Текст книги "Пуля для депутата"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Ну, Аля, что ты как дитя, ей-Богу! Все равно денежные потоки проходят через центр. И, опять же, нашли где прятать – в Питере! Ладно бы где-нибудь в Жмеринке!

– Ну, не знаю, Толя, не знаю. Анисимов так пишет. Он проводил расследование…

– И что же нарыл в ходе своего расследования?

– Фу, Толя, откуда такие вульгаризмы?! Нарыл он, как ты изволил выразиться, следующее: упомянутый Писатель по дешевке скупал землю в Ленинграде и в области. Половина области принадлежала – фактически его группировке. Потом Писатель умер…

– Убили его, – поправил ее Карпов. И посмотрел на Максимова, который сидел насупившись.

– Очень может быть – при его-то работе! Так вот, когда его не стало, делами в его банде стал заправлять какой-то совершенно левый человек, даже кличка у него была такая своеобразная – Мужик.

Максимов поперхнулся и закашлялся.

– А где эта статья? – поинтересовался Карпов. – Можно посмотреть?

– Нет, об этом там не сказано. Это он по телевизору говорил. У него новый цикл передач скоро начинается – встречи с авторитетами. В смысле – с бандитами. И на свободе, и в тюрьме. В общем, тем, кто это дело любит, должно быть интересно. Была такая передача-анонс, он там и сказал: мол, некто Мужик, который ни уха ни рыла в этом деле, теперь является владельцем информации о секретных счетах, принадлежащих Писателю. Номинально, только номинально. А в действительности, деньги, лежащие на этих счетах, предназначены были для предвыборной кампании ряда московских политиков. И не исключено, что в их число входил и Маликов. И в свете его, Анисимовой, информации убийство Маликова выглядит уже гораздо менее загадочным.

– Да что же это такое?! – выкрикнул Максимов, ударив кулаком по столу.

– Что с вами, Коля? – испуганно перейдя на «вы», вскинулась хозяйка. – Я что-то не так сказала? Что случилось?

– Вот ведь жизнь сучья! Они же, гниды, меня все время подставляют! И на меня все ихнее говно валится!..

– Погоди, Николаич, разберемся, – начал было Карпов.

Но Николай Николаевич не дал ему договорить.

– Суки! Падлы!..

Аля вздрагивала при каждом выкрике Николая Николаевича, однако глаза ее разгорались огнем нескрываемого интереса к происходящему.

– …Гады! За что же мне это все, Господи?! За что?! Почему я? Что они ко мне прицепились? Дали бы пожить спокойно – так нет, все им мало! Загноить хотят окончательно…

– Коля, объясните мне, что происходит? – Аля протянула руку и дотронулась до плеча Максимова. – Коля, успокойтесь.

– Да… Наливай! – махнул рукой Максимов.

Карпов послушно наполнил рюмки.

– Аля! – торжественно сказал Николай Николаевич. – Аля, вы только не пугайтесь…

– Хорошо, – быстро ответила хозяйка.

– Я и есть тот самый Мужик, о котором вы только что говорили.

– Тише, Маша, я – Дубровский! – прокомментировал Карпов заявление своего товарища.

– Да?! А я, вы знаете, начала догадываться! Надо же! Вот так номер!

– Да, номер сильный, – согласился Максимов. – Только не бойтесь. Не так я страшен, как меня там, в газетах, малюют.

– Да. И правда. Совсем ты, Коля, не страшный… Ладно, мужчины, давайте выпьем, а потом и подумаем, как нам всем быть.

Кадры решают все

Коля Смирнов, так успешно сыгравший роль официанта в «Коломне», ждал Комара на набережной Невы, возле Дворцового моста. Он успел переодеться и отобедать, хотя и не любил наедаться перед акцией. Это еще у русских воинов в старину было принято – да, наверное, и не только у русских: любой солдат знает, что перед боем есть ни в коем случае нельзя. Риск получить заражение крови при ранении в живот увеличивается до критической отметки. Но Смирнов в последнее время все больше становился фаталистом – и решил не лишать себя удовольствия. Тем более что поесть он любил. Откушать со смаком Смирнов умел и считал процесс поглощения пищи одним из самых больших наслаждений на свете.

Он давно уже сделался кем-то вроде «исполнителя особых поручений» при Комарове. Генка не заводил себе нормальной, постоянной охраны, сколько не твердил ему о необходимости этого Гриб. И сейчас Смирнов думал, что, наверное, Комар оказался прав… Ведь Гриба-то нет – башку снесло гранатой средь бела дня, и никакая охрана его не смогла защитить. А Комар – вон, гляди, гуляет! Как, к примеру, сегодня в «Коломне»: Гладышева разделал – на раз. Правда, и он, Смирнов, не последнюю роль сыграл в наезде на борзого партнера (который подумал, что теперь ему все дозволено), но все равно: Комар – мужик крутой. Как он чисто на разговор взял этих лохов! Хотя, Гладышев только с виду лох – тоже умыть может. Не кого хочешь, конечно, но многих. Однако Комар круче.

Коля давно привык к тому, что работает только на Комара. С Грибом он виделся редко. Он понял, что означало руководство Боровикова в той обширной, многоярусной структуре, в которой они с Комаром крутились, только тогда, когда Гриба взорвали.

Сразу все начало трещать по швам, разваливаться на глазах. Каждый принялся тащить в свой угол столько, сколько мог унести, а то и больше. Многие надорвались сразу, другие – чуть погодя, как тот же Гладышев, который думал, что в суматохе на него не обратят внимания и ему сойдет с рук самодеятельность в ценообразовании.

Последние два года Смирнов вообще жил припеваючи. Работы практически не было: для разборок с лохами Комар его не использовал, справедливо считая, что палить из пушки по воробьям нерентабельно и глупо. Благо, отмороженных «быков» вокруг Гриба всегда было в достатке… Разумеется, они и не подозревали, что работают на человека такого масштаба, как Боровиков. Многие из них и Комара, если и видели, то только издали. Но уж в любом случае Комар был для них последней, высшей инстанцией. О том, что у такого мощного босса, как Геннадий Комаров могут быть начальники, у них и мысли не возникало.

Про такого рода дела Смирнов и думать забыл. И вообще, жил он тихо, был женат и числился в одной из бессчетных фирм, принадлежащих Грибу, каким-то консультантом-менеджером, даже зарплату там получал.

Жена Смирнова – Валя, Валюшка-Валюшечка – была в курсе его основной профессии. И не удивлялась, когда ее Колька уезжал из дома в «командировки» – иногда на пару суток, а иногда и на месяц.

Того, что зарабатывал Коля в этих командировках, вполне хватало на год безбедной и спокойной жизни. На свою фиктивную службу Смирнов ходить был не обязан и не ходил: занимался домашним хозяйством. В основном, правда, эти занятия заключались в кулинарных чудесах, которые он устраивал, едва ли не ежедневно, для своей Валюшки.

Валюшка, в отличие от Смирнова, на работу ходила каждый день. Косметический салон «Валя», совладельцем которого она являлась, тоже приносил их семье неплохой доход, конечно, несопоставимый с «командировочными» мужа, но все-таки. Что называется, «на шпильки» у Валюшки было всегда.

Детей у них не было – не могла Валюшка иметь детей: после неудачного аборта, сделанного по молодости и по глупости у врача, к которому сейчас бы она не пошла и под дулом автомата.

Смирнов давно уже договорился с Комаром о том, чтобы тот перечислял половину его «командировочных» в Штаты, где у Коли существовал уже персональный счет. Как и кто тот счет открыл – он не знал. Но сумма, лежащая на счете, увеличивалась с каждым годом и уже сделалась вполне достаточной для того, чтобы свалить навсегда из опостылевшего «совка» и зажить по-человечески. К тому же Комар несколько раз говорил ему: и в Штатах, мол, такой специалист, как Смирнов, без работы не останется.

Однако в силу привычки и какой-то лени (с годами появившейся у легкого прежде на подъем Смирнова) мечта об эмиграции все больше представлялась детской и нереальной. Ему казалось, что все это еще далеко, очень далеко. Он думал о предстоящей поездке в Америку примерно так, как пятиклассник думает о том, как будет когда-нибудь учиться в институте. То есть все, в общем, реально и доступно, но сбудется еще очень не скоро. Поэтому можно теперь не напрягаться, не суетиться, а жить спокойно сегодняшним днем, и даже завтрашним. Пока «светлое будущее» наступит, еще много воды утечет…

Смерть Гриба резко изменила ситуацию. И сам уже Комар, со своей стороны, предлагал Смирнову уехать. А когда Комар что-либо предлагал, люди, знавшие его, обычно эти предложения принимали.

– Кончен бал! – говорил Комар. – Пора сворачиваться. Понимаешь меня, Коля?

– Как не понять! Мы всегда готовы. Как юные пионеры. Когда? А, собственно, как скажешь, так сразу и поедем.

– Вот и славно. Держи паспорт…

Они сидели в тот момент в «больничном» ресторане, куда Смирнов был вхож, но где бывал редко: не любил он «светиться» по пустякам. Эти понты считал ненужными – рестораны, тачки крутые… Он в Штатах себе купит и дом, и тачку. И будет в ресторанах завтракать, обедать и ужинать. А здесь – здесь работа! А на работе нужно заниматься делом и не думать обо всякой ерунде.

– Держи! – твердо повторил Комар, протягивая Смирнову синюю книжечку. – Визы, все дела. Билет – вот…

Смирнов взял билет, повертел в руках.

– One way?

– Чего? – не понял Комар.

– В один конец – спрашиваю?

– Ну да. Как тебе и надо… – Комар пристально посмотрел Смирнову в глаза. – Вот за что тебя люблю, Коля, и за что ценю, так это за твою обстоятельность.

– Не понял.

– Язык, смотрю, выучил.

– Ну, выучил. А что мне еще делать? Я дома сижу целыми днями. Вот и занялся. А то – мне ведь там жить. Надо по-ихнему спикать. Как же иначе? Бессловесной тварью? И денег без языка не заработаешь.

– Насчет денег ты не волнуйся. Работа там будет, и без всякого языка. Но все равно – молодец! Я вот никак не соберусь. Ни бельмеса не понимаю по-английски. Стыдно даже иной раз.

– Да брось, Гена, чего тебе стыдиться? Ты и без языка в порядке.

– Может быть. Но все же как-то… Завидно мне, короче, Колька, завидно! Ладно, завтра последняя акция – и все, валишь. Сразу же после операции. Пока не хватились и не начали шуровать по городу. И так пурги нагнали – дышать нечем!

– Да, после этих двух мокрух, оно – конечно… Как будто взбеленились менты: рыщут по городу, народ хватают – почем зря.

– И правильно. Пусть ищут киллеров, которые нашего с тобой шефа шлепнули. Тебе главное – под ихнюю гребенку не попасть.

– Не волнуйся, Комар, не впервой.

– Я знаю.

Этот разговор происходил вчера, а сейчас Смирнов стоял возле Эрмитажа и смотрел на короткую очередь, быстро всасывающуюся в парадный подъезд.

«Ходят, смотрят, – думал Смирнов, отчего-то злясь на топчущихся перед входом в музей людей. – Радуются, лохи. Пешки! Мусор!».

Он поймал себя на том, что прежде у него не бывало таких мыслей. К людям он был равнодушен: они не вызывали у него ни отрицательных эмоций, ни положительных, он их, можно сказать, просто не замечал. До тех пор пока кто-то из них не превращался в мишень.

Тогда интерес появлялся. Еще бы! За каждой такой мишенью стояла вполне конкретная и очень немалая, по его понятиям, сумма. Внушительность этой суммы автоматически делала значимой и мишень. Смирнов начинал испытывать к будущей жертве какое-то подобие уважения, прямо пропорциональное размеру вознаграждения за ее устранение. Чем больше денег платил ему Комар за предстоящее убийство, тем сильнее проникался этим чувством Смирнов.

В некоторых случаях, для того чтобы осуществить ликвидацию, ему требовалось как следует изучить объект, выяснить его привычки, распорядок дня, семейное положение, все слабости и капризы – это был особенно ответственный момент. Однажды, например, объект ушел прямо из-под прицела. Дело намечалось в ресторане. Смирнов выстроил ситуацию виртуозно (он достиг в этом больших высот) – мишень сидела за нужным столиком, в нужное время, в ожидании важной встречи, не догадываясь, что организована она через третьих лиц киллером, засевшем в доме напротив со снайперской винтовкой.

Столик, за которым помещалась жертва, был отлично виден Смирнову сквозь витрину небольшого, но очень хорошего ресторанчика. Стоял ясный день, на улицах – полно машин и прохожих, и в такой суматохе уйти киллеру не составляло большого труда… Пусть потом газеты трубят: «Ох! Ах! Средь бела дня!» Идиоты-журналисты даже не могут додуматься до такой простой вещи, что именно средь бела дня, в грохоте транспорта и в уличной толчее во сто крат проще и выстрелить, и попасть в нужное место, и, главное, спокойно уйти.

Мишень сидела, ждала нужного человека и любимый заказ; Смирнов уже задержал дыхание перед тем, как нажать на спусковой крючок, но… Кто мог знать, что этот идиот, крупный водочный дилер, терпеть не может песни Пугачевой. Заиграла музыка, этот пидор вскочил, бросил салфетку и помчался скандалить с администрацией. А потом, когда все уладили, долго разбираясь, кто прав, кто виноват, кто заказывает музыку, а кто ее воспроизводит, – мизансцена круто изменилась, за столиком мишени оказались совершенно посторонние люди, и операцию пришлось переносить.

С тех пор Смирнов не любил «работать» с представителями так называемых сексуальных меньшинств. Хотя приходилось – отказываться Смирнов не мог, «работал». (Куда же деваться? Взялся за гуж, так не говори, что не дюж!) Но каждая акция, заключающаяся в устранение «голубого», становилась для него новой головной болью. Он заметил, что эти «меньшинства» состоят большей частью из людей истеричных, непредсказуемых. Жертвы, принадлежавшие к означенному кругу, вечно всюду опаздывали, резко меняли свои планы и маршруты передвижения, неожиданно устраивали истерики, привлекая к себе в самый ответственный момент ненужное внимание окружающих. В общем, порой доводили Смирнова до тихого исступления.

Но Коля Смирнов не зря считался профессионалом – он давил в себе эмоции, не давал злобе прорваться наружу. Иначе его бы уже давно на свете не было. Киллер – он ведь почти как сапер. И тот, и другой ошибаются только один раз. Случись осечка, неправильный выстрел, какая-нибудь «засветка» – если бы менты не повязали, то Комар первый бы от него избавился.

О подобном варианте они с Геной никогда не говорили, но правила игры были Смирнову известны. И существовавшую возможность собственной его ликвидации – Комаром – он принимал как должное, не особенно, впрочем, этого опасаясь… Все – в его руках. Пока он делает свое дело грамотно – ничего подобного Комар не предпримет. Специалистов такого класса, как Смирнов, очень мало, ими не разбрасываются – наоборот, их берегут, холят и лелеют.

Коля увидел «Мерседес» Комара издалека. И когда Гена остановил машину, Смирнов находился вне зоны обзора водителя. Коля любил такие штучки: неожиданные появления с предварительным выжиданием – нет ли подвоха? Смирнов никогда не махал издали рукой, чтобы не привлечь к себе постороннего внимания; не торчал на виду, а всегда старался появиться внезапно. И только после того, как смог убедиться в отсутствии нехороших намерений со стороны ожидавшего его человека.

Это касалось и Комара. Правда, в отношении своего шефа Смирнов проделывал все свои конспиративные «номера», скорее, для тренировки, чтобы не терять форму. Он твердо знал: если бы учуял подвох со стороны шефа, то легко ушел бы. Спрятался бы так, что ни Комар, ни сам Гриб (когда он еще был жив) его не нашли. Страна большая, не говоря уже обо всем земном шаре: всегда найдется для него скромный, тихий уголок.

– Здорово, командир, – тихо сказал он, подойдя сзади к вышедшему из машины Комару.

– А… Ну, слава Богу, – ответил Комар, быстро оглянувшись. – Готов?

– Что за вопрос? Что мы – на экскурсию, что ли, тут собрались? Конечно, готов.

– Там был?

– Был, был. Все путем. Как в аптеке.

– Отход?

– Все будет, Комар, никто и не врубится. Операция-то, на самом деле, говна не стоит. У тебя-то все в порядке?

– А что? – Комар подозрительно взглянул на Смирнова.

– Да нет, это я так. Просто после этой рубки в пивной – выступать-то не будет эта шобла? А то я уеду – с кем будешь работать?

– Не будут они выступать, даже не думай об этом. Не забивай себе голову. Это же шелупонь! Мелочь!

– Ну, мелочь тоже может напакостить, и не хуже крутых. Особенно если эта мелочь безбашенная, – солидно заметил Смирнов.

– Может. Но не станет… Все, поехали. Время поджимает.

– А че? Пусть подождут. Только нервничать побольше станут. Это нам даже лучше.

– Ну, тут, Коля, главное – не переиграть.

– Согласен.

Они сели в «Мерседес» Комара.

– Ну, с Богом, – прошептал Гена.

Машина мягко тронулась, пронеслась по набережной, развернулась и, перелетев Дворцовый мост, въехала на Васильевский.

– Тут я тебя высаживаю, Коля. Пехом добирайся. И смотри…

– Не учи ученого! Я все ходы-выходы здесь знаю. Лучше тех, кто эти домики строил.

– Не сомневаюсь.

Комар проводил взглядом неприметную фигуру своего лучшего киллера – и нажал на газ. «Мерседес», лениво покачивая респектабельно-мутными боками, подплыл к дверям офиса Гриба, в котором последние дни Комар был, что называется, «за хозяина».

Гена махнул рукой одному охраннику, стоящему у входа, подмигнул второму, торчавшему этажом выше, и спокойно миновал два металлоискателя, через которые проходил каждый из посетителей (сейчас они, по приказу самого Комара, были отключены и поэтому не встретили «хозяина» и его «беретту», вкупе с «ТТ», веселым предательским звоном).

В холле перед кабинетом, некогда принадлежавшим Грибу, Комара уже ждали. К своему неудовольствию, Гена отметил, что гостей оказалось больше, чем он предполагал. Кроме Демы (крепкого сорокалетнего бандита, способного и череп раскроить ударом кулака, и финансовую отчетность составить – на все руки был мастером этот Дема, прибывший в Питер из Владивостока и заботливо подобранный Грибом) в холле находилось еще четверо.

Иван Федорович – бухгалтер, без него, само собой, ни один вопрос не решить. Тем более такой принципиальный, какой рассматривался сегодня. Двое его телохранителей – тоже понятно, их можно было ожидать. Но еще толкался возле пожарной лестницы невзрачный мужичок в кепочке (которую он никогда, сколько помнил его Комар, не снимал).

Невзрачный-то он, конечно, невзрачный, однако Комар не знал никого на земле, кто бы лучше этого мужичка владел ножом. Да и не только ножом. Казалось, не было такого вида холодного оружия, с которым не управился бы Григорий Васильевич. Так уважительно называли все, включая покойного Гриба, этого человечка, ростом и комплекцией напоминающего скорее подростка с признаками дистрофии, чем отчаянного бандита, просидевшего за «колючкой» около пятнадцати годков.

«А этот-то что здесь делает? Спелись они уже, что ли?» – с раздражением подумал Комар. О том, чтобы провалить сегодняшнюю операцию, не могло быть и речи: охранники в офисе были предупреждены, секретарша – тоже, основная ударная сила – Коля Смирнов – никогда не вызывал у Гены сомнений.

Конечно, на всякий случай, люди Комара в течение последнего месяца следили за Колей, прослушивая телефон и не выпуская его самого из поля зрения ни на минуту. Ни в каких подозрительных контактах он замечен не был. Как и обычно, в последнее время сидел дома, и даже по телефону ни с кем не разговаривал. Место сегодняшней акции тоже готовил правильно: никому, разумеется, об этом не сообщал. Ребята Комара проверили: отследили каждый шаг Смирнова – не подаст ли он кому какого-нибудь условного знака или весточки какой? Не подал…

– Извините за опоздание! – весело приветствовал Гена ожидавшую его компанию. – Столько дел навалилось – все разом не разгрести.

– Нехорошо, Комар, заставлять людей себя ждать. Чай, не чужие – свои. Чего же ты наше время не бережешь? – Иван Федорович неодобрительно покачал головой.

Он мог себе позволить упреки в адрес Комара – один из немногих в команде Боровикова. Иван Федорович Липский был не просто уважаемым человеком, а одним из «вершителей судеб», одним из тех «полубогов», которые отдавали приказы. Их никогда и в глаза не видел никто из низовых работников, и о них в организации лишь ходили многочисленные слухи и легенды.

– Иван Федорович! – решив не извиняться еще раз, дабы не ломать дальше и без того очевидную для всех комедию, произнес Комар. – Вы проходите в кабинет, там и поговорим. Прошу всех, господа, прошу, прошу!

Он привычно быстро отпер сложный замок и распахнул дверь, пропуская гостей вперед.

Когда все вошли. Комар шагнул вслед за ними – и запер дверь кабинета изнутри.

– Ну, давай, Гена, рассказывай, какие твои планы.

Иван Федорович расположился на диване. Он сидел, закинув ногу на ногу: между краем коротковатых брючин и верхом коротковатых носков выделялись бледные, поросшие черными волосами, жирные икры.

– Насчет чего это вы, Иван Федорович? – Гена уселся за стол Гриба.

Впервые, демонстративно и уверенно, он занял место Хозяина. Ему, по большому счету, было наплевать, на каком стуле сидеть – хоть на этом, хоть на другом, хоть на диване или в кресле для гостей. Но важен был жест! Важно показать, что он не только намеревается стать хозяином, но и фактически уже стал таковым. А они должны теперь либо принять этот факт и смириться с ним, либо…

Впрочем – что за «либо»? Участь, по крайней мере, троих из них была предопределена.

– Насчет чего? Чтой-то ты. Гена, непонятливый стал. На тебя не похоже.

– Может быть. Стрессы, знаете ли. Последствия душевных переживаний. Психологические травмы. То да се.

Он заметил, что Григорий Васильевич, так и не снявший кепочки (как, собственно, и плаща), сместился к двери, ведущей в коридор. Незаметно сместился, не шагая, а словно скользя по паркету кабинета.

– Ты мозги не пудри, Комар, – вмешался в диалог Дема. – Что ты придуриваешься? Не понимаешь, для чего мы пришли?

– Отчего же? Власть делить, судя по всему.

– Правильно, – Дема важно кивнул.

«Боже, как достали эти его рабоче-крестьянские замашки! Провинция – она и есть провинция. Хоть ты певец, хоть ты бандит, – все одно: деревня!..»

– Правильно, – повторил Дема. – Только не делить, а утвердить. Понять, кто у нас теперь главный.

– И кто же это, по-твоему? – улыбнувшись спросил Комар.

Дема потоптался на месте, сунул руки в карманы, снова вытащил.

– Говори, говори, не стесняйся. Все свои ведь… Как мне кажется! – ехидно улыбнувшись, с нажимом произнес Комар.

– Братва недовольна, – пробормотал Дема и, резко подняв голову, взглянул Комару прямо в глаза.

– Кем? – удивленно поднял брови Комар. – Кем недовольна? Надо разобраться! Кто это шалит у нас? Нехорошо…

– Кончай, Гена, – прервал его Дема как-то устало. – Кончай. Ты же все понимаешь. Тобой недовольна.

Комар ни на мгновение не упускал из поля зрения Григория Васильевича и заметил краем глаза, что тот как-то весь подобрался.

«Это уже нехорошо! – мелькнула у Гены быстрая мысль. – Похоже, пора форсировать события. А то еще, чего доброго, они первыми меня замочат. С них станется».

Он хотел было уже попросить Дему подойти поближе, чтобы открыть «огневую линию» для Коли, который должен был начать с Ивана Федоровича, столь удачно расположившегося на диване и являвшегося идеальной мишенью… (Двух его остолопов-охранников Комар в расчет не брал, с Демой тоже разобраться можно, а вот Григорий Васильевич – это, конечно, фрукт еще тот!) Но бухгалтер неожиданно взял инициативу в свои руки, встал с дивана и прошелся по комнате, разрушая всю мизансцену.

– Вот что, Гена, – сказал Иван Федорович. – Давай говорить серьезно. Ты ни хрена в бумагах не понимаешь. Деловая хватка у тебя есть – это да. Но сейчас время стволов и удавок кончается.

– Я бы так не сказал, Иван Федорович, – возразил Комар. – А что, не из-за этого ли мы здесь собрались – по такому интересному поводу?

– Из-за этого, из-за этого… – примирительно произнес бухгалтер. – Давай, Гена, как люди поговорим. У меня складывается такое впечатление, что ты, вообще-то, уже все для себя решил.

– Отчасти. Только отчасти, Иван Федорович.

– И что же, позволь узнать?

– Я решил, что нам нужно менять ориентацию.

Дема, торчавший у окна, фыркнул.

– Это что имеется в виду? – пробурчал он. – Ты про себя, что ли? За всю братву только не говори, ладно? А то и так тебя уже считают не очень… Правильным! – нашел он нужное слово.

Комар проигнорировал замечание Демы, пристально наблюдая за бухгалтером и стараясь не упускать из виду Григория Васильевича.

– Сменить ориентацию, по моему мнению, значит, подойти к проблеме глобально. Вот ты, Иван Федорович, чем хочешь заниматься?

– А как ты думаешь?

– Мне кажется, что ты претендуешь на вот это кресло… – Гена, махнул рукой на то место, которое много лет подряд занимал Гриб. – Так?

Бухгалтер молчал.

– Молчишь? А что ты можешь делать – кроме как счета перекидывать из одного банка в другой? А? С братвой разбираться умеешь? Вопросы решать? С людьми договариваться? С политиками болтать? Ты хоть в курсе того, что сейчас в Питере делается? Про выборы слышал что-нибудь?..

– Худо-бедно слыхал! – ответил бухгалтер, и в голосе его зазвенел металл.

– Короче, Гена, – снова включился Дема. – Давай так… Сейчас нам базарить беспонтово уже… Братва решила… Мы все собирались. С Иваном Федоровичем, вот тоже… С Григорием… – Дема кивнул в сторону коротышки в кепочке. – Короче, решили так: ты много на себя берешь! И, конечно, предъяв тебе делать никто не будет, ты ничего такого не сделал… Но тебе надо уйти. Деньги у тебя есть, чего тебе… Бери свою долю – и отваливай. Смотри, это предложение очень хорошее! Другие бы так не поступили. А мы тебя уважаем. Поэтому…

– Да, Гена, – вмешался бухгалтер, – ты знаешь, что в подобных случаях таких предложений никто не делает… Никому! Это, с нашей стороны, поверь, верх интеллигентности. И уважения к твоим заслугам, ко всему, что ты для фирмы сделал. Другие бы просто тебя шлепнули в темном дворе, и все дела. А мы тебе предлагаем уйти – по-хорошему, заметь! Мне это странно, но ты, кажется, не оценил нашего предложения… Да за него надо обеими руками хвататься!

– Хм… – Комару стало весело. – Хм… И какова же моя доля? На ваш взгляд?

– По справедливости, Гена, по справедливости, – пропел бухгалтер. – Я подсчитал, хотя это и трудно было сделать – очень уж запутанные у тебя финансовые дела… В общем, учитывая то, что сейчас мы понесли крупные убытки… – Иван Федорович достал из кармана какие-то мятые бумажки. – В связи с трагической гибелью нашего уважаемого Артема Виленовича… У нас слетело сразу несколько крупных контрактов, – начал мыслить вслух Иван Федорович. – Деньги, которые мы должны были на них заработать, ухнули, ушли в небытие. Неполученная прибыль, одним, вернее, двумя словами.

– Меня не очень интересует неполученная прибыль, – сказал Гена. – Меня больше интересует полученная, И в первую очередь, то, что есть на данный момент. Раз уж вы все тут собрались, значит, вы принимаете решения. И, значит, между вами секретов быть не должно. То есть ты, Иван Федорович, и при Деме, и при Григории Васильевиче должен обозначить наши финансовые позиции.

– Чего там крутить? – взвился Дема. – Получишь пятьдесят штук… Машину… Ну, чего там еще?.. Хата тебе остается…

– Вот спасибо! – Гена еще шире улыбнулся. – Может быть, для тебя, родной, пятьдесят штук – это огромные деньги. Может быть… Только, мне кажется, уважаемый Иван Федорович… (Гена решил закончить эту комедию раньше, чем они его разозлят всерьез. Тогда он может сам все испортить. Злость – плохой помощник, когда дело доходит до стрельбы. Здесь, как говорил главный специалист по стрельбе – товарищ Дзержинский, нужна холодная голова. Про руки – это другой вопрос. Чистые они или не чистые – лишь бы не дрожали!)… Мне, дорогой ты наш счетовод, пятидесяти штук маловато будет. По-моему, я больше заработал. Вот, взгляни-ка… – Гена шагнул к столу и взял с него какой-то листок, лежавший рядом с телефонным аппаратом. Что было на этом листке, он и понятия не имел. – Подойди, подойди! Тут много интересного. Это Артем Виленович писал, не я, так что никакой самодеятельности. Вот здесь – настоящий финансовый расклад. Смотри, смотри – много нового для себя откроешь в делах наших…

Гена говорил так увлеченно и так уверенно, что бухгалтер шагнул-таки к столу. Когда, по прикидкам Комара, Иван Федорович вышел на линию огня снайпера. Гена вытащил из кармана белый платок, махнул им перед носом удивленно вытаращившего глаза бухгалтера – и упал на пол.

Почти в ту же секунду верный Коля начал нажимать на спуск автоматической винтовки.

Первым упал Иван Федорович, так и не успевший рассказать Комару о чудовищных убытках последних месяцев, о том, что фирма вообще дышит на ладан и что при нынешней инфляции и полном хаосе ценообразования пятьдесят тысяч долларов – это максимум, на который Гена может рассчитывать; сумма по нынешним временам, вообще, просто запредельная… Первая же пуля, посланная Колей из окна дома напротив, в буквальном смысле вышибла мозги из головы Ивана Федоровича, вторая, угодившая ему в грудь, отбросила бухгалтера на тот диван, где он сидел совсем недавно, строя грандиозные планы захвата фирмы и устранения «оборзевшего хама», каковым, на его взгляд, являлся Гена Комаров.

Третий и четвертый выстрелы пришлись на долю охранников бухгалтера. Они на протяжении всей беседы старались держаться за спиной Ивана Федоровича, что их и сгубило. Впрочем, один из них (как успел заметить Комар, поливающий свинцом мечущуюся фигурку Григория Васильевича, успевшего-таки вытащить откуда-то нож, но не успевшего его метнуть), охранников-«долболомов», ничего не понимавших в разговоре и очень далеких от проблем дележа добычи, все-таки, кажется, остался жив. Он стонал, лежа на спине, хлюпая кровью, которая текла у него по подбородку, но Гене было уже не до него.

Сверху на Комара навалился всеми своими семью пудами Дема: схватил за подбородок и тянул вверх и на себя, видимо, желая таким нехитрым, но верным способом, сломать предателю шейные позвонки… Простота и сгубила сибирского бандита. Гена, дурея от боли, сумел все-таки сконцентрироваться и сунуть ствол своей «беретты» себе под мышку. Почувствовав, что ствол уперся в Демино брюхо, Комар выстрелил четыре раза подряд, почти физически ощущая при этом, как ломаются, крошатся в труху Демины ребра, лопается печень, рвется диафрагма и ломается позвоночный столб.

– Вызывайте милицию! – приказал Гена, поднявшись с пола, своим охранникам, которые появились в дверях очень вовремя, как и было уговорено, подстраховать, если что-то выйдет из под контроля.

Но нужды в страховке уже не было. Гена поморщился от боли в шее и с силой наступил на горло стонущего и захлебывающегося кровью раненого охранника. Тот булькнул, дернулся, взбрыкнул ногами – и затих.

– Вызывайте милицию! – повторил Гена. – Видите, какое тут у нас бандитское нападение совершено… Совсем, понимаешь, с ума посходили… Честных коммерсантов прямо в офисе прихлопнуть норовят…