вкус его поцелуя, его губы на моих губах, его руки, сжимающие мне плечи.
А потом он отстраняется.
– Никак, детка. Если тебя найду я – найдут и они. Так что – сама, хорошо? Ты справишься, я в тебя верю, – он снимает сумку с багажника, протягивает мне. – Все, прижмитесь к забору.
Садится в машину, заводит двигатель.
– Не воскресай, – бросает мне сквозь открытое окно. И уезжает.
Я долго настороженно слушаю, как затихает вдали шум его мотора. Бесконечную тишину вокруг. А потом бессильно съезжаю спиной вниз по забору, к которому прижималась. Это все же случилось. Мы одни. Мы свободны. И нас даже почти не ищут.
Ясмина неслышно опускается на корточки рядом со мной.
– Я солгала, Ларис.
– Ну и правильно, – отвечаю совершенно искренне. И вспыхивает надежда – безумная, на краткий миг. Что вот сейчас она скажет, что зрение восстановится, у нее же регенерация, она же не человек…
– Я больше не могу летать. Совсем.
– Здесь полеты не в моде. Будем ходить, – отвечаю ровно. Мне ее жаль – до слез, до боли, до ужаса. Я не то, что представить не могу, я и представлять-то боюсь, как ей жить теперь, сколько всего она потеряла. Но жалеть я буду потом. Вот забьемся куда-нибудь, где тепло и безопасно, скроемся, спрячемся, растворимся, и я обниму ее и буду рыдать – за нас за обеих, и выть от отчаянья и невосполнимости потерь. А пока надо действовать. Только действовать. – Идти сможешь? За руку, с поддержкой?
– Н-наверно, только… Ты не могла бы?.. Голова раскалывается, все плывет… Не могу сосредоточиться…
– Что именно, Ясь? – занятая раздумьями о том, что нам делать дальше, не сразу сообразила, о чем она просит.
– Кровь… мне бы несколько капель… чтобы дойти…
