Текст книги "Тайна апостола Иакова"

Автор книги: Альфредо Конде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

2

Компостела, 5 марта 2008 г., 11:30

Испанская гражданская война началась в 1936 году восстанием военных, у которых были последователи, предпринявшие неудачную попытку государственного переворота 23 февраля 1981 года. К счастью, эпигоны оказались менее способны и решительны, чем те, чьим заветам они следовали. В 1936 году многие солдаты войск, которые франкисты самонадеянно объявили национальной армией, носили пришитым к рубашке, на уровне сердца, или свисающим с шеи, наподобие ладанки, так называемый детенте. [51]51
  Detente– остановись (исп.).


[Закрыть]

Это было изображение Святого Сердца Иисуса, через которое шла надпись: «Остановись, пуля, со мной Святое Сердце». Говорят, это незамысловатое изобретение остановило множество пуль. Но то были времена всеобщей и всепоглощающей веры.

Сантьягиньо – это моллюск, ракообразное, похожее на маленького лобстера. Его научное название – Scyllamsarctus, и на спинке у него имеются бугорки, напоминающие Крест Сантьяго, тот самый, что похож на красный кинжал с двойным лезвием и спиралевидными завитками на рукоятке и на упоре; сей крест, как известно, носят на груди поверх сутаны все компостельские каноники.

Об этих так называемых сантьягиньо в годы достопамятной гражданской войны говорили, что они посланы самим апостолом, если даже не самим Учителем, чтобы доказать, что Бог на стороне националистов, иными словами, против другой стороны, образованной, как считалось, преимущественно из атеистов, масонов, коммунистов и евреев, не считая гомосексуалистов и прочего подобного отребья. Кроме того, эти люди, которых теперь гордо называют республиканцами, тогда, похоже, даже не считались испанцами. Они были красными. В те времена существовали катехизисы, которые, вместо пятой заповеди, повелевали «убивать по справедливости», а некоторые даже утверждали, что убийство красного – это и не убийство вовсе. Ах, страна, страна!

Подходя в сопровождении своей дамы к собору, главный комиссар полиции не переставал размышлять о том, как все-таки изменились времена, по крайней мере внешне. Для него своего рода детентебыла Эулохия. Она, правда, не была Сантьяго в женском обличье или самкой сантьягиньо, но она была из Каракаса, из Сантьяго-Леон-де-Каракас. А кроме того, она уж никак не была левой, ибо всю жизнь придерживалась исключительно правых взглядов. Как и ее отец. И это было очень заметно. Светловолосая и яркая, но никак не красная, она притягивала взгляды всех прохожих. Она, вне всякого сомнения, прекрасно это знала, и ей это явно нравилось, хотя со свойственным ей кокетством она и утверждала обратное.

Сейчас, в 2008 году от Рождества Христова, этой неравной паре могут, конечно, отказать в церковных таинствах за то, что они вполне счастливо живут во грехе, но во времена гражданской войны им не позволили бы даже переступить порог храма, если бы не подвергли еще какому-нибудь более серьезному наказанию.

Тем не менее сейчас они спокойно входили в собор, причем Эулохия служила ему защитой от назойливых приставал, и никто ничего им не говорил. Сам папа мог принять у себя председателя галисийского правительства, которого сопровождала та, кого пресса стыдливо именует его спутницей жизни, и ничего не произойдет, если не считать показного жеманничанья со стороны отдельных ханжей. Так что времена определенно изменились, и уже не следовало удивляться той роли, которую исполняла Эулохия подле пользующегося известностью в Компостеле главного комиссара корпуса национальной полиции. Правда, это вовсе не означает, что никто ничего не говорил, но, по крайней мере, эти мнения высказывались не громко, а шепотом. Компостела – город перешептываний и пересудов, особенно вокруг церкви.

Немало шепота и шушуканья производила и толпа, собравшаяся в главном храме одного из исторических центров христианства. Люди поспешно входили внутрь, стряхивая дождевую воду, стекавшую по ткани зонтов, и постукивая о каменные плиты подошвами туфель. Одновременно они высматривали знакомые лица, оценивая, кто какое место занимает, и отыскивая свободное местечко, чтобы побыстрее до него добраться. Все это хоть и делалось с подобающим ситуации почтением и в сакральном молчании, но тоже производило некоторый шум, сливавшийся со всеобщим перешептыванием. В тот момент, когда в храм вошла любовница комиссара, шепот перерос в глухой рокот, напоминавший шум морского прибоя, накатывающего на песок.

Любопытство, вызванное кончиной иерарха, собрало в храме всякого рода богомольцев, различного ранга действующих политиков, равно как и широкую палитру представителей гражданского общества. Здесь были представлены все институты власти, прежде всего, разумеется, церковной. А это означало, что было что обсудить, о чем поговорить и посплетничать. И вот почему нашу, скажем так, влюбленную пару встретил просто океанический рокот.

Не представляя себе толком, какие именно подводные течения могут быть здесь скрыты, все тем не менее единодушно связывали кончину декана со смертью Софии Эстейро. Этому в немалой степени способствовало отсутствие на церемонии Клары Айан, равно как и просочившийся благодаря персоналу университетской больницы некий неопределенный, но весьма настораживающий слушок.

Согласно этому слуху, Карлос Сомоса поступил в клинику в тяжелом состоянии, вызванном, судя по всему, попыткой убийства, которая не увенчалась успехом лишь благодаря применению сильнодействующего противоядия. Доктору невероятно повезло, что противоядие удалось применить вовремя. Отсутствие Клары Айан немало способствовало восприятию сего слуха как весьма правдоподобного. Говорили также, что, вполне вероятно, София Эстейро тоже могла быть отравлена своей соседкой по квартире. А кем же еще?

Не проявляя внешне никакого интереса к гулу голосов, напоминавшему размеренный и в то же время шумный рокот волн, ударяющих о песчаные берега, гудение ветра в кроне деревьев или жужжание мух, роящихся в конюшнях над конским навозом, Андрес Салорио и Эулохия Андраде направились прямо к первому ряду скамей центрального нефа собора.

В этот раз многие из представителей политической власти пришли в сопровождении своих супруг. Женщин-политиков было три или четыре, и все они появились без мужей. В общем и целом, мир не слишком-то изменился.

Присутствие жен политиков было обусловлено, возможно, высоким священническим чином скончавшегося, но во многом еще и тем нездоровым интересом, который его известная склонность к противоположному полу вызывала у дам даже после его смерти. Ведь широко известна испанская традиция выигрывать битвы, подобные последнему сражению Сида. [52]52
  Сид Кампеадор(настоящее имя Родриго Диас де Бивар, 1041–1099) – кастильский дворянин, военный и политический деятель, национальный герой Испании, герой испанского народного эпоса. Согласно легенде, перед последней битвой с маврами Сид был смертельно ранен отравленной стрелой и вскоре умер. Его жена облачила мертвое тело в доспехи и усадила на боевого коня. Вид воскресшего полководца, восседающего на коне, устрашил мавров, и они бежали. Таким образом, последнее сражение Сид выиграл после своей смерти.


[Закрыть]Сыграла свою роль и бесспорная привлекательность самой фигуры покойного декана для женщин – привлекательность, которая в эти скорбные моменты значительно возрастала под воздействием тайных механизмов женской психологии. Добравшись почти до главного алтаря, комиссар и его спутница заняли крайние места на второй скамье слева, рядом с женой представителя центрального правительства, как раз за местами, предназначенными для высокопоставленных церковных сановников, не принимавших непосредственного участия в проведении церемонии.

Правую скамью занимали родственники покойного, то есть Адриан с родителями и две старые сеньоры деревенского вида, облаченные в траурные одежды и державшиеся молчаливо и достойно.

Андрес решил сесть рядом с супругой представителя правительства, желая таким образом оказать ей внимание и поддержку, поскольку тот факт, что резиденция последнего располагалась в Корунье, означал некоторую сегрегацию внутри политического сообщества, осевшего в основном в Сантьяго и принадлежавшего по большей части уже к другому, более молодому поколению. Так рассуждал комиссар. Однако он, такой предусмотрительный, забыл об одной важной детали: о прискорбном инциденте с вертолетом. И осознал он это слишком поздно, лишь в тот момент, когда после сухого приветствия жена мадридского представителя бросила Эулохии:

– Твой сын случайно не летает где-нибудь здесь на вертолете?

Эулохия не знала, что ответить. Она натянуто улыбнулась и вцепилась Андресу в руку так крепко, как только могла. Но несгибаемая супруга представителя центрального правительства продолжала гнуть свое:

– Я не говорю о том, чтобы запускать в кадило петардами, хотя это тоже неплохой вариант, но вот какой-нибудь плакатик вывесить на всеобщее обозрение было бы весьма уместно. Посмотри, разве здесь не полно придурков?

Эулохия Андраде сумела сдержать ухмылку и едкое словцо, уже вертевшееся у нее на языке.

В это мгновение к ним подошел полицейский агент и что-то прошептал на ухо комиссару. Тот тяжело вздохнул и сказал Эулохии:

– Я должен идти. Мы ее поймали.

– Кого? – спросила Эулохия.

– Убийцу. Я ухожу.

Он поцеловал ее в щеку и, наклонившись за ее спиной, шепотом сообщил новость представителю правительства. После чего вышел в сопровождении полицейского, ощущая на себе любопытные взгляды окружающих, задававших себе вопросы, на которые они находили самые разные ответы, не имеющие особого отношения к действительности. Он не обращал никакого внимания ни на эти взгляды, ни на реакцию его шефа по политической линии, отдавшего, как известно, строгий приказ о прекращении расследования.

Поспешно покинув зал, Салорио не смог наблюдать необычное и величественное зрелище, которое начинало в нем разворачиваться. Капитул в полном составе вышел из ризницы. Все каноники были облачены в торжественные одеяния, которые делали их похожими ни много ни мало на папский конклав. Цвета их одежд, смешиваясь с тонами саккосов присутствовавших на церемонии всех галисийских епископов, создавали особую цветовую гамму, колеблющуюся между пурпуром священнического облачения и фиолетовым цветом хоругви, которую в свое время дон Хуан Астурийский водрузил в заливе Лепанто и которая ныне, превратившись в эксвото, реяла в вышине центрального нефа.

– Что произошло? – спросила у Эулохии ее соседка по скамье.

– Схватили убийцу, потом тебе расскажу, – ответила та вне себя от радости, ибо теперь пальма первенства явно принадлежала ей.

Представитель правительства обернулся к ним и, поднеся указательный палец к губам, прошипел:

– Тсс! Тихо!

Начиналось торжественное богослужение.

Между тем Томе Каррейра, понимая, что безнадежно опаздывает, весь взмыленный, подбегал к собору. В дверях он столкнулся с комиссаром.

– А ты что, не останешься? – спросил профессор вместо приветствия.

– Нет, я должен идти. Мы ее схватили.

– Кого?

– Убийцу. Кстати, тебя можно поздравить. Тебя подозревали больше, чем главу департамента городского развития с его новым «мерседесом», – заметил комиссар, используя выражение, которое слышал от Эулохии.

Профессор медицины замер на месте, вспомнив о пропавшем у него кураре.

– Спасибо! – сказал он, немного придя в себя. – Он… или она… признался?

– Еще нет, но скоро это сделает.

– Я не могу узнать, кто это?

– Пока нет. И пожалуйста, никому ничего не говори. Ничего, понятно? Есть вещи, которые знаем только мы с тобой и еще пара-тройка людей.

– Не волнуйся, я прекрасно все понимаю. Но есть кое-что еще, чего пока не знаешь ты, но знаю я. Позже поговорим, – сказал в ответ Томе, прощаясь с комиссаром. – Спасибо тебе за твою доброжелательность и профессионализм.

Комиссар на какое-то время замер в нерешительности, но, увидев, что к ним приближается инспектор Арнойа, пожал Каррейре руку, кивнул в знак прощания и направился к ней. Инспекторша шла к нему со стороны комиссариата, расположенного всего в двухстах метрах от ворот фасада Платериас; ее зонт, как обычно, свешивался с воротника плаща на спину. Дождь на время прекратился.

– Привет, шеф, я решила встретить тебя, чтобы по дороге рассказать, как идут дела. Начнем с того, что эта баба совершенно сумасшедшая.

3

Компостела, среда, 5 марта 2008 г., 12:30

Когда Андрес Салорио входил в комиссариат, он уже был детально проинформирован инспектором Арнойей о безуспешных ночных попытках отыскать Аншос Вилаведру и о том, как легко удалось ее обнаружить сегодня утром, когда, выйдя из дома и завернув за угол, инспекторша столкнулась с ней нос к носу.

– Доброе утро, доктор Вилаведра. Мы разыскиваем вас со вчерашнего дня, – приветствовала она ее. – Где вы провели ночь?

– А что такое? Меня что, уже обвиняют и в том, что я не ночую дома? – ответила ей Вилаведра.

В течение нескольких мгновений Андреа раздумывала, какой ответ лучше дать, и в результате сказала первое, что пришло ей в голову:

– А в чем еще мы вас обвиняем?

– Вам лучше знать. Ведь вы явились меня арестовать, – ответила Аншос.

– Я еще не говорила, что собираюсь вас арестовывать.

– Но ведь собираетесь.

Наступила пауза: каждая из женщин выжидала, что последует за этим коротким диалогом. Однако утверждение доктора Вилаведры требовало немедленного ответа.

– Я пришла, чтобы попросить вас последовать за мной в комиссариат. Мы хотим кое-что уточнить, – в конце концов сказала старший инспектор.

В этот момент рассказа комиссар перебил Андреа:

– Тебе следовало проследить за ней и вызвать Десу, чтобы он присутствовал при задержании. Ведь она легко могла оказать тебе сопротивление или запросто ускользнуть от тебя.

– Я знаю, шеф, но ведь все вышло как надо. Я хотела не допустить, чтобы она явилась в собор и устроила там еще что-нибудь. Эта баба совершенно непредсказуема. В общем, я знаю, что сделала плохо, но ведь в результате все вышло хорошо, – ответила Андреа Арнойа, продолжая свой рассказ.

Задержанная послушно позволила доставить себя в комиссариат. Вошла туда, приветливо здороваясь со всеми и излучая блаженную улыбку. Затем проявила готовность оказать сотрудничество во всем, о чем ее просили.

Когда у нее забрали сумочку, она нисколько этому не препятствовала, а когда ее попросили проследовать за двумя полицейскими в камеру, проявила покладистость гостя, прибывшего в роскошный отель и направляющегося в сюит в сопровождении дежурного администратора и пары консьержей.

– Вы выдвинули против нее какие-нибудь обвинения? – спросил комиссар.

– Да что вы! Мы перечислили ей ее права и спросили, не хочет ли она, чтобы мы известили ее адвоката. В ответ она принялась смеяться и, как ни в чем ни бывало, заявила нам: «Тут и обсуждать нечего, разумеется, я хочу Клару Айан!» Она явно не в себе, по крайней мере, так мне показалось.

Уже в кабинете комиссара к ним присоединился Деса. Салорио поведал подчиненным подробности отравления, которое, вне всякого сомнения, совершила задержанная.

– С помощью чего она это сделала? – спросил Деса, уставший до крайности и неспособный уже устанавливать какие бы то ни было связи между событиями.

– С помощью кураре, который она похитила у Каррейры.

– А этот безумец откуда его взял?

– Он привез несколько растений из Бразилии.

– Надо быть полным болваном! – воскликнула инспекторша.

– Да, надо быть недоумком, – заключил помощник комиссара Деса.

Салорио сказал в ответ, что, разумеется, это было в высшей степени неразумно, но ведь все мы экспериментируем с дигиталисом, жуем лавровый лист и испытываем желание покурить порошок олеандра, а подчас интересуемся, какое количество мухоморов необходимо для того, чтобы насладиться райскими видениями.

Тут его рассуждения прервала Андреа Арнойа:

– Шеф, нечего растекаться мыслью по древу, ведь у нас в камере сумасшедшая докторша сидит.

Комиссар улыбнулся. Он действительно что-то слишком уж разговорился, а посему, попросив прощения у подчиненных, приказал им:

– Распорядитесь, чтобы ее привели. Ты, Андреа, останешься со мной, а ты, Диего, наблюдай через стекло. Позвольте мне самому вести допрос, поскольку у меня собрано больше данных, чем у вас, – сказал он им.

Диего Деса хмуро возразил:

– Это несправедливо. Дело-то наше.

– Да, это так, но оно и мое тоже. Вспомните о том, что нам приказали его прекратить, а мы ослушались. Теперь нам надо как-то выйти из щекотливой ситуации, удовлетворив все стороны. Так позвольте мне взять всю ответственность на себя, чтобы вас это никак не затронуло.

Комиссар в задумчивости ждал прихода Бесаме-Бесаме. От того, что произойдет в ближайшие минуты, зависит, будут ли удовлетворены все стороны или на его голову обрушится всеобщий гнев. На всякий случай он уже попрактиковался в искусстве подобострастия, как он это понимал, с Томе Каррейрой, когда встретил того на выходе из церкви. Теперь же все снова висело буквально на волоске.

Спустя несколько минут Аншос Вилаведра с неизменной улыбкой на лице входила в помещение, предназначенное для проведения допросов.

– Ух ты! Это что же, и есть то самое зеркало, которое показывают в детективных сериалах? – как ни в чем ни бывало сказала она, входя в комнату.

– Здравствуйте, доктор, я комиссар Салорио…

– Да, тот самый, что пьет пиво с Сомосой…

– Да, но только не такое ядовитое, которое он пил вчера.

– Этот мудак того заслуживает, он просто старый козел.

– Почему?

– Почему он козел? Да ладно, комиссар…

– Но ведь яд кураре, поступивший через пищеварительный тракт, не смертелен, доктор Вилаведра.

Ни один мускул не дрогнул в лице Аншос Вилаведры в ответ на замечание комиссара. Похоже, она была заинтересована в том, чтобы дело считалось раскрытым, чтобы все было всем известно, словно это прибавило бы значительности тому, что она уже считала своими уголовно наказуемыми подвигами, которые, похоже, скрывали нечто совсем иное.

– Да знаю я. Речь шла всего лишь о предупреждении.

– …а целый ряд звонков Кларе – это тоже предупреждение?

– Будем считать, что это так, что еще остается делать?

Андрес понял, что, представляя как данность какой-то факт, который на самом деле был всего лишь его догадкой или предположением, он получает великолепный результат, ибо процесс дачи признательных показаний оказывается быстрым.

– А зачем ты ее предупреждала? – уверенно спросил он, словно тот факт, что изводивший адвокатессу искаженный голос принадлежал именно этой женщине, не вызывал у него никаких сомнений.

– Потому что я хотела заполучить архивы Софии и предполагала, что они у нее, ведь они были такими подружками, всегда вместе развлекались с мужиками в своем шикарном доме – развратная шлюшка и жалкая адвокатша, разбогатевшая с помощью грязных денег Coleslaw!

– А зачем тебе нужны были эти архивы? Ты знаешь, о чем в них идет речь? – спросила Андреа Арнойа, следуя примеру своего шефа.

Аншос бросила на нее взгляд, но ничего не ответила, полностью проигнорировав помощницу комиссара, и вновь обратила взор к Андресу, словно ожидая, что он повторит вопрос.

– Так для чего, Аншос? – спросил комиссар.

– Чтобы отдать их Томе! Томе – душка, к тому же он истинный верующий.

Комиссар посмотрел на Андреа. Допрашиваемая не только ничего не отрицала, но и признала отравление профессора и использование яда кураре; и это при том, что в прессу пока что ничего не просочилось и об отравлении знали лишь несколько врачей Университетского больничного комплекса. И о звонках Кларе она говорила как о чем-то хорошо всем известном.

– Ты ведь сегодня еще не была в клинике, правда? Где ты провела эту ночь? – вновь приступил к расспросам Салорио.

– У одной подруги. Но вы ведь не из-за этого меня сюда притащили.

– А почему, как ты думаешь?

– Послушай, комиссар, перестань паясничать! Ты сам мне только что об этом сказал.

– А как ты это сделала? Как и почему ты ее убила? – спросил наконец комиссар.

– Это было очень легко. Когда Томе показал мне растения кураре, которые он привез из Бразилии…

– Знаешь зачем?

– Да, это я его попросила. У моих родителей два мастифа, оба очень старые, оба страдают дисплазией тазобедренных суставов, и я хотела их усыпить с помощью кураре. И вообще хотела изучить действие яда, поэкспериментировать с ним. Томе объяснил мне, как приготовить яд.

Все было как-то слишком просто, во всяком случае, на данный момент. Неужели в конце концов придется сделать так же, как в случае с журналистом Рехино, и свалить всю вину на какого-нибудь беднягу? Комиссар предпочитал не думать об этом. Сейчас его задача состояла в том, чтобы полностью раскрыть дело об убийстве Софии, покушении на жизнь Сомосы и, вполне вероятно, также и на жизнь Клары.

Он решил продолжить допрос.

– А как его готовят?

Аншос посмотрела на него с прежней блаженной улыбкой. Комиссар понял: она не в своем уме. Однако сие обстоятельство уже выходило за рамки его компетенции, подумал Салорио, не отводя взгляда от лица сидевшей напротив него женщины, на котором одна нелепая гримаса сменяла другую.

– Листья, кору и корни измельчают и кладут в кастрюлю с кипящей водой. Разваривают до тех пор, пока не образуется однородная масса, такая довольно густая паста. Частичку этой пасты я бросила в пивную кружку Сомосы, но он оказался крепким орешком; в его возрасте, с его давлением, изношенным сердцем и зашкаливающим холестерином он уже должен был быть покойником, – ответила женщина с полным спокойствием и невозмутимостью.

– Но разве ты не говорила, что речь шла всего лишь о предупреждении?

– Да, но о последнем предупреждении.

Андреа вспомнила о Софии и решилась задать вопрос, который ее волновал.

– А как ты хотела поэкспериментировать с ядом? – спросила она, думая о докторе Сомосе, который в конечном счете оказался для нее личностью необыкновенно привлекательной.

– Кураре парализует дыхание, только дыхание, так что человека, подвергшегося воздействию этого яда, можно спасти, если принять немедленные реанимационные меры, вот я и решила узнать соотношения дозы, веса, времени действия… – ответила Аншос Вилаведра, подразумевая, по всей видимости, эксперименты на мастифах своих родителей. По крайней мере, так хотелось думать комиссару, иначе он не смог бы сдержаться и залепил ей оплеуху при одной мысли о том, что его друг доктор Сомоса мог служить для этой сумасшедшей подопытным кроликом.

Аншос Вилаведра говорила так, словно речь шла не о чудовищном преступлении, а, скажем, о последних скидках в компостельском «Гиперкоре» или о выгодных покупках, которые можно сделать в дисконтных магазинах Альяриса. Поэтому комиссар совершенно естественным тоном задал ей следующий вопрос:

– А как ты ввела яд Софии?

Врач – специалист по лечению различных типов диабета удивленно взглянула на него и сказала с улыбкой:

– Ну и сукин же ты сын! – Потом, подумав минуту, ответила: – Это было просто. Давай-ка, скажи, чтобы мне принесли сумку.

Андрес Салорио посмотрел в сторону зеркала и утвердительно кивнул головой. Потом вновь повернулся к Аншос Вилаведре:

– Почему ты это сделала?

– Она была шлюхой! Как, впрочем, и вторая. Да, вторая тоже шлюшка, но, по крайней мере, она хоть это скрывает. А эта, первая, каждому готова была дать. У нее никаких сдерживающих рамок не было. Медицина ее совершенно не интересовала. Когда я к ней пришла, она встретила меня в халате и сказала, что делала эпиляцию и что, если я не против, она продолжит при мне.

– А зачем ты к ней пришла?

– У нее диагностировали диабет, и она хотела, чтобы я научила ее делать инъекции инсулина, вернее, чтобы я ей их делала, поскольку, по ее словам, сама она была не в состоянии. Ха-ха! Не в состоянии! Она сняла халат и осталась в чем мать родила. Она меня явно провоцировала. Точно говорю, она хотела переспать со мной. Видно, ей мало было ее подружки по квартире.

– Так она что, разделась? – переспросил комиссар, не обращая внимания на инсинуации допрашиваемой.

– Ну да, я же сказала! Или что, ты с ней никогда не спал и не видел ее нагишом? Да ее в таком виде половина Сантьяго видела! Хочешь, я ее раздену с помощью слов, чтобы ты узнал, какая она? Ей достаточно было почуять какую-то выгоду, и она тут же готова была трахаться с кем угодно. Хочешь, чтобы я повторила? В-чем-мать-ро-ди-ла!

Аншос вдруг разозлилась, стала говорить громко, почти срываясь на крик, лицо у нее исказилось и приняло злобное выражение. Однако комиссар спокойствия не утратил. Самым миролюбивым тоном, на какой только был способен, он спросил:

– Какую выгоду, например?

– Да какую угодно. Вот в последнее время, например, она шантажировала Томе. Достаточно было, чтобы кто-то мне понравился, чтобы она тут же вцеплялась в него мертвой хваткой.

Андресу Салорио показалось, что все сводится к банальной ревности. В своей практике он уже встречался со случаями, когда сваливали вину на низкий уровень серотонина, но впервые сталкивался с тем, что религия вкупе со страстной и болезненной ревностью могла быть использована в качестве оправдания для серийного убийцы, психопатки, которую он сейчас наблюдал перед собой. Чтобы не задумываться над тем, усложнит это или, напротив, облегчит удовлетворение требований его начальника, он предпочел продолжить допрос.

– Но спать с кем-то еще не значит шантажировать его, – рискнула вставить словечко Арнойа, опередив комиссара.

– А ты вообще молчи, тебя это не касается. Зато это касается тебя, – сказала она, обращаясь к комиссару. – Тебе тоже надо кое-что уладить дома.

– Что именно?

– Ты же полицейский, так проведи дознание; правда, меня к тому времени уже здесь не будет, так что я не смогу тебе ничем помочь.

– Ах не будет?

– Нет.

– Почему?

– А ты что, сам не знаешь? – ответила Аншос, стараясь казаться загадочной.

– А кому ты помогаешь сейчас? – спросил комиссар, желая избежать ответа, который казался ему очевидным.

– Сейчас я помогаю Томе, нечего со мной шутки шутить! Или ты ничего не понял?

– А в чем ты ему помогаешь?

– Разоблачить заговор против него, избавиться от людей, которые хотят со всем покончить.

– Со всем?

– Ну да. Но Бог может многое, Бог всемогущ, всеведущ и совершенен. Дело Божье никогда не завершится.

– А Страшный суд?

– Для Софии он уже наступил, и теперь она горит в аду.

– А как он для нее наступил?

Аншос посмотрела на комиссара в упор. Однако создавалось впечатление, что взгляд у нее какой-то потерянный или словно обращенный внутрь ее собственного существа. Выдержав паузу, она спросила:

– Где моя сумочка?

– Сейчас ее тебе принесут. Зачем она тебе?

– Ты спросил, теперь жди.

Салорио переглянулся с инспектором Арнойей, потом они оба вопросительно посмотрели в сторону зеркала. Сидевшая перед ними женщина была не просто невменяемой, она еще почему-то очень спешила. Ее реакция была совершенно непредсказуемой. Никто не рассчитывал, что она так быстро начнет давать признательные показания.

Может быть, она просто морочит им голову и в тот момент, когда надо будет подписывать протокол, пойдет на попятную и заявит, что ничего такого не говорила? Может она так поступить, если сейчас начать ее торопить или заставлять делать то, чего она не захочет сама? Как бы то ни было, сейчас допросом управляла она, постоянно опережая вопросы комиссара.

Когда Андрес это в полной мере осознал, он начал испытывать беспокойство по поводу задержки с сумкой. Он уже готов был встать и сам отправиться за ней, когда открылась дверь и в комнату вошел один из агентов.

– Извините. Дело в том, что она хранилась под замком, а я не мог найти ключ.

– А где кладовщик?

– Пошел перекусить, – ответил агент.

Аншос Вилаведра тут же схватила сумку и вывалила все содержимое на стол. Там было полным-полно всего.

– Так ты хочешь знать, как я это сделала? – спросила она комиссара.

– Да, конечно.