Текст книги "Пуля для депутата"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– К ужину? – не унималась Наташка. – К ужину! Сколько времени-то сейчас ты хоть знаешь?

– А? Времени? Ну, девять… А что? Поздно? Ты так рано спать ложишься, Натуля?! Я тебя не узнаю…

– Это ты у себя там привык к ночной жизни… У нас ведь тут провинция, – ехидно отвечала Белкина. – У нас так не принято. Если к девушке собираешься, будь любезен вовремя…

– А мы что – на время договаривались? Что-то я не помню.

– Ладно, короче, ты где там?

– Недалеко.

– Конспиратор хренов!

Маликов улыбнулся. В Москве с ним никто так не разговаривал. Оскорбляли – да, оно, конечно, куда же без этого. По чтобы вот так – с любовью в голосе, по-женски зазывно, провокационно… Игорь Андреевич почувствовал давно не испытываемое им удовольствие, волнующее и какое-то домашнее. А ведь и в самом деле – он сейчас дома. И никакой больше работы! Все оставшееся время в Питере он будет только отдыхать.

Черный «Мерседес», предоставленный ему Грибом и похожий на известный ленинский броневик джип («Лэндкрузер») стояли возле входа в грибовский офис. Навстречу Маликову шагнул шофер джипа, высокий, широкоплечий парень в просторном пальто, под которым запросто можно было спрятать не только какой-нибудь «узи», но и обрез двустволки и «АКМ».

– …Ладно, Натуль, я сейчас буду. Купить что-нибудь?

– Ничего не надо. Все есть. Давай быстрее, биг-босс.

– Целую…

Маликов отключил трубку и поднял глаза на охранника-шофера.

– Куда? – спросил парень.

– Знаешь… Э-э… Витя? – вежливо спросил Маликов, нетвердо помня имя своего питерского телохранителя.

– Да.

– Витя, вы сегодня свободны. Я сам. Ключи…

Витя предупредительно протянул Маликову ключи от «Мерседеса».

– И ребят отпусти. Здесь рядом.

– Дорогу знаете?

– Я же питерский! – улыбнулся Маликов. – Да здесь и в самом деле недалеко.

– Все понял. Завтра…

– Я позвоню, если понадобитесь.

Номер мобильного телефона Вити был записан в ежедневнике Игоря Андреевича – с этого началась сегодняшняя беседа с Грибом.

– У нас город стал неспокойный, сказал ему Боровиков. – Лучше, если мои парни с тобой постоянно будут.

Однако после Москвы Маликову казалось, что здесь ему никто и ничто не может угрожать. «Дома и стены помогают, – подумал он еще тогда, когда встретивший его «мерс» мчался по Московскому проспекту. – Не знают они, что это значит – неспокойный город…»

На самом деле заставила его отказаться от охраны въевшаяся в кровь привычка никому не доверять на сто процентов. Он, конечно, понимал, что в Нигере, так же, как и в Москве, вечерами гулять небезопасно. Даже на «мерсе». Особенно, если ты лицо значительное, да еще из Москвы. Он просто не хотел «засвечивать» Наташкину квартиру… Ведь ясно: этот Витя немедленно и подробно отчитается перед Грибом, а тот мигом «пробьет» адрес, выяснит, кто там живет, и будет потом долго гадать, зачем туда поехал Маликов. И окажется Наташка в списке лиц, находящихся с ним в тесном контакте. И, случись что, ее потянут. Да и вообще, мало ли как может жизнь повернуться? Нет, пока есть возможность, лучше оставить для себя несколько «чистых», никому не известных адресов, где можно отсидеться, «залечь на дно» хотя бы на несколько дней, пусть даже не прячась от опасности, а просто – чтобы отдохнуть, чтобы никто не доставал.

– Все, Витя, до завтра, – простился Маликов с топтавшимся на месте охранником.

А… Ага. Всего доброго.

Маликов сел в машину и поехал на Грибоедова, где жила Наташка и тогда, когда они были студентами. В то время – с родителями, ныне, как выяснилось, покойными.

«Дождалась, – думал он, проезжая по Дворцовой площади. – Всегда хотела жить одна. Вот и посмотрим, как она управляется».

Сколько он помнил Наташку, она никогда не занималась домашним хозяйством. Ее комната вечно была не прибрана, пепельницы – не вытряхнуты. Когда родителей не бывало дома, то еду гостям приходилось приносить с собой: Белкина готовить либо очень не любила, либо просто не умела.

Но все ее «минусы» искупались с лихвой – общительностью, быстрым и светлым умом, веселой парадоксальностью суждений и немыслимой, сводящей с ума сексуальностью.

«Словно вымер город… – Машина Игоря Андреевича миновала Театральную площадь, где еще топтались на остановке автобуса несколько человек, и свернула к каналу Грибоедова, в темноту, показавшуюся привыкшему к московской толкотне и уличному оживлению Маликову просто странной. – Черт, это же центр города… А пусто, как будто в деревне глухой. Действительно, здесь они что – с наступлением темноты все по домам расползаются?..»

Игорь Андреевич остановил машину на набережной канала. Вышел, взглянул вниз, на темную воду. Она поблескивала в тусклом свете, льющемся из окон высоких, мрачных домов, которое, как бы стиснули русло, закованное в гранит набережной. Потом Маликов поднял голову и посмотрел на Наташкины окна. Свет горел на кухне и, насколько он помнил расположение комнат, в гостиной, в родительской комнате.

«Ждет…» – Игорь Андреевич прошел под высокой аркой подъезда и, прислушиваясь к стуку собственных каблуков по ступенькам лестницы, двинулся дальше, наверх. Лифтом он не воспользовался: четвертый этаж – не проблема, а лишняя встряска не помешает, и так весь день сиднем просидел в грибовском кабинете.

Он поднимался по высоким ступенькам и с каждым шагом, как ему казалось, удалялся от своей бешеной, суетной и опасной московской жизни, возвращаясь в беззаботные студенческие годы… Когда все впереди и все – легко, просто и приятно, когда жизнь представлялась сверкающим праздником и омрачить ее не могли ни «неуды» на экзаменах, ни уличное хамство, ни мелкие ссоры с товарищами – все было просто великолепно!

Маликов, предвкушая встречу с Наташкой, широко улыбнулся: они не виделись лет десять, но он почему-то пребывал в уверенности, что Белкина ничуть не изменилась. Такие девчушки, подсказывал ему богатый жизненный опыт, такие шустрые девчушки не меняются с годами. Наверняка, она такая же прыткая и боевая, как в студенческие годы. Может быть, только стала еще более жадной до секса. У женщин с годами это бывает…

Маликов вздрогнул, увидев на своем пути две непонятно откуда возникшие фигуры. Они словно материализовались прямо из воздуха – Игорь Андреевич не слышал ни шагов, ни дыхания, на шороха одежды.

Машинально продолжая двигаться вперед, он все не мог поверить, что эти двое незнакомцев, преградивших ему дорогу, пришли сюда именно по его душу. Кто знал, что он окажется здесь, кроме Наташки? Да никто! А Наташка – она же… Она же не из этого круга.

Игорь Андреевич поднял голову – до этого он шел глядя себе под ноги – и заметил наконец, что лица незнакомцев скрыты под черными шерстяными шапочками, натянутыми до подбородка. Только для глаз были сделаны узкие прорези.

– Да мать вашу!.. – громко сказал Маликов, не чувствуя ни страха, ни даже волнения. Его охватило страшное раздражение, перешедшее через мгновение в бешеную злобу: что же они, суки, и здесь ему покоя не дают?! Сколько можно эти игры продолжать?! Он же взял тайм-аут, он же приехал отдыхать! Почему же они не оставят его в покое?!

Страх не пришел к нему и тогда, когда Маликов увидел в руках одного из незнакомцев короткий автомат с необычно толстым стволом (он будто выхватил тот откуда-то из-за спины), а второй незнакомец махнул в это время в сторону Игоря Андреевича пистолетом.

– Да мать… – снова начал Маликов, бросившись вперед и пытаясь прорваться сквозь живую стену, смять ее.

Но, почти одновременно, в грудь, в живот и в шею депутата ударили пять пуль: четыре – автоматные и одна – выпущенная из пистолета с глушителем.

Маликов задохнулся от боли, в горле его забулькало что-то горячее. Игоря Андреевича отбросило к стене, и шахта лифта перед его глазами медленно поползла вверх. Потом перед ним снова встал незнакомец в маске: сейчас он вдруг показался Маликову неожиданно высоким – смотрел на депутата сверху вниз.

Игорь Андреевич хотел было поднять руку, чтобы закрыться, защитить себя, но рука не послушалась. Не слушалось вообще все тело – он не чувствовал ничего, кроме жгучей, рвущей внутренности боли. К тому же Маликов обнаружил (поводив глазами), что он уже не стоит на ногах, а сидит, привалившись спиной к стене лестничной площадки… Незнакомец поднял пистолет и выстрелил депутату точно в лоб.

Приказ из «Штаба»

– Ну ни хрена себе! – Максимов вытряхнул из пачки папиросу, привычно дунул в мундштук, сдавил его пальцами в двух плоскостях и сунул в рот. – Нет, ты видел?

– Что? – Карпов повернул голову, оторвавшись от экрана монитора, руки же его остались лежать на клавиатуре компьютера.

– Да прервись ты, в натуре! Как автомат работаешь.

– Так прет, Николаич! Надо, пока прет, фиксировать.

– Эх, писатель, мать твою! Ты посмотри лучше – что на свете-то творится. Вот тебе и новый сюжет.

– А что такое?

– Ну я же говорю – послушай!

По телевизору шла программа утренних новостей.

«…Сегодня было совершено покушение на депутата Государственной думы Игоря Маликова. Ночью, прямо на лестничной площадке одного из домов, расположенных вдоль набережной канала Грибоедова, двое неизвестных напали на приехавшего в наш город с частным визитом депутата и, произведя несколько выстрелов из автоматического оружия, нанесли Игорю Маликову тяжелые ранения, от которых он скончался на месте. По факту убийства возбуждено уголовное дело; следствие ведет городская прокуратура. Мы выражаем свои соболезнования родным и близким Маликова. Будем подробно информировать вас о ходе следствия. Сегодня, в двадцать часов, в передаче «Тет-а-тет» депутат законодательного собрания Санкт-Петербурга Василий Митрофанов в прямом эфире выскажет свою точку зрения на происшедшее ночью на канале Грибоедова. А теперь – о погоде…»

– Что скажешь? – спросил Максимов.

– Ничего хорошего не скажу. Кажется, снова война затевается, Николаич. Эх, мать ее так, ни минуты покоя!..

– А ты-то что задергался? Нам-то какое до этого дело? Лично я – все, ушел оттуда. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Пускай теперь они там друг друга гасят, а с меня хватит.

– Ты так думаешь?

– А ты, писатель, что – хочешь снова повоевать? Мало тебе?

– Я-то как раз не хочу, но, боюсь, без нас там не обойдется…

– Отчего же так?

– Знаешь, Николаич… Всем хорошим, что во мне есть, я обязан книгам. Кто это сказал?

– Не помню.

– И я не помню. Да и неважно.

– Ты к чему это?

– А вот к тому: я, конечно, не Лев Толстой, но несколько книжек, каких-никаких, все-таки написал. Ремеслом потихоньку овладеваю…

– Ну? Не тяни! При чем тут книжки твои?

– Понимаешь, я начал понимать, что не может быть в детективе незначительных сюжетных линий.

– То есть?

– То есть, если, на первый взгляд – случайно, писатель где-то упомянул кого-то или что-то, то это «что-то» или этот «кто-то» обязательно потом сработает в сюжете.

– Ну, это еще Чехов сказал, – с умным видом произнес Максимов. – Если на стене висит ружье…

– Да-да! Только тут немного по-другому. Сейчас я говорю о, так сказать, побочных сюжетах – о второстепенных линиях.

– Ладно, хорош меня грузить. По этому-то случаю что ты имеешь?

– По этому? По этому… Боюсь, как бы нас не поимели.

– С чего вдруг?

– Посмотрим. Я пока и сам не знаю. Только не нравится мне это все.

– Что не нравится? По-моему, все в порядке. Я о лучшей доле и не мечтал. Думал, замочат нас совсем.

– Вот-вот.

– Согласен? – оживился Максимов. – Согласен, да? Вот и я говорю: посмотри на всю мою жизнь! Сначала был советским инженером, рядовым, простым мужиком. Потом – почти что в бомжа превратился. Перестройка, мать ее так, довела. Следишь?

– Ну…

– Ну и ну! Короче, вот забомжевал. Казалось бы, все потерял, на самое дно ушел.

– Ну, положим, не на самое еще.

– А много ты-то про дно знаешь?

– Малость видел.

– Когда? Когда в ментовке работал?

– Да. А что? Это не то дно? Ты другое какое-то дно знаешь?

– Ладно. Пусть так… Ну, вот, короче, лежу на дне, лежу в говне. Ха, стихи!.. И случайно сталкиваюсь с бандитами. Начинаю у них пахать. Ты следишь?

– Слежу, слежу.

– Пашу, короче. Поднимаюсь. Заметь, при этом – сам в криминале не участвую.

– Это как же?

– А так. Я же при ресторане у них состоял. Ночной директор-администратор.

– Но ресторан-то бандитский?

– А какой у нас сейчас ресторан не бандитский? И что – все официантки и бармены там преступники?.. Ну, ладно, это тоже проехали, не в этом дело. Поднимаюсь, короче. Вот я уже не бомж, вот я уже буржуй. Ну, почти буржуй. Потом обувают меня. Подставляют. Свои же. Я от них отбиваюсь. Потом за хорошее поведение меня делают кем-то вроде главного. Следи – я из бомжа превращаюсь в начальника. Квартиру получаю…

Максимов встал с кресла и прошелся по комнате с видом экскурсовода.

– Неплохая хата, да?

– Ну-ну, – Карпов с интересом следил за действиями и речью своего товарища. – Дальше давай.

– Дальше – больше! – Максимов энергично взмахнул рукой. – Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Но, как в одном фильме сказано: «Будешь иметь сто рублей, будешь иметь и сто друзей». В общем, благодаря своему новому положению знакомлюсь со многими хорошими людьми.

– Ой ли?

– С тобой вот, например. Ты ведь тоже к нам прибежал: предпочел с нами работать, а не со своими ментами?

– Ну, положим.

– Положим, положим… Нас с тобой уже вместе подставляют. Да так, что, кажется, не выбраться. И что же?

– Что?

– Ну как это – «что»? Сидим вот целые, невредимые, и деньги даже есть какие-никакие. Ты работаешь, я отдыхаю. А банды нашей больше нет.

– Да, банды нет. Правильно. И мы живы-здоровы. Только тебе не кажется это все странным? Что мы вот так – сидим, живы-здоровы?

– Нет. Раньше казалось, – Максимов подошел к товарищу и взглянул через его плечо на экран монитора. – Новенькое что-то пишешь?

– Да нет, старое правлю. На новенькое сил нет.

– Ну, отдыхай, что у тебя – горит, что ли? Или сверху каплет?

– Да не могу я, Николаич, без работы. Не привык.

– Ха!.. И я не привык. Но больше не хочу. Хорош. Я выработался, Толик.

– Не называй меня Толиком, пожалуйста, мы же договаривались, Николаич.

– Ну, ладно, ладно… Я в твоих псевдонимах запутался. И какие-то они у тебя неяркие. Неправильные.

– Очень даже правильные. Неяркие – так и нужно. Не привлекают внимания. И почему ты, собственно, говоришь о них во множественном числе?

Максимов не ответил. Он продолжал мусолить папиросу, думая о чем-то о своем. Потом, словно проснувшись, покрутил головой и вернулся к своему монологу:

– Так вот. Я без работы теперь проживу будь здоров. Отдохну наконец-то… – Он помрачнел. – Хотя, Толька, это же я бодрюсь. Храбрюсь. Одним словом, выдрючиваюсь. Не в радость мне отдых. Слишком много трупов за всей этой нашей историей.

– Да, не без того…

Анатолий Карпов, в прошлом – следователь «убойного отдела» городской прокуратуры, ныне – автор популярных детективных романов, пишущий под псевдонимом Андрей Крупов, несколько раз щелкнул «мышкой», сохраняя информацию в компьютере, потом выключил машину и, крутанувшись в вертящемся кресле, повернулся к Максимову.

Действительно, за той историей, что накрепко связала этих совершенно непохожих друг на друга людей, осталось много крови, много чужого горя, много заработанных и потерянных денег и много неразрешенных загадок, которые мучили Карпова с каждым днем все больше и больше. И он понимал: рано или поздно загадки эти начнут разгадываться. А вот чем это обернется для него, Карпова, лично и для изрядно потрепанного жизнью мужика Николая Николаевича Максимова… Он ведь, и в самом деле, из простого опустившегося работяги вдруг превратился в лидера мощной преступной группировки, вслед за тем вместе с Карповым чудом избежал гибели – и сидит сейчас напротив, пыхтя, как ни в чем не бывало, своей «беломориной»… Чем все это закончится – большой вопрос!

Судьба так тесно переплела жизненные пути бывшего следователя и бывшего инженера, преподававшего когда-то физику в ПТУ, что нерешенные вопросы они могли решить только вместе. Максимов же, похоже, не хотел больше ничего решать – хотел просто жить спокойно, никого не трогая, и тешил себя надеждой, что и его не тронут.

Карпов, впрочем, сомневался, что его товарищ думает именно так: мол, все прошло, а теперь можно жить спокойно. Максимов – мужик умный, тертый, хитрый. Конечно, все он прекрасно понимает, просто виду не подает. Тоже, поди, ждет каких-то сюрпризов.

Уж слишком подозрительно это спокойствие, слишком быстро ими перестали интересоваться, словно забыли об оставшихся в живых и на свободе бандитах.

Правда, Карпов не считал бандитами ни Максимова, ни себя, но это ведь его личное мнение. Он, как бывший следователь, отдавал себе отчет в том, что там, где он прежде работал, двух мнений на их счет существовать не может.

«Коготок увяз, всей птичке пропасть», – думал он иногда. Но быстро отгонял мысленно прочь все эти народные нравоучения: никогда их не любил – за какую-то унылую пошлость, сквозящую в каждом выражении.

Вроде бы всего-то делов – напортачил один из, так сказать, подведомственных Максимову бандитов: занялся компьютерным грабежом. Умница был, конечно. Да не то слово – умница, его и в банде звали уважительно – Профессор… Ну, «опустил» какие-то фээсбэшные фирмы, какие-то коммерческие тайны рассекретил. Ну, наехали на его дачу, а там в этот момент и Максимов с Карповым находились. Дача, как оказалось, была заминирована. Рвануло так, что, наверное, и в Пскове услышали. Максимов и Карпов чудом остались в живых: выбросило их взрывной волной в окошко.

Прихватили их потом в городе, подержали в КПЗ, потаскали на допросы. Да и выпустили – за отсутствием состава преступления. Пока их мурыжили в кутузке, всех оставшихся максимовских боевиков поприщучили, накрутили кому что: наркоту, ношение оружия, – одним словом, всякую мелочь. Но изолировали всех.

Когда Максимов и бывший следователь, а ныне – писатель, вышли, как говорится, на свободу, банды уже не было. Как не было и ресторанов, магазинов, автопарка, ремонтных мастерских. Точнее, все это существовало, но уже под другими хозяевами, под другими «крышами». Боевики – кто на зону пошел, кто исчез бесследно. Да и оставалась там мелочь одна, не бойцы, а так – шушера. Максимов не держал боевой дружины, команда его была малочисленной, хотя и сильной. Но на момент освобождения – команды этой и след простыл.

Сохранились у Максимова только квартира – хорошая, богатая, но со следами небрежного и несанкционированного обыска – и кое-какие деньги на счету в «Питербанке». Однако эти деньги по сравнению с тем, что имел Максимов до ареста, конечно, что называется, – слезы. Весь капитал крутился-вертелся в десятке предприятий, контролируемых группировкой, а теперь – где он, капитал? Кто им крутит? Что мог сделать Максимов один, без поддержки своей команды? Наверное, мог бы что-нибудь… Но, кажется, не хотел.

Карпов же продолжил заниматься своей писательской деятельностью. Благо материала теперь у него, после КПЗ, прибавилось изрядно. Его почему-то тянуло к Максимову. Тот сам скучал в одиночестве, и частенько Карпов гостил у бывшего своего шефа целыми неделями. Места в максимовских апартаментах было много, и хороший компьютер имелся. Машину эту Максимов купил довольно давно, но, кроме десятка простеньких игр, так ничего и не освоил.

– Незачем мне эту байду изучать, – говорил он. – Поздно. У меня мозг другой. Пусть молодежь резвится. Я уж как-нибудь по старинке доживу. Без этих ваших Биллов Гейтсов…

Карпов посмотрел Максимову прямо в глаза.

– Чего уставился? – спросил Николаич.

– Не верю я тебе.

– То есть?

– Не верю, что ты ничего в происходящем не понимаешь.

– А что я должен понимать? – Максимов с неожиданной злостью ткнул папиросой в пепельницу. – Что понимать? Какое мне дело до этих московских сук?

– Какое дело? Мне тут звоночек вчера был… – Карпов кивнул на свой мобильник.

– Да? Что за звоночек? Почему мне не сказал? – Максимов напрягся, услышав в голосе товарища знакомые тревожные нотки.

– Да я, понимаешь, Николаич, не придал значения. Григорьев звонил, Вовка, приятель мой. Патологоанатом…

– И что нам твой патологоанатом? При чем тут патологоанатом?

– Да профессия-то его ни при чем. Просто он парень такой… Шустрый. Много знает. А его уважают, ценят, он спец классный. Пьет мною. Но голова светлая. И по пьяни – ну, сам знаешь, в нашей конторе…

– В вашей?

– Брось, Николаич, не цепляйся к словам. В моей бывшей конторе, если тебя так больше устраивает. Так вот, у нас ведь там бухают по-черному. Сам понимаешь, работа адова…

– Ну-ну. Продолжай.

– Ну, короче, Вовка квасит, а по пьяни, бывает, товарищи лишнее сболтнут. Это только в книжках: рог на замке, болтун – находка для шпиона… Все же люди, все со своими слабостями. Да и Григорьев – свой, проверенный кадр.

– Ну и что твой проверенный кадр тебе напел?

– Напел… Просто сказал, чтобы я был осторожнее.

– В каком смысле?

– В прямом. Сказал, что какое-то шевеление по нашему делу пошло.

– А что, что за дело-то? Нас же отпустили!

– Ну, я иной раз удивляюсь тебе, Николаич. Ты и вправду такой лох или придуриваешься?

– Придуриваюсь, – очень серьезно ответил Максимов. – Хотелось, понимаешь, действительно все это забыть. Ну, не забыть… Так просто это не забудешь… Но перешагнуть, что ли. Да вот, видно, не судьба. Так что конкретно сказал твой… патологоанатом?

– Да конкретно ничего. Сказал, говорю же тебе, что шевеление пошло. Раньше не было, а сейчас началось. Он ведь тоже, знаешь ли, не дурачок. По телефону не будет песни петь. Просто намекнул: смотри, мол, по сторонам!

– Мда… А может, он это просто так? Может, ты перестраховываешься?

– Да нет, Николаич, я-то его знаю. Не стал бы он просто так мне советовать по сторонам глазеть.

Максимов подошел к окну.

– Что там видно? – съехидничал Карпов. – Ты, Николаич, как-то буквально стал все понимать. Тебе не кажется?

– Мне ничего не кажется! Поехали поедим чего-нибудь, а?

– Можно…

Из всех машин, бывших когда-то собственностью группировки, в распоряжении Максимова осталась одна – красный «форд». Словно в насмешку оставили ему это произведение американской индустрии, и он всегда морщился, когда ему приходилось садиться в кричащий, пижонский, имеющий вид детской игрушки, словно и предназначенный для учащихся колледжей, дешевый автомобиль.

– На такой тачке только девок в баню катать, – заметил Максимов, когда они вышли на улицу и подошли к машине.

– Да ладно тебе… От добра добра не ищут. Зажрался ты, батенька, все-таки. Скажи спасибо, что вообще колеса есть.

– И то верно, – согласился Максимов. – Садись, поехали в «Пальму».

– Куда?!

– В «Пальму». А что такого?

– Да нет… Ничего. Почему это тебе вдруг туда захотелось?

– Так. Посмотреть, как там без меня дела идут. Кто хозяин-то?

– Хозяин? Бурый.

– Бурый… Это он под кем у нас ходит?

– Он ни под кем не ходит, – в тон Максимову ответил Карпов. – Он сам по себе.

– Зверь, что ли?

– Точно – зверь. Лютый. Все боятся с ним связываться.

– Так он, значит, мое заведение под шумок к рукам прибрал? Пока я парился…

– Пока мы парились.

– Ну, мы. Неважно. Нехорошо, нехорошо…

– Я смотрю, Николаич, тебя зацепило.

– Зацепило, конечно. Ладно бы – приличный человек какой взял заведение. А то – гопник. Нет, не дело это…

– Так ты, я не понял, чего хочешь-то?

– Я еще не решил.

– Уж не думаешь ли ты опять на путь порока встать? А? – Карпов шутил, но в его словах слышалась плохо скрываемая тревога. – Ты что задумал? – спросил он, сменив тон.

– Я же сказал – поглядеть. Обидно! Столько вложено сил в эту «Пальму», а теперь гопота там заправляет. Сам понимаешь, ты же не барыга, ты же работаешь. Свой труд-то уважать надо, так?

– «Так-так-так!» – ответил пулемет… – Карпов окончательно посерьезнел. – Ну, посмотришь. А дальше что?

– А там видно будет, – пространно ответил Максимов, выводя машину на набережную Фонтанки. – Может, мне понравится.

– А если нет?

– На нет и суда нет.

Карпов решил не развивать эту тему: все равно – если Максимов уперся в какую-то идею, его не сбить. Он посмотрел в зеркало заднего вида.

– Ух ты!..

– Что такое?

– Кажется, пасут нас, Николаич. Накаркал, скотина, Григорьев…

– Брось! Кому мы на хрен теперь нужны?

– Да вот, видно, кому-то понадобились.

– Кто пасет? Не вижу, – Максимов покосился в зеркало со своей стороны.

– «Волга» серая.

– Вон та, что ли? Битая?

– Да.

Сзади, действительно, тряслась на выбоинах набережной старенькая, с помятым крылом и трещиной на лобовом стекле, «Волга».

– Ничего себе шпионов ты нашел! Это же какие-то лохи. На таких машинках солидные люди не ездят. Знаешь, я недавно обратил внимание: похоже, какой-то таксопарк распродал весь свой отстой. Столько «Волг» битых в городе появилось – просто кошмар!

– Не знаю насчет таксопарка, но эта тачка за нами от самого дома катит.

– Серьезно?

– Точно говорю! Мы садились, она стояла напротив. Ты просто внимания не обратил.

– А ну-ка поглядим. Может быть, ты и прав. – Максимов нажал на газ. Проскочив под красным глазом светофора, он пролетел Невский и погнал по набережной к Неве.

– Идет? – спросил он Карпова, не отрывая глаз от дороги.

– Встал на светофоре. А когда ты водить-то научился? Ты же, Николаич, сколько тебя помню, как чайник ездил.

– А я и не учился. Как-то само собой вышло.

– A-а… Тогда я пристегнусь – от греха.

– Давай пристегнись. Может, погоняем сейчас… Если это и вправду хвост, а не показалось тебе. Нервный ты стал, писатель.

– С тобой, Николаич, не то что нервным станешь – поседеешь!

– Отчего так?

Карпов промолчал. По тону своего товарища он уже понял, что тот решил учинить разборку в «Пальме» и что в его седой голове уже крутятся какие-то новые планы.

«Точно, он же работяга, – думал Карпов. – Он не может без работы. Месячишко посидел дома – и все: нужно что-то делать. Иначе взорвется».

– Я не могу сидеть сложа руки, – словно читая мысли писателя, вдруг сказал Максимов. – Что делать дома-то? Я не привык. Я ведь как, Толя… Я ведь – или работать, или квасить. А просто так на диване лежать – это мне хуже смерти… – Он запнулся, помрачнел. Видно, упоминание о смерти вызвало у него ряд самых мрачных ассоциаций.

Карпов же думал теперь о том, что этот мужик, простой, обычный работяга, оказавшись впутанным в криминальные разборки, наворочал столько, сколько не всякому авторитету – настоящему, и зону потоптавшему, и среди своих пользующемуся уважением, и дел немало сварганившему – было бы под силу. При этом Максимов все время действовал как бы по законам общепринятой морали, приговаривая, что зло, дескать, должно быть наказано, что нехорошо грабить народ и что все нужно решать по справедливости.

Карпов искоса посмотрел на своего товарища… Интересно, сам-то он понимает, к какому страшному беспределу ведут эти его жизненные ориентиры?

– Чего косишься? – спросил Максимов.

– Думаю, каких еще дров ты можешь наломать?

– Что ты имеешь в виду? Я, между прочим, ничего ломать не собираюсь. Только строить. Так-то, Толя. Только строить!

– Ага. Могу себе представить.

– Глянь-ка, как там этот хвост. Не отвалился?

Карпов оглянулся. Машина шла уже по Литейному, возвращаясь назад. Отрываясь от подозрительной «Волги», они проехали поворот к «Пальме».

– Нет. Ничего не вижу. Оторвались.

– Оторвались от твоих галлюцинаций, – веско сказал Максимов. – Не пойму: как ты с такими нервами в ментовке работал? Вот за это, наверное, тебя и погнали.

– Не за это.

Максимов проехал по Колокольной, свернул на Марата, покрутился в узеньких переулках и выехал к ресторану… Который еще совсем недавно был практически его собственностью.

– Ого! Глянь-ка, Толя.

– Да… Обустраиваются люди.

Вместо неоновой вывески над крыльцом теперь висело декоративное панно, выполненное из нарочито грубых досок, кое-как подкрашенных отвратительной зеленой краской. На темном фоне ярко выделялась крупная красная надпись: «Штаб».

– Что это они – совсем обалдели? Что еще за «штаб»?

Карпов усмехнулся.

– Закос под ностальгию. Революционеры, мол. Гражданская война, то-се… Декаданс!

– И все-то ты свалил в одну кучу – декаданс, война…

– Это не я, это они. Модное место, кстати, стало.

– Да? – Максимов с подозрением взглянул на писателя.

– Да, – спокойно ответил Карпов. – И деньги у них есть.

– Ну, деньги, это понятно…

– Ничего не понятно. У них большие деньги! У Бурого в жизни бы столько не было, сколько сейчас проходит через этот самый «Штаб».

– Да? Откуда же? Их что – правительство субсидирует?

– Правительство не правительство, а нацики наши местные здесь пасутся. Национал-патриоты, мать их так!

– Ты серьезно? – Лицо Максимова расплылось в странной улыбке. – Это которые «бей жидов, спасай Россию»?

– Ага. Они самые. И башли – от них.

– A у них много?

– Много.

– Никогда не мог понять: кто их кормит? – Максимов покачал головой. – Кому они нужны?

– Есть много разных мнений. И, думаю, бабки к ним тоже с разных сторон валятся. Но деньги есть – это точно. Не раздумал еще?

– Чего?

– Ну, обедать в этом сарае.

– Ты меня обижаешь! Пошли.

Максимов подошел к «Штабу» первым, дернул за ручку. Потом еще раз, и еще. Но дверь не поддавалась.

– Чего они? А, следователь?

Карпов стоял рядом, оглядываясь по сторонам.

– А пес их знает. Может быть, у них только по ночам работа?

– Ты не в курсе? Вроде все про них знаешь…

– Все, да не все. Я думал, они как обычный ресторан работают. Да ты сам бы поинтересовался – твой же шалман, хоть и бывший!

– Кто тебе сказал, что бывший?

– А-а…

Карпов не успел задать свой вопрос. Дверь приоткрылась, и из образовавшейся щели высунулась голова охранника – чисто выбритая, квадратная физиономия, от которой пахнуло крепким, острым одеколоном.

– Закрыто, дед.

– Я здесь работаю, – ровным голосом сказал Максимов.

– Чего?

– Глухой, что ли? Работаю я здесь. Открой дверь.

Охранник выполнил требование Николая Николаевича, но только для того, чтобы выйти на улицу самому. Он встал между входом и Максимовым и вперил в него взгляд своих крохотных глаз.

– Ты кто такой? – спросил охранник. – Говори быстро, чего надо. А то…

– Видишь, Толик… – Максимов повернулся к стоящему рядом товарищу. – Видишь, как неграмотно работают тут… Без нас. При мне-то было все интеллигентнее.

– Чего-о? – снова протянул охранник. И поднял свою лапу, собираясь сгрести лицо докучливого мужика в пятерню, а затем толкнуть – обычно такой прием действовал на пьяных лохов: они грохались затылком на асфальт и больше не высказывали претензий.

Однако детина (одетый в черный, довольно просторный костюм, который тем не менее выглядел на его могучем теле совершенно противоестественно) просчитался. Недооценив противника, да и не сочтя этого занюханного мужичка за противника вообще, решив, видимо, что «дядя» бредит с похмелюги и ищет место, где бы залить «пожар в трубах», охранник невнимательно следил за движениями странного визитера.