Текст книги "Бедный Енох"

Автор книги: Алексей Тарасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА I.ХХII

На следующий день после моего прибытия в Москву мне приходится идти на доклад к Сартакову, где я подробно объясняю, что произошло, постоянно, сами понимаете, боясь ляпнуть лишнего.

Какую картину перед начальством нарисовал я? Я, дескать, прибыл в Екатеринбург, там встретился с Евгенией Петровной – мамой Дмитрия Пашкевича, взял у нее ключи от дачи, после чего прибыл на место, дачу осмотрел, вместе с Садовским, и уже потом, по настоянию Сартакова, туда была вызвана бригада КГБ, встретив которую я вышел прогуляться в лес и там заблудился. Ни о каких встречах с Пашкевичем, безусловно, речи не шло.

В этой ситуации мне немного помогло то, что, оказывается, Садовский был не полицейским, а КГБ-шником, работавшим под прикрытием, в задачу которого входило дежурство в Бобруевском. Дежурство осуществлялось в рамках операции по выяснению, что же происходит в Бобруевском и округе, а сама операция проводилась в ходе большой масштабной операции по выяснению, почему в стране ежегодно пропадает без вести порядка ста тысяч человек.

– Садовский мне рассказал про эти «блуждания» – выслушав меня заговорил Сартаков – так что я вполне допускаю, что с тобой произошло что-то подобное. С другой стороны, он говорил что ты первый человек, который блуждал столь долго. Целую неделю.

– Ну, что поделаешь? – я сама невинность, ну и вправду, не рассказывать же мне Сартакову про чупакабру? Это же Кащенко, в лучшем случае. – Я и не заметил, как прошло время, мне казалось, что минуло всего несколько часов!

Затем Сартаков рассказывает, что ребята из екатеринбургского КГБ нашли в доме Пашкевича небольшой тайник с бумагами:

– Ты там при осмотре ничего такого не замечал?

Я протягиваю Сартакову папку с распечатанными фотографиями, сделанными мной на даче Пашкевичей:

– Нет – при этом говорю я – я тайника никакого не находил. Я бегло осмотрел комнаты, в которых, скажем так, жил и творил Пашкевич. Во время осмотра вы мне позвонили и велели ждать группу из Екатеринбурга. Я, не специалист по обыскам, решил что будет лучше если ничего не буду трогать, и, послав Садовского встречать группу в Бобруевском – просто ждал их на месте.

Мы какое-то время молчим, пока Саратков рассматривает фотографии, после чего он начинает задавать уточняющие вопросы, и тогда я, улучив момент между вопросами-ответами, спрашиваю Александра Сергеевича про содержимое тайника:

– Там было что-то интересное?

Сартаков какое-то время думает, как мне кажется, насчет того, отвечать ли ему на мой вопрос, или нет, но потом все же решается:

– Да, были кое-какие бумаги. Интересные, кстати, но совершенно не такого рода, как у тебя на фотографиях. Скажем так – деловая переписка, доставшаяся Пашкевичу во время его работы на нас, когда мы еще думали, что он на нашей стороне.

Не знаю, что и ответить:

– Ага! – говорю я и замолкаю.

Сартаков же продолжает:

– Андрей, а какие у тебя, скажем так, отношения с Приятелем?

Меня передернуло:

– С Приятелем? Ну, до моей командировки в Маленькую Республику он меня часто приглашал пообедать… теперь же – не знаю. Будет ли приглашать. Столько времени прошло.

Но вскоре разговор вновь возвращается к Пашкевичу:

– Странное дело – говорит Сартаков – что он тебе позвонил.

– Да уж – я стараюсь сделать вид, будто удивлен больше Сартакова – позвонил, угрожал местью почему-то Приятелю, на вас пенял… Он, по-моему искренне чем-то возмущен, но я понимаю – это не мое дело, что там произошло между ними…

– А вот это бы нам и выяснить! – Саратков пристально смотрит мне в глаза, после чего говорит, что мой мобильный нужно поставить на «прослушку»:

– И тогда, если Пашкевич вновь к тебе обратиться, мы с точностью до метра сможем установить, откуда он звонил!

Ничего не остается, как согласиться.

* * *

После этого разговора мы идем в отдел прослушки, где я просто диктую свой номер телефона операционистке – и, оказывается, на этом все. Дальше один из работников перенастраивает мой телефон, назначив одну из кнопок на клавиатуре – кнопкой сообщения о разговоре с Пашкевичем:

– Он вам звонит – объясняют мне – вы тут же жмете эту кнопочку – и тогда все. Где бы он ни был, его засекут со спутника и нам будет известно его местоположение, будь он хоть на Северном полюсе!

Я улыбаюсь: «У меня уже две экстренные кнопки!» – думаю я про себя – «так дальше дело пойдет – не хватит клавиатуры!».

Какое-то время я думаю купить себе еще один телефон – в основном для общения с Фетисовым, а то, не приведи господи, вдруг прослушивание окажется не таким ограниченным, как мы договаривались? Что если КГБ станет известно о моем общении с Фетисовым?

Но лень берет верх. Ощущая смутную угрозу, я, тем не менее, ничего не предпринимаю.

После посещения отдела прослушки, приказав мне ждать дальнейших распоряжений и пока ничего не предпринимать, Сартаков услал меня обратно в архив:

– Странно – сказал он мне совсем напоследок – получается, что Пашкевич бывал на своей даче в промежутке времени между тем, как мы его потеряли из виду, и между тем, как ты побывал на его даче. Когда он пропал, исчез, Приятель со своими людьми осматривал его дачу, находил тот самый тайник, но, как он меня заверял, никаких бумаг там не обнаружил. Стало быть, с тех пор Пашкевич на эту дачу заявлялся и там вновь использовал свой тайник. Наверное не знал, что тайник уже найден.

* * *

Я возвращаюсь в свой Зал № 13, но покоя мне все равно не дают: сначала звонит Приятель и приглашает меня с ним отобедать, после чего – Енохов Сергей – с таким же предложением. Попросив Енохова подождать, я перезваниваю Приятелю, спрашивая, не откажется ли он от компании еще одного человека, но Приятель против, вроде как хочет пообщаться именно со мной, и тогда я перезваниваю Енохову – обещая зайти к нему в гости потом. Енохов вроде не против и за сим все.

* * *

За обедом Приятель сама разлюбезность. Порасспрашивав меня о том – о сем, он мягко перевел разговор на Пашкевича:

– Вот ведь хрен! – как оказалось все, о чем мы говорили с Сартаковым потом было пересказано Александром Сергеевичем Приятелю – он мне еще и угрожать вздумал!

Я утвердительно покачиваю головой:

– Да – говорю я – сказал, что готов болезненно вдарить по нам на Кавказе.

– Господи! И причем здесь Кавказ? Наши старые с ним непонятки и современная, высокого уровня политика! – Приятель размахивает салфеткой.

– Ну, он говорил об этом в том смысле, что серьезный провал на Кавказе очень негативно отразится на вашей карьере, которую он вроде как собирался разрушить…

– Ага… – Приятель грызет край салфетки, уголком которой только что вытирал себе рот – а чтобы провалиться на Кавказе, понимаешь, нам нужно еще заслужить, чтобы нам доверили что-то делать на Кавказе, а чтобы нам доверили что-то делать там, нам нужно поймать Пашкевича!

Получается замкнутый круг. Я думаю о том, что, если, как он сам говорил, у Пашкевича есть на Приятеля какой-то компромат, то, почему бы ему этот компромат не передать куда следует?

Я мысленно многократно повторяю себе: «Спросить об этом у Пашкевича, когда он позвонит в следующий раз» – но все равно, в итоге совершенно не уверен, что мне это удастся запомнить.

– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – Уже расплатившись по счету спросил меня Приятель – что, тяжело небось, понять мотивации?

– Пашкевича? О, да! – я натужно изображаю некоторую веселость – но при этом… как бы сказать? Что мне все эти дела? Я же к ним не имею отношения? Вот если бы вы мне доверили их расследовать. С другой стороны – ища Пашкевича я вроде как косвенно в этом и участвую!

Приятель соглашается:

– Если бы тебе удалось поймать этого гаденыша и привести в Москву, я тебя уверяю – тем самым ты бы решил кучу проблем разом! И Кавказ, и наши с ним дела, про которые он так врет, будто мы его обидели и все такое. Ты думаешь его решили убрать потому что он был ненужным свидетелем? Не-а! Его решили убрать на самом высшем уровне, но только потому, что он был опасен! Опасен не КГБ, а обычным людям, которые совершенно не причем. Ты и понятия не имеешь, сколько оружия он сбыл, кому не надо! Признаюсь, мы сами, с тех пор, как он исчез об этом имеем весьма смутное представление. Но даже по тому, что мы точно знаем, можно сказать – паренек развернулся очень широко!

В ответ я лишь тонко намекаю на то, что после моей такой неудачной екатеринбургской поездки Сартаков может отстранить меня от поисков Пашкевича.

Приятель грызет, правда изящно, ногти, глядя мне прямо в лицо невидящим взором, покачивает головой, но после оказывается что он меня все-таки слышал:

– Я постараюсь с ним переговорить об этом – обещает он и мы встаем из-за стола – нам сейчас нужно не расслабляться, а наоборот, наращивать активность. Чем быстрее найдем этого Димочку, тем будет лучше.

* * *

Я возвращаюсь обратно к себе, но потом, когда я уже было собирался пойти к Енохову в гости, меня опять вызвал к себе Саратков.

В кабинете кроме Сартакова был еще Приятель и Павлов.

– Андрей! – обратился ко мне Саратков, едва я зашел – как ты наверное уже понял, мы продолжаем поиски Пашкевича не взирая ни на что. Я, сам понимаешь, верю тебе, тем более что твои слова подтвердил Садовский, как оказалось, наш человек на месте. Наши с ним операции конечно не пересекаются, но, все равно, мы все друг другу свои и обмениваемся данными. Тут, кстати, он звонил мне, спрашивал про тебя, просил тебя помочь. Он тебе по почте вышлет анкеты и вопросник, ответь, пожалуйста, ему, как только сможешь, быстро, чтобы не задерживаясь продолжить начатое.

Я отвечаю, что, дескать, хорошо.

Дальше говорит Павлов, опять ссылаясь на Садовского. Павлов зачитывает отчет Садовского о посещении им дачи Пашкевича – уже после того, как я ее покинул, в панике убежав от разъяренной Сестры, которая по счастью отвлеклась на Пашкевича.

Кстати, как мне представляется по взглядам и выражениям лиц, все присутствующие понимают, что я знаю больше, нежели говорю, и оттого между нами возникает и со временем становится только сильнее чувство взаимного недоверия и подозрительность.

Ну так вот, Павлов читает об обнаруженном Садовским разгроме на даче Пашкевичей, но, по счастью, больше ничего ему там обнаружить не удалось. Я облегченно вздыхаю, что оборачивается для меня опять тем же самым – все пристально и недоверчиво смотрят на меня какое-то время, но после опять принимаются за прежнее – разглядывают бумаги перед собой.

– Резюмируем! – вдруг громко говорит Саратков, хмурясь, и зачем-то встав – что скажите?

Александр Сергеевич явно предлагает всем, кроме, как я ощутил, меня, высказываться. Закругляясь, почему-то так же, как и Сартаков повскакивав с мест, Павлов и Приятель говорят о необходимости продолжения поисков Пашкевича, и, выслушав обоих, Саратков предложил с этого дня поисками Пашкевича заняться Павлову, а я, так и быть, буду работать под его руководством.

Все согласно кивают головами – и начинают расходиться.

Когда же мы вышли из кабинета, Павлов первым делом сказал мне, что позвонит в ближайшее время – и мы с ним расстались. Павлов пошел к себе, я – к себе, обратно, в Зал N 13.

* * *

Ну и опять. Только я усаживаюсь за свое место, залезаю в Интернет – последние новости почитать, заявляется Павлов, сам, предварительно, как раньше сказал, не позвонив – и мы уже вместе с ним идем к Виктору Петровичу, которому Павлов и сообщает, что временно «отжимает» меня у него из архива.

– Ну, что ж? – отвечает Виктор Петрович, видимо не найдя что ответить – Андрей тут несколько залов разгреб, конечно, с тех пор порядок полный… забирайте, конечно, что тут сказать?

Я собираю все свои вещи – как в американских фильмах, в большую коробку – и мы отправляемся наверх в кабинет Павлова.

* * *

Уже у Павлова какое-то время уходит на то, чтобы разложиться, после чего мы обсуждаем, с чего бы начать.

Я предлагаю возобновить деятельность КГБ по поиску Пашкевича в режиме информирования нас отделами на местах о его местоположении.

– Тут будет много лажи – отвечает мне Павлов, задумавшись – кто-то, дескать, его где-то видел, но точно не отвечает, что видел именно Пашкевича, кто-то что-то про него слышал, но данные непроверенные. Резон, конечно, есть, так сделать, но что это нам даст?

– Я вот что думаю – говорю я тогда – где бы он ни был, ему теперь есть смысл двигаться на юг – и все. Если он, конечно, не соврал, что будет «шустрить» на Кавказе.

– И что тогда?

– И тогда, если точно обнаружится, что он движется к Маленькой Республике – перехватим его на подходе.

– А если он проскочит, как это бывало и раньше?

– А если проскочит… а вот можно вопрос? Мы его дожать за кордоном не можем?

– Дожать? Это целая операция. Взять, скрутить, перевезти через границу…

– Мы в вилке, – резюмирует все Павлов – и взять его, чтобы незаметно, не можем, приказ, понимаешь ли, у нас такой, свои Шуры-муры решать по-тихому, и не остановить его не можем – с нас головы поснимают!

– Главное, как я предполагаю – говорю я – это то, что мы знаем, куда он будет двигаться. Думаю, к лету он точно захочет быть в Маленькой Республике, так что у границы его можно будет перехватить. Данные же по его движению по стране нам нужны только в плане подтверждения его собственных слов. Он, как мне кажется, точно захочет что-то устроить там. Наверняка в Боржомском ущелье – там, где могкр-вцы давно планируют какую-то бузу!

– Так-то оно так… – мнет подбородок Павлов – да только по последней информации операция в Боржомском ущелии отменена!

Вот тебе раз. Но, если подумать – сегодня отменена, завтра ее опять запустят в дело. Чего там – собрать триста-четыреста бандитов, вооружить и показать направление, куда идти?

– Ладно. Посмотрим – говорю я тогда. – Только… что теперь нам делать? В конце концов – почему бы этого Пашкевича просто не поймать – и делу конец?

– Все не так просто, Андрей – Павлов, кажется, от своей мрачности уже скоро почернеет – это наше внутреннее дело. Мы и так развернули чрезмерную активность с ним, с этим Димой. Всю страну на уши поставили! Нас, конечно, прикрывает Сумрачный, но это же все временно. В любой момент на нас могут капнуть наверх, что-де, тратим деньги из бюджета на поиски какого-то придурка, с которым сами и облажались, используя по полной ресурс КГБ просто чтобы прикрыть собственную задницу!

– Хм!

– Да! Вот потому-то все и хотят это сделать по-тихому. Иначе бы проблем не было. А так… вот видишь, в какой режим мы перешли. Но ты нам нужен! Сартаков верит, что ты поймаешь этого негодяя.

Я польщен, и, пока у Павлова такой пиетет ко мне – прошу его отпустить меня на часик к Енохову.

* * *

Енохов насмешливо-дружески возмущен.

– Ну ты даешь! – говорит он мне, улыбаясь, протягивая руку – не прошло, Андрюш, и трех часов!

Я извиняясь смотрю на часы:

– Извини, Сергей, сам понимаешь – дела у нас тут всякие…

Мы едим все тот же «До-Ши-Пак» и смотрим по телевизору новости.

Господин Премьер опять обещает кому-то надавать по балде. Потом говорит, что это не наши методы.

– Типа мусор надо вымести и сжечь – комментирует высказывания Премьера Енохов – но мести – не наш метод…

– А сжигать мусор – так вообще – зверство! – поддерживаю я Сергея. – И чего мы после этого хотим?

– Мда… – Сергей цокает языком, потом достает зубочистку – система управления зачастую устроена так, что у меня по этому поводу возникает только одна ассоциация – чистка зубов через анальное отверстие.

Сергей имеет в виду государственную машину, которая, а он этого мог и не знать, в принципе ничем не хуже «частного сектора».

– Тут тот дедушка – помнишь? – после непродолжительной паузы вновь заговорил Сергей – ну, тот, к которому я тебя водил, когда ты хотел узнать, что у тебя за вещество там было…

– Да? – немного оживился я – и что он?

– Да, как бы тебе сказать? Представляешь, привет тебе передавал.

– Замечательно!

– Говорил, будто еще что понадобится – заходи…

– Ага…

– А на следующий день, как привет передал – умер. Представляешь?

Я удивлен. Нет, и вправду!

– И как же? О, боже! – я не знаю что и сказать, поэтому и пытаюсь изобразить сочувствие. – И теперь, если что, обратиться уже не к кому? А что с ним случилось?

– Не знаю. Его родственники говорили, будто от старости. Но ты сам видел, какой он был. Бодрячком ходил.

– Да… и коньяк любил.

– Угу. Жалко его.

– Да.

Самое трудное иногда – это изобразить печаль. Особенно когда тебе все равно. Ты ничего такого не чувствуешь, но, как бы – надо. Мы с Сергеем какое-то время молчим, после чего он вдруг неожиданно вспрыскивает смехом. На мой недоуменный взгляд он отвечает словами, что

– Нет, ничего. Просто прикольный старикан был. Просто один случай тут с ним вспомнил…

После этого опять повисает пауза. Мы смотрим как в телевизоре корреспондент «Первой Кнопки» ведет репортаж с центральных улиц Москвы, о том как там возбужденная молодежь крушит витрины и сжигает автомобили.

Сергей устало выдыхает:

– Ну сколько же можно! – и выключает телевизор. – Когда все эти разборки закончатся?

А я опять не знаю, что и ответить:

– Ну, наверное, когда их требования удовлетворят. – Я показываю рукой в сторону телевизора, имея в виду требования молодежи, вступающей в яростные схватки с полицией.

– Да? А что это за «требования» – ты знаешь? Да они их даже сформулировать не могут. Вон… сколько говорящих, столько и мнений. Два еврея – три базара. А два русских? Десять? Что это за требования «хотим, чтобы всем было хорошо»? Ну, где это видано?

И опять молчание, только через несколько минут вновь прерванное Сергеем, и то, что он мне говорит, мне одновременно и странно и неприятно:

– Тут как-то на днях… – Сергей распаковывает еще один брикет с «До-Ши-Паком», потом еще один – ко мне заходил Приятель Сартакова, знаешь ли. Никогда этого раньше не делал, и тут…

– Да? Ну и что? Заказывал гелевые ручки? Или тряпочку для протирки пистолета? – отшучиваюсь я, поначалу не восприняв эти слова всерьез, я даже думал, что, может быть, Сергей мне хочет рассказать о каком-нибудь курьезе.

– И вот он… – Сергей заливает брикеты кипятком из только что вскипевшего чайника – расспрашивал меня о тебе.

– Да? – я несколько удивлен, впрочем, все еще думаю, что ничего особо серьезного за всем этим не стоит.

– Да.

– А более конкретнее?

– Более конкретней – он спрашивал, не замечал ли я за тобой что-нибудь этакое?

– Какое?

– Ну, странности какие-нибудь.

– Например?

– Например, не разговариваешь ли ты сам с собой.

– Ясно. А что ты ему ответил?

– Я сказал ему все как есть. Сухо так, конечно, дал понять, что мне неприятно это – вроде как он-то тут причем, что мы иногда обедаем вместе?

– Ага. И что ты думаешь – зачем это ему?

– Не знаю. Это уже тебе надо решать, и потом напрягаться – чего это он под тебя копает. Другое дело, что в Комитете такие вещи совсем небезобидны, а то и даже и опасны. Такие вопросы и не в Комитете задают в каких-то уж очень крайних случаях, а тут…

* * *

Я поднимаюсь в кабинет Павлова пешком по лестнице, удивляясь тому, что такое занятие для меня все еще не тяжелое дело. Последние два этажа я чуть было не пролетаю, вовсю разошедшись внизу. Я, пока никто не видит, буквально пролетаю длинный коридор насквозь и уже было готов был ворваться в кабинет, как оказалось, что дверь заперта.

Тогда я пошел на противоположную лестницу, сплошь, снизу до верху остекленную, покурить, и уже там, когда я подошел близко к стеклу и посмотрел вниз, у меня сильно закружилась голова и потемнело в глазах: я вдруг ощутил, что мог бы вывалиться наружу, но там, уже у самой земли, обязательно вывернул бы, и взмыл вверх – к сонным белым облакам на фоне темного вечернего неба.

* * *

На миг я вдруг увидел себя на небе, в окружении уже других, не сонных, но торжественных облаков, огромных и пушистых, похожих на гигантские комки ваты, розовых от лучей заходящего солнца и, выше, белоснежно-белых.

Вокруг меня стояли крылатые ангелы в светлых, почти как зеркала, доспехах и смотрели на меня.

– Я знаю, что мы будем делать – представлял я, будто обращаюсь к внимательно меня слушающим ангелам, поводя рукой в насыщенном влагой воздухе, так, что после оставались следы, похожие на застывшие молнии – мы просто возьмем их в кольцо и уничтожим всех до единого!

Ангелы, слушая меня, радостно покачивали головами в знак согласия:

– Есть только один большой вопрос – вновь стал говорить я – в центре – и я начертал в центре круга, начертанного молниями жирую точку – должен быть кто-то, кто первое время будет сдерживать натиск Люцифера и его приспешников, вовлечет их в битву, пока другие будут ждать сигнала трубы. Там будет очень горячо и немногие из братьев выживут. Кто пойдет туда?! – мой последний возглас отдает громом молнии – кто решиться положить душу свою?

Но ангелы вызываются все, ведь самопожертвование – у них в крови, если бы она у них была.

Расталкивая других вперед выходит ангел, глаза которого – как зеркала:

– Я! – громко произносит он – я пойду! Я возглавлю братьев на самом острие битвы! Мы будем стоять до конца, столько, сколько потребуется, и, если надо – погибнем, все, как один, за Господа!

Но я будто отстраняю этого ангела в сторону:

– Ты и так уже много потрудился на поле брани, Азазел! – отвечаю я ему – и ты, как тот, кто часто меня упрекал в недостаточной разумности в руководстве битвами сегодня будешь стоять рядом со мной, чтобы уразуметь, как же это тяжело!

– Чего ты хочешь? – меня будто заполняет доселе мне неведомое мне чувство зависти – прославиться? Ты всегда бросаешься в самую гущу битвы, и не думаешь, что за тобой, вдохновившись твоим примером, идут и твои братья, которые, не имея твоего опыта – тут же гибнут! Но тебе будто все равно, Азазел, ты думаешь лишь о своей славе!

Тогда Азазел опускает голову вниз, будто смирившись и слушаясь, и отходит в сторону.

* * *

И началась большая битва. Это была последняя битва, и все это понимали. Выступив вперед небольшой группой, «светлые» ангелы схватились с ордой «темных», которые набросились на «светлых» огромной разрозненной стаей, выступая в этот день не так, как выступали раньше – идеальной, прямоугольной фалангой.

Впереди всех был Люцифер, он высоко поднял свое черное знамя с золотой пентаграммой, а когда началась схватка – находился поодаль, отдавая приказы своей орде через посыльных или отдавая приказы трубить в рог.

Едва завидев меня, Люцифер, в знак уважения, приветствовал меня приветствием темных ангелов – не поднимая левой руки, правую руку, с напряженно-вытянутой ладонью, не сгибая в локте, он простер вверх. «От сердца к небу» – так называлось это приветствие.

Я ответил Люциферу так же приветствием, но другим, приветствием светлых ангелов – подняв обе руки вверх, согнутые в локтях. Такой жест показывал крылатость ангела, его умение летать. После я быстро опустил левую руку, так что она походила на марионетку, которой неожиданно вдруг перестали управлять – тем самым показав, что ангельское приветствие все-таки обращено к отошедшего от своего ангельского достоинства «темному» ангелу.

* * *

Бой был долгим, но все равно перевес сил был на стороне темных. Встав в плотный круг, прижавшись спиной к спине и создав сплошную «стену» из щитов, светлые ангелы уже почти перестали сопротивляться, терпя на себе избиение от темных.

Азазел, наблюдавший за этим, стоя слева от меня долго уговаривал меня дать приказ на наступление наших основных сил, но я считал, что еще не время. Я считал, что врагу надо дать возможность ощутить свою победу, начать торжествовать – и тогда ударить, чтобы он, ошарашенный, был бы так сломлен душой, чтобы и сопротивляться не смел.

Меня так же смущал Люцифер, ухмыляющийся и довольный, наблюдавший за мной. Я боялся показать ему, что спокоен и уверен в победе – еще немного и враг будет сломлен и уничтожен.

* * *

Но Азазел не выдержал, и, не смотря на мои окрики, стремглав бросился на помощь братьям, появившись в самой гуще темных и начав бой с ними в одиночку. Он яростно набросился на противника, повергая десятки и обращая в бегство сотни, но, будучи в одиночестве быстро оказался окруженным. Попытки пробиться к своим, стоящим плотным, все уменьшающимся кольцом Азазелу не удались. Братья, бросившиеся ему на выручку из кольца так же погибли.

– Он погибнет – закричал мне тогда Гавриил, мой помощник, дававший сигналы в трубу – если сейчас не выступить – братьев, взявших на себя всю тяжесть битвы не останется! Погибнет так же славный Азазел!

– Хорошо! – отвечаю я тогда Гавриилу – труби, Гавриил, труби! Хуже уже не будет!

И Гавриил вострубил, и по зову его трубы тут же явились несметные тысячи светлых ангелов, и, быстро охватив врага в кольцо, повергли того в бегство.

Громко возгласив, испуганный Люцифер, бросив свое знамя, стремглав бросился к земле, призывая своих приспешников последовать за ним. Битва была выиграна в считанные минуты, но я посчитал, что этого недостаточно.

Ко мне со всех сторон подлетают посыльные, и я приказываю преследовать спасающегося противника. Когда же мне сообщили, что он уже на земле – говорю, чтобы преследовали его и на земле. Уже беззащитных, опустошенных, сломленных и не сопротивляющихся «темных» братья уничтожили несколько тысяч, и, как я этого хотел, уничтожили бы их всех до единого, если бы не указ Всевышнего – остановить избиение.

Покорный воле Господа, я, подождав еще время, говорю Гавриилу, чтобы он трубил «отбой».

Тогда братья, вернувшись от земли, встав в многотысячный круг, создали из своих щитов помост, и, поставив на него Азазеля, долго и громко провозглашали его имя, как того, кто, по их мнению, заслуживал всяких почестей от них, как главный победитель и как тот, благодаря которому была выиграна не только эта битва, но и те, что были ранее.

Того же, кто долго просиживал в размышлениях о ведении боя, как его организовать, чтобы выбить у врага победу никто не вспомнил.

Победив Сатану, братья, первым из которых был Азазел, обращали свои взоры к Господу, ожидая, как им казалось, заслуженных ими почестей, похвал и, наконец, долгожданного отдыха.