Текст книги "Стригой (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Знаешь, когда на меня пялятся, я хочу убивать, – признался Герд, явно намекая на причину собственного недовольства. Вампир намеки понимал и потому, немного разочарованно вздохнув, накрыл одеялом все то, что располагалось ниже пояса.

Охотник так и не повернулся. Лишь пластом вытянулся в кровати, отдышавшись, и замер, явно наслаждаясь пережитым несколько минут назад ураганом и теперешним спокойствием и тишиной. Вергилий придвинулся ближе, опуская голову на влажную широкую спину. Ему было по-особому интересно слушать гулкие удары исгердовского сердца, но еще больше – чувствовать запах жизни и ощущать близость столь необходимого, желанного человека.

В этот момент он никак не думал о том, что оставалось ему с каждым часом все меньше и меньше, что эта ночь, возможно, вообще стала для него последней, и потом, после смерти, он явно больше не сможет так просто взять и прикоснуться к этой горячей коже, смять в поцелуе губы или хотя бы услышать вновь чем-то недовольный голос. Он не думал об этом, не хотел. Даже если столь мрачные мысли и прокрались бы в сознание, вгоняя в глубокую депрессию, стригой не обмолвился бы и словом. Он ни за что не испортит этот момент и не нарушит хрупкой атмосферы едва только воцарившегося покоя с оттенками счастья. Не разрушит созданного таким трудом и жертвами. Еще неизвестно, лежал бы он сейчас так или нет, будь Азраил жив и невредим.

– Герд?

– Ммм?

– Почему ты пошел на это?

Охотник, заставив вампира отстраниться, перевернулся на бок, к собеседнику, и непонимающе всмотрелся в его бледное, осунувшееся от непрекращающихся страхов и паники лицо.

– Я хочу знать, не пытаешься ли ты так отплатить мне за… за все.

Мужчина облегченно выдохнул и прислонил руку к худой груди, вправо, туда, где билось второе, аномальное сердце. Он находил это крайне интересным и занятным, пытаясь понять, какое же работает быстрее и чей звук привлекает его больше. Однако не ответить на заданный вопрос он не мог. Не сейчас, когда всеми фибрами души боялся обидеть травника. Он знал, что и за все сокровища мира не бросит его – такого беззащитного и слабого в эти напряженные, угнетающие дни. Стригой хотел слышать правду, боялся лжи. И вполне обоснованно.

– Во-первых, я никогда не расплачусь с тобой за все то, что ты для меня сделал, – твердо произнес Герд. – Во-вторых, я не лег бы под мужчину ни за один долг даже под угрозой смерти. Сердцу не прикажешь, – добавил он гораздо тише, – да и не стал бы я тебя обманывать. Поверь, не стал бы.

Ладонь, не отрываясь от призрачно-белой кожи, переместилась выше, к лицу, очертив по пути выступающие ключицы, шею, подбородок. Отбросила упавшие пряди огненных волос, накрыла щеку и остановилась. Бранн искренне удивлялся тому, что не проявлял столько внимания и заботы даже к женщинам, коих повстречал так много, что не вспомнишь и половины. А тут – мужчина. И ладно бы только мужчина… Вампир. Потенциальная жертва и источник дохода, разрушивший все принципы и умозаключения по отношению к природе собственного происхождения. Конечно, не было сомнений, что Вергилий – единственное исключение из правил. Единственное и, пожалуй, самое притягательное. Исключение, которое, кротко улыбаясь, мягко накрыло губы и зарылось пальцами в темные волосы.

Время едва перевалило за полночь. В этот день они снова вышли на мощеные улицы Арона, но не затем, чтобы отвлечься от предстоящего ужаса, не затем, чтобы скоротать время, а чтобы дойти до банка и забрать то, что причитается. А причиталось действительно много, и лишь это по-настоящему обрадовало Исгерда, который ровно как и Бланкар не находил себе места и сходил с ума от ожидания.

Все закончилось. Он за всю жизнь не зарабатывал разом и половины полученной суммы, а теперь мог не переживать о судьбе Власты. Сам мог жить вообще без условий, хоть на улице, босиком и без еды, а вот сестрице желал лучшего. Больше у него никого не осталось. А теперь Высшие Силы хотят отнять и стригоя, опустившего голову на его плечо и перекинувшего руку через стянутый бандажом торс. Рядом с ним Исгерд чувствовал спокойствие, полную защищенность, хотя на деле именно вампир нуждался в защите мужчины.

Столько пережито, столько следует пережить… Уже близок тот час, когда свершится непоправимое. Что тогда будет? Он старался не думать об этом. Одна мысль о потере Вергилия заставляла ощущать неподдельный ужас и нечеловеческий холод. А ведь он знает его лишь несколько месяцев. Столь близко контактирует – лишь несколько дней. Такое не должно заканчиваться, это… несправедливо. Нечестно. Но как вообще можно говорить о справедливости, когда реально существует тот же чертов вампирский кодекс? Видимо, ему просто не суждено было найти в этой жизни пристанища – того, чем он считал успокоившегося, расслабленного и беззаботного с виду травника. Внешность была обманчива. Особенно в этом случае.

И за эти сумасшедшие дни охотник ни разу не спал нормальным, здоровым, человеческим сном. Ни разу. Наверное, этой ночью оставалась последняя возможность отдохнуть перед последним рывком, который решит все и сразу. Навсегда. И для этого не нужно делать многое. Веки смыкаются, меркнет ощущение собственного тела, по каждой клеточке льется сладкая истома. А главное, что его рука обнимает стригоя. Стригоевская – его торс. Так и должно быть. Так – правильно и необходимо. Особенно сейчас, когда столь страшно…

Шагов, что раздаются в нескольких сотнях метров от дома он, разумеется, не слышит. В отличие от напрягшегося всем телом Вергилия, который, убедившись, что охотник спит глубоко и крепко, выныривает из-под руки, спешно одевается и прочесывает спутавшиеся волосы. Потом разворачивается к двери. Замирает. Поколебавшись, все-таки задерживает на Герде взгляд. Напоследок.

Ибо больше возможности не предоставится.

Ибо даже за пару сотен метров он чувствует чудовищный аромат парфюма Констанции и слышит шаги трех пар ног.

***

Их было трое: высоких, суровых. Явно пришедших покончить с Отступником раз и навсегда, привести в исполнение страшный приговор. И Бланкар не ошибся в своих предположениях. Ненавидел двоих из визитеров, не скрывая своих искренних чувств. Он вышел им навстречу, покинув дом и завернув за угол.

Констанция стояла немного впереди сопровождающих. Все такая же: эксцентричная, озлобленная, тщетно пытающаяся скрыть свое бешенство маской безразличия, мертвым взглядом стеклянных белесых глаз. Густо накрашенные темной помадой губы исказила жуткая гримаса. Сложенные на маленькой груди руки напряжены, наверняка, до боли. Он видит, как в ночи поблескивают ножны ритуального кинжала. И отчего-то совершенно спокоен.

Тот, что слева, ему незнаком, но явно не вызывает и тени симпатии. Высокий, крепко сложенный, совсем коротко остриженный, так, что темные, торчащие в стороны прядки не скрывают шрама, уродующего половину лица: от лба вниз – через глаз, по щеке. Вот только он никаких масок не носит. Его стойкости, сдержанности и хладнокровию позавидует обладатель и самой железной силы воли.

На третьем вампир задерживает взгляд надолго. Мужчина справа равен ему по росту, но телосложением явно выигрывает. Такой же огненно-рыжий, неизменно коротко подстриженный синеглазый стригой. Старший брат, Самаэль, с кем младший Бланкар здоровается в первую очередь. Коротко, сдержанно, без банального рукопожатия и ответа вслух. Лишь кивок. Он понимает, ему запретили говорить, а, что всего вероятнее, его вообще никто не посылал. Втайне сбежал из замка и выследил шрамированного и Констанцию.

– Здравствуй, золото, – сквозь зубы процедила вампирица. – Не скучал?

Ответа не последовало.

– Молчишь, значит? Ну-ну. Философии не ждем, – она явно подбирала слова, бегала взглядом от одного дома к другому, пока не взяла за опору точку чуть выше стригоевских глаз. Не было ни малейшего желания смотреть в них. – Пришло время платить за содеянное, Бланкар, пришло время проливать кровь за кровь.

Шрамированный, ко всеобщему удивлению, раздраженно фыркнул, сверкнув в темноте глазом:

– Перестань пытаться напугать, Коста, выкладывай.

– Не учи старшего по званию! – рявкнула визитерша. Темный и бровью не повел.

Стригой терпеливо выжидал, стоя на расстоянии шага от беснующейся ночной баронессы. С неохотой дышал – от крепкого запаха резало глаза и закладывало нос. Стоит ли говорить, какие мучения испытывал тот, чье обоняние было в десятки раз острее, чем у собаки-ищейки?

– Можешь бросаться в ноги всему своему семейству, Бланкар, – презрительно, по-змеиному прошипела вампирица. – Можешь биться головой о землю, благодарить Высшие Силы, Тьму и всех Богов этого гребаного мира, но ты, ты, стригой, еще потопчешь эту землю! Правда, недолго. И знаешь, что тебя ждет?

– Тебя лишат бессмертия, – сделал шаг вперед Самаэль, не обратив внимания на пик злости Констанции. – Тебя лишат бессмертия и всех сил. Станешь человеком. Умрешь от ран, болезни или старости – как Судьба выпадет, но отныне и навсегда дорога в наши владения закрыта для тебя. Коста, – он обратился к метавшей молнии беловолосой, – позволь мне сказать пару слов брату.

Получив неохотное одобрение, он, наконец, подошел ближе и на этот раз обнял младшего за плечи.

– Как мать?

– Ничего. Хлопотала о тебе, Гил. Беспокоится. Она очень хотела повидаться с тобой, но…

– Отец так и не простил?

– Желал тебе смерти.

– Значит, все в порядке.

– Береги себя, – похлопал по плечу Самаэль. – Проживи одну человеческую жизнь так, как не прожил бы Вечность. Рад был тебя увидеть, а теперь… Сам понимаешь, они исполняют приказ.

Вергилий понимал и принимал приговор. Наверное, лучше быть просто не могло. Он думал об этом, но и надеяться не мог на такую благодать. Каждый уважающий себя вампир предпочел бы человеческой жизни даже самую мучительную, медленную и жестокую смерть. Стригой же многое отдал бы за короткий век бок о бок с охотником. Привязавшись к нему, он понял, что вряд ли перенесет его смерть. А теперь… а теперь все было так просто!

– Держи крепче, Белиар. Пора заканчивать.

Кинжал коротко блеснул в ночном мраке, отражая призрачный свет убывающей луны. Вергилий захлебнулся собственным криком, выгнулся дугой, пытался найти спокойствие в лице брата, но тот уже исчез. Не мог вынести того, что делали с его Гилом. Сбежал. Впрочем, и Констанция управилась быстро, с отвращением провела рукой по открытой ране, стягивая кожу и останавливая кровь. Сунула ритуальный клинок обратно, в ножны.

– Уходим. Боюсь, на его вопли сейчас сбежится полгорода.

И исчезла вместе с Белиаром, точно никогда не появлялась. В любом случае, больше не придет в этот город, не увидит его – человека, что ниц лежал на земле, лишившись сознания.

На небе светила болезненно-бледная убывающая луна. Медленно плыли в воздухе легкие серые облака, отбрасывая полупрозрачные тени на светлую в лунном сиянии землю.

До рассвета оставалось пять часов.

***

Солнечный луч, пробившийся в крохотную щель между плотными шторами, так некстати светил именно в глаза. До боли. Он машинально прошипел от раздражения, закрыл глаза рукой, пытаясь еще немного поспать. Все тело невыносимо ныло, грудь жгла тупая, все никак не отступающая боль, которую он чувствовал даже сквозь сон.

– Вергилий?

Он подскочил в постели, но, вскрикнув от вспышки слепящей глаза боли, рухнул обратно в кровать, прижимая руку к перебинтованному торсу. За окном галдел народ, слышалось отдаленное ржание лошадей. Рядом сидел по-глупому улыбающийся Исгерд, вероятно, так и не сомкнувший сегодня глаз. Сонный, смертельно измотанный, но будто сияющий изнутри. Так, что даже карие глаза горели.

– Ты жив, – хриплым голосом произнес он, сжимая по-человечески теплую ладонь, – жив, черт тебя…

И только теперь Бланкар понял, что все это – не сон.

Что ему хочется поесть и еще немного поспать. Прекратить боль. Теплее укрыться одеялом, потому что жара камина едва ли хватает на этот дом, да и не проникает он в закрытую комнату. Понял, что Исгерд, сидящий на краю постели – никакой не обман, а самая настоящая реальность, до которой можно дотронуться, которую можно услышать, увидеть.

И от осознания этой реальности хотелось по-детски разрыдаться, уткнувшись в широкую горячую грудь. В это все еще трудно было поверить… да и как за каких-то несколько минут осознать, что когда-то несбыточная мечта стала самой настоящей, досягаемой? Что больше ни один вампир не наведается к нему, не подойдет, не заговорит, избавив от своего ненавистного присутствия? Да, теперь все совсем иначе.

– Они вырезали его, да? Лишили тебя бессмертия?

– Скорее исполнили мечту, – ответил Вергилий. – Теперь я абсолютно свободен и независим. Волен, как ветер. Герд, теперь я… я человек. Больше не будет жажды крови, сверхъестественных сил. Больше не будет Вечности, что сводит меня с ума.

– Но теперь ты умрешь от старости или болезни, – нахмурившись, возразил охотник, – точно так же, как и я.

Рыжеволосый мечтательно улыбнулся, прикрывая сапфирово-синие глаза, которые нисколько не поменяли своей красоты и глубины. Ему хотелось абстрагироваться от внешнего мира и каждой клеточкой тела ощутить, как по венам течет человеческая кровь и в груди бьется одно-единственное сердце. Настоящее, как у Бранна.

– В этом и заключается притягательная сила и прелесть жизни. Тебе никогда не понять, что значит бремя бессмертия, что значит жить вечно. Будь ты вампиром, Герд, представь, каково это: видеть, как стареет мир и сменяются поколения? Представь, как больно, как невыносимо терять тех, без кого не можешь жить? Меня избавили от страшной участи. Не наказали, а наградили бесценным даром смертной жизни. Я хочу пойти по этому пути, Исгерд. Хочу пойти с тобой.

На несколько минут в комнате воцарилась гробовая тишина, разбавляемая глухим, отдаленным гомоном улиц. Травник нисколько не торопил мужчину с ответом. И хотя теперь век его был краток, прожить в ожидании еще пару минут, или даже часов, он мог.

– И что ты будешь делать, если пойдешь по моему пути? Возьмешь в руки кол и выйдешь со мной на охоту?

– Да.

–…И будешь рисковать жизнью?

– Да, Герд. Да, черт возьми! Молчишь? Или смертный тебе не нужен? Использовал и хватит, с глаз долой, из сердца вон?

Забравшись на лежащего Вергилия, несколько плотоядно ухмыляясь, охотник наклонился прямо к лицу, опираясь руками на спинку большой тяжелой кровати. Синие глаза, искрящиеся от внезапно нахлынувшей обиды и злости, прожигали насквозь, точно не человек под ним лежал, а все тот же неизменно харизматичный и острый на язык стригой.

– Скажи, ты был в Эларене?

– Нет, – вызывающе ответил рыжеволосый, прищурив глаза и скрестив на груди руки.

– А на нетопыря ходил?

– Я с третьесортным сбродом не якшаюсь!

Улыбаясь, он склонился еще ниже, совсем вплотную.

– Тогда что скажешь на пару сотен верст верхом? – выдохнул уже в губы Исгерд Бранн, охотник на вампиров в четвертом поколении, связавший свою жизнь с рыжим, харизматичным стригоем, в груди которого теперь билось одно большое, человеческое сердце.

Была поздняя, промозглая осень. Совсем скоро снег накроет города и деревни, заметет тракты, бережно укутывая промерзшую землю пушистым одеялом. Но работа для мастера найдется всегда. Зло едино. Большое, маленькое, – оно прячется во мраке, скалит клыки и ждет момента для нападения. И пока оно живо, пока последний третьесортный нетопырь сидит за могильной плитой, этот мир нуждается в охотниках. Ибо кому еще, как не им, охранять сон беспомощных людей? Кому, как не им, сражаться с этим злом, делая человеческое существование чуточку безопаснее и спокойнее?

Вергилий коснулся пальцами двух темных отметин от собственных клыков, заботливо накрыл шею Герда рукой и заглянул в темные глаза.

– Куда ты без меня поедешь, сам подумай? Ты же не можешь по-людски. Или опять нарвешься на Мару, или, того хуже, сопьешься. Так что сбавь обороты, охотник, и будь уверен, что всех чудовищ за один день не перебьют. А пока нужно как следует отдохнуть, ибо это сражение не окончится и через тысячи лет.

Ибо выбирая из двух зол, уничтожают оба.

И тогда люди перестанут искать глазами упырей и призраков.

И волки, что лежат под полной луной среди корней, станут спать спокойнее.