Текст книги "Фантастика 2005"

Автор книги: Алексей Пехов

Соавторы: Сергей Лукьяненко,Святослав Логинов,Евгений Лукин,Леонид Каганов,Сергей Чекмаев,Владимир Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 51 страниц)

86

Номер первый сыграла свадьбу с Номером тринадцатым. К тому времени все остальные были сьедены Мясорубкой, а Номеру тринадцатому удалось устоять дольше всех. Почему и как – никого не интересовало – главное, что он оказался лучшим.

Свадьба была не слишком пышной, о ней было обьявлено, несколько журналистов снимали саму процедуру, – процедура была совершенно неинтересна, просто жених и невеста поставили свои подписи под брачным контрактом, который предусматривал только одно – создание жизнеспособной новой особи. Тринадцатый впервые держал в руке авторучку, но он справился. Первая тоже не была знакома с этим прибором для оставления подписи и тоже справилась. Оба они были талантливы. В зале для церемоний было пыльно и пусто, потому что никаких церемоний здесь не проводилось уже много лет. Даже клерк успел постареть и забыть где лежат нужные дискеты.

После свадьбы жених с невестой удалились в брачную комнату. Там невеста разделась и приказала сделать то же самое жениху.

Тринадцатый осмотрел ее с любопытством, но без энтузиазма.

– Но, – сказал мальчик, – я уже слишком большой, чтобы раздеваться при женщинах.

Колеса Мясорубки все еще скрежетали у него в мозгу. Он еще вздрагивал от шорохов и слов, но держался с гордостью.

– Ты слушай, что тебе говорят.

– Теперь ты меня слушай, я в семье главный! – сказал Тринадцатый.

Первая отвесила ему оплеуху и тем на время погасила конфликт.

– Раздевайся, это твой долг.

Мальчик подчинился.

Нажимом кнопки она вызвала врача и врач произвел небольшую и почти безболезненную операцию на обоих новобрачных – взял нужный генетический материал. Оставалось только ждать.

– Сыграем в Трек, – предложила Певая.

– А ты меня научи, я люблю учиться, – ответил мальчик.

Процедура оплодотворения слегка затянулась; они успели сыграть три партии в Трек, причем две мальчик выиграл. Наконец вошел Дрейк, его лицо было радостным.

– Работает, – сказал он.

– Мы можем посмотреть?

– Да, конечно.

Первая накинула на мальчика халат, а сама, не одеваясь, а только вставив худые лапки в тапочки, пошла за Дрейком.

Они прошли несколько комнат, коридор, длинный коридор с металлическими дверьми во множестве вдоль стен; коридор освещался неизвестно откуда, здесь воздух светился так же, как он светится в подземных тоннеллях. Пройдя несколько процедур опознавания, вошли в нужную дверь. Оказались в лаборатории.

– Все прекрасно, – сказал Дрейк, – мы размножили уже триста копий. Можете посмотреть на одну из них.

Он настроил микроскоп и Первая вместе с мальчиком смотрели в трубку (микроскоп был с несколькими трубками). Смотрели на то, как начинает формироваться зародыш их ребенка. Делящиеся клетки были похожи на мыльные пузырьки в пене, с той только разницей, что мыльные пузырьки лопаются и исчезают, а тут они появляются и не лопаются.

– Мне кажется, я счастлив, – сказал мальчик совершенно серьено. Несерьезно он говорить не умел.

87

Орвелл собрал всех в небольшом зале, который был на первом этаже здания.

Он пригласил и двух роботов, но два робота удалились в уголок и стали молча играть в шахматы – молча, потому что они использовали радиоволны. Им не было дела до общих проблем, они понимали только приказы. У одного из роботов было сильно повреждено лицо, кажется у Второго. Что это с ним? – подумал Орвелл.

– Я собрал вас всех, – сказал он, – для того, чтобы понять, чтобы узнать, что же все таки с нами происходит. Что случилось? Почему мы, представители высшей и, может быть, единственной расы во Вселенной, почему мы уничтожаем друг друга? Может быть, это влияние этой ужасной планеты?

Он осекся, взглянув на роботов, пристально глядящих в глаза друг дуру. Они играют в шахматы. Игра в шахматы. Шахматные фигурки с лицами людей ходят по очереди и каждая норовит кого-то убить.

– Но мы ведь не шахматные фигурки? – продолжил он.

– Знаете что? – сказал Норман, ведь и на Земле мы тоже здорово уничтожали друг друга. Что же тут удивительного?

– Но ведь не настолько же, чтобы убивать вот так… Правильно, когда-то кого-то на Земле убивали, когда-то шли громадные войны, но теперь казнят только преступников, пусть даже не всегда осуждают их верно, но в основном преступников. Времена массовых убийств прошли. Больших войн не было уже полтора столетия, а мелкие почти не отражаются на численности населения. Уже полтора столетия на троны не сажают изуверов, уже полтора столетия никто не вырезает целые народы ради отвлеченных идей.

– Но ведь тысячи лет люди только и делали, что убивали друг друга, – сказал Норман. – Что значит по сравнению с этим сроком полтора столетия? От этого так просто не отмахнешься. Люди только и делали, что создавали машины, которые помогали им убивать друг друга. Если в сочетании слов «прогресс техники убийства» убрать последнее слово, то мало что изменится. А вообще-то, я думаю, что дело не в этом.

– А в чем?

– Дело в нас. В том, что мы все боевые машины – такие же боевые машины, как и эти роботы. Нас учили только одному – драться и убивать. Сейчас мы варимся в собственном соку и обречены вариться до скончания века. Вот поэтому каждый делает то, на что он единственно способен – убивает. Мы здесь как крысы в тесной бочке, которые сьедают друг друга не от голода, а от тесноты, от того, что у них слишком острые зубы. Нас ведь с молодых лет учили вести войну и мы вели ее не прекращая. Вот мы и не можем остановиться.

– Я человек, а не машина или крыса.

– Вы, капитан, – это другое дело. Но вы вообще немножко не от мира сего. А в этом мире есть вещи, которых вы не замечаете, потому что привыкли смотреть на звезды, а не на пыль под ногами. Каждая вторая погибшая экспедиция погибла тем же способом, что и наша.

– Это неправда.

– Правда. Я ведь наблюдатель, я знаю больше. Я могу перечислить десятки примеров. Вы не знаете об этом, потому что вам не следует знать. Например, последний полет в Северную Корону, где исчезли двадцать человек, а четырех успели спасти. Вы думаете, от чего они погибли?

– Они погибли в бою.

– Вот именно, в бою друг с другом. А четверых залечили до смерти в сумасшедшем доме, чтобы они не вздумали об этом рассказать. Ведь всех членов групп специально программируют на драку. Ребята, чем мы занимаемся в свободное время на Земле?

– Я тренируюсь, – сказал Орвелл.

– Я тоже, – сказала Кристи, – но я знаю, что Анжел любил драться насмерть, без правил. Он часто этим хвалился. Он дрался по нескольку раз в месяц, говорил, что для поддержания формы.

– А я, – сказал Морис, – я подрабатываю в ночных патрулях. Мне нравится охота за людьми, я не скрываю этого. Тех людей нужно отлавливать. Если не мы, то кто же?

– И что ты с ними делаешь? – спросил Норман.

– Я ломаю им шеи, они не заслуживают другого обращения.

– А ты?

– Я не собираюсь ни в чем признаваться, – сказал Штрауб. – А вот Икемура убил столько народу, что хватило бы заселить целый городок.

– А где он? – спросил Орвелл, – нас должно быть шестеро.

– Нет, пятеро, – сказал Штрауб.

– Да, здесь пятеро, а где Икемура?

– Насколько я понимаю, его убил Б2, – сказал Штрауб. – Я отдал ему такой приказ.

– Что значит «отдал такой приказ»? Робот не может подчиниться приказу нижестоящего и убить второго человека в экспедиции.

– А моему приказу он подчинился. Значит, у него были веские причины. Я изложу вам позже, даже в отпечатанном виде.

– Я хочу знать, я требую в конце концов! – сказал Орвелл. – Он мой друг.

Что вы с ним сделали?

– Я же сказал, его убил Б2, – ответил Штрауб.

Б2 отвлекся от шахматной партии.

– Первого помощника сьел кузнечик, – сказал робот. – Могу предоставить отчет о происшествии. Должен ли я сделать это сейчас?

Орвелл помолчал.

– Нет, не нужно сейчас, – наконец сказал он, – позже. Но нас осталось пятеро. Давайте попробуем не перебить друг друга совсем. Неужели это так сложно?

Неужели целой планеты мало для пяти человек?

Люди соглашались, кивали, смотрели в стороны и в душе каждый был согласен, но каждый понимал, что из этого ничего не получится. Ведь у каждого есть программы, и эти программы нельзя изменить. И если в них записана заповедь «убий», то все обречены, все, возможно, кроме последнего, кроме самого сильного или хитрого, кроме победителя. Это напоминает Мясорубку, которая устроена так, что не перемалывает последнюю жертву. Только здесь целая планета вместо узкой движущейся полосы. И нет мощных моторов, которые толкают тебя к гибели. Есть только маленькие моторы в сердце каждого и они успешно справляются с этой задачей.

А потом день закончился и наступила ночь.

88

Была примерно полночь. Норман вышел из дома с винтовкой. Кузнечик поднял голову.

– Привет, Кузя, – сказал Норман, – как жизнь?

Кузнечик услышал дружественную интонацию голоса и подумал, что он, пожалуй, не станет есть этого человека сейчас. Да и вообще, совершенно необязательно есть по два человека в день. Людей-то ведь не так уж много. И, к сожалению, они не размножаются. А если размножаются, то очень медленно. Вот если бы можно было их разводить в большом количестве – такая большая ферма, огражденная колючим заборчиком. Что может быть вкуснее человека. И еще самочку найти. Эх, и жизнь пошла – никакой радости. Но и горя мало. Надо экономить. Он был не голоден и в хорошем расположении духа. Если бы он был собакой, он бы повилял хвостом.

– Прощай, Кузя, – сказал Норман и выстрелил.

Голова кузнечика разлетелась в клочки.

На втором этаже кто-то зажег свет – это было видно по щели в ставне;

Норман подождал, но ставень не открылся.

– Теперь начнем, – сказал он сам себе.

Он вошел в дом. Потом поднялся на второй этаж и вошел в ту комнату, где был Морис.

– Извини меня за ногу, – сказал Морис.

– Ты извиняешься потому, что у меня винтовка в руке, или потому что совесть замучила?

– И по тому, и по другому, – сказал Морис, – я не мог поступить иначе. Не обижайся.

– Ну да. Ты знаешь, о чем я сейчас думал?

– Наверное, о том, что и остальные – женщина ведь одна. И она уже беременна. К сожалению, от капитана.

– Сейчас от капитана, а в следующий раз от кого-нибудь еще. Вопрос в том, кто станет этим «еще».

– Странно, почему это нас так волнует, ведь на Земле всем было все равно?

– На Земле все было просто: каждый знал, что может оставить потомство и оставлял его или не оставлял. Но здесь. Здесь должны проснуться древние инстинкты. Я читал древнюю мифологию. Раньше самым большим счастьем для человека было оставить потомство. А все остальное было не важным. Все это еще сидит в нас до сих пор. Просто это было скрыто цивилизацией. А теперь никакой цмивилизации нет. Нет даже племени. Есть только Мясорубка.

Он вставил в винтовку разрывной патрон. Морис пороследил это движение, но ничего не сказал.

– Так что же?

– Я думаю, что нам все же придется основать новое человечество здесь. Но кто будет основателем?

– Капитан. Его ребенок первый.

– Но для того, чтобы человечество выжило, детей должно быть много и они должны быть от разных отцов.

– Почему?

– Потому что я немного знаю генетику.

– Ну ведь нас все-таки четверо мужчин.

– Да, но Штрауб почти идиот, значит, мужчин только двое.

– Трое.

– Двое. Тебя я сейчас убью.

Морис рванулся к двери, но наткнулся на ствол.

– Ты же говорил, что не обижаешься?

– Не обижаюсь. Но и не позволяю себя обижать безнаказанно. Да и не в этом дело. Ты самый молодой из всех, ты сильнее меня, а значит, ты будешь меня оттеснять. Но сейчас у меня есть вот это (он он приподнял винтовку). А значит, я исправлю положение.

– Ты собираешься выстрелить мне в ногу?

– Я собираюсь тебя просто застрелить. Но в чем-то ты прав. Если хочешь, я могу сначала выстрелить тебе в ногу, потом в живот или в руку, так, чтобы ты не умер сразу.

– Но это же разрывные?

– Жаль. Тогда придется сделать иначе. Сейчас я отпущу тебя, можешь уходить. Я выпью чашку кофе, на это уйдет минуты три, а потом пойду за тобой.

– Но там кузнечик?

– Я его благополучно застрелил, не бойся. Я не хочу, чтобы ты повторил участь Самурая.

– Кто такой Самурай?

– Так называли нашего помощника капитана. Его сьел кузнечик. А ты думал, что робот его прикончил, да?

– Я не знаю кто кого прикончил. Ты позволишь мне уйти?

– Иди, но сначала проглоти вот это.

– Зачем?

– Мог бы не спрашивать, а догадаться. Я же не отпущу тебя просто так. Это радиомаяк. Глотай.

Радиомаяк был поменьше горошины размером. Он был похож на круглую таблетку.

– Где ты его взял?

– В моем арсенале есть много полезных вещей. Я ведь наблюдатель, а это совершенно особый статус. Никогда не знаешь что тебе понадобится и когда.

Быстро!

Морис проглотил и потянулся за чашкой кофе, чтобы запить. Отдернул руку.

Норман улыбнулся. – Я сказал, что кофе выпью сам.

– А теперь уходи. Будь уверен, я тебя не потеряю. Где бы ты ни спрятался.

– Дай мне хотя бы пять минут, – сказал Морис.

– Даю десять. Скажи спасибо.

– Спасибо.

– Громче!

– Спасибо.

И Морис ушел.

Норман отложил винтовку в сторону, вынул из кармана еще одну таблетку и положил ее на край стола. После этого погладил стрекозу на плече и послушал голос.

– Осталось девятнадцать минут четыре секунды, – сказала стрекоза.

Он спокойно допил кофе и прилег на кровать, еще теплую от недавнего присутствия живого человека.

Морис не сразу ушел. Вначале он зашел в ангар, где стоял разбитый Зонтик, покопался в его внутренностях и вытащил листок плотной фольги. Он вставил этот листок себе под рубашку, так, чтобы он экранировал радиоволны. Теперь маяк не будет звучать. Попробуй-ка найди меня в этой ночи. Посмотрим, советник, – подумал он, я сделал ошибку, мне не стоило оставлять тебя вживых. Еще один древний монгол говорил, что побежденный никогда не сможет быть другом и потому не брал пленных, убивал всех воинов, их жен и детей, стариков, разушал дома, вырезал скот и уничтожал плодородную землю. И вот теперь остались лишь пустыни в тех местах, где он прошел тысячелетие назал. А как много пыстынь на других континентах? Сколько же их было, таких безымянных монголов? Ладно, нечего раздумывать. Он побежал. Он бежал в зоне осени – там, где совсем недавно пробегал другой человек. Здесь было прохладно, а значит, нетрудно бежать.

Догога шла немного вгору. Здесь была настоящая, хотя и заброшенная дорога.

Когда-то здесь ездили машины, ходили люди, когда-то… А что теперь? Он бежал, а минуты шли. Девятнадцатая минута уже отщелкивала свой счет.

Странно, но он не слышал преследования. Странно и то, что он был совершенно уверен, что преследования не было. Как будто кто-то глубоко внутри него знал иной, настоящий сценарий событий. Что это? Он замер и почувствовал, как улетают секунды.

Почему я так жду, почему, неужели…

За несколько секунд до того, как это произошло, он все понял.

Взрыв был небольшим и куски его тела почти не разбросало. Завтра, когда люди придут на это место, они подумают, что он просто неосторожно подорвался на мине. Они будут ломать голову, гадая, что это за мина была и зачем понесло его сюда ночью. В конце понцов они сойдутся на какой-нибудь версии и успокоятся.

Но они не узнают правды. Голова вместе с частью туловища осталось целой и руки еще несколько раз успели сжаться, цепляясь пальцами за пожухлую траву. Глаза медленно стекленели, глядя в небо. В небе, на фоне чернильной черноты близкого космоса проплывали светлые, будто подвеченные внутренним светом фигуры – вот эта похожа на лицо его матери – лицо, которое он давно забыл. Лицо плачет.

В это же время вторая таблетка взорвалась в той комнате, откуда вышел Норман.

– Вот теперь, – сказал Норман, – теперь с тобой покончено, мой милый создатель человечества. И без тебя создатели найдутся. Неужели ты думал, что я, старый человек, с больной ногой, буду бегать за тобой по пересеченной местности? Ты слишком много о себе мнил.

89

После того, как брачная ночь закончилась, Первая отправила своего малолетнего мужа доучиваться по ускоренному курсу, а сама, полежав, отдохнув, подумав о перспективах отправилась к скульптору создавать свой собственный каменный образ. Фигура требовалась в качестве памятника, который будет стоять на центральной площади, там, где обычно производятся казни, и будет символизировать матерь нового человечества. Культ богоматери к началу двадцать второго выдохся совершенно и людям определенно требуется замена. Ведь людям обязательно нужно кого-то обожествлять. Собственных матерей мало кто почитет, следовательно, пусть почитают одну, общую. Так думала Первая. Конечно, она могла бы прибегнуть к услугам электронного скульптора, который бы изваял точное ее изображение и даже придал бы этому изображению небходимую величественность или любое другое несуществующее качество, но настоящие живые скульпторы, которые все еще водились на Земле (и были чем-то вроде волхвов), жили лишь потому, что в их услугах нуждались, они были чем-то особенным. Они умели создавать такие фигуры, в которых выражалось невыразимое, обретало вещественность невещественное, становилось ясным глубокое и громадное спресовывалось до той степени, при которой оно доступно обозрению, но все равно оставалось громадным.

Одна из вещей, не объясненных пока наукой – если поставить рядом работу настоящего скульптора и работу идеального электронгого копировщика (две фигуры не будут отличаться даже на десяток атомных слоев) то люди будут выбирать из двух фигур настоящую: они будут останавливаться перед ней и смотреть как на чудо, а на электронную только взглянут и, возможно, удивятся схожести. Поэтому все лучшие и самые дорогие фигуры изготавливались живыми скульпторами.

Итак, Первая позировала скльптору. Она позировала уже около получаса, а скульптор только размечал кусок мрамора.

– Вы не можете быстрее? – спросила она.

Сейчас она уже легко разговаривала без шлема; она выучилась земному языку за несколько дней. Она даже узнала, что на Земле есть несколько языков и собиралась изучить их все.

– Нет.

– Я бы справилась с этим лучше вас, мне кажется.

– Тогда берите и справляйтесь.

Она замолчала, прождала еще минут десять и попросила сделать перерыв.

Скульптор был совершенно несовременен. Он работал теми же древними методами, что, наверно, использовал еще Фидий или Пракситель. Есть вещи, которые не меняются даже на такой изменчивой Земле.

В перерыве она связалась с генетиком и спросила его о том, как создается человек новой расы. Эксперимент проходил замечательно. Глаза Дрейка сияли, а его голос был даже более эмоционален, чем нужно. Странные люди эти ученые, – подумала Первая, – умные, полезные, но странные. Ничего, когда будет у нас новое человечество, тогда мы таких уберем. Нужно следить за чистотой расы, нужно выпалывать сорняки. Нельзя так много эмоций в таком важном деле.

– Расскажите поспокойнее, – попросила она. – Что такого случилось?

– Случилось, это прекрасно, это потрясающе, это… Такая комбинация…

– Так все-таки, что же?

– Невероятная удача, гены скомбинировались невероятно удачным способом.

Результат превышает все наши ожидания. Способности нового существа даже трудно вообразить!

– Ну с вашим-то воображением нетрудно.

– Это будет не просто новое, это будет сверхновое существо!

После сеанса у скульптора матерь нового человечества снималась в порнофильме. Она хотела запечатлеть свой реальный образ во всех деталях.(Фильм был снят и показан уже на следующий день; среди молодежи сразу появилась мода на девушек исключительно худых и с невыраженными половыми признаками, на лысых, к тому же.)

Эту ночь она провела даже не подключаясь к аппарату электрического наслаждения – настолько велико было ее наслаждение удачно идущим экспериментом.

Но следующий день оказался не таким счастливым. В шесть часов утра снова позвонил Дрейк.

– Что? – спросила она, внутренне слегка напрягшись. Что-то подсказало ей плохую новость прежде чем прозвучали слова.

– Не очень хорошие новости.

– Эмбрион погиб?

– Не в том дело, эмбрион развивается и, скорее всего, он будет жить. Но он будет неспособен к размножению.

– Это почему же?

– Он не имеет пола.

– Простите, но это чушь, – сказала Первая, – невозможно не иметь пола.

Есть икс-хромосомы и есть игрек-хромосомы, поэтому есть мужской пол и есть женский пол. Третьего не дано.

– У него зет-хромосомы, – понуро сказал Дрейк.

– А что, если мы уничтожим это создание и попробуем повторить брачную ночь?

Сколько копий вы сделали? Триста? Надеюсь, нам не придется сажать эмбриончиков в малюсенькую Мясорубку? – мило пошутила она.

– Вы никогда больше не получите столько совершенного организма.

Вероятность этого равна нулю. Не поможет даже миллион брачных ночей. Вы станете матерью нового человечества, но оно не будет так уж разительно отличаться от старого.

– Нет, так не пойдет, – сказала Первая. – Я уже снялась в фильме и сегодня фильм будут смотреть все. Вы обязаны что-то сделать.

– Но что же?

– Тогда будет так, – сказала Первая, – я все-таки умнее вас, поэтому я предлагаю свой вариант.

– Никакой вариант невозможен. Мы можем сделать любое количество копий – сто, тысячу, миллиард, но все равно они погибнут от старости чераз какую-нибудь сотню лет.

– Я предлагаю не это, – сказала Первая, – мы будем прививать его людям.

– Как это прививать?

– Так же, как прививают яблони. Ведь культурная яблоня тоже неспособна к размножению, а она существует уже тысячи лет. Когда дикая яблонька подрастает, ей прививают культурный побег и она становится настоящей сортовой яблоней. Тоже самое можно делать и с людьми.

– Об этом стоит подумать, – сказал генетик.