Текст книги "Стригой (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Вергилий спокойно отпустил конец цепи и выпрямился во весь рост перед мужчиной. Лишь на зеркала старался не переводить взгляда, знал, что охотник это заметит. Увидит, что рядом с ним сейчас только висящие на пустоте темные одежды, связки душистых трав на поясе, сплетенном из полосок черной кожи, и сапфировый кулон-капелька на груди, полностью повторяющий цвет глаз.

Он пришел не только потому, что хотел увидеть Исгерда. Было кое-что еще…

***

– Дело есть, – проговорил наконец вампир, когда они оказались наверху, в комнате Исгерда, лишенной всяческих удобств. Вергилий устроился на жесткой кровати, перекинув ногу на ногу, охотник же деликатно отказался сидеть рядом с травником и стоял рядом, сложив руки на груди. Слышно было, как шуршат в стенах мыши.

Тишина, воцаряющаяся между ними слишком часто, заметно напрягала. Нет, не мог он сказать что-то стригою, которому был теперь обязан по гроб жизни. И хотел бы, да не мог; уверен был, что слова равноценной платой за все те усилия и баснословные суммы не станут. Потому и молчал. Скрывал всяческие побуждения хоть как-то отплатить под застывшей маской безразличия и холодного тихого презрения.

– Знаешь, месяц прошел, – снова начал рыжий, нервно выдохнув и оправив назойливые пряди, падающие на глаза, – и я немного покопался в архивах, поспрашивал кое-кого, в общем, малость нарыл об этом поместье.

«Никто и не сомневался», – хмыкнул про себя мужчина. Хмыкнул и обрадовался, что не сказал этого вслух.

Вампир был таким же, как и тогда, на кладбище – призрачным и неосязаемым в лунном полупрозрачном свете, струящемся из окна. Только на этот раз не расщедрился на обаятельную улыбку. На этот раз его что-то тревожило. Он нахмурился. Герд не перебивал и не торопил.

– Бросай контракт, – поднял проницательный, нереально-синий взгляд стригой. – Бросай и уходи из города, беги отсюда и больше не возвращайся.

– С чего бы это? – недоверчиво вскинулся охотник. – То есть ты сам нашел мне работу, пропихнул сюда, вгрохал столько денег и говоришь «бросай»?

– Хоть раз в жизни не своди все к деньгам. Я не стану рыть тебе могилу. Никогда бы не стал… – осекся.

Вергилий поднялся с кровати, выпрямился во весь рост, быть может и хотел казаться увереннее, но видно было, что взволнован он не на шутку. Слишком сильный, но обеспокоенный взгляд, слишком всевидящий. И эти руки… Нечеловечески-горячие руки, нервно сжатые в кулаки. Он и сам был бледнее, чем обычно. Казалось, даже похудел – черты лица будто стали чуть резче. А может, это только игра ночных теней. Игра, делающая алебастровое лицо еще более неестественным, застывшим и нереальным. Моргнешь – исчезнет, как монетка в пальцах шулера.

– Объясни.

– Не доверяешь?

– Думаю, ты понимаешь…

– Нет, не понимаю, Исгерд, – ровный голос дрогнул. Взгляд вампира из обеспокоенного превратился в обиженный. До глубины души. – Я не подставлял тебя. Ни разу. Не сделал ничего плохого. Поверь мне наконец, мои опасения небезосновательны. В мире еще много вампиров, много контрактов и денег. Я готов помочь снова. Только бросай это дело.

– Не могу.

Травник подошел вплотную, едва возвышаясь над мужчиной. Попытался найти в его темных глазах хоть крупицу разума, бесцеремонно заглядывая в них, но увидел там лишь переходящее все границы упрямство. Упрямство и какую-то дьявольскую уверенность в собственной, такой сомнительной, правоте.

– Свои собаки грызутся, чужая не лезь, – настоятельно проговорил Вергилий. – Здесь другие люди. Другая жизнь. Исгерд, я серьезно.

– Я тоже.

Вампир выдохнул, прикрывая глаза. Опустил руку на плечо охотника, хоть тот и попытался вырваться. Удержал. Оказался сильнее, чем то казалось Герду. Он чувствовал будто раскаленную ладонь даже через льняную ткань рубашки. Нет, такой горячей кожа не бывает… Не у людей.

– Я смог узнать больше, чем должен был кто-либо еще, но тебе узнать не позволю. Знания могут быть слишком опасными. Пожалуйста, оставь Керро. Ты самого себя хоронишь. Я хороню. Слушай…

Он пересилил себя. Перехватил руку стригоя на своем плече и нашел в себе силы заглянуть наконец в вампирские глаза. В глаза, с которыми отчего-то стыдился встречаться взглядом.

– Нет, это ты слушай. Я останусь здесь и закончу дело чего бы мне это не стоило. Вампир, я рискую не ради себя. Если ты еще помнишь, моя Власта едва сводит концы с концами в Эларене. Если ты еще помнишь, я должен тебе. И должен много.

Вампир поменялся в лице, и в выражении исчезла нереальность и фальшь, та свойственная ему мраморная неподвижность. Сменилась какой-то вселенской скорбью, отчаянием, тоской, истязающей душу. Быть может, охотник не смог понять этих перемен, потому что сам не хотел того. Быть может, их не понял и сам стригой, ибо эмоции перекрыли в нем все нечеловеческое начало. Так или иначе он был другим. Каким-то… уничтоженным. И хотя хотел впечатать Исгерда в стену, чтобы позже полностью сократить разделяющее их расстояние, наоборот – отошел на шаг, не сводя глаз с мужчины.

– Не деньги мне от тебя нужны…

И, рассыпавшись призрачным прахом, вылетел в раскрытое окно, подняв в воздух тонкий слой пыли. Лишь ветер просвистел тихой ночью.

Охотник простоял на месте несколько минут, а когда двинулся с места, никто и подумать бы не посмел, что совсем недавно в этой комнате кроме мужчины и лунного полупрозрачного света был и рыжеволосый стригой с красивым ровным голосом и проницательным взглядом. Сколько бы Герд пытался не думать о случившемся, засыпая, все равно думал: не о том, что ему следует бросать все и бежать, а о плате. Почему-то верил он, что не шею вампир просит, не кровь или проданную Дьяволу душу. Что-то другое. Особенное.

Достойное бессмертия Вергилия, похожего на иллюзию безукоризненной красоты.

Он думал…

А Вергилий стоял на холме за Ароном, наблюдая всевидящим проницательным взглядом за полуночным спящим городом-игрушкой, в котором игры были не для каждого. Стоял под древним, намного старше него самого, усыпанным звездами небом и чувствовал, что что-то в нем готово оборваться.

Навсегда.

========== Глава четырнадцатая: «Зачарованный клинок» ==========

Вергилий стоял на одиноком холме за городом-игрушкой Ароном и наблюдал всевидящим взором за тысячами спящих безмолвной полночью душ. Воздух был все так же свеж и чист, полон последних отголосков уходящего жаркого лета, разве что к утру делался холоднее, и стригой это чувствовал. Ощущал призрачной кожей остывшие потоки, иногда крупно вздрагивал, хотя не должен был. Не должен был, однако плотнее кутался в темный плащ и прижимал тонкие аристократические пальцы к горячей шее в попытках согреться. От контраста температур лишь шипел и морщил нос, а в глазах, в этих изумительно-синих глазах, медленно занималось пламя злобы.

Было тихо. Не было слышно ни отдаленного лая псов, ни развязного пения ночных пропойц, ни даже такой свойственной ночному времени суток ругани и драк. Будто все погибло и сейчас тихонечко томилось, накапливалось, чтобы выплеснуться шумом, гвалтом и неразберихой с первым лучом восходящего солнца. Лишь слабый ветер шелестел огрубевшими к осени листьями старого вяза и в пересушенной траве скрипели сверчки. Иногда слышались с одинокого холма вздохи шестисотлетнего вампира.

Круглая, мертвенно-бледная луна светила ему в лицо, отражаясь в глазах и капельке сапфира, падала на вяз, и две тени лежали на освещенной ночным светом земле. Одна принадлежала дереву. Вторая, странная, похожая на бред душевнобольного и лишенная головы и рук – Вергилию. Было тихо, холодно, и хотя стригой явно не чувствовал пальцев ног и рук, кончика носа, он упрямо стоял на месте, отказываясь возвращаться домой. Об охотнике напоминало все, каждая комната, где проходил монстробой. Кровать, на которой даже спустя месяц сохранилась призрачная тень его человеческого запаха, кровать, на которой Вергилий засыпал, втайне от всех душ мира касаясь рукой того самого места, где приходил в себя Исгерд. Засыпал, касаясь, и проклинал себя, упрекал, безжалостно пытался унизить и вбить наконец в голову, что это странное чувство, которое он обещал себе навсегда забыть, скоро пройдет. А оно не проходило, и почти каждый день, под утро или в полночь, неосязаемое туманное облако сквозь раскрытое окно выплывало из дома и летело к поместью Сигвата Керро. Вновь приобретало черты аристократичного травника, опускалось на пологий край крыши и пело. Пело, но не от того, что насытилось, не от того, что чувствовало себя хорошо, а потому, что его сжирала тоска и боль. Сжирала, хотя не должна была.

Он клялся себе, что сегодня – последний раз, когда его нога касается крыши. Что сегодня он лишь краем глаза сквозь оконное стекло увидит, как охотник бродит по комнатам и коридорам, а потом – ни-ни. Ведь только истинный глупец, только человек может намеренно делать себе лишь хуже. А потом приходил, точнее, прилетал снова и снова. И опять пел, чувствуя, как душа рвется на части.

Он клялся себе, что сегодня – последний раз, когда его рука касается ключа от городского архива, а взор падает на историю проклятого поместья, написанную на истлевших пожелтевших листах. Что больше он никогда в жизни не станет подкупать людей ради получения закрытой информации. И каждый раз оправлял волосы, манжеты рубашки и кулон-капельку на груди, надевал на огненно-рыжую голову капюшон, создавая тень, и покидал дом, направляясь к архиву. И снова и снова ворошил документы, выискивая ниточки, ведущие к разгадке многовекового проклятия рода Керро.

А потом те ниточки удивительным образом сплелись в затейливое полотно, мотив изображения которого мог понять, пожалуй, один лишь высший вампир, тот, что знал свои особенности и слабости, знал кодекс. Тот, что мог сделать драгоценные выводы и понять суть происходящего. Когда же Вергилий осознал все, разгадав немыслимую путаницу за месяц, выронил истлевшие пергаменты на пол и что есть духу понесся домой. Вернулся. И стал думать.

Время до ночи, те жалкие несколько часов, казались невыразимо длинными, как десятилетия, а ведь раньше стригой времени не ощущал. Попросту не понимал, что оно может уходить быстро или медленно. Теперь же метался по комнатам и судорожно думал, как отговорить Исгерда от контракта, пытался найти убедительные аргументы, но мысли из головы вытесняло все одно: он заговорит с ним. Окажется рядом. Чертыхался, бесился, даже графин из чистейшего горного хрусталя разбил, а то предвкушение все никак его не оставляло. Впрочем, пусть, подумалось ему тогда. Он изначально знал, хоть это и пугало, что Герд не послушает его и останется на месте.

Тем не менее, попытка – не пытка. Рискнул. Вылетел призрачным облаком в раскрытое окно, проплыл над Ароном, боясь даже самого факта приближения того отказа, того самоуверенного и надменного взгляда безжалостных карих глаз, но все-таки настигал поместье. Просидел на крыше битый час, собираясь с мыслями, успокаивая дрожь в кистях, и запел. Запел тем нечеловечески-красивым, ровным голосом, едва ли не срываясь от нервного напряжения.

И прошмыгнул в коридоры за Исгердом, обрекая тот исполинский труд на провал одной своей просьбой уйти. Предчувствие не подвело. Он отказался наотрез…

Стригой знал, на кого идет охотник, понял, проследил, отчего теперь искал новые ответы на новые, гораздо более сложные, чем прежде, вопросы. Однажды Герд должен был пересечься с обитателем старого поместья, должен был столкнуться лицом к лицу и уйти. А уходить было от кого.

Охотиться на высших – стоять одной ногой в могиле. Никогда не знаешь, чего ждать, от чего спасаться, а уходить нельзя. Точнее, конечно, можно, да вот только клыкастый не отпустит.

Вергилий выдохнул. Круглая, мертвенно-бледная луна освещала лицо и отражалась в синих глазах. Хотелось взвыть волком. Было холодно.

А ведь где-то там, под лунным светом, стоит старое проклятое поместье, в котором не спит лишь один человек, не спит, но ему тепло, а душу не сжирают мысли и волны странного чувства. Где-то там Исгерд Бранн лежит на каменной кровати и думать не думает о Вергилие. Вспоминает о какой-нибудь чепухе, изредка поглядывает в окно и прислушивается к звукам, что шуршат и шепчутся в стенах здания. Невдомек ему, что этот контракт станет для него последним, и тот вампир, обитающий где-то внутри, куда не попадешь так запросто, гораздо страшнее, чем могло казаться.

Он снова выдохнул, упрятал руки в карманы, пытаясь согреться. Нашарил кусочек бумаги, покрытый отрывистым, наклонным почерком. Выругался. Сегодня его ждал оружейник, который собирался перепродать ему немного интересных вещиц.

– Что ты творишь со мной, человек? – задал вопрос в ночь стригой, обреченно прикрывая глаза. – Почему именно ты?..

Сил рассыпаться пеплом и поплыть к дому уже не осталось. Он давно заметил, что с каждым разом проделать такой незамысловатый трюк все труднее и труднее, все более болезненно, с последующей мигренью и головокружением, потому и зашагал вниз, с холма, а следом ползла длинная, черная тень, лишенная головы…

Он не торопился, хотя ясно осознавал, что возле его дома уже больше часа стоит неприметная фигура человека, который сливался с темнотой ночи. Только и делал, что в задумчивости брел через город, не стараясь сократить пути, и в сотый раз клялся себе, что теперь уж он точно не вернется в поместье. Разве он перенесет очередное унижение? Нет, разумеется, вампир – не человек, гордости и величия в нем поболее будет. Иногда ему начинало казаться, что и не вампир он вовсе. Так, жалкое посмешище, пародия на мертвого красавца, обитающего в древнем, как и он сам, замке и пьющего человеческую кровь как воду. А здесь… ни замка, ни крови, ни величия. Разве что внешность Высшие Силы дали подходящую под тот высокий статус. И больше ничего. Зато с самобичеванием, ненавистью и злобой к себе кто-то явно переборщил.

Снова ругнувшись, наверное, в тысячный раз за этот сумасшедший день, стригой вышел на свою улицу, в конце которой располагался и его небольшой дом с интересным содержимым. Вергилий совсем продрог за все то время, проведенное в метаниях от себя к поместью, холму и городу, тщетно пытался как-то согреться, даже волосы распустил и капюшон на голову натянул, а его все знобило. Болела голова. После того, как он, пеплом рассыпавшись, покинул комнату Исгерда, силы практически его оставили, и он не знал, восстановятся ли они снова после отдыха. Сомневался в себе все больше, боялся собственного состояния и реакций организма. Благо, на место он все-таки добрался, и мысли ненадолго отступили.

Его и вправду ждали.

Точнее, ждал. Всего один человек с пустыми руками, чему стригой искренне удивился.

Жестом позвал за собой. Оглянувшись через плечо, прислушавшись, вытащил из кармана ключ и тихо открыл дверь. Бесс дома он не заметил, видимо, она не дождалась его и ушла к себе. Впрочем, тем и лучше.

Оружейник прошел следом. То, что он все-таки что-то прихватил, выдал тихий лязг – товар был прикрыт слоями темных одежд. Откинул капюшон. Ему было едва только за пятьдесят, но выглядел мужчина как старик. Испещренное морщинами худое, смуглое лицо, короткие, почти полностью поседевшие волосы. Правый глаз с бельмом. Покрытые узлами вен руки мастера. Низкий хриплый голос. Усталый и раздраженный.

– Извини, совсем заработался. Уже и забыл о твоем визите, – солгал вампир, отбрасывая с пола пушистый коврик и со скрипом поднимая крышку.

– Будучи непунктуальным, быстро прогоришь со своей торговлей, парень, – прохрипел оружейник. – Время – деньги.

– Тогда сразу к делу. Выкладывай.

Старик Норд, сегодняшний поставщик, легко, чисто по-юношески, махнул в подвал следом за Вергилием и пустил руку под длинный, волочащийся по полу плащ.

На стол перед стригоем лег замотанный в тряпье клинок, блеснувший в свете свечи кусочком обнаженного начищенного лезвия. Нет, таких работ он еще не видел… Тряпье скрывало не кусок железа, а искуснейшую работу мастера, жившего, вероятно, еще тогда, когда шестисотлетний вампир имел радость жить под опекой наставников и крылатых учителей. Ровное, блестящее, без трещинок лезвие; впечатляющей красоты эфес, украшенный кроваво-красными камнями.

Стригой склонился к лезвию ниже. Сталь уже давно потеряла запах крови и перерубленных шей, вспоротых животов, но когда-то давно, определенно, упивалась визгом и хрипом погибающих людей. Наверняка помнила сражения и звон мечей, надрывные песни наемников. Что-то тем не менее Вергилия настораживало. Навевало какую-то странную, несвойственную панику, животный страх, зарождающийся где-то глубоко внутри.

Оказалось, старик уже давно отошел от чудо-клинка и с профессиональным интересом критично рассматривал имеющийся в подвале арсенал, включавший в себя оружие от кордов и стилетов до новейших арбалетов и других чудес, рожденных по воле мастеров.

Вампир отшатнулся от стола, как черт от ладана, широко, изумленно раскрыл истошно-синие глаза. Не поверил.

– Все в порядке? – поинтересовался оружейник, обернувшись.

– В полном, – выдавил из себя вампир и подошел к столу снова, едва унимая дрожь в ногах. – Я… ознакомлюсь подробнее?

– Воля твоя, – пожал плечами Норд. – Ознакомляйся, но учти, за копейку не отдам.

– Разумеется.

Он приблизился к оружию снова, поставил свечу на стол. Едва ли не лишился чувств, ибо опасения подтвердились. Ибо на лезвии явно зачарованного клинка отражались испуганные, невероятно-синие глаза, в которых мерцало рыжее живое пламя. Протянул дрожащую руку, коснулся стали. Рывком отнял кисть, шипя, как можно скорее спрятал в кармане. Кожа нестерпимо горела.

Отчего-то понял он, что эта рана будет заживать долго.

Как у людей.

Теперь он смотрел не на товар, нет. На шанс спасти охотника, которому, если уж быть прямолинейным, грешно надеяться выжить после встречи с высшим, древним, озлобленным вампиром, вырезавшим не одного и не десять наемников. Больше, порядком больше.

Вергилий смотрел не на товар. Смотрел на исключительный заговоренный сплав, который обжег его кожу до живого мяса за мгновение контакта, который отражал его лицо. Не сводил глаз с того, с чем еще не пересекался на своем долгом жизненном пути.

– Сколько, Норд? Сколько возьмешь за него?

– Нравится?

– Мастерская работа, – отрешенно проговорил стригой. – Называй цену, старик, я готов расплатиться.

– Как ты смотришь на обмен?

Вергилий утвердительно кивнул, глубже упрятав израненную руку в карман. Норд медленно прошел вдоль увешанных оружием стен, подыскивая нечто равное по цене. Клинок все так же лежал на столе, отбрасывая мерцающее пламя зажженной свечи. Травнику казалось, что зачарованная сталь глядит прямо в душу, нашептывая зловещее «смертный».

Старик хладнокровно прошел мимо мечей, кинжалов, стилетов, не задержал взгляда на отличных полуторниках. Пропустил луки, но вот возле арбалетов последней разработки задержался. Приблизился, критично осматривая, казалось, смотрел на оружие целую вечность, прежде чем сделал свой выбор. Обернувшись через плечо, он растянул морщинистый рот в злой ухмылке, которой, вероятно, полагалось опустить хозяина дома на дно. Однако хозяина выбор и ухмылка не напугали – клинок был важнее. Харизматичная улыбка это подтверждала.

– Так просто расстаешься? – изумленно выдохнул оружейник.

Живая тень дрожащей свечи скользнула по медным волосам, лихорадочно сверкнула в глазах и капельке сапфира на груди. В мыслях травника истошно кричал шанс спасти охотника, к которому он странным образом привязался. В мыслях кричало желание вернуться в поместье Сигвата снова. Даже несмотря на часовые уговоры самого себя не делать этого.

– Просто, – подтвердил стригой. – Думаю, если я откажусь, то буду еще довольно долго жалеть об упущенном. Я отдам тебе арбалет за клинок, мастер. Готов ли ты расстаться с этим чудом?

– Само собою, – в свою очередь подтвердил ночной поставщик сияющих металлическим блеском чудес.

Вергилий выдохнул. Незаметно для старика поморщился от боли, пульсирующей в пальцах, от самого осознания наличия этой несвойственной ему боли и свободной рукой снял арбалет со стены. Весьма дорогой, между прочим, однако тот факт, что хрупкая, как мотылек, жизнь дороже и тысячи орудий, знал. Не понаслышке. Знал также, что столь бесценна сейчас и любая информация, поэтому сразу Норда не отпустил. Позвал его, едва тот поднял ногу на первую лестничную перекладину.

– Стой…

– Что еще? – обернулся мужчина.

– Ты знаешь историю клинка, – твердо проговорил стригой. – Расскажи. Теперь тебя ничто не связывает с ним.

Ночной поставщик будто задумался, опустил голову, плечи. Однако все же решился, опустил только что поставленную ногу на каменный холодный пол, стукнув набойкой сапога, и, развернувшись, сел на перекладину. Полумрак добавлял его лицу возраст, глубже прорезая морщины. Вампиру он только играл на руку – почти не выдавал отсутствия его тени. Человек, не занимающийся охотой профессионально, не обратил бы внимания. Наверное, больше всех об особенностях рыжего знал один лишь только Исгерд.

– По правде сказать, его история не столь благородна, сколь хотелось бы, – начал, замявшись, Норд. – Он ведь не принадлежал мне или моим пращурам, не был семейной реликвией, верной защитой доблестного воина. Им попросту никто не владел дольше дозволенного. Не знаю, почему. Так совпадало. То тот помрет, то этот. Один неудачно упадет с лошади и свернет шею, другой… Последний… его нашли убитым – сказать смешно – вроде как вампиром. Чушь собачья, а люди верят, но дело-то и не в этом…

Ночь медленно приближалась к своему завершению, на небе одна за другой угасали звезды. Хотя торги начались чуть позже полуночи, время по своему не самому правильному обыкновению пролетело, как черт над городом, и оружейнику следовало поторопиться. Он обязан был уйти незамеченным. Обязан был скрыться из дома до восхода солнца. В игрушечном Ароне беспорядков не терпели. Нелегалов – весело вешали на шибенице.

– Дело в том, что клинок украденный. Прямо с торгов реликвиями, можешь себе представить? Трудно поверить и в то, что этому куску стали перевалило за семь сотен, а он будто вчера отлит. Сплошной парадокс. На самом деле я мало верю во всю эту ересь, Богу противную, но мой… мой поставщик клялся собственным крестом, что когда-то давно, лет этак пятьсот туда, этот самый кусок в лучшие годы своей жизни прошивал кровососов как раскаленный прут сливочное масло. Вампиров! А! Их ведь тогда еще по пальцам пересчитать можно было, а сейчас они и вовсе быльем поросли. Так вот… Клинок – как святыня. Порос легендами. Шел слух, что окроплен кровью Господа, хоть то и невозможно. Разве семьсот лет назад Бог ходил по нашей земле? То-то и оно. Бог – он там, на небе. А мы здесь. И клинок тоже здесь. Не знаю, правдивы ли слухи о его чудо-силе и святости, о предназначении вырезать чернь и греховность, но мое дело – продать. Я бы все-таки поставил на то, что клинок больше не к Иисусу причастен, а к Люциферу… Работа превосходная, мастерски выполненная, стоящая твоей коллекции, Бланкар. Эфес инкрустирован, украшен рубинами великолепного качества. Единственное, состав самого сплава никто не знает. Я и сам, к слову, не определю его. Похож на серебро, но гораздо тверже. Похож на серебро, но острый, как обсидиан. Впрочем, разве это столь важно?

– Не сказал бы, – пожал плечами вампир.

– Вот и я не сказал бы. В этом случае. Тебе в руки попала настоящая реликвия, возможно, ее даже ищут. Не имею ни малейшего представления, это так-то уже твое дело. Ну, в общем, я рад нашей сделке, парень. А теперь мне пора. Скоро начнет светать. Не повтори судьбу предыдущих владельцев.

– Постараюсь.

Плащ оружейника растворился во мраке угасающей на глазах ночи, слился с деревьями, пропал. Стригой не видел этого, только чувствовал: слышал удаляющиеся, шуршащие по траве шаги, стихающее дыхание, биение сердца. Ему не нужно было подходить ближе к свече, чтобы увидеть раны на обожженной святой сталью руке, достаточно лишь вытащить ее из кармана, разжать ладонь перед всевидящими глазами. Ужаснуться, ибо ожидания будут оправданы в полной мере. Сожжено до живого мяса. Благо, этот тошнотворный запах каким-то чудом перебил крепкий аромат трав и корений. Явно знак.

Израненная рука должна была начать регенерировать сразу же, без болевых ощущений, пульсации и жжения. Не должно быть этой крови, этой сожженной кожи. Такое только у людей бывает…

Однако страх в душе стригоя смешался с ликованием: перед ним на столе, отражая мерцающую во мраке подвала свечу, лежит огромное преимущество над высшим обитателем поместья Сигвата Керро, лежит шанс спасти охотника, так некстати ворвавшегося в сознание Вергилия и прочно засевшего в нем.

И травник не упускал шансов. По природе своей, харизматичной натуре и складу ума не позволял пропускать сквозь пальцы золото и терять выгоду.

Потому и приблизился на шаг к столу с ножнами в руках. Шипя от боли, да такой, что слезы на глазах сами собой готовы были выступить и скатиться по алебастрово-бледным щекам, опускал в них клинок с тихим лязгом. Пальцы жег даже эфес. Чуть менее сильно, но жег. До волдырей.

– Выживешь, – пообещал он Исгерду, укладывая священный металл в дорогих ножнах в особое, скрытое от глаз посетителей место. – Выживешь. Ибо я не ошибаюсь. Не в этот раз… Это не Бог. Это Судьба. И просто так она не сводит.

========== Глава пятнадцатая: «Под откос» ==========

Сразу ничего и никогда не делалось, даже если уровень энтузиазма зашкаливал, а руки были золотыми. Вот и Вергилий со всеми своими знаниями, опытом и способностями и при всем желании не мог в один только день переплавить зачарованный клинок в наконечники арбалетных стрел, хотя отличного кузнеца среди знакомых имел и средствами располагал. Он будто потерял покой, стоило оружию попасть в его дом. Лишился сна, былой выдержанности, самоконтроля, как ошалелый кружился по комнатам, прежде чем нашел способ убить чудовище, обитателя поместья Сигвата. Чуть с ума не сошел от осознания того, что обожженные пальцы все никак не восстанавливались с былой успешностью, что болели, постоянно напоминали о себе и требовали внимания, перевязок, лечения.

Чуть с ума не сошел от ожидания, когда под покровом ночи, предварительно натянув на руки перчатки, искалеченными пальцами снова коснулся эфеса, вынес из дома клинок и как можно скорее отправился к кузнецу. Знал, что тот готов помочь даже среди ночи. Нуждался в этом сильнее, чем когда бы то ни было. Сам просил помощи, потому что боялся за жизнь обыкновенного смертного, смертного, к которому каким-то образом привязался и оторваться уже не мог. Впрочем, и не пытался. Только втайне от всех живых и мертвых душ мира надеялся на свое странное, очень противоречивое счастье, давно уже отчетливо погибшее на горизонте его жизни. Стригой разрывался на части, потому что ясно, как погожий день, понимал, что каждая потраченная секунда может обернуться катастрофой, что стоит ему просчитаться, неверно шагнуть, как вампир растерзает Герда. Разрывался, ибо знал, что даже если охотник окажется в смертельной опасности, то помочь он ничем не сможет и при всем желании.

Он больше не мог рассыпаться в пепел и призрачным облаком витать над городом, терял кошачье зрение, ту нечеловеческую силу, что позволяла ему когда-то становиться потоком ветра и ломать мощные ветви деревьев, поднимать непосильные для человека тяжести. Стригой угасал. Понимал это, но тщательно скрывал. Знал причину слабости и беспомощности, знал, чем облегчить свои страдания, но даже за все золото мира, за все земли континента, титулы и замки не пошел бы на это. Был принципиален и тверд, вынослив. Силен духом. А потому лишь успокаивал себя тем, что о вампире пока ничего не слышно, метался по комнатам, нервничая, кусая губы, и надеялся, что все обойдется. Молился, чтобы время прошло быстрее, и наконечники арбалетных стрел из неизвестного роду людскому сплава оказались у него на руках, сияя и отражая мерцание дрожащих свечей. Пусть причиняют боль. Пусть обжигают. До волдырей, до обугленной кожи. Только бы упрямец смог дожить до того момента, как у него появится шанс покончить с чудовищем. Немного времени.

Хотя бы в этот раз.

Стригой снова коснулся обожженных пальцев, прошипел от боли, нахмурился и без сил рухнул на кровать, устремив измученный взгляд в потемневший от горения свеч потолок. Было совсем немного за полдень, яркое, жаркое солнце топило в знойных лучах игрушечный город, где сейчас по-настоящему кипела жизнь. Он постоянно трогал рану. Снова и снова касался воспаленной кожи, будто убеждаясь в который раз, что все это – не обман, а самая настоящая правда, жестокая реальность, напоминающая ему о своем существовании.

Он и тут рассыпался на части. С одной стороны, ожог давал надежду на то, что высший вампир, обитающий в поместье, одной природы с ним, был уязвим. Что, возможно, именно стрелы помогут с ним покончить, поставят точку в серии бесконечных убийств. Прямое попадание прошьет голову или сердце чудовища, а регенерация подведет, пусть даже древний обитатель будет на пике своих сил. И тогда его согнет в три погибели. Тогда густая кровь потечет изо рта, из сквозных ран, запятнает вычищенный каменный пол, медленно растечется по комнате. Тогда крылья будут отчаянно биться, начнут опускаться ниже, ниже… дрогнут еще раз-другой и распластаются поверх окровавленного мрамора или паркета. С белых губ сорвется утробный хрип.

И все стихнет.

С другой же… с другой стороны, ожог пугал. Вергилий не знал: восстановится ли кожа вообще, заживут ли эти постоянно напоминающие о себе раны. И тот поставщик… Опять-таки, он не мог гарантировать, что Норд не заметил тех чудовищных перемен в его поведении, не почувствовал ненароком запах горелого мяса, не услышал истинно вампирского, тихого шипения стригоя от боли. Стоит узнать людям о том, кто он, как с Ароном можно попрощаться. Пожалуй, лишь один Исгерд раскусил его сразу же и не попытался убить после того случая на ночном погосте. Не попытался… Правда и шага навстречу к нему не сделал. Даже не улыбнулся, не назвал по имени. И это так… так по-человечески: искать опасность там, где ее нет.

Пусть и бессмертен стереотип, что все вампиры пьют кровь и спят и видят, как прокусывают людскую шею.

– Ты слишком наивен, доверчив и романтичен, – проговорил его внутренний голос. – Твои инфантильные мечты до добра не доведут. Знаешь же, как это глупо – ждать от человека чего-то рационального.

– Не знаю, – огрызнулся стригой. – Не все люди такие, веришь – нет?

– Наивен, доверчив, глуп, к тому же и самому себе открыто лжешь, – съехидничал голос. – Все-то ты знаешь, мой юный обманщик, все-то ты знаешь!