355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Пехов » Фантастика 2005 » Текст книги (страница 37)
Фантастика 2005
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 21:29

Текст книги "Фантастика 2005"


Автор книги: Алексей Пехов


Соавторы: Сергей Лукьяненко,Святослав Логинов,Евгений Лукин,Леонид Каганов,Сергей Чекмаев,Владимир Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 51 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

МУЗЫКА


72

Генерал Швассман выздоравливал недолго, но мучительно. Особенно его волновало то, что кожа лица, после заживления ранок, становилась неровной и бугристой – будто кожа человека, переболевшего оспой, человека, изображенного на древних рисунках. Врачи предложили ему очень болезненную операцию по пересадке кожи лица и он согласился – ведь человек, претендующий на роль вождя, должен выглядеть идеально. Он мог принимать болеутоляющее, но не делал этого – не потому, что хотел казаться стойким, а потому, что народ должен видеть стойкость вождя и воодушевляться ею. Особенно сильно он страдал по ночам, ведь он не мог спать, а вся жизнь в лечебнице, расчитанная на людей обыкновенных, с наступлением ночи замирала. Генерал Швассман лежал, смотрел в потолок и думал.

За первую ночь он успел передумать все полезные мысли, и теперь в голову лезли одни бесполезные. Швассман огорчался, ведь обдумывание бесполезного означает потерю бесценного времени его бесценной для общества жизни.

Рядом, на соседней койке, ближе к окну, лежал другой человек, который выздоравливал и дольше и мучительнее Швассмана – дежурный педагог из инкубатора.

Его, к сожалению, не казнили сразу – и народ ушел с площади не вполне удовлетворенный. Педагога не удалось казнить по причине небольшой ошибки: его просто сочли мертвым. А позже, когда он начал стонать и шевелиться, зрители уже разошлись и собирать их снова было бы неудобно. Да и кому интересно смотреть на казнь полутрупа? Другое дело – неделю или две спустя, когда педагог вполне прийдет в себя и снова почувствует вкус к жизни. А пока – пусть выздоравливает.

Педагог тоже не спал ночами и тоже размышлял. Но, в отличие от Швассмана, он любил размышлять вслух и генерал порой неволько втягивался в его разговоры, отстаивая свою правду. Генерал прекрасно знал, что единственной правды не бывает, у каждого правда своя, знал, что рано или поздно одна из правд подминает другие и перекусывает горло каждой чужой правде. Тогда она становится не только правдой, но и правилом. А еще педагог слушал музыку. Наверное, что-то повредилось в его мозгу. Музыка была старинной – той поры, когда даже компьютеров не было. Тогда музыка сочинялась и исполнялась вручную на так называемых музыкальных инструментах. Музыка, которую слушал педагог, была столь сложной и неясной, что генерал Швассман прислушивался к ней, как к некоему коду, пытясь его разгадать. Музыка лились как тонкая струйка воды, иногда вибрировала, иногда дрожала или колебалась, иногда прерывалалась, иногда повторяла самое себя и самое себя поддерживала совершенно неожиданным и почти невообразимым кружением. Слушая эти тихие ночные звуки, генерал Швассман думал о том, насколько несчастными были те люди, которые могли создать такую музыку – ведь даже он, надежда человечества, лучший генетический экземпляр, неподверженный никаким эмоциональным бурям, – даже он ощущал себя несчастным, слушая эту музыку. Он закрывал глаза и видел себя потерянным, маленьким, без всякой надежды на то, что кто-нибудь когда-нибудь найдет его. Вы говорите, что крик обезьяны печален? – а слышали ли вы плач ребенка брошенного на дороге?

Плач брошенного ребенка – Эти строки о ребенке и крике обезьяны генерал Швассман помнил из спецкурса по древней культуре. Строки приводились как пример глупости и бездоказательности, пример алогичности суждений древних мудрецов. Ведь, человек, который произнес их, считался мудрецом в свое время. Кем и зачем я заброшен сюда и почему брошен? – но он открывал глаза и понимал, что это всего лишь музыка, всего лишь музыка, которая как галлюциноген мешает рассудку быть самим собой. После третьей ночи он приказал, чтобы в палате больше не было музыки. И музыка исчезла. Но вместо нее начались долгие беседы, в которых каждый говорил не столько с собеседником, сколько с самим собой. И это было не менее печально, чем музыка – вы говорите, что крик обезьяны печален – а слышали ли вы?…

Педагог включал свет по ночам и читал книги. Иногда Швассман поворачивал голову и смотрел на его лицо – лицо человека, открывшего для себя великие миры.

Однажды Швассман не выдержал и спросил:

– Неужели ты нашел что-то интересное для себя в этих книгах? Ты ведь прошел полный курс научной подготовки.

– Это удивительно, – сказал педагог, – ведь оказывается раньше педагогика была наукой об обучении детей.

– Конечно, – ответил Швассман, – ведь раньше не было скоростного всеобщего обучения. Тогда каждого приходилось учить в отдельности, затрачивая на это невероятный труд. И все равно результаты были мизерны. И никакой гарантии.

Поэтому педагогика и была наукой. И даже искусством. Но я не понимаю, что в этом необычного.

– Я читаю, – говорил педагог, – читаю разные воспитательные системы. И нахожу, что все они разные. Но несмотря на разницу, лучшие из них учат одному и тому же.

– Чему же они учат?

– Чувстовать и чувствам.

– Да, – сказал Швассман, – в этом и был основной недостаток прошлых веков.

Чувства – это остатки инстинктов, доставшиеся нам от предков. Только освободившись от чувств человек стал человеком разумным. Взгляни на наше общество, я не говорю, что оно идеально, но оно достаточно близко к идеальному, а что было раньше? – человек даже не знал чего он хочет: «Смело мы в бой пойдем и как один умрем в борьбе за это» – процитировал Швассман, – но за что за «это»? Они даже не знали за что собираются умирать. И не понимали, что если умрут все как один, то это означает поражение, а не победу. А сейчас каждый понимает, за что ему приходится умереть.

– Мне не хочется умирать, – сказал педагог, – раньше было все равно, а теперь совсем не хочется. И я убил за свою карьеру четырнадцать детей. Четверо из них тоже не хотели умирать. Я думаю, имел ли я на это право. Я думаю, наш мир стал слишком жесток, слишком.

– Неправда, мир всегда был жесток, всегда одни поедали других, это закон жизни, если бы не это, то человечество бы никогда не появилось на земле.

– И все же я думаю, имел ли я право?

– Где это ты прочел такую глупость?

– Вот, все здесь же, в этой книге. Тут говорится, что жил когда-то педагог, у которого было примерно двести учеников. Ученики оказались не той национальности, то есть, генетически не подошли. Когда учеников отправили на сожжение, то педагог добровольно пошел вместе с ними. А ведь это болезненная смерть.

– Тогда зачем он это сделал?

– Он хотел защитить их или хотя бы остаться вместе с ними до конца.

Оказывается, раньше педагоги не убивали детей.

– Возможно, – сказал Швассман, а наутро приказал перевести педагога в другую палату.

Эти разговоры вызывали у него тошноту.

Но следующей ночью он встал, включил лампу и и стал читать книгу, оставшуюся после педагога. Он открыл главу, которая называлась «лучшая в мире, качественная новая система педагогики» и прочел: «Основной целью нашей лучшей в мире, качественно новой системы педагогики является воспитание в ребенке беспощадной классовой ненависти к эксплуатарорам». Ненависти – а еще говорят, что это наш мир жесток.


73

Прошло еще несколько дней и он почувствовал себя совсем хорошо. Ночные беседы стали забываться и сейчас Швассману казалось, что это не он, а кто-то другой, намного худший экземпляр, подслушивал музыку, подглядывал в книгу, поддрерживал разлагающий волю разговор. Он попросил поставить в палату игровой компьютер и стал ночь напролет играть с интеллектуально взбуждающие игры. Он вызвал своего личного генетика и сообщил о странном всплеске чувств. Генетик сказал, что он учтет эту информацию в последующих разработках.

Игровой компьютер быстро надоел и Швассман снова лежал ночами, думая о ненужном и снова слышал ту же музыку – музыка запечатлелась в его мозгу и не прекращала свое кружение. Почему-то он был уверен, что так кружатся осенние листья лунной ночью, хотя он никогда не видел настоящих осенних листьев и никогда невыходил из дому лунными ночами – музыка кружилась.

Однажды ему позвонили и передали сообщение, что над Антарктидой (которая, кстати, к началу двадцать второго была полностью согрета) сбито пилотируемое летающее блюдце. Генерал сразу воспрянул духом.

– Когда? – спросил он.

– Позавчера.

– Почему не доложили сразу?

– Вы были не в нужной форме.

Швассман понял, что биотоки его мозга постоянно считываются. Ему стало стыдно за свои музыкальные кружения, но он быстро подавил стыд, как ненужную эмоцию. Так тебе и надо, не станешь в другой раз интересоваться черт знает чем!

– Зато теперь я в форме. Говорите. Удалось ли взять существ?

– Существо. Оно было одно. Нам удалось его спасти и оно пока живо. Мы налаживаем контакт.

– Неужели это так сложно?

– Оказалось сложно. Наши дешифраторы легко переводят отдельные слова, но смысл слишком неотчетлив.

– Оно агрессивно?

– Нет, оно только обороняется и боится иголок. Наверное, смотрело передачу о игловой казни.

– Тогда давайте его сюда. Я сам с ним поговорю.

– А стоит ли?

– С каких пор это стало позволено обсуждать приказы? Конец связи.

Спустя два часа существо ввезли в палату. Оно было пристегнуто к креслу множеством цепочек и совершенно раздето. Швассман попытался определить на глаз имеет ли он дело с самкой или с самцом, но не сумел. На голове существа был легкий прозрачный шлем – на таких шлемах монтируются дешифраторы. Когда существо начнет передавать информацию, информация будет преобразована в слова и фразы.

Существо было очень худым и Швассман вспомнил, что у него нет системы пищеварения. Тогда за счет чего же оно живет?

– Здравствуй, – сказал Швассман.

– Здравствуй.

– Ты хорошо понимаешь мои слова?

– Я хорошо понимаю.

– Наши медики обследовали тебя, не нарушая твоей целостности. Это большая честь, заметь.

– Они сделали так потмоу, что имеют только один экземпляр, – ответило существо. – Они хотят вначале проследить за моим поведением, а только после этого меня разрезать.

– Ты довольно собразительный.

– Я женщина, – ответила существо, – поэтому называй меня существительными и прилагательными женского рода, так будет правильнее. И я гораздо сообразительнее, чем ты можешь себе представить. Моя раса ушла от твоей на тысячи лет вперед.

Генерал Швассман заинтересовался. Дело в том, что сбоку в прозрачный шлем был вмонтировал детектор лжи – и как только существо начинало лгать, детектор об этом сообщал. Сейчас горела светло-зеленая лампочка – это означало, что существо говорит правду. Если это действительно высшая раса, то существо можно использовать для беспримерного генетического эксперимента.

– Ты можешь объяснить или доказать свои слова? – спросил Швассман. – Откуда ты прилетела?

– Я родилась в пространстве, как и мои родители. Но мои далекие предки были жителями…

– Конечно жителями Бэты, – угадал Швассман, который был очень умен, – конечно жителями Бэты, ведь больше не обнаружено ни одной планеты со следами цивилизации. Правильно?

Существо согласилось.

– Я начинаю что-то понимать, – продолжал Швассман, – ведь мы читали ваши древние тексты. После того, как ваша раса начала вымирать, были попытки спасти лучших ее представителей. Вы и есть эти представители, не так ли?

– Это так. Мы ушли в пространство, чтобы не погибнуть.

– И сколько времени вы кружите у нашей Земли?

– Примерно четыре с половинй столетия.

– Зачем?

– Земля – единственная планета, на которой мы смогли бы жить.

– Тогда в чем же дело? – сказал Швассман. – У меня есть прекрасная идея для сотрудничества. Кстати, чем ты питаешься? Я не хочу, чтобы ты умерла раньше времени.

У него действительно родилась прекрасная идея.


74

Отважный4 покинул пределы Солнечной Системы и висел в пустоте. Елена не могла совершись скачок по трем причинам: во-первых, она просто не умела делать это хорошо и боялась за жизнь девочки; во-вторых, им просто некуда было прыгать; в-третьих, исчез капитан и вместе с ним исчез реликтовый меч. Елена была уверена, что капитан сейчас на корабле и ждет случая, чтобы повернуть дело в свою пользу. Двое оставшихся челнов экипажа до сих пор лежали в коконах, связанные. На Отважном4 не было внутренних систем слежения, поэтому Елена не могла определить, где скрывается враг. А враг мог быть везде.

Почти двое суток она не расставалась с девочкой, разговаривала с ней, иногда поражаясь совсем не детской глубине ее суждений. Каждые четыре часа она включала общие системы связи и предлагала капитану начать переговоры. Капитан не отвечал. Но на третьи сутки Елена обнаружила, что двое, остававшихся в коконах, мертвы. Они были просто задушены – у капитана не было другого оружия, кроме реликтового меча и собственных пальцев. Она слегка всплакнула над одним из двоих и выстрелила капсулы в пространство.

– Почему ты отдала ему меч? – спросила маленькая Кристи.

– Я не отдавала, глупенькая, – ответила Елена, – я просто оставила его где-то, даже не помню где. Он ведь совершенно бесполезен в моих руках. И вообще у меня есть такая привычка – бросать вещи где попало и как попало. У меня всегда все теряется.

– Тогда почему ты думаешь, что меч у него?

– Он бы не пропустил такой возможности.

Елена с девочкой не выходили из каюты, в которую она собрала все движимое оружие, бывшее на корабле. Конечно, в умелых руках оружием может стать любая палка, но что такое палка против современной винтовки, которая сама наводится на цель?

На пятый день она обнаружила, что дверь в каюту заперта снаружи.

– Что теперь будет? – спросила маленькая Кристи.

– Да ничего страшного, мы ведь все равно не собирались выходить отсюда.

– А как же еда?

– У нас есть немного.

– А потом? Потом ты меня сьешь?

– Как я могу тебя сьесть? – удивилась Елена. – Я даже подумать о таком не могу!

– Напрасно. Ведь этот выход более правильный. Гораздо лучше, если умрет один человек, чем если умрут двое.

– Кто тебе такого наговорил?

– Но это же элементарная стратегия выживания! – сказала маленькая Кристи, – мы уже проходили курс стратегий выживания и эта была одна из самых простых.

Чтобы не умирать двоим, должен умереть один.

– А кто был автором курса? – спросила Елена.

– Генерал Швассман. Он лучше всех в этом разбирается.

– Тогда слушай меня. Забудь об этом, забудь о всех своих людоедских стратегиях. Есть совсем другое правило: лучше умереть самому, чем причинить зло своему другу. Швассман слишком глуп, чтобы додуматься до такой стратегии.

А мы ведь с тобой друзья.

– Что-то правильное в твоих словах есть, – сказала маленькая Кристи, – я об этом подумаю. Если ты не сьешь меня, конечно.

Через несколько дней голод стал непереносим.

– Что он хочет? – спросила Кристи.

– Наверное, он хочет разрушить Землю.

– Тогда почему он этого не делает? Ведь Земля там – она махнула ручкой в сторону прозрачного лоскутка стены.

– Я не знаю. Может быть, он хочет чего-нибудь другого?

Капитана Отважного4 звали Аца. Он был довольно опытным пилотом и довольно опытным воином. На его счету уже было больше десятка успешных операций. Родители Аца (которых он совершенно не помнил) сами были пилотами и вполне сознательно выбрали для ребенка его будущую карьеру. Аца был рожден боевым пилотом. В его программах было: презрение к смерти, скомпенсированное стремлением к личной безопасности во имя высоких целей.

Первое, базовое – презрение к смерти.

Второе, особо прочное – стремление к личной безопасности.

Третье, смысловое – служение высоким целям, все равно каким.

Такая программа позволяла подставлять любую нужную в данный момент высокую цель – это делало Ацу просто незаменимым в качестве фанатика, фанатика чего угодно. Но такая программа была довольно сложна и потому легко провреждалась при сотрясении. Всю жизнь Аца был вынужден носить защитные шлемы. Он снимал шлем только в совершенно безопасных ситуациях. И вот теперь он получил сильнейший удар по голове.

Когда он очнулся после удара, то вначале не мог понять смысл произошедшего.

Он помнил, что был послан с опасным заданием уничтожить корабль-разведчик Отважный3; помнил, что после того, как планы разрушились, он собирался взорвать Землю; помнил, что его ударили по голове и даже знал кто это сделал – но он не помнил ни одной высокой цели, во имя которой ему следовало бы действовать. Его программа отказывалась работать. Он чувствовал себя как улитка без раковины.

Он не умел жить без высоких целей. Он украл реликтовый меч, брошенный случайно, но украл его не для чего-то, а просто так. Потом он бродил по кораблю, движимый стремлением к личной безопасности и, из этого же стремления, не отвечал на регулярные вызовы. Он задушил двоих связанных мужчин, тоже ради своей безопасности, и ему неловко было делать это, потому что связанные называли его по имени и молили о пощаде.Однажды ночью его осенило и он запер снаружи дверь той каюты, в которой была опасность. Теперь ему стало легче. Но высоких целей все равно не было, и он продолжал тихо страдать. Он гулял ночами по тихим, прохладным, темным коридорам корабля и слегка подвывал от тоски. Как можно передать тоску человека, лишенного высокой цели? От тоски он разбивал все мелкие предметы, которые попадали ему под руку.

Тоска и скука заставляла его делать такие вещи, о которых он и помыслить не мог раньше. Например, он попросил электронный мозг обучить его игре в шахматы.

Электронный мозг попробовал, но неудачно. Шахматы оказались слишком сложной игрой. Он попробовал перечитать Кодекс Военного Пилотирования, но уже на второй странице почувствовал, что сходит с ума. Буквы Кодекса начинали менять очертания, превращаясь в буквы неведомого шрифта. Он испугался так, будто увидел змею и, испугавшись, выбросил Кодекс в инсинератор (так называлось устройство-уничтожитель). Однажды Аца увидел на столе книгу и очень удивился, потому что книга была старой и, похоже, редкостной. Еще он удивился потому, что на корабле не было никаких книжек, кроме злощастного Кодекса. Их просто не могло здесь быть. Книга была страниц в сто толщиной. У кого хватит упорства прочесть такую толстую книгу? И откуда она взялась? После происшествия с Кодексом он уже побаивался книг – он уже начал побаиваться многих вещей, прекрасно понимая, что в действие вступила вторая его программа, программа самообороны; прекрасно понимая, что вторая программа тоже повреждена.

Он осторожно приблизился и попробовал прочесть название. Ему не удалось сделать это сразу, потому что название было написанно нестандартным шрифтом.

Книга, да еще и с нестандартным шрифтом? Он открыл книгу наугад и стал разбирать слова. Слова зазвучали как колокол.

А ветра не было совсем, но мой корабль летел.При свете молний и луне вздохнули мертвецы.

Они задвигались, вздохнув, потом приподнялись, и их не двигались зрачки, и было страшно как во сне при виде вставших тел.

Ему потребовалось минут двадцать, чтобы разобрать несколько строк и еще минут двадцать, чтобы прийти в себя.

Что за чепуха? – подумал он. – Мертвые тела не могут оживать. И он открыл первые страницы книги.

Время остановилось. Пространство свернулось, как свиток. Звезды погасли. Он читал, совершенно не понимая значений многих слов и подставляя вместо них свои собственные значения. Это была сказка. Сказки когда-то рассказывали детям.

Нет, это не совсем сказка. Аца читал о том, как старый моряк был спасен альбатросом из холодных морей у южного полюса, о том, как старый моряк убил альбатроса, о том, как один за другим стали умирать члены команды корабля, о том, как старый моряк остался один, о том как стала гнить вода в море, о том, как плыл корабль, неподгоняемый ветром, о том, как стали подниматься мертвецы и, ни слова не говоря, приниматься за свою прежнюю работу, о том, как страшно старый моряк пожалел о том, что он жив.

Аца оторвался от книги и спросил стрекозу о времени. Время все еще стояло.

«Полночь» – ответила стрекоза.

– Где мои друзья? – спросил Аца.

«Полночь» – ответила стрекоза.

– Зачем я убил их?

«Полночь» – ответила стрекоза.

– Что со мной пролисходит? – спросил он.

«Полночь» – ответила стрекоза.

– За что со мной сделали это?

«Полночь» – ответила стрекоза.

Она могла отвечать только на вопросы о времени.

Аца пошел к страшной каюте, к той, где еще оставались люди, к той, где хранилось оружие. Оглянувшись, он увидел, как за тем столом, где только что сидел он, уже сидят два его мертвых товарища, одетых в серые комбинезоны. Один из них посмотрел на Аца, но его зрачки не двигались. Аца отпер дверь в страшную каюту и постоял, ожидая выстрелов. Выстрелов не последовало. Тогда он прошел по коридору в обратную сторону, прошел мимо двух молчаливых мертвецов, сидящих за столом и проводивших его синхронными поворотами голов, ушел, настроил нужную систему, лег в капсулу и приказал ей закрыться. Потом он закрыл глаза и увидел перед глазами нечто яркое, но не успел понять, что именно он видит. Машина выстрелила капсулу в пространство. Полночь.

– Зачем он это сделал? – спросила маленькая Кристи.

Она стояла, держась пальцами за край стола и пытаясь посмотреть, что на этом столе лежит. Елена взяла ее на руки. На столе лежала книга.

– Не спрашивай, откуда я знаю?

– Ты большая, ты должна знать.

Минут пять назад они вышли из каюты и теперь стояли у стола, в центральном зале. Теперь было не страшно. Страшно было тогда, когда страшный человек отпер дверь и стоял за ней, не решаясь войти. Два стула были повернуты так, что, казалось, еще недавно кто-то сидел за столом. Воздух еще был согрет недавним присутствием человека. На столе лежала книга. Книга называлась «Кодекс военного пилотирования» и содержала только бюрократическую чушь, которую заставляли учить каждого пилота. Большая часть стены была прозрачна и они видели, как удаляется сквозь звездное пространство капсула с телом того, который еще недавно был человеком. Капсула медленно и равномерно вращалась – яркая, светящаяся, похожая на драгоценный камень на усыпанном звездами бархате.

– Он всегда хотел себе необычной смерти, – сказала Елена. – А сейчас, я думаю, он просто сошел с ума. Я ведь ударила его по голове прутом, а у него были очень сложные программы. Он всегда берег свою голову. Когда программы разрушились, он стал вести себя неадекватно.

– А что такое «неадекватно»? – спросила маленькая Кристи.

– Да какая разница. Главное то, что он умер и, несмотря на все, мне его жаль. Что мне делать теперь?

– Тогда давай я научу тебя плакать, – сказала маленькая Кристи, – я умею, у тебя тоже получится.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю