Текст книги "Тайна апостола Иакова"

Автор книги: Альфредо Конде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

6

Компостела, 2 марта 2008 г., 22:00

Весь вечер Салорио провел у телевизора, одним глазом следя за футболом, держа у левого уха телефонную трубку и время от времени делая пометки на страницах рабочего блокнота. Последнее давалось ему с трудом: приходилось постоянно удерживать блокнот, соскальзывавший с подноса, на который он его положил.

Дом без Эулохии казался ему пустым. Сальвадор тоже куда-то исчез и не подавал никаких признаков жизни. Комиссар пребывал в полном одиночестве. Эулохия обычно заполняла собой все пространство, и не только своим присутствием, но и громким голосом, неповторимыми карибскими интонациями, жестами и повадками, которые вызывали у Андреса непременную улыбку, создавая у него впечатление, что он пребывает внутри одного из многочисленных латиноамериканских сериалов, идущих по телевизору по утрам и в обеденные часы, сериалов реальных, как сама жизнь. Именно эту реальность и олицетворяла для него Эулохия; она воплощала собой само существо жизни в ее самом простом, исконном проявлении.

Тем не менее нельзя сказать, чтобы в этот вечер первого воскресенья марта ему очень уж ее не хватало. В его памяти об этом вечере сохранится не столько грустное ощущение от отсутствия в доме Эулохии, сколько бесконечные телефонные переговоры, а также то, что в тот день «Реал Мадрид» выиграл матч у «Рекреативо» из Уэльвы со счетом 3:2. Благодаря этой победе мадридская команда оказалась в турнирной таблице на пять пунктов выше «Барселоны», уступившей со счетом 2:4 мадридскому «Атлетико», и уверенно шла к завоеванию кубка Лиги, что, впрочем, комиссара не слишком радовало.

«Депортиво» в этот день уступил «Вильярреалу» со счетом 0:2, а «Ливерпуль», со своей стороны, обошел со счетом 3:1 «Болтон». К Ливерпулю, как к родине «Битлз», он испытывал определенное почтение, но, по правде говоря, футбол мало его интересовал. Если он и следил за ним, то лишь для того, чтобы поддерживать разговоры с подчиненными во время утреннего кофе.

Он запомнит все вышеупомянутые подробности футбольных матчей совершенно автоматически, возможно, просто потому, что они запечатлеются у него в памяти в те моменты, когда он решит не слишком обращать внимание на то, что ему без конца повторяют на другом конце различных телефонных линий; в такие моменты он, исключительно из вежливости, покорно все выслушивал, но при этом не слышал практически ничего из того, что ему говорили.

Он давно привык к тому, что в разговорах с ним большинство людей по три или четыре раза подряд повторяют одну и ту же информацию; в каких-то случаях это стремление получше донести свои мысли, в других – элементарное проявление подобострастия.

Но как бы то ни было, футбол он не любил. Хорошо еще, что в Компостеле нет арены для боя быков и ему не приходится председательствовать на корриде, например, по случаю праздника апостола.

– А ведь когда-то такая арена была, – вспоминал он всякий раз, когда об этом заходила речь. – В шестнадцатом веке быки бегали по площади Обрадойро.

Итак, футбол по телевизору в тот вечер его не слишком занимал. Гораздо больше его волновали данные, которые он поспешно записывал в своем блокноте, извлекая из многочисленных телефонных разговоров нужную ему информацию; в конце вечера ему уже были известны все неведомые прежде подробности, касающиеся останков святого апостола Иакова.

Они покоились в соборной крипте. Как все жители Сантьяго, Андрес не раз спускался туда, чтобы показать гробницу какому-нибудь приезжему приятелю. Новостью этого воскресного вечера, более других возбудившей его любопытство, был комментарий относительно трех ключей, открывавших доступ к мощам святого.

Сантьяго всегда был городом религиозным, а также университетским, научным, книжным, не говоря уже о том, что дождливым и гористым. Таковым он и остается по сей день. Но с момента учреждения в новообретенном Королевстве Испания государственных автономий он стал также городом, до краев забитым, помимо академиков и специалистов в самых различных областях знаний, еще и тысячами государственных чиновников разного калибра и достоинства, самое активное времяпрепровождение для которых – утренние и дневные кофейные паузы в работе, когда можно обсудить все животрепещущие новости. А посему Сантьяго – это город, в котором рано или поздно все становится известно.

С подробностями о хранении мощей святого апостола познакомил Андреса коллега доктора Сомосы, доктор Томе Каррейра, руководитель диссертации Софии Эстейро, тот самый, что в разговоре с Десой и Арнойей подчеркивал, что с комиссаром его связывают дружеские отношения. Это был мужчина маленького роста, словоохотливый и весьма располагающий к себе. Он был таким улыбчивым и воспитанным, что казался человеком из прошлых времен. Каррейра руководил кафедрой медицинской антропологии, которая нередко вторгается в сферу интересов судебной медицины; кафедру же судебной медицины, как мы помним, возглавлял Карлос Сомоса. Кроме того, Сомоса с Каррейрой вели охоту за молодыми козочками на одной и той же территории.

О Томе Каррейре говорили, что он то ли медик со склонностью к археологии, то ли археолог, который занимается медициной и преподает ее в университете лишь ради того, чтобы, пользуясь длинным оплачиваемым отпуском, принимать участие в археологических раскопках. Следует отметить, что в этих раскопках, разумеется, гораздо чаще принимали участие стажерки, чем стажеры.

– Девушки гораздо более аккуратны, трудолюбивы и продуктивны, – обычно аргументировал он, когда кто-нибудь обращал внимание на сие обстоятельство.

Тем дождливым воскресным вечером Каррейра поведал Салорио историю о том, что останки святого, обнаруженные много столетий тому назад епископом Ирии-Флавии по имени Теодомиро, в начале XIX века, во время нашествия наполеоновских войск, были надежно спрятаны. С тех пор на протяжении семи десятилетий никто не знал, где именно они были сокрыты.

Останки Сантьяго и двух его учеников были вновь обнаружены лишь в 1879 году, во времена кардинала-архиепископа Мигеля Пайи, сообщил комиссару Каррейра, настоящий кладезь премудрости. Мощи были обнаружены Лопесом Феррейро, глубоко верующим человеком, который был не то священником, не то историком; возможно, и священником, и историком одновременно.

Впервые в эти края мощи святого Иакова были доставлены почти тысячу девятьсот лет тому назад на борту грузового судна; и был это не каменный корабль, как гласит предание, а корабль с камнями, то есть судно, перевозящее руду, золото и олово, уточнил Каррейра.

– А потом мощи святого были обнаружены епископом Теодомиро, – продолжал профессор. – А Ириа-Флавиа – отнюдь не изобретение Камило Хосе Селы, как полагают некоторые, она существует в действительности. Именно там в те давние времена и были погребены останки апостола. Ты же знаешь, мой дорогой комиссар, что наши края богаты на редкостные, даже уникальные названия, как, например, Экстрамунди, что означает «Вне мира», и многие другие, – добавил он совершенно не к месту.

– Послушай, но разве до этого останки однажды уже не изымались из собора? – спросил как бы невзначай комиссар, не желая демонстрировать, что знает больше, чем спрашивает.

– Ах, да, да, конечно, – ответил Каррейра. – Хуан Санклементе, архиепископ, именем которого назван ресторан, где ты так любишь обедать, уже прятал их в тысяча пятьсот восемьдесят девятом году, когда Дрейк решил отомстить Непобедимой Армаде за нанесенное оскорбление и все боялись, что он дойдет до Компостелы. Но Мария Пита сумела воспрепятствовать вторжению английского пирата, помнишь? – поинтересовался эскулап, надеясь, по всей видимости, получить отклик на свой вопрос, но ответом ему было молчание.

Тогда профессор медицинской антропологии решил продолжить свой рассказ. Когда он начинал говорить о чем бы то ни было, его уже было не остановить.

– Так вот, в этом втором случае, а возможно, и в третьем, поскольку еще во времена Филиппа Второго брат Амбросио Моралес… впрочем, это уже совсем другая история, которая к нашему случаю не имеет отношения… – Наш эрудит чуть было совсем не отклонился от темы беседы.

Он всегда говорил, растекаясь мыслью по древу и перескакивая с пятого на десятое. Это было очень для него характерно. Но на этот раз комиссар так обеспокоился, что Каррейра может углубиться в одному ему знакомые дебри, что в трубке раздался даже не вздох, а сердитое фырканье, приведшее профессора в чувство. Он поспешил вернуться к рассказу, который чуть было не перевел совсем в иное русло.

– Чтобы установить аутентичность останков, господин кардинал распорядился образовать комиссию, в которую вошли весьма значительные фигуры научной и религиозной жизни тогдашней Компостелы. – Каррейра остановился, чтобы перевести дух. – Я назову лишь некоторых из входивших в сию комиссию ученых мужей, чтобы ты мог составить представление об ее уровне. Одним из них был профессор Касарес, химик, декан соответствующего факультета и ректор университета. Другой – доктор Санчес Фрейре, патолог, и еще дон Франсиско Фрейре, профессор анатомии. Эти трое ученых (разумеется, они располагали помощью других исследователей, но главную скрипку играли именно эти трое) пришли к ожидаемому выводу. Они исследовали состав мощей, покоившихся в обнаруженной гробнице, то есть груду костей, соответствовавших трем скелетам, и сделали заключение об их принадлежности.

У комиссара не вызывало сомнения, что Каррейра не только обладает даром слова, но и является человеком глубоко религиозным, истинным католиком, а посему может быть излишне тенденциозен в своих заключениях. Он пообещал себе непременно обратиться и к другим источникам интересующих его сведений, но пока решил до конца выслушать приятеля.

– Наличие фрагментов трех скелетов, – продолжал между тем доктор Каррейра, – полностью соответствовало традиционной версии, утверждавшей, что Сантьяго был погребен вместе со своими учениками Теодором и Анастасием. После того как было установлено и удостоверено, что найденные кости составляют остовы телесной плоти трех последователей Христа, они были помещены в три сосуда, которые и поныне бережно хранятся в специальной урне. Существует несколько ключей, обеспечивающих доступ к ней, и они соответствующим образом, с соблюдением строжайшей тайны были распределены между доверенными лицами, но информацию о них я не могу предоставить даже тебе, господин главный комиссар. Ты ведь меня понимаешь, Андресиньо?

Андресиньо прекрасно все понимал. Конечно, он все понимал. Для этого он делал пометки в своем блокноте, внося в него полученные в процессе разговора данные, которые его мозг уже начал обрабатывать.

По мере того как Каррейра говорил, комиссар записывал показавшиеся ему интересными сведения, а также собственные выводы, на которые наталкивала его полученная информация. Таких выводов к настоящему моменту было три; кроме того, они дополнялись утверждением, представлявшим собой своего рода следствие из сделанных заключений.

Первый вывод состоял в том, что если все останки помещались в три сосуда, то совершенно очевидно, что обнаруженных костей было совсем немного.

Второй – что кости эти сами по себе не могли быть большими, если все три сосуда вместились в одну урну, судя по всему, не таких уж внушительных размеров.

Третий – что если речь идет о столь крохотных фрагментах костей, то вряд ли они могли служить достаточным основанием для определенных и категорических выводов.

И наконец, главное состояло в том, что, по идее, вряд ли могло произойти нечто из ряда вон выходящее, если бы София осуществила свое намерение и порылась в этих костях… в сугубо научных целях, с применением новых разработок, появившихся в данной области за период с 1885 года.

Вряд ли она смогла бы привнести нечто новое в то, что уже и так было известно, но что Святая Мать Церковь, в силу привычных для нее осмотрительности и благоразумия, считала нужным хранить в строжайшей тайне, дабы не поколебать веры истинных католиков.

Пока Салорио предавался этим рассуждениям, Каррейра продолжал свой рассказ:

– Официально урну в последний раз открывали спустя несколько лет после обнаружения мощей. Поводом для этого послужила не слишком удачная попытка покрыть ее серебром, что удалось сделать лишь частично, ибо задняя часть урны так и осталась без покрытия. Не помог даже объявленный сбор средств среди населения; в общем, у капитула закончились деньги, и урна, предохраняющая апостола от нескромных взоров верующих, так и осталась полуодетой. Впрочем, Святая Мать Церковь все еще пребывает в ожидании пожертвований от своих прихожан на столь благое дело, ибо ее прославленный аскетизм не позволил ей взять на себя все расходы по завершению роскошного произведения ювелирного искусства, выполненного в мастерских Лосады.

Когда в конце разговора Салорио зачитал медицинскому антропологу свои заметки, он совершенно явно почувствовал, как тот улыбается на другом конце телефонного провода. В этот раз профессор ничего не сказал комиссару о папской булле, в которой Лев XIII признал аутентичность останков на основании того, что во втором из трех комплектов костей не хватает в точности того фрагмента, который в XII веке архиепископ Шельмирес отправил в Италию, в город Пистойа.

Не упомянул он и о том, что практически во всех церквах, где представлен скульптурный образ сидящего апостола, непременно утверждают, что там покоятся его останки. Что-то слишком уж много их получается, этих останков.

Теперь настала очередь Салорио улыбнуться: он вспомнил череп младенца Иоанна, хранящийся, как ему вдруг вспомнилось, в венецианском соборе Сан-Марко.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Компостела, понедельник, 3 марта 2008 г., 12:30

Еще до того, как отправиться в церковь, где должна была состояться похоронная церемония, Андрес Салорио был официально уведомлен о том, что неизвестный взломал компьютер покойной и привел его в негодность.

Как сообщил ему компьютерщик комиссариата, взлом (комиссар предпочитал называть это выведением из строя) был произведен человеком, имевшим постоянный доступ к компьютеру. Говоря иными словами, это человек, который давно и постоянно, что называется, per saecula saeculorum, мог этим компьютером пользоваться; если только речь не шла об очень квалифицированном хакере (каковых в Галисии попросту нет в наличии).

Компьютерщик позволил себе, явно выходя за рамки своей компетенции, высказать ряд соображений по данному поводу. Кто это мог быть помимо самой владелицы? Убийца? Может быть, Клара Айан? Было ли содержимое компьютера настолько важным, что могло послужить мотивом для убийства?

Мысль о том, что потери информации, содержащейся на твердом диске компьютера, можно было избежать, выводила комиссара из себя. Поэтому разнос, который он мысленно устроил Диего Десе и Андреа Арнойе по поводу того, что они вовремя не опломбировали компьютер или даже не унесли его с собой, вполне мог бы возыметь для них административные последствия. Однако он знал, что ничего такого не сделает. Он просто провел еще одну плохую ночь.

Этому в немалой степени способствовала и последняя выходка Эулохии, послужившая дополнительным аргументом в пользу того, что отныне у него начинается черная полоса невезения. Тем не менее когда он вошел в здание францисканской церкви, где должна была проходить церемония, то был уже совершенно спокоен; возможно, этому способствовало созерцание скульптурного изображения Франциска Ассизского в компании с братом волком, созданного великим Асореем. [29]29
  Франсиско Асорей(1889–1961) – скульптор, реформатор испанского скульптурного искусства XX в.


[Закрыть]

Церковная служба за упокой души Софии Эстейро представляла собой то, что сочиняющие некрологи журналисты обычно квалифицируют как проникновенное выражение боли и траура. Несмотря на неурочное для подобных траурных церемоний время, двенадцать часов дня, она явилась событием, возбудившим, если судить по большому стечению народа, необычный интерес со стороны горожан. За ней внимательно наблюдали и группы паломников, жаждущих познать местные обычаи и нравы. Их, словно магнитом, притягивала экзотичность происходящего.

Зрелище смерти неизбывно привлекает самых разных людей во всех концах света. Может быть, потому, что смерть – это прекрасная статная дама, у которой нет сердца. По крайней мере, это так для дикарей, если верить тому, что писал Шатобриан. Но не для нас. Для нас она не статная и не прекрасная. Для нас смерть – это скелет, вооруженный косой и завернутый в саван, из-под которого выглядывает лишь горькая беззубая улыбка. Иногда ее величают Белая Дама, но это выглядит слегка претенциозно.

По разным причинам многие из присутствовавших на траурной церемонии вспоминали образ Софии Эстейро, представляя себе ее шикарную телесную оболочку, во всей красе которой она предстала в злополучной ванне. Надо сказать, пресса изрядно потрудилась над тем, чтобы соответствующим образом растиражировать сей образ, и теперь даже не наделенные достаточным воображением люди могли вспомнить ее свежей и цветущей, с неподражаемой льдинкой во взгляде. Той самой льдинкой, что делала ее столь неотразимой для любого мужчины, с которым ей доводилось сталкиваться на улицах древней Компостелы.

Перестав на время проклинать своих подчиненных за их нерасторопность, Салорио, стоя у входа в храм, занимался тем, что разглядывал лица людей, входящих в церковь Святого Франциска, согласно преданию основанную самим этим святым. Церковь была достаточно просторной и удобной для того, чтобы служить местом проведения самых крупных траурных церемоний, которые когда-либо проводились в галисийской столице.

Господин главный комиссар полиции по-прежнему пребывал в дурном расположении духа, хотя внешне и выглядел вполне спокойным. Недавнее бегство Эулохии, присовокупленное к шумихе, поднятой в прессе по поводу дела, которое он вел менее двух суток, держали его в состоянии напряженного беспокойства, к которому он не слишком был привычен. Густой супчик и хорошее жаркое – вот это было его. Миноги сегодня и куропатка назавтра являли собой предел его желаний; правда, было одно исключение: Эулохия.

Укрывшись за спинами прибывших на церемонию представителей власти, Андрес Салорио наблюдал за лицами спускавшихся по лестнице, ведущей от основания памятника, созданного Асореем в честь Франциска Ассизского, к входу в храм. Лица были самые разные, причем некоторые из них, насколько он смог разглядеть, источали явное удовлетворение.

Его внимание привлекли каноники из компостельского собора. Все они были в сутанах, и у каждого на груди красовался крест Сантьяго, красный на черном; однако обычно венчающие одеяние шапочки на головах отсутствовали. Мантий тоже, к сожалению, не было. Салорио многое бы отдал, чтобы вновь увидеть священника в мантии. Укутанным в мантию и укрывшимся от дождя под огромным черным зонтом. Раньше в сувенирных лавках Компостелы можно было увидеть множество одинаковых деревянных фигурок: священник под зонтом, склонившийся под напором дождя и ветра, а внизу – вырезанная корявыми буквами надпись: «Дождь идет в Сантьяго». [30]30
  Первая строка из стихотворения Федерико Гарсии Лорки, входящего в цикл стихов, написанных поэтом на галисийском языке.


[Закрыть]Все-таки в глубине души Андрес Салорио был очень сентиментальным человеком.

Господину комиссару показалось, что на многих из священников сутаны из шелка. Наверняка так оно и было. Эти колышущиеся складками длиннополые одежды, которые священнослужители бережно проносили на себе по церковному пространству, словно были извлечены из далеких уголков его памяти.

Андресу даже показалось, что он отчетливо слышит шелест шелка, и он подумал, что подобное восприятие, скорее всего, обусловлено тем, что уже много лет он не наблюдал такого количества сутан, собранных в едином пространстве. Сей факт показался ему достойным внимания, и он постарался зафиксировать его в памяти. Восемь титулованных каноников и декан соборного капитула, то есть всего девять, и все в сутанах. Это все-таки что-то значит. Зрелище было поистине впечатляющим.

И еще его удивило подобострастие, проявляемое некоторыми именитыми горожанами по отношению к представителю Трибунала Римской роты в компостельской архиепархии; они так явно заискивали перед ним, что комиссар не смог сдержать улыбки, догадываясь о том, какие страхи терзают их.

Однако вскоре Андреса заставило забыть обо всем появление члена капитула, чье возведение в чин (каприз предыдущего иерарха) в свое время наделало много шума. Его сопровождала директор университетской библиотеки Аида Пена, а рядом вышагивал Сальвадор, сын Эулохии. Комиссар был настолько ошарашен появлением последнего, что предпочел бы раствориться в воздухе.

Ему совсем не хотелось встречаться с набожной прихожанкой, так пострадавшей от недавнего воздушного подвига его – как же его назвать? – пасынка, что ли. Он задал себе вопрос, как ему следует поступить в ситуации, когда с одной стороны от сей занудной дамы шествует слуга церкви, а с другой – вышагивает сын Эулохии. Может быть, все-таки поприветствовать ее? – вновь спросил он себя, заранее зная ответ: лучше постараться избежать встречи с ними обоими. Так он и сделал. Проигнорировал их.

Происшествие, или хулиганский поступок, как предпочитал называть его комиссар, получил заметный отклик в прессе и стал предметом обсуждения в ряде газет, а также основной темой появившихся там карикатур.

И в том и в другом случае под прицелом авторов находился не столько виновник драматического события, сколько Аида Пена.

На самых безобидных рисунках библиотекарша была изображена задницей кверху, а выражаясь точнее, трусами кверху. Это она-то, с ее манерой одеваться и привычками, если понимать под первой почти монашеское одеяние, поощряемое в Обществе святой Терезы, принадлежностью к которому она так гордилась, а под последними – в высшей степени благочестивое поведение, коего она требовала и от всего персонала библиотеки.

Однако самые безжалостные карикатуры изображали рядом с ней еще и досточтимого каноника. На одной из них он представал облаченным в сутану и берет легионера, грудь его пересекал патронташ, лицо обрамляли длинные бакенбарды; всем своим видом он демонстрировал готовность защищать попранную честь библиотекарши. Пышущий праведным гневом священник, бывший полковник войск Легиона, стоял в вызывающей, даже воинственной позе, подбоченясь и так гордо выпятив грудь, что отлетели даже верхние пуговицы его длиннополого одеяния; а сверху на него устремлялась несчастная дама верхом на метле с пропеллером, по виду напоминающей вертолет, которую с помощью пульта дистанционного управления направлял на священника некий молодчик с лицом отъявленного хулигана и туловищем цирковой обезьяны; голову сего монстра венчала легионерская феска. Такой вот рисунок.

На другом каноник и библиотекарша были изображены в виде влюбленной парочки; он по-прежнему демонстрировал грудь колесом, а она – трусики, при этом край ее юбки зацепился за один из рогов знаменитой козы испанского Легиона, на этот раз охраняющей вход в сахарскую альхайму, [31]31
  Палатка (араб.).


[Закрыть]куда парочка, судя по всему, намеревалась зайти. Нет нужды говорить, что у козы было лицо Сальвадора, и она курила папироску с гашишем.

Были, разумеется, и другие карикатуры. Так, еще на одной преподобный отец строчил из пулемета по летящему вертолету, а библиотекарша, переодетая гурией, танцевала танец семи вуалей. И вот теперь они появились втроем уже в действительности, и к ним не замедлили устремиться многочисленные фотографы.

Андрес Салорио, как уже было сказано, посчитал, что не стоит попадаться им на глаза, и незаметно перевел взгляд в другую сторону. Заметив стоящего поблизости депутата, он решил поприветствовать его, и сделал это с таким энтузиазмом и радушием, что привел слугу народа в совершеннейшее недоумение.

Оставив в полном замешательстве депутата, не перестающего задавать себе вопрос, чем же вызвано столь радушное, хотя и весьма краткое, приветствие со стороны шефа полиции (вопрос, на который он так и не смог найти сколь-либо вразумительного ответа), Андрес Салорио припомнил, что каноник, входивший в храм в сопровождении Сальвадора и Аиды Пены, Ален Андраде, ни у кого не вызывал особой симпатии. Бывший полковник регулярных войск Испанского легиона, он приобщился к служению религии в весьма зрелом возрасте, когда уже овдовел. Его посвящение в священнический чин было с радостью воспринято его детьми, которые всячески вдохновляли его на сей серьезный шаг, исходя из его же мудрой идейной установки, согласно которой истинным проявлением мужественности является состояние «полумонаха-полусолдата».

Когда опасность встретиться взглядом со странной троицей миновала, Андрес Салорио вновь обратил свой взор на публику, спускавшуюся по лестнице к входу в храм, и увидел безутешного жениха покойной в обществе ее столь же неутешной подруги и соседки по квартире. Прямо вслед за ними вышагивал дядя скорбящего жениха, декан священного собора.

Теперь всеобщее внимание обратилось к ним. Казалось, все собравшиеся у входа в церковь разом обернулись, устремив взоры на них. В этот момент Андрес решил, что настало время все же поздороваться с библиотекаршей и поинтересоваться у Сальвадора причиной его появления в столь странном обществе.

Они облегчили ему задачу, переместившись в его сторону. В эту минуту все присутствующие обратили взоры на тех, кого репортеры назвали бы ближайшими родственниками, самыми близкими людьми покойной: на скорбящих родителей, тетушек и дядюшек, которых раньше никто не знал и которые теперь, стараясь не привлекать особого внимания, входили с решимостью, достойной аплодисментов, в храм, чтобы занять предназначенные им места в ожидании начала сей пышной погребальной церемонии.

Тогда, воспользовавшись временным переключением внимания, Андрес приблизился к необычному трио, почтительно поздоровался с библиотекаршей, всем своим видом демонстрируя ей готовность быть полезным во всем, а затем добавил:

– Вы позволите?

И схватив за локоть Сальвадора, отвел его на несколько шагов в сторону.

– Какого черта ты с ними? – резко спросил он.

– Я ощутил призыв Господа, – ответил ему тот.

– Да ты что?!

– Да, представь себе. Я почувствовал прикосновение Его руки.

– Чьей руки? – почти закричал Салорио.

– Руки Бога, – ответил сын Эулохии.

– Когда?

– Позавчера, после того как вертолет разбился, я вернулся, чтобы извиниться, и увидел реакцию Аиды, а также услышал слова утешения, которые произносил святой отец, воистину Божий человек. Потом он заговорил со мной…

«Черт подери, да что с ним происходит?» – подумал Андрес, не решаясь произнести это вслух.

– Ты что, обкурился? – спросил он вместо этого.

– Нет, я не курил, – ответил ему Сальвадор.

Люди вокруг стали обращать на них внимание, и комиссар подумал, что лучше уж позволить Сальвадору вновь присоединиться к обществу сего харизматичного Божьего человека, оставив начатый разговор до лучших времен.

– Мать твою! Этого только не хватало, – было последнее, что он произнес, прежде чем вновь заняться созерцанием того, что происходило в этот момент на подходе к церкви. Сейчас ему нечего было сказать Сальвадору. Но пусть он только появится дома: Андрес выскажет ему наедине, без свидетелей, все, что по этому поводу думает.