Текст книги "Хорошая война"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Почтенная публика для приличия похлопала и перевела внимание на соседнее ристалище, где Доменико ди Кассано ожесточенно рубился с каким-то штирийцем. Макс присел, и Фредерик ловко снял с него шлем.

– Извини за шапку, я тебе две новых подарю, – сказал Макс.

– Пустяки, дядя Максимилиан, лучше научите меня фехтованию.

Макс с непокрытой головой церемониально поклонился дамам.

– Милый, я тебя люблю! – раздался знакомый голос.

Счастливая Шарлотта сидела рядом с Виолеттой Сфорца и махала мужу рукой. Залезть на трибуну не представлялось возможным, а снимать доспехи было бы неразумно – вскоре предстоял следующий бой. 'Бонакорси – молодец', – подумал Макс.

– Прикажете послать ей цветы? – подсказал кто-то из-за спины.

– Точно. Большой букет, – ответил Макс, оборачиваясь.

Лейтенант Бонакорси жизнерадостно улыбался, показывая в сторону бокового входа на трибуну. У лестницы стоял стражник, державший в руках большой и красивый букет.

– Антонио! Ты просто наш ангел-хранитель! – Макс от избытка чувств схватил итальянца за бока и поднял в воздух.

– Смотри, какой он у тебя сильный! – восхищенно прошептала Виолетта, – мой мужчина может поднять меня, но не тяжелого мужика и не в доспехах.

– Он у меня просто чудо, – гордо ответила Шарлотта и тут же поправилась, чтобы не вызывать зависть, – только воспитание у него немного провинциальное.

На этих словах в ложе появился стражник и торжественно вручил букет Шарлотте. Все остальные дамы посмотрели с нескрываемой завистью и злостью. Некоторые даже зашипели.

– Да что такое у вас случилось?! – возмутилась Шарлотта.

– Епископ вчера обозлился и наложил на всех рыцарей епитимью, чтобы в ночь, в эту, которая только что закончилась, не прикасаться ни к дамам, ни к вину, – сказала Аурелла.

– Рыцари были очень недовольны, – подтвердила пожилая дама справа.

– Неужели не прикасались?

– Ни к дамам, ни к вину. Честное слово, – сказала Аурелла, – Скупили и выпили всю аквавиту[1]1
  Аквавита (лат. aqua vita) – бренд, под которым тогда продвигался напиток, в настоящее время известный как водка.


[Закрыть] и разбрелись по непотребным девкам.

Между первым и вторым боем Макса был большой перерыв. На этот случай по бокам от трибуны были предусмотрены большие шатры, где рыцари в доспехах могли укрыться от раскаляющих металл солнечных лучей и переодеться не на глазах у публики. Макс при помощи оруженосцев снял доспех, рассчитался с Бонакорси и свободное время провел, наблюдая за бойцами.

23. Пчелы против меда или дамы против рыцарей

Пока Макс отдыхал, турнир шел своим чередом. Доменико ди Кассано подтвердил свою репутацию чемпиона, выиграв два боя почти подряд. Жилистый шотландец Маккинли в первом бою победил широкоплечего ломбардского рыцаря, затянув поединок, пока у того не сдало дыхание. Во втором бою тот же Маккинли проиграл пожилому саксонцу, который сумел грамотно провести прием на обезоруживание.

Людвиг-Иоганн Бурмайер провел всего один бой, и тот случайно. Герольд объявил, что герр Людвиг-Иоганн по договоренности сторон выходит на ристалище вместо своего родственника, который не в состоянии стоять на ногах после неудачи в конном поединке. В противники ему достался молодой бранденбуржец, которого Людвиг-Иоганн победил практически мгновенно. Даже Макс, не говоря уже о зрителях, не успел уловить момент, когда меч бранденбуржца взлетел в воздух, а владелец меча повалился навзничь в шлеме, вмятом с обоих боков.

На боковых ристалищах сражались оруженосцы. Феникс сначала привлек всеобщее внимание лоскутным доспехом, собранным частично из того хлама, который был куплен перед турниром, частично из выигранного вчера аугсбургского доспеха большего размера для конного турнира, частично из только что купленных деталей местного производства. Несколькими минутами позже он привлек еще больше внимание умением нанести подряд пять-шесть безответных ударов в голову. Макс отметил, что Феникс не дал похлопать себя по плечу Людвигу-Иоганну.

Брат Фридрих совершенно случайно одолел венецианца, который неожиданно выпустил из рук меч. Во втором бою Фридрих проиграл де Вьенну, продержавшись довольно долго. Макс улыбнулся – братец схитрил. Не будучи большим мастером пешего боя, Фридрих вызвал рыцаря, который известен тем, что бьется честно и имеет репутацию хорошего бойца, какому не стыдно и проиграть.

Поскольку остальные дамы еще не отошли от зависти, Шарлотта могла нормально поговорить только с Виолеттой.

– Виолетта, почему ты радуешься, если все дамы в ярости?

– Некоторые даже в двойной и тройной ярости, как мамочка. Все это того стоило, чтобы посмотреть, как мамочка останется без ее Алессандро на ночь. Так ей и надо. Размечталась, дура старая.

– А кого выбрали лучшим рыцарем вчерашнего дня?

– Доменико ди Кассано. Но ему случайно повезло.

– Случайно?

– Фон Виттенштейн, по словам герольдов, имел лучший результат, но он из немцев, а рыцаря дня полагается выбирать из победившей партии. Мы выбирали из епископа и ди Кассано.

– Выбрали бы епископа. Может быть, он бы стал подобрее?

– Правильно! – расцвела Виолетта, – Какая ты умная, прямо как я! Но эти курицы не хотели выбирать епископа, потому что он назвал бы дамой дня деву Марию. Им было важнее, кого назовет ди Кассано, а он назвал Луизу Медичи.

– Это же просто политика.

– Точно. И к большинству дам отношения не имеет. Они сами из любопытства отказались польстить епископу, за это получили испорченный вечер и теперь дуются на тебя, потому что ты тут совершенно не при чем. Кстати, где ты была вечером? Неужели ты знала, что так будет?

Бертран фон Бранденбург и Витторио Сантальберти пропустили самое начало турнира и не узнали, что Максимилиан де Круа уже прибыл и провел один бой. Так уж получилось, что утренний посыльный заглянул к де Круа после того, как Макс отбыл на турнир и до того, как появилась Шарлотта. Хозяин турнира прибыл к открытию, посмотрел несколько боев и покинул свое почетное место по состоянию здоровья. Вернулся Джанфранко только к середине дня, когда Макс уже провел свой второй бой.

Вторым Максу достался противник из 'куртуазных', Герхард фон Виттенштейн, с которым ранее встречаться не доводилось. Рыцарь лет тридцати, крупный мужчина в самом расцвете сил и с огромным опытом турниров. Дорогой новый доспех, огромный плюмаж из павлиньих перьев, бархатный налатник с вышитым гербом, три красавца-оруженосца, платочек от дамы сердца, повязанный вокруг руки, аккуратно расчесанные усы и бородка… Придворный щеголь, но щеголь при дворе императора, где турниры проводятся чаще, чем балы.

– Я слышал, ты предатель и жадный наемник, – сказал фон Виттенштейн вместо приветствия. 'Я слышал' здесь было маленькой придворной хитростью, лишавшей фактически оскорбленного собеседника возможности отреагировать надлежащим образом. Мало ли что человеку пришлось услышать, в этом ведь нет его собственного мнения, может быть, он и не согласен?

– Я слышал, Вы не сильны в пешем бою, – скопировал построение фразы бесхитростный Макс.

– Что за рваная тряпка на шлеме у такого сильного рыцаря? – как бы любезно спросил Виттенштейн. Старый турнирный трюк – испортить настроение противнику перед боем – всегда был популярен среди придворных и дипломатов.

– Фредерик! Что у меня на шлеме? – спросил Макс, который не понял, что это был трюк, и действительно не знал, что такое странное завелось у него на шлеме.

– Это платок ее светлости Ауреллы Фальконе, – ответил Фредерик.

Макс совсем забыл про платок, который в первый день Аурелла повязала на его копье в качестве знамени для оруженосцев – защитников крепости. Но Фредерик, который старался соблюдать все известные ему рыцарские обычаи, каждый день перевешивал платок на соответствующий шлем, и не всегда чистыми руками. Порвался тонкий шелк после того, как по нему попал турнирный меч де Бельера с заусеницей на лезвии.

– Вам придется признать, что она прекраснейшая дама во всем белом свете, – ответил Макс Виттенштейну.

– Тебе для этого придется победить. Но если ты проиграешь, признаешь прекраснейшей мою даму, – сказал Виттенштейн.

На этом обмен любезностями окончился, потому что герольд предложил рыцарям пройти на ристалище.

Может ли такой красавец быть хорошим бойцом? Может, как вскоре убедился Макс. Противник не размахивал мечом попусту, а наносил прицельные удары только тогда, когда Макс не мог их отбить. Каким-то образом он при этом еще и перемещался, сдвигаясь немного, но достаточно, чтобы удары Макса теряли силу, попадая вскользь по доспехам.

Ближний бой? Нет, он не ловится на ближний бой. Маневрирует, держится на расстоянии вытянутой руки и меча. Плохо. А если так?

Макс прыгнул вперед, подныривая под клинок. Свой меч он уронил на локти, освободив руки. Схватил противника под коленями и с силой выпрямил ноги, отрывая его от земли. Герольд присел, проверяя, не коснулся ли коленом ристалища герр де Круа и не уронил ли он оружие. Нет, не коснулся, нет, не уронил. Зато фон Виттенштейн на ногах не устоял и упал набок.

Как и следовало ожидать, Виттенштейн с его придворным опытом жизни был конформистом, а не одиночкой. Поскольку в партии 'куртуазных' собрались все его друзья, а в партии 'раубриттеров' из друзей не было никого, он с самого начала турнира присоединился к первым. Теперь, когда он неожиданно и некрасиво проиграл, его сторонники единодушно бросились подавать протесты герольдам и хозяевам турнира.

Публика, для которой этот бой был не выглядел интересным, следила за поединком на соседнем ристалище, но оживленный спор у стола герольдов привлек всеобщее внимание. В фокусе оказались известный рыцарь фон Виттенштейн и темная лошадка, он же наемник и предатель, он же один из главных ньюсмейкеров турнира Максимилиан де Круа.

Герольд стоял на своем и клялся всеми святыми, а святых он знал немало, что формального нарушения не было. Рыцарь чести вспоминал известные ему прецеденты бесчестных поступков, среди которых подобные приемы до сих пор не значились.

– Тихо! – скомандовал Джанфранко Фальконе, – Сеньоры, что здесь происходит?

– Совершен бесчестный поступок, – ответил Бертран фон Бранденбург, – мы просим аннулировать результат боя и удалить герра де Круа с турнира!

– Еще он виновен в нападении на мой замок! – вставил слово Сантальберти.

– Кого удалить? Де Круа? – удивился Джанфранко.

– Папочка, никого не удаляй, мне будет скучно! – крикнула Виолетта.

– Доченька, его обвиняют в неподобающем поведении.

– Так удали всех рыцарей! – предложила Аурелла, – Или вчерашнее повальное пьянство и блудодеяние теперь стали подобающим поведением?

– Это все епископ виноват! Мы не хотели! – раздались голоса рыцарей помельче из-за спин рыцарей побольше.

Джанфранко обернулся направо, к Альфиери.

– Удаляй, – уверенно сказал Альфиери, – от него одни неприятности.

Джанфранко повернулся налево, к епископу. Тот уже и думать забыл о вчерашней епитимье и с самого утра наслаждался зрелищем, поскольку пеший турнир его интересовал исключительно как зрителя. Не успел епископ сказать что-нибудь умное, как через толпу протолкался Грегуар Бурмайер и заявил:

– Этот де Круа утром порвал в клочья известного Вам де Бельера!

– Неужели? – поднял бровь епископ. Он опоздал к началу турнира всего на два боя.

– Чтоб мне провалиться в преисподнюю! Поставил его на колени, потом положил мордой в навоз. И затолкал в ему пасть тапочку оруженосца.

– Шапочку, – поправил Альфиери.

– Какая разница, – махнул рукой Бурмайер.

– Замечательно! – расцвел епископ и сразу решил дело в пользу Макса, – Сеньору де Круа, будь он даже и виновен в неподобающем поведении, я отпускаю этот грех и прошу эту тему более не поднимать.

– Согласен, – подтвердил Джанфранко.

– А мой замок! Он же разбойник! Грабитель! – возопил Сантальберти.

– Витторио, ты же сто раз говорил, что я не имею власти над твоим замком. Наконец-то у меня есть повод сказать, что ты над моим городом не имеешь власти и над моими гостями, – злорадно усмехнулся Джанфранко.

– Вы откажете кровному родственнику в правосудии? – как бы скромно, но достаточно громко спросил фон Бранденбург.

– Не откажу, – недовольно ответил Фальконе, – но себе и гостям в зрелище я тоже не откажу. У кого назначены поединки с сеньором де Круа на завтра?

– У меня! – ответил ди Кассано.

– Напомните о правосудии завтра после турнира, – сказал Фальконе, обращаясь к Сантальберти, – и оформите все в письменном виде. На досуге почитаю.

Сантальберти тут же протянул свою жалобу в письменном виде. Фальконе покачал головой, но принял.

– Такое отношение к правосудию просто возмутительно! – отреагировал фон Бранденбург и вздохнул с таким видом, как будто он вот-вот продекламирует свое возмущение в стихотворной форме.

– Еще бы! – прервал его Грегуар Бурмайер, – этот хитрец хочет под любым предлогом убрать де Круа, чтобы тот не покалечил ненароком его собутыльника, с которым должен быть его следующий бой.

– Ничего подобного! – возмутился герр Бертран, – Клевета! Вы еще скажете, что я хочу его убрать, чтобы он с вашим Людвигом-Иоганном не сразился?

– Скажу! – ответил Бурмайер, – Хотите. Потому что Людвиг-Иоганн утрет нос всем вашим друзьям и наемникам вместе взятым.

– Довольно! – хлопнул в ладоши Фальконе, – Я принял решение. Сеньор де Круа продолжает турнир. Прошу всех вернуться на свои места!

В одобрительном и неодобрительном бурчании раздался звонкий голов Фредерика.

– Если этот рыцарь проиграл, то он должен прославить даму сердца моего господина! Он обещал!

Головы повернулись к Фредерику, потом к Виттенштейну.

– Позвольте! Если этому квазиграфу милостиво разрешили участвовать дальше, это не значит, что ему присудили победу, – вступился за своего человека фон Бранденбург.

– Кто же его дама сердца? – полюбопытствовал Альфиери.

Виттенштейн пожал плечами. Он не запомнил произнесенное оруженосцем какое-то итальянское имя с фамилией не относящейся к высшей знати. Как-то не было у него привычки внимательно слушать, что говорят всякие там.

– Ее светлость Аурелла Фальконе, – гордо ответил Фредерик, опередив Макса, – и ее платок на шлеме дяди Максимилиана.

Альфиери возмущенно фыркнул. Фальконе обернулся в его сторону и злорадно ухмыльнулся.

– Что же Вы, мессир, – сказал он уже Виттенштейну, – не желаете сказать доброго слова моей супруге?

Виттенштейн с его придворным опытом, не заставил себя ждать.

– Признаю, что прекраснейшая дама во всем белом свете – Ее светлость Аурелла Фальконе, супруга благороднейшего Джанфранко Фальконе, – провозгласил он без тени недовольства и поклонился дамской ложе.

Дамы зааплодировали. Фон Виттенштейн церемонно раскланялся на венский манер.

– Виолетта, ты не могла бы объяснить, в чем причина внезапной нелюбви Альфиери к моему мужу? – спросила Шарлотта.

– Могла бы, – ответила Виолетта, – ты ведь знаешь, где твой муж провел позапрошлую ночь. Алессандро несколько недолюбливает тех, кому мамочка отвечает взаимностью.

– Переведи 'несколько недолюбливает' на французский.

– Может убить, но без особых эмоций, – перевела Виолетта.

– И что делать?

– Седлать коня.

– Ты серьезно?

– Конечно серьезно. Обычно он убирает претендентов на ранних стадиях ухаживания. Убирает не обязательно сразу под землю, но подальше от мамочки. С Максимилианом он не успел, оттого и злится.

– У него серьезные отношения с Ауреллой? Или он это делает для Джанфранко?

– Алессандро был влюблен в нее еще до свадьбы. Но папочка успел первым. Мамочка до сих пор этого не может простить ни папочке, ни Алессандро. Но для папочки Алессандро тоже много чего делает. В конце концов, это входит в его работу – убивать людей для четы Фальконе. Кстати, папочке тоже бы не понравилось, если бы он узнал, что твой муж – любовник мамочки. Насколько я понимаю, пока он не знает.

Третьего боя не пришлось долго ждать. Максу дали отдохнуть в течение всего одного поединка. Но это время не прошло без пользы.

– Вы тут для всех чужой, мне это знакомо, – начал разговор подошедший Энтони Маккинли.

– Заходите в гости, – ответил Макс.

– Благодарю. Позвольте Вам дать совет. Рыцарь, с которым Вам предстоит сразиться, имеет нехорошую склонность к запрещенным ударам. Вот, посмотрите.

Маккинли повернулся боком и показал разорванный дублет подмышкой. Из разрыва торчала окровавленная рубашка.

– Как это он? – спросил Макс.

– Перекрестьем. Полуклинковый хват, ближний бой. Стоило мне повернуться к герольду правым боком, как этот подлец ударил перекрестьем в пройму кирасы.

– Опасно. Мог ребра поломать.

– Мог. У меня случайно кираса с чужого плеча, великовата. Потому ребра до сих пор целы. Еще был укол в бедро.

– Укол? Мы же обещали этого не делать.

– Не всем это важно. Верхняя защита мечом, рукоять над головой выше лезвия – представляете?

– Представляю.

– Легкий поворот и движение клинком вниз. Выглядит естественно, и на пути совершенно случайно оказывается моя нога. Внутренняя сторона бедра. Меч тупой, внешне все на месте, но я пару дней буду хромать.

Тут бойцов пригласили на ристалище. Макс поблагодарил шотландца и с ходу придумал план на этот бой.

Саксонец был заметно старше Макса, на полголовы ниже и в кости неширок. 'Ты, конечно, сильный, но легкий', – подумал Макс. Еще он заметил, что забрало саксонца не обеспечивает хорошего обзора в нижней полусфере.

Далее бой прошел достаточно предсказуемо, хотя по исполнению довольно сложно. Сначала Макс принялся осыпать противника градом ударов в голову и в корпус, держа меч как можно выше. В ответ он не получил ни одного удара, но обратил внимание, что противник маневрирует так, чтобы Макс оказался в углу ристалища. Макс подыграл и отступил в сторону ограждения, сделал пару шагов назад стукнулся спиной в бревна и как бы замешкался, держа меч перед собой двумя руками на уровне талии. Саксонец тут же рванулся вперед, мгновенно перехватив меч левой рукой за клинок. Тут-то он и попался. Макс резко отскочил влево и нанес сильнейший горизонтальный удар по животу, вложив всю свою силу и массу.

Противник не видел удара, а если бы и видел, не успел бы защититься, потому что как раз только что перехватил свой меч и держал его горизонтально на уровне груди. Как-нибудь повернуться и принять удар вскользь он все равно бы не успел. Поэтому вся энергия удара пошла по назначению. Ноги рыцаря еще бежали вперед, а корпус уже остановился и подался назад. Саксонец упал на спину так, как падают выбитые из седла. Чистая победа.

Прошло уже больше часа после полудня и солнце пекло изо всех сил. Макс, непривычный к жаре, спрятался в тень и приказал Фредерику позвать его, когда будут меряться силами какие-нибудь славные рыцари, а также если выйдет на ристалище Людвиг-Иоганн. Фредерик, который знал по титулам и в лицо только немецких славных рыцарей, вызывал его три раза, посмотреть на поединки между 'раубриттерами' и 'куртуазными'. Вызовы были брошены еще на пиру в честь открытия турнира, за прошедшее время рыцари изрядно разозлились и каждый последующий бой собирал больше злобных возгласов болельщиков, чем предыдущий. Впрочем, франко-итальянский конфликт по накалу страстей ничуть не отставал.

Получилось так, что после того, как Бертран фон Бранбенбург потребовал отменить результат боя для фон Виттенштейна, прочие 'куртуазные' сочли это за прецедент и обращались к нему после каждого проигранного боя. Часть требований он для приличия вынужден был удовлетворить. Один из поединков действительно был признан выигранным нечестно, и результат отменен. После этого турнир охватила эпидемия сутяжничества.

Герольды и рыцарь чести, осаждаемые градом претензий чуть ли не после каждого боя, ушли в глухую оборону. Рудольф Амати сказал своим подчиненным, что тот, кто не будет строжайшим образом следовать букве правил, рискует быть изгнанным из герольдов. В особо сложных случаях герольды предлагали спорщикам обратиться за справедливой и непредвзятой оценкой к дамам. Габриэль притворился, что с трудом понимает по-немецки и по-французски и советовал по вопросам соблюдения духа обращаться к Суду Любви и Красоты. Туда же посылали всех спорщиков и Джанфранко Фальконе, и Альфиери, и епископ.

Дамы принимали решения, руководствуясь женской логикой и демократическими процедурами, то есть, в пользу более симпатичных рыцарей. Виолетта Сфорца жизнерадостно продвигала свои представления о справедливости, которые провоцировали еще большую конфронтацию среди рыцарей. Аурелла Фальконе напротив, пыталась примирить стороны. Шарлотта неожиданно для себя, но не для окружающих, оказалась председательницей Суда Любви и Красоты. За то, что она не принадлежала ни к одной партии, была влюблена только в собственного мужа и была способна придумать решение, в равной степени устраивающее или не устраивающее все стороны. Последнее было более выгодным, поскольку каждая сторона, видя явную неудовлетворенность на лицах оппонентов, считала себя победившей.

– Лотти, зачем ты их примиряешь? – недовольно спросила Виолетта после очередного соломонова решения, – так же неинтересно.

– Потому что если их не примирить, то они сразятся еще раз и еще раз подадут протест. Мы погрязнем в этих протестах, а мы, кажется, хотели насладиться зрелищем, – ответила Шарлотта.

– Мы уже не наслаждаемся, – сказала подошедшая Аурелла, – С последнего благородного поступка, когда де Вьенн провозгласил прекраснейшей свою даму, прошло с десяток боев. Рыцари думают, что мы тут сидим для того, чтобы безвозмездно решать их проблемы. Пойду, пожалуюсь Алессандро. Пусть примет меры.

Мало-помалу дошло и до поединка между Максимилианом и Людвигом-Иоганном. Макс так и не увидел других боев Людвига-Иоганна, из чего сделал вывод, что ненастоящий рыцарь приехал на турнир только по его, Макса, душу.

– Вы его сильно не бейте, – сказал Фредерик, подавая шлем Максу, – он старый и толстый.

– Бог Вам в помощь, мейстер, – сказал Феникс, подавая шлем Людвигу-Иоганну. К окончанию турнира все страшные железки, купленные перед турниром, покинули доспех Феникса, будучи замененные на новые фрагменты нескольких чужих доспехов. Как сказал Фредерик, 'этот парень с мокрой курицей' принимал вызовы непрерывно и за сегодняшний день провел не меньше десяти боев, из которых выиграл все.

Людвиг-Иоганн в доспехах действительно выглядел старым. Его могучие мускулы были скрыты под прочной сталью, а на виду были короткие седые волосы и морщины вокруг глаз. Профессиональная сутулость борца для невнимательного человека была неотличима от сутулости стариков. Тонкой талии у него не было и быть не могло, и силуэт его доспехов не в лучшую сторону отличался от силуэтов молодых рыцарей. Максимилиан выглядел не в пример моложе, стройнее и здоровее.

Снаряжение бойцов отличалось не меньше, чем их внешность. Макс был в своем черном рельефном турнирном доспехе, состоявшем из выступающих граней на всех видных местах. Доспех Людвига-Иоганна смотрелся полной противоположностью. Полуденное солнце отражалось от полированных округлостей шлема, кирасы, наплечников. На всей поверхности доспеха не было ни одного острого угла или декоративного рельефа. Если доспеху первого не исполнилось и года, а ковал его один из лучших аугсбургских мастеров, то доспех второго был извлечен из недр арсенала Бурмайеров, подогнан по фигуре армейским кузнецом и тщательно начищен провинившимися рекрутами. Старомодный вид и скромная отделка вносили свою лепту в создание образа рыцаря преклонных лет.

Бой начался с обмена ударами на максимальной дистанции. Людвиг-Иоганн, у которого руки были короче и меч не длиннее, старался дистанцию сократить, а Макс, наоборот, старался не подпустить его близко. Опыт опытом, но возраст есть возраст, старый рыцарь двигался быстро, но не быстрее, чем молодой.

Бурмайер не выдержал и рванулся вперед, пропустив удар. Макс попытался выполнить тот же прием, что и в предыдущем бою. Не получилось, этот противник оказался намного тяжелее. Людвиг-Иоганн ответил ударом снизу по предплечьям и рукояти меча, отчего меч Макса вылетел из рук на три фута вверх. Зрители ахнули. Толстый, старый, никому не известный рыцарь мгновенно оценивает положение и наносит удар, которым выбивает двуручное оружие сразу из обоих рук. Такого здесь еще не было.

Макс, не задумываясь, отступил на шаг и вскинул руки, пытаясь поймать свое оружие, ведь когда меч коснется земли, бой закончится победой баварца. Макс едва успел схватить клинок левой, как получил сокрушительный удар по шлему. Шлем выдержал, но в голове загудело – удар был слишком сильный и его не смогли полностью ослабить ни конструкция шлема, опирающегося на плечи, ни подшлемник с подвеской, оставляющий свободное место почти в дюйм между стенками шлема и головой.

Следующий удар Максу удалось отбить, держа меч за клинок обоими руками и подставив под удар место, где рукоять соединялась с перекрестьем. 'Отбить' – не очень точно, на самом деле, Макс такой защитой всего лишь смягчил удар, пришедшийся в правое плечо, а его меч получил такое ускорение вниз, что даже слегка воткнулся в землю.

Третий, не менее сильный, удар Людвиг-Иоганн нанес горизонтально, слева направо. Макс парировал его, все еще держа меч за клинок двумя руками. Сделал выпад и подставил перекрестье под рукоять меча Людвига-Иоганна между его руками. Потом подцепил этим же перекрестьем правую руку баварца.

Людвиг-Иоганн отлично знал приемы с обезоруживанием. Макс знал их немного хуже, но тоже неплохо. Два меча и четыре руки на короткое время сплелись в хитрый узел. Несколько перехватов и вот уже один меч отлетает в сторону, а другой остается в руках Людвига-Иоганна и тут же поднимается для завершающего удара в голову, который повергнет молодого рыцаря на землю.

Едва первый из клинков коснулся земли, как герольд объявил бой оконченным, а рыцарь чести опустил свое покрывало на голову Макса. За считанные дюймы до покрывала остановил свой клинок Бурмайер. К рыцарям побежали оруженосцы.

– Мессир, это не меч Его светлости! – крикнул Франц, подобрав вылетевший клинок.

– Как это? – удивился герольд, – сеньоры, будьте любезны, подойдите сюда.

– Макс и Людвиг-Иоганн подошли, тяжело переводя дыхание, уже без шлемов и рукавиц.

– Чей это меч? – спросил герольд.

– Мой, – хмуро ответил Людвиг-Иоганн.

– Тогда должен Вас огорчить, мессир. Согласно правил, рыцарь, чье оружие упало на землю, проигрывает.

– Дьявол! – выругался баварец.

– Таковы правила, мессир.

– Но он же, черт побери, оставил де Круа без оружия! – крикнул Грегуар Бурмайер, – Это буквоедство противоречит чертову духу рыцарства! Рыцарь чести, жаба тебе в печенку, что скажешь?

– Если бы правила противоречили духу рыцарства, не стоило бы и начинать турнир, – ответил Габриэль, – если мы нарушим букву правил ради одного поединка, нас заставят пересмотреть все остальные.

– Вы славный боец, герр Бурмайер. Надеюсь, мы еще встретимся, – сказал Макс и протянул руку Людвигу-Иоганну.

– Надеюсь встретиться с Вами в бою, – хмуро ответил Людвиг-Иоганн, пожимая руку.

До официального окончания турнирного дня оставалось еще немало времени, когда на правое ристалище вышли Доменико ди Кассано и Пьер де Вьенн, а на левое – фон Виттенштейн и кто-то из 'раубриттеров', судя по гербу, баварец и родственник Бурмайеров. 'Две битвы титанов одновременно', как охарактеризовал действие Рудольф Амати. Все итальянцы болели за местного чемпиона Доменико ди Кассано, а все французы за Пьера де Вьенна. К этому бою на турнир вернулся отходивший подлечиться Джанфранко Фальконе и вместе с земляками кричал в поддержку итальянца против француза. Вокруг соседнего ристалища собрались две группировки немцев, тоже чрезвычайно эмоционально настроенные.

Бой не левом ристалище обещал быть затяжным, а на правом титаны довольно быстро устали и сделали перерыв, во время которого оценили накал страстей и решили исключительно из политических соображений закончить бой рукопожатием и обязательством померяться силами на нейтральной территории. Публика мирного решения не оценила, поскольку конфликты между вспыльчивыми французами и не менее горячими итальянцами назревали уже не первый день, и всем нужен был только формальный повод, чтобы взяться за оружие.

– Француз трус! – крикнул кто-то из толпы.

Де Вьенн повернулся и припечатал того смачным ругательством, помянув с десяток его родственников. По случайности, крикун оказался венецианцем, и пара помянутых родственников, а также муж еще одной помянутой родственницы оказались в пределах слышимости. Горячая итальянская кровь вскипела, дружное семейство схватилось за мечи и бросилось на ристалище. На помощь де Вьенну поспешили французы. Все сразу. Итальянцы, пропустившие причину ссоры, не могли проигнорировать начало вооруженного конфликта и набросились на французов. Итальянцев было больше раза в три.

– Герр Бертран! – крикнул де Вьенн.

Герр Бертран, заключая договор с французами, рассчитывал на обратное. Чтобы привлечь французов как резерв в ссоре с 'раубриттерами', которая неумолимо надвигалась с каждым ударом на левом ристалище. Но пришлось самим идти на помощь союзникам.

– Сен-Дени! – выкрикнул французский боевой клич герр Бертран.

– Сен-Дени! – поддержали его соратники.

Джанфранко Фальконе сразу понял, чем грозит это 'Сен-Дени'. Будучи родственником изгнанных королем Франциском миланских герцогов Сфорца, он не жаловал французов. Его бы вполне устроило, если бы французам намяли бока. К этому при тройном численном преимуществе и шло дело, но вмешательство немцев во главе с этим склочным рифмоплетом превращало и без того немаленькую потасовку в целое сражение.

– Алессандро! Наведи порядок! – приказал он Альфиери, который был ответственным за поддержание порядка как в городе, так и на турнире.

У Альфиери на этот случай нашлось нестандартное решение. Он и не надеялся, что стражники полезут туда, где сражаются друг с другом рыцари. Среди стражников дураков нет. Зато есть кое-кто, кому можно доверить такое дело.

– Грегуар! – крикнул Альфиери, вставая со своего почетного места.

– Че надо? – отозвался Бурмайер.

– Прекрати это свинство!

Бурмайер знал два пути для того, чтобы прекратить подобное свинство. Или разогнать всех, для чего нужно иметь больше сил, чем у всех нарушителей порядка вместе взятых, или встать на сторону более сильной группы и принудить менее сильную к прекращению сопротивления. Второй был более предпочтителен.

– Святой Марк! – заорал он во все горло.

Святой Марк – покровитель Венеции. 'Раубриттеры' дружно вступили в бой на стороне итальянцев.

На помощь рыцарям уже бежали со всех сторон оруженосцы.

Рыцари, не состоявшие ни в одной партии, один за другим очертя голову бросались в толпу просто ради забавы.

Кому это все по-настоящему не понравилось, так это дамам. За исключением Виолетты, конечно. Массовая драка это совсем не то, что дамы планировали на день. Им-то хотелось, чтобы рыцари посвящали дамам свои победы, чтобы обменивались подарками с символическими значениями, чтобы громогласно объявляли прекраснейших или заставляли это сделать поверженного противника. Чтобы в фокусе внимания и самих рыцарей и зрителей была дамская ложа на трибуне. Не говоря уже про medieval pick-up line.