Текст книги "Стригой (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Тебя ломает, – спокойно произносит Исгерд. – Не издевайся над собой и возьми, что хотел. На тебя смотреть страшно.

Вергилий не сомневается, что взгляд у него сейчас, мягко сказать, животный; словно окончательно обезумев, сползает на пушистый мягкий мех, ластится к телу мужчины и замечает, что тот нисколько не меняется в лице. Снова, снова он знает, что сейчас в этой безбожной рыжей голове нет и капли разума, лишь одна заветная цель – утолить жажду. Голод. Болезненную манию, лишающую облик остатков человечности.

– Можно… – дрожащим голосом умоляет Бланкар, – можно шею?.. Прошу, я остановлюсь, я контролирую себя! Я не причиню вреда, Герд…

Он едва успевает кивнуть, соглашаясь, как стригоевские руки обнимают плечи, как сам он, не соображая, что творит, шустро седлает колени и вжимается лицом в горячую кожу, глубоко вдыхает аромат крови, что быстро циркулирует по венам. Не реагирует на напряженное давление мужских рук вокруг торса. Бьется в горячке, всхлипывает от мелкой, сумасшедшей частой дрожи, бьющей тело, и прокусывает кожу, запуская пальцы в темные волосы. И медленно проглатывает кровь, эту непревзойденную по вкусу и запаху кровь, еще более изумительную от внешне тщательно скрытой реакции Исгерда на все происходящее. Остается лишь вжиматься в перетянутый бандажом торс и тихо, явно сдерживаясь, поскуливать в шею. И даже не пытаться соображать по поводу того, что по идее за такое должен давно уже биться в предсмертных конвульсиях с перерезанным от уха до уха горлом.

Каким-то чудом Вергилий заставляет себя вовремя оторваться от шеи. Пытается отдышаться, не выпускает из пальцев отросших прядей, судорожно зализывает две темные ранки, из которых тонкими полосками течет живая влага. И только теперь понимает, что рука, ощутимо оглаживающая крылья лопаток, пальцы, стирающие с губ пленку густеющей крови – не мираж. Замирает. Будто впадает в оцепенение и чувствует, как колотятся сердца, точно не шесть сотен ему, а каких-нибудь семнадцать лет. Отстраняется. Адекватным, разумным взглядом сапфирово-синих глаз заглядывает в потемневшую бездну и понимает, что немой ответ на немой вопрос дает согласие на все. И, напрочь забывая о сломанных ребрах охотника, о его все еще не отступившей слабости, впивается в губы с таким отчаянием, с таким нечеловеческим желанием, что самого себя не узнает. И каково же было его удивление, когда Исгерд ответил. Когда до боли целовал, вышибая остатки разума из головы, когда плотнее прижимал к себе, усаживая стригоя на бедра и недвусмысленно давая знать о приносящей тупую и тянущую боль эрекции.

Травник издеваться не собирался, хотя и сам выть хотел от того, как выкручивало поясницу и сводило ноги. Нечеловечески-горячими ладонями шарил по напряженным мышцам, прощупывая тело, сам жадно принимал ласку, хрипло выдыхал, чувствуя давление губ на шее, этот влажный холод, то, как наматывали на сжатый кулак его сыпучие пряди и тянули вниз, открывая горло для очередного клейма, мокрым пятном темнеющего на полупрозрачной коже. Однако кое-что он уже соображал. Точнее, действовал подсознательно, сминая губы в жестком поцелуе и перехватывая руки мужчины, ловко заваливая его под себя и дрожащими пальцами безуспешно пытаясь расстегнуть ремень, так подло не поддающийся хозяину. А помощь пришла, откуда не ждали. И справилась с полоской выделанной кожи с куда более явным успехом.

Вампир вопросительно взглянул на распластанного под ним охотника, что тяжело дышал и сжимал его бедра. Неужели так просто? Неужели…

– Я в этих делах не мастер, – осведомили его, – так что… так что давай сам.

И вздрогнул от почерневшего взгляда, адекватность которого сразу же канула в Лету. Вампир буквально сидел на нем, нетерпеливо расстегивая мелкие пуговицы неизменно белой рубашки, мешком висящей на теле, хватал припухшими губами воздух и не отводил хмельного взгляда. Выпуклость на узких плотных штанах только подтверждала приблизительный исход дальнейших событий.

Вергилий был очень худым. Прямо-таки тощим: обтянутые кожей ребра и мышцы, выступающие ключицы, острые плечи и тазовые кости, плоский живот. Всем своим угловатым, подтянутым телосложением он напоминал гончего пса. Однако долго Исгерд любоваться им не смог. Осталось только стыдливо закрыть глаза, когда проворные стригоевские руки буквально сорвали с него тонкий ремень и стянули штаны, разводя ноги в стороны. Нет, он наслышан был о самом процессе, но лишь приблизительно. И посчитал себя героем своего времени, когда не прибил вампира сразу же, как почувствовал в себе его тонкие, перемазанные какой-то скользкой прохладной дрянью пальцы, выглаживающие узкие стенки и входящие почти на всю длину. И едва ли воздухом не захлебнулся, когда те самые пальцы уж слишком резко вошли снова и ощутимо надавили, да так, что внутренности узлом завязались, из глаз рвануло фонтаном искр, и горло предательски выпустило хриплый, придушенный вскрик. А он и не узнал собственный голос. Прогнулся, прошибаемый каким-то разрядом.

Услышал вергилиевскую усмешку. Мстительно сгреб того в охапку, наклоняя к себе, и взялся откровенно насиловать сей паскудный рот, ощутимо кусая губы, с нескрываемым наслаждением зажимая в руке шелковистые волосы, свободной – мягко сжимая ствол пульсирующего члена и растирая вязкие капли по головке. Вампир постанывал в рот и толкался в руку, двигая худыми бедрами. Понимал, что если сейчас же не войдет, то, наверное, тут же и рухнет на поджарое, распаленное тело охотника, заставив его закричать в голос от чрезмерного давления на сломанные ребра. Да, он все эти дни любыми возможностями обезболивал их. Но не сомневался, что они не дают о себе забывать и сейчас.

Отстранился. Пропустил руку под поясницу Исгерда, от чего тот прошипел от боли; сгорая, приставил головку члена к разработанному входу и в несколько спешных, отнюдь не безболезненных движений пробился почти на всю длину, пальцами свободной руки отбрасывая со лба Бранна влажные темные пряди, чтобы лучше рассмотреть это некогда суровое и безучастное лицо, успокаивающе поглаживая скулы, касаясь гладко выбритой кожи. Оказывается, широкую бровь пересекала тонкая полоска шрама. Он никогда не замечал этого. Ровно как и не помнил коротких рубцов на груди и плечах. Они меркли на фоне гораздо более внушительных увечий, что остались после схваток с порождениями ночи.

– Ты как? – прошептал Вергилий, окончательно заполнив рельефное, по-своему красивое тело.

Мужчина лишь молча кивнул, не без труда расслабившись и сжав рукой стригоевское мускулистое бедро, вскользь пройдясь губами по аккуратному подбородку. Рыжие, спадающие волосы приятно щекотали шею и грудь.

Вампир сделал пару легких, размашистых движений под сорвавшийся болезненный стон. Неудобства доставлял не только вошедший на всю длину член, но и сломанные, пусть и прочно зафиксированные бандажом, ребра. Однако даже к плохому привыкаешь быстро, и то самое плохое становится столь по-странному приятным, что в глазах искры пляшут, и пальцы ног поджимаются, а в когда-то ненавистном создании начинаешь видеть прекрасное существо с сосредоточенным белым лицом, порозовевшими щеками и сумасшедшим, опьяненным ультрамариновым взглядом. Становится столь по-странному приятным, что рука с необъяснимым удовольствием сжимает поджарую стригоевскую ягодицу, что сам охотник во весь голос стонет в такт амплитудным и размеренным толчкам, всем телом отдается и ощущает уверенные движения тонких умелых пальцев на собственном стволе влажного члена, что прямо раздирает от напряжения. Одно дело самому удовлетворять собственные, возникшие после сумасшедшей и напряженной ночи потребности, выполнять однообразный и незамысловатый ритуал, последствия которого вязко белеют на огрубевшей руке. Другое – нырнуть в неуправляемую реку и поддаться ее непредсказуемому движению, прислушиваться к ощущениям и непроизвольно вознаграждать старания мимолетных слабостей низким, приглушенным заговором – бессчетным повтором одного и того же имени.

Он лежит на спине, ему адски неудобно на полу – еще и меж ног вампира вмещать, задыхаться от жара камина и тела сверху, однако и слова против он не говорит. Просит его ускориться и отрицает боль в ребрах. Нагло отрицает, переводит руки на бедра Вергилия и практически сам вбивает его в себя под аккомпанемент и его, и собственного голоса. И вскрикивает от смеси ощущений, выгибаясь и вжимаясь телом в жесткий, бледный торс травника, чувствуя, как своя же собственная сперма вязко растекается по напряженному животу рыжего, который замер, максимально вбившись внутрь, всего мгновение назад.

Стригой не выдержал, точно снова ослаб. Плавным движением вышел и лег сверху, пытаясь отдышаться, запомнить запах распаленного, человеческого, живого тела, обессиленно расслабленного и распластавшегося под ним. Лег сверху, накрывая ладонями шею и крепко прижимаясь к губам – теперь без колебаний и сомнений. Так легко, так собственнически. Теперь ведь можно без спроса.

Вставать катастрофически не хотелось, но и лишний раз давить весом на многострадальный торс – тоже. К тому же, лежать на шкуре у раскаленного камина и без того было жарко. Но дьявольски красиво.

Бланкар нехотя поднялся, вновь седлая бедра, попавшейся под руку белоснежной рубашкой стер с живота Исгерда вязкую сперму, удержавшись от того, чтобы взять и слизать ее с кожи. Не стоит. Иначе снова снесет башню. И толком не успел встать и развернуться, как замер на месте, похолодев.

– Вергилий?

– Да?

– С каких это пор, позволь спросить, на твоей спине красуются валашские руны?

От осознания собственного просчета хотелось выпрыгнуть из окна или сигануть в горящий дом.

А ведь все так хорошо начиналось…

Комментарий к Глава двадцать вторая: «Одна большая зависимость»

Ну, теперь уж совсем немного. Две главы – и баста.

========== Глава двадцать третья: «Грозовые тучи» ==========

– Вергилий?

– Да?

– С каких это пор, позволь спросить, на твоей спине красуются валашские руны?

От осознания собственного просчета хотелось выпрыгнуть из окна или сигануть в горящий дом.

А ведь все так хорошо начиналось…

Стригой без слов позвал за собой. Пристроился на краю софы, натягивая штаны, и похлопал по месту рядом. Охотник, прожигая взглядом, поднялся; охнув от боли в настрадавшихся ребрах, от того, как ныла теперь спина и поясница, прихрамывая на сломанную когда-то ногу, доплелся до невместительного жесткого ложа и опустился по левое плечо вампира, так бесстыдно и по-детски утаившего без сомнений нечто очень важное.

– Повернись, – холодно попросил Исгерд.

Он легким движением убрал огненно-рыжие пряди, открывая взору письмена. Так и думал. На белой спине с покрасневшими отметинами его собственных рук красовались забытые валашские руны, описывающие ровный круг выжженными символами. И как он раньше не почувствовал их? Провел пальцами по одной из рун, чертыхнулся. Пока не увидишь, ни в жизни не заподозришь о клейме, что «украшает» шелковистую, алебастрово-бледную кожу травника. Это был редкий, сложный диалект, который охотник знал плохо, но, тем не менее, кое-какое представление о нем имел и, поразмыслив, все-таки понял смысл сложной вязи темных, уродующих линий.

– «Отступник», значит? Какого черта ты молчал об этом? Какой у тебя был повод для того, чтобы, дьявол тебя за ногу, скрывать это клеймо? Ты ведь получил его на днях. Где ты шлялся?

Вампир закусил поалевшие растерзанные губы, тряхнул головой, разметав по спине волосы. Он удивился, когда узнал о том, что Исгерд вообще читать умеет. Каков же был его шок, когда мужчина безошибочно прочитал этот чертов забытый временем и людьми диалект, вдобавок в точности передав его смысл на всеобщем. Сколько еще он таит? Сколь он на самом деле образован?

– Что тебе это даст? – сухо ответил вопросом на вопрос Вергилий. – Здесь ты бессилен в той же степени, что и я. Словом, абсолютно.

Герд опустил руку на острое, дрогнувшее плечо. Что за извечные вампирские проблемы? Эта жизнь вообще когда-нибудь наладится? Этот ад вообще когда-нибудь закончится, или же давно пора было добровольно покинуть этот мир и отмучиться наконец? В любом случае, не бросать же стригоя с этим чем-то внезапно и бесповоротно навалившимся один на один. Не после того, как он сам связал с ним свое постылое и тяжкое существование. Не после того, как столь сильно привязался к нему, перешагнув через собственные принципы и убеждения.

– Давай не геройствуй. Выкладывай. Никуда я от тебя теперь не денусь. Рано или поздно докопаюсь сам, если не станешь говорить. Ты ведь знаешь.

Стригой горько ухмыльнулся, ссутулившись. Однако, все-таки глубоко выдохнув, откинулся на спинку софы, протянул ноги поближе к камину и опустил руку на бедро охотника. И рассказал без увиливаний и прикрас. И о Констанции, и о том, сколь суровы высшие чины вампирской знати, и о их кодексе, даже о своем происхождении – вскользь, не забыв напомнить, что бессмертным нельзя стать. Им нужно родиться.

Теперь ему грозила в лучшем случае легкая и быстрая смерть. Никакие связи и репутация рода не спасли его от изгнания, и теперь, если он пересечется хоть с кем-то из своей братии, то не посмеет и слова сказать на любые унижения, ежели захочет прожить чуть больше отведенного срока. Теперь он – дно общества, бракованная деталь сложного вампирского механизма. Да, можно было бы попытаться отбить первое нападение, продлить себе жизнь. Да, справиться с одним посланником еще было возможно, но за ним придут другие – более сильные, жестокие. Многочисленные. Не оставляющие ни малейшего шанса выжить. И не поможет тут ни вампирская мощь, ни полностью восстановленная сила, ни исключительный профессионализм Бранна.

Все уже решено. Осталось лишь дождаться ночного визита и скорейшего исполнения приговора. Максимум, что ему осталось, – пара-тройка дней. А потом – расплата за содействие в убийстве Азраила, за якшанье с человеком, за нездоровое влечение к оному, столь сильное, что не жаль отдать жизнь и совершить абсолютное безрассудство.

От досады и, он не скрывал, страха вампир обреченно закрыл глаза. Разве что сдержался, чтобы слезы по щекам не потекли. В конце концов, ему шестьсот двадцать один год.

– Герд, я прожил шесть веков и, черт, я не хочу умирать. Мне страшно.

Исгерд ничего не сказал. Что значат слова, тысячи слов, когда ими делу не поможешь, тем более такому безнадежному и безвыходному? Их загнали в тупик, отрезали все пути отступления. Их двое, а вампиров – больше четырех сотен. И это только высших. Шансы абсолютно нулевые. Теперь вряд ли охотника мог выручить его гибкий ум, в то время как был бессилен блестящий разум гораздо более мудрого, прожившего сотни лет стригоя.

– Никаких шансов? – прикинувшись не осознающим безвыходность ситуации, спросил мужчина.

– Никаких, – сдавленно и глухо ответил Гил. – Lex talionis. Око за око, зуб за зуб.

– Но ведь Азраил убит моей рукой. Платить должен я.

– Все гораздо сложнее, чем кажется, – покачал головой вампир. – Он – высшая, превосходящая другие раса. Как божество, к тому же, гораздо более древнее, чем я, пока еще молодой недоучка. Я поднял на него руку. Я не имел права даже на самооборону, ведь права перечить воле высших мне не дано. Такие, как он, могут делать, что им вздумается. У меня не было шансов, Герд, я сам впутал тебя в это и не мог бросить, понимаешь? Ты бы ведь и сам поступил точно так же. Любой бы так сделал.

– Моя вина, – выдохнул Бранн едва слышно.

– И мой выбор. Хороший ли, плохой ли – я хотел этого. Знал, на что иду почти изначально. Думаешь, я не мог сбежать, бросить все? Ошибаешься. Еще как мог. Но я здесь.

Мужчина отчаянно всматривался в огонь и безжалостно гнобил себя за переходящее все возможные рамки упорство и никому не нужную гордыню. Все могло быть совсем иначе… Стоило всего лишь прислушаться к словам этого существа благородных, знатных кровей, стоило просто прислушаться к словам и уступить, обеспечив себе тем самым безоблачную жизнь. А теперь над головой лишь сгущались черные грозовые тучи. Молния уже успела сверкнуть. Осталось дождаться оглушительного и разрушающего раската грома. Сколько теперь осталось им так сидеть? Пару дней? Почему нельзя было переступить через принципы чуть раньше? Почему это было так просто сделать меньше часа назад? Ведь сегодня это было так правильно, так нужно. А из-за мимолетного упрямства все пошло под откос. И остановить этот бег навстречу смерти было невозможно.

Стригой сидел совсем близко, вплотную, прижимаясь бедром к бедру, плечом к плечу, и мужчина отчетливо ощущал, как его потряхивает от отчаяния. И как он носил это в себе? Ведь если бы рассказал раньше, точнее, сразу, успел бы успокоиться и прийти в относительное равновесие, чтобы, если уж на то пошло, прожить последние дни, не сходя с ума от предвкушения приближения неизбежного.

Такое происходило с приговоренными.

Когда-то, еще несколько лет назад, охотник попал в темницу. Ему тогда всего двадцать пять было. Правда, очутился в месте заточения он не потому, что нарушил закон, а потому, что пересекся со старым знакомым, который был тюремным надзирателем. И хотя гражданских в темные и сырые коридоры, кишащие крысами и тараканами, не пускали, тайный визит на несколько дней все-таки состоялся.

И охотник, тогда еще не столь опытный и повидавший свет, на протяжении четырех дней наблюдал за тем, что происходило с приговоренным к казни через повешение человеком. Это был сухопарый мужчина лет пятидесяти. Приговорили за убийство, правда, короткую прогулку до шибеницы отсрочили на пять дней. Дали какую-то смутную надежду на оправдание, и чем больше часов пролетало за решеткой, без вестей, тем больше узник походил на живой труп. Он не спал, не ел. Часто ходил взад-вперед по крохотной камере, часто – забирался с ногами на нары, обхватывал колени и качался. Туда-сюда. Как маятник на огромных старых часах.

Часто бредил, с ужасом смотрел куда-то сквозь толщу холодного и сырого камня, и несколько раз, теряя над собой контроль, кидался на решетки, колотил их руками и страшно, точно в предсмертной агонии, кричал, что стены давят его. Что он хочет жить, ведь дома его ждет больная слабая жена. Тогда надзиратель, с трудом выползая из-за стола, поддерживая руками жирное пузо, лениво переставляя короткие ноги, с дубинкой в руках заходил в камеру и охаживал узника до тех пор, пока тот не падал на пол и не начинал выть от боли. Он успокаивался быстро. Только потом еще долго неподвижно лежал на жестких нарах, а его плечи дрожали от сухих рыданий. От панического страха и ощущения, как незримая петля сдавливает горло.

Точно так же чувствовал себя и стригой, с одним лишь исключением: пока что держался. Но Исгерд был абсолютно уверен, что он так же начнет задыхаться от подступающих слез и страха, как только останется в комнате один.

Накрыл нечеловечески-горячую руку, что покоилась на его бедре, ладонью, чуть сжимая. Бланкар сглотнул. Все так же сидел, откинув на спинку голову, закрыв глубокие синие глаза, горящие на сверхъестественной белизне красивого лица, такого безрадостного и убитого сейчас.

– Почему ты такой горячий? – попробовал сменить тему охотник. – Я никогда с таким не сталкивался.

Вергилий молча перевел руку мужчины себе на грудь, налево, туда, где билось сердце каждого человека. А через несколько секунд – вправо, чуть ниже. Под ладонью отчетливо чувствовались мерные, глубокие удары. Как подводные глухие толчки. Исгерд не нашел слов, чтобы передать свое ошеломление.

– Их два. Кровь циркулирует гораздо быстрее, ровно как и процессы в целом. Отсюда и повышенная температура. Отсюда и регенерация. Нас мало осталось. Через пару дней станет еще меньше.

– Успокойся…

– Да ладно, Герд. Я не тешу себя надеждами. Без толку.

Повисла долгая, напряженная тишина. Вампир так и не отпустил исгердовской руки, искал в ней спокойствие. Комнату наполнял приятный аромат горящих хвойных поленьев, плавящейся смолы. Охотник, не скрываясь, смотрел на лицо травника. Огонь накладывал на болезненную бледность оранжево-красные тона, играл в блестящих волосах, в сапфировом кулоне-капельке на худой груди. Его по-девичьи длинные и пушистые ресницы дрожали. Однако он и отдаленно не был похож на представителя нежного пола. Просто красивый, с утонченными чертами лица, рыжеволосый мужчина. Некогда острый на язык и харизматичный, таивший тысячи тайн. И сейчас: размазанный по стене, уничтоженный и полностью открывшийся. Для него открывшийся.

Они были практически одного роста, сидели на равном уровне, прижавшись друг к другу боком. Охотник было потянулся к его лицу, но, сдавленно охнув, вернулся на место, чем вызвал мягкую вампирскую улыбку. Нет, все-таки так издеваться над ребрами не стоило… Однако рыжеволосый распахнул веки и повернулся сам, сжимая руку и целуя в уголок губ.

– Пойдем спать. Как там у вас говорят? Утро вечера мудренее?

– Вроде того, – согласился мужчина и поднялся за Бланкаром.

Легли вместе, правда, целомудренно, не касаясь друг друга.

Да только ни тот, ни другой за ночь так и не сомкнули глаз.

***

Утро выдалось хмурым, но безветренным. На улицах было оживленно и многолюдно, сотни жителей продолжали свое бессмысленное существование, киша на мощеных дорогах, точно мухи над падалью.

Смысла лежать в постели и сверлить глазами потолок не было. Сидеть дома под гнетом четырех стен – тоже, так что в вопросе бесцельного хождения по позднеосеннему Арону мнения сошлись, а ребра Исгерда вроде как не стали болеть сильнее, чем вчера, так что еще за несколько часов до полудня они покинули дом с намерением просто быстрее пережить очередной день.

Вампир – в неизменно перфекционистском обличии, что не терпело неопрятности, дисгармонии. Черный плотный плащ, начищенные высокие сапоги, белые перчатки и пылающий на аспидном фоне огонь собранных в хвост волос. Исгерд – черный, как грозовая туча, побледневший кожей в последнее время, чисто выбритый и осанистый, очень высокий, но тем не менее несколько ниже Вергилия. Кареглазый, темноволосый, прихрамывающий, с оружием, без которого он, казалось, вообще из дома не выходил. Стригой уговаривал не нести на ослабленном теле тяжелую экипировку. Мужчина, соглашаясь, выложил целую треть.

Сегодня Бланкар мог даже не надевать капюшон, в пасмурном свете на землю не ложились тени, и он мог чувствовать себя обыкновенным человеком, беззаботно стучать каблуками сапог по мощеным камнем дорогам и наслаждаться окружающим спокойствием. Они просто бродили по Арону, не останавливаясь в трактирах или, тем паче, борделях, стороной обошли эшафот, выбирали те места, где можно без труда потеряться из виду, слиться с толпой. Однако рост и примечательная внешность все-таки обращали на себя внимание.

Смотрели почти всегда снизу вверх, испытывая неприятное ощущение опасности. Аура вокруг охотника и вампира стояла такая, что тревога и внутреннее волнение передавались окружающим, и те, в свою очередь, старались обходить стороной этот мрачный парный сгусток, чеканно вышагивающий в разномастном потоке копошащихся людей. Иногда они, непременно по случайности, касались друг друга плечом. Но ровно настолько, чтобы ни единая душа не прознала больше, чем то можно не скрывать.

Улицы петляли, уходили в тупики и наоборот – разветвлялись на несколько новых дорог, но так или иначе вели к тому злополучному поместью, которое разрушило стригоевскую жизнь. И хотя Вергилию не хотелось даже приближаться к мрачному зданию, овеянному дурной славой и воспоминаниями, что отзывались болью, вида он не подал и так же безучастно вышагивал вперед, пока его не остановил Исгерд.

Немного солгав, сказал, что ребра снова здорово разболелись. Он и сам не хотел приближаться к этому месту. Более того, принципиально не смотрел на него, а краем глаза наблюдал за вампиром, с лица которого, пусть и практически не выражающего ничего, не сходила скорбь. Он не говорил этого вслух, но охотник знал, что травник не хочет покидать этот мир по одной причине, которая сейчас сидит рядом.

Наверное, солнце было примерно в зените над богатым городом-игрушкой. Благо, тучи не пропускали назойливых лучей, из-за которых из обзора мужчины скрылось бы бледное лицо. Солнце было примерно в зените, они только-только хотели подняться и развернуться, как Герда прострелило.

– Господин Бранн, это Вы! – неверяще-счастливо гаркнул один из стражей поместья, шныряющий по улицам, и подлетел к скамье. – Мы Вас которые сутки по городу ищем! Как так-то, избавили хозяина от проклятия и пропали, не забрав награды? Господин Сигват очень хочет Вас видеть! Пойдемте!

Стригой едва повернулся к мужчине и беззвучно выдал «ступай». На читающийся во взгляде вопрос «а как же ты?» сказал уже в голос:

– Порядок. Иди, буду ждать здесь.

Охотник нехотя поднялся и последовал за стражником, несколько раз обернувшись назад. Вергилий, все так же отрешенно сидя на скамье и откинувшись на спинку, безучастно смотрел вдаль. И от этого сжималось сердце.

***

Когда охотник вошел в знакомые и ненавистные стены, безошибочно следуя по коридорам, многочисленные рабочие устраняли последствия ночной бойни, вставляя стекла и снимая покрытые остатками амальгамы зеркальные рамы. Кое-где можно было заметить до сих пор не смытые следы крови. Особенно болезненно воспринял охотничий взор почерневшее широкое пятно почти в центре залы. Пятно высохшей крови стригоя.

Когда он проходил мимо, люди без каких-ибо зазрений совести откровенно пялились на его силуэт и оживленно, но приглушенно перешептывались. А иногда до него и вовсе доходили восторженные вздохи. Только вот чего-то особенного он при этом не чувствовал – слишком дорого ему досталась эта общая победа, что привела к гораздо более страшным последствиям, чем он вообще мог предположить.

Попросил оставить его и дальше пошел один, без назойливой стражи, что сверлила глазами и бесконечно много сыпала вопросами, изредка получая на них однозвучные ответы. Сигват и вправду ждал его, сияя, точно внутри у него горело персональное миниатюрное солнце. Казалось, даже морщины на его зрелом лице сами собой разгладились, а сам он готов был подскочить до самого потолка.

– Исгерд! – кинулся он навстречу с резного стула и было хотел повиснуть на нем, но охотник ловко ушел от радостного выпада и протянул руку, коротко объяснив, что травмы все еще доставляют неудобства. Сам же криво усмехнулся от собственной лжи. Значит, ночью ребра не мешали? О, нет, ему бы и свернутая шея, наверное, обузой не казалась…

– Может, лекаря тебе подыщем, а? – не отставал чересчур радостный Керро.

– Благодарю. У меня прекрасный медик, – кивнул охотник, по приглашению усаживаясь на предоставленный ему стул. Резной, такой же, как и хозяйский.

И хотя поводов для волнения быть уже не могло, стены давили и сводили с ума. Все поместье было точно пропитано резким, тяжелым запахом вампирской крови.

– Господин Керро…

– Сигват, – поправил мужчина. – После того, что ты для меня сделал, я не могу вынести «господ» с твоей стороны.

– Сигват, – исправившись, начал охотник, – я искренне извиняюсь, но у меня совсем мало времени. Посвятите меня в цели моего прибытия, и я вынужден Вас оставить. Поймите правильно.

– Жаль, – вздохнул барон. – Я надеялся, что мы хорошенько отметим смерть этой твари.

– Кстати, где она, эта тварь? – не выдержав и подняв взгляд, поинтересовался гость.

– Спалили! – просиял владелец поместья, потирая руки. – Ну, раз уж ты так торопишься… – продолжил он, – то я не посмею тебя держать, хоть и здорово об этом сожалею. Вот, возьми, – Сигват протянул Исгерду скрученный в свиток и скрепленный родовой печатью пергамент, – расписка, так сказать. Так что можешь смело идти в банк и снимать заслуженную награду. Я и не говорю о том, что твое имя непременно войдет в великую историю нашего Арона!

Театрально улыбнувшись, Бранн поднялся и направился к выходу. Скорее бы покинуть это проклятое место. Да пусть оно с лица земли исчезнет, пусть навсегда сотрется в памяти! Будь они неладны – все эти Керро, Азраилы и вампирские законы…

– Может, задержишься? – все-таки попытался хозяин.

– Извините. Мне и вправду пора.

И если бы он мог сейчас бежать, то непременно выжал бы из себя все, чтобы скорее покинуть эти коридоры, комнаты и залы. Но он шел спокойно, нацепив маску безразличия и скрыв ей свое откровенное презрение ко всему, что касалось здания. И даже не обернулся на оклик Арлетты.

Сейчас бы дойти до стригоя.

От одних воспоминаний о его угасших глазах щемило в душе.

Он так и сидел там, опустив красивые кисти в белых перчатках на острые колени, откинувшись спиной на резьбу скамейки. Правда, обернулся, услышав знакомые шаги метров за сто, почуяв его запах. И в его взгляде стоял вполне себе объяснимый страх.

– Уходишь теперь, да? – сразу спросил он, едва охотник дошел до скамьи.

Ответом стал непонимающий взгляд.

– О чем ты?

– Все кончилось. Ты ведь получил обещанное? – кивок. – Власта ждет.

Исгерд улыбался по природе своей редко, но на этот раз это получилось как-то само собой. Сел рядом, внимательно посмотрел в это озадаченное одним-единственным вопросом лицо. И как ему такое в голову только приходит?

– Власта подождет. Думаешь, возьму и оставлю тебя одного?

– Не знаю…

– И не думай, – мужчина понизил голос, так, чтобы его мог услышать только стригой. – Будь ты хоть тысячу раз бессмертным вампиром, один ты сойдешь с ума. Я останусь с тобой до конца – счастливого или нет. И, знаешь, что? – вопрошающий взгляд синих, бездонных глаз. – Мы еще повоюем, Вергилий.

Просто не может так случиться, чтобы столь сумасшедший и противоречивый союз не выжил в этом мире.

========== Глава двадцать четвертая: «Исход» ==========

– Ааах, Господи! – во весь голос прокричал Исгерд, вжимаясь в подушку и прогибаясь под весом навалившегося сверху тела, лицом уткнувшегося в шею и сбивчиво хватающего воздух.

Ему уже второй раз казалось, что от такого сокрушительного оргазма не трудно вообще отключиться, однако свою догадку он оставил при себе и теперь, приподнявшись на согнутых в локтях руках, пытался отдышаться, ловя ртом воздух. Стригоевская ладонь мягко прошлась по ложбинке спины, по пояснице, нагло и собственнически крепко сжала бедро и отвесила звонкий шлепок.

– Не удержался, – промурлыкал на ухо Вергилий, прерывая гневную тираду по поводу такой нахальности.

Все же заставлять охотника выдерживать дополнительный вес он не стал, свалился на бок и, подперши рукой лицо, откровенно рассматривал обнаженное поджарое тело, куда более привлекающее взор, нежели его – тощее и угловатое.