Текст книги "Бедный Енох"

Автор книги: Алексей Тарасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

– Хм! Совсем интересно становится!

– Расскажите, пожалуйста! – я пытаюсь изобразить заинтересованность, что, как мне кажется, у меня получается плохо.

– Ну, я считаю, что чупакабра появляется там, где люди служат духам, и приходит к этим самым людям как наказание за плохую службу. То есть если кто-то нарушает договор с духами, получив от них что-то, и потом не выполняет своих обязательств по договору – к тому и приходит чупакабра!

– Да? Интересно!

– Ага. Сначала она вредит хозяйству человека, его дому, домашним, а потом добирается и до него самого.

– И пьет его кровь?

– Да. Выпивает всю без остатка.

– То есть вы эту книгу тоже читали?

– Ну, как сказать. Да, конечно, я ее еще и писал к тому же.

– Вы автор? Ой, как интересно! – я пытаюсь вытащить прожилку капусты, застрявшей между зубами.

Тут я соображаю, что мог бы порасспрашивать Фетисова и об издательстве «Тьма inc»:

– Вы имели дело с этим издательством? – я раскрываю книгу и пальцем тычу в лейбл «Тьмы».

– Да, было дело.

– Не знаете, что с ним сейчас?

– Оно было временно закрыто, после чего поменяло название.

– На какое?

– На «Ксенкос».

– Так это же, извините, ваше издательство! Помните, вы меня подвозили из клуба после вашей презентации?

– Ну да, а что?

– И офис у вас был… эээээ…

– На Черкасском. Да, там и остался. А что вас так смущает? Вы и вправду ничего не помните, либо не понимаете??

Я медленно сползаю с кресла немного вниз, и как любят иногда еще говорить, «выпадаю в осадок».

ГЛАВА I.XV

Не смотря на мартовский холод и снег, свой недельный отпуск я решил провести опять на маминой, столь дорогой моему сердцу даче.

– О, боже! – запричитала мама, едва я ей об этом сообщил, – Андрей, ты точно уверен, что оно тебе надо?

– А почему бы и нет?

– Там же холодно будет! И никого из соседей! – мама будто забывает, что в этом-то и есть вся соль и вся прелесть.

– Ну так как? Ты отвезешь меня, или мне на электричке телюпаться?

* * *

Больше же всего остального я боюсь, что меня вызовут из отпуска с работы, позвонят и прикажут снова быть на Лубянке. А то и не просто быть в разумный какой-то срок, а, например, срочно явиться, вынь да положь.

А как я выберусь из дачного заснеженного рая? Мы с мамой на машине кое-как в выходные проскакиваем до нашего дома, пока снег немного стаял, но уже в понедельник все опять заваливает снова, так что я понимаю, что на машине к дому не подобраться. Случись что – мне придется идти до ближайшей деревни пешком, после чего ждать там на холоде маршрутку или автобус.

Но это все частности. А пока мы приезжаем на дачу, и мама, приготовив мне много еды, быстро сваливает обратно, объяснив это боязнью того, что если пойдет снег, уехать ей будет уже невозможно.

Таким образом уже в середине субботы я остаюсь один.

– Не боишься тут один – спрашивает меня мама, копошась в своей сумке, когда совсем уже собралась отчаливать – тут же в округе никого!

Но я только улыбаюсь. В случае чего, я понимаю, если столкнусь с угрозой исходящей от людей – у меня есть «Глок», который я реквизировал еще в Гордой Республике у агента Мафусаила, правда, без патронов, но, как мне кажется, один только вид пистолета должен произвести на непрошенных гостей весьма серьезное впечатление.

* * *

В ночь с субботы на воскресение на улице вдруг поднялся сильный ветер и началась страшная буря: «заряды» снега мощно лупили в окна (так что иногда даже казалось, что они разобьют стекла) весь дом ходил ходуном, трясся и скрипел, а металлическая крыша постоянно «щелкала», будто на нее время от времени падали камни.

Ветер за окнами протяжно завывал, будто возмущаясь чем-то, а в лесу напротив дома шумели деревья так, что иногда даже казалось, будто это аплодируют чему-то тысячи тысяч рук, или же шумит вода огромного водопада.

Тем не менее навстречу шума непогоды выступали звуки иного рода – веселое потрескивание дров в печи и пощелкивание яичницы на разогретой сковороде на плите.

Итак, вымерзший за зиму дом медленно, но верно наполнялся теплом, и я, согревшийся и разморенный, не заметил, как вдруг уснул, сидя на краю кровати у печи.

Единственное же, чего я боялся – так это того, что вдруг появятся проблемы с электричеством.

Едва же я об этом подумал сквозь свой сладкий, но очень чуткий сон – свет вдруг заморгал и погас, правда лишь на минуту – другую. Кроме этого сквозь сон я слышал и даже более того – буквально чувствовал, как на улице, за стенами дома утихает буря. Я как будто успокаивал ее сам, переживая, напрягая какие-то потаенные душевные свои силы, и это странным делом действовало.

Когда я стал чувствовать, будто исходящая изнутри меня сильная и теплая энергия, противостоящая буре, стала сильнее бури – буря, немного покочевряжившись напоследок, утихла.

* * *

Утро воскресения было тихим и нежным. Размытый слабыми облаками в окна проникал солнечный свет самого необычного цвета. Это были не прямые солнечные лучи, с одной стороны, но и не обычная для наших мест белесая размытость, будто под прозрачным куполом из белого «мутного» стекла. Это было что-то среднее, необычное и красивое – редкие лучи света в центре световых пятен были слабо-желтого цвета, а к краям они размывались в розово-голубые оттенки.

Глядя на этот свет я, проснувшись и привстав на кровати протянул руку вперед и стал разглядывать ее в этих лучах – на моей ладони отображалась закадычная тень от тюля на окнах – с цветочками и завитками.

– Еще немного, и здесь будет северное сияние – сказал я сам себе выйдя на улицу, начиная протаптывать во вновь выпавшем снеге тропинку к сортиру – светопреставление и конец всего сущего на закуску!

* * *

Уже ближе к полудню, когда свет на улице уже вернулся в свое привычное в наших местах состояние, в ворота кто-то постучал.

Поначалу я не обратил на стук внимания, подумав, что это снег падает с крыши на какую-нибудь железяку, лежащую со стороны места для автомобиля, но потом стук повторился и мне стало ясно, что это кто-то специально стучит в ворота.

– Кто там? – спросил я, быстро подходя к воротам, еще не видя, кто ко мне пришел – но ответа не последовало.

Я напрягся, даже слегка струхнул, вспоминая, как как-то переживал здесь странные приключения со странным молодым человеком, вызвавшемся мне помочь скосить траву, но, с другой стороны, слава богу, «фомка» всегда под рукой, и, скрывая ее за калиткой в правой руке, левой я открываю дверь.

* * *

Удивление мое было таково, что я вначале даже отшатнулся назад, после чего поскользнулся на мокром, покрытом коркой льда снегу и упал.

Моим неожиданным гостем была… Сестра!!

– Здравствуй! – произнесла она каким-то странным, кажущемся механическим голосом – я тебя люблю! – после чего без особых церемоний и без приглашения перешагнула металлический порог калитки в воротах – давно не виделись!

От ее бледного вида меня пробрала оторопь:

– Господи! Солнце мое! Тебе плохо??

– Нет, – ответила Сестра все тем же пугающе-механическим голосом, будто ее слова исходили из пустой металлической бочки – все в порядке.

– Как же ты нашла меня и как доехала?

Сестра отвечает, что, типа, я забыл, дескать, но однажды я ее-де, пару раз сюда привозил.

Замечательно! Только я точно помню, что этого никогда не было!

* * *

– И как же ты сюда доехала? – настаиваю я на своем.

– Доехала? На электричке! Как еще?

– На электричке? От какого вокзала? До какой станции? А после – что? После ведь еще ехать и ехать!

Но Сестра, кажется, меня уже не слышит, быстро вышагивая вперед, будто солдат на параде, после так же быстро исчезая за углом дома. Я бегу ей во след, но не догоняю буквально несколько шагов, а едва сворачиваю за угол – вот, она, оказывается, поджидала меня тут. Я снова поскользнувшись, падаю на землю.

– В дом-то можно войти, пригласишь? – спросила она меня, и стала помогать встать.

Тут мне показалось, будто я уже где-то об этом читал. Некие существа, которые просят их впустить в дом, после чего начинаются интересные и мрачные приключения обитателей…

– Думаешь, тебе это нужно? – спрашиваю я Сестру в ответ.

– Ну, так как? – она давит, прямо смотря мне в глаза, ужасая своим равнодушным, акульим отсутствующим взглядом.

– Хорошо! – ломаюсь я – я, скажем так, тебя не приглашаю к себе – ладно? То есть ты можешь войти в дом, только когда я тебе это позволю – ладно?

– Не впустишь свою старую подружку? Экий же ты супчик!

– Когда я тебе позволю, тогда и войдешь. – настаиваю я, стараясь сохранить ту отстраненную жесткость, которую вдруг обнаружил в себе. – И, главное, ты уйдешь отсюда, как только я тебе скажу. Такое тебя устраивает?

Сестра все сверлит меня своим пустым взглядом, после чего резко отворачивается от меня, и, застонав, садится на ступеньки крыльца.

«Изображает, будто ей плохо» – думаю я, даже не пошевелившись, чтобы помочь ей.

Слава богу, мне удалось во время заподозрить что-то неладное, но после я опрометчиво подумал, будто это сделает меня хозяином ситуации и я смогу сохранить контроль над тем, что происходит.

Но как бы не так!

* * *

– Входи – говорю я Сестре, смягчившись – и открываю перед ней двери.

Сестра, будто ей только что и не было плохо, вскочила на ноги и вошла в дом.

– Сиди здесь – указываю я ей на стул на кухне, за обеденным столом – хочешь есть?

Сестра отказывается. Я подхожу к ней поближе, и трогаю лоб:

– Ты очень холодная… тебе хорошо?

Я иду к кухонному шкафу, он как раз за спиной у Сестры, после чего достаю из слегка разорванного пакета несколько рисовых зерен. Возвращаясь обратно, я как бы нечаянно рассыпаю зерна на пол, и еще немного – на стол перед Сестрой, после чего сажусь на стул перед ней.

Сестра лихорадочно начинает пересчитывать зерна, которые лежат перед ней, после чего, заметив, что я за этим делом наблюдаю, опять пристально посмотрев мне в глаза – отводит зерна рукой в сторону. Но, опять-таки – в другую сторону стола, не к краю, чтобы зерна на пол не упали и не смешались с другими, лежащими на полу.

* * *

– Ну? – спрашиваю я Сестру тогда – как твои дела? Как здоровьичко?

Сестра смотрит слева от себя на пол, где лежат рисовые зерна, и ее губы шевелятся.

«Считает» – думаю я – «маловато я зернышек рассыпал, это отвлечет ее ненадолго»:

– Я пойду затоплю печь, пока ты… занята – говорю я тогда Сестре, после чего встаю и иду в комнату с печкой.

Пока же Сестра находится на кухне, я маленьким топориком затачиваю толстую березовую ветку «колышком». Заточив, я прячу этот колышек себе в брюки, за пояс сзади, как сейчас обычно прячу себе за пояс свой безпатронный «Глок».

* * *

Через некоторое время я снова выхожу на кухню, а Сестра – сидит все там же, где я ей и сказал сидеть, почти не шевелясь. Ее внимание привлекла только на какое-то время чересчур рано проснувшаяся от натопленного тепла в доме муха, которая все норовила пролететь рядом с Сестрой.

– Кушать будешь? – спрашиваю я Сестру, на что она отвечает, что не хочет.

Я же говорю ей, что я буду, и мне неудобно, если она будет просто так сидеть и смотреть, как я ем:

– Я сделаю большую яичницу! – говорю я и направляюсь к готовочному столу, который за спиной у Сестры.

– Хорошо – тихо ответила она, не поворачиваясь ко мне.

– Как у тебя дела? – опять начинаю я петь в ту же дуду – как работа? Как семья? Мама твоя, брательник?

– Пытаешься сделать вид, будто тебе и вправду это интересно? – голос Сестры смягчается, будто оттаивая…

– Нет. Увы. Мне это и вправду интересно. Ты так неожиданно появилась! И это – только полбеды. Я понимаю, если бы ты позвонила, все такое, но ты приехала туда, где ни разу в жизни не была, и, самое главное – когда? В такой несезон! Тут же сейчас все зависит от погоды – наши места могут стать в течении одного дня неподъездными! И вот, понимаешь ли, ты вдруг оказываешься здесь как ни в чем не бывало!

– Андрюш, – голос Сестры, кажется потеплел, немного напоминая мне прежние, далекие времена, воспринимаемые мною сейчас весьма болезненно – ну, что тебе сказать? Я думала будет сюрприз, тебе будет приятно… я… вернулась…

– После того, как мы больше года вообще никак не общались?

– А что тут такого?

Я мнусь, какое-то время не зная, что и сказать, а потом, натерев на терке немного чеснока – равномерно размазываю его в яичнице с той стороны, которую собираюсь отрезать и после подать Сестре.

– Пойдем в комнату! – говорю я ей, взяв две тарелки в руки, – возьми, пожалуйста, если не трудно, хлеб и вилки!

* * *

Тем не менее вначале я стараюсь поесть сам. Сестра, глядя на огонь, сидит рядом со своей тарелкой и не прикасается к ней:

«Хорошо» – думаю я тогда, наспех заглатывая большие горячие куски еды – «случись что – я буду хотя бы сыт!».

Перед едой я протираю вилку нижней частью джемпера, который на мне – так оно мне показалось гигиеничнее, нежели я буду есть вилкой, которую держала в руке Сестричка.

Поев, я говорю Сестре, что ей также нужно покушать.

– Да нет! – она перестает смотреть на огонь в печи и поворачивается ко мне – я не хочу… Спасибо!

Натужно, но на фоне полного отсутствия и так сойдет – она улыбается: «Покушай ты, любимый!» – и закатывает глаза, вроде как от какого-то удовольствия, наверное, не зная при этом, что левый глаз у нее неприятно подергивается.

* * *

«Тьху ты!» – думаю тогда я – «а как же я ей тогда чеснок скормлю?».

Приходится импровизировать и придумывать на ходу, но, после многократного повторения, что, дескать, Сестричка, ты ведешь себя, будто и неживая какая-то, она, наконец, кладет кусок в рот.

И вот только лишь Сестра опять попыталась изобразить из себя нечто такое, наверное, что вроде как меня похвалить за вкусную еду (чисто из лести, чтобы бдительность притупить, хотя она у меня с каждой минутой только крепнет) – как она начинает кашлять, еда выпадает у нее изо рта, после чего она выплевывает все, что еще не вывалилось на пол, бросает с силой тарелку, так, чтобы та разбилась, специально так, и выбегает на улицу, по пути сильно оттолкнув меня в сторону, хотя я у нее на пути вроде как и не особо мешаюсь.

* * *

Сестру вырывает чем-то зеленым в снег, мотает из стороны в сторону, после чего она падает на землю и начинает туда-сюда перекатываться во все стороны выплевывая какую-то приятно пахнущую прозрачную жидкость синеватого цвета.

– Боже мой! Боже мой! – натужно причитаю я, пытаясь обхватить Сестру за плечи, останавливая и прижимая к себе – Что случилось? Что с тобой произошло?

Тем не менее мне нужно делать вид, будто я еще не понимаю, что происходит:

– Дорогая! Дорогая! Не вызвать ли нам врача?

Но даже сейчас, преодолевая, как кажется, жуткие муки и боль она орет, что ей ничего не нужно, и что вскоре все пройдет.

И вправду, через несколько минут Сестра перестала перекатываться по земле и замерла, а я, сев на землю положил ее голову себе на колени.

«Столько было переживаний!» – я глажу непривычно жесткие волосы Сестры, и разглядываю красно-синие пятна, которыми пошло ее лицо – «и где теперь это? И вроде времени прошло не так много, а я уже ничего и не чувствую. Поступаю, как должен, как было бы мне выгодно, как было бы разумно – и все тут».

* * *

Сестру мне все еще надо терпеть, потому что если этого не сделать и прогнать ее то не удастся узнать, откуда, и, главное, зачем она приходила.

Я вношу ее в дом и кладу на раскладушку, ничего не подкладывая под голову, у самой печки, а сам сажусь рядышком, но так, чтобы она не видела, но, если еще может, просто ощущала мое присутствие, слышала мое дыхание, слышала, как я здесь что-то делаю, двигаюсь – и продолжаю уже не как вначале – грубо, а уже изощренно затачивать уже соструганный мною березовый колышек.

* * *

– Расскажи – говорю я Сестре, когда на дворе уже начинают сгущаться сумерки – что ты помнишь?

– А что именно ты желаешь знать? – Отвечает она вопросом на вопрос.

Мне искренне хотелось бы, чтобы ее голос приобрел хотя бы чуть-чуть человечности, что ли, и как же я радуюсь, когда такие нотки появляются в ее голосе вновь!

– Ну… как ты ехала сюда, например.

– Как я ехала? Села в электричку!

– А еще… до этого…

– До этого? Ммммм.

– Ну?

– Если честно – я болела.

– Да? Сильно?

– Сильно. Меня положили в больницу, надо мной колдовали врачи, их было много, они были встревожены.

– И что затем?

– Затем мне как-то стало лучше, что ли. И я тогда встала и пришла сюда, к тебе.

– А больница? А врачи?

– А что они? Они сделали свое дело. Все! Зачем они мне теперь?

– Ну, может, за тобой нужен какой-то уход? А?

– Ну… может и нужен. Но это – давай отложим на потом – хорошо?

– Как скажешь. А насколько это – «на потом»?

– Сколько скажешь! Хоть целую вечность! – Сестра повернулась к огню лицом, а ко мне, получается, спиной, ее некогда изящные формы на сей раз мне почему-то показались грубоватыми, угловатыми и какими-то немного непропорциональными, так что я, разглядывая (не без удовольствия, кстати) свой изощренно уже отточенный березовый кол прикидываю, где, если бить со спины, в человеческом теле находится сердце?

* * *

Уже совсем к вечеру Сестра отошла от того приступа, что с ней случился после поедания моей великолепной яичницы, и мы с ней долго сидели вместе рядом на лавочке, смотрели телевизор и потом пили чай.

На новостях Сестра вдруг почему-то стала задавать мне различные, как мне показалось, совершенно нелепые вопросы – она спрашивала, какой сейчас год, и потом – какой месяц.

Когда я ей ответил, что март, она схватилась за голову, и потом тихо так сидела некоторое время, пока опять, как мне показалось, не нашла в себе сил сделать вид будто у нее все в порядке.

На ночь я выставляю Сестру в прихожую – там ставлю ей раскладушку и стелю постель.

Когда она ложится – у ее изголовья я будто бы нечаянно рассыпаю рис, а над косяком двери в свою комнату вывешиваю несколько головок чеснока, после чего в комнате с печью, где я укладываюсь спать, занавешиваю шторы, запираю на ключ дверь в предбаннике, ведущем в комнату, потом закрываю дверь в предбанник и подпираю ее еще одним поленом, и только потом уже ложусь спать, взяв в руки березовый, идеально отточенный кол.

Конечно, Сестра возражала мне, когда я выставлял ее, говорила, что хочет спать со мной в одной постели, но я, побаиваясь всех этих ее неожиданных «странностей», не соглашаюсь.

В конце концов мне приходится ей напомнить о нашем с ней уговоре, и она смиряется.

* * *

Как ни странно, но ночью ничего особенного не произошло, за исключением разве что того, что за дверью предбанника все время скреблась мышь.

Утром я вскочил едва засветил солнечный свет, и тут же пошел смотреть как там Сестра.

Сестры на месте не оказалось, весь рис, разбросанный мною у изголовья ее постели был аккуратно собран и положен на кухонный стол в тарелочку, а одеяло и простыня валялись на полу в небольшой лужице прозрачной синеватой жидкости, которую накануне так разбрызгивала, катаясь по заснеженной земле, Сестра, когда я ей подсунул яичницу с небольшим количеством чеснока.

Самой Сестры на участке не было, но я быстро нашел ее по следам – в лесу. Удалившись от дома совсем на немного, она, полусидя-полулежа на земле голыми руками отгребала под себя снег, ища что-то под ним. Самое странное, конечно, было то, что она там что-то находила, после чего, рассмотрев в упор, рассовывала по карманам своей к тому моменту уже очень грязной куртки.

На мои отклики Сестра, видимо, очень увлекшись, не откликалась, когда же я подошел к ней и рукой коснулся ее плеча – резко обернулась, взглянув на меня своими большими, но безумными глазами так, что я упал назад.

– Что? Что? Что? – спрашивала она, явно не меня полушепотом, ее губы растрескались и по ним стекала темная жидкость.

Привести Сестру в чувство мне не удалось, так что я вернулся в дом один – и после аккуратно запер за собой калитку.

* * *

Следующие несколько часов я провел на улице, лишь изредка забегая в дом погреться – затаившись за углом дома через наш полупрозрачный забор всматриваясь в лес. Когда же стало темнеть, подул холодный ветер, поднимавший снег, который потом, казалось, только и норовил что попасть мне в лицо либо за шиворот.

Измерзнув вконец, я уже было собрался пойти в дом, и уже не ждать Сестру на улице, как она вернулась и стала стучать в ворота.

Но что это был за стук! В нем было что-то нечеловеческое, будто это не дребезжание металлических ворот, но звон колокола, возвещающий о заупокойной службе. Сестра стучала в ворота мерно, с большими промежутками, так что мне даже на какое-то время показалось, будто она специально нагнетает мрачное настроение. Я чувствовал себя человеком из Сонной лощины, будто за мной – мрачный католический костел, вокруг него – кладбище и летают стаи ворон, роняя на землю свои черные, как уголь, с отблеском перья.

Некоторое время я думаю – нужно ли мне открывать Сестре вообще? Явно ведь видно, что с ней что-то не то происходит, но, подумав, что если я этого не сделаю, она, как мне показалось, будет стучать в ворота до второго пришествия – я медленно, очень, очень не спеша пошел открывать.

* * *

– Вот! – Сестра машет у меня перед носом какой-то грязной дрянью, и вытирает рукавом нос, но так и не может до конца вытереть сиреневую соплю которая после остается у нее и болтается в носу, пока я ее не вытер грязной тряпочкой – специально для тебя! Вкусняшка!

– Да? Ты уверена? Что это?

– Ароматизатор для чаю! Я его приготовлю! У тебя есть горячая вода?

Чем бы дитя не тешилось – лишь бы меня не пугало! Я захожу в дом, наливаю воды в чайник и включаю его. Некоторое время я кручусь на кухне, после чего вспоминаю, что кое-что не сделал:

– Можешь войти! – кричу я в едва приоткрытую дверь на улицу.

Сестра заходит в дом, и мне приходится тут же за ней начать подметать и протирать пол:

– Надень тапочки! – прошу я ее, сообразив, что еще немного и она изгваздает все вокруг.

Нет, вы не подумайте, я не то чтобы суперчистюля и придира, но, сами понимаете, есть предел всему, в том числе и уличной грязи на полу.

– Вот коньяк! – я размахиваю бутылкой какого-то «Самсарата» семь звездочек перед носом у Сестры, понимая, что ей все равно – она как будто ничего и не видит.

Тем не менее, немного, будто сквозь посмотрев на бутылку, Сестра берет ее и, открыв, принюхивается:

– Нужен мед и сахар! – говорит она через минуту размышлений – и мы его исправим!

Пока Сестра готовит свой «ароматизатор» я, слава богу что успешно, уговариваю ее снять с себя грязную куртку, в которой она все время, не снимая, как в доме, так и на улице ходила.

– Я дам тебе другую! – говорю я Сестре бросая ее куртку на пол – это какая-то чрезмерно грязная, ее бы в химчистку отдать, да игра не стоит свеч! Стоимость чистки едва ли меньше, чем стоимость этих лохмотьев!

Сестра будто и не реагирует.

Я же какое-то время разглядываю ее платье – бело-серого цвета в кружевах, после чего еще несколько минут – что же такое она делает.

* * *

Итак, Сестричка тщательно вымывает в теплой воде то, что принесла из лесу, после чего почистила это «что-то» ножом – как это обычно делается при чистке морковки, и потом, налив в кастрюлю, слава богу что чистой воды – поставила кастрюлю на огонь, и потом, когда вода закипела – бросила туда свою «добычу», после чего какое-то время наблюдала за процессом, и после часть воды слила.

Постояв, попереминавшись с ноги на ногу какое-то время я ушел к себе в комнату, а с кухни через открытые двери доносился запах жженого сахара и еще какой-то запах, чем-то отдаленно напоминавший запах имбиря.

Затем… завоняло так невыносимо, что я был вынужден вернуться на кухню – понаблюдать за тем, как Сестра «слегка» жарит мед!

На столе стояли три банки, две из которых были заняты медом, одна – из магазина, прозрачным, другая – засахарившимся с рынка, вроде как натуральным, а в третьей банке, как я понял, были намешаны в непонятной пропорции эти два меда и коньяк.

– А вина нет? – спросила меня Сестра вдруг, и тут я понял, что она все-таки понимает, что я стою где-то рядом. До того же она и виду не подавала что замечает мое присутствие!

– Есть! – говорю я и достаю из холодильника остатки в бутылках – старого «Кагора», какой-то «Слезы монаха» и белого дешевого «Столового» купленного мамой по ностальгической причине как-то ради смеха.

* * *

Сестра отхлебывает по чуть-чуть из каждой бутылки, с каким-то ей до того не характерным причмокиванием и выпячиванием губ, пробуя, видимо, вино на вкус.

«Слеза монаха» сразу называется дрянью, «Кагор» – ничего себе («ничё се»), а «Столовое» – идеальным разбавителем.

Я несу уже было «Слезу монаха» обратно к холодильнику, но по пути, чтобы это барахло не загромождало так нужную в хозяйстве дверь холодильника – допиваю содержимое бутылки, тем более что там содержимого-то оставалось на дне.

Но, опять-таки, прежде, чем выпить, я сначала принюхиваюсь – запах в бутылке такой, после дегустации Сестрой вина, что впечатление складывается, будто она не чистила зубы уж не меньше как месяц, плюс все это время полоскала рот болотной водицей. Едва пригубив, я выхожу во двор и выливаю содержимое бутылки в снег.

«Где-то я это уже видел» – думаю я – «красное вино на белом снегу».

* * *

Оглядевшись вокруг и послушав, как в лесу шумят деревья, я возвращаюсь в дом.

– Тебе не кажется, что здесь немного душно? – спросила меня Сестра, едва я вошел обратно.

– Душно? – я подошел к настенному комнатному термометру – всего семнадцать градусов! Тебе жарко?

– Да, очень…

Я предполагаю, что это от того, что Сестра все время у плиты:

– Может – передохнешь? – спрашиваю я ее больше в надежде, что она отвлечется и я поподробней рассмотрю то, что она сейчас вытворяет на кухне – а то совсем извелась поди, бедная!

Но Сестричка непреклонна:

– Очень хотелось бы тебя угостить! Ты такого еще не пробовал! Нектар богов!

Тут мне вспоминается, что когда мы с Сестрой были, скажем так, близки, то «нектаром богов» я называл обычно «Пепси-Колу».

Тут, будто прочитав мои мысли, Сестра спросила и об этом:

– А еще у тебя есть «Пепси-Кола» и квас? Мне это нужно для придания ароматизатору утонченного вкусового оттенка!

Вот уж не думал, что квас может помочь чему-то прибавить изысканности, но и квас и названная газировка имелись в небольшом количестве в холодильнике, так же как и ранее извлеченные «вина» – в полупустых бутылках.

– Да! – говорю я – все для тебя! Как скажешь, будто кто специально оставил! – и ретируюсь к себе в комнату, где вскоре задремываю у печи, куда до того подкладываю несколько поленьев, все еще держась за березовый кол, как, наверное утопающий держится за соломенку.

* * *

Меня разбудил вой ветра на улице и тихий голос Сестры, просивший меня разрешить ей войти в комнату.

– Да, конечно! – опрометчиво спросонья сказал я, и Сестра вошла в комнату с чаем.

– Вот! – она попыталась, как мне показалось тогда, искренне улыбнуться, но у нее получилось как-то криво – ангельский рецепт. Пробуй – тебе должно понравится!

– А ты? – спрашиваю я ее, заметив, что у нее в руке лишь одна кружка – ты будешь? Или мне тебе налить? И вообще – как насчет поесть?

Но Сестра отказывается. Исключительно чтобы не обидеть бывшую подружку я выпиваю чай, впрочем, и вправду весьма вкусный, ароматный и какой-то необычный, после чего мы уже вместе сидим у огня и смотрим на его постепенное угасание, а я вновь начинаю дремать.

* * *

Я просыпаюсь от давящей на меня ночной тишины. Сестра задремала у меня на плече, обняв меня за другое плечо левой рукой, и лишь изредка тихо что-то бормоча во сне. Чтобы ей не было неудобно, стараясь ее не разбудить, я освобождаюсь от ее объятий и, подхватив руками под ноги и спину – аккуратно кладу на кровать и накрываю одеялом. Тогда она на какое-то время будто просыпается, но, посмотрев на меня своими огромными глазами, на секунду будто не узнав и испугавшись, внезапно успокаивается, и, улыбнувшись, после свернувшись калачиком вновь засыпает.

Выйдя на улицу я застаю там тишь да благодать. Снег в лучах Луны серебрится и переливается холодными «неоновыми» цветами, лес за дорогой – рядом с домом – стал похож на кварталы красивых готических домов с погашенными окнами, звезды светят, тонкими лучами касаясь изредка моих глаз, а на фоне прекрасного, кроваво-красного неба, где-то там, высоко-высоко, парят черные, но прозрачные, странные существа похожие на мант, медленно и торжественно время от времени взмахивая своими «крыльями».