Текст книги "За синими горами (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Память подводила ее все сильнее, и все чаще на любой мой вопрос она отвечала «не знаю» или «не помню». Она помнила Анхена и по-прежнему утверждала, что он скоро должен прийти, но вот зачем – она позабыла. Очень удивилась, когда я назвала его как-то ее мужем.

– Тебе приснился дурной сон, – сказала она. – Такого не было. И быть не могло, ни свадьбы, ни ребенка. Он же мне как отец… Он должен приехать, взглянуть на картины. Пашка рисует, а я не вижу. Вот Анхен приедет и посмотрит на них за меня…

То, что ребенок при этом толкается у нее в животе, и отчетливо толкается, до сознания ее больше не доходило.

– Я не беременна. О чем ты, Лара? Ты устаешь, тебе надо отдыхать.

Вот и все. А еще целых три месяца до родов. Ну, может, чуть меньше. И мне все сложнее представить, как она их дотянет.

– Ясенька, пожалуйста, надо идти, – продолжаю уговаривать, все больше промокая под дождем и брызгами. – Уже поздно. Ты голодна. А поесть можно только дома. Ты ведь помнишь об этом?

– Да.

– Идем?

– Да. Иди. Я скоро.

– Тебе совсем не жалко сестру? – раздался вдруг совсем рядом голос Андрея. – Сама простудишься, ее простудишь, куда это годится?

– Вы здесь откуда? – недоуменно оборачиваюсь.

– Оттуда. Не мог же я допустить, чтобы ты одна по пустырям ночью бегала, – он решительно меня отодвигает, уверенно берет Ясмину за подмышки и помогает подняться.

– Не надо, – слабо возражает она.

– Надо, – спокойно убеждает Андрей. – Обувь твоя где? – с неодобрением косится он на ее босые ноги.

– Дома.

– Вот и идем домой, – он легко подхватывает ее на руки и кивает мне, – пошли.

Иду, не зная, то ли благодарить его, то ли злиться. Вот зачем он за мной пошел? То, что я его целовала, еще не дает ему права вмешиваться.

– Все, спасибо, Андрей, дальше я сама, – несколько нервно оборачиваюсь к нему, едва он заходит за мной в комнату.

– Ее лучше сразу под теплый душ, – он не спешит выпускать из рук вампиршу. – Да и тебе не помешает.

– Андрей, откуда здесь душ? Это сельский дом. И пустите вы уже Ясю. Нам переодеться надо, вытереться, согреться. Вы мне сейчас не поможете, только задержите.

Он осторожно сажает Ясю на стул – безмолвную, апатичную, больше похожую на сломанную куклу, чем на живое существо.

– Может, лучше сразу вызвать врача? Как ты себя чувствуешь, Яся?

Она не отвечает, что не удивительно. Она давно уже никому не отвечает, кроме меня, даже Пашке. Скорее странно, что она на обрыве с ним разговаривала.

– Она чувствует себя плохо, и количество вылитой на нее воды этот параметр никак не меняет, – его присутствие начинает раздражать. У меня нет времени все ему объяснять. У меня нет желания все ему объяснять. Да и возможности придумать хоть какое-то приемлемое объяснение тоже нет. – Врач не нужен, Андрей, поверьте. Вам тоже лучше уйти.

– Маша, ты уверена?

– Что я точно простужусь, если вы не дадите мне возможности переодеться? Андрей, пожалуйста, не лезьте. Вы второй раз врываетесь в мой дом, и второй раз без приглашения. Это любые поцелуи перечеркивает, честное слово!

– Ты сама все каждый раз перечеркиваешь! – не выдерживает он. – Ты опять меня отталкиваешь! Опять! Поцелуи поцелуями, но в твою жизнь не лезть, так?

– Так.

Глаза в глаза. Почти дуэль. Почти война. И он уходит, излишне резко хлопнув дверью.

Глава 10

На работу идти не хотелось. Впервые, наверное, с момента знакомства с Андреем. Но какие тут варианты? Пошла. И к Андрею пошла, едва возможность выдалась.

– Выглядишь плохо, – хмуро сообщил он мне и не думая подниматься навстречу.

– Легла значительно позже обычного. К обеду пройдет, – решительно пересекаю его кабинет и столь же решительно забираюсь к нему на колени – намерено и осознанно.

– Прости, – шепчу ему в ухо, зарываясь пальцами в его волосы, непривычно короткие, непривычно светлые. Непривычно светлые, если сравнивать с Анхеном, непривычно темные, если сравнивать с Лоу. Да вот только зачем с ними сравнивать? – Вчера был замечательный вечер. Самый лучший за целый год. А глаза у тебя голубые. И целуешься ты восхитительно, – и сама целую его в висок.

Не сразу, но его руки все же смыкаются на моей талии.

– А почему у меня такое чувство, что ты прощаться пришла? И перешла на «ты» лишь для того, чтоб подсластить пилюлю?

– Потому что ты мнительный. И нерешительный там, где не надо, и настырный там, где не стоило бы.

– Нерешительный? Ты выставила меня за дверь, на что я должен решиться?

– Не надо, – прижимаюсь к нему, словно стремясь разделить с ним все то тепло, что он подарил моей душе, всю ту нежность, что я испытываю. Но он не вампир, он не почувствует. Приходится словами. – Я пришла извиниться за то, что вчера была так невежлива. За то, что выгнала, когда ты хотел помочь, за то, что ничего не объяснила. За то, что и сейчас не смогу объяснить… Ты стал мне дорог, Андрей, и дело не в поцелуях, и даже не помощи, что ты мне оказал. Просто я так привыкла уже, что ты рядом, что ты есть, что я просто могу зайти… И я думала о вчерашнем вечере, и о том, что хотела бы… попробовать… продолжить. Я ничего не обещаю, но я готова попробовать… И я не готова тебя потерять, просто потому, что… Понимаешь, я не все могу рассказать. Я не всем могу поделиться. Это мое прошлое. Оно темное, оно страшное. И однажды я от него избавлюсь, и в моем доме не останется закрытых дверей. Но пока… Я не могу тебя пустить. Ты мне дорог, ты мне нужен, ты мне важен, но…

– Но в свою жизнь ты меня пустить не готова, – вздохнув, договаривает он за меня. Его руки начинают тихонько скользить по моей спине – поглаживая, успокаивая, лаская. Прощая. – Спасибо, что все же пришла. Что сказала. Мне было очень горько вчера… Как твоя сестра, не простудилась? В ее положении это опасно.

– В ее положении это не важно. Простуда ей не грозит, даже если она просидит под дождем всю ночь. Она не чувствует холод. В смысле – организм на него не реагирует. Не простужается. А поскольку она еще и не видит, то просто не может одеться правильно. К тому же плащ ее я вчера забрала, а мою куртку она надевать, должно быть, не захотела. Вот и вышло жуткое зрелище: раздетая девочка под ледяным дождем. А в реальности все хорошо, ну, насколько это возможно, конечно. В ее положении.

– Она состоит на учете?

– Где она должна состоять на учете? – тут же напрягаюсь я.

– В женской консультации. По беременности.

– Нет.

– Почему? Ты сама говорила, беременность тяжело протекает.

– Андрей, пожалуйста. Ну не надо. Ну не влезай.

– У нее нет документов, в этом проблема? Ты тогда говорила о паспорте для себя… Хочешь, я договорюсь, ее посмотрят без документов…

– Не надо. Дело не в документах. У меня они есть, а осмотры противопоказаны, ты же знаешь… А у нее… изменения в организме гораздо серьезнее, там не только кровь. Давление, сердцебиение – я не знаю, какая норма, сроки беременности – я не знаю, как соотносятся. Срок там другой, другие особенности… не надо врачам это видеть. Тем более, что лекарства ей не подходят. Понимаешь, любые наши лекарства. Нельзя назначить. Поэтому – без врачей.

– Маша… Но это все серьезно очень, ты берешь на себя такую ответственность… Мне показалось, ей стало значительно хуже с тех пор, как я увидел ее впервые. Тогда она производила впечатление разумного адекватного человека, а сейчас… Прости, но…

– Да… Это так. Мозг умирает… Не только мозг. Ребенок забирает ее жизненные силы. Все силы… Это необратимо, и она это знала заранее. Я… это знала. И я обещала заботиться. О ней – до конца, и о ребенке – пока за ним не приедет отец.

– Отец… все же известен?

– Более чем. Они даже женаты. Проблема в том, что он считает ее погибшей. А я не знаю, как с ним связаться… Только и остается, что верить в вещие сны…

– Ты веришь? – удивляется он.

– Что делать, они сбываются. Прости, мне надо бежать.

Не потому, что сбегаю, но потому, что работа. И у него, и у меня.

А по вечерам он провожает меня теперь до дома, и я не вижу причин отказываться. Мне нравится идти с ним под руку, никуда не спеша и болтая о пустяках. Он вскользь упоминает какие-то фильмы и удивляется, что я их не знаю. Выясняет, что я вообще никаких не знаю, и обещает сводить в кино. Что-то рассказывает о своем детстве, юности, об этом городе, о заповедных местах вокруг. Выясняет, что и с достопримечательностями у меня все печально, обещает заняться и этим. А я иду, киваю и глупо улыбаюсь. У нас столько еще впереди. Целый мир. Целая жизнь.

На Новый год он неожиданно позвал к своим родителям, чем здорово озадачил.

– Я польщена, конечно, и благодарна, но… не слишком ли ты спешишь? Я к серьезным отношениям-то не готова, а не то, что официально их декларировать.

– А ты и не декларируй. Давай просто сделаем всем приятное. Мама порадуется, что я пришел с девушкой, я буду радоваться, что ты сидишь рядом, а ты… Мне хочется надеяться, что тебе будет приятно провести этот праздник в кругу большой семьи. У меня две сестры, они обе замужем, придут с семьями, будет шумно и весело.

– Это было бы здорово, правда. Но ты забываешь, что у меня тоже есть сестра. И оставить ее одну в этот праздник для меня немыслимо. По многим причинам.

– Значит, я зову вас обеих, – не смутился он ни на минуту. – Она ведь сможет пойти, ей это не будет тяжело? А маму я предупрежу, она тактичный человек, она не позволит себе ничего лишнего.

Мама у него была замечательная. А Ясмина проявила неожиданный энтузиазм – и согласившись пойти на это мероприятие, и там. Она так старалась казаться живой, так старалась выглядеть адекватно. Делала вид, что внимательно слушает, пыталась отвечать, если к ней обращались, и даже поднимала вместе со всеми бокал куда ей, по моей просьбе, налили воды.

– Как она определяет, где бокал? – недоуменно шептал мне на ухо Андрей, глядя как четко и без предварительного ощупывания Яся берет тот или иной предмет. – Я же видел ее тогда без очков…

– Никак, – качаю я головой. – Ощущает.

– А я все думал, как же она гуляет одна по обрывам?

– В темноте скорее я сверну себе там шею. Или ты.

– Твоя сестра – очень сильная женщина.

– Да, – киваю, глядя на то, как гордо расправлены Яськины плечи, как спокойно кивает она что-то нашептывающему ей мужу одной из Андреевых сестер. Очень бледная, белее своих волос, но все еще невероятно красивая. И это платье цвета морской волны, которое я шила для нее сама, отчаявшись найти в магазинах хоть что-то приличное для беременных, ей очень шло, я могла собой гордиться. Хотя шить я не любила, и искренне думала в детстве, что мама зря тратит время, обучая меня этой науке. А вот пригодилось.

Ясмина продержалась часа два. Потом сознание отключилось и она безвольно откинулась на спинку стула. Обморок списали на беременность и духоту, Андрей перенес Ясю в соседнюю комнату и уложил на кровать. К гостям она больше не вышла. А я была вынуждена поить ее кровью прямо там, потому что иначе силы ей было уже не восстановить. К счастью, нас не тревожили, Андрей позаботился.

Но он же и заметил, как сильно я бледна, когда вышла обратно в общую комнату.

– Маша, что-то случилось?

– Нет. Все нормально. Сделай вид, что все хорошо. Не надо привлекать…

Он пододвинулся ближе, позволяя мне откинуться ему на грудь.

– Ты вся дрожишь. И руки совсем ледяные.

– Пройдет, ты же знаешь. Подай воды.

Подал. И помогал мне держать бокал, словно боялся, что иначе я его уроню. Я не возражала, руки действительно дрожали. Мне бы отлежаться, но я и так пробыла с Ясминой слишком долго.

– Кровопотеря обычная, банальная? – тихонько поинтересовался Андрей, когда я напилась.

– Не надо. Мы договаривались, ты в это не вмешиваешься.

– Тогда просто подтверди, что это именно то, во что я «не вмешиваюсь», чтоб я не искал другой причины.

– Другой не ищи, – вынуждена согласиться я. – И не переживай, ты же знаешь, все восстановится.

Он глубоко и неодобрительно вздыхает, крепко обхватывая меня обеими руками и прижимая к себе. До конца вечера он крайне рассеян и задумчив, и так и не выпускает меня из объятий. А я временами просто дремлю, благо все радостно смотрят телевизор.

Домой Андрей отвез нас на такси, лично помог довести Ясмину не просто до комнаты – до кровати. Но все же вопросов при ней задавать не стал. Ушел, пожелав нам счастливого Нового года. И хорошо-хорошо отдохнуть.

На следующий день Андрей приехал после полудня и увез меня смотреть реликтовые сосны в местном заповеднике. Сосны, росшие на голых скалах высоко над морем, впечатляли, а безлюдность этого красивого места завораживала. Мы были одни, где-то выше тревог и забот. Внизу синело море, удивительно спокойное сегодня, в воздухе пахло смолой. Вот только Андрей был как-то слишком задумчив.

– Ты мне расскажешь о своем детстве? – попросил он.

– О детстве? Даже не знаю, о чем. Оно было обычным.

– Хоть расскажи, где росла – это был город, деревня, хутор? Или это сразу было… некое очень закрытое заведение?

– Город. Не очень большой. Вроде вашего, может, немного больше. Только у вас город-курорт, а у нас был город науки.

– Город науки? – услышанное ему не сильно понравилось. – Где ставили эксперименты на людях?

– Да нет, самый обычный город. Просто вырос вокруг университета.

– В этой стране не так уж много университетов, – недоверчиво косится он. – И я не знаю ни одного в маленьком городке.

– А я никогда и не утверждала, что это было в этой стране.

Он сбивается с шага. Потом предлагает присесть. Мы устраиваемся у обрыва, на изгибе ствола одной из сосен, тянущейся почти параллельно земле.

– Но ты русская, – скорее утверждает, чем спрашивает он, словно он пытаясь этим фактом оспорить саму возможность «другой страны».

– Откуда такая уверенность? Знаешь, за последний год я выучила столько национальностей, к которым могли бы принадлежать мои предки…

– Но русский язык для тебя родной.

– Мне казалось, у меня не слишком правильное произношение.

– Не слишком, – соглашается он. – Особенно, когда волнуешься. Ты еще и такие обороты в речь вставляешь… Но именно эти обороты и убеждают, что языком ты владеешь с рождения. Я все думал, что же за диалект, что за изолированный регион?.. Да еще чтоб Ньютона не изучали, кино не смотрели…

– Придумал?

– Как? Наоборот, ничего не сходилось. Закрытая больница? В которой ты ходишь по ресторанам? Закрытый город? Но на сколько надо закрыть город, чтоб там свой диалект языка образовался?.. А тут еще твоя Яся…

– А что Яся? – тут же напрягаюсь я.

– Ну, во-первых, она тебе не сестра. Я бы сказал, вообще не родственница.

– Не все сестры похожи.

– Не все, – соглашается он. – Но она еще и росла совсем в другой языковой среде. Для нее русский точно иностранный.

– И с чего ты взял?

– Слышу. Короткие простые фразы, сильно заметен акцент. Не могу сообразить, какой. Но это точно не диалект, вроде твоего.

– Я сильно бы удивилась, если б сообразил, – невесело улыбаюсь я. – Нет такого языка, Андрюш. Нет такой страны. Ну а народа такого не просто нет, а и вовсе – не бывает. Не существует. В природе не может быть. А всем, кто с подобным не согласен, предлагается очень сильно подумать.

– И страны не бывает, и народа не существует, и языка никто не слышал. Прямо девочка из-за Темных гор, никак не меньше, – легкомысленно усмехается на это Андрей. – В лучших традициях детских ночных страшилок. – И тут же замирает, став вдруг невероятно серьезным. – Нет.

– Нет, – послушно киваю, – конечно же, нет.

– Но там нет жизни! – убеждает Андрей, словно я с ним спорю. Даже на ноги вскакивает, не в силах усидеть на месте. – Страшилки страшилками, это детский фольклор, а в реальности там мертвая выжженная земля. Смертельные дозы излучения. Радиоактивный космический пепел, оставшийся после столкновения с гигантским метеоритом. Я читал в серьезных научных изданиях…

– Да, – соглашаюсь. – Мне тоже рассказывали.

А он смотрит на меня совершенно безумными глазами и, по-моему, не слышит ни слова.

– У вас там, – произносит, наконец, осторожно после длительной паузы, – хоть деревья-то есть?

Я открываю рот, собираясь что-то ответить, а слова не идут, просто шлепаю в растерянности губами, как рыба. Он понял… Он понял, но все, что его волнует, это видела ли я в детстве деревья?! Я, кажется, смеялась. Очень долго и почему-то до слез, а он обнимал меня, целовал, успокаивал. И все повторял, что никогда и никому не отдаст, никому не позволит меня потревожить, что я его самое большое сокровище, его самая сокровенная тайна, которой он не намерен делиться никогда и ни с кем. И мне не надо его бояться. Кого угодно, только не его.

– Есть там деревья, – отзываюсь, наконец, скользя рукой по его волосам. – И бескрайние леса, и голубые озера, и чистые реки. А смертельные дозы излучения – это в Бездне, если только. Да и то, ее сейчас саркофагом закрыли, она уже не опасна.

– А Бездна – это у вас что?

– Гигантский разлом в земле. Результат того самого космического катаклизма, к которому, для большей путаницы, приплели метеорит. У нас она служит естественной границей: по одну сторону мой народ живет, по другую Яськин.

– И как же вы встретились?

– Жизнь – странная штука, – не слишком-то хочется мне вдаваться в подробности. – Я даже с тобой умудрилась встретиться. А Западные горы считаются у нас куда непреодолимей Бездны.

– И что же заставило их преодолеть? Жажда приключений?

– Да приключений как раз хватало. Жить ужасно хотелось. А мне уже дату смерти назначили.

– О, господи, – нервно сглатывает он. – За что?

– За то, что сломалась, – настроение стремительно портится. Отворачиваюсь, отстраняясь от его рук. – А сломанные куклы выбрасывают. Пойдем, что здесь стоять, в самом деле? – я решительно направляюсь дальше по тропе. Андрей идет следом, не торопясь продолжать разговор.

– Ты мне позволишь еще спросить? – через какое-то время он все-таки не выдерживает.

– Только не о личном. О стране – если хочешь, – соглашаюсь, прекрасно понимая, что его теперь неделями с этой темы не свернешь. С его-то жаждой познания.

– Скорее, о медицине. То, что вы живете вокруг этой радиоактивной Бездны, видимо и привело к определенным мутациям… физиологическим изменениям…

– Ты это обо мне? – решаю уточнить. – Нет, не думаю. Никогда не слышала такой версии. Мне всегда объясняли мои особенности результатом смешения крови… двух очень разных народов. Результат потом усовершенствовали, я ж рассказывала.

– Да я сейчас о сестре твоей больше, – качает головой Андрей. – Это ведь она лежала в закрытой больнице, верно? А ты там работала медсестрой, оставив по каким-то причинам институт. Ты ведь из-за нее согласилась на этот эксперимент с регенерацией крови?

– Нет, – оборачиваюсь и смотрю на него несколько удивленно. – Как-то у тебя все смешалось причудливо. Я понимаю, я не слишком внятно рассказываю. Но спецбольница – это ей здесь уже грозила. Нас ведь с ней на границе поймали, и ста метров не отошли. Это только в книжках у вас про выжженную пустыню, а спецслужбы все знают. Чудом спастись удалось, – невольно вздрагиваю, вновь вспоминая события тех дней. – И Ясмину это они покалечили, из-за них она умирает. А дома она здоровая была, красивая, полная сил… Да ей забеременеть удалось с первой попытки, для их народа это такой показатель абсолютного здоровья, что не в сказке сказать!

– А кровь? – уточняет Андрей.

– Что кровь? – все еще не понимаю, к чему он клонит. Или очень не хочу понимать. – Регенерацию? Это мне еще на втором курсе сделали, по просьбе нашего куратора. Я у него тогда секретаршей работала, решил проявить заботу.

– Заботу? О ком, о тебе или о Ясе? Ты уже жила к тому моменту с «сестрой» и он видел, что ты не справляешься, или это как раз он вас в пару и поставил?

– Так, погоди, ты о чем вообще? Я с мамой и папой жила, а с Яськой мы только через несколько лет познакомились…

– Тогда для кого он сделал тебя идеальным донором?

– Для себя, – пожимаю плечами, уйдя в воспоминания. И только тут до меня доходит, о чем он спросил. – Что?! – смотрю на него в ужасе. Вот и допрыгалась с откровениями. Донастальгировалась.

– Кровопотеря обычная, банальная. Ты правда думала, что я не понял?

Молчу, чувствуя, как леденеют руки. Слушая шум в ушах. И беспомощно глядя, как он подходит. Сокращает расстояние между нами до минимума. Чувствуя, как обнимает. Сейчас скажет, что спасет меня от этого зла, а я… А что смогу я?

– Ты кормишь ее своей кровью. Каждый вечер, придя с работы. Ей этого явно мало, видимо, дома в ее рацион входило что-то еще. А здесь этого нет, и чем заменить, ты не знаешь. Приходится исключительно собой. Тем вечером, после ресторана, ты потому и выгнала меня, что она была голодна, ведь ты задержалась. Ей стало совсем плохо без крови, надо было срочно кормить. Как и вчера. Вы ведь надеялись, она до дома дотерпит, а не вышло, потеряла сознание. И ты была вынуждена кормить ее прямо в гостях. Я ведь прав?

Судорожно вздыхаю, не в силах поднять на него глаза.

– Ну и почему это было надо скрывать до последнего? – он тоже вздыхает. Но если я – нервно, то он – скорее неодобрительно. – У девочки тяжелейшее генетическое заболевание, требующее особого лечения, особого ухода, а ты, вместо того, чтобы хотя бы посоветоваться, я уж не заикаюсь про то, чтоб помощи попросить, пытаешься справляться сама, да еще кустарными какими-то методами.

– Заболевание? – мне кажется, я ослышалась. – То, что она… пьет кровь, ты считаешь заболеванием? Так ты поэтому предположил, что она у нас в больнице?..

– Ну разумеется, а чем еще я должен это считать? Я ж тебя потому и спросил сразу про мутации, вызванные повышенным радиационным фоном, этой Бездной вашей, насколько широко они распространены. Это ж явно оттуда все идет. Или таких простых выводов у вас тоже никто не делает?

– Ну почему? – осторожно выдыхаю я. – Это действительно результат мутаций. И они действительно прошли через Бездну. Не лично Яся, конечно, ее… предки. Которые до этого перехода ели твердую пищу. А Ясмина уже родилась такой. Как и, собственно, все дети их народа. Поэтому у нас это болезнью не считается. Просто видовая особенность. И, собственно, про мутацию – это закрытая информация. В учебниках пишут, что они были такими от начала времен.

– То есть настолько все запущено? – он неодобрительно качает головой. – Вместо того, чтоб лечить болезнь, решили объявить ее особым видом здоровья? Тогда неудивительно, наверное, что тебе даже в голову не пришло к врачу обратиться. У вас хоть понятие-то есть «донорская кровь»? Лекарства какие-то для них, кровезаменители? Или они исключительно на живых людях паразитируют, записывая их себе в «братья и сестры»?

– Нет от этого лекарств. И кровезаменителей нет. Ищут, экспериментируют, но… У нас даже безумная премия объявлена тому, кто сумеет создать… Пока не вручена. А донорская кровь, разумеется, есть, но она для людей, им не подходит, только живая нужна.

– О как, – чуть усмехается Андрей. – Даже людьми себя не считают.

– Не являются. Когда родится ребенок, ты поймешь… Ты ведь позволишь этому ребенку родиться? – поднимаю на него испуганные глаза. – Ты обещал не вредить. Обещал, что не предашь, что бы ни узнал… А в братья и сестры не «записывают». Нет таких пар, постоянным донором быть невозможно… Мне Яська жизнь спасла, понимаешь? Вытащила. Протащила через Границу, я б сама не смогла… Меня ее муж собственными руками… а она спасла. Потом я ее… У меня, правда, получилось хуже, она все равно умирает… Но хоть свободная, а не… Ты бы видел, как они ее содержали! На полу, в клетке, словно дикого зверя. И относились едва ли не хуже, разве что копьями в нее не тыкали!.. Глаза ей выжгли. Понимаешь, она меня спасла, кучу законов своей страны нарушила, чтоб к людям меня вынести. К настоящим, свободным! А они ей за это – глаза выжгли. Отблагодарили!.. Но ты же не как они, ты же не станешь? Не станешь, правда?

– Маша… Милая моя, хорошая девочка… Мне, похоже, каждый день тебе придется повторять. Что я не предам, не брошу, не подведу. Иди ко мне, – он протягивает руки, и я приникаю к нему, прижимаюсь. Чтоб ощутить его тепло, чтобы сердцем, прижавшимся к сердцу, почувствовать его искренность. И начать дышать чуть ровнее. Чуть свободнее. – Я врач, Машенька, а не дикарь с копьем. Как же ты можешь думать, что я обижу больную беременную женщину? Что наврежу ребенку?.. вздыхает, осуждая этим вздохом саму возможность подобных мыслей. – Он что, тоже будет гемазависимый?

– Что? – не сразу понимаю последний вопрос. – А, да. Только это будет она. Очаровательная маленькая девочка с неконтролируемыми приступами жажды. А я и с человеческими-то младенцами не очень представляю, что делать, а уж с вампирским…

– И что, у вас прилично ругаться подобными словами? – косится он на меня.

– Какими? – вроде бы не ругалась.

– Малышка еще не родилась, а ты ее уже вампирским младенцем кличешь.

– Так это официальное название их народа. У нас даже предмет в школе есть, «вампирология» называется. О Великих и Прекрасных вампирах. В этом нет абсолютно ничего обидного.

– О великих и прекрасных? – хмыкает Андрей. – Ну-ну. Мало того, что не лечатся, так еще и мания величия на этом фоне прогрессирует… А малышку не обижай. Гемазависимость это, конечно, серьезная проблема, но вырастить ее хорошим человеком она нам никак не помешает. А может, и вылечить удастся.

Обнимаю его. Крепко-крепко. И целую. И даже не один раз.

– Ах, доктор, – шепчу ему на ухо, – какой же вы все-таки… доктор.

А он целует в ответ, и я пью тепло его губ, и тону в его нежности, забывая все свои страхи.

– Знаешь, – произносит он, отрываясь от моих губ, – ты рассказала мне так много, а о самом главном даже не упомянула.

– О чем же? – недоумеваю я. Самую главную мою тайну он, вроде, только что выяснил. И даже собрался воспитывать вампира хорошим человеком, вместо того, чтоб бежать от нас без оглядки, а то и сдать, куда следует, без долгих раздумий.

– Как мама тебя называла. Про сестру рассказала. Людмила у нас, оказывается, Ясмина. А ты?

– А я Лариса, – по сравнению со всем предыдущим, эта тайна вообще ничего не стоит.

– Так просто? – удивляется он. – А я уже напридумывал тебе длинное экзотическое имя.

– Ну прости, что настолько разочаровала, – улыбаюсь смущенно.

– Ты? Меня? Ты меня никогда не разочаруешь, Машенька… Или Ларочка? И зачем спросил, буду теперь сбиваться, – шутливо сетует он. – Ну а если серьезно, как мне лучше тебя называть? Как тебе больше нравится?

– На людях, наверное, лучше Машей. А наедине мне, конечно, хотелось бы быть собой, слышать собственное имя. Хотя… ты так произносишь это «Машенька», что я готова быть Машей вечно.

– Лара, – медленно тянет он, словно пробуя это имя на вкус. – Мне просто надо привыкнуть. Зачем тебе быть Машей, если ты Лариса? Будь собой. Я люблю тебя, а не имя. Поэтому «так» я смогу произнести любое, лишь бы оно было твоим.

И кто сказал, что сейчас зима? Мне казалось, что я держу за руку солнце, настолько тепло рядом с ним было просто быть.

И каждый день я спешила на работу, радуясь уже тому, что там непременно его встречу. Даже если он будет очень занят, даже если я буду очень занята, пара слов, пара взглядов, полных тепла и света, все равно у нас друг для друга найдется. Вечерами мы вместе шли с работы домой, в выходные он порой увозил меня в кино или любоваться очередными местными достопримечательностями. Но чаще мы проводили эти дни втроем, вместе с Ясминой – либо у нас дома, либо на берегу, где ей так нравилось слушать бесконечный шум прибоя.

До марта Яся не дожила. Роды произошли в феврале, шокирующе внезапно, нечеловечески быстро. Она успела меня лишь разбудить и сказать прости, я – позвонить Андрею. А дальше не успел никто, ни Андрей, ни вызванная им скорая. К моменту их приезда Ясмина была уже мертва, а я сидела в прострации на полу, прижимая к груди младенца, которого не сумела ни обмыть, ни даже обрезать пуповину. Яся ушла. Всего пару часов назад она прижималась ко мне, тихонько дыша мне в ухо. Каждый день этого самого невозможного года моей жизни она была рядом, она была со мной, и еще целый месяц должна была… Боги не дали. У нее просто не хватило сил… Самая последняя нить, связывающая меня с домом, оборвалась. Я осталась совсем одна на чужой земле…

Я не помню, как забирали из моих рук ребенка, чтоб осмотреть, обмыть и укутать в давно заготовленные для него пеленки. Не слышала, как именно убеждал Андрей врача скорой выписать правильные бумаги – и о смерти, и о рождении. Я дернулась только, когда мне попытались вколоть успокоительного, ведь ребенка надо было кормить.

– Я справлюсь, – пообещал мне Андрей, и первая кровь, которую попробовала новорожденная малышка, была даже не моя, его.

Плохо помню, как забирали Ясино тело, и совсем не помню, как оказалась в тот день на берегу с ребенком на руках. Помню только, что яростный зимний ветер нещадно трепал мои нечесаные с утра волосы и безуспешно пытался сдуть слезы с замерзающих щек.

А я смотрела, как плещутся у моих ног волны, и вспоминала весну, где не было никакого моря. Где юные девы повязывали на ветви берез длинные разноцветные ленты и лились над зеленеющей долиной веселые песни. Где танцевала, смеясь, красавица Инга, и колокольчики на ее запястьях вторили безудержному смеху, а золотистые ленточки майского венка путались в прядях ее волос, слишком коротких, чтобы заплетать их в косы. Где стоял в тени большого клена Анхен, никем не узнанный и не замеченный, и отнюдь не жаждущий всеобщего внимания. Где держал меня за руку Петька, и лицо его еще не украшали шрамы той неудавшейся медвежьей охоты… Где-то там, за далекими вершинами гор, скрывалась моя страна. Несовершенная, как выяснилось – не единственная в мире, и, возможно, не самая свободная. И под звенящими браслетами Инги прятались два узких шрама невыносимой боли, а ее пальцам, так задорно прищелкивающим в танце, пришлось некогда заново учиться простейшим движениям. Но, может, потому и танцевала она столь совершенно, и смеялась столь искренне, что сумела, познав всю правду о своей стране, принять ее и любить всем сердцем. А я не смогла – ни любить, ни танцевать. И потому она где-то там, прекраснейшая Королева Мая, окруженная десятками поклонников и сотнями восторженных взглядов. А я здесь, у теплого, но чужого моря, затерявшаяся в огромном мире беглянка, с чужим ребенком у груди и могилой за спиной.

Надо просто любить, сказала мне тогда Инга, полюбить другого больше, чем самого себя. Смогу ли я полюбить вот этого, чужого и чуждого мне младенца, больше, чем саму себя? Смогу ли я научить любить ее? Любить людей больше, чем собственную жажду?..

А море билось у моих ног, когда-то желанное, теперь – ненужное, и обижалось, что я ему не рада. Ясмина любила море. Я – нет, эти тонны воды оставляли меня равнодушной. Может быть потому, что когда-то в храме аниары спели мне не самую добрую песню. Но жить у берега моря выпало мне. Вопреки аниарам жить-мне-выпало. Вопреки мальчику Мусе и тем судьям, что лишили меня когда-то человеческого достоинства. Вопреки Анхену, легко отправлявшему меня умирать то в горы, то в дом своего дяди. Вопреки Лоу, знакомство с которым началось с предложения сладкой смерти и закончилось им же. Вопреки Владыке…