Текст книги "Стригой (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== Глава первая: “Лунный свет, бессмертник и тот, кто тени не отбрасывал” ==========

«Волки спят среди корней,

Ветер качает летучих мышей,

Но ищут глаза неспящей души

Призраков и упырей, что страшны».

Очередной контракт, на который ему пришлось согласиться, рискуя собственной шкурой. Очередной заказ. И бездыханное тело с отметинами на шее, найденное у черта на рогах, в самой гуще старого заповедного леса.

На этот раз удача, казалось, ему улыбнулась, и стоило человеку на отощавшем хромом мерине въехать в первую попавшуюся деревеньку, как народ облепил его сам, наперебой и взахлеб рассказывая о том, как у местного старика коза сбежала в лес, и тот, ошеломленный потерей, рванул следом, да только не Маньку нашел, а Милену, подвешенную за растрепанные волосы на сук. С укусом на тонкой, покрытой синяками шее. Всадник устало поднял руку, жестом заставляя галдеж прекратиться.

– Проводите к старосте, – хрипло попросил он, натягивая поводья, а сам начинал жалеть, что вновь идет на охоту, хотя еще час назад заверял себя в обратном. Но ему нужны были деньги. Ему и беременной сестре без копейки в кармане.

Обмазанная глиной хибара на краю доверия не вызывала: неужели в таком захолустье найдется достойная плата за очередного упыря? Здесь, где тощие коровы жуют прошлогодний перележавший житняк, измученные работой девки таскают кричащих грудничков, а подпертые рейками сараи трещат и шатаются от малейшего ветра? Где даже на него, облаченного в тряпье, небритого и измученного дорогой охотника на хромом мерине смотрят, как на придворного советника? Определенно, предложат медь за нечто из ряда вон выходящее. Как и всегда, впрочем.

Старостой был слепой старик с трясущимися сухими руками, покрытыми синими узлами вен. От самогонного перегара, стоявшего в душной, прокопченной комнатушке, спирало дыхание. Охотнику пришлось пригнуться, чтобы пройти в хибару, но даже в ней он не смог встать в полный рост, а потому, ссутулившись, навис над стариком, ожидая шаблонного рассказа о вое по ночам, недавно похороненном человеке, могила которого спустя неделю оказалась разрыхленной, и трупе, конечно, который ему никто уже не покажет. Ах да, после пьяного рассказа его ждет недлительный торг за вшивую копейку и упреки в том, что он, «благородный господин», лишает их последнего куска хлеба.

– Вомперов, значит, бьешь? – просипел староста.

– Бью, отец, бью. Рассказывай, – снисходительно ответил охотник, скребя ногтем краешек грубого, липкого стола.

– Да чего рассказывать? Ушла Миленка и не вернулась. Ладная девка, стройная, косы до пояса, талия…

– Ближе к сути, – деликатно попросил гость, – что с телом?

– Подвешено за волосы, на шее две дырки, что непонятно? Вомпер же, ну!

– Может, и так, – неуверенно согласился охотник. – Я могу взглянуть на… на вашу Милену?

– Не-а, – развел руками старик, – мы ее в лесу бросили. А потом тело кто-то сожрал.

Под ноготь вошла тонкая, но ощутимая заноза, и гость, шикнув, тряхнул рукой. Осознав, что пойдет невесть куда практически вслепую, руководствуясь «двумя дырками», помрачнел, как грозовая туча, напряженно нахмурил брови, но после короткой внутренней борьбы, победившая сторона в которой не могла не вызвать обреченного вздоха, все-таки решился.

– Плата?

– Чего? – староста, видимо, задумался, да и не соображалось ему с похмелья.

– Я говорю, сколько за вампира даете?

Слепой потянулся сушеной рукой в латаный карман, начал шарить там, звеня то ли монетами, то ли ржавыми гвоздями, и бросил на стол полгорсти серебра, смешанного с соломенной трухой и древесными опилками. Охотник обескураженно опустил глаза в пол, сжимая кулаки под грубым столом – практически плюнули в душу, бросили гроши перед носом, как кости дворовой облезлой шавке, и ждут воодушевления и слов благодарности. «Иметь серебряник и не иметь серебряника – понятия разные», – пронеслось в мыслях, а между тем охотник, плюнув на давно растоптанную гордость и банальное самоуважение, выдал отчеканенное «берусь» и поднялся со стула, даже не прихватив плату. Вперед он не брал. Мог и не вернуться. Старейшина, прокашлявшись в кулак, остановил его до того, как закрылась дверь. Охотник обернулся.

– Ты это, мастер, ежели помрешь, что на надгробии выбить?

– Исгерд Бранн, – и тяжелая дверь захлопнулась с таким грохотом, что на полках задрожала посуда. Он ненавидел, когда его хоронили раньше времени.

Информации было чертовски мало, а риск увеличивался с каждым часом, приближающим день к темному времени суток, неизвестному, запретному времени суток, когда они, люди, рисковали жизнью больше обычного, когда от могильного воя на затылке шевелились волосы, и чьи-нибудь два больших сверкающих глаза наблюдали за живыми через окно, скалясь и захлебываясь слюной. Но он не должен был бояться, потому что он – охотник, сын, внук и правнук охотников, рисковавших всю жизнь и умерших отнюдь не в постели немощными стариками. И потому высокий мужчина в потрепанной временем и погодой одежде ходил по селу, расспрашивая то того, то другого, выуживая из бреда факты, отсеивая эмоциональный лепет и приукрашенные фразы о клыках в палец и крыльях четырехметрового размаха.

Вампир – это вампир, крылатый ли, бескрылый, смертный или нет – вампир, чудовище, что боится солнечного света, серебра и кольев. Монстр без души, питающийся человеческой кровью, соблазняющий людей на грех, обрекающий душу на вечные страдания и обращающий в себе подобного. Но и тот, кто уже погибал от его руки, тот, кому в грудь вбивали кол, кому рубили голову и ступни, сжигали и пеплом развеивали по ветру. Не неуязвимый. Дающий шанс убить, избавить, пусть и чуточку, мир от нежити и бросить пару звонких в карман.

Ответов не было, и положение охотника лишь усугублялось. Он не знал, на кого идти. Не знал, какую могилу раскапывать, понятия не имел, что стало с трупом после обнаружения. Ни муля, ни носферат жертву не калечили – пили кровь, и дело с концом. Милену душили, судя по синякам на шее, после – подвесили за волосы. Вампир с извращенным умом? Тогда кто? Влокослак и фледер калечили жертву. Тело нашли два дня назад, в полнолуние. Упырь? Стрыга? От Милены нашли бы кровавые ошметки и кишки, намотанные на деревья. А что, если… Нет никаких «если». Есть контракт и жалкая сумма серебра, смешанная с трухой и опилками, есть старенький, доставшийся от отца кинжал и колья, выструганные несколько дней назад на одном из тысяч привалов, разбитых Исгердом. И время, которое было на исходе.

Серебряная цепь, спрятанная под драным плащом, на бедре; кинжал в голенище растоптанного, залатанного сапога; колья – острые, заточенные колья, не потерявшие запах осины; немного святой воды и старый черненый крест на груди, болтающийся на тоненькой цепочке. А еще его холодный рассудок, накопленные знания и опыт, что спасут в очередной раз. Или нет… Кто же знает?

За час до полуночи высокая темная фигура ушла из деревни в направлении местного кладбища и пожалела о контракте почти сразу – косой ливень накрыл и не отпускал, а все лил и лил, размывая дорогу и стеной заволакивая и без того с трудом различимый в ночи отдаленный горизонт. Исгерд вымок до нитки. Полностью. Текло по лицу, спине, ляжкам, по темным, растрепанным волосам, капало с кончика холодного носа, и в сапогах уже давно хлюпала жидкая грязь. От собственного вида охотнику хотелось выть волком – разве это мокрое, с ног до головы покрытое грязью создание способно выглядеть устрашающе? Пугала разве что недельная жесткая щетина и спутанные слипшиеся волосы, падающие на уставшие, озлобленные глаза.

Кладбище было маленьким, совсем крохотным участком земли с полуразмытыми могильными холмиками, почерневшими, разбухшими от влаги могильными крестами и почти разбитыми каменными надгробиями. И ни одного вампира, которому бы пришло в голову вылезти из могилы и под холодным ливнем напасть на человека, ослабленного погодными условиями и недельным недосыпанием. А, впрочем, бывало и хуже. К примеру тогда, когда ему пришлось спуститься в склеп в кромешной тьме после трехдневного запоя и один на один столкнуться с голодным, взбешенным мулем. И ничего. Вернулся, пополнив коллекцию вампирских клыков на длинной веревочке, тщательно спрятанной в слоях одежды. За полуразрушенным надгробием что-то мелькнуло. На мгновение, долю секунды, но Исгерду было этого достаточно, чтобы успеть среагировать и тряхнуть под плащом серебряную цепь, наматывая ее конец на сжатый кулак. Пошел тихо. Медленно. Двигаться быстрее не позволила скользкая глина, комками прилипающая к подошвам сапог. Охотник знал, что чудовище его заметило. Он слишком сильно выдавал себя.

И каково же было его удивление, что вампир не напал. Ни тогда, ни через час, ни перед первыми петухами. Без следа пропал и не явился перед восходом солнца, тогда, когда, по идее, должен был спрятаться обратно под землю, дрожащий от страха при мысли о безжалостном, ярком, выжигающем тело первом луче солнца. Тогда мокрый охотник, саданув со всего маху цепью о размытую землю, от души выругался и повернулся, едва не поскользнувшись, в сторону поселения, шмыгая по пути носом. Вот чего-чего, а болеть ему было нельзя. И хотя он дал себе обет не пить больше перед охотой, профилактическую чарку перцового самогона нужно было пропустить, дабы не слечь в постель, денег на которую, кстати говоря, и не было. Что и говорить, он и мерина с трудом кормил, порой сам отказываясь от еды и перебиваясь тем, что растет на ветках и бегает по лесам. Исгерд не только вампиров ловил, но и кроликов – с тем же успехом.

От испарения дождя было душно, солнце, поднявшееся над горизонтом, с самого утра пекло в спину, и потому охотник вернулся назад злым, как взбесившаяся собака, привязанная к цепи: желание убить первого попавшегося человека было чудовищным, да только цепь на шее не пускала, вот и оставалось ему, вымокшему псу, рычать под нос и лаять на тех, кто с утра пораньше начинал заваливать вопросами, загораживая путь к корчме. К корчме, в которой он, вопреки надеждам и ожиданиям, покоя не нашел. Лишь успел распутать вьюки, переодеться в сухое, но такое же изношенное тряпье, отмыть лицо, руки и спокойно выдохнуть, насчитав с десяток медяков.

Чтобы пройти в корчму, ему снова пришлось пригнуться. И он не ударился бы головой о косяк, если бы вспомнил об этом, а теперь на него смотрели шестеро постояльцев, оторвавшихся от еды, и корчмарь; кошка же, изъявившая желание поласкаться, была отправлена в дальний угол носком сапога.

– Налей… – но договорить он не успел.

Дверь распахнулась, и в корчму влетел мальчик лет четырнадцати, растрепанный, раскрасневшийся, с блестящим от пота веснушчатым круглым лицом.

– Дядь, там труп! – завопил мальчуган, подпрыгивая на месте, – иди, тебя там уже ждут все!

Исгерд выругался. В который раз за утро, между прочим. И уже сейчас, когда народец в селе только-только просыпался, горло начало болеть, а глотать стало больно. Тучи над охотником сгущались все сильнее.

Его проводили прямо в дом старейшины, где в комнатушке за глухой стенкой, на столе, лежало тело. С синяками на шее, следами клыков и спутавшимися русыми волосами. Тело девушки, которое окружали, по-видимому, ближайшие родственники, захлебывающиеся слезами. Охотник бесцеремонно разогнал людей от стола.

– Эт-то… это сук… суккуб ее.., суккуб, – заикаясь, пролепетала худощавая женщина с лошадиным вытянутым лицом.

– Скорее уж тогда инкуб… – не отрываясь от осмотра, поправил Исгерд. – Только инкубы не кусают. Они демоны. А серой тело не пахнет.

– Как же… как же не кусают? – снова подала голос женщина.

Но он не ответил. Только приблизился к шее, разглядывая следы зубов. Странных зубов странного вампира, который укусил, но кровь не выпил – ни капли. Иначе на коже остался бы синяк, темный, круглый засос. Кроме свернувшейся крови ничего не было. И следов рук на шее, разумеется.

– Ее изнасиловали, – прозвучал мужской, дрожащий от отчаяния голос. – Укусили и задушили. Господин охотник, выследите монстра! Доплачу! Сколько скажете отдам!

– У меня нет выбора, – выдохнул Исгерд, накрывая тело грубой темной тканью. – Как хоронить знаете? Чеснок под язык, серп над горлом и горсть зерна в гроб. Ни детей, ни животных к могиле не пускать.* Боюсь, заказ обойдется вам в копеечку. Пахнет мурони.** При лучшем раскладе…

***

Мурони пахло при лучшем раскладе. Так или иначе, арсенал охотника ничуть не изменился, попросту не мог измениться вследствие крайней нищеты. И, кажется, впервые за все время Исгерду было на самом деле не по себе, потому что кого-кого, а вот мурони он не встречал, слышал о хитром вампире только от отца, который выслеживал и ловил оного едва ли не битый месяц. Ко всему прочему дело было слишком мудреным и запутанным, слишком несостыкованным, потому что он вообще впервые видел задушенных жертв, кровь из которых не была выпита без остатка.

Куда бы ни занесла его судьба, куда бы ни привела дорога, везде картинка была похожей: бледное обескровленное тело, крик, застывший на раскрытых побелевших губах и две аккуратные отметины на шее – если орудовал носферат или, скажем, муль. Разорванное в клочья, с отметинами острых клыков по всему телу, изуродованное до неузнаваемости и опознаваемое, зачастую, по волосам, точнее, их остаткам, или лохмотьям, которые еще предстояло отстирать от крови – работа стрыги или упыря в полнолуние. Без из ряда вон выходящих случаев. Без запутывающих синяков на шее и кровоподтеков на ляжках.

«Не инкуб, – повторился охотник, – нет ни запаха серы, ни козьих волос. А муженек заявил, что покойница спала с ним в одной кровати до той ночи… Нет, демон должен вымотать человека, вытянуть энергию настолько, насколько это вообще возможно. Явно не за одну ночь. Мурони мог запутать и пустить на ложный след. Но какого хрена он кровь-то не пил? Чтобы вампир устоял… Не может быть».

На этот раз ему посчастливилось охотиться в ясную, теплую, летнюю ночь, не омраченную ни ветром, ни дождем, ни даже комарами. В лунном свете погост казался еще меньше, был полностью перед глазами, так что теперь ни один вампир не мог скрыться за могильной плитой, каждая из которых казалась совсем светлой в лунном свете, почти белой. Видны были и лисьи следы меж холмиков, и пучки бессмертника, торчащие то тут, то там. Даже издали можно было отчетливо увидеть желтые шапочки маленьких цветов, серых в ночном полумраке. За жаркий, душный от испарений день скользкая еще вчера глина вновь стала твердой, не препятствующей ходьбе. И пока все играло на руку охотнику.

Но кое-чего он все еще не понимал. Того, что видел за надгробием, и куда то самое пропало. Ни один человек не пойдет на кладбище ночью. Тем более селянин. Стало быть, Исгерда почтил визитом кровопийца. Но куда пропал? Почему не вернулся в могилу, если такая и имелась? Вокруг нет ни одной пещеры или склепа, население деревни не пополняется чужаками уже несколько лет, по ночам не раздается вой и крик, а жертвы уже две. За неделю. Что вообще не в стиле вампиров – им достаточно одного в месяц. Может, даже в два.

На руку играло все, кроме собственного состояния: голова раскалывалась, ломило кости, в горле першило, и поднялась температура, пока еще небольшая, но поднялась – он понял это, когда ощутил боль от прикосновения к телу одежды. «Бывало и хуже, Герд, – успокаивал он себя, – вспомни, как лежал со сломанной ногой. Как, черт возьми, полз к домам со сломанной ногой! Простуда – не предлог бросать начатое. Не при возможности заработать неплохие деньжата».

Бывало и хуже… Так он думал сейчас, оставаясь на почтительном расстоянии от недружелюбного места обитания клыкастого монстра мурони. Так он думал, а потом понял, что хуже быть не могло. Что даже в кошмарном сне такие вещи по обыкновению не снились…

Стоя на почтительном расстоянии от кладбища, прижавшись спиной к крупному, массивному одинокому дереву, он задремал, изнуренный жаром, болезненным состоянием и недосыпом, уморенный теплой ночью с запахами трав, которые он даже не чувствовал заложенным носом, и шелестом сочной, глянцевой после того дождя листвы. Просто не заметил, как уронил голову на грудь, а когда во сне сообразил, что находится на охоте, дернулся и широко распахнул чуть покрасневшие от простуды глаза.

Рука легла на цепь рефлекторно, потому что там, на кладбище, был человек, скачущий на полусогнутых от одной могилки к другой – копошился и слишком много работал руками. И пел. Герд не совсем понял о чем. Вроде, о каких-то волках. Ни крыльев, ни острых кончиков ушей. Впрочем, последних с почтительного расстояния не видно. Просто человек, – да какого черта?! – решивший развеяться, подышать свежим воздухом, насладиться тихой безмолвной тишиной, которую не резал даже назойливый писк комаров. Светлая безразмерная рубаха, перевязанная тонким плетеным ремешком. Гораздо более грубая и заметная полоса темной кожи на бедрах, увешанная мешочками и пучками травы. Непонятного в ночи цвета густые, явно без проплешин волосы, чуть-чуть взъерошенные и падающие на худые плечи. Человек же? Он надеялся, что вампир, с которым будет покончено сейчас же. Раз и навсегда. Мурони хитры. И любят хитрых. Исгерд умел играть по чужим правилам с выгодой для себя. Вампир, в конце концов, всего лишь животное без человеческой души. Иллюзия. Обман зрения.

– Чарующая ночь, не правда ли? – обратился охотник хриплым от простуды голосом, ставшим очень неприятным. – Чем занимаешься, незнакомец?

– Действительно, – согласился человек. (Или вампир?) Голос был гораздо приятнее – чистый и ровный. – Говорят, бессмертник, собранный под луной, весьма силен. Кощунство – не слушать того, что говорят старшие, верно?

– Верно, – кивнул Исгерд, не теряя бдительности. – А еще говорят, что ночью стало небезопасно. Не боишься?

Незнакомец, отщипнув от скромного кустика последний венчик желтых цветов, наконец обернулся, и охотнику стало не по себе: тот улыбался, причем легко и непринужденно, совсем дружелюбно. Лунный свет падал лишь на правую часть алебастрово-бледного лица, на котором горели большие, темные глаза. «Не теряться, – заверил себя охотник. – Еще ничего неизвестно».

– Кто не рискует, тот, сам знаешь, – бодро проговорил некто, пряча горсточку цветов в мешочек на ремне.

– Знаю, – подтверждающий кивок и дрогнувший голос. И рука, пробравшаяся под плащ и опустившаяся на осиновый, остро отточенный кол.

Луна светила мертвенно-призрачным светом справа, освещая часть лица незнакомца, холмики могил, надгробия, кресты. И тени черными уродцами падали на покрытую травой землю, падали даже от травы при этом полупрозрачном ярком свете. Но не от незнакомца. У него не было тени. На земле лежало черное пятно. Без головы. Исгерд не подал вида, владел собой, танцевал над пропастью. На самом краю.

– Ты ведь разбираешься в травах? – вежливо спросил охотник.

– Разумеется, – все та же улыбка, приятная, легкая, но от которой по шкуре бежит мороз.

– Немного простудился.

– Это заметно, – улыбнулся вампир. Наверняка вампир. Мурони. Заметил и потянулся к одному из мешочков с травами.

Не успел. Потому что Исгерд, молниеносно выхватив светлый, заточенный кол, вогнал его точно в сердце одним мощным ударом, от которого ноги вампира подкосились.

– Да что я тебе сделал! – вскрикнул «мурони», уставившись в глаза охотника и вытягивая тем временем кол. Тот, как ему казалось, стал седым за мгновение. Он почувствовал, как волосы встали дыбом, но пересилил ступор и, рванув из-под одежд серебряную цепь, стеганул ей по вампиру, обматывая алебастрово-белую шею. Чудовище стало гораздо серьезнее. Нахмурилось и, бросив окровавленный кол на землю, рвануло цепь на себя, притягивая охотника.

– Да кто ты такой? – губы мужчины задрожали. Нет, такого он еще не встречал.

– Не тот, на кого ты охотишься, человек, – холодно ответил «мурони», отпуская врага и распутывая цепь, которая явно не причиняла ему дискомфорта. – Уходи.

– Отпустишь? Меня? – он не верил. Не мог верить.

– Я не пью кровь. Я собираю бессмертник под луной и никого не трогаю. Даже тебя, охотник. Уходи и ищи чудовище под носом. Настоящее чудовище, ум которого извращеннее моего. Человеческий, прогнивший ум. А теперь иди, – вампир, нашарив в кармане звенящий мешочек, бросил его в руки Исгерда. – Ты шел сюда ради денег. Я понимаю.

Чудовище, ничем не отличающееся от простого живого человека, кроме отсутствия тени и наличием слишком бледной кожи, стояло лицом к луне, которая теперь освещало его полностью – аккуратное, гладко выбритое, с темными глазами, оживляющими неподвижный мрамор застывших, будто высеченных рукой мастера черт. Непонятные волосы оказались медно-рыжими, яркими даже в лунном свете.

– Кто же ты? – прошептал охотник севшим, больным голосом. Он не понимал. Не мог понимать.

– Стригой, – ответил вампир холодным, но чистым и ровным голосом. – Сгинь Христа ради.

И охотник, пятясь назад, сделал несколько шагов, не отрывая взгляда от монстра среди могильных крестов. Высокого монстра, выше его самого. Сердце почти не билось. Ему не казалось.

Потом нашел в себе силы повернуться спиной. Тихо и медленно, не провоцируя, удалялся от кладбища, затылком ощущая пристальный, тяжелый взгляд, холодящий душу. И в голове, как отбойный молот, звучало «настоящее чудовище» с прогнившим человеческим умом.

Он отрешенно добрел до селения, ввалился в ближайший сарай, рухнул всем весом на солому и тут же заснул, сжимая в руках серебряную цепь.

А стригой собирал травы всю оставшуюся ночь. Встретил ясный, чистый рассвет, окрасивший кладбищенские надгробия в ярко-алый цвет, и ушел, оставив окровавленный осиновый кол на могиле. Ушел в скверном расположении духа: он ненавидел приводить в порядок испорченную одежду. Отстирывать ее от крови – еще больше.

Комментарий к Глава первая: “Лунный свет, бессмертник и тот, кто тени не отбрасывал”

* – пускать детей и животных к могиле Исгерд запретил не случайно. Считалось, что если оные переступят могилу, покойник станет вампиром. К тому же и рекомендации по части похорон были даны неспроста. Серп должен был перерезать горло ожившего мертвеца, а, к примеру, зерно – задержать в могиле. Ни один вампир не выйдет, не пересчитав все до последнего зернышка.

** – мурони – румынский вампир, перевоплощающийся в животных. Тот, что всячески запутывал охотников и сбивал с истинного следа.

Кратко об упомянутых мной упырях:

МУЛЬ-чудовище мира Анджея Сапковского. Вампир, меняющий облик.

НОСФЕРАТ – румынский вампир. Будучи незаконным ребенком незаконных родителей ненавидит пары и забавно мстит. Делает женщину бесплодной, мужчину – импотентом. Тот еще шутник. Не калечит.

СТРЫГА – скорее монстр, чем вампир. По одному из определений, проклятое существо, что в полночь жрет людей. И пьет кровь.

ФЛЕДЕР – низший вампир, не брезгующий и покойниками. Летает, пугает, в общем, мрак да и только.

ВЛОКОСЛАК – сербский вампир, съедающий жертву целиком. Носит белое и даже может обратиться в лошадь или овцу.

УПЫРЬ – он и в Африке упырь. Пьет кровь, ест людей, насылает болезни.

Мой охотник настолько бомж, что даже его имя – женское. Но красивое.

Матчасть автор добросовестно прошел и ночное кладбище списал, так сказать, с натуры. Нет, не страшно. Завораживает.

прим. беты: какой, однако, смелый автор с:

========== Глава вторая: “Настоящее чудовище”. ==========

Исгерд проснулся около полудня. И проспал бы до самого вечера, если бы не женщина, обнаружившая его, незнакомца, и поднявшая вой на все село. И с самого пробуждения все было хуже некуда: не считая того, что ему не дали отоспаться, говорить он практически не мог. Заболел. В самый разгар жаркого лета.

Мыслей о «чарующей» ночи в голове будто вообще не было, не было ровно до того момента, как сонный, вялый охотник, поднимаясь в пересушенной пыльной соломе, не почувствовал намотанную на руку цепь и не услышал звон чего-то в кармане. Сначала не придал этому значения. Потом понял и ошарашенно оглянулся вокруг: какого дьявола на него кричит женщина, и что он вообще забыл в этом разваливающемся, прогнившем сером сарае? Как его угораздило забрести сюда? Пил? Не пил. Точно не пил, потому что попросту не успел, оторванный от корчмы запыханным мальчишкой с красным лицом и тонким противным голосом. Потом, когда пришел к старейшине… Точно! Исследовал очередное тело покойницы – задушенной, изнасилованной и покусанной. Вампиром.

И вот теперь ему стало по-настоящему не по себе. Ему удалось заверить женщину в своей безобидности, а та лишь потом вспомнила, что и вправду – охотник пришел в деревню две ночи назад. Тот, что сначала показался ей гораздо более живым на вид, нежели сейчас, потому что в данный момент перед ней сидело скорее заросшее черной щетиной чучело в соломе, нежели всадник на гнедом мерине. Собравшись с силами, преодолев болезненную слабость и истощение, он-таки поднялся и, подрагивая от озноба, поплелся в сторону корчмы, а что-то так и звенело в кармане, подозрительно звенело. Стоило охотнику вытащить то нечто, как он замер посреди дороги, встал, как вкопанный, застыл на месте, ибо то мертвое алебастрово-бледное лицо с горящими темными глазами, те пучки трав, медно-рыжие густые волосы сами собой предстали перед глазами. Стригой.

Дрожащие пальцы никак не хотели развязывать увесистый мешочек из грубой вытертой ткани и справились отнюдь не сразу. А когда это им все-таки удалось, Исгерд, ошеломленно охнув, уставился на блестящее на солнце золото. Чистое, сияющее золото, слепящее глаза и соблазняющее сознание. Нет, столько ему и за год не удавалось заработать…

Но золото было вампирским. Принятым из рук чудовища, порождения ночи, заклятого, ненавистного врага, а потому, наверняка, проклятым, зачарованным, требующим внимания и осторожности. Несмотря на гордость, выбрасывать деньги охотник не стал, но и прикасаться к ним – тоже. Все так же отрешенно зашел в корчму, бросил последние медяки на темную, выскобленную ножом столешницу хозяина и махом выпил обжигающий горло, спирающий дыхание перцовый дешевый самогон. И выбора не было. Впереди была ночь поисков убийцы.

Он никогда не видел высших вампиров и был почти уверен в том, что их не существует, знал наверняка, что ни один кровопийца не переживет удара колом в сердце и не сможет не завыть от прикосновения освященного чистого серебра. Что не сможет связать и пары слов, а уж тем более дать совет, пусть и весьма, весьма сомнительный. А тут – он. Мужчина с кладбища лет двадцати шести-двадцати восьми, скачущий с травками меж крестов. С добродушной, но холодящей душу непринужденной улыбкой. Без намека на вампирские клыки. Охотник никогда бы не поверил в то, что это не человек. Ни клыков, ни острых ушей или крыльев, землянисто-серой кожи и безумных мертвых глаз. Ни тупости, которую он видел у тех же упырей, ни животных инстинктов стрыг и подобных безмозглых, походивших на обезумевших зверей порождений ночи. И если бы не отсутствие тени, он бы и спорить о принадлежности существа к роду человеческому не стал.

После прямого удара в сердце умирали все: и мертвяки, и люди. Тем более, люди. Стригою все было нипочем. Удивляло и то, что он, чудовище с жаждой крови, не напал – ни тогда, когда охотник самозабвенно дремал, ни тогда, когда был пойман своей же собственной серебряной цепью, более того, даже был вознагражден в многократном размере. И наведен на истинный путь, истинность которого еще предстояло проверить.

В Исгерде боролся охотник, получивший контракт и истребляющий подобную нечисть, и человек, тот, что должен был каким-то образом выследить и остановить убийцу с извращенным человеческим умом, куда более извращенным, чем стригоевским.

Он утверждал, что не пьет кровь… Что, по сути, было чем-то сверхъестественным и из ряда вон выходящим. О высших говорили. Упоминали. Наделяли редким качеством: железной, непоколебимой волей, способностью противостоять самому себе, но не отказом жизненно необходимой крови. Ее пили все. Без исключения. Иначе – вековая спячка, утрата разума, беспросветное безумие и чудовищная жажда, от которой ломался любой. Тот, кто находил в себе силы на невозможное, умирал. Они не жили без крови так же, как и люди без кислорода. Попросту не могли. Были зависимы и не могли с этим ничего поделать. За что и платили жизнями.

Своего первого вампира Исгерд убил в четырнадцать. Оставил в живых – вчерашней ночью, в тридцать один год. И за все это время не видел ничего похожего на то рыжее существо. Стригои были редки, если вообще не единичны на всем континенте. Однажды, совсем давно, он слышал о похожем монстре, рыжем монстре, что не боялся кольев и серебра, святой воды и, что более невероятно, солнечного света. Больше всего охотнику не хотелось встречаться с ним еще раз.

Во-первых, из-за человеческого страха и чувства долга. Боялся умереть, оставить незамужнюю сестру без копейки в кармане одну, ожидающую ребенка, которого и кормить не на что будет в случае смерти.

Во-вторых, из-за ущемленного чувства собственного достоинства. Он убивал и после суток без сна, в склепах и на кладбищах, в домах, особняках и подвалах, вбивал колья в грудь даже тогда, когда с трудом держался на ногах от лошадиной доли выпитого алкоголя, охотился в любое время года, днем, ночью; неделями, месяцами мог идти по пятам и обязательно настигал. Но не в этот раз. Вампир был близко. И в то же время бесконечно далеко, вне зоны досягаемости.

В-третьих, после встречи со стригоем не выживали, и он не имел ни малейшего представления, даже намека на него, откуда охотники вообще знали о самом существовании этих вампиров.

Ему стало немного лучше, хотя озноб все еще донимал, благо, горло болело не так сильно, и голос, вроде бы, стал чище. Поднялся. И без того проспал слишком долго.

Первым делом навестил мужа Иды. Той, что убили последней.

***

Мужчина, даже скорее парень лет двадцати четырех, Юлиан, сидел на лавке, сжав голову руками, и покачивался вперед-назад, всматриваясь безумным взглядом в стоящую у стены кровать. Ту, на которой его Ида, молоденькая русоволосая жена, безмятежно спала. Когда-то.

Но не теперь. Теперь молодой вдовец с помутненным разумом бормотал что-то неразборчивое под нос, вытирал покрасневшие глаза и бесконечно много раз старался забыться в алкоголе. На грубо сколоченном столе и сейчас стояли мутные бутылки. Почти все – пустые. Часть – разбитые, разбросанные непрозрачными стеклами на глиняном полу. Охотник вошел в хату без стука, сильно наклоняясь, чтобы снова не задеть головой дверной косяк. Ростом его и вправду не обделили. Юлиан и ухом не повел. Так же сидел, раскачиваясь, всхлипывал и через раз дрожащими руками подносил к губам горлышко мутной пыльной бутылки. Исгерду нужна была информация.