355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Пехов » Фантастика 2005 » Текст книги (страница 36)
Фантастика 2005
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 21:29

Текст книги "Фантастика 2005"


Автор книги: Алексей Пехов


Соавторы: Сергей Лукьяненко,Святослав Логинов,Евгений Лукин,Леонид Каганов,Сергей Чекмаев,Владимир Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 51 страниц)

70

Анжел собирался на ночную охоту. Невидимки предпочитают шляться по ночам.

Они просто кишат в этих местах. Интересно, могут ли они размножаться. Если могут, то пищи хватит на многие годы. Настоящей пищи, а не таблеток. Он подошел к Кузе и погладил его по шее. Кузя молодец, сообразительный. Почти как человек, только разговаривать не умеет.

– Кузя, кушать хочешь?

Кузя кивнул. Он даже кивать умеет. Но главное, у него отличный нюх – никакой невидимка не спрячется.

– Кузя, пошли.

Сейчас Кузя уже точно слушался приказов и Анжел водил его на охоту без поводка. Поэтому остальные предпочитали не выходить из дому по вечерам.

Сразу за садом начинались высокие густые травы, в которых даже высокий Анжел терялся с головой. В травах были протоптаны тропинки, каждая тропинка в ступню толщиной.

Солнце уже село и лишь облако над приморскими горами, само лиловое, выбрасывало кверху яркий оранжевый всплеск. Трава гудела жизнью мелких насекомых. И трава, и солнце, и насекомые – все это была жизнь и Анжел наслаждался ею, ощущая себя частью этой жизни. Я пришел сюда и пришел навсегда.

Это моя планета. Кузнечик прыгал сзади, давно оставив всякие попытки напасть. Он тоже был частью планеты. Пока невидимок не было, и Кузя прыгал без особой охоты.

Но как только он почует след… Здесь слишком быстро садится солнце.

Анжел видел немало смертей в своей жизни, немало людей он отправил на тот свет. Он видел смерть вблизи, издалека, во всех вожможных ракурсах. Он помнил все оттенки смерти и все ее гримасы, как школьник помнит все оттенки и гримасы детских издевательств – и все же он не верил в смерть. В нем жило чувство ребенка, который забыл вырасти, – чувство, говорящее о том, что весь мир вокруг придуман специально для тебя и лишь ты один в нем реален, все остальные могут рождаться, радоваться, драться или умирать, но тебя самого это ни как не касается. Потому что это твой мир. Потому что это только твое – и эти травы и это облако, и эта радость преследования и это солнце, которое садится так быстро. С эти чувством он шел навстречу опасности, с этим чувством участвовал в битвах, с этим чувством вызывался на заведомо смертельные подвиги, но оставался жив. Его смелось удивляла, но никто не хотел подражать такой смелости. Однажды на горном перевале его нога скользнула вниз и он увидел уверенноть отчаяния в глазах своего товарища (того, который двумя днями позже сорвался сам, насмерть), но в отвесной стене в нужноме месте вдруг оказался бугорок нужного размера, который будто бы сам подставился под ногу и остановил уже приблизившуюся смерть.

Смерть приблизилась, помедлила, ушла. В другой раз он побежал по краю стены под выстрелами, выстрелы были плотны как ливень, а стена была такой тонкой, что деже подошва не могла на ней уместиться и высокой, метров в двадцать пять, а внизу темнели острые камни. Он пробежал по стене, получив единственное ранение – в ноготь мизинца, надо же, и не поскользнулся, и не упал. Позже, когда бой был окончен, он попробовал стать ногой на вершину этой стены и понял, что не способен сделать ни одного шага. Он верил в свою неуязвимость и в свое бессмертие, хотя совершенно точно логически знал, что ни неуязвимости, ни бессмертия не бывает. Знание и вера могут противоречить друг другу, но это не мешает им существовать одновременно. Облако погасло и травы стали казаться голубыми.

Он не верил в смерть еще и потому, что не мог представить себе, как это он такой, такой самый лучший, накой неповторимый и уникальный, может исчезнуть из жизни. Как это его, именно его, может что-нибудь убить. Как могут его глаза больше не видеть солнца или звезд; как могут его уши не слышать биения собственного сердца – могучего сердца в глубине тела, как может… Кузнечик сделал большой прыжок и оказался впереди. Почуял первого. Ну, наконец-то.

Он не верил в смерть еще и из-за бессмысленности этого природного кошмара.

Пускай всякие козявки пожирают друг друга, но ведь они козявки, я здесь я. Я это только я. И если бы я умер, то умер бы и весь мир вокруг. Ну и что, если миллионы людей раньше думали так же, а потом умерли. Кузя ускакал, погнавшись за невидимкой. Кажется, я вижу огонек, подумал Анжел.

Вначале он затаился, а потом медленно и осторожно двинулся вперед. Огонек костра. Вокруг никого. Неужели невидимки тоже умеют разжигать костры? А почему бы и нет? Что, у них рук нет, что ли? Трава у костра придавлена. Это значит, что они либо сидят на траве, лбо недавно сидели. Жаль, что они не разговаривают, можно было бы… Он сделал еще шаг вперед и провалился. Можно было бы услышать, о чем они говорят.

Морис сидел на крыльце и смотрел в ночь. Все остальные заперлись в своих комнатах, опасаясь ночного кузнечика. Когда Орвелл накануне сделал Анжелу замечание, тот ответил, что будет охотиться сколько хочет и как хочет. Ответил, что Орвелл был капитаном только на Хлопушке. Ответил, что если Орвеллу хочется покомандовать, то пусть возвращается в свою пустую мерзлую Хлопушку и командует там. Это было почти равносильно бунту, но капитан свел разговор к шутке. Капитан знает, что бессилен и боится. Но фркусы Анжела – это еще не худшее, что его ждет.

– Убей его, – просто сказала Кристи, – ты имеешь на это право.

Капитан не согласился.

Было совсем темно и в то же время совсем светло: окна комнат были прикрыты металлическими ставнями и ни лучика света не прокикало наружу. Только пылали звезды, с дикой и неземной силой. Глаз привыкал к темноте и научался различать даже тонкие детали. Лишь пространство под деревьями было совсем черно. В темноте обострялся слух и Морис слышал странные звуки и пытался найти им объясниния, но не находил. Забибикал передатчик. «Убей его» – так она сказала.

– Анжел?

– Да, я.

– Как охота?

– Плохо.

– Никого не поймал?

– Нет, просто свалился в яму.

– Так выбирайся, – Морис тоже наполовину верил в неуязвимость Анжела и для него слова «Анжел упал в яму» обязательно означали, что яма негубока. Немало уже пережито вместе. – Выбирайся.

– Я не могу, – ответил Анжел.

А вот это уже что-то новое.

– Яма глубокая?

– Да, метра четыре. И еще, я, кажется сломал ногу. Здесь посреди ямы острый кол. Эти проклятые невидимки охотились на меня. Представляешь, они на меня охотились. Они зажгли костер и оставили его как приманку.

– И ты попался.

– Но я же…

– Наверное, им не совсем нравилось, что ты их ешь, – сказал Морис. – Жди, я что-нибудь придумаю. Я уже засек твое местонахождение. Как там с невидимками?

– Кажется, их полно сверху. Начинают кидаться камнями.

– Тогда кидайся в ответ. Конец связи.

Морис посидел еще минутку, раздумывая, потом сошел с крыльца и пошел к Зонтику. Зонтик стоял метрах в пятнадцати, у боковой стены. Спиной Морис чувстовал, что кузнечик где-то поблизости. Нельзя отходить от дома без оружия в такую ночь, особенно если поблизости бродит такая зверюга. Он ведь потерял хозяина, ему ведь все равно кого есть: невидимок или видимок, меня, например.

Он может прятаться в каждой тени. Вот и Зонтик, обошлось.

Он вошел, настроил системы Зонтика на слежение и убедился, что кузнечика поблизости нет. Фокусы фантазии, трус. Потом он включил всечастотные радиопомехи и попробовал связаться с Анжелом, убедился, что никакая связь невозможна. Пусть он попробует теперь выбраться из своей ямы, этот новоявленный вождь им же организованного племени. Посмотрим, как поможет тебе твоя неуязвимость.

Штрауб очнулся и открыл глаза. Глаза слезились. Сквозь воспаленный мозг текла мелодия. Комната покачивалась в такт мелодии. Комната теряла свою геометрическую правильность и один из углов даже завертывался в улитку. Из воздуха материализовались тени чудовищ и Штрауб понял, что спит. А открытые глаза ему просто снятся. Вот еще одни открытые глаза – они летают в воздухе, на расстоянии удара, они горят голубым сиянием. Жаль, что я не могу двинуть рукой.

Здесь же был Икемура. Где он? Сейчас он спит на кровати, ближе к дверям.

Штрауб напрягся и застонал. От лежания в одной позе понемела спина и жутко болела шея. На столике Ванька распевал песенки. Окно было закрыто стальным ставнем и в ставне, как в зеркале, отражалась вся обстановка комнаты: две кровати, стол, шкаф, стулья и Ванька, расставленный на стуле. В глазах Ваньки дрожит тревога, дрожит в ритме мелодии.

– Привет, – сказал Ванька, – как спалось?

– Плохо, ответил Штрауб, – ты разве умеешь разговаривать?

– Нет, не умею. Ты разве не видишь?

– Понятно.

– Жаль мне тебя, – сказал Ванька, – хочешь, спою?

– Откуда музыка? – спросил Штрауб.

– Это похоронный марш, ты ведь хочешь умереть торжественно? Давай, спою?

– Не хочу. Нучше помоги мне оторвать руку. Ну хотя бы одну руку.

– Бесполезно, – сообщил Ванька, – во-первых, я этого не могу сделать, а во-вторых, это бессмысленно. Ведь ты уже наполовину идиот. Зачем же тебя освобождать? Помирай. Чем скорее помнешь, тем будет тебе легче…

Штрауб снова закрыл глаза и застонал.

– Помирай, – сказал Икемура, – чем скоее ты помрешь, тем будет тебе легче.

Он отошел, лег на свою кровать и включил Ваньку.

Камни были увесистыми булдыжниками. Анжел успевал ловить некоторые и прикрываться от большинства. Но иногда камни все же попадали в цель. Один из камней попал даже в сломанную ногу и Анжел взвыл от боли. Он не думал о смерти, даже сейчас он не верил в возможность смерти; он думал о том, что из-за этой ноги придется проваляться несколько месяцев совсем без дела. За это время даже Ваньку валять надоест. А как же охота? Как же моя охота? Он почувствовал что вот-вот заплачет, не от боли или безнадежности, а от того, что у него отняли охоту.

Кто-то из невидимок сунул в яму острую палку и стал тыкать ею, вслепую.

Анжел дернул за палку и легкое тело свалилось на него. Анжел сломал невидимке шею и только после того, ощупав, убедился, что это была женщина. Он положил невидимое тело на сломанную ногу и на голову, разорвав его пополам. Теперь у него было некоторое прикрытие от камней. Ну, кому еще хочется потыкать в меня палками?

Он выбрал удобный булыжник и метнул его вверх, как советовал Морис. Что-то Морис молчит. Если эта тварь не поможет… Еще одно тело свалилось в яму. Ага, теперь вы будете осторожнее. Ага! – он снова почувстовал себя кровожадным и сильным. Интересно, почему Кузи нет? И почему не видно звезд? И почему столько «почему»?

Анжел включил передатчик и попробовал связаться. Ничего. Одни помехи. Ну подожди, дай мне отсюда выбраться. Я тебя не в такую яму закопаю. Он представил себе в какую яму закопает Мориса и чуть не застонал от наслаждения. Месть слаще меда. Я еще вылезу отсюда.

В яму полетело несколько горящих веток. Только этого не хватало. Они собираются устроить здесь подземный костер. Ничего, еще поборемся. Анжел выбрался из-под двух тел (одного целого, а другого разделенного) и встал на одну ногу. Дно ямы уже было все покрыто булыжниками. Он достал баллончик с краской и приготовился. Как только очередной булыжник поднялся в воздух, он нажал кнопку. И все стало видимым.

Невидимок было столько, что они с трудом помещались у края ямы. Сзади, видимо, напирали следующие ряды. Анжел схватил острую палку и наколол одного, еще двоих он успел сбить камнями. Теперь у него было надежное прикрытие.

Вдобавок, он ударил несколько раз в стенку и грунт осыпался, создав что-то вроде пещерки. Анжел забаррикадировался и стал ждать. Ждать пришлось не долго.

– Почему ты не сделал этого? – спросила Кристи.

Уже несколько ночей они проводили вместе и уже несколько ночей им совсем не хотелось спать.

– Ты думаешь, что так просто убить человека?

– Ты делал это много раз.

– Но… Это было иначе.

– Ты обязан был его убить. Ты был обязан по уставу, – сказала Кристи. – Если ты не убьешь его, то тебя казнят.

– Мы никогда не вернемся на Землю.

На Землю – это прозвучало так странно, как будто Земля и не существовала вовсе, как будто она была выдумкой поэтов, как будто все еще существовали поэты, хотя бы один. Как будто.

– Да, – согласилась Кристи и это прозвучало, как финальный аккорд, – да. Мы никогда не вернемся на Землю. И нас осталось всего восемь. И ты больше не командир. Я не стану есть человеческое мысо, когда он вернется с охоты. Ты можешь, если хочешь. Открой окно.

Стальной ставень поднялся. Ночь дохнула свежестью, щелканьем и треском, стрекотанием бесчисленных насекомых.

– Какая дикая планета, – задумчиво сказала Кристи, – я думаю, что были времена, когда человек был совсем дик. Тогда люди так же точно охотились друг на друга и жарили человеческое мясо на кострах. Но они не знали, что это страшно, потому что в них не было разума, который умеет знать. Но мы – мы с нашим разумом, я боюсь, что мы придумаем такое, что даже у тех невинных дикарей кровь бы остановилась в жилах, если бы они узнали. Вспомни, что творилось на Земле, а ведь там были законы. Тоже самое будет твориться и здесь, но лишь законов здесь нет. Беда людей в том, что они отвыкли повиноваться совести и привыкли повиноваться закону. Одно не совсем заменяет другое. И даже не это главное – просто когда исчезает закон, человек превращается в бешеного и почти всесильного монстра, который в конце концов обязательно убивает сам себя. И всех окружающих перед этим.

– С каких пор ты стала философом?

– С тех пор, как начали убивать.

– Еще не все так плохо, – сказал Орвелл.

– Разве? Там что-то горит.

– Где?

– Вон, смотри. Мне страшно.

Над деревьями поднималось едва заметное зарево и оттого звезды гасли, терялись в чернильной черноте.

– Это Анжел развел костер, правда? – спросила она.

– Я сейчас спрошу его самого, – ответил Орвелл и включил передатчик.

– Что это?

– Помехи. Это искуственные помехи. Кто-то вошел в Зонтик.

– Значит, кто-то убил Анжела вместо тебя, – сказала Кристи. – Но теперь ты тем более не командир.

Кузя гулял всю ночь, гоняясь за невидимками, но не поймал ни одного и к утру проголодался. Красная круглая звезда, огромная, в полгоризонта, медленно вставала из-за дальних гор. Она была наполовину срезана облачной грядой. Кузя учуял запах жаренного мяса и резво попрыгал в сторону запаха.

Он остановился у небольшой полянке, не зная, что делать. На полянке догорал костер. На двух исполинских рогатках лежал штырь. Штырем было проколото тело очень большого человека. Человек уже хорошо прожарился. Догорали клочки одежды.

Кузя узнал хозяина и подошел к костру с опаской. Мало ли чего. Но хозяин не шевелился. Кузя оторвал кусок жаренного мяса и убедился, что мясо вкусное, а хозяин не возражает.

Кузя был очень голоден в этот раз, поэтому от жаренного Анжела остался один скелет.


71

Морис работал всю ночь. Чтобы ни случилось с Анжелом, а эта работа должна быть сделана. Морис был специалистом по боевой технике и хорошо разбирался в боевых системах Зонтиков. Лучше всех остальных. Все контрольные схемы он держал в голове. В свое время его приучил к этому Гессе.

– Вы нарушаете инструкцию, – предупредил Зонтик.

– Неужели? – сказал Морис, подолжая входить в электронный мозг.

– Я не понял вопроса. Объясните, пожалуйста, – довольно вежливо сказал Зонтик, но тон его голоса изменился.

Сейчас несколько неверных движений – и конец. Морис вытер каплю пота, которая побежала за воротник.

– Объясняю: ты мне больше не нужен.

Морис набрал нужный код и Зонтик навсегда онемел. Молчи, железяка, твой голос больше не понадобится. Сейчас я выну твой мозг.

Заработало печатающее устройство:

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Зонтик имел пять мозговых уровней. После разрушения верхнего два последующих могли общаться по-английски. После разрушения этих, Зонтик мог слушаться лишь простейших команд и был способен только к элементарной самообороне. Морис отключил еще два верхних уровня. Если же разрушить все пять уровней, то Зонтик превратится в груду металлического хлама. Мозг машины был устроен по подобию человеческого. Интересно, можно ли убить его болевым шоком? – подумал Морис. Теперь остались лишь нижние уровни – те которые поддерживают элементарную жизнедеятельность. Зонтик превратился в идиота.

Боевые системы активизировались, корпус задрожал. Сейчас Зонтик готов к бою, (как любой идиот) но сейчас он всего лишь очень прочный танк с сильным вооружением. Он еще способен летать, плавать и грызть скалы, но принимать решения он уже не будет никогда. Have a pity! Электронный мозг Зонтика был настолько сложен, что те его части, которые были отделены при разборке, самоуничтожались за несколько минут – совсем как человеческий мозг. Вот оно.

Морис набрал код, состоящий только из букв собственного имени и трехзначного числа. Теперь машина будет подчиняться не каждому, а лишь тому кто знает код.

Но оставалась еще вторая машина.

Морис подъехал к ангару и заставил Зонтик снять двери. Вторая машина проснулась и дружески подмигнула огоньками. Морис включил дружескую комбинацию сигналов в ответ. Включил и дал залп. Ракета взорвалась в узком пространстве и вырвала бок Зонтику. Еще живой аппарат попробовал было двинуться с места, но после первых же метров повалился на бок. Морис целился точно. Главное – это разрушить мозг.

Он вышел из машины, удивился тишине, подождал, пока треснула какая-то балка и только тогда подошел к разрушенному гиганту. Вошел внутрь сквозь пробоину. Собственно, от Зонтика осталась только половина. Пишущий аппарат все еще работал. Значит, попадание не было точным. Ничего страшного.

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity!

Have pity! – выползала бумажная лента.

– И не надейся, – сказал Морис и дважды выстрелил в обнаженный мозг машины.

– Что это? – спросила Кристи.

Рассветный пейзаж за окном озарился огненным сиянием. Дом тряхнуло так, что, казалось, он сейчас развалится. Восходила красная звезда, неестественно крупная, буддто клещ, обпившися крови.

– Сейчас узнаю.

Он включил передатчик и помех больше не было.

– Доложить что случилось!

– Зонтики подрались, – сказал Морис. – Они здорово покусали друг друга.

Один уже точно умер, а другой пока дышит. И самое интересное вот что: живой Зонтик признал меня своим хозяином. Он прямо так и сказал: «Дружище Морис, почему ты, самый умный и самый сильный, до сих пор позволяешь собой командовать?

Давай, я тебе помогу. Ты мне нравишься, я выбираю тебя. А если кто-то будет возражать, то пусть поговорит со мной!» Вот так он прямо и сказал.

– Он перепрограммировал Зонтик, – сказала Кристи, – что он будет делать дальше?

– Дальше он попытается убить меня, – ответил Орвелл, – потом заберет тебя, как единственную женщину, завладеет всем оружием. А что он станет делать после этого, зависит от количества детей, которых ты ему родишь.

– Ты так спокойно дашь себя уничтожить?

– Нет.

– Я уйду с тобой.

В коридорах послышался топот. В доме уже никто не спал.

– Ты не пойдешь со мной, потому что…

Включился громкоговоритель.

«Всем, кто способен ходить, приказываю выйти и построиться перед домом. Строиться в шеренгу по одному, по росту. На выполнение приказа – пять минут. Лица, нарушившие приказ и не явившиеся на присягу, будут считаться изменниками и подлежат суду по законам военного времени.»

– Интересно, откуда он взял военное время? – спросила Кристи и обернулась.

– Эй, командир!

Но командира уже не было в комнате.

Морис стоял у дома и ждал. Пять минут – это, конечно, слишком быстро. Но надо вводить дисциплину. Те, которые задержатся, будут наказаны. Штрауба можно будет пристрелить, если он до сих пор не умер сам. Командира судить за невыполнение задания и несопротивление бунту. То, что сказал Анжел вчера – это было бунтом. Значит, сейчас должны выйти пять человек. Первым покажется командир и я сразу пристрелю его. А потом разберемся. Первым показался Рустик.

– Привет, – сказал он и подошел поближе.

Морис ударил его наотмашь и Рустик упал. Он не посмеет ответить, он всегда подчиняется силе.

– Поднимись!

– Есть!

– Я больше не потерплю фамильярности. Понял?

– Так точно!

Да, этот будет подчиняться. Следующей появилась Кристи, нерасчесанная и с мокрыми глазами, и молча стала рядом с Рустиком. Значит, командир не прийдет.

Конечно не придет. На Земле говорили, что командир может даже больше, чем Коре, но я этому не верю. Коре был богом, а кто такой Орвелл – посмотрим.

Неизвестно откуда взялся Норман, он всегда неизвестно откуда. Нужен ли мне наблюдатель? По уставу нужен. Последним пришел Икемура. Все. Пять минут истекли.

Он стоял стройный, суровый, мрачный. Черты лица тонкие, красивые, молодые.

Голубая кровь. Короткая стрижка, тонкие усики, аристократ. Предки по материнской линии происходили из королевской семьи. Правда, Морис не помнил из какой именно королевской семьи. Никаких генетических фокусов или отклонений. Абсолютно чистая порода человека. Всего достиг собственным умом и всего добился собственными усилиями. Силен, умен, беспощаден, умеет ценить преданность, умеет мстить врагам.

– Я собрал вас здесь, – начал он, – по двум причинам.

Гробовое молчание. Кто-то на втором этаже не успел выключить Ваньку и Ванька неразборчиво распинался для пустоты. Слышен даже ветер в травах.

Слышно даже то, чего слышать нельзя. Слышны даже… Сорвался и упал с ветки переспевший плод. Громко, как разорвавшаяся граната.

– Первая причина это необходимость суда над человеком, который допустил невыполнение задания Земли и потворствовал бунту (А почему я так уверен, что Анжела нет в живых? – подумал он и больше эта мысль его не отпускала). Я считаю, что бывший командир корабля заслуживает смерти. У кого есть возражения?

Возражений не последовало.

– Остается принять решение о виде смерти. Так как мы не имеем здесь никаких нужных приспособлений для законной казни, я предлагаю просто отчленение головы.

У кого есть предложения?

Кристи наклонила голову и стала чертить фигуру на песке, носком туфельки.

Интересно, что она рисует?

– У меня есть предложение, – сказал Норман. – За те проступки, в которых вы его обвиняете, он заслуживает большего наказания. Но вначале нужно решить юридический вопрос и выбрать предводителя.

– Я выбираю вождем себя, – сказал Морис. – Я буду вождем племени. А вы будете племенем Кузнечика.

– Одноглазого Кузнечика, – сказала Кристи про себя, одновременно осматриваясь изподлобья. Она сказала это так, чтобы все услышали и в то же время сделала вид, что говорила не она.

– Какие-то возражения?

– Нет, что вы, никаких нет и в помине. Я за, двумя руками.

Остальные тоже проголосовали «за». Вождем племени Кузнечика стал Морис.

Оставалось решить вопрос о казни. Высказался Норман.

– Я считаю, – сказал он, что в данном случае уместнее всего будет Мясорубка.

Информация.

Через Мясорубку казнили обычно тех участников бунта, которые стали бунтовщиками вынужденно или тех, которые не совершили слишком тяжких деяний против системы, или тех, кто только сочувствовал бунтовщикам, или семьи самых ярых бунтовщиков. Легко понять, что Мясорубка была коллективной казнью.

Сама Мясорубка была аппаратом примерно с небольшой вагончик величиной. Она прикреплялась к движущейся дорожке, скорость дорожки можно было регулировать.

На дорожку выпускались осужденные и механизм включался. Для того, чтобы временно избегнуть смерти, человек должен был постоянно бежать. Хотя скорость движения конвейера была и не очень большой, уже через несколько минут появлялись первые жертвы. Особенностью Мясорубки было то, что она, схватив человека, вначале поворачивала его ногами в свою сторону, а затем медленно перемалывала его, начиная с ног. Она не могла работать более чем с одним человеком одновременно, поэтому, пока она перемалывала одного, остальные успевали отдохнуть и отбежать подальше. Постепенно основная масса людей начинала терять силы – и тогда начиналось самое интересное: люди принимались сражаться за жизнь, толкая в мясорубку своих товарищей и отдыхая во время работы машины. Еще одной особенностью казни было то, что единственный человек, переживший всех, обычно бывал прощен и восстанавливался в правах. Каждый осужденный стремился стать этим человеком, что приводило к настоящим маленьким сражениям на ленте конвейера. Некоторые припрятывали холодное оружие и администрация смотрела на это сквозь пальцы, ведь зрелице становилось интереснее. А конвейер двигался совсем не быстро.

– Я считаю, что в данном случае уместнее всего будет Мясорубка, – сказал Норман.

Морис помолчал, задумавшись. Снова кольнула мысль об Анжеле. Нет, не может быть. Он бы давно вернулся, – Морис успокоил сам себя и спросил:

– Но как? У нас ведь нет техники.

– Мы просто поставим перемалывающие захваты на Зонтик и будем гнать его по дороге. Это будет то же самое. Но еще я считаю, что это должна быть последняя казнь, иначе нас останется слишком мало, чтобы основать здесь новое человечество. Еще я считаю, что единственная женщина не должна больше рассматриваться как член экипажа – теперь она будет общественным достоянием. Ее нужно хорошо кормить и держать под охраной. Она должна рожать каждые девять месяцев.

Новое человечество – вот это придумано хорошо.

– Разумно, – сказал Морис. – Тебя я назначаю моим советником. Но с должности наблюдателя не снимаю.

Среди деревьев сада послышался шум. Морис поднял винтовку.

А ведь мы совсем безоружны, – подумала Кристи, – если что-нибудь случится…

Из-за деревьев выпрыгнул кузнечик. Его усы-антенны торчали бодро, но прыгал он с трудом, из-за раздутого брюха. Он держал в зубах плохо обглоданный скелет, придерживая его передними лапами.

– Это всего лишь Кузя, – сказал Морис и взял Кузю на мушку. – Не бойтесь, он всего лишь сожрал Анжела.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю