355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Пехов » Фантастика 2005 » Текст книги (страница 18)
Фантастика 2005
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 21:29

Текст книги "Фантастика 2005"


Автор книги: Алексей Пехов


Соавторы: Сергей Лукьяненко,Святослав Логинов,Евгений Лукин,Леонид Каганов,Сергей Чекмаев,Владимир Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 51 страниц)

– Мы так не договаривались.

– Как же. Я с самого начала поставил на стол эту коробочку. И ты проиграл.

Кажется, низкий понял, что ему не удастся уйти.

– Он мой брат, – сказала женщина. – Могу я что-то сделать для него?

– Если ты имеешь ввиду деньги, то нет. Мы ведь играли не на деньги. Но мне нравится твое тело. Я хочу сегодняшнюю ночь, и хочу делать с тобой этой ночью все, что мне вздумается.

– Я согласна, – сказала женщина. Если ты отпустишь его.

– Я отпускаю тебя, – сказал Икемура, – по просьбе дамы. Между прочим, по очень глупой просьбе – ты ведь все равно не найдешь тридцати тысяч до утра. И я забираю твою сестру. Я ухожу, а вы можете играть по мелочи.

Он взял женщину под руку и вышел из комнаты. Пройдя несколько шагов по коридору, он остановился.

– Как, – спросила женщина, – мы идем к тебе?

– Сейчас выйди и подожди меня у наружной двери.

– Зачем?

– Я приказал, а ты подчиняйся.

Женщина дернула хвостом волос и пошла, цокая каблучками.

Икемура стал ждать. Все люди одинаковы. Это произойдет сейчас или через минуту. Он стал на безопасном расстоянии от комнаты; даже если бы дверь открылась, его бы не задело вспышкой.

В комнате остались двое.

– Да, сказал высокий, – веселенький сегодня выдался вечер. А как он тебя ударил.

– Это боевой прием, – сказал низкий. Это наверняка секретный прием со знаком. Такому не учат никого, кроме членов групп. Правда есть еще эти, черные, ты знаешь, со стеклянными глазами – но их ведь всегда легко отличить от нормальных людей. И им здесь нечего делать.

– Но если он член группы, то что он делал здесь? Неужели ему мало своих развлечений?

– Да черт его знает. А как он сказал…

– Что сказал?

– Он увел твою сестру.

– С ней ничего не случится. И потом – она ведь и вправду стерва, пусть поиграет.

– Вот эти слова, я боюсь их повторять.

– Да наплевать, – сказал низкий, – значит, это в самом деле не боевая краска, он это знал. Краска никогда не выполнит эту команду.

– Ты уверен?

– Уверен, – сказал низкий. – Слушай: Огненный шторм!

Видеокраска взорвалась огнем и через несколько секунд от двух стоявших в комнате людей, от мягких стульев, от зеленого сукна и от колоды карт остался только пепел. Догорал, дымя и выплевывая язычки пламени, перевернутяй стол.

Комната медленно остывала и потрескивала, остывая. Световое лезвие вышло из щели в неплотно закрытой двери и оставило на противоположной стене полоску вскипевшего пластика.

Икемура заметил вспышку, слегка улыбнулся сам себе и пошел вслед за женщиной.

Он бросил на пол прозрачный коробок с тремя круглыми таблетками от зубной боли. Никакой смерти в коробке не было. Когда человек попадает в отчаянное положение, он может поверить во что угодно, даже в сказку о древней охоте с помощью китового уса. А ведь он поверил и согласился бы проглотить, надеясь, что вовремя сделанная операция спасла бы его от смерти. Из всех игрушек люди – самые интересные. Одна интересная игрушка еще остается.

Он уже представлял себе, что будет делать с женщиной этой ночью – прежде всего, он не узнает даже ее имени, такие мелочи женщин возмущают больше всего, а о том, как погиб ее брат, он расскажет ей только утром; он будет знать всю ночь, но не скажет ей. И еще будет много интересного.

Но судьба распорядилась иначе.

Он привел женщину в свой дом на четырнадцатую улицу, оставил ее в комнате второго этажа. Приказал накормить кошек. После этого спустлися вниз и проверил сообщения, переданные в его отсутствие. Первое же сообщение заставило его забыть о женщине и о том, что произошло недавно.


4

Сегодня у него было плохое настроение – сегодня ему снова расхотелось жить.

Орвелл откинулся на кресле и вдавил руками глаза. Надо повалять Ваньку, – подумал он, – это всегда помогает.

В начале двадцать второго века технология так резко рванула вперед, что теперь ее возможности стали безграничны. Практически безграничны. Технология была способна создать самый невероятный прибор или самое причудливое устройство.

Технология была способна создать даже искусственного человека, и скрестить его с настоящим. И это было только началом технологической революции. Совсем недавно вошел в моду Ванька – игрушка, снимающая усталось.

Ванька представлял собой три фигуры, размещенные в углах квадрата.

В первом углу стоял сам Ванька – человеческая фигурка на одной ноге и с тремя руками. Во втором углу – позрачная коробочка с мелким живым существом (обычно рыбкой, мышкой или воробьем). Коробочка полностью обеспечивала жизнедеятельность своего пленника. В третьем углу был механический диктофон, а четвертый угол был пуст. В Ваньку играли так:

– Ванька, голос! – сказал Орвелл.

Фигурка с тремя руками ожила, задвигалась и стала петь бессмысленную песенку, хлопая себя ладонями по лбу.

Появились в нашем веке людоедо-человеки…

Так начал петь Ванька. Игрушка была устроена таким образом, что, как только несколько случайных и полубессвязных строк давали подобие смысла, фигурка Ванька замирала. Зато начинала петь следующая фигурка. Воробей, мышь или рыбка испуганно открывали рот и продолжали ту же песню. И снова случайные строки вдруг совпадали по смыслу – животное прекращало петь и передавало эстафету диктофону. Диктофон передавал эстафету пустоте. Пустое пространство пело продолжение глупейшей песенки. Потом снова начинал Ванька – так песенка бегала по кругу. Как утверждали психологи, Ванька пекрасно снимал усталость и напряжение. Действительно снимал. Игрушка реагировала только на два приказа:

«Ванька, голос!» и «Ванька, молчать!». Отдыхать с помощью такой игрушки называлось «Валять Ваньку». Ваньки были во всех служебных кабинетах, во всех частных домах и квартирах, во всех развлекательных заведениях. Миниатюрные Ваньки устанавливались даже в автомобилях. Но пройдет несколько месяцев и новая модная игрушка вытеснит доброго веселого Ваньку.

Жили-были Ваня с Петей на неведомой планете… – продолжал чирикать воробей, довольно мелодично. Мелких животных специально выращивали в больших количествах, чтобы удовлетворить спрос на Ванек.

Каждое животное выдерживало гарантированные две недели такой жизни, а потом умирало и заменялось новым.

Как срубили все кокосы – занялись пномпеньским боксом.

Самый модный спорт теперь – надо пнуть сильнее пень! – спел воробей и закрыл клюв. Строчки совпали по смыслу, и теперь включился диктофончик. Орвелл слышал его, не различая слов. Он сидел с закрытыми глазами.

А когда повырастали, зубы вставили из стали.

Эти зубы как ножи – очень-очень хороши.

Смысл снова совпал и теперь песню подхватило совершенно пустое место.

Ничто произносило слова – совсем несложный трюк современной техники.

Ванька помогал; Орвелл чувствовал, что усталось уходит.

Телефон.

– Алло? – Орвелл поднял трубку, – вы никак не могли обойтись без меня?

Да, меня это интересует, но сегодня я занят.

Сегодня он действительно был занят. Дело в том, что случилось экстраординарное событие: вторая планета Бэты Скульптора перестала отвечать по лучу надпространственной связи. Перестала отвечать во всех диапазонах; перестали отвечать все станции связи. А станций было не меньше десятка.

Орвелл листал только что прибывшую информацию о планете. Большую часть записанного он знал сам. Но, когда случается чрезвычайное событие, может помочь любая мелочь. Орвелл бы никогда не простил себе, если бы он пропустил такую мелочь.

Вторая планета Бэты Скульптора была единственной, не считая Земли, где существовала разумная жизнь. Разумная жизнь на «Бэте» (так называли планету все, кто имел доступ к информации) прекратилась несколько столетий назад. Зато сохранились памятники истории, поистине великой истории народа, который уничтожил сам себя.

Древние обитатели Бэты имели цивилизацию, гораздо превосходящую земную. Они смогли пережить изобретение топора, пушки, ядерной бомбы, психотропного оружия, бомбы с кибернетическим мозгом и прочих прелестей, без которых не развивается ни одна культура. Но они пошли дальше: был создан аппарат, уничтожающий только опасного врага. Это было устройство небольшого размера, которое прикреплялось к любому оружию – к кибернетическому мозгу, к пушке, даже к луку с натянутой тетивой. Если приближался опасный враг, то оружие срабатывало на уничтожение; если приближался трус, предатель или просто ничтожный человек, оружие его иногрировало, оставаясь взведенным. После двух-трех столкновений вражеские армии просто разбегались по домам, потому что никто не хотел воевать. Оставались только слабаки и нерешительные.

Но войны не прекращались – начальники посылали в бой все новые и новые толпы. И все новые толпы дезертировали, прореженные гребенкой супероружия, которое убивало только смелых. Так начался искусственный отбор на вырождение.

Оставшиеся в живых трусы были неспособны уничтожить громадные запасы оружия, а оружие срабатывало вновь и вновь, выбивая из опустившейся человеческой массы лучших и оставляя худших. Все худших, худших и худших. Пришло время и жители Бэты потеряли письменность. Потом они разучились разговаривать. Потом были полностью поглощены дикой природой. Вскоре на планете не осталось ни одного разумного существа.

Вторая планета Бэты Скульптора довольно быстро была освоена людьми – она по большинству параметров походила на Землю. Тридцать-сорок лет на Бэте процветала колония землян, которая постоянно расширялась. Поселенцы обычно не хотели возвращаться, называя новую родину обретенным раем. Дети, родившиеся на Бэте, и думать не хотели о возвращении на Землю.

Орвелл однажды посетил эту счастливую колонию – лет тринадцать назад. Это и в самом деле был курорт всепланетного масштаба; с обилием пищи, развлечений и минимумом труда. В тот раз Орвелл подумал, что Бэта – лучшее место во Вселенной, где бы он мог провести свою старость. Но до старости было еще далеко.

И вот теперь там что-то случилось. Правда, счастливые жители Бэты иногда не понимали земных забот и устраивали и мелкие веселые розыгрыши и праздники, во время которых со связью могло происходить все, что угодно. В этот раз начиналось так же. А потом анализаторы логики (устройства, контролирующие каждый надпространственный приемник) объявили об опасности. И после этого связь прервалась. В этой ситуации даже не пахло ни праздником, ни розыгрышем. Орвелл оперся подбородком о кулаки и задумался. Снова заорал телефон.

– Я же сказал, что занят, – он помолчал, вслушиваясь в сообщение. – Ладно, я буду. Это действительно важно.

Еще этого не хватало.

Если только это правда.

Он положил трубку и нажал кнопку вызова.

– Сейчас выезжаем. На базу Х – 14. Потом отведете машину обратно. Я сегодня не вернусь.

– Когда быть готовым? – спросил сержант.

– Сейчас.

Через пять минут Орвелл сидел в машине. Голубой жук с прозрачной кабиной плавно взял с места и, ускоряясь, двинулся к тоннелю. Орвелл чувствоввал, как ускорение прижимает его к креслу.

Водитель был нужен, собственно, только вначале и в конце поездки. Сам тоннель контролировался электроникой и скорость автомобиля достигала сверхзвуковой. Конечно, такие скорости требовались лишь для поездок на большие расстояния. До базы Х – 14 было около восьмисот километров.

Орвелл выключил внутреннее освещение (только перетекали живые голубые звездочки на панели управления) и задумался. Он любил думать в темноте. Сержант молчал: по уставу ему не полагалось говорить. Думать ему тоже не полагалось.

Черт бы побрал все эти чертовы уставы, которые делают из человека механизм, – подумал Орвелл, но ничего не сказал. То, о чем думаю я, это только мое дело.

Итак, кажется случилось. Сбито еще одно летающее блюдце (второе за всю карьеру Орвелла), но теперь внутри блюдца явно кто-то есть. Блюдце упало в океан и попробовало уйти под воду, довольно резвым маневром, но было быстро выловлено и сейчас находилось на палубе ракетного крейсера, окруженное самой мощной техникой уничтожения, которая была на Земле. Существа изнутри подавали неясные сигналы, но до прибытия специалистов никто на сигналы не отвечал. Орвелл и был тем самым специалистом, чье присутствие требовалось.

Ультразвуковое сканирование позволяло получить четкую картинку того, что находилось внутри. В принципе, существ можно было изучать, даже не вламываясь внутрь. Но военные обязательно вломятся – им нужны новые технологии для нового оружия.

Орвелл нажал кнопку связи.

– Новости?

– Пока никаких.

– Сколько существ?

– Двое.

– Передайте изображение.

Кабина слабо осветилась: в пространстве повисла стереокартинка. Двое. Цвет кожи неизвестен (ультразвуковое сканирование не позволяло определять цвета; компьютер раскрашивал наиболее вероятным цветом, иногда угадывая). Одежды нет.

Половых признаков нет.

– Какого они роста? – спросил Орвелл.

– Около полутора метров. Обратите внимание на глаза.

– Уже обратил.

Глаза были очень большими и совсем без век, похожи на рыбьи. Рта практически нет. Туловище маленькое. Руки и ноги тонкие. Такое существо будет весить килограмм тридцать, не больше. Судя по поведению, они взволнованы. Еще бы. Они ведь не могут не понимать, в какой опасности находятся. Пожалуй, вернуться к семьям им уже не придется. Если у них есть семьи.

Орвелл заметил, что сержант тоже рассматривает картинку. Небольшая утечка информации. Что ж, устав есть устав.

– Запрещаю кому-либо рассказывать об этом.

– Есть! – сказал сержант и отвернулся.

– Можете смотреть. Что вы об этом думаете?

– По-моему, они боятся.

– А что бы ты делал на их месте?

– Я бы тоже боялся. Или предупредил бы: если не отпустишь, то высажу в воздух весь твой… корабль! Вот бы морячки забегали, они ведь не знают, блеф это или нет!

Сержант выругался. Он любил сладко ругнуться и сладко не любил моряков.

– Я запрещаю вам ругаться в моем присутствии.

– Есть! – сержант снова отвернулся. На этот раз сержант обиделся: все военные ругаются, это их святое право. Если каждая шишка будет…

Орвелл с детства не переносил брани. Наверное, из-за своего воспитания: он имел очень начитанную мать (правда, мать больше читала мелодрамы) и отца – профессора-лингвиста. Профессора-лингвисты пока еще не все вымерли на Земле; они помогали, к примеру, создавать такие вещички, как Ванька. Отец был со странностями. Он любил повторять, что брань – это остаток животного языка, звуков без смысла, который проявляется в человеке только тогда, когда не хватает языка человеческого. Возможно, отец был прав. Еще отец говорил, что брань похожа на болезнь – как только ты попадаешь в плохую компанию, ты заражаешься. Тогда Орвелл решил взрастить в себе невосприимчивость к болезни.

В детстве все мы принимали громадные решения по поводу чепухи.

Было еще одно обстоятельство: по соседству с домом, в котором тогда жил Орвелл, обитала семья двух никчемных пьяниц. Они любили друг друга, эти полуживые существа, но переговаривались только бранью. Однажды ночью муж ушел в лес и повесился. На следующую ночь то же сделала жена. Орвеллу тогда было одиннадцать; он был впечатлителен и раним как мимоза; он запоем читал фантастику и мечтал о карьере пилота-исследователя. Мечты исполнились, даже с лихвой.

Кресла развернулись и Орвелл снова почувствовал могучую вдавливающую силу.

Сейчас машина тормозила. Поездка заняла тридцать минут. Еще десять минут на слайдере – и он окажется на месте. Сержант включил Ваньку и Ванька запел:

Тяжела рука у Лены как баллон с ацетиленом…


5

Летательный аппарат действительно был похож на блюдце. В этот раз он был более выпуклым и большего диаметра. Прошлый попадался Орвеллу лет семь назад. В прошлом не было ничего нового – маленькие сбивали часто.

Точно похож на блюдце, на перевернутое блюдце. И спастись этим малышам не удастся.

Подумав о блюдце, Орвел вспомнил, что уже три и пора бы поесть. Что-нибудь простое. Хотя бы сендвич. Просто слюнки текут.

Он склонился над экраном сканера. Внутри блюдца всего одна жилая камера.

Небольшая. Уборной или умывальника нет. Видимо, эти синие червякообразные (машина раскрасила пришельцев оттенками синего) не имеют не только пола, но и пищеварения. Счастливые они, столько проблем отпадает. Зато пролемы у нас – если они не питаются, то как их кормить? Если не кормить, то обязательно умрут. Все равно умрут.

– Это что, наручные часы? – спросил Орвелл. – Покажите подробнее.

Сканер заработал с максимальным разрешением и Орвелл увидел запястье существа. На запястье был тонкий браслет с кружком. В кружке всего одна стрелка.

– Покажите вторую руку.

Вторая рука тоже имела браслет и тоже с одной стрелкой. Но стрелка была иной.

– Ты заметил? – спросил Орвелл.

Сейчас к нему подошел Коре – коллега, но не друг. Орвелл вообще не умел заводить друзей. В детстве он был стеснителен, а в юности слишком разборчив – так и не научился.

Коре было около сорока, он был почти двухметрового роста и очень силен.

Ходили слухи, что когда-то задавил насмерть новичка. То было давно, на спецподготовке. Просто несчастный случай. Случай замяли и он превратился в слух. Коре был могуч и жесток без зверства – могуч и жесток как закон математики, против которого бессильны любые потуги.

– Ага, заметил, – ответил Коре, – правая стрелка все время мечется, а левая показывает постоянное направление. Таких устройств нам еще не попадалось, правда?

– Правда, – сказал Орвелл, – но не думаю, что это что-то стратегически важное. Скорее всего мы не сумеем приметить эти штуки.

Он уже кое-что заметил и не собирался об этом сообщать, до поры, до времени.

Первое правило: сначала подумай о последствиях, а потом говори.

Как хорошо раскрашена рука – видно, как бьются розовые жилки под синей кожей. Значит, у них есть сердце.

– У них есть сердце, – сказал Орвелл.

– Попробуем поймать зверюшек живыми? – спросил Коре почти весело.

– Не думаю, что получится.

– Я поймаю.

– Я не это хотел сказать. Когда ребенок хочет выкормить птенца, птенец гибнет, несмотря на любовь и старания. А у нас ведь любовью и не пахнет. Они не выживут. Мы не знаем их системы питания.

– Тогда выживет один, – ответил Коре. – Второй зачахнет, наши медики его разрежут и быстренько узнают все о его внутренних системах. Первого мы сумеем спасти.

– А если он не захочет жить один?

– Любовь, что ли?

– Да. Ну хотя бы?

– Твоя мать случайно не читала мелодрамм?

– Еще как читала.

– То-то же. У них ведь нет… а без него любовью не займешься – Коре выругался и засмеялся. – Даже если они оба сдохнут, мы все равно все узнаем о них. Я начинаю. Да, кстати, как у тебя с Кристи?

– Я же говорил, что она меня не интересует.

Кристи работала вместе с Орвеллом, часто видела его на работе, иногда они вместе возвращались – ничего больше. Кристи была интересной девушкой и, кажется, влюбленной в своего шефа (такое всегда виднее со стороны) – поэтому все, а об этом вялом романе знали абсолютно все, все мечтали их поженить. Особенно старались мужчины, как ни странно. А больше всех мужчин старался Коре. Орвелла все это немного раздражало и немного радовало (радость была глубокой и неясной, как слабый свет, приходящий со дна моря) – всегда приятно нравиться молодым женщинам, даже если тебе ничего от них не нужно.

Коре пошел вдоль периметра блюдца. Стрелка на запястье пришельца начала оборачиваться. Лицо пришельца выражало ужас. А все-таки они похожи на нас, – подумал Орвелл.

Стрелка показывала на Коре и двигалась в точном совпадениии с его движениями.

– Режем здесь, – сказал Коре и аппараты заработали.

Двое существ внутри сели на подобие лавочки и взялись за руки. Правые стрелки перестали метаться и теперь показывали кончиками друг на друга. Левые стрелки показывали на то место, где через несколько минут появится оплавленная дыра. Орвелл смотрел, пытаясь предугадать развитие событий.

Правые стрелки стали гаснуть. Розовые ручейки под синей кожей перестали биться.

– Все, – сказал он.

– Что значит «все»?

– Они умерли.

– От чего бы это им умереть?

– Не знаю. Возможно, от страха.

– Если каждый засранец начнет умирать от страха, то кто же останется? – спросил Коре.

Он был по-настоящему огорчен. Если все начнут умирать, взявшись за руки…


6

Медики разрезали пришельцев и узнали, что внутри у них почти ничего не было. Не было системы пищеварения, поэтому пришельцы и казались такими худыми.

Довольно сильно развита нервная система. Отличаются от человека примерно настолько, насколько человек отличается от дельфина. Кровь зеленая, с медью вместо железа.

Электронщики сняли все устройства, которые представляли интерес, и стали их исследовать. Прошло четыре дня, а положительных результатов нет. Некоторые устройства работают, работают неизвестно как и неизвестно зачем.

Браслеты, к счастью, не привлекли особенного внимания. Орвелл ознакомился с этими приборами в лаборатории. Ему доверяли. К его советам прислушивались. Его приказы выполнялись быстро и охотно – все приказы были разумными до сих пор.

– Это скорее всего украшения или метки, – сказал Орвелл.

– Возможно, – ответил один из техников.

– Наверняка не оружие.

– Да, не похоже.

– Но вы обращайтесь поосторожнее с этими штуками. Не надевайте их на руки.

Если хотите на кого-то нацепить, то лучше используйте животных.

– Тогда мы не все сможем узнать.

– Все равно не надевайте.

– Это приказ?

– Да, – сказал Орвелл. – Категорический приказ. Те существа умерли не от яда или повреждений. На них были браслеты. Разве я не прав?

– Что-то в этом есть, – ответил техник. – Но мы просто разберем эти штуки по молекулам и все о них узнаем. А правда ли, что они умерли взявшись за руки?

– Да.

– Очень это непонятно.

– Разбирайте только одну пару. На всякий случай. Вторая будет храниться у меня, – сказал Орвелл.

Электронщики разобрали почти по молекулам левые и правые «часы» с запястьев пришельцев, но ничего не смогли понять. «Часы» не имели внутреннего устройства, но работали – на каждом из темных кружков была стрелка, в обьемном изображении.

Стрелка могла двигаться и светиться разными цветами. Устройства оживали, надетые на запястье; даже надетые на лапу животного. Два были безнадежно испорчены учеными, а два Орвелл в конце концов взял себе, как не представляющие ценности. Оба браслета он надел на правую руку, чуть выше часов, и не снимал.

Он с самого начала понял с чем имеет дело. Понял, и сделал все, чтобы техники не догадались. Такая вещь слишком ценна для того, чтобы ее отдавать.

Орвелл был одним из тех немногих странных людей, для которых слово «совесть» не пустой звук. Скорее, это была вечно грызущая душу колючка – результат отцовского воспитания. Сейчас, когда Орвелл взял себе два, возможно ценнейших, предмета и сделал все, чтобы скрыть их ценность, он чувствовал себя преотвратно. Он утешал себя тем, что лучше украсть или уничтожить подобный прибор, чем отдать военным с их бешенными маршалами во главе. Вполне правильное утешение.

Одна из стрелок «часов» (стрелка напоминала огрызок карандаша) могла менять цвет от голубого до красного и принимать любое направление. Это был прибор опасности – та самая стрелка, которая указывала на Коре, когда он шел резать блюдце. Направление стрелки показывало откуда грозит опасность, а ее цвет – насколько опасность реальна или близка. Человека, имеющего такой браслет, невозможно застать в расплох.

Стрелка светилась в темноте и Орвелл специально прошел однажды темными улицами пригорода, чтобы проверить, как она действует. Улицы были почти мертвы. Сюда никогда не заезжала полиция; здесь никогда не бывали богатые ребята, которые всегда ездят с собственной охраной. Окраины города плавно перерастали в непроходимый лес, прорезанный только несколькими магистралями.

Магистрали охнанялись электроникой и были безопасны. Но все равно, даже там кого-то похищали, кого-то взрывали, в кого-то стреляли. Орвеллу не было дела до всех этих штучек – люди никогда не умели уживаться так, чтобы кого-нибудь не убивать. Просто нужно уметь защитить себя.

Он имел с собой пистолет. А пистолетом он умел пользоваться.

Прибор работал безотказно. Несколько раз пришлось уйти от опасности, несколько раз опасность уходила сама, но только раз пришлось вынуть пистолет – когда к Орвеллу подошел невзрачный мужчина, вроде бы совсем не боевого вида, и стрелка загорелась ярко-красным. Орвелл узнал его еще до того, как зажглась стрелка – узнал по стеклянному взгляду.

Мужчина все понял, увидев пистолет, но не испугался, а резким, почти невидимым движением, ударил Орвелла по руке. Это был настоящий профессионал.

Такому удару учат с детства. Такой человек не умеет и не знает ничего, кроме нескольких ударов вроде этого. Идеальная машина для умервщления.

Настоящий профессионал вынул нож.

Прибор опасности щелкнул.

Орвелл почувствоввал необычную щекотку во всем теле. Страха совсем не было. Было лишь то чувство, которое, наверное, знают марионетки, когда их поднимают за веревочки и заставляют танцевать.

– Что это щелкнуло? – спросил киллер.

– Твоя смерть.

– Даже так?

– Даже так, – язык Орвелла говорил, совершенно неподконтрольный сознанию.

Похоже, что сработал прибор, – подумало сознание и совершенно успокоилось.

– А ну-ка, посмотрю, – сказал киллер.

Кулак Орвелла (совершенно независимо от его воли) прыгнул вперед и киллер свалился. Даже жаль беднягу.

Прибор опасности щелкнул еще раз, выключаясь, и Орвелл снова стал собой.

Кажется, эксперимент удался. Прибор не только указывал на опасность, но, если опасность становилась неотвратимой, заставлял действовать тело единственно правильным способом, отключая мозговое руководство.

Орвел еще раз проверил это свойство прибора. Чтобы не рисковать, он нацепил браслет на лапу зеленой мартышке и прицелился в мартышку из пистолета.

Прибор щелкнул и мартышка выпрыгнула из поля зрения. Она выглядела удивленной. Да, такую полезную штуку не стоило отдавать. Особенно сейчас, когда она осталась в одном экземпляре. Правда, был и второй прибор, еще полезнее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю