Текст книги "Пуля для депутата"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Ты что имеешь в виду? Диктатуру?

– А ты сам подумай, Кулек… Подумай сам: в России другой строй возможен? Прикинь! Не пугайся этого слова – «диктатура». Ох, как страшно! Диктатура!..

Пряхин налил еще по стакану.

– Ну и что? Хотя бы и диктатура. Она ведь для тех, кто ее поддерживает, очень даже хороша. А кто против – извините… Не обязательно ведь ГУЛАГи всякие снова возводить, есть более цивилизованные методы. В Америке вот что, по-твоему? Не диктатура?

– Демократия, кажись, – осторожно промямлил Кульков.

– Хрен! Там такая диктатура, что нам и не снилась! И никаким Сталиным-Лениным! Диктатура бабок! Долларов! Все на это купились, весь народ. И все, заметь, довольны.

– Да, это точно…

– Так вот я и говорю – харэ водяру жрать! Давай делом заниматься!

– Каким?

– Для мужчины самое важное – что?

– Что? – покорно переспросил Кульков.

– Для мужчины главное – обеспечить семью, – ответил бывший инженер. – Так?

– Ну, пожалуй.

– И защитить ее. От любых неприятностей. Так?

– Согласен.

– Так вот. Первое – надо семью обеспечить. Для этого надо либо что-то создать, произвести – а это, как я уже сказал, ни сейчас, ни в обозримом будущем не представляется возможным. Либо, если это сделать невозможно, остается второй источник заработка – торговля. Так?

– Ага! Я уже торговал. Вот-вот без штанов останусь. Сегодня братва приходила, сроку мне дала неделю…

– Да оставь ты это! Я сказал – решим твою проблему… Ты меня слушай!

Кульков потянулся к бутылке, но Данила перехватил литровую посудину и сам налил: себе – полный стакан, Кулькову – треть.

– Ты уже хорош, дядя, тебе половинить надо… Так вот… Я и говорю: ты пролетел – это для меня понятно. Понятно, – почему, понятно – как…

– Ну и почему?

– Потому что торговал не тем. Сейчас материальными ценностями торговать – последнее дело.

– То есть? Чем ты сказал? Ценностями?

– Вещами. Любыми вещами. Это невыгодно. Потому что большие деньги на такой торговле делают только большие люди… У которых все схвачено. У которых корни из Кремля растут. Все – большими партиями: машины, нефть, газ. Ни ты, ни я сейчас такого не потянем. Надо реально смотреть на вещи.

– А чем же торговать?

– Воздухом.

– Как ты сказал?

– Воздухом. Это скоро начнется. Самые умные люди этим займутся. Да уже начинается потихоньку… Если дальше так пойдет, фантастические бабки можно сделать!

– Я ни хрена не понимаю…

– Идеями торговать надо, идеями!

– Кто же их купит, идеи-то. Идей-то у каждого до хрена и больше, а денег нет…

– Ой, как ты не прав, Кулек, как не прав… Была бы хорошая идея, а покупатель всегда найдется. Ты телевизор смотришь?

– Ну так… Изредка…

– Так вот я тебе могу сказать: если дойдет до того, что какой-нибудь ухарь приватизирует какой-нибудь телевизионный канал, он тут же станет миллионером. Понял?

– Нет…

– Дурак ты, Кулек!.. Ладно, это долю объяснять. Дойдем еще до этого… В общем, слушайся во всем меня.

– Ты что, – собрался телевидение приватизировать?

– Нет. Это – потом. Для этого другие люди есть. А у меня есть идея. Понял? Которая меня прокормит. И тебя, если нее будешь лопухом.

– Что за идея?

Пряхин встал, держа в вытянутой руке стакан с виски, и торжественно вымолвил:

– РУССКАЯ ИДЕЯ.

Кульков ошеломленно молчал, ожидая продолжения. Пряхин скосил на него глаз и дернул подбородком.

– Так что за идея-то – я не понял? – наконец не выдержал Кульков.

– Е-мое! Я же сказал – русская идея.

– Это как понимать?

– Господи, ну ты балбес!.. Неужели партийные работники все такие тупые?

– Я не партийный работник. Если ты имеешь в виду завод – я по профсоюзной линии…

– Одна хренотень. В общем, ты согласен идти со мной? У меня связи уже есть – в Сибири, в Казахстане, на Волге… А главное – в Москве. Оттуда денежки к нам рекой потекут!

– Не знаю… Я не понимаю, Данила. Что делать-то надо?

– Объясню. Все объясню. Ничего особенного делать не придется… Идею отстаивать – большей частью.

– И за это платят?

– Заплатят. Еще как заплатят! Все заплатят… – Пряхин как-то недобро прищурился.

– А я-то на кой хрен тебе нужен? Я не врублюсь… – снова заныл Кульков.

– Ты мне нужен – как настоящий коммунист. Понял? Я надеюсь, ты из партии не вышел вместе с этой кодлой перестроечной?

– Выйти-то не вышел, да ведь все равно не в почете нынче коммунисты… И потом, что же я один такой в городе «настоящий коммунист», – с ехидцей спросил Сан Саныч.

– Не один, – серьезно ответил Пряхин. Но мне с тобой работать удобнее. Так что?

– Не знаю…

– «Не знаю», «не знаю»… Думай быстрее! Решать мне твои проблемы с этими бандосами малолетними или не решать?

– А ты что – правда, можешь? У тебя «крыша» есть?

– У меня «крыша» – матушка-Россия. Понял?

– Нет.

– Вы готовы?

Кульков вздрогнул. Почему-то в эти секунды, в последние мгновения перед эфиром, на него накатывали воспоминания о начале своей карьеры… Настоящей карьеры. Не той, мелкой, заводской, а нынешней, сделавшей его человеком известным не только в Питере, но и в Москве – телевизор-то там питерские каналы показывает… Не таким, конечно, известным, как Жириновский или Лебедь, но все-таки… Не последний в городе человек!

Подлетела девушка-гример и смахнула со лба Сан Саныча капельки пота… Единственное неудобство, единственная вещь, омрачавшая Кулькову почти детское удовольствие вещать перед камерой, – он потел. То ли от света приборов, то ли просто от волнения, но потел так, что это было заметно на экране – и создавало у искушенного зрителя определенное впечатление: дескать, Кульков находится перманентно в состоянии глубочайшего бодуна. Впрочем, может быть, Кульков и преувеличивал несколько эту свою беду. Не самую к слову сказать, большую.

В студию вошла Галина Ипатьевна. И Кульков тут же подумал: «Какой все-таки пробивной парень – этот Комар! Скоро встанет на место Гриба. И не хуже будет с делами управляться, а может, и лучше. Умудрился-таки черт, из Москвы вытащить эту телезвезду. И премьера у нее в Питере не с кем-нибудь, а с Кульковым! Надо будет Комара как-то отблагодарить… Неясно, правда, как: у него деньжищ – куры не клюют, сам чего хочешь может себе устроить – любой праздник души. Но так, мелочь разве что какую-нибудь, знак внимания… Они, эти прибандиченные молодые, новая генерация, они это ценят…»

Ипатьева уселась рядом с Кульковым на высокий табурет, обдала Сан Саныча теплой волной дорогих духов и дежурно улыбнулась лидеру питерских коммунистов.

– Начнем, Сан Саныч?

– Да, Галя, – солидно ответил он. – Давайте. Времени мало.

Кульков лукавил. Времени было у него ровно столько, сколько он захотел бы провести в компании Ипатьевой. Но опять же, имидж чертов… Деловой человек… Каждая минута на счету…

Ипатьева как-то криво улыбнулась, но настроение Кулькова не успело испортиться. Режиссер махнул рукой:

– Камера!

– Здравствуйте, – строго сказала Ипатьева, глядя в камеру. Она теперь взяла на вооружение манеру известного своими ядовитыми комментариями Сергея Доренко. Кульков отметил, что Ипатьевой это шло.

«Женщина-вамп», – подумал он с удовольствием. Не совсем, правда, отчетливо представляя себе, что же это за «вамп» такая… Но звучало красиво!

– Наша передача называется «Новая история». Насколько это название соответствует содержанию – тому, как и о чем мы будем вести речь, судить вам, дорогие зрители. А мы, пожалуй, начнем без предисловий. Сегодня в студии в разговоре с нами участвует Александр Александрович Кульков… – Ипатьева сделала микропаузу и стрельнула глазами на Сан Саныча (который очень вовремя слегка кивнул головой – как бы сказал: «Здрасьте!»). – … А беседовать мы с вами и с Александром Александровичем будем о многом. И, в частности, о трагедии, происшедшей в Санкт-Петербурге совсем недавно. Я имею в виду убийство депутата Государственной думы Игоря Андреевича Маликова. Мы намереваемся разобраться в этом. Хотя, похоже, убийство Маликова может стать еще одним пунктом в списке длинных нераскрытых заказных убийств, который ведется вот уже несколько лет. Мне очень прискорбно это говорить, но ведь Петербург действительно превращается в криминальную столицу страны… У меня складывается такое ощущение, что люди приезжают в этот город специально для того, чтобы умереть… Может быть, я ошибаюсь, и, коренным образом, петербуржцам все видится по-другому. Но я живу в Москве, и, на мой, сторонний, взгляд, все выглядит именно так. А вы как считаете, Александр Александрович?

– Здравствуйте, дорогие зрители! – Кульков внимательно посмотрел в камеру и только потом перевел взгляд на Ипатьеву. – Я понимаю, что в сложившейся ситуации многие из вас… – Сан Саныч снова блеснул глазами на камеру. – Многие из вас, дорогие телезрители, подумают сейчас: вот пришел коммунист, будет оправдываться. Ведь ходят по городу слухи о том, мол, демократа убили. И что это чуть ли не происки коммунистов… Что же, каждый волен думать так, как ему хочется. Свобода совести – неотъемлемое право каждого человека. Я готов ответить на все ваши вопросы… – Кульков опять перевел взгляд на Галину.

– Ну, конечно, – отреагировала она, – нелепо было бы утверждать, что питерские коммунисты имеют какое-то отношение к убийству. Это дело криминальных группировок. Здесь не может быть двух мнений. Но главный вопрос: кому это выгодно? – повисает в воздухе. И, если исходить из сложившейся ситуации в стране, характеризуется постоянным обострившимся в последнее время до предела политическим противостоянием, то можно сказать: коммунисты, по своей ли воле, или же по воле случая, получили, с позволения сказать, фору… Ведь Маликов выступал в качестве одного из сильнейших оппонентов программы коммунистов, он всегда отстаивал новые ценности, не шел на компромиссы и безжалостно критиковал «левых»… Разве не так?

– Так. Конечно, так. Мы с Игорем спорили, бывало, очень жестоко… Да, это правда. Но правда и то, что мы с Игорем были настоящими друзьями.

– Вот как? – Ипатьева вскинула брови.

– Да! А почему вы так удивляетесь?

– Ну как же?… Это вовсе не в духе коммунистов. Ведь принцип: «Кто не с нами – тот против нас» – сейчас снова в ходу… У думского большинства.

– Нет, Галина, вы ошибаетесь, – почти ласково произнес Кульков. – Вы ошибаетесь. Вы. Вот Галина – журналист, – с утвердительной интонацией сказал Кульков.

– Да. Это очевидно, – с едва заметной усмешкой ответила Ипатьева.

Не заметив или сделав вид, что он не заметил иронии, Кульков спокойно и рассудительно, как учил его Громов, продолжал:

– Вот вы… Я не имею в виду именно вас, я вообще говорю о журналистах. Вот и вы создаете такое мнение общественное… Массы настраиваете таким образом, чтобы они думали: мы, скажем, с «Народным Домом» – в постоянном конфликте. Ничего подобного! Я внимательно смотрю – ну, по возможности, конечно – телевизионные новости. И что же я вижу? Так все поверхностно и так не соответствует действительности! Да, у нас случаются конфликты, но… У кого их нет? Любую семью возьмите – в какой-то момент времени все равно ссорятся. Другое дело, что у нас, при обсуждении того или иного решения, конфликты носят характер исключительно деловой, прагматичный, конструктивный. Мы вместе пытаемся достичь наиболее выгодного решения во всех случаях.

– Для кого выгодного? – спросила Ипатьева.

– Ну как – для кого? Для народа! Для кого же мы работаем? Для себя, что ли? Мне бы, если бы я для себя работал, выгоднее было бы на заводе остаться. Я получал бы те же самые деньги… Почти. Может быть – знаете, как это бывает! – халтуры какие-нибудь… Все же мы люди! Переработки – может быть, и больше бы выходило…

– Ой ли? – всплеснула руками Ипатьева.

– Не надо только ерничать! – строго оборвал ее Кульков. – Вы же знаете зарплату депутата. Шесть тысяч. По меркам, скажем, сельского жителя, это много. А по московским – далеко не роскошь…

– И вы хотите сказать, что живете на шесть тысяч в месяц?

– Не только я. Моя жена и дочь. Дочь учится в институте. Поэтому не работает, жена сейчас нездорова… Машина у меня государственная, дачи нет… Квартирка – вы зайдите, посмотрите! – трехкомнатная, в стандартном доме. Тысячи таких по городу! Так что не об этом речь. А о том, что мы вместе с Игорем, в том числе, старались и стараемся сделать так, чтобы нашему народу жилось лучше… А те, кто нам в этом мешает, рано или поздно понесут заслуженное наказание.

– И кто же, по вашему мнению, причастен к убийству Маликова?

– Мы, пожалуй, больше всех заинтересованы в том, чтобы найти убийц Маликова. Вашими стараниями, дорогая Галина, у народа складывается впечатление, что мы, коммунисты, празднуем победу. Даже на панихиде какие-то деятели говорили речи: «Коммунизм не пройдет!..» И что-то еще в этом роде. Как будто мы его убили в самом деле! В действительности уже хорошо известны люди, которые имеют отношение к этому страшному преступлению, дискредитирующему, между прочим, всю Думу, весь наш депутатский корпус…

– Это почему же убийство Маликова дискредитирует всех остальных?

(Пока все шло по задуманному Комаром сценарию. Нужно было переходить к главному.)

– Потому что кто-то специально разносит информацию о несуществующей коммерческой деятельности Маликова. Кому-то выгодно показать его в черном цвете. Убедить людей в том, что, если уж Игорь действительно народный избранник с большой буквы!.. Депутат пользующийся авторитетом в массах, один из главных наших соперников на выборах – и очень сильный соперник! Если уж и этот кристальной, как все знали, души человек завязан в грабительской приватизации и ловит рыбку в мутной воде – как же тогда с остальными? Остальные, получается, вообще непонятно кто? Клейма негде, значит, ставить?! И все эти слухи о его коммерческой деятельности, об общих делах с Боровиковым – это все липа чистой воды! Кстати, если уж зашла речь и об этом, ведь Боровикова убили тоже не от скуки! Тоже кому-то дорогу перешел! А в чем он перешел дорогу и кому – вот вопрос! Вот я смотрел передачу вашего коллеги – Анисимова… Он говорил, что действует в Петербурге банда… Раньше управлялась она авторитетом по кличке Писатель, а теперь там, как говорится, власть сменилась… Так вот, уважаемая, ловите этих бандитов, обличайте их, наказывайте в конце концов! Но не трогайте святые имена… А имя Маликова лично я могу назвать для себя святым… Хотя и не верю в Бога. Не так воспитан. Не так обучен.

– Мы начали говорить о Боровикове, – напомнила Ипатьева.

– А что – Боровиков? Я знал его. Крепкий предприниматель…

– Говорили, что он вплотную связан с криминалом, что ему подчинялись напрямую несколько крупных преступных группировок Петербурга…

– Да ерунда это все, – устало возразил Кульков, – Боровиков поддерживал медицинские учреждения, у него денег, бывало, не хватало на собственные нужды. Все налоги платил, и при этом – сколько больниц поднял в городе! А? Почему об этом никто не говорит? Сколько домов он построил! Почему это не берется в расчет? А говорят только о том, что раз Боровиков такая шишка, значит, он обязательно, он обязательно бандит… Я его прекрасно знал, мы встречались, общались, у него дома я бывал… Я думаю, тут все те же люди, все та же банда… Ведь в программу Маликова входила как раз статья о помощи медицинским учреждениям.

– Боровиков занимался еще и бензином, – вставила реплику Ипатьева.

– Ну и что? Плохо занимался? Вот, между прочим, после его смерти цены и подпрыгнули! Так как? Может, все-таки это выгодно тем, кто сейчас диктует ценовую политику? Может быть, и к убийству Маликова лежит тропинка через них? Вот о чем надо думать!..

Кульков почувствовал, что его начинает нести. Он любил это состояние, по сути, бывшее сродни вдохновению поэта или художника: когда проблема поиска нужных слов, красок или перспективы вдруг уходит и рука автора уже работает сама собой, когда автор начинает ощущать себя всего лишь проводником какой-то бешеной энергии, которую ему нужно всего лишь материализовать, облечь в форму и зафиксировать на бумаге или холсте… В таком состоянии Кульков мог говорить часами. Способность эта проснулась в Сан Саныче еще во время работы на заводе, когда он мучил сослуживцев речами на профсоюзных собраниях. И только недавно Пряхин признался ему, что именно благодаря выдающимся способностям Кулькова в риторике он, Пряхин, и сделал на него, Сан Саныча, ставку.

Скажи он это годом раньше, Кульков бы обиделся. Но сейчас, когда их с Данилой связывали уже большие дела, большой бизнес, когда они уже шли в одной и очень плотной связке, обижаться было и глупо и поздно.

– Ну, к сожалению, время нашей передачи заканчивается, – услышал он голос Ипатьевой.

Кульков недоуменно посмотрел на журналистку. Он только перешел к теме обстрела Белого дома и начал было рассуждать о том, кто там был прав, кто виноват, а тут…

– Я благодарю вас, Александр Александрович, что вы нашли время посетить нашу студию и принять участие в нашей передаче… А с вами, дорогие зрители, я не прощаюсь. Во втором блоке вы встретитесь с известным вам журналистом Олегом Анисимовым, и мы продолжим разговор о преступности в Санкт-Петербурге.

Режиссер махнул рукой. Ипатьева вдруг скривила губы, как будто пожевала что-то, и сплюнула прямо на пол.

– Черт! Зуб болит – просто сил нету…

– Рвать надо! – крикнул режиссер. – Рвать, и все! Без разговоров. Потом новые вставишь, легче прежних будут.

– Ага, тебе легко говорить… А мне в эфире улыбаться! И главное, передний, сволочь!

– Так… Галина… – Кульков почувствовал, что начинает терять солидность. А этого он не любил, особенно на людях. – Галина… Как мы с вами…

– Сан Саныч, нас сейчас с вами пригласили в ресторан – поговорить по поводу передачи.

– А как же у вас тут? – Сан Саныч махнул рукой на камеру. – У вас же вторая часть!

– Мы ее завтра будем писать. Вы не волнуйтесь, работа не волк… Это ваша охрана?

Галина показала пальцем на двух здоровяков в черных мешковатых костюмах. Здоровяки были среднего возраста, с морщинистыми, толстокожими лицами работяг.

– Да… А что?

– Да нет, ничего… Надо позвонить, предупредить просто… Вы собирайтесь! Через пять минут поедем.

– А с кем там у нас встреча?

– С нашим продюсером. – И тихо, одними губами произнесла: – Комаров.

– Ах, да! Я и запамятовал… Конечно, конечно, поедем. О чем речь? Дело превыше всего… А что за ресторан?

– Здесь рядом, на Петроградской, – ответила Галина. – Я сама там не была ни разу. Нас проводят.

– Кто же?

– От Комарова человек приехал. Вон он стоит…

Кульков разглядел за спинами своих охранников парня в джинсах и кожаной куртке.

– Что за ковбой?

– Это – как бы его курьер, – ответила Галина. – Я его знаю. Вы не волнуйтесь…

– А что мне волноваться-то?.. Подумаешь, курьер!

К ресторану подъехали на кульковском «Мерседесе». Машина «курьера» шла впереди, указывая дорогу.

– Ну, вот мы и приехали… – Галина первой вышла из машины. – Нас уже ждут.

Комар стоял у входа в ресторан.

– Геннадий! – громко выкрикнул Кульков. – Как я рад тебя видеть!

– Взаимно, Сан Саныч, взаимно… Как все прошло?

– Отлично! – Ипатьева положила руку на плечо Кулькова. – Все прошло блестяще! Сан Саныч наш так перед камерой держится – просто телезвезда!

– Да что уж там, – засмущался Кульков. – Не впервой…

Комаров, Сан Саныч с висящей на его локте Галиной, охранники Кулькова и замыкающий маленькое шествие «курьер» вошли в зал.

В центре просторного помещения был накрыт большой прямоугольный стол, на котором, казалось, помещалось все, чего только душа Кулькова могла пожелать. Откуда Комаров узнал о его вкусах – Кульков сейчас не задумывался: он понял, что наконец-то сможет отдохнуть душой, расслабиться, пренебрегая дурацким этикетом, и «посидеть» как нормальный русский мужик. Тем более что компания сложилась для этого вполне подходящая: Галина Ипатьева прижималась к Сан Санычу теплой своей грудью. Комаров переставлял на столе водочные бутылки, разглядывая этикетки – каких там только не было наименований!

А кроме водочки… Бесчисленное количество сортов колбас, охотничьих и прочих сосисок, самой разной длины и толщины, сельдь, копчености, огурчики, маринованные грибы, красная рыбка и прочее, и прочее.

Комаров взял одну из бутылок и поднес Кулькову.

– «Сан Саныч», – прочитал Кульков надпись на этикетке. – «Водка САН-САНЫЧ, настоящая сорокаградусная»… Вот это да! Твоя работа?

Комаров скромно потупился.

– Сан Саныч, я ведь этим не занимаюсь. Есть целая команда: рекламщики, имиджмейкеры, то-се, пятое-десятое… Вам-то нравится?

– Жириновского из меня лепите? – спросил Кульков, стараясь придать голосу строгость. Но это у него не очень получилось. Ему очень нравилась бутылка «Сан Саныча».

– Нет, Сан Саныч. Это же не персонифицировано. Это гораздо тоньше. Ее сделали дешевой – это будет напиток рабочего класса. Причем качество – отменное. Попробуйте сами…

– Это мы успеем… Ладно, передай тем ребятам, которые эту штуку делали: молодцы! Работяги будут трескать и Сан Саныча нахваливать.

– Попробуйте, попробуйте…

Официант уже наполнил высокие узенькие рюмочки и одарил ими всех присутствовавших. Охранники с рюмками в руках покосились на шефа, готовые немедленно поставить их на стол и вытянуться «во фрунт».

– Что уж там, – сказал довольный шеф. – Давайте ребята… За сегодняшний почин!

– Почин, надо сказать, удался. – Ипатьева улыбнулась. – С вами, Сан Саныч, очень легко работается.

– Со мной вообще очень легко, – ответил Кульков. – Если человек хороший, то я с ним всегда… Это… Легко…

– Вот и чудно! – развел руками Комаров. – Что же, господа-товарищи, к столу?

Кульков чувствовал бедром колено Галины, сидевшей рядом и бодро пившей водку «Сан Саныч» наравне с мужчинами. Колено было плотное, остренькое, теплое; оно волновало Сан Саныча: исходили от него какие-то мощные и приятные волны, побуждавшие Кулькова шутить, балагурить, произносить тосты. Все, как один, тосты казались ему чрезвычайно удачными и уместными.

– За трудовой народ! – выступил он в неожиданном для всех ключе, вставая со стула и стараясь при этом, чтобы колено его соседки скользило по его ноге возможно дольше. – За то, чтобы жилось ему хорошо! Под нашим чутким руководством… – закончил он и намеренно затянул паузу в ожидании реакции немногочисленной публики.

Галина, глянув на Комарова, первой захлопала в ладоши; Гена же тонко улыбнулся и, протянув руку над столом, столкнулся своей рюмкой о фужер Сан Саныча. (За народ потенциальный вождь решил выпить из более крупной посуды – видимо, тем самым, подчеркивая важность момента.)

– Сан Саныч! – обратилась к Кулькову обаятельная соседка. (Он едва успел опорожнить фужер и тянулся за куском буженины.) – Сан Саныч! Давайте с вами выпьем на брудершафт! Хотите?

Давясь бужениной и купаясь в теплых волнах первого опьянения, Кульков тоже хлопнул в ладоши:

– С превеликим удовольствием… Вот это по-нашему! Вот это я люблю!

Ипатьева встала рядом с Кульковым, которому в руку уже сунули наполненную рюмку. Они сцепились локтями – причем Кульков едва не задохнулся от того, что грудь Ипатьевой плотно вдавилась ему в солнечное сплетение, – и выпили.

Из глаз Кулькова закапали слезы. Он понял, что ударная доза «одноименной» водки оказалась для него, если быть честным перед самым собой, великоватой… Чтобы не показать своей не к месту обозначившейся слабости, он молодецки схватил Галину за плечи, заставив журналистку даже слегка пискнуть, притянул к себе и прилип раскрытым ртом к ее накрашенным губам.

А дальше случилось то, чего Кульков ожидал меньше всего: Сан Саныч с мгновенным восторгом почувствовал, как шершавый и очень горячий язык журналистки скользнул между его зубами и забегал по альвиолам, затыкался, как слепой щенок, в небо, заиграл с его языком; губы Ипатьевой, словно присоска, легли на рот Кулькова, парализовав его, тем самым лишив Сан Саныча всякой возможности не то, чтобы говорить и как-то комментировать происходящее, а даже мыслить…

Когда Ипатьева отстранилась, также быстро и неожиданно, как и припала к нему своими скользкими до неприличия (но от этого – еще больше возбуждающими) губами; Кульков понял, что продолжалось это безумие секунды две, не более. Ни у кого из сидевших за столом не успели еще измениться ни поза, ни выражение лица.

Кульков быстро обвел окружающих взглядом… Кажется, ни Комаров, ни до сих пор остающийся анонимным «курьер», ни телохранители, которых Геннадий демократично усадил за стол вместе с хозяевами, не обратили на слишком уж откровенный брудершафт никакого внимания.

«И хорошо… – подумал Сан Саныч, ерзая на стуле и стараясь принять ту самую позу, которая позволяла бы наиболее плотно прижать свою ногу к колену журналистки. – И славно! Незачем им все это наблюдать. Неизвестно еще, как все сегодня повернется».

Сан Саныч лукавил. Он уже решил для себя, как именно должно сегодня все «повернуться». И его захлестнуло нетерпение: он почти не слушал, что говорил Комаров, снова наполнивший рюмки и щедро плеснувший водки в фужер Кулькова, не разобрал имени-фамилии «курьера» (который наконец изволил представиться). Сан Саныч ждал только подходящего момента для того, чтобы утащить отсюда эту «отвязанную», как нынче принято говорить, журналистку и показать ей, что может сделать с настоящей русской бабой настоящий русский мужик.

Внезапно Сан Санычу показалось, что за столом сидят не пять человек, как было в начале пиршества, а гораздо больше – сделалось шумно, тесно. Кульков осознал, что пытается что-то говорить, но его никто не слушает. А еще он почувствовал, что потеет. Это было неприятной неожиданностью и никак не вязалось с теми действиями, которые он собирался предпринять через несколько минут. Или часов – в зависимости от того, как долго будет продолжаться застолье.

– Сан Саныч… (Кульков с трудом расслышал голос Комарова.)… Давайте за успешное начало нашей совместной деятельности. Надеюсь, она будет такой же плодотворной и в дальнейшем…

Кульков не понял, что имел в виду хозяин, но принял из его рук наполненный водкой фужер.

– Сан Саныч, может, вам отдохнуть? Проветриться? – Галина приникла к самому его уху и шептала про «проветриться» настолько заманчиво, что Кульков сбился, потерял начавшую было увязываться в единую нить мысль и беспомощно посмотрел на улыбавшегося во весь рот Комарова.

– Чего? А… Вы об этом. Ну да, сотрудничать мы будем… Конечно… Обязательно. Нам нужны молодые, здоровые, свежие кадры… Мы не можем оставаться партией пенсионеров…

Кульков понимал, что начал говорить лишнее, но никак не мог сосредоточиться и выйти на проторенную дорогу беспроигрышной и спасительной демагогии. На помощь ему пришел Комаров.

Гена быстро махнул свою рюмку, еще раз, и еще более обаятельно, улыбнулся («Какой симпатичный парень!» – отметил про себя Кульков) и сказал:

– Сан Саныч, я вижу, о делах сейчас говорить не стоит. Давайте просто отдыхать. Все-таки нервное напряжение у вас сегодня было изрядное. Нужно расслабиться. Может, в баньку? Я организую…

– В баньку? – Кульков покосился на Галину.

– О! Здорово! – воскликнула журналистка. – Я просто мечтаю об этом! Обожаю баню! Что – прямо сейчас? Можно? А где?

– Да тут, недалеко, – ответил Комаров. – Миша, распорядись… – кивнул он «курьеру». – На четверых.

«Курьер» вопросительно поднял брови.

– На пятерых. Хорошо. Уговорил, – поправился Кульков.

В ушах у Кулькова так шумело, когда он вставал со стула, и то, для того чтобы удержать равновесие, ему пришлось схватить Галину за плечо и слегка на него навалиться.

– Ну-ну-ну, – тихонько проворковала журналистка. – Еще не время…

После этих слов Кульков воспрял духом. К нему пришло то, что спортсмены называют «вторым дыханием»… Правда, состояние это длится недолго, и рассчитывать на него можно только на финишной прямой.

Кульков не считал себя наивным простаком: в опыте приема алкоголя у него не было недостатка.

«Только бы до бани продержаться! – лихорадочно размышлял он. – А в бане все придет в норму… Холодный душ, чаек, бассейн… Все будет нормально! Только бы продержаться».

К его радости, чтобы попасть в баню, не пришлось даже выходить на улицу… Вся компания вышла из зала и прошествовала по недлинному коридору. Комаров толкнул деревянную чистенькую дверь, и они оказались уже в предбаннике.

– Ну, – скомандовал Комаров. – Девочки – налево, мальчики – направо.

Кульков едва успел почувствовать легкое разочарование таким поворотом событий, как мгновенно понял, что это лишь пауза, для того чтобы спокойно раздеться и предстать друг перед другом уже во всей красе, не путаясь в неуклюже стаскиваемых трусах и не стягивая перед носом очаровательной девушки носки.

Что до девушек, то, откуда не возьмись, появились кроме Галины в предбаннике еще две, кажется сестрички-близняшки, по крайней мере, Кулькову показалось, что они обе совершенно на одно лицо – с короткими стрижечками, две худенькие брюнетки в одинаковых кожаных джинсах и белых свитерках. Исчезли они вместе с Галиной весело щебеча: вероятно, с журналисткой они уже были знакомы.

Когда Кульков разделся, «курьер» Миша быстро протянул ему пару хрустящих, благоухающих мятой простыней. И Сан Саныч, по мере возможности, задрапировал простыней свое отвисающее бледное брюшко, прикрыл свисающей полой (чуть более, чем хотелось бы) худые ноги. Он мельком глянул в зеркало – и остался очень собой доволен.

– Ну что, Сан Саныч?..

Бодрый голос Комарова, подобно Кулькову, замотанного в простыни и своим видом пробуждавшего у Сан Саныча смутные воспоминания об уроках истории в средней школе (патриции, пожар Рима, гуси какие-то…), вернул Сан Саныча к действительности.

– Не усугубить ли нам? – в руке Геннадия, словно из воздуха (по крайней мере, так показалось Кулькову), материализовалась очередная водочная бутылка. «Курьер» Миша услужливо протягивал рюмки.

– А? Сан Саныч? Нам предстоят великие бои. Смело в бой пойдем! Броня крепка и танки наши быстры…

– Я бы на вашем месте не иронизировал, – с неожиданной даже для самого себя строгостью и серьезностью ответствовал Кульков. – Прошу не…

– Нет, нет, на святыни мы посягать не станем, ни в коем разе, – развязно молвил Комаров. Мы так, по чуть-чуть… Но пять капель. А?

– Давай! – махнул рукой Кульков.