Текст книги "Стригой (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

А Вергилий, шумно дыша, подскочил с жесткой лавки, едва унимая дрожь в пальцах.

Темнело…

Он опоздал.

Проспал! Просчитался, попался на уловку хозяина склепа, который лишь тянул время!

– Дьявол, Исгерд!

Бланкар вихрем выбежал из дома, едва ли не снеся с петель несчастную, многострадальную дверь, не оборачиваясь, раскинул руки и…

И взмыл в воздух, шумно взмахивая парой полупрозрачных, серых крыльев.

Еще не отошедшая ко сну деревня дрогнула от женского визга.

Вергилий чувствовал, как теряет силы с каждой верстой. Но отступать было поздно. На кону стояла жизнь Герда.

Жизнь, за которую стригой намеревался сложить голову.

Комментарий к Глава восемнадцатая: «О подставных снах и искренних вампирских чувствах»

Валашский – раннерумынский язык, который, как я думаю, вполне пошел бы на роль вампирской мовы. Валашский преимущественно использовался на юге Румынии.

========== Глава девятнадцатая: «Начало всех начал» ==========

А он сходил с ума, сжимаемый в тиски паническим ужасом, который испытывал перед творением ночи впервые, ибо в поместье творился сущий ад, который вообразить себе было непостижимо, от слова совсем. Исгерд предусмотрительно выпроводил ночную посетительницу, с которой связался на пьяную голову и отбиться от которой все никак не мог. Не отправив по опасному коридору, на связанных меж собой шторах опустил к земле и приказал бежать, не оглядываясь, запираться в доме, еще лучше – в церкви и молиться со свечой в дрожащих руках. Про себя думал, что лучше бы ей вообще не возвращаться. Он не показывал перед ней своего страха. Не мог сделать этого, обязан был быть образцом спокойствия, человека, контролирующего ситуацию, однако сам, едва Арлетта скрылась за первым поворотом, нервически кинулся к закрытому на замки шкафу, дрожащими пальцами сжимая ключ.

Поместье содрогалось. Вой стоял такой, что, казалось, даже зеркала, коими был увешан коридор, пошли глубокими трещинами и готовы были вот-вот взорваться от низкого, утробного рева того, что проснулось и выбралось в стены многострадального здания. Выбралось голодным, взбешенным и неутомимым.

Сигвата Керро не было. Поместье было абсолютно пустым, за исключением вооруженного отряда, караулившего снаружи, и самого Исгерда. Только вот бился он об заклад, что помощи так и не дождется. Тело колотило. И он не мог понять, почему, ибо в своих силах был уверен. Был уверен даже тогда, когда чувство паники само собой проникало в мозг острыми длинными иглами, когда пронзало каждый миллиметр тела, сковывая, вводя в полное оцепенение, да такое, что мысли из головы выбивало напрочь. Нечто инородное упорно пыталось завладеть его существом, внутри боролся страх, щедро залитый инстинктом самосохранения, и уверенность в собственных возможностях.

Да к тому же и этот стригой… Охотник бы запросто начал рассуждать вслух, но знал, что вампир найдет его в ту же секунду. Дьявол, он ведь и дышать старался через раз, хоть и представлял примерно, насколько тонко и безошибочно его улавливают чувствительные сенсоры треклятого чудовища. Но Вергилий… Пропал невесть куда невесть почему, смылся, когда был так нужен! Теперь он, наверное, преспокойнейшим образом поживает где-нибудь уже на другом конце земли, впаривая втридорога местным простачкам оружие и травки. Оружие и травки! Дьявол! Хотелось истерически рассмеяться от осознания собственного положения, нажраться в хлам, чтобы мозги напрочь из головы вышибло, а потом натворить таких дел, из-за которых, обыкновенно, в тюрьму упекают или на эшафот ведут.

Как такое вообще могло случиться, что в ту ночь, напившись до невозможности, он так и не развел в стороны ноги Арлетты? Просто не захотел. Просто-напросто одна рыжеволосая харизматичная сука в сознании так и мельтешила, заглядывая в самую душу истошно-синими глазищами! И он не мог от этого убежать. Специально напился до полусмерти, специально выцепил кухарку, что так пожирающе на него смотрела, вволок ее (хоть та и не сопротивлялась, напротив, охотно шагала) в свою комнатушку, сорвал одежду с юного, сочного тела и… и остановился. И не почувствовал ровным счетом ничего, когда та, томно вздохнув и разрушив все стереотипы насчет миленьких девочек в юбках ниже щиколоток, встала перед ним на колени и сделала то, что сделала. Правда, с ошеломляюще провальным результатом. Если бы не чувство безопасности рядом с Исгердом, униженная девушка больше бы не переступила порог злополучной комнаты.

А потом явился Вергилий – такой загадочный, утонченный, гордый. С огненно-рыжими волосами и паскудной харизмой, что будет жива во взгляде и после тысячи ударов ниже пояса. И этот холодный, презрительный тон, вызывающее выражение прищуренных, похолодевших, дьявольски-ультрамариновых глаз.

Он протрезвел сразу же, как только закрылась дверь. Будто по голове ударили чем-то непомерно тяжелым, а сверху и ледяной водой окатили, отвесив смачного подзатыльника, мол, доигрался? И как Арлетта чувствовала себя в безопасности рядом с охотником, так и сам Герд понимал, что никто не внушит ему такого ощущения спокойствия и уверенности, как… шестисотлетний принц ночи. И от осознания оного гнусного факта хотелось удавиться. Но на этот раз уж точно. Без всяких там милосердных монстров – полуночных героев нашего времени.

А он столького не успел узнать. Бился об заклад, что Вергилий осведомлен обо всех слабых местах обитателя поместья, что собственноручно мог убить его, как тогда расправился с Марой, потеряв сомнительную человечность во взгляде.

Наверное, он заинтересовался рыжим еще тогда, когда жил в его доме, сидел за его столом, спал на его кровати и все пытался понять, что движет хозяином, и с какой такой радости он сливает в него столько денег. И ведь нарочно ломал комедию, высказывал все эти «убери руку», «не брошу контракт», «должен по гроб жизни». Знал ведь, что никогда не расплатится с ним сполна, ибо не денег от него хотели. А желаемого дать он просто не умел. Не мог так просто подойти к мужчине. И даже не из-за сложившегося мнения, воспитания, страха перед костром. Из-за страха перед самим собой, перед фактом, что ему стал интересен вампир, так бесцеремонно ворвавшийся в его жизнь.

Только поздно теперь валять дурака. Оглушающий вой, закладывающий уши и морозящий нутро, не стихает. Более того, он слышит, как летят в стены попадающиеся на пути столы и стулья. А что будет, когда он пересечется с ним там, в зеркальном коридоре, в месте, от которого у охотника кровь стыла в жилах?.. а что будет, когда чудовище прижмет его к полу, вонзит клыки в шею, и он сам станет столь же кровожадным, томимым вечным голодом и жаждой монстром?.. Тогда по его же душу, вернее, ее отсутствие, придут другие охотники. И непременно вонзят кол в сердце. Такой вот страшный, сужающийся круг событий, не предвещающий, мягко сказать, ничего хорошего.

«Успокойся, – мысленно шептал он себе, – может, прорвемся. Может, я справлюсь, ведь справлялся же до этого, ведь, черт возьми, убил тридцать два ублюдка! И плевать, что второсортных, плевать, что чуть более слабых, тех, кто и… кто и близко на такие фокусы не способен… Чума и сифилис! Я покойник!.. чертовы наконечники… хоть бы он не сплоховал, хоть бы не подвел… хотя что я ему? Так, забава. Легкая наживка, полагаю, которой он продырявит шею при первой возможности. Холера… почему так страшно? Почему я так предательски боюсь даже не смерти, а ее осознания? Сколько раз, сколько раз я выходил на вампира и был уверен в своих силах, знал, что прибью поганца раньше, чем он заденет меня, а теперь… Будто знаю исход. И бежать некуда. Да и нельзя теперь сдавать. Я виноват сам. Ибо его не послушал. По-свински не захотел. Точнее, нарочно показушничал перед ним. За что и поплатился».

Слышно было, как гремят, разливаясь по комнатам поместья, тяжелые шаги вампира, не затыкающегося и на секунду. Слышно было, как гудит от напряжения воздух, ощущалось, как по спине бегали табуны мурашек, как холодный скользкий червь возился в животе, извиваясь, а волосы на затылке, на руках вставали дыбом и шевелились. В голове звенело от пустоты. Мысли вынесло потоком. Кажется, насовсем.

Но у него был козырь в рукаве. И козырь весомый, который если и не сохранит жизнь, то, возможно, сможет ненадолго отсрочить объятия с закадычной подругой Смертью. И имя той спасительной карте был рефлекс. Фамилия – безбашенность.

Исгерд, поколебавшись, закинул на спину арбалет – счастливый билет, лошадку, что доставит прямо к еще одному дню жизни. За пояс – несколько запасных бельтов, в руки – предательски звенящую серебряную цепь. Последнюю надежду на чудесное спасение. И пусть страшно. И пусть почти нет шансов – надежда умирает последней.

– Выходи, – прозвучало в самом мозгу на забытом валашском, – хватит прятаться. Бесполезно.

«Тогда ты сегодня в выигрыше, – горько подумал охотник. – Ибо отсиживаться я больше не собираюсь».

***

Он точно знал, что вампир только что вышел в зеркальный коридор, и спокойный, величественный темп, в котором чудовище вышагивало по каменному полу, давал немного форы мужчине. От силы полторы-две минуты.

И нужно было судорожно соображать.

Переть на рожон? Увольте. Он не был самоубийцей, по крайней мере, на этот раз не намеренно. Думать, думать, думать!.. да как в таких условиях вообще можно что-то сообразить? Стены зажимают со всех сторон, паскудница-ночь черна, как бездна Великого моря, как свет туманной бесконечности, а в пятидесяти-семидесяти метрах от него победным маршем шагает абсолютное и стопроцентное зло, на фоне которого Вергилий Бланкар – добрый фей, раздающий добро, как портовая шлюха триппер.

Но на этот раз он вряд ли мог придумать что-то оригинальное. Другого выхода из комнаты не было. Хотя… ведь коридора еще нужно достичь. Нужно выйти из комнаты, спуститься, повернуть, и только тогда сойти на лестницу, к тому зеркальному коридору. Дьявол! Ведь можно успешно, оставшись незамеченным, всадить бельт ровно за спину вампира, в зеркало, выиграть несколько секунд и попасть точно в голову или, проще, самое сердце! У него будет не более шести-десяти секунд для того, чтобы перезарядить арбалет, вылететь вниз и выстрелить, но на то он и профессионал, да к тому же на перезарядку много времени не уйдет – оружие и вправду было уникальным. Легким. Но дьявольски убойным.

На то они и рефлексы. На то оно и безрассудство, просто нахлынувший адреналин, который сам начнет и закончит дело – ему бы пару ловких рук.

– А если не успеешь? – задал вопрос внутренний голос. Дрожал он основательно.

«Значит, так мне предначертано», – мысленно ответил Исгерд. Самому себе.

И вышел из комнаты, не скрипнув дверью, которая истошно визжала каждый раз, когда ее касались. На этот раз ему повезло. И это, определенно, знак. Знак, ровно как и то, что сейчас получается идти абсолютно бесшумно, точно подошвы высоких сапог вдруг превратились в кошачьи лапы. Адреналин, жажда расправиться с монстром и выжить делали свое дело. И охотник полностью повиновался той неведомой силе, что добровольно и так удачно вела его к самой жизни. С таким не шутят. Посмеешь усомниться – сотрут к черту в порошок или размажут по земле.

Сердце стучало так, что готово было выскочить из горла. Губы пересохли. Но в охотничий раж он вошел полностью и бесповоротно.

Что-то вело, не слушая возражений вело вперед, переставляя ноги, помогая рукам увереннее сжимать цепь, чтобы та и не думала звенеть.

«Давай же, давай…»

Выстрел, словно на автопилоте. Не думая, не набрасывая варианты, без расчетов и сложных траекторий. Просто так. Рефлекторно. И безотказно. Рев вампира взорвал воздух. Время!

И так же безотказно руки перезаряжают арбалет, вскидывают, безошибочно наводят на одну-единственную, беспроигрышную точку, точку, что положит конец этому монстру, который…

Который исчез. И волосы на затылке Исгерда встают дыбом, наверное, белеют за мгновения, потому что шеей он чувствует вампирское дыхание.

– Нашел, – валашский прямо на ухо.

И титанической силы удар вышибает опору из-под ног, швыряет на лестницу, на тридцать шесть проклятых ступеней, которые чувствуют многострадальные, едва выдерживающие ребра. Два из них, кажется, ломаются. Судя по темноте в глазах и острой боли в корпусе, так и есть.

«Бывало и хуже, Герд, бывало и хуже!»

Конечно, бывало. Взять ту же сломанную ногу, из-за которой он будет хромать, пусть и не так заметно, всю свою жизнь. И неведомая сила дает еще одну лошадиную дозу адреналина, которая с завидной скоростью поднимает на ноги, дает прыти, мощности для молниеносного удара серебряной цепью, которая тут же сжимает вампира в холодные, благородно-презрительные объятия искренней ненависти и злобы.

Исгерд смотрит на чудовище лишь секунду. Не более того. На это огромное, в сажень ростом (248 см) и не менее чем в полтора центнера мышечной массы чудовище, серокожее, нескладное, похожее на мутанта существо с гладким мощным черепом, острыми ушами, диким взглядом кошачьих глаз и оскалом в сотню бритвенно-острых клыков. С непропорционально маленькими при такой комплекции крыльями, которые едва ли поднимут монстра в воздух. С непомерно огромными руками, увенчанными тупыми когтями, которыми, как успел непроизвольно отметить Герд, без труда можно разорвать грудную клетку. Да что там, пополам раскроить.

Цепь лопнула, не выдержав и трех секунд. Взорвалась сотнями сверкающих в свете редких факелов звеньев, рассыпалась по полу и смолкла. Ровно так же, как и, казалось, остановилось сердце охотника. Он даже не успел выхватить из-за голенища тяжелый, матово-поблескивающий кол. От удара в живот пролетел несколько метров, задыхаясь, в голос крича от боли, и остался лежать посреди зала.

И эти зеркала, эти чертовы десятки огромных зеркал отражали его проигрыш, его слабость и беспомощность. Его провал. Исгерда Бранна, охотника в четвертом поколении, что слеп от боли, лежал, согнувшись в три погибели, и даже не пытался сдержать слез, что непроизвольно брызнули из глаз. Он поражался тому, что вообще еще дышит. Знал, что недолго ему осталось. Даже арбалет не поможет – остался метрах в шести от него. Конец.

Вампир приближался медленно, откровенно издеваясь и подвывая себе на валашском. Разумеется, Исгерд понял бы его, если бы не выл от боли. А расстояние сокращалось. Неумолимо сокращалось. И каждый тяжелый шаг амбала-кровопийцы приближал наступление неизбежного. Скорого. Само собою разумеющегося.

– Не попросишь о помиловании? – грубый, низкий голос, выдающий слова лишь на забытом диалекте.

Бранн не ответил. Не хотел провоцировать полуночную гарпию на скорейшую расправу с собой. Может, успеет придумать хоть что-нибудь!..

Не успел. Стальная хватка сжала горло, чудом не ломая гортань сразу же. Высоко, метра на два, высший поднял его над полом и, издеваясь, заглянул в глаза. Всмотрелся желтым, горящим взглядом в муть карих, теперь уже черных от боли глаз, в которых стояло нескрываемое презрение и злость. А еще – страх. Обыкновенный человеческий страх и желание жить.

Ибо тогда, семнадцать лет назад, его мать точно так же висела над полом в руках вараколаша. Но тогда вампира можно было убить. Этот же не реагировал даже на серебро. Истинный, древний, как мир, высший, что помнит забытое народом наречие.

– Ты находчив, – утробно прохрипело ночное чудовище, плотоядно ухмыляясь, – и хотя я страшно желаю переломать твои кости по одной, пока ты не умрешь от боли, я прекращу твои страдания быстро. Видишь, сколь благородна высшая раса, сколь милосердна чистая вампирская кровь?

Древнее создание чистых кровей, порождение преисподней, расплылось в хищной улыбке, обнажая сотню игл острых, точно бритва, клыков. Один к одному. Картина, достойная кисти самого Дьявола. Исгерд чувствовал, как рука, сжимающая его горло, тянет ближе. И так же, как и его мать когда-то, смотрел отсутствующим безжизненным взглядом в огромное панорамное окно, за которым стояла плотная ночная жуть.

«Вот и все», – обреченно, полушепотом выдал голос.

«Все», – мысленно подтвердил охотник, прикрыл глаза и расслабил будто сведенные судорогой мышцы. Сопротивляться уже бессмысленно. И глупо.

Оконное стекло с истошно-высоким, пронзающим звоном и свистом разбилось на миллионы мелких, как снежная крупа, осколков, заливая пол мерцающим льдом, что был острее лезвий.

Нагое, худое, да так, что ребра пересчитать можно было, страшное существо, тяжело дыша от всплеска адреналина и бешеной, какой-то демонической злости, стояло босыми ногами на осколках. Серая кожа. Черные, точно перемазанные в угле, когтистые кисти. Трехметрового размаха перепончатые бархатистые крылья, чуть осунувшиеся, немного опущенные, вздрагивающие.

Два горящих синих огня на преобразившемся, но до боли знакомом лице, которое наполовину закрывали растрепанные огненно-рыжие волосы.

И какая-то сумасшедшая, неконтролируемая и всепоглощающая аура стригоя, наполнившая зал.

Вот тогда-то зеркала и пошли трещинами.

Вот тогда-то и понял Вергилий, что перед тем, как умереть, он успеет выиграть время.

========== Глава двадцатая: «Немного жертвенности» ==========

Стальная хватка ослабла. Рука разжалась, и Исгерд, задыхаясь, хрипло и надрывно кашляя, рухнул на стекло, изувечивая и без того настрадавшееся тело. Новая вспышка острой боли едва не лишила его сознания – он рухнул прямо на сломанные ребра.

Сквозь грохот и звон стекла, сквозь плотную пелену собственной боли, от которой перехватывало дыхание и чернело перед глазами, доносились потоки фраз на валашском, но до того остервенелых и рокочущих от ярости произношения, что охотник едва ли понимал и треть водопада слов. Он, черт возьми, понял бы ровно столько же, будь они на всеобщем, ведь он не то что встать и помочь стригою не мог, – пошевелиться сил не было.

А выбора нет. От слова совсем. Ибо от того, сможет ли Исгерд перебороть себя и вынести эту боль, зависит больше, чем две жизни. Если сейчас, в эту холодную, пасмурную осеннюю ночь им не удастся остановить вампира, тот, озлобленный, разъяренный, вырежет весь город: детей, стариков, женщин – всех без разбора. Просто потому, что его разозлили.

«Господи, помоги, – до скрежета сжимая зубы, повторял Герд, – помоги выбраться, помоги найти силы встать!»

Но Господь отчего-то был безучастен. Видимо, у него были другие, более важные и не требующие отлагательств дела, чем жизнь какого-то там человечишки и противного природе вампира. Видимо, ему гораздо важнее было и дальше помогать тем, у кого было все. Тем, кто не нуждался в его помощи. А потому очередь до страждущих все не доходила. Не дошла она и в этот день.

Первая попытка хотя бы проползти по полу к арбалету увенчалась грандиозным провалом – снова скрутило, да и мелкие, многочисленные осколки тут же жадно впились в руки и бедра, колени, причиняя одну большую, поражающую почти все тело и сводящую с ума боль.

Новый шквал грохота и звона бьющегося стекла взорвал воздух с невероятной силой, и град из разбитого зеркала хлынул на пол, на сцепившихся вампиров и охотника мерцающим, режущим потоком, что сиял в полумраке сродни тому, как белел на небе млечный путь. Непропорционально сложенное орудие для профессионального устранения живой и не совсем силы впечатало стригоя спиной в одно из тех огромных зеркал, что тут же треснуло и взорвалось, калеча серую, точно полупрозрачную кожу Вергилия, окрашивая ее в рубиновый – цвет сочащейся из порезов крови. От короткого вскрика сердце охотника пропустило удар, и что-то нечеловеческое, необъяснимое и явно сверхъестественное (иначе просто и быть не могло) подорвало мужчину и поставило на колени, помогло пересилить слепящую глаза боль. Он не смотрел на истекающие кровью руки, на тело, искалеченное стеклом, кроящим одежду и кожу, на торчащие из живой плоти небольшие осколки. Исгерд смотрел на стригоя, который, располагая явно внеземными силами, оторвал спину от задней стенки разбитого зеркала и взмыл в воздух, чтобы урвать хотя бы секунду на раздумья.

Чудовище и вправду не могло летать. Но вот карабкаться по барельефам – истинно как огромная, исключительно уродливая, но проворная кошка. За считанные секунды высший взобрался к самому потолку, и только стригой рванул в другую сторону, как мощно оттолкнулся и успел вцепиться в крыло вампира, вместе с ним падая в море стекла. Только теперь с криком Вергилия смешался и страшный рев обитателя этого проклятого поместья. Только теперь Исгерд понял, что долго его крылатый ночной князь не выдержит.

От очередной попытки подняться уже с колен на ноги он едва не захлебнулся собственным криком. Но встал и, дрожа на подкашивающихся ногах, поплелся к единственному верному оружию, что сможет спасти их обоих – к арбалету.

– Быстрее, Герд, уходи! – ломающимся голосом взвыл Бланкар, пытаясь высвободиться из цепких, тупых когтей монстра, – уходи к черту, он убьет тебя!

Охотник не слушал. Медленно вышагивал не к выходу, а к спасению, что лежало в груде стекла и обломков оконной рамы. Ледяной воздух гулял в здании, несколько факелов каким-то чудом еще не погасли, было холодно, точно в озере Коцит, где в страшных мучениях пребывал падший ангел. Было дьявольски холодно и от ветра, и от атмосферы, которой заполнились эти стены, но никто из троих, кажется, не ощущал этого. Двое были невосприимчивы к низким температурам, третий – не о том думал. Превозмогал боль. Самого себя.

– Исгерд, прошу! Я не выдержу долго, он прикончит меня!

«Успею, – был уверен охотник. – Не сломаюсь».

– Я не прощу тебе этого! – закричал стригой, вырвавшись из лап чудовища, – сукин ты сын, я сброшу тебя из окна, если не пойд…

Он захлебнулся криком, когда высший, уродливый хозяин стен этого проклятого места схватил его за лодыжку и с размаху, с неимоверной силой, швырнул в то место, где раньше находилось зеркало.

Еще немного, еще пару шагов! И черт с ним, что больно, стригой не переживет очередного удара! Вампир слишком силен, чтобы с ним могло тягаться это хрупкое, тощее, как сама Смерть, создание, перебитое до невозможности.

Очередной грохот уже подорвал Исгерда, заставил стоически перенести очередную болевую вспышку и броситься к арбалету. Заставил поднять его, зарядить бельтом, твердо встать, как все понеслось в тартарары. Высший смекнул, что его ждет. Бросил стригоя, бросил все, чтобы в пару звериных, пружинистых, мощных прыжка настигнуть охотника и замахнуться для последнего точного удара, что мигом оборвет жизнь ублюдка, посмевшего поднять на него оружие.

И потом – будто вне времени и пространства. Медленно и молниеносно в один и тот же миг. Вот Бранн только-только поднимает миниатюрную, но убойной мощи баллисту, как над ним во весь свой внушительный, исполинский рост встает серое, страшно оскалившееся существо. Вот мозг пронзает отчаянный вскрик, слышится резкий, сильный взмах крыльев, что разметает в стороны град мерцающего и звенящего стекла. За это время сердце, бьющееся в сумасшедшем темпе, совершает четыре удара.

Огромная, увенчанная тупыми и длинными когтями рука урода едва ли не свистит в воздухе, настигая грудь потенциальной, беспомощной жертвы, которой просто не хватит времени, чтобы сделать точный выстрел. Он не успеет, физически не может успеть, ибо на то не способен ни один человек.

Но не стригой. Легкий, гибкий, как змей, дьявольски быстрый и полностью охваченный огромным желанием спасти. Любой ценой. Пусть даже самой дорогой и безрассудной.

Страшный удар будто стальных когтей приходится Вергилию на левый бок, вскрывая кожу, размалывая четыре ребра, превращая попавшиеся на когти внутренности в кашу. Но он уже не кричит. Не стонет от боли. С гулким грохотом валится в стекло, тащится исключительно по инерции еще несколько метров и замирает. Только крылья вздрагивают пару раз. И ложатся бархатным покрывалом на реки стекла и лужу крови, расплывающуюся под рыжим вампиром.

Бельт безошибочно, точно входит меж глаз, прошивает насквозь череп с отчетливо слышимым шипением обугливающейся раны. Ноги чудовища подкашиваются.

Оно переступает теряющими подвижность ступнями еще несколько раз, хватает руками неуловимый, такой неосязаемый воздух, закатывает тускнеющие за мгновение желтые глаза с вертикальными, узкими, как щель, зрачками. Бессвязно шевелит меловыми губами – видно эти иглы снежно-белых, многочисленных и смертоносных клыков. Наконец, падает, издавая из недр корпуса какие-то булькающие, хрипящие, утробные звуки. Падает вместе с арбалетом, что роняет из рук охотник, кидаясь в сторону неподвижного стригоя.

Он еще дышит, и на белых губах лопаются кровавые пузыри, чернеют тончайшей пленкой в трещинках на уязвимой коже. С его-то живучестью Бланкар протянет еще несколько часов, ведь даже кровотечение он каким-то необъяснимым образом сдерживает, прикрывает изрезанным крылом ужасающую взор рану. И едва улыбается. Точно в бреду.

– Господи, – только и произносит мужчина, убирая с лица вампира спутанные, мокрые, огненные волосы, – что ж ты…

– Жив, – едва слышно шепчет стригой, и Герд думает, что он говорит о себе. Ошибается. – Ты все-таки жив. Я успел.

– И ты выкарабкаешься. Ты же вампир, черт возьми, ты же, – срывается, хрипло вскрикивает, – Мару уложил, кол из сердца вытащил!

– То было раньше, – улыбается Вергилий. – А то сейчас. Я свое отлетал. Больше такие фокусы не проверну.

Рассвет совсем близко, через каких-то десять-двадцать минут. Как только над Ароном осеннее, хмурое солнце распустит рассеянные и тусклые лучи сквозь густые тучи, стража хлынет в поместье. И живым вампира не выпустит. А у Исгерда попросту не хватит сил его спасти. Вот так просто. Вот так безвыходно. Он физически не сможет дотащить его до дома, пусть тот и не столь далеко. Не сможет, даже если захочет того всеми фибрами души. Он хотел. Но не имел больше возможности покинуть здание с крылатыми стригоем на руках. О чем и сообщил.

Вергилий, прикрыв глаза от слепящей боли и глухо простонав, поднялся на дрожащие ноги. Ссутулено встал рядом. Превозмогая невозможное. Кровь потекла по боку, бедру, медленно заблестела по ноге мокрой змеей, стремясь к полу. Бессильно выругавшись, вампир прижал к месиву пальцы.

– Дай руку, – это был приказ. Вне сомнений. – Уходим, пока я могу сделать еще хоть что-то.

–…ты…

– Тише. Не нужно. Я все понимаю и без тебя. Просто поддайся. Хотя бы раз.

***

Каждый взмах огромных, тяжелых крыльев стоил ему неимоверных усилий. Но он продолжал этот короткий, трудный путь к брошенному им же дому, выдерживая не только смертельную рану, но и вес Исгерда, который, крепко схватившись за его правую руку, висел высоко над сумеречным Ароном. Нужно было успеть. В таком состоянии даже первые лучи остывшего осеннего солнца начнут нещадно жечь до предела ослабленного стригоя.

И этот последний путь казался вечностью – тягучей, как болотная трясина. Невыносимым, как хождение по кругам ада. Спасительным с одной стороны и добивающим – с другой. Герд старался не смотреть на обессиленного вампира. Просто закрыл глаза. От боли. От беспомощности. Охватившего сердце отчаяния и страха, но только не за свою жизнь – за Вергилия, так безрассудно бросившегося прямо на смерть. И ради чего? Ради него. Человека без пристанища и теперь уже рода.

Знакомый дом был совсем близко. Рыжий сбрасывал высоту, плавно спускался к земле, аккуратно опуская мужчину, а вот сам, видимо, лишился последних сил. Рухнул с двухметровой высоты и наверняка бы больше не встал, если бы не Исгерд, каким-то образом успевший поймать и обхватить истощенный торс, поднять на руки. Вампир не сдержался, взвыл, вжавшись лицом в мощное плечо.

– Слушай, брось… – было начал он.

– Не пори горячку. Прорвемся.

К кровати охотник тащил уже нагого, полностью принявшего человеческий вид неподвижного Вергилия; с ног до головы – в крови. На нем, в отличие от Бранна, живого места не было. Он едва дышал. И все белоснежное тело изрезано крохотными алыми штрихами, запятнано чернильными гематомами, а слева, на ребрах, рана, на которую тяжело смотреть – месиво из костей и тканей. И все же дышит, цепляется за жизнь. А взгляд нечеловечески-синих глаз тускнеет, но не сходит с охотника. Точно перед смертью желает насмотреться. Герда перетряхнуло. Не об этом он думать хочет, не об этом…

В кровать, на подушки, подложенные под спину, стригой полуложится не без болезненного, сдавленного стона.

– Извини, – виновато выдыхает мужчина.

– Все в порядке. Лучше не придумаешь.

И снова повисшее молчание.

Но каждый хочет сказать тысячи слов. Еще бы силы найти на эти слова и эмоции. Но сил нет. Только боль и пустота.

А ведь все, наверное, могло быть иначе. Если бы он нашел в себе мужество и стойкость дойти до ручной баллисты быстрее, раньше, если бы не мешкал, эту смертельную рану чудовище нанести не успело бы. И рыжий, так прекрасно рыжий шестисотлетний ночной принц остался бы почти невредим. По крайней мере без визита смерти, что уже открыла двери дома и стояла в проходе, сложив по-хозяйски костлявые руки. И от осознания этого ужаса охотника пробивал озноб, а два сломанных ребра, иссеченная кожа с застрявшими осколками, все те удары казались чем-то несущественным, явно проходящим со временем. Только вот с его спасителем такая штука не проходила.

Он явно умирал.

И, наверное, ничего уже не могло вернуть его с лезвия клинка между земным и загробным миром.

Вот только если…

– Вергилий?

Он впервые назвал его по имени. Чему сам откровенно подивился. А что, на его губах звучало красиво, тихо, с хрипотцой…

– Да?

– Ты ведь не можешь без крови. Без нее твоя регенерация – ноль. Голое место. Пустой звук.

– Это так, – чуть слышно согласился вампир. – От себя не уйдешь. Но к чему ты?

Поколебавшись, Бранн решился на идею, которой боялся всю свою жизнь. Которой любой из его братии боялся пуще смерти и обречения на вечные муки, запрета к дороге в рай. Но он должен, обязан был отплатить ему за все. И не только из чувства долга или в силу своей добропорядочности. Просто по-настоящему хотел.

– Возьми мою. Человеческая сильнее любой крови животного. Может, появится хотя бы шанс, что ты сможешь…

– Смогу, – безучастно подтвердил стригой. – Мне хватит совсем немного, но сознание ты потеряешь, скорее всего, почти сразу, – напрашивающийся вопрос он прочел в глазах с легкостью. Любой бы прочел. – Никогда не верь стереотипам, Исгерд. Еще ни один человек не стал вампиром только потому, что его укусили. Но если и вправду боишься, просто порежь руку и слей кровь. Я не стану кусать.

– Возьми сам. Столько, сколько нужно. Пусть даже всю, – охотник навис над неподвижным телом, открывая шею. – Я в долгу перед тобой.