Текст книги "Тайна апостола Иакова"

Автор книги: Альфредо Конде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

6

Компостела, 1 марта 2008 г., 14:15

Почти в то же самое время, когда комиссар покидал Moore’s, Клара, стряхивая воду с зонта, входила в дом. В каком-то непонятном порыве, показавшемся ей забавным, она несколько раз открыла и закрыла входную дверь. Воздух в коридоре пришел в движение и, оттолкнувшись от стен, вернулся к ней, нежно обволакивая ее ноги, отчего у нее сразу исчезло напряжение, возникшее после неприятного разговора с Адрианом.

Это было легкое, почти незаметное дуновение, однако ощущение было в высшей степени приятным; оно заметно облегчило внутреннюю тяжесть, вызванную серым днем, непрестанным дождем, недостатком света, а также неприятным разговором с русской, который произошел у нее в комиссариате, – разговором, который в конечном счете вызвал у нее сильнейшее раздражение. «Он бьет свое, бьет свое». Что заставляло ее выступать в роли заступницы своего обидчика?

Войдя в лифт, Клара задумалась над тем, насколько она все-таки непримирима по отношению к людям, которые хоть в чем-то ей перечат, будь то мужчина или женщина, и не следует ли ей, привыкшей достаточно бесцеремонно вмешиваться в жизнь и проблемы других людей, обратить наконец критический взор на себя самое. Признав или, по крайней мере, обозначив намерение признать справедливость подобных мыслей, она пообещала себе, что расскажет об обоих сегодняшних разговорах своей соседке по квартире, и они вместе посмеются над ними.

Она поднялась в лифте на верхний этаж. Когда она оказалась там, ее вдруг охватило странное ощущение, которого не было, пока она не открыла дверь лифта и ее не встретила густая тишина, совершенно не свойственная этому времени суток и дому, в котором проживали две столь непохожие женщины. Обычно в эти часы – впрочем, и в другие тоже, но в эти-то непременно – у ее подруги был включен телевизор, причем на полную громкость, чтобы из любой точки дома она могла следить за диалогами Гомера Симпсона и его желто-синей семейки.

Клара машинально включила телевизор. Она рассчитывала, что ее успокоит появление наглых и развязных рисованных человечков, но, вопреки ее ожиданиям, на экране возникло лицо светловолосой дикторши. Этакая валькирия с патетическими, в вагнеровском стиле манерами, специализирующаяся на сборе и распространении сплетен и всяких глупостей о медийных персонажах, которых принято называть знаменитостями. Клара терпеть ее не могла. Однако она не выключила телевизор и даже не переключила его на другой канал.

Она положила пульт дистанционного управления на журнальный столик, с которого незадолго до этого его взяла, и громко позвала свою подругу:

– София! Ты здесь? Я только что говорила с Адрианом. У вас что-то не так? Сейчас я тебе расскажу…

Глянув в лестничный проем, Клара увидела, что дверь в спальню Софии, расположенную между этажами, приоткрыта, и спустилась к ней. Подойдя к двери, она постучала, предупреждая о своем появлении, и нараспев произнесла:

– Я-а-а вхо-о-ожу-у-у!

Голос у нее, вместо того чтобы прозвучать легко и весело, почему-то получился хрупким и ломаным.

Войдя, она убедилась, что в комнате все как всегда: в полном порядке. Адриан оказался прав. Софии дома не было. Это было не столько удивительно, сколько необычно. В это время она, как правило, уже смотрела телевизор, откладывая приготовление обеда до прихода Клары, и, поскольку та обычно возвращалась поздно, София, как правило, предлагала ей пойти пообедать в «Сан Клементе», чтобы не заморачиваться с мытьем посуды и уборкой кухни. Было очевидно, что ей не было предназначено заниматься домашним хозяйством. При этом она была буквально помешана на чистоте, но предпочитала, чтобы ее наведением занималась домработница.

Клара машинально приоткрыла дверь в ванную комнату Софии. Это помещение всегда казалось ей слишком просторным и холодным, излишне светлым и безликим. Его декорировала сама София, желая таким образом внести свой личный вклад в оформление принадлежавшего ее подруге жилища, когда решила в нем поселиться.

«Ты и так слишком много денег потратила на реставрацию. Позволь мне хоть как-то поучаствовать в оформлении дома, раз уж ты даже не хочешь брать с меня плату за проживание и согласна только делить текущие расходы», – настаивала подруга, в очередной раз демонстрируя свой практицизм, который она с успехом применяла и в работе, и в личной жизни.

У нее будет ванная комната, о которой она всегда мечтала и которая так идеально подходит этому дому мечты, классическому в отдельных своих уголках, но по большей части функциональному и очень современному. И все это без особых трат с ее стороны, исключительно благодаря подруге, которую она, такая, по сути, недоверчивая, уже начинала считать своей духовной сестрой. Нет ничего лучше, чем иметь богатых и щедрых подруг, говорила она себе. Оформление ванной комнаты было ее вкладом в реставрацию дома, но пользоваться-то ею будет исключительно она одна, удовлетворенно заключала София, окончательно убеждаясь в том, что провернула выгодное дельце.

Когда Клара подошла к ванной комнате, она понимала, что хочет просто удовлетворить свое любопытство, удостоверившись в том, что идеальные чистота и порядок, которые подруга поддерживала в своей спальне, царили и в том месте, где она совершала разнообразные омовения, тщательно себя украшала, умело и скрупулезно нанося макияж.

Ей представился уникальный случай убедиться в этом, и она решила им воспользоваться. В глубине души ей было не по себе. София могла вернуться в любой момент и поймать ее на вторжении в чужую частную жизнь. Ведь получается, что Клара, как какой-нибудь бандит, проникает на неприкосновенную территорию Софии. Это она-то, адвокатесса. Решив не делать этого или сделать очень быстро, даже не переступая дверной порог, она тихонько толкнула дверь, чтобы окинуть беглым взглядом ванную комнату. И обнаружила в ванне Софию. О том, что ее подруга мертва, она догадалась мгновенно. Об этом свидетельствовали окутывавший ее покой, окружавшая ее тишина, ее изумленный взгляд и странные рисунки в виде надрезов, которыми было испещрено все ее тело.

Клара автоматически отступила назад в спальню, к ночному столику, стоявшему возле кровати с правой стороны. Опершись о столик, адвокатесса без сил опустилась на край постели. Потом взяла телефон с намерением набрать номер полиции. Однако она не успела этого сделать, потому что полиция в этот момент сама позвонила в дверь ее дома.

7

Компостела, суббота, 1 марта 2008 г., 14:20

Когда Андрес Салорио, распрощавшись у дверей Moore’sс Карлосом Сомосой, вернулся в свой кабинет, Эулохии, как он и предполагал, там уже не было. И он был этому рад.

То, что его любовницей, сердечной подругой, сожительницей, гражданской женой или как там это принято называть, была такая женщина, как Эулохия, нередко ставило главного комиссара полиции в весьма непростое положение. Однако вместе с тем это делало его таким счастливым, что он считал оправданным любой риск. Он был полностью удовлетворен своей личной жизнью, более того, считал себя настоящим счастливчиком. Молодая любовница, женщина гораздо моложе его, шестидесятилетнего седовласого мужчины с внушительным животиком, сумасбродная и непредсказуемая, наполняла его существование непреходящей радостью, позволяя познать иную сторону жизни, столь далекую от скучных норм, которым он привык следовать и которым заставлял следовать других.

Эулохия, по ее собственному признанию, росла крайне избалованным ребенком, и Андрес часто задавался вопросом, не было ли все происходящее теперь следствием того, что она так и не повзрослела. Для нее, привыкшей незамедлительно получать все, что только пожелает, стоило лишь попросить об этом родителей, он был очередным, весьма неожиданным и не поддававшимся вразумительному объяснению капризом, который все вокруг считали достойным сожаления.

Эта искрящаяся красотой женщина сорока шести лет с двумя взрослыми детьми – сыном, только что получившим диплом экономиста и увлеченно занимающимся аэромоделированием, и дочерью-студенткой, влюбленной в жизнь до полного изнеможения, – благодаря деньгам своих родителей имела все, что только могла желать. И вдруг влюбилась в Андреса Салорио, полицейского, который был почти на двадцать лет старше ее, имел привычку разводиться с женами и славу бабника, подкрепленную внушительным списком любовниц. Однако, вопреки всему, похоже, он сумел добиться того, чтобы она радовалась жизни вместе с ним.

Всякий раз, подводя итог обсуждению экстравагантных выходок, которыми Эулохия поражала окружающих и по поводу которых считали нужным высказать свое неодобрение даже самые близкие и добрые друзья, комиссар обычно ограничивался одной фразой, вкладывая в нее всю убежденность, на какую только был способен: «Да, ты совершенно прав, но, поверь мне, ты даже представить себе не можешь, как часто благодаря этой женщине я от всей души хохочу».

Пожалуй, именно в этой уникальной способности Эулохии развеселить его в любой ситуации и заключался главный секрет его привязанности. Впрочем, еще и в ее удивительной доброте.

Эулохия была столь же добра, сколь и эксцентрична, столь же улыбчива, сколь и сумасбродна; ее ум был настолько же конструктивен, насколько разрушительно ее поведение. Такой уж она была, и ему хотелось, чтобы она такой оставалась и впредь.

Вот какие мысли посетили комиссара, когда он вновь уселся за свой стол, который не так давно покинул в присутствии отсутствующей ныне Эулохии, и погрузился в свои ставшие уже привычными размышления. В данном случае мы могли бы назвать их мыслями об икре, в другом – рассуждениями о дюжине джинсов, разом приобретенных его эксцентричной подругой в одном из элитных магазинов, в третьем – еще о чем-то в этом роде.

И вот в тот момент, когда его ум был занят столь важными размышлениями, в кабинет, даже не дав комиссару возможности удобно расположиться за любимым столом, ворвался старший дежурный инспектор.

– Только что сообщили по телефону, что в ванной одного из расположенных поблизости домов обнаружен труп.

Нет, все-таки эта суббота 1 марта 2008 года явно была несчастливым днем.

– В каком доме? – спросил огорошенный комиссар.

То, что в некой ванне обнаружен покойник, было делом необычным, но, по крайней мере, понятным. Но появление трупа в непосредственной близости от комиссариата – это как если бы какая-нибудь собачонка посмела помочиться на брючину комиссара.

– Ну в том самом доме, где проживает эта прыткая адвокатша со своей подругой-докторшей.

– Как?!

– Так, как я вам сказал: там, где проживает эта прыткая адвокатша со своей подругой-докторшей, которая тоже всегда, пардон, перла как паровоз.

– Кто сообщил? – машинально задал вопрос комиссар.

– Голос был явно искажен. То ли тенор, то ли охрипшее меццо-сопрано. Но важно, что покойница – та самая докторша, которая делила квартиру с адвокатшей.

Так ответил комиссару старший дежурный инспектор, судя по всему неравнодушный к оперно-вокальному искусству. Затем он устремил пристальный взгляд на лицо своего шефа, наблюдая за реакцией, которую на того произвели его слова.

Увидев маску опытного игрока в покер, которую надел на свое лицо комиссар и которую ему ужасно захотелось сорвать, инспектор продолжил:

– Да, да, та самая адвокатша, что развлекает себя всякими забавными делишками вроде дела танкера Coleslaw, та самая, что совсем недавно вышла отсюда… В общем, ее подруга. Она все еще лежит в ванне, нас поджидает…

– Кто, Клара или покойница? – перебил его комиссар, любивший ясность выражений.

Однако в то же мгновение, не в силах совладать с собой, он рефлексивным движением резко вскочил на ноги, воскликнув «Как же так?!», что могло быть воспринято и как вопрос, и как выражение крайнего удивления, сомнения, недоверия или бессилия.

– В общем, труп в ванне. Покойница голая, на ее теле множественные раны. Но никакой крови. Там уже инспектор Арнойа и помощник комиссара Деса. Они только что позвонили и сказали, что дело непростое и что, если вы не хотите, можете не приходить, они сами всем займутся.

– Но ведь я сам совсем недавно видел, как она входила в дом!

– Кто?

– Да я теперь сам не знаю, покойница или ее подруга, черт возьми! Слушай, давай говори как положено, мать твою!

– Шеф, да это вы извольте говорить как положено комиссару! Черт! Не понимаю, какое отношение имеет одно к другому… – завершил свою речь дежурный инспектор.

Инспектор был молод. Он носил брюки на уровне линии зачатия, по меткому выражению помощника комиссара Десы, человека весьма аккуратного и придирчивого в вопросах одежды. Из-под спущенного пояса все время выбивались волоски, которые этот неряха даже не удосуживался сбривать. Парень резко развернулся и выскочил из кабинета.

– Этот клоун уже наверняка косячком балуется, – пробормотал себе под нос представитель полицейской власти, намереваясь выйти из кабинета вслед за юношей и вспоминая, как ему в этом возрасте нравилось «Альбариньо». [18]18
  Популярный сорт галисийского сухого вина.


[Закрыть]

Итак, Андрес Салорио, вышел вслед за молодым инспектором в коридор, набрасывая на ходу плащ и хватая первый попавшийся под руку зонт из тех, что стояли в специальной подставке у входа в комиссариат. Он направлялся к дому, в котором Клара Айан только что обнаружила, что она больше не делит квартиру с доктором Софией Эстейро, ибо та внезапно скончалась.

– Если не возражаете, шеф, зонт я потом у вас заберу. Он, если вы еще не поняли, мой. Уж очень я с ним, бедняжкой, сроднился, – прокомментировал старший дежурный инспектор, выходя вслед за комиссаром и подтягивая штаны. – Я его оставил в подставке для зонтов, потому что он был очень мокрый, понимаете? Ну вот, здесь каких-то пара шагов. Или больше?

– Ладно, иди сюда, под зонт, а то промокнешь, – сказал ему в ответ Андрес.

У них и минуты не ушло на то, чтобы подняться по склону Руэлы-де-Энтресеркас. Почти в самом конце улочки они вошли в двери дома, в котором было совершено преступление. Андрес поднялся по лестнице и оказался в жилище адвокатессы.

Только когда, запыхавшись, немолодой комиссар поднялся на самый верх, он понял, что мог бы воспользоваться лифтом, но было уже поздно, и ему пришлось немного постоять, чтобы восстановить сбившееся дыхание.

Клара сидела в кресле и отвечала на вопросы, которые профессионально и бесстрастно задавали ей двое полицейских. Диего Деса, представитель судебной полиции, осуществлял руководство начинающимся расследованием, а Андреа Арнойа, полицейский эксперт, отвечала за визуальный осмотр места преступления и сбор улик.

Увидев своего начальника, оба неохотно привстали. Они прекрасно отдавали себе отчет в свалившихся им на голову проблемах. Клара Айан была адвокатом, пользующимся невероятным для ее возраста престижем. Покойная же была известным врачом. Город, в котором начинали разворачиваться эти столь необычные для него события, был достаточно небольшим, и в нем почти все друг друга знали. Поэтому для приступающих к расследованию полицейских этот случай мог означать как большую профессиональную победу, так и категорическое поражение, от которого им не скоро удастся оправиться. Пока же они никак не могли объяснить, каким образом труп с множественными порезами мог оказаться в ванне, где не было обнаружено никаких следов борьбы и ни одной капли крови. Поэтому они смотрели не столько на адвокатессу, сколько друг на друга, беззвучно вопрошая, как такое могло случиться. Появление комиссара вызвало у обоих вздох облегчения.

Клара пребывала в шоке и была не в состоянии давать четкие и вразумительные ответы на поставленные вопросы. Вместо того чтобы просто отвечать, она пыталась строить гипотезы и предлагать различные варианты расследования в надежде отвлечь внимание полиции от своей персоны.

Она вела себя подобно мухе, попавшей в паутину: чем больше движений она совершала, намереваясь высвободиться из паучьих сетей, тем более и более запутывалась в них. Полицейским оставалось лишь со злорадным любопытством наблюдать за ней, позволяя двигаться в том направлении, которое она сама для себя избирала. Когда Клара увидела комиссара, ее лицо на какое-то мгновение озарил луч надежды.

– А, это ты! – сказала она.

– Мы сочли, что четыре уха услышат лучше, чем два, и то же самое можно сказать о глазах. Случай такой тяжелый и сложный, что лучше работать вдвоем, – сказал Диего Деса комиссару с намерением несколько разрядить атмосферу; при этом в знак уважения к начальству он слегка приподнялся, натужно демонстрируя свою учтивость.

Всякий раз, когда Диего Деса поступал таким образом, комиссар вспоминал ситуацию, которую в качестве примера высшего проявления учтивости как-то описал ему Карлос Сомоса: ассистент кафедры во время содомистского акта с профессором восклицает: «Прошу прощения, господин профессор, что в столь интимной ситуации я вынужден стоять к вам спиной!»

Диего Деса казался комиссару живым воплощением сего изуверского анекдота. Всегда нарядно разодетый, исполненный старомодной, если не женоподобной манерности, он являл собой яркий образчик туповатого полицейского, которого нередко можно видеть в старых американских фильмах. Нечто среднее между Кларком Кентом и Кларком Гейблом, изображающим придурка рядом с Кэтрин Хепбёрн в одной из комедий того времени. Ничего из себя не представляющий слабак, который без всяких на то оснований считает себя Суперменом и, вопреки всякой разумной логике, каким-то непонятным образом сводит с ума женщин.

– Да уж, все это мне совсем не нравится, – пробормотал комиссар.

– Что вы сказали, шеф? – спросила Андреа Арнойа.

– Да ничего особенного, просто эта ситуация мне совсем не по душе, – ответил Салорио, подходя к ним.

В этот момент Клара поднялась с кресла, обратив к Андресу Салорио взгляд, умоляющий не о формальной любезности, а о дружеской помощи и поддержке. Андрес развел руки жестом, который мог означать что угодно, но адвокатесса воспользовалась им, чтобы обрести в нем защиту. Она бросилась в объятия комиссара и безутешно разрыдалась.

– Она в ванне… совершенно голая… там нет воды… у нее по всему телу раны… а крови совсем нет… и глаза у нее не закрыты, – захлебываясь в рыданиях, бормотала она.

– Ну, ну, успокойся, дорогая, успокойся. Мы здесь для того, чтобы помочь тебе. И мы до них доберемся, не волнуйся, – опрометчиво заявил комиссар. В действительности они находились там для того, чтобы выяснить правду, и для начала первой подозреваемой была именно она.

Осознав двусмысленность положения, Салорио отстранил Клару от себя и усадил обратно в кресло, в котором она сидела. Затем уселся в кресло, стоявшее рядом.

– Я пришел только затем, чтобы сказать тебе, что не надо так беспокоиться, что все рано или поздно выяснится, – продолжил он самым приветливым, любезным и спокойным тоном, на какой только был способен, – ну а пока лучше тебе здесь не оставаться одной.

Затем он переключился на мысли о том, следует ли ему встать и пройти в ванную, чтобы закрыть глаза покойнице. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что это глупо.

«Закрывать глаза покойнику после трупного окоченения… тут и лейкопластырь не поможет!» – сказал он себе.

Тут он задумался над тем, с какой это стати он, опытный криминалист, допустил такой непрофессиональный промах, и решил, что, скорее всего, на его поведение влияет странное помещение, в которое он попал впервые. Он чувствовал себя словно в кабинете гинеколога. Придя к такому выводу, он вознамерился как можно скорее покинуть жилище Клары, дабы не предстать перед своими подчиненными, особенно перед Диего Десой, в смешном виде, что его, естественно, нисколько не прельщало.

Он вновь обратился к Кларе:

– Я мог бы предложить тебе свой дом, но, думаю, это было бы неблагоразумно. Поэтому лучше тебе провести несколько дней в гостинице или у друзей. А теперь я должен идти и дать возможность инспекторам продолжить свою работу. Ты знаешь, где меня найти.

И тотчас же встал с кресла, уверенный в том, что сделал все, что должен был сделать; однако в глубине души его мучило беспокойство относительно правильности своих поступков. Внутреннее чувство подсказывало ему, что, возможно, он слегка перешел границы в проявлении заботы об адвокатессе. Тем не менее он сумел сохранить невозмутимый вид и, прощаясь с Кларой, крепко ее обнял и расцеловал в обе щеки. Затем обратился к своим подчиненным.

– Выполняйте свою работу как можно тщательнее. Я уже сказал, что эта ситуация мне совсем не нравится. Помните, что речь, скорее всего, идет о человеке, с которым мы встречаемся каждый день, – сказал он им обоим, в действительности подразумевая, что прежде всего постараться должен расфранченный инспектор Деса.

Покидая здание, он велел охранявшим вход агентам передать помощнику комиссара Десе и старшему инспектору Арнойе, что он будет ждать их у себя в кабинете. Затем раскрыл зонт и пошел в направлении, противоположном тому, которое привело его сюда; прошел мимо паба и, ни минуты не колеблясь, направился не в комиссариат, а к ресторану «Сан Клементе».

Ему вдруг так захотелось отведать телячьего рубца, что он решил на время забыть о только что отданном агентам поручении. Эта мысль пришла ему в голову, когда он вышел из здания и вновь ощутил, как дождь, несмотря на зонт, барабанит у него по спине. Сегодня суббота, но наверняка в ресторане «Сан Клементе» найдется для него порция рубца, который там обычно готовят по четвергам. Он почти не сомневался, что у тамошних поваров в морозильнике припасен уже приготовленный рубец, который они всегда оставляют для себя и самых близких друзей.

Дождь продолжал лить с тем же упорством, что и утром. Старший дежурный инспектор, немного отставший от комиссара, чтобы поболтать с агентами, охранявшими вход в здание, увидев, что зонтик снова ему не достался, быстро побежал к комиссариату, отважно обогнав свое начальство; однако, добравшись до места службы, он обнаружил, что намерения его шефа претерпели изменения, и тогда решил отправиться вслед за тем в ресторан, где заодно предполагал разжиться зонтиком, пусть не своим, но, по крайней мере, приблизительно того же размера и формы, к которым он привык. Пока же он удовольствовался первым попавшимся из тех, что стояли в подставке для зонтов у входа в комиссариат.