Текст книги "Хорошая война"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Фридрих сделал недовольное лицо (как это, сын такие дела решает, не посоветовавшись), но не нашел разумной причины возразить и согласился.

Винс добрался до Ферроны этим же утром. Он задержался, собирая своих людей по окрестностям Неаполя и нанимая специалистов на разовую работу. Винс, будучи каким-никаким, а дворянином, преступников недолюбливал, поэтому в постоянный состав его банды входили бывшие солдаты, осевшие в Неаполе после войны. Почти все обзавелись семьями, почти у всех была легальная работа. Объединяло их одно – убивать и грабить им нравилось намного больше, чем работать. Поэтому, когда Винс собирал их на очередное 'дело', его разбойники бросали все свои мирные занятия и шли за ним. В современных боевиках часто попадается сцена, когда к 'отошедшему от дел' профессионалу приходит 'наставник' и предлагает 'тряхнуть стариной' в откровенно незаконном, но очень нужном (для высоких целей) деле. Пятьсот лет назад такие разговоры приводили к тому же итогу. Старый убийца никогда не променяет вкус крови на семейную идиллию честного труженика.

В первый же день найма Винс отправил гонца в Феррону к своему местному 'коллеге' Кабану. Сам Винс в жизни не назвал Кабана 'коллегой', но мы-то понимаем, кто есть ху на самом деле. Предварительно Кабану отправилась просьба выяснить местонахождение некоего Максимилиана де Круа, урожденного фон Нидерклаузиц и его жены Шарлотты де Круа, урожденной де Креси. К просьбе прилагалась более подробная информация, портрет и кошелек с серебром.

Кабан занимался сутенерством и скупкой краденого. Сколько Винс его помнил, Кабан безвылазно сидел в Ферроне, потому что у всех соседей его заочно приговорили к повешению или к каторге. Если Кабан в Ферроне чего-то или кого-то не знал, то этого и знать не стоило.

Внешне Кабан напоминал лысую свинью, только без характерной для свиней доброй улыбки. Вместо жизнерадостного похрюкивания он кашлял и сквернословил, на этом существенные отличия заканчивались. Оба уха у него были сломаны еще в детстве и висели наподобие свиных, перебитый нос напоминал пятачок, а на шею спускались пять подбородков.

Кабан, как и все преступники, был ленив, глуп и ненадежен. Общеизвестно, что для того, чтобы стать среди преступников авторитетом, не требуется ни особого интеллекта, ни силы воли. Необходимо и достаточно всегда быть готовым к тому, что тебя ударят в спину, и всегда быть готовым при возможности ударить в спину первым. Винс сам много лет провел по ту сторону закона, выработал подобное качество у себя и научился диагностировать его у других.

Местом встречи Кабан назначил турнирный лагерь, туда Винс сразу и отправился, отправив остальную банду размещаться по указанному Кабаном адресу в западном предместье. В лагере пропусков не требовалось, и вообще никакого контроля на входе в дневное время не было, поскольку с рыцарями приехало несколько сотен разной прислуги, не поддающейся внешней идентификации и не говорящей по-итальянски. Почти все места были заняты, кое-где запоздалые гости еще только ставили шатры. Благородная публика садилась завтракать, а менее благородная занималась своими обязанностями и не лезла в чужие дела. Никто не мешал двум бандитам гулять по улицам лагеря и мирно беседовать.

– Я тебя не порадую. Не приехали они, – с ходу начал Кабан.

– Точно?

– Вчера к вечеру еще не были. Мы проверяли всех, кто подходил под описание.

– А по титулу и гербу не судьба проверить?

– Умный нашелся, – фыркнул Кабан, – титулов и гербов здесь как грязи. Он на выбор под двумя может приехать, и она под двумя. Он может 'защищать ее цвета' и вообще свой герб не показывать. Может быть, у них еще какое-то владение есть, со своим гербом, которого мы не знаем. Могут и под выдуманными именами заявиться, это всегда модно было, особенно на растительную тему. 'Рыцарь глубокого дупла' и 'Дама ядреного корня', гы.

– Ты не выделывайся. Кого попало на турнир не пускают. Каждый должен пройти регистрацию у герольдов и сообщить свой настоящий герб и родословную.

– Гы-гы-гы! – затряс подбородками Кабан, – Герольдов! Вхожу я, стало быть, к главному герольду, шляпу вот этак на стол бросаю и говорю 'а где у нас хер Максимилиан как-бишь-его?'

Винс поджал губы. Да, герольды знают все, но к ним Кабану не попасть. К ним вообще никому меньше графа не попасть, и графу-то не каждому.

– Ну хорошо, но у него же здесь полно врагов. А у нее полно подруг. Ты за сплетнями-то можешь проследить?

– Обижаешь. Мне мои девки все докладывают. Его сначала вообще не ждали. Каждый второй немец хвалился, как бы он его красиво вызвал, победил и ногу на грудь поставил. Потом пошел слух, что наш вроде приедет – хвастаться перестали, зато начали трепаться, какой он бесчестный, что таких вообще на турнир пускать нельзя.

– А он что, бесчестный? – удивился Винс. По вводной от де Креси ничего такого не было.

– По мне так он еще слишком честный, гы. И добрый до изумления. У него столько живых врагов, а он и в ус не дует. Местные того же мнения. Подробности потом тебе мадам расскажет, меня такая ерунда не сильно волнует.

– Может быть, он сегодня утром приехал?

– Завтра к утру узнаем. Народ к девкам пойдет к вечеру, девки утром мне доложат, что за ночь слышали.

– Как только узнают, пусть все бросят и доложат, – потребовал Винс.

– Ночью?

– Ночью.

– Ты правда думаешь, что я кому-то, – Кабан остановился и посмотрел на Винса как на дурака, не понимающего очевидных вещей, – Скажу? Где? Я? Сплю?

Винс отвернулся. Ему стало как-то не по себе оттого, что такое вот быдло смотрит на него с чувством собственного превосходства. Но 'клиента' надо было найти как можно раньше.

– У него родственники есть? Друзья? Надо их под присмотром держать.

– Друзей у него вроде нет. Я бы знал. А из родственников только брат. Пойдем, покажу.

На перекрестке собеседники остановились, чтобы пропустить карету с дамами. Винс, как и любой на его месте, бросил взгляд на пышную грудь и, неожиданно для себя, опознал супругу Маркуса из Кельна. В сердце кольнуло. Худшие воспоминания в жизни Винса были связаны с этим Маркусом, который на самом деле совсем не из Кельна.

Несколько лет назад Винс был в Ферроне. Город был осажден и вот-вот должен был сдаться. По случаю сдачи город бы минимум на день отдали бы на разграбление солдатам. Винс планировал переодеть своих людей ландскнехтами и устроить налет на расположенные в соседних домах контору менялы и мастерскую ювелира до того, как туда доберутся настоящие ландскнехты. Так получилось, что он знал, где находятся тайники по обеим адресам, но в мирное время никак не мог туда проникнуть без драки и стрельбы.

В тот день его люди быстро подавили вялое сопротивление и взяли большой куш. Винс считал себя 'благородным разбойником', каковое взаимоисключающее определение предполагает двойное неуважение к труду, поэтому обе семьи были вырезаны, как думал Винс, полностью. Собрав все ценное, грабители на выходе сразу же попались в лапы настоящим ландскнехтам. На удивление трезвым и занятым вовсе не грабежом. Пару дней банда провела в городской тюрьме, а потом всех заключенных, которых набралось несколько десятков, вывезли на какую-то ферму и построили внутри квадратной изгороди в оцеплении стражников и под охраной фенляйна аркебузиров. Все ждали, что появится судья и приговорит к изгнанию из города. Кто-то радовался, что дешево отделался за изнасилование и убийство. Кто-то жалел об оставшемся в городе имуществе.

Вместо судьи и приговора появился Человек-с-половиной-лица и махнул рукой. Аркебузиры по шеренгам давали залп и опускались на колено. Сосед слева получил пулю в голову, и на лицо Винса брызнула кровь с мозгами. Винс получил две пули – одну по касательной в голову и вторую – в грудь. Убежать не успел никто. Потом по телам пошли алебардьеры, добивая тех, кто еще шевелился. Винс выглядел как покойник, на него наступили, но добивать не стали.

Потом появились крестьяне и до утра растаскивали тела по могилам, заодно снимая с покойников еще годную одежду и обувь. У Винса тупым ножом срезали безымянный палец на левой руке, чтобы снять тугой перстень. Ленивые крестьяне устроили перерыв на сон до того, как закопали все могилы. Винс нашел в себе силы уползти. День он пролежал в кустах без сознания, отходя от ранения в голову. Ночью добрался до принадлежавшего Кабану кабака в предместье. Кабан помог, хотя и стребовал потом 'за услуги лекаря и все такое' сорок золотых флоринов. Шрам зажил быстро, но головная боль не отпускала Винса несколько лет, а искалеченная рука постоянно взывала к мести.

Винс тогда поклялся отомстить, но к его выздоровлению ландскнехты уже ушли из Ферроны. Он поехал в Кельн, чтобы найти там и вырезать в полном составе семью Маркуса. В Кельне Винс никакой семьи не нашел, зато попал в ловушку, расставленную на таких, как он. 'Знаешь, ты такой не первый', – ухмыльнулся белобрысый северянин в задней комнате портовой харчевни. Если бы они напали молча, Винс был бы убит, но он успел выхватить кинжал, заколоть одного, сбить с ног второго и выпрыгнуть в окно. На память ему осталась инфицированная рана в спине от метко брошенного вслед грязного мясницкого тесака. С этой раной Винс три месяца провалялся в монастырской лечебнице и умер бы, не попадись ему смышленый студент-медик.

Вернувшись в Неаполь, Винс отправил четырех очень недешевых профессионалов за головой Маркуса. Но их следы затерялись в верховьях Рейна, где шла какая-то войнушка местного значения. После этого Винс отложил дальнейшие поиски до личной встречи и копил злость, которой было уже самое время вылиться через край.

– А что, Маркус из Кельна тоже здесь? – как бы невзначай спросил Винс.

– Где? – Кабан подпрыгнул на месте и оглянулся на триста шестьдесят градусов.

– Это я тебя спрашиваю, где. Я только что видел его жену.

– Нет здесь его, я бы знал. Он слишком заметный. Его ни с кем не спутать.

– У тебя остались люди, которые его помнят?

– Не-ет, – грустно протянул Кабан.

В свое время Маркус из Кельна нанес серьезный удар по бизнесу Кабана, перестреляв большую часть его банды и изгнав из Ферроны непристойных женщин. Сам Кабан тогда тоже попал в железные руки правосудия, но Марта не посчитала сутенерство и прочие вызовы городской морали и нравственности за преступление и потребовала отпустить 'мужика, похожего на добрую свинку'. Маркус здраво рассудил, что нелогично наказывать кого-то за ту же работу, которой в полку ландскнехтов занимается специальный человек на жаловании, и Кабан тут же получил из тюрьмы пинка под зад и утвержденный прейскурант цен на услуги его девок.

– Его жену тоже ни с кем не спутать, – строго сказал Винс, – а я ее видел. Если они приехали сегодня утром, ты об этом узнаешь только завтра, если, конечно, сегодня с ним на улице не столкнешься.

Кабан вздрогнул и перекрестился. На Бога он не уповал, но рефлексы у него были типичные для средневековья.

– Винс, а Винс, ты ведь его убьешь? – неожиданно жалобно спросил он.

– Бесплатно убью и собственноручно закопаю, – неожиданно злобно ответил до того спокойный Винс. Кабан отметил, что руки у Винса дрожали.

Приезд Фридриха фон Нидерклаузиц люди Кабана отметили дня три назад. На отведенном ему участке место было распланировано так, что не стоило ожидать установки там еще одного рыцарского шатра. У входа (проема в изгороди) на подставке стоял один гербовый щит. Над шатром висел один флаг. Пара соседних участков была занята, на одном чьи-то слуги довольно бестолково пытались поставить большой шатер.

– Это кто? – спросил Винс.

Кабан подошел к изгороди и заговорил с кем-то на ломаном французском и на ломаном немецком.

– Какой-то 'повелитель улиток', если я правильно понял. Из такой глуши, что я с трудом понимаю, на каком языке говорят его люди. И шатер у него старый, вон, даже у этого Фридриха новее. Вроде бы холостой.

– Почему холостой?

– Карету видишь? И я не вижу. Был бы женатый, жена бы приехала в карете. Кстати о женах. Пойдем, поищем ту бабу, которую ты принял за жену Маркуса. Куда, говоришь, она поехала?

6. О репутации людей и площадей

Вернувшись в свой лагерь, Макс повторно обозвал всех разными особенными улитками, от нечего делать взял коня и поехал в город встречать жену. Оказалось, что дамский совет еще не закончился, и до темноты вряд ли закончится, потому что женщинам есть о чем поговорить.

Макс совсем было заскучал, но встретил Марту, которую тоже не радовала перспектива ждать весь день в замке. Макс вспомнил, что Марта в Ферроне не первый раз и попросил ее показать ему город.

Феррона недавно отпраздновала свои первые четыреста лет. В свое время место для города было выбрано не просто так, здесь сходились река и дорога, идущая параллельно реке. С юга город защищала река, с севера – почти отвесный склон горы. Таким образом, город обходился двумя стенами вместо четырех.

За четыре века своей истории город несколько раз менял хозяина. Сначала первый Фальконе, тогда еще не граф, построил в стратегически важном месте замок. Замок для экономии пристроили к горе, вокруг выкопали ров, а от реки провели канал, чтобы ров наполнить. Со временем вокруг замка вырос небольшой городок, который к середине пятнадцатого века заработал себе на крепостные стены. К этому времени Феррона без боя по причине отсутствия стен стала протекторатом Венеции.

Настоящую армию эти стены бы не остановили, но настоящих армий они ни разу и не видели. Зато от всяческих наемников, разбойников, городских ополчений и восставших крестьян стены до сих пор защищали отлично. Единственный раз за историю стен город был взят штурмом в пятнадцатом веке во времена Ломбардских войн, когда Венеция воевала с Миланом за восточную Ломбардию. Тогда кондотьер Никколо Пиччинино мобилизовал речной флот ниже по течению и, воспользовавшись сильным восточным ветром, высадил десант в порту, добравшись до него по реке раньше, чем защитники города смогли добежать до порта по своим извилистым улочкам. Уходя, он за скромную сумму сдал город Гаттамелате, причем город еще доплатил обоим, чтобы обошлось без уличных боев.

Построив стены, город не переставал расти. Для роста было всего два направления – на запад и на восток, между рекой и горой. Дед нынешнего графа Фальконе официально передал несколько сросшихся деревень на противоположном берегу в счет какой-то услуги своему брату, носившему фамилию Сантальберти. Тот незамедлительно возвел в своих новых владениях не то большой дом, не то маленький замок и оговорил своим потомкам право экстерриториальности в пределах стен замка Святого Альберта, оказавшегося внутри владений Фальконе.

Внутри стен и раньше было не особо просторно, а со временем становилось все теснее. Половина улиц, ведущих сверху вниз, от горы к реке, превратились в узкие лестницы. Остальные улицы сжались до ширины 'в две телеги', а пешеходам осталось место под нависшими над мостовой вторыми этажами домов. Неизвестно, кто первым придумал экономить место таким образом, но идея пришлась по вкусу всей южной Европе. Вторые этажи домов строились шире первых и выступали на улицу футов на шесть, а то и на десять, опираясь на арки и колонны. Пешеходы были не в обиде, укрывшись от дождя, солнца, нечистот, выливаемых из окон, неповоротливых телег и невежливых всадников. С другой стороны, уже вечером под сводами становилось темно, скверные запахи плохо выветривались из узких улиц, а вид из окна существовал в двух вариантах, или в глухую стену, или в чужое окно.

Волей случая в Ферроне выстроилась вертикальная иерархия жителей. Выше всех крыш поднимались башни графского замка. Ниже уровня замковых стен, но выше крыш остального города, на узкой горной террасе вытянулась улица Богачей. Места на террасе хватало на улицу шириной в две телеги и основательные палаццо по обеим сторонам улицы. Поставить там замок не давали, во-первых, особенности рельефа, а во-вторых, невозможность устроить колодец. Если внутри стен замка был свой источник, а вокруг стен был выкопан ров, в который сливали нечистоты, то богачам приходилось постоянно платить за ввоз наверх воды и вывоз отходов. Необходимость возить в гору воду бочками была платой за проживание в престижном районе, смотревшем на остальной город свысока. Улица имела два выхода в город, оба закрывались воротами.

Почетное место в центре городе прямо под улицей Богачей занимал монастырь святого Мартина. Монастырь появился задолго до постройки городских стен и первоначально занимал значительную по городским меркам территорию рядом с замком. Когда к 1396 году город получил статус епископского, к монастырю был пристроен дворец епископа, выходивший фасадом на набережную канала. Шестьюдесятью годами позже на месте сгоревшей старой церкви было начато строительство собора святого Павла, которое на момент начала турнира еще не было полностью закончено, хотя богослужения уже велись. Новый собор занял существенно больше места, чем старая церковь, из-за чего самая большая городская площадь сократилась почти вдвое. Поскольку строительство шло на склоне, пришлось подсыпать немало грунта, чтобы выровнять площадку. В результате, от площади к собору поднималась широкая каменная лестница высотой примерно в сорок футов.

Ниже светской и духовной власти жили простые горожане, а самом низу располагался порт, и чем ближе к порту, тем меньше становилось крепких особняков и больше – складов, дешевых кабаков и борделей.

Макс и Марта вышли из замка через западные ворота и оказались на берегу канала. Канал в верхней части был весьма неглубок, а вода в нем бралась из забранной решеткой трубы, выходившей из-под замковой стены. Таким образом, шпион мог бы понять, что в замке есть свой источник.

Через канал был перекинут легкий деревянный мост. Справа от моста открывался вид на чистую воду, слева – на ручеек нечистот, втекавший в канал из другой трубы, также забранной решеткой. По данным этой трубы шпион мог бы определить, какая в замке осталась еда и сколько едоков. Ниже по склону уровень воды в канале соответствовал уровню воды в реке, канал становился существенно шире, в берега канала – выше. Следующий мост был каменным, но узким, и выходил прямо к дворцу епископа. Третий и четвертый мосты были каменные и широкие. Насколько Макс мог разглядеть, через нижний, четвертый мост проходила главная улица, соединявшая восточные и западные городские ворота.

– Пойдем вокруг монастыря, начнем с улицы Богачей, – предложила Марта.

Мост соединял замок с монастырем, который, судя по толстым каменным стенам, тоже строился как крепость. По замковой стороне канала узкая улица вдоль стены вела вниз, в город. С монастырской стороны к каналу были обращены каменные стены высотой в половину замковых. Прямо напротив моста в стене были ворота, а улица от ворот поворачивала вдоль стены направо и, пару раз изогнувшись буквой Z, поднималась к воротам улицы Богачей. Основным входом в замок были южные ворота, через которые по более-менее прямым и широким улицам можно было попасть в любую часть города. Западные ворота в свое время были предназначены в основном для связи между двумя укреплениями, позже хозяева города построили дорогу по той стороне канала, где был более подходящий берег, а еще позже, при заселении улицы Богачей, у монастыря откупили кусок территории и проложили путь от моста наверх.

На террасе улица проходила под массивной каменной аркой ворот. Толстые дубовые ворота были открыты наружу, а за воротами под навесом лениво играли в шахматы двое стражников. Сторожить открытые ворота мог бы и один, но ему было бы скучно.

– Надо понимать, что именно здесь проживает вся местная торговая и финансовая верхушка? – спросил Макс, оглядываясь.

– Да, и на жизнь не жалуется, – ответила Марта.

Дома по обеим сторонам стояли большие, каменные, в хорошем состоянии. Окна были достаточно широки, чтобы в них выглядывать, ставней выше первого этажа не было. Особняки стояли почти вплотную, но не тесно. От каждого владения на улицу выходили широкие ворота, предназначенные для повозок.

На улице уже кипела жизнь. Народ проснулся после сиесты и занялся доделыванием утренних дел. Кухарки в сопровождении мужиков с корзинами неспешно брели на рынок, дети гонялись друг за другом, юноши выгуливали девушек. Торговцы отправились в свои конторы в расписных паланкинах.

– Добрый день, добрый день, – раскланивалась Марта со старыми знакомыми.

Макс отметил, что многие смотрят на Марту с ужасом. Краем глаза он поймал несколько жестов с пальцем у виска, направленных явно в его адрес.

Ясность внес крик с балкона.

– Да чего вы боитесь! Она без шляпы, в новом платье и с мужчиной! Умер Маркус, неужели не ясно!

Марта заметно смутилась, но кивнула в ответ на поднятую бровь очередного попавшегося на пути старого знакомого. Тот, с трудом скрывая радость, приподнял шляпу со словами 'мои соболезнования'. Его услышали еще несколько прохожих, и вперед по улице полетело:

– Маркус умер! Маркус умер!

– Это ты называешь 'хорошие воспоминания'? – спросил Макс, не пытаясь скрыть удивление.

– А что? Маркус здесь даже никого не убил, в смысле, из приличных людей. Зато прочесал трущобы и тюрьмы и избавил городок от уймы разбойников, жуликов и прочей швали.

– 'Избавил' значит то, что я думаю?

– Он всегда брал преступников из тюрем, чтобы научить новобранцев стрелять в живых людей. Потом пикинеры и алебардьеры учились ходить строем по земле, заваленной телами, и добивать раненых. Это считалось опасным испытанием, и никто кроме Маркуса так не делал. Остальные командиры обкатывали новобранцев только в реальном бою, поэтому потери у них были больше.

– Мне бы в голову не пришло, – честно сказал Макс.

– Ты вообще не очень-то заботишься о солдатах, – ответила Марта.

– Что о них заботиться? Они же солдаты, а не маменькины сынки. По крайней мере, я всегда платил жалование и всегда сам шел в бой во главе строя, а не прятался на холмах, гордо поднося руку ко лбу.

– Солдатами не рождаются, солдатами становятся. Кому-то приходится долгие месяцы и годы воспитывать из всякого отребья воинов, которых такие, как ты, потом поведут умирать. Военная наука это не только сражения, это даже я знаю.

– Не читай мне нотаций. Оберст был умным человеком, Йорг, Маркус. Они планировали, рассчитывали. Я только мечом махал. И чем все кончилось? Они умерли, а я остался.

– Но ты ведь тоже не дурак. Ты потом почти год командовал этими швейцарцами.

– Я командовал только в бою. Все планы составляла Шарлотта. И это была не настоящая война. Больше маневров, чем сражений.

– В Швайнштадте, значит, была настоящая?

– Да. Или мы их, или они нас. Обрати внимание, с той стороны та же картина. Герцог, Бурмайеры, командир швейцарцев, забыл, как его звали, – все погибли. Остались Патер, который молился, и Бык, который готовил еду. Не скажу ничего плохого, они толковые мужики, даже слишком толковые для мужиков, но в тот раз они не участвовали в руководстве.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что на войне больше решает божья воля, чем наука. Сила духа и сила меча важнее, чем сила ума.

Марта не нашлась с ответом. Вскоре улица Богачей закончилась еще одними воротами, за которыми виднелся короткий почти прямой спуск, выходящий на площадь.

– Это площадь Береги Ноги, – прокомментировала Марта.

– От чего беречь? – удивился Макс, опустив глаза.

– Название такое. От колес, копыт и того, что с возов падает.

– Что с возу упало, то пропало, – вспомнил Макс старую рыцарскую мудрость.

– Это в остальном мире оно пропало, а здесь сначала ногу отшибло, потом пропало, – ответила Марта, – Здесь сходятся пять улиц, все выходят на площадь с хитрых поворотов и разных уровней. Полным-полно телег и лошадей. Главные ворота Улицы Богачей. Главные ворота монастыря, через которые везут стройматериалы к собору. Кривой спуск на Воротную улицу, которая идет от западных городских ворот к восточным. Улица, ведущая на ремесленный рынок, к мастерским и далее к западным воротам. Единственный въезд в Старый Верхний город, – Марта перечислила улицы, показывая рукой по часовой стрелке.

Макс и сам заметил, что мостовая на площади была искривлена относительно горизонтали во многих местах, чтобы более-менее соответствовать кривизне втекающих улиц.

– Вот это – собор святого Павла, – указала Марта на огромное пыльное строение, с двух видимых сторон покрытое строительными лесами, – почти готов.

– В каком месте готов? Его еще строить и строить.

– Фасад готов и внутри уже наверняка идут богослужения, хотя роспись вряд ли закончена.

На самом деле готовы были все три фасада. Собор был построен в форме вытянутого прямоугольника, протянувшегося с запада на восток. Длинный южный фасад был продолжением южной стены монастыря, вдоль которой тянулась длинная улица, Главный, противоположный алтарю, фасад выходил на запад. Примерно на половину длины собор выдавался за пределы стен монастыря, поэтому стена упиралась в середину северного фасада, улица, спускающаяся с площади Береги ноги, огибала северный фасад и выходила на верхнюю соборную площадь. После монастырских ворот улица сильно сужалась и вниз вели крутые ступеньки, намекающие, что с колесным транспортом и лошадьми ниже лучше не соваться. Верхняя соборная площадь получила свое название после постройки собора и в плане представляла собой небольшую площадку перед западным фасадом, с которой на запад спускалась величественная лестница с широкими ступенями.

Спускаясь вдоль монастырской стены, Макс и Марта добрались до главного входа в собор и, конечно же, зашли внутрь. Западная половина собора представляла собой склад стройматериалов, между которыми был оставлен проход. В средней части стояли строительные леса, на которых трудились штукатуры. В восточной части, примерно на четверть длины нефа от алтаря, роспись и отделка были закончены.

– – Вот, Макс, смотри, это я! – Марта указала на фигуру женщины с мечом.

– Точно! Как похожа! – оценил Макс, – Юдифь?

– Ага. С меня писали Юдифь, а с Маркуса – царя Ирода и Понтия Пилата.

– Серьезно? – удивился Макс, – Ирода и Пилата? И как его уговорили?

– Это было несложно. Маркус сказал, что не будет натурщиком для крестьян, солдат и прочей мелочи. Ему предложили царя и прокуратора. Он был даже польщен.

– А почему Юдифь, а не Иродиада с головой Иоанна Крестителя? – Макс блеснул эрудицией, – Так ты была бы более подходящей парой мужу.

– Видишь ли, Макс, сначала мы так и планировали, но местный сеньор, который заплатил за право быть увековеченным в виде головы Иоанна Крестителя, поругался с Горгонзолой и тот слегка поменял акценты. Исправил палача на знаменосца и дал мне в руки меч.

– Горгонзола? – переспросил Макс, услышав странное прозвище.

– К вашим услугам, – крикнул кто-то с лесов.

Макс обернулся на голос и увидел жизнерадостного живописца, бодро спускавшегося по приставной лестнице. Вслед за ним чуть менее бодро спускался человек, который Максу показался знакомым.

– Фрау Профос! Какая встреча! – провозгласил художник.

– Герр Максимилиан! Какой же турнир без Вас! – провозгласил Патер.

Горгонзола Максу очень понравился. 'Настоящий человек эпохи Возрождения', как сказал бы современный читатель, 'Настоящий человек', как сказал бы современник художника, не ведавший, что живет в особую эпоху. Горгонзола, подобно коллегам, обладал энциклопедическими знаниями, любил жизнь, ближнего своего и Бога. Он вообще много чего любил, в каждом своем занятии находил повод для самосовершенствования и от каждого занятия получал удовольствие.

Макс, в свою очередь, тоже произвел хорошее впечатление. Он разговаривал с простолюдином как с равным, с ходу понимал быстрый рассказ живописца о соборе и фресках и задавал умные вопросы. Горгонзола, размахивая пачкой набросков, с ходу предложил Максу позировать для Самсона на еще не начатой фреске или для 'вон того ангела с мечом' на неоконченном изображении Второго Пришествия.

– Ой! – воскликнула Марта, едва взглянув на полуготовую фреску, – это же Маркус!

– Он самый, – ответил Горгонзола, я еще тогда сделал с него набросок в профиль с другой стороны. Чем не Князь Тьмы? Надеюсь, он не рассердится? Кстати, где он?

Марта вздохнула. Макс со скорбной физиономией снял берет, молча намекая, что Маркус скончался.

– Ого! – отреагировал Горгонзола, – а мы тут все в работе, никаких светских новостей не знаем… Хотел бы я посмотреть на человека, которому повезло справиться с Маркусом. Ему бы многие памятник при жизни поставили.

– Кажется, это я, – скромно сказал Патер.

Все недоуменно уставились на него.

– Я, честно говоря, его за черта принял. Думал, померещилось, что черта убил. Весь год беспокоился, что плохой знак получил. Сами понимаете, черти являются не к добру. А сейчас вы напомнили, я на картину взглянул, вот этот и был, а никакой не черт. Как гора с плеч.

– Вот секрет-то где был, – нарушила молчание Марта, – его кто только не пытался убить, ни у кого не вышло. А мог, оказывается, только священник.

За это время Винс и Кабан два раза проехали мимо собора, но им и в головы не пришло заглянуть внутрь. Винс восседал на дорогом жеребце местной породы, а Кабан взгромоздился на упитанного мула. Ходить пешком ни тот, ни другой не любили.

Бандиты начали поиски с рынка. Маркуса могли не заметить в рыцарском лагере, но в Ферроне его помнили очень хорошо. На рынке никто Маркуса не видел, более того, к концу опроса появился слух, что Маркус умер, а его жена гуляет по городу с другим мужчиной.

Кабан поговорил с кем надо и выяснил, что слух исходит с улицы Богачей, где и видели Марту. Винс сжал кулаки и сказал сквозь зубы:

– Такие люди, как этот Маркус, который не из Кельна, просто так не умирают. Хотел бы я видеть, кто его загнал на тот свет, где этому гаду самое место. Его расстреляли из осадных орудий или затравили драконами?

– Принесли жертву дьяволу, чтобы тот его обратно забрал, – предположил довольный Кабан.

На всякий случай, они проехали до улицы Богачей, нашли там подтверждение рыночных слухов и предложение поискать Марту в районе площади Береги Ноги, куда она только что ушла.

– Знаешь, Винс, а ведь наших объектов еще кто-то хочет убить, – завел беседу Кабан, когда понял, что тема поисков Маркуса исчерпана и успокоился.

– Кто? – спросил Винс.

– Не знаю, но кто-то очень богатый. Он через посредника предложил триста флоринов.

– Он сдурел?

– Может и сдурел, но посредник надежный. Никогда не врет. Говорит, залог оставили.

– Представь, сколько всякой швали побежит предъявлять свои права на эти деньги, если мы убьем этого Максимилиана.

– Никто ничего не получит, если не предъявит доказательств, что это именно он его убил. И его жену тоже.