Текст книги "Право на доверие (СИ)"

Автор книги: Алена Сказкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 2

А погода нынче загляденье! Природа решила вознаградить людей за терпение и стойкость, и вчерашняя метель, всю ночь завывавшая под окном, сменилась чудесным ясным днем. Свежевыпавший снег серебрился под лучами солнца, весь мир словно был заполнен светом. Мороз чуть пощипывал нос и щеки, дыхание вырывалось облачками пара. И жизнь начинала казаться вполне себе нечего.

Возможно, я даже полюблю зиму. Хотя если вспомнить первые недели, когда я все дни проводила, закутавшись в одеяло у пылающего очага, а высунуть нос за порог считала настоящим подвигом, тогда я верила, что эти холода обязательно убьют меня. Местные только сочувственно кивали, за спиной тихо посмеиваясь в усы над изнеженной южанкой, опаленной пустынным солнцем. Но ничего, приспособилась, притерпелась, даже нахожу какую-то странную прелесть в полях, заметенных белыми сугробами, в переливающихся на солнце сосульках, в деревьях, укутанных в пушистые шубы. А холод? К холоду можно привыкнуть. Наверно. Когда-нибудь. Бррр.

Мимо пронеслись гогочущие ребятишки. Ой-ей! Больно, однако! Резко обернулась. Озорник, угодивший снежком мне в спину, испуганно замер. На разрумяненном морозом лице появилось виноватое выражение.

– Простите, Госпожа Целительница.

А в глазах задорные смешинки – и ни капельки этому сорванцу не стыдно. Обычный человеческий мальчишка, немного нескладный, а, может, в этом виноват широкий полинявший тулуп с потертыми локтями (брата или отца?). Немного непутевый, чуть рискованный и безрассудный, но пока еще добрый, отзывчивый, хотя и пытающийся казаться серьезным и безразличным. Такими же были Крис и Алик, и я сама. Дети людей и драконов не сильно отличаются друг от друга.

Я нагнулась, захватила горсть чистого липкого снега. Ты у меня сейчас получишь! Снежки – северная игра. Там, где прошло мое детство, зима скорее похожа на здешнюю осень – грязно, сыро, пасмурно, и дожди, дожди, дожди, тянущиеся до бесконечности. А в Южном Храме, расположенном в центре Великой Пустыне, и дожди редкость. В снежки мы играли только когда приезжали в гости к Алику, в земли северных кланов, но мы с Крисом никогда не были в Морозных горах зимой.

Ага! Еще не все забыла! Метко пущенный снежок, попал по ушастой шапке мальчишки, отправив ее в ближайший сугроб. Тот растерянно хлопнул глазами – вид у него был донельзя глупый. Похоже, остальные ребятишки разделяли мое мнение, потому что окружили товарища, весело дразнясь и смеясь. Тот что-то буркнул в ответ и полез доставать потерянный предмет гардероба.

– Не болейте, малышня!

Я пошла дальше. Зимний день короток, и солнце постепенно начинало клониться к закату, а я проведала еще не всех моих подопечных. Да и пирог пора готовить, иначе не успеем к появлению первых гостей. Хорошо хоть пациентов у меня сейчас немного: всего трое.

Молодая мать чувствовала себя прекрасно, с новорожденным тоже все было в порядке, к тому же с ними оставалась деревенская бабка-повитуха. Женщина опытная и умелая, знающая людские недуги, несмотря на отсутствие какого-либо образования. Ей я доверяла, поэтому за этих своих подопечных не волновалась.

Гораздо больше меня тревожил второй пациент. Мужчина полторы недели назад сломал руку (в шахтах несчастные случаи не редкость), но упрямо отказывался сидеть дома, срывал повязки и уверял, что «все прошло, Госпожа Целительница, вашими стараниями ниче не болить». Конечно «не болить». Я, накладывая повязку, целый час как заведенная беззвучно шептала наговоры (трактирщик еще удивлялся потом, что аппетит у меня, словно я весь день вместо лошади телегу с рудой таскала). Но магия магией, а кость за неделю все равно не срастется. Я могу лишь ускорить процесс, да снять боль, но полностью излечить за один день мне не под силу – не хватает ни скромного магического потенциала, ни умений. Может, у сестры получилось бы, да и то вряд ли.

Похоже, добралась. Крепкий приземистый домишко, сложенный из осиновых бревен, как и большинство в деревне, покрывала толстая снеговая шапка, из-за чего он напоминал картинку в одной из моих детских книжек. Сугробы, похоронившие под собой весь двор, лежали вровень с наглухо закрытым резными ставнями окном. И только узенькая расчищенная и утоптанная тропинка вела от приоткрытой калитки к дому и еще в сторону, где стоял низкий сарай. Я посмотрела на чуть покосившийся забор – сразу угадывая отсутствие сильной руки.

Муж Машки, как мне рассказали деревенские сплетницы, погиб во время обвала в шахте полтора года назад, оставив молодую еще женщину одну с семилетней девчушкой на руках. Замуж во второй раз Мария выходить не спешила, хотя считалась на селе красивой, фигуристой, как говорят мужики, и сзади и спереди есть за что подержаться. Мужа, вздыхали кумушки, очень любила, как узнала, что он погиб, так три дня не жива, не мертва, словно тень, по полям шаталась, соседки думали, уж за ним последует. Но нет, выплакалась, оттаяла и всю любовь свою дочке единственной отдала, души в своей кровиночке не чаяв. Женщина она была работящая, без дела с ранних лет не сидеть приученная, а от мужа хозяйство неплохое осталось – корова, козы, и кусок земли в долине. Да и Динька матери помогала, как умела.

Смерть отца не отняла у девчушки не задорной легкой улыбки, ни жизнерадостности. Она всем говорила, что ее папка уехал далеко-далеко в прекрасную страну за Восточными морями, где всегда много хлеба, нет суровой зимы и не нужно работать в пыльных темных шахтах, но однажды вернется и заберет и ее, и мать с собой. Может, этим мне и нравилась Динька. Она, как и я, не верила в смерть.

Я легонько постучала. Дверь тут же открылась, будто только меня и ждали. На пороге стояла Мария. Поверх старенькой одежки, которую не жалко и попортить, повязан серый фартук, волосы забраны назад и подхвачены косынкой. В руке женщина сжимала грязную тряпку, которую, смутившись, попыталась спрятать за спину

– Проходите, Госпожа Целительница. Я вот прибраться решила. Праздник все-таки на носу.

Я кинула на лавку шубейку, стянула меховые сапоги. Женщина провела меня через сени в светлицу, где у окна стояла кровать ребенка. Динька при моем появлении подскочила, хотела встать, но под строгим взглядом матери сникла и вернулась обратно, натянув одеяло до самого кончика острого носа.

– Егоза моя не минуты лежать спокойно не хочет, – вздыхает Мария. – Скучно ей все время в постели. Я ей говорю: «Госпожа Целительница тебе почивать велела», а она ноет «не хочу».

Каждая мать любит своего ребенка, каким бы он ни был. Глаза Марии с такой нежностью и заботой смотрели на дочь, а в голосе звучало столько доброты и ласки, что мне на мгновение стало завидно – моя мать погибла во времена Раскола, когда мне не было и пяти, а на сестру свалилось целая гора хлопот и обязанностей, и порой она не могла уделять мне достаточно внимания.

– Похоже, нашей больной гораздо лучше.

– Я пойду, полы домою, а Вы располагайтесь. Если что понадобится, только крикните.

Я согласно кивнула, Мария вышла из комнаты. Присев на край постели, я утонула в синих молящих глазенках.

– Привет, мелкая, как ты себя чувствуешь?

Девчушка скинула одеяло, села.

– Тетя Лана, я уже совсем-совсем здоровая. Правда-правда. Вы мамке скажите, а то она не верит.

– Здоровая? – с сомнением покачала головой я, беря худенькую ручку девочки. – Сейчас посмотрим.

Пульс чуть учащенный и зрачки немного расширены, но жара больше нет, да и голос нормальный, не сипит.

– Давай, мелкая, покажи язык.

Девчонка старательно исполнила команду. Горло еще красное. А так ничего. Выздоравливает егоза.

– Ты травки, что я оставляла, пила?

Динька скорчила кислую рожицу.

– Они горькие.

– Знаю, что горькие. Но ты же болеть не хочешь.

– Тетя Лана, а когда мне гулять можно будет?

По-хорошему девчонке недельку дома побыть, в тепле, покое. Но сама знаю, как скучно лежать в постели, когда за окном веселятся твои товарищи. Снаружи солнце, друзья, игры, смех, а ты вынуждена кутаться в теплое шерстяное одеяло и уныло считать трещинки на сером потолке. В такие минуты мир кажется особенно несправедливым. Мне не трудно – поколдую немножко. Усталость и зверский аппетит – не велика цена за счастливую детскую улыбку.

На мгновение закрываю глаза, чтобы открыть и увидеть мир совершенно иначе – фантастическим переплетением кружев. Осталось связать свой узор.

Раз узелок, два узелок,

Петелька,

Красный клубок, синий клубок,

Беленький.

Детская считалочка, не имеющая особого смысла, но позволяющая запомнить последовательность управления потоками, связывающими все живое в подлунном мире.

Раз узелок, два узелок,

Ниточка,

Первый стежок, третий стежок,

И точка.

– Тетя Лана?

Моргаю, чтобы снова увидеть привычный мир. После перехода немного кружится голова. А девчонка даже не обратила внимания на мой кратковременный транс.

– Цыц, бескрылая! Завтра.

Хаос! Опять сорвалось с языка – в первый раз встретившись с Динькой, я по старой привычке обозвала ее прозвищем, часто встречающимся у молодых драконов. В ответ ребенок мне с серьезным лицом объяснил, что у людей крыльев нет. С тех пор человеческих птенцов я звала малышней, «мелкими». Да вот задумалась, забылась.

И опять Динька смогла меня удивить.

– Тетя Лана, а к маме дядя Рик пришел. Он меня тоже бескрылой зовет, прямо как Вы.

У меня зародилось нехорошее подозрение.

– Дядя Рик?

– Ага. Он такой интересный! У него борода колючая. А еще два меча. Острые!

Хаос, вечный, нетленный! Похоже, меченый ушел не так далеко, как я надеялась. Может, правда, и не он. Деревенские все бороду носят – так теплее. Только меч, даже один, во всем поселение днем с огнем не сыщешь.

Я встала. В комнату зашла Мария, уже без тряпки – женщина закончила с уборкой. На лице ее читалось плохо скрываемое волнение.

– Госпожа Целительница?

Я улыбнулась.

– С ней все хорошо. Завтра вечером разрешаю выйти на улицу, – и добавила, посмотрев на загоревшиеся глазенки Диньки. – Ненадолго. И если будет хорошая погода.

Мария облегченно вздохнула.

– Спасибо. Знаю, денег Вы не возьмете, – Вот еще! Совесть не позволяет обирать одинокую женщину с ребенком на руках. – Но хоть чаю с нами откушайте.

Я попыталась отказаться.

– Мне идти надо. Я господину Хоку помочь с ужином обещала.

– Ничего. Обождет. И так Вас работой нагружает – уморил всю. Не обижайте, Госпожа Целительница.

Насчет трактирщика, конечно, она преувеличивает – да, помогаю иногда ему по хозяйству, лечу тоже. Но ведь и он денег с меня за постой не требует. А на чай остаться придется – иначе действительно оскорблю добрую женщину в лучших чувствах. И про «дядю Рика» неплохо бы узнать.

На столе, словно по волшебству, появился горячий самовар, свежий хлеб, горшочки с медом и вареньями, миска с яблочными пирогами. По комнате поплыл запах шиповника и мяты. Меня как почетную гостью усадили в светлый угол, рядом со статуэткой непонятного зверя, изображающей покровителя дома. Динька тоже присоединилась к нам, забравшись с ногами на лавку и тут же потянувшись к малиновому варенью. Пусть ест, ей полезно.

Прихлебывая горячий чай с блюдечка, я поинтересовалась.

– Динька рассказала, у вас гость.

Женщина немного смутилась.

– Наверно. Сегодня с утра пришел, на постой попросился. Денег у меня, говорит, нет – работой за доброту отплачу. Да Вы его ведь и сами видели, Госпожа Целительница.

– И Вы прямо так и пустили? – удивилась я. Хаос, вечный, нетленный, какой доверчивый народ!

– А чего не пустить-то? Мне не жалко. И себя с Динькой смогу прокормить, и его – лето урожайное боги послали, припасов вдоволь скопили. Без мужика-то в хозяйстве тяжко. А он парень, сразу видно, работящий: лавку с утра починил, а то расшаталась вся. Сейчас в лес пошел – девчонке за елкой, мне-то самой все недосуг было. Вы только не подумайте ничего, – торопливо добавила женщина, – На брата он моего больно похож.

Дожили: воин северных кланов, один из предателей, развязавших войну и виновных в смерти тысяч людей и драконов, чинит мебель у вдовы в затерянном среди гор и зимы поселке. А потом еще идет в лес за елкой для больной девочки. Что ты задумал, меченый?

– А не боитесь? Вдруг лукавого в доме пригрели? Вы же о нем ничего не знаете.

– Не знаю, это Вы верно говорите, Госпожа Целительница. Только чую я: ни мне, ни Диньке вреда он не причинит, – женщина немного помолчала, грея руки о чашку, потом продолжила. – Не нашенский он, сразу видно. В суровых землях вырос. Как сталь закаляется, так и его жизнь выковала. У него холодное сердце и горячая кровь. Воин он, не пахарь. Только воины, они тоже нужны.

Она вздохнула и добавила.

– Уйдет он рано или поздно, этой весной, следующей ли. Но обязательно уйдет...

Разговор плавно перетек на бытовые темы: зима в этом году выдалась особенно снежная, а весна будет поздняя; мыши мешок с зерном погрызли, а кот, лентяй, непонятно куда смотрел; Арина, соседская дочь, в возраст вступает – следующей осенью сватов ждать будут.

Время пролетело незаметно, и когда я покидала гостеприимный дом, до заката оставалось не больше часа. Ой-ей, про пирог я совсем забыла! А мне до трактира через полсела добираться. Впрочем, пирог тут же отодвинулся на второй план, стоило мне увидеть молодую ель, оставленную у сарая.

Меченый вернулся, но в дом заходить не стал, наверно, не желая встречаться со мной. Уйти он тоже не мог, значит, прячется где-то рядом, дожидаясь, когда я покину хлебосольную хозяйку.

– Покажись! – крикнула я, обращаясь к пустому двору. На мгновение почувствовала себя очень глупо – вдруг северянин решил прогуляться, а я с призраками разговариваю. Но нет. Дракон был здесь.

Он появился откуда-то из-за сарая. Настороженный, опасный, пугающий, он шел легкой крадущейся походкой, словно снежный кот с его суровой родины, и тяжелый подбитый мехом плащ на плечах нисколько не сковывал его движений. Широкий шарф снова закрывал лицо, оставляя лишь глаза, и под их пронзительным взглядом мне стало очень неуютно. Хаос, неохота признавать, но я боюсь его, а должно быть наоборот.

– Чего тебе надо, жрица? – голос из-за шарфа звучал приглушенно.

Я глубоко вдохнула, уняла предательскую дрожь в коленях. Я – эсса Южного Предела в конце концов, и лучше ему не злить меня, а не то я… я… Спокойно, Лана. Веди себя достойно.

– Эта деревня пользуется моим покровительством. Зачем ты пришел сюда, отлученный?

Он прислонился спиной к стене сарая, внимательно, задумчиво посмотрел на меня, прежде чем ответить.

– Так сложились обстоятельства.

Хорошенький ответ, все объясняющий и ничего не говорящий. Пришлось раздраженно уточнить.

– Обстоятельства? Что за обстоятельства?

– От которых горят дома, а в груди оказываются полпяди доброй стали. Видишь ли, обитатели того дивного местечка, где я жил последнее время, узнали, что во мне течет кровь драконов, и это им почему-то очень не понравилось.

Издевается он что ли?! Голос спокойный, ровный, да и слова не содержали ничего оскорбительного, но сам тон… усталый, покровительственный, словно у взрослого, вынужденного в очередной раз объяснять непонятливому ребенку, отчего трава зеленая. Может, у него такая манера речи, есть люди, которые не умеют по-другому разговаривать. Но почему в глазах дракона мне почудилась насмешка?

Точно, внезапно поняла я, да он просто смеялся надо мной! Сорвалась, на мгновение потеряв контроль над эмоциями.

– Здесь тебе тоже не рады. Убирайся из моей деревни, чудовище!

Теперь я ясно видела, что происходящее его явно забавляет. Наверно, правильно – повела себя, как глупый птенец. Моя сестра способна одним лишь взглядом заставить кого угодно замолкнуть в страхе. А я разозлилась, повысила голос.

– Люди, прежде чем требовать, должны хотя бы назваться. Чтобы я знал, имеет ли смысл выполнять твою… просьбу, девочка.

Ни во что меня не ставит? Считает человеком? Видимо, знак жрицы ввел его в заблуждение, ведь силу крови он почувствовать теперь не способен. Сейчас я тебя удивлю, меченый!

– Лаанара… – в последний миг я успела сдержаться. Довольно и тех глупостей, что я уже натворила. Лучше, пусть он недооценивает меня. – Веретта.

Немного неправды для моего спокойствия. Впрочем, вымысла тут ровно половина.

Он отлепился от стены, сделал шаг навстречу.

– Избранница Солнца[1]? Видимо, ты высоко поднялась, жрица, что тебе дали имя[2]. Тогда ты должна знать, что ваши так называемые Посвященные, как и я – чудовища, в которых течет кровь драконов.

Вы только поглядите! При мне посмели оскорбить южный клан! И кто? Предатель! Убийца! Дикий зверь, самое место которому в клетке! Ненавижу!

– Не сравнивай себя с ними! Не они развязали Великую Войну, не они виноваты в гибели людей пятнадцать лет назад. Из-за таких, как ты… – я осознала бессмысленность своего поведения. Все равно ничего не поймет, а моя горячность только ширила ухмылку на его лице. Я с трудом оборвала гневную тираду, после вздоха и короткой паузы продолжила тоном ниже. – Ты не представился, дракон.

– Рик.

– Просто Рик? – я насмешливо приподняла бровь (сколько же училась этому фокусу!). На секунду в его глазах появилось что-то непонятное, мимолетное, словно рябь на спокойной поверхности озера, но он быстро справился с собой.

– Просто Рик. Меня лишили другого имени.

– Ладно, Рик или как там тебя еще, собирай свои вещички и проваливай. Я не желаю тебя видеть в моей деревне!

– Знаешь ли, жрица, есть небольшая проблема: мне некуда идти. Дом сгорел. Денег у меня нет, а кормить нахлебника в долине никто не будет. Здесь я могу по крайней мере найти работу – в шахтах не помешают сильные руки, – он сделал еще два шага, внезапно оказавшись рядом со мной. Я вздрогнула, попыталась отстраниться, что естественно не укрылось от него. – Да ведь ты меня боишься, жрица.

– Ты ошибаешься! Я ничего не боюсь, – уверенный тон и вызывающий взгляд не обманули его. Поздно, он уже сорвал с меня эту маску.

– Боишься, жрица. Но тебе нечего опасаться – я не причиню вреда ни тебе, ни кому бы то ни было в этом поселке, – дракон отступил, позволив мне вздохнуть с облегчением. – Мне нужно продержаться до весны, а потом я уйду. Наймусь охранником к какому-нибудь купцу и больше не потревожу твой покой.

– Хорошо, – я попыталась сохранить остатки достоинства. – Я подожду… до весны.

Интересно, а что я стану делать, если он не сдержит слово и не покинет поселок, когда растают снега. Неважно, очистится путь через перевал, я отправлюсь в Затерянный город и навсегда забуду о драконе. Главное, чтобы он не последовал за мной.

Но как же все-таки обидно, почти до слез. Меня оскорбили, унизили, а я ничего не смогла сделать. И кто? Меченый, изгой, без имени и племени. На секунду в душу закралась мелкая подлая мыслишка – пойти к старосте и сказать, что в доме Машки безмужней нашел приют один из Западных завоевателей. Слову жрицы Южного Храма скорей всего поверят.

Мысль я с отвращением прогнала. В людях еще жива память об ужасах Великой Войны, которую сами драконы предпочитают называть Расколом, так что меченому придется не сладко – хорошо если ноги успеет унести. Проблема в другом – гнев озверевшей толпы не щадит ни преступников, ни невиновных, а я не хотела, чтобы пострадали Мария и Динька. К тому же, я почему-то поверила словам дракона о том, что он не причинит мне вреда… по крайней мере до весны. Придется последовать совету Алис и терпеливо ждать, что будет дальше. Кстати, с кошкой я еще не помирилась – нехорошо выходит, сегодня праздник все-таки.

За размышлениями я не заметила, как добралась до своего временного дома. Трактирщик встретил меня хмурым взглядом, но не сказал ни слова упрека. Каюсь, виновата – праздничный пирог ему довелось печь без меня, а ведь обещала помочь. Да уж, пока я соберусь что-либо сделать – наступит Второе Пришествие. И что же за день сегодня такой: сначала проспала до полудня, потом Алис обиделась, еще этот меченый, Хаос его забери!..

Общий зал постепенно наполнялся людьми. Я быстро взбежала на второй этаж к себе в комнату, зарылась в дорожную сумку. Где оно? Точно ведь было. Не могла же я его потерять. Вот! Нашла! Хрустальный фиал, в котором плещется янтарная жидкость. «Солнечный свет» – редкое вино из Южного Предела. Редкое и безумно дорогое, мне оно досталось совершенно случайно и почти даром. Я берегла его для Алика, наверно, не самый лучший сувенир для дракона. А хозяин таверны, я думаю, оценит – надо же отблагодарить человека за гостеприимство.

Господин Хок, к моему удивлению оказавшийся настоящим ценителем (не думала, что кто-то в глуши разбирается в коллекционных винах), действительно обрадовался подарку. Сначала не поверил, а потом чуть ли не целоваться полез, приговаривая: «Вот удружила, Госпожа Целительница, так удружила». Еле вывернувшись из его объятий, я присоединилась к остальным гостям в общем зале.

По правилу мирового свинства мое любимое место у очага оказалось занято, но, посмотрев на мое расстроенное лицо, мужчина галантно уступил место даме. Я забралась на кресло с ногами – сколько бы ни бились надо мной няньки и воспитатели, никак не могу избавиться от этой вредной привычки. В детстве я часто также устраивалась на маленьком диване у камина, словно это было мое гнездо, и часами смотрела на горящий очаг или зажженную свечу.

Я люблю огонь. Есть что-то притягивающее в пляске языков пламени, в завораживающем танце света и тени. Что-то внушающее покой, скорей всего, ложно, ибо я никогда не забываю, что огонь, по сути, – стихия разрушения. Наверное, в этом все дело – меня, рожденную беречь и сохранять, притягивает моя противоположность.

Алис, важно шествовавшая мимо моего кресла, обернулась, задумчиво взглянула на меня зелеными фонарями глаз. Сердито, нетерпеливо махнув хвостом, вскочила мне на колени – «на сегодня я тебя прощаю, хозяйка, но в следующий раз…». Я благодарно провела рукой по гладкой шерстке.

Пляска огня в очаге, тепло урчащей кошки на моих коленях, запах еловых веток, растекающийся по залу – все это подействовало на меня усыпляюще. Я не заметила, как голоса людей удалялись все дальше и дальше, пока почти совсем не стихли. Я пригрелась и задремала. Откуда-то в мой сон вкралась тихая напевная мелодия и слова:

Мне снится сон о далеких землях.

Мне снится сон о крылатых людях.

По капле в Вечность уходит время.

Я помню, что было. Я знаю, что будет.

Хаос, вечный, нетленный! Почему именно эта песня! Почему из сотен легенд и баллад неизвестный менестрель будто нарочно выбрал ту, что я невзлюбила с самого первого раза.

Мелодия неуловимо меняется: тихое апатичное повествование-воспоминание заканчивается, музыка начинает рваться ввысь, в небо. И голос, чистый, звонкий, вплетается в общую симфонию еще одной струной.

Его манит небо! Раскроет крылья

Птенец, рожденный на горной вершине.

Взлетит. Его сон обернется былью.

Он мчится с ветрами к Запретной долине.

Вот-вот, именно с этого все и начинается. Птенцы не слушаются старших, отправляются на поиски запретных долин, а потом...

«Держи его, Ланка! Держи!»

Я до сих пор иногда ощущаю ту пустоту в руке. Благодаря древней магии я смогла изменить настоящее, и Крис остался жив, но порой мне кажется, что он умер.

Он юный и дерзкий. Он любит свободу.

Но он попадется в коварные сети

Любви. И принцесса земного народа

Заставит его забыть небо и ветер.

Он все ей отдаст. Но она не поверит.

«Коль любишь меня, так решись на измену:

Открой вашей тайны заветные двери».

Птенец, ты готов заплатить эту цену?

Музыка тревожная, печальная, будто пытается предупредить, остановить, но понимает, что все старания напрасны. Завораживающая мелодия. Но смысл слов я не могу принять. Где это вы видели дракона, который настолько ослепнет от любви, что пойдет на поводу у какой-то принцессы? Да и не воюем мы с людьми. И никакой нет страшной тайны, что привела к нашей гибели, если бы стала известна миру.

А над землей уже плывут грозовые облака беды. Мелодия дрожит от ярости, ненависти, боли.

Погибнут Драконы, погибнут и люди.

Войны разгорается черное пламя.

Смиренно одни умоляли о чуде,

Другие же с копьями шли и мечами...

Жизнь мчится вперед, и мир ждут перемены.

Как странно порой нарисованы судьбы!

Драконы падут пред коварством измены.

Теперь будут править не Боги, а люди.

И снова музыка меняется: исчезают боль и ненависть войны, остается одна грусть о том, что уже не вернуть.

Порой невозможно все взять и исправить.

Уходят Драконы. Уходит их время.

Над домом твоим реет новое знамя.

Птенец, ты готов заплатить эту цену?

Они улетали, а ты оставался:

Уже не крылатый, еще не бескрылый.

Ты вслед тем смотрел, с кем навеки расстался.

Она не любила. Они не простили.

Легенда резко обрывается, будто рассказчик внезапно утратил интерес к своему повествованию.

Но утро настало. Мой кончился сон.

В рассветное небо взлетает дракон.

В зале раздались жидкие озадаченные хлопки: эта песня не пользуется успехом ни у людей, ни у драконов, хотя есть и те, кому она нравится. Моей сестре, например. Может быть, я просто чего-то не понимаю?

Менестреля, похоже, не смутило прохладное отношение почтенной публики к исполненному произведению. Девушка, а это оказалась она, мило улыбнулась, снова тронула струны кануна[3], лишь слегка подыгрывая себе, и начала разухабистую песенку про какого-то пана Кирилла, который только и делал, что «пиво пил, траву курил, девок в лес ночью водил». Новое произведение было встречено посетителями трактира на ура.

Публика радостно подхватывала простенькие куплеты, а я смотрела на менестреля. Девушка, даже девочка, она оказалась младше меня. Просторная одежда, расцвеченная яркими красными и желтыми цветами, оставляла открытыми хрупкие кисти рук и лицо. Большие таинственные цвета ночного неба глаза, коротко неровно стриженные черные волосы, в которые вплетены нити с полудрагоценными камнями. И необычный для здешних мест инструмент – канун. Девушка явно пришла из Восточного Предела.

Она с совершенно равнодушным видом тренькала струной и чуть хрипловатым голосом выдавала очередной куплет про неугомонного пана. Хотя раньше, когда она выводила легенду о драконах, ее голос звенел от едва сдерживаемых чувств, а глаза сияли неземным светом. И это было странно, ведь я не чувствовала в менестреле крови Древних.

Поздний вечер плавно, незаметно перетекал в ночь. За окном царил непроглядный мрак, казавшийся еще гуще благодаря множеству свеч, зажженных господином Хоком в честь праздника. От пылающего камина веяло домашним теплом и уютом.

Веселились люди. Девчата, нарядившиеся в праздничные платья и разноцветные ленты, строили глазки соседским парням, надеясь чуть позже продолжить гулянья отдельно от старших родичей. Соберется молодежь и пойдет всей гурьбой в ближайший лес катать Бабу-Зиму, бросаться снежками и обмениваться короткими, ничего не значащими поцелуями, от которых поутру растрескаются все губы (при таком-то морозе!). Счастливые, беззаботные, опьяневшие от выпитой медовухи и свободы.

На них с укоризной косились степенные матроны, хранительницы домашнего очага, осуждая и втайне вздыхая по ушедшей юности, завидуя тем, у кого еще все впереди. Суровые мужички с почерневшими от работы в шахтах лицами неторопливо, с толком и расстановкой рассуждали о хозяйстве, налогах, погоде, о женах и детях.

Жизнь продолжалась, бурлила, словно горный ручей, или неспешно разливалась равнинной рекой с тихими заводями, но я почему-то чувствовала себя позабытой ее течением. Будто все плывут вперед на корабле, а я сижу на берегу и смотрю им вслед. Чужая. Нет, не так. Ничья. Чувство оторванности от всех, которое иногда возникало и в Южном Храме, накатило особенно сильно здесь, вдали от дома, среди людей, острой почти физической болью отозвалось в груди. Я не намного старше парней и девчонок, что отправятся сегодня ночью в лес, но никому из них не придет в голову позвать с собой чуждую южанку – «Госпоже Целительнице» ведь не до детских шалостей. Госпожа. Я начинала ненавидеть это слово.

Хаос! Что-то я совсем расклеилась – неужели, Темная седмица так на меня подействовала? Сижу и бурчу, как старая, облезлая от времени ящерица. Встряхнись, Ланка, тебе всего двадцать, по меркам драконов ты практически ребенок. Бери пример с менестреля – девушку, похоже, совершенно не волнует, что она одна. Поет и поет себе про неугомонного пана (интересно и куда в него столько пива входит?!).

Кстати о пиве, меде и о том, что к ним прилагается. В животе недовольно заурчало – я вспомнила, что с утра ничего не ела (пару пирожков у Марии не в счет, я была слишком взволнована известием о меченом, и их бы и не хватило восстановить потраченный на лечение Диньки резерв).

От празднично накрытых столов доносился притягательный аромат домашней выпечки, мяса, иной снеди. Но вставать и куда-то идти было не охота. К тому же Алис пригрелась и задремала у меня на коленях, а будить капризную кошку – снова нарываться на ссору. Хотя все-таки придется: спина и рука уже ныли от неудобной позы, в которой я умудрилась уснуть.

Сначала аккуратно разогнула правую ногу, потом левую. Ой-ей! Тысячи иголочек впились в лодыжки – пора избавляться от привычки забираться на кресло с ногами. Дождавшись, пока пройдет онемение, я, немного шатаясь, перебралась к столу. Селяне подвинулись, уступая мне место, пару минут косились в мою сторону, но потом успокоились, и стихшие, было, разговоры возобновились с прежней силой.

Как много всего вкусненького! Аж глаза разбежались. Чего бы попробовать? Начну пожалуй с того миленького горячего супчика – куриный бульон отлично восстанавливает потраченные на плетение потоков силы.

– Госпожа Целительница?

Кажется, меня звали. Я подняла взгляд от тарелки, посмотрела на человека, усевшегося напротив. Дородный, немного заплывший жирком мужчина лет сорока – сорока пяти, в добротно сшитом костюме – «из самой столицы привезли». С обветренным, почерневшим лицом – в молодости тоже работы в шахтах не чурался. С задумчивым, немного плутоватым взглядом. Меня удостоил вниманием почтенный староста нашей деревни.

– Чего Вам, уважаемый?

Вопрос прозвучал грубее, чем мне хотелось, и не совсем внятно из-за набитого рта. Да и тема предстоящей беседы не вызывала у меня должного воодушевления. Я догадывалась, о чем пойдет речь – этот разговор мы уже начинали, и в прошлый раз мне успешно удалось отвертеться, сославшись на неотложные дела. Но спросить-то надо, хотя бы для порядка.

– Смотрю я на Вас, Госпожа Жрица, и дивлюсь – девица вы ладная, на лицо не дурная, фигурка тонковата, конечно, но это от жизни собачей, бродячей. Дык, чего ж мужика себе найти не можете?

Потрепанная шарманка завела знакомую песню. По деревенским меркам я уже старая дева, давно замуж пора – вот староста и усердствовал. Надеялся, что увлекусь каким-нибудь местным увальнем и осяду здесь. Своя жрица в деревне – большая удача. Одно дело – пришлая девица, которая исчезнет в любой момент, да и ждать от чужачки непонятно чего. Другое – собственная ведунья, хоть немного странная, но своя. Жрицы, они ведь тоже люди, родной дом защищать по всякому будут, а с ним и деревню в беде не оставят.