Текст книги "Стригой (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Я спокойный вампир и пока еще достаточно молодой, чтобы скрывать свой возраст, – задумчиво проговорил Вергилий, прокручивая над углями прут с насаженной рыбой. – Шесть сотен – не так уж и много в наших масштабах.

Исгерд, не сдержавшись, охнул, а стригой звучно рассмеялся.

«А не такой уж он и страшный», – случайно подумал охотник и снова охнул. На этот раз испугавшись собственной мысли.

После полудня костер был залит водой, а, кажется, едва ли не добрая половина окрестных трав – собрана.

А после – часы галопа по большаку.

Дорога была каждая минута.

Комментарий к Глава восьмая: “Путь в Арон”.

Слава огромной возрастной разнице!

Ай да я

прим. беты: 600 лет, мать честнАя!

========== Глава девятая: “Охота началась”. ==========

На вторые сутки пути в богатый Арон, пятые без сна для Исгерда, всадники не сошли с тракта даже ночью и сейчас летели по светлой на черном поле дороге, уходящей далеко на северо-восток.

День был жарким и душным, раскаленный сухой ветер жег, казалось бы, уже до предела намучавшуюся кожу и землю, до невозможности пересохшую и окаменевшую, но с наступлением густых таинственных сумерек стало гораздо прохладнее и приятнее, так что раскаленный ветер ощутимо остыл и теперь мягко и осторожно овевал лица, извиняясь за причиненные днем страдания.

Было совсем уже темно, на темно-кобальтовом небе вовсю горели холодные летние звезды, редкими и одинокими мерцающими огоньками разбросанные на мрачном древнем полотне, а на востоке, близко к земле, горели три четверти чудовищно светящейся рыжей огромной луны, окруженной слегка мутным кольцом. Впрочем, со временем ее дьявольская чудовищность становилась все более призрачной, она медленно и степенно поднималась выше и выше, как поднималась уже сотни тысяч лет, становясь все меньше.

А время, что лежало промытым речным песком в крохотных часах, неудержимо бежало, падало вниз по крупной песчинке и тонуло, тут же погибая. И Вергилий чувствовал это, будто собственными ушами слышал страшный грохот падающих песчинок, чувствовал и гнал кобылу, не жалея, даже ночью. Он видел, что охотник сходит с ума и вот-вот вылетит с седла в пыльную землю, потеряет сознание от удара, от боли падения и больше никогда не проснется, потому что на этот раз Мара не отпустит, потому что на этот раз наворожит такой сон, который превратится в вечность, которой, как известно, конца и края нет.

Исгерд держался вопреки страхам вампира и гнал вперед, гнал галопом сразу же за черным силуэтом стригоя на мышино-пепельной кобыле, за которым летел и его легкий плащ, что он набросил на плечи прямо в дороге. Видимо, прохладный ветер ему нравился гораздо меньше, чем охотнику, жадно подставляющему лицо свежим потокам – только бы не заснуть, только бы не слететь с дьявольски-быстрой савраски, фырчащей и поднимающей за собой столбы сухой пыли.

Чудовищно-рыжая луна была на половине пути к самому центру темно-кобальтового неба, украшенного редкими яркими звездами. Было около полуночи.

Вампир не опускал руки, хотя это желание все сильнее и сильнее закрадывалось в душу с каждым зевком охотника, не смыкающего покрасневшие, слезящиеся на ветру темно-карие глаза. Не помогали ни растертые в порошок и сваренные в кипятке зерна кофе, привезенного из-за далеких бескрайних морей, ни корни столь же далекого женьшеня. Уж тем более не отгоняли сон подбадривающие слова Вергилия о том, что совсем скоро они окажутся в Ароне, что Мара будет уничтожена, и он даже знает, каким образом, а потом измученного мужчину ждет стригоевский дом с чистой и мягкой постелью, на которой тот сможет проспать сколько ему будет угодно.

Но чем дольше продолжался изнуряющий галоп и тряска, чем звонче звенела сбруя и чем дальше уходили всадники на северо-восток, тем громче, прямо-таки оглушающе, падали песчинки в пустеющих сверху песочных часах…

Исгерд Бранн, охотник в четвертом поколении, тот, что чуть живым мог выбраться из склепа с вампирскими клыками на бережно-хранимом шнурке, что после недельного запоя мог пойти на упыря, впадал в отчаяние и путал реальность с иллюзиями, потому что с пятисуточным отсутствием сна пришли и галлюцинации. И зачастую это сводило с ума.

Если две чудовищно-рыжих луны, висящих в гордом молчании над пересушенной землей в начале ночи пугали не сильно, то стригой с развевающимися на ветру рыжими шелковистыми волосами, у которого вдруг вырастали огромные бархатистые крылья не меньше семи метров в размахе, наводил трепещущий ужас, леденящий душу.

Потом у его собственной савраски, мускулистой и высокой в ногах кобылы, вдруг сама собой пропала голова, и в черном прохладном воздухе, заполнившем и ночную степь, и погруженный во тьму тракт, висели широкие ремни новых поводьев, натирающих руки. Вампир для таких случаев носил тонкие длинные перчатки из легкой змеиной кожи, плотно обтягивающие изящные кисти с ловкими музыкальными пальцами.

Безголовая саврасая лошадь неслась по дороге, хрипела и фырчала, высоко поднимала угольно-черный пышный хвост и мотала несуществующей головой, когда мундштук особенно болезненно врезался в десны, но гнала следом за вампиром, раскинувшим полупрозрачные перепончатые крылья, чуть подсвеченные мертвенно-бледным светом теперь уже высокой луны.

Исгерд успокаивал себя тем, что просто сходит с ума.

А что, ведь это было логично! С каких это, простите, пор охотник и вампир шли плечо к плечу, сидели у костра, прокручивая на прутиках рыбу, и не пытались убить друг друга – один колом, другой же – острыми, блестящими в ночи клыками.

Но с ума он не сходил. Просто устал, что на руку не играло.

Безголовая кобыла неслась в ночи, разрезая прохладный воздух, пепельная неслась чуть впереди, и охотник нагонял рыжеволосого всадника с истошно-синими глубокими глазами, как очередная галлюцинация оторвала его от крылатого монстра впереди.

Если вампир мог со своими дьявольскими фокусами пролететь на колдовской кобыле сквозь толстое бревно прямо на дороге, то он, простой охотник тридцати одного года от роду, не мог и потому что есть сил рванул на себя поводья, да так, что мундштук до крови рванул лошадь. Та взлетела на дыбы, мотая несуществующей головой, завизжала, молотя копытами воздух, и Исгерд вылетел с седла, застряв ногой в стремени, а обезумевшая безголовая скотина сорвалась вперед и пролетела бы так до самого Арона, не будь стригоя рядом.

Присбавив, он дождался, пока саврасая выровняется с ним, и прямо на ходу перемахнул со своей пепельной на крепкую спину мускулистой кобылы, едва не сорвавшись вниз, прямо на каменную землю, которая драла лохмотья волочащегося за лошадью охотника, что есть свет проклинающего и животное, и матерей, и треклятые стремена, все еще пытаясь сорвать ногу. Тщетно.

Вампир, прильнув телом к влажной конской шее, мягко и нежно провел горячей рукой в гладкой перчатке по, как оказалось, существующей морде, и перепуганная скотинка успокоилась, сразу же перешла в легкую рысь, а потом и вовсе – встала, хрипло дыша.

Охотник все-таки высвободил ногу, прорвав и без того повидавший жизнь сапог, и без сил рухнул прямо в пыльную землю, раскинув руки и пытаясь отдышаться.

– Вставай, Исгерд, нельзя лежать, – спрыгнув, присел рядом стригой, – осталось всего несколько часов.

– Иди к черту, – фыркнул охотник, – я говорил тебе, что нихрена из этого не выйдет.

– Поднимайся. Не можешь – дай руку, я помогу, но не смей сдаваться, понял?

– Какого дьявола?

– Я хотел помочь, – протянул руку стригой, – и я помогаю, держу обещание. А ты – нет. Давай же, охотник! Осталось всего ничего!

– Проклятье… – прошипел Герд, поднимаясь. Без помощи рыжеволосого. – Лучше б удавился…

– Не говори о том, чего не ведаешь! – вскинулся Вергилий, и его ровный чистый голос стал гораздо громче, чем казался. Разве может быть чей-то голос столь холодным и злым?.. разве… – Цепляйся за жизнь, охотник, и кончай пороть горячку, не то клянусь, я выбью из тебя всю твою гордость, которой медный грош цена! Вставай и лезь на лошадь!.. – он осекся. Отвернул алебастрово-бледное лицо, чуть попорченное злобой, к призрачной луне и выдохнул полной грудью, сжав пальцы. Перчатки из змеиной кожи чуть слышно проскрипели. – Извини. Я не должен был… Проклятье… Идем, Исгерд. Твой срок скоро истечет, если не поторопимся. Она близко, я чувствую.

Охотник без слов поднялся в седло, поправив прежде сбрую, и тронул бока лошади пятками.

Путь продолжали молча, пустив кобыл по тракту крупной рысью. Луна была совсем уже высоко. Вампир, задумавшись, похолодевшими синими глазами буравил горизонт. Охотник ошарашенно следовал за ним, и даже сон на некоторое время то перевоплощение стригоя отогнало.

Впрочем, ненадолго.

До Арона еще нужно было добраться.

И путь был вовсе не кратким.

***

Пылающий рассвет они встретили уже шагом, позволяя кобылкам перевести дух и собраться с силами для последнего броска уже до города, а уж там им дозволено будет вдоволь напиться и отдохнуть в стойлах.

На чисто-голубом небе, подкрашенном легкой кистью художника-рассвета, не было и единого облака, но Исгерд был абсолютно уверен в том, что вечером обязательно хлынет дождь.

Сначала сломанная несколько лет назад нога лишь ненавязчиво ныла, и ему казалось, что все это из-за продолжительной езды, но чем больше времени проходило, тем сильнее скулила кость, и с восхождением солнца на небо ногу стало безжалостно крутить, не оставляя сомнений в том, что погода резко переменится. На эти слова вампир лишь недоверчиво смерил взглядом охотника и деликатно указал на чистое бескрайнее небо, раскинувшееся над уходящим на северо-восток трактом. Впрочем, и пари заключать не стали. Исгерд чувствовал себя все хуже.

Галлюцинации стали частью обыденного и привычного, голова савраски то бесследно пропадала, то заменялась частью тела какого-то неведомого ему чудовища, то появлялась снова, но кобыла отчего-то имела подозрительно-человеческие черты морды песочного цвета, с упавшей на глаза угольной, спутанной от бега челкой. Крылья стригоя тоже чудили: окрашивались и в серый, и в дьявольский черный, но самой страшной иллюзией была постель среди поля, мягкая и белая, опрятно убранная, так и манящая прилечь. Охотник, опуская покрасневшие глаза, смотрел на недавно появившуюся конскую шею, дабы не думать о сне.

Да куда там, черт возьми?..

Постель уже с час плыла по левое плечо и шелестела простыней, а кипенно-белая подушка, набитая, вероятно, гусиным пухом, взбивалась сама собой. Нет, все-таки шестые сутки давали о себе знать, и Вергилий это понимал. Но и поделать ничего не мог, а только максимально сокращал путь, и себе отказывая в отдыхе.

Пустили кобыл в галоп, высоко поднимая с пересушенного до невозможности тракта пыль, от которой вампир чихал и кашлял в кулак. Становилось жарко. День все так же не обещал порадовать осадками, в чем охотник искренне сомневался.

– Будет дождь, – заметил он, зевая, еще ранним утром.

– Птицы летают высоко и на небе ни облачка, если ты не заметил, – нехотя ответил стригой, еще не забыв того, как сорвался ночью.

– Будет, будет. Я точно знаю.

Вергилий спорить не стал и только еще раз взглянул на раннее небо: и вправду, ни облачка.

Но только к полудню, вопреки его ожиданиям, он все-таки увидел, как на западе сбивались облака, и ветер крепчал, хоть и был горячим.

Нервы сдавали, и оба гнали лошадей все более остервенело, будто ощущая близость города.

Впрочем, так и было.

Едва минул полдень, игрушечные дома Арона показались на горизонте, а тракт заметно оживился – так, что пускать кобыл в галоп стало опасным – могли придавить зевак.

Хотя было все еще жарко, Вергилий предусмотрительно накинул на голову капюшон, чтобы на землю падала тень от одежды – тело-то тени не отбрасывало, и жизнь, видимо, рыжеволосого всадника этой хитрости успела научить.

На воротах стояла стража, сияя начищенными латами на груди. Чужаков здесь не любили. Тем более таких, что выглядели как немытые и запойные черти, поросшие колючей черной щетиной.

– Кто и куда? – пробасил один из стражников, преграждая путь пикой.

– Очень спешу, – обаятельно улыбнулся Вергилий, – и, право, не хотел бы тратить твое время, страж. Не отказался бы ты пропустить нас поскорее? – и тряхнул чистым золотом в кожаном мешочке.

– Быстро, – прошептал одними губами страж. Глаза второго жадно загорелись едва ли не ярче взятки. – И не шабашничать.

– О, разве я смею? – откровенно поражаясь, точнее, умело изображая это, спросил вампир, округляя и без того огромные синие глаза. – Будь спокоен. Благодарю.

Стражники спешно расступились, открывая путь, свистнули тем, кто был наверху, и врата раскрылись, пропуская и вампира, и охотника, едва держащегося в седле.

– Безмозглые животные, – прошипел он и добавил гораздо громче, но так, чтобы услышал лишь Герд: – осталось немного. Держись.

Охотник вяло кивнул и тронул кобылу пятками, следуя за Вергилием по богатым мощеным улицам куда-то вглубь. Сил поражаться красотами купеческих усадеб, игрушечных домиков, крытых черепицей, возвышающихся башенок и пестреющих вывесок не было. Шум и гам роскошного Арона давил на виски и звенел в ушах, уличные музыканты каждой нотой калечили слух, а грохот подков и экипажей по каменным дорожкам вообще вынуждал соскочить с лошади, влезть на самую высокую крышу и броситься куда-нибудь, где пожестче. Вергилий успокаивал взглядом. Исгерд же, привыкший к тишине и длительному одиночеству, нашел силы поразиться лишь тому, как в этом сумасшествии вообще можно жить.

Дом стригоя, крытый темной черепицей, стоящий в тени старого ясеня, оказался совсем небольшим и аккуратным, буквально вколоченным меж двух таких же домов с большими окнами, пропускающими целые потоки солнечного света в комнаты. На стригоевских окнах висели плотные темные шторы, погружающие изысканно-убранные комнатки во мрак. Везде пахло травами и кореньями, совсем немного – вином. Явно дорогим, между прочим.

Вергилий экскурсий проводить не стал, а перешел сразу к делу.

– Насчет твоего снаряжения… – проговорил он, скатывая пушистый ковер на полу, скрывающий люк, ведущий в погреб, – у меня кое-что есть…

– Торгуешь? Нелегал? – изумленно спросил охотник, ибо погребок, о существовании которого трудно было догадаться, под завязку был забит и серебряными кольями, и цепями, и горами другого колющего и режущего оружия – от кинжалов с роскошными резными рукоятками до полуторников в дорогих ножнах.

– Ну, знаешь ли, мне тоже жить надо. Спускайся. Бери, что тебе нужно.

– Я на мели.

– Бери и не думай о ценах. Рекомендую, кстати, вот этот арбалет. Легкий и компактный, но радует дальностью и убойной силой. Потрясающая вещь. Прекрасное подспорье в борьбе с летающим вампиром.

– Будто приговор себе подписываешь, – криво усмехнулся Исгерд.

– О, нет. Лишь советую, как любитель профессионалу. Но в тайне надеюсь на то, что ты все-таки не станешь пытаться убить меня. Или зря?

– Посмотрим, – фыркнул Герд. Вампир обиженно закусил губу.

– Я знаю, где она, – тихо проговорил Вергилий, накалывая на вилку хорошо прожаренный ломтик дымящегося мяса. – И справлюсь. Дело лишь за тобой.

Они сидели за длинным столом у камина, занимающим половину мрачной комнаты.

Подтверждая догадки охотника, тучи грозно нависли над солнечным Ароном, поднялся похолодевший ветер, и температура резко опустилась. Отдаленно по небу звучали тихие, бормочущие раскаты, и воздух озоном еще не успел пропахнуть. Разожженный камин освещал стол, и пляшущий, трескучий огонь отражался в синих глазах молчаливого в этот день Вергилия, лениво добивающего ужин. Исгерд же выдержанно притрагивался к приятному, чуть терпкому на вкус вину, хоть и считал его пафосной выпивкой аристократии.

– Сможешь продержаться? – разорвал давящую тишину, разбавленную лишь редким звоном вилок о фарфор и потрескиванием огня, стригой.

– У меня нет выбора, – выдохнул охотник, опуская бокал на чистый стол из мореного дуба. – Что планируешь?

– Волосы.

Исгерд непонимающе поднял взгляд на рыжеволосого, приложившегося к вину. Почему-то он задержался на блестящих, влажных губах вампира. Проверял, видимо, а не появились ли часом клыки.

– Мара погибнет, лишь только ее волос коснется рассветный луч. Тебе придется пережить целую ночь. Так что, – он поднялся, прошел к середине стола и забрал наполовину полную бутылку, – не прикладывайся к алкоголю, не ложись и не сиди. Точи колья, чисть серебро, да хоть ройся в моем арсенале – только не сиди без дела. Иначе свалишься.

Вампир, подняв крышку тяжелого сундука, достал плащ из плотной ткани и набросил на плечи, затягивая у горла ремень. Крышка с грохотом вернулась на прежнее место. Теперь же стригой натягивал на тонкие пальцы перчатки.

– Вернусь к утру. Не подведи.

– И ты, – проговорил охотник Вергилию, когда тот открывал дверь, лишь беззвездная пасмурная ночь накрыла Арон. – И ты не подведи.

В ответ он получил лишь обнадеживающую и уверенную улыбку, от жутковатости которой снова прошибло, и мороз пополз по коже. Дверь хлопнула, и он остался в доме один.

Наедине с самим собой и смертельным, опасным желанием уснуть.

Охота началась.

***

Вергилий знал, что Мара обосновалась на чердаке богатой усадьбы, расположенной в самом центре города, знал также, что и охрана в той усадьбе имеется, и проникнуть туда обычным способом не получится. Он, конечно, попытался бы, будь у него чуть больше времени, рискнул бы, ведь ему не страшны раны, но и своим домом в Ароне он дорожил. Прибылью, нажитой в этом городе, тоже.

Стоило Вергилию хоть немного поссориться с местными законами, как о здешней жизни без забот он мог с чистым сердцем забыть. Он и без того здорово рисковал, приторговывая нелегальным оружием. Ему пришлось пойти по другому пути. И он пошел.

Тем временем предсказание Исгерда сбылось, и облака, пришедшие с запада, к ночи превратились в тяжелые грозовые тучи, взвыл ветер, похолодало, и с оглушительными раскатами грома пришел и холодный дождь, сплошным ливнем накрывший изнуренный жарой и горячим ветром Арон.

Плаща из плотной ткани надолго не хватило, и стригой, выжидающий под окнами усадьбы, тихо напевающий излюбленный мотив, теперь сквозь зубы цедил «спящих среди корней волков», прикрывая дьявольски-синие глаза. Рыжие взмокшие волосы, выбившиеся из привычного низкого хвоста, прилипли к похолодевшей алебастрово-бледной коже.

Вдруг на чердаке что-то грохнуло, оборвав строки песни как раз на том моменте, где глаза неспящей души ждали того, кто был опасней волков.

Вампир встрепенулся – так, что капелька дождя сорвалась с кончика чуть вздернутого носа и звонко приземлилась на размытую землю. Впрочем, этого звука не было слышно ни единой душе за шуршащим по листве и почве ливнем. Слух стригоя различил его.

Травник вслушался в звуки на чердаке и понял, что кто-то шаркает ногами по полу, и даже мыши стихли, перестали копошиться и пищать.

– Вот ты и попалась, – прошептал вампир побелевшими губами. Зрачки расширились, и теперь его синие глаза были совсем черными, демонически-черными и горящими на белом, как мел, застывшем лице, потерявшем всякое выражение.

Мгновение назад под окнами, в которых этой глубокой, страшной, дождливой ночью не горел свет, стоял рыжеволосый худощавый мужчина высокого роста, одетый в темные, но искусно сшитые одежды. Стоял мужчина, у которого на шее висел сапфировый кулон в форме капли, полностью повторяющий цвет безжизненных теперь глаз. Но то было мгновение назад, потому что на размытой земле больше никого не было, а стригой, рассыпавшись в мутную пыль, в холодный туман, быстрее ветра влетел на чердак сквозь щели меж досок и равным Маре призраком встал во весь рост, увидел ее, – патлатую бестию с инфернально-горящими глазами, увидел и приковал к месту безжизненным взглядом, и та не смогла даже шевельнуться.

Пепельные волосы, закрывающие прогнившее лицо, огни глаз, и животный страх, застывший в них. Побелевший как полотно вампир, медленно приближающийся вплотную. Мертвая тишина. Ни стука мерных шагов, ни тихого дыхания. Ни даже звука падающих с мокрых волос и плаща холодных крупных капель.

До рассвета еще час. Но все-таки стригой знает, что даже в это пасмурное утро луч солнца все-таки покажется, потому что бешеный ветер разгонит тяжелые густые тучи.

– Звук, и я убью тебя, – севшим голосом предупредил Вергилий. – Один звук, и дохнуть ты будешь медленно.

Застывшая Мара не шелохнулась.

И стригой связал ее. Ее собственными пепельными волосами, волочащимися по пыльным доскам прогнившего пола.

Взвалил на плечо, как мешок с мукой, и, выбив со звоном окно, перебудив всех жителей поместья, со свистом вылетел прочь, растворяясь в ночи.

И если б хотя бы единая живая душа смогла услышать этой страшной ночью смех рыжеволосого стригоя, то к утру ее волосы полностью бы поседели.

А волки, спящие среди корней, вмиг проснулись бы.

========== Глава десятая: «Волосы на свету, вампиры-альтруисты». ==========

И если хотя бы единая живая душа смогла услышать этой страшной ночью смех рыжеволосого стригоя, то к утру ее волосы полностью бы поседели.

А волки, спящие среди корней, вмиг проснулись бы.

Летящая с сумасшедшей скоростью над Ароном туча заливалась высоким, звучным, дьявольским смехом, от которого закладывало уши, шевелились волосы на затылке, а по спине бежал могильный сырой холод, будто сама Смерть опалила дыханием душу несчастного смертного, которому довелось услышать ликования шестисотлетнего вампира.

Бесовской хохот разливался над городом, эхом прокатывался в опустевших переулках и подворотнях, набирал силу, отражался от безжизненных камней и с удвоенной мощью сотрясал дома и лавки, заведения и трактиры, и Мара поняла, что живой она не вернется и что объятия стригоя разожмутся лишь единожды – когда она дважды покойником рухнет в его ноги и сгорит на невыносимом солнечном свете, что так сильно обжигает.

Ей, лишенной души и всяческих эмоций, вдруг стало страшно. Внезапно она ощутила чудовищную силу, мертвую хватку, гораздо более могущественную, чем у нее самой. Каждой клеточкой тлеющего от времени тела прочувствовала невыносимый жар крепких объятий этой заливающейся смехом тучи, несущейся на север и рвущей ночной воздух.

Шум ливня, отдаленные раскаты грома и звенящие взрывы молний голос стригоя перекрывал, не оставляя и единого шанса быть приглушенным; он ликовал, торжественно и со свистом несся через город, крепче сжимал костлявое бренное тельце Мары и томился в предвкушении расправы, первого луча солнца, что ему, вампиру, не причинит и малейшего вреда.

Истошный вой неприкаянного духа сотряс рокочущее небо и заглушил хохот Вергилия.

Мара взвыла, рванулась из перевоплотившихся в туман рук вампира, начала извиваться, как огромная змея, даже высвободила черные, покрытые незаживающими язвами руки в отчаянной попытке разодрать стригоя тупыми длинными когтями – безуспешно. Он был намного сильнее.

Узлы волос растрепались в полете, дух безжалостно рвал собственные пепельные спутавшиеся патлы, и те бились на ветру, безобразным шлейфом летели за Вергилием, взбесившимся не на шутку. Он сатанел. До рассвета оставалось чуть больше часа, ливень слабел, гроза потихоньку расползалась к краям светлеющего неба, и едва заметно на востоке расплылось бледное розовое пятно утренних, пока еще далеких лучей, а Мара уже сейчас билась с вампиром из последних сил, билась отчаянно, воя и скуля, – только бы не погибнуть, только бы пожить еще, упиться новыми человеческими страхами и стать сильнее. Он же так не считал, лишь крепче держал неприкаянную и становился все злее и злее с каждым непослушным рывком. Она норовила уйти, и неосторожное движение позволит ей сбежать. Вергилий и рад был бы найти ее снова, это не составило бы труда после продолжительного контакта, после встречи двух взглядов с того света, но охотник больше ждать не мог. На большее его и без того истощенный и измученный отсутствием сна и продолжительной дорогой организм не был способен.

Ветер отбросил с истлевшего лица Мары ее длинные спутанные волосы, и в светлеющее небо, истошно крича, смотрело черное безобразное пятно с лихорадочно горящими инфернальными глазами. Добивал тошнотворную картину перекошенный, широко раскрытый беззубый рот с пересохшими, узкими полосками грубых и сморщенных губ.

– Я предупреждал тебя, – прошипел вампир, переставший ликующе и звонко смеяться, – и ты ослушалась. И дохнуть ты будешь медленно. Ровно час. До восхода солнца.

Он всегда держал свое слово, имел привычку выполнять обещанное во что бы то ни стало и даже на этот раз он не обманул и не заврался. Нисколечко не преувеличил и потому, сжав зубы от неприятного, ноющего чувства, начал принимать свою привычную человеческую форму, издали заметив собственный дом, в окнах которого сквозь плотную ткань штор дрожал свет пламени свечей и, – господи! – мелькала тень охотника, вышагивающего нетвердой, шаткой от усталости походкой из одного конца комнаты в другую.

Побледневшие губы стригоя тронула едва заметная, кроткая, полная какого-то странного счастья улыбка, и он, удовлетворительно прикрыв на мгновение глаза, снова почувствовал нахлынувшую злость на извивающуюся Мару; презрительно прищурился, впустил пальцы в волосы неприкаянной, крепко сжимая пепельные спутанные пряди, наматывая их на руку, и спикировал вниз, – прямо к окну, затянутому изнутри темными тяжелыми шторами.

Мара снова взвыла, широко раскрывая беззубый рот; ее лихорадочно-искрящиеся глаза расширились до невозможности, а свободные, покрытые язвами руки вцепились в пальцы стригоя, пытаясь разжать хватку, но он был в разы сильнее. И злее. Чуть спокойнее, потому что приступа животного страха, навязчивой и сводящей с ума паники, приближения скорой смерти не чувствовал. Наоборот, увидел в полете, как разгорается горизонт, и лишь сильнее сжал длинные волосы, едва ли не вырывая их с корнями.

Дождь больше не лил. Стихало.

Рыжеволосый почти не сомневался, что их полет над черепичными крышами домов перебудил половину города, но и знал также, что на звуки борьбы в его доме никто не выйдет, а жалобы тех, кто был разбужен воем и смехом, будут высказаны впустую. Под покровом ночи орудовал вампир, туманное облако, потерявшее всякую форму, но никак не Вергилий Бланкар, местный рыжеволосый травник с приятным характером и нелегально приторговывающий оружием ценитель добротной стали. Кто угодно, только не он. А крики?.. Что ж, быть может, у какой-нибудь женщины, убежавшей под покровом грозовой ночи из дома скорби, случилась истерика. В это неспокойное время может произойти что угодно.

Травник и торговец выбрал как раз тот момент, когда темная шаткая фигура охотника проплыла мимо окна, подсвеченного изнутри дрожащими огоньками свечей, и, набрав скорость, не отпуская пепельных спутанных волос, под режущий слух звенящий грохот бьющегося вдребезги стекла, скрежет выдергиваемого из стены карниза, щелчки вырываемых с корнем петель и шорох плотных штор, влетел в окно, вместе с Марой путаясь в тяжелой темной ткани.

Исгерд, замерев от неожиданности на месте, приковал взгляд к выбирающемуся из лежащих на полу штор и тому, что все еще извивалось и билось внутри, скуля, воя и сумасшедше колотя ногами. Тупые когти драли доски, пепельно-серых спутанных волос было слишком много, а он и пошевелиться не мог – его охотничьи, да и вообще человеческие рефлексы будто разом все отказали, и теперь он лишь стоял у разбитого окна, все-таки оторвав взгляд от неприкаянной души, что принесла столько страданий одними лишь своими дьявольскими глазами, в которых читались проклятия. Охотник оторвал взгляд от призрака и медленно перевел его на вампира, высокого, широкоплечего мужчину, что насквозь промок, на того, с чьих потемневших волос капала вода, чьи пальцы рвали призрачные патлы, а бледные губы были напряженно сжаты.

Вергилий же на Исгерда не посмотрел.

За волосы поднял вырывающегося из последних сил духа, заглянул в эти страшные, мертвые глаза и свободной рукой перехватил сморщенное, почерневшее от тления горло.

Тело влетело в стену, ударилось о нее, да так, что сверху рухнули полки, на пол посыпались острые осколки дорогого фарфора и вылетели листы порвавшихся книг. Стригой, казалось, настиг неприкаянную одним хищным прыжком, рывком, и снова поднятое за волосы тело было вжато в стену. Послышался звук удара и истошный, захлебывающийся хрип.

Сжатая рука вампира увязла в расквашенном животе духа. По сморщенным губам поползло что-то черное и отвратительно разившее на весь дом.

Луч солнца коснулся широкой спины травника.

Он почувствовал.

Вздрогнул.

И поволок за волосы Мару, протаскивая ее по усыпанному листками книг и острыми осколками полу.

Та истошно взвыла, последним рывком пытаясь вырваться. Поздно.

Исгерд сполз по стене, обессилев, и молился, чтобы не уснуть в последнюю секунду. Но этого можно было и не делать. Бренное тело Мары вылетело с крыльца в размытую землю, проскользило по ней, оставив длинный след, а вампир стоял на входе, опустив подрагивающие руки, и холодными, как лютая вьюга, глазами наблюдал за тем, как пепельные волосы задымились, едва лишь коснулся их рассветный луч, как неприкаянная взвыла в последний раз, и патлы вспыхнули колдовским огнем.

На сгорание ушли считанные секунды.

На то, чтобы пепел подхватил внезапный порыв летнего утреннего ветра – пара мгновений. Стригой провожать взглядом то, что осталось от Мары, не стал. Тихонько прикрыв за собой тяжелую дверь, прошел в комнату, глазами нашел сидящего спиной к стене Исгерда и опустился рядом, заглядывая в безжизненное, болезненно-побледневшее лицо с мутными карими глазами, что совсем погасли. Черные круги пугали. Кажется, пошли седьмые сутки без сна.

– Все? – чуть слышно прошептал охотник пересохшими губами.

– Все, – тихо подтвердил стригой, непроизвольно отбросивший с его измученного лица навязчивую прядь темных волос. Исгерд возражать против прикосновения не стал. Лишь услышал ответ на мучивший его вопрос и заснул, все так же сидя спиной к стене. Вампир легко улыбнулся. Он сдержал свое слово.

– Человек, – беззлобно проговорил Вергилий, перекидывая руку спящего через свои плечи и протаскивая его сквозь погромы комнаты в спальню, – живой и слабый, упорно доказывающий, что это вовсе и не так.

Рассвет вовсю полыхал на востоке, когда травник свалил охотника в постель и заботливо набросил на него легкое покрывало.

Он одержал победу в бою с Марой.

Сдержал свое слово.

И даже невзначай коснулся рукой измученного лица Исгерда. Он, правда, не знал, почему сделал это. Наверное, захотелось. Так или иначе отчего-то он был этому рад.