Текст книги "Последний шанс (СИ)"

Автор книги: Алексей Сидоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 53 страниц)

   Поскребышев, увидев меня – Сталина не выразил никакого удивления, лишь мимолетно оглядел кабинет, убеждаясь, что я – Сидоров отсутствую. Впрочем, это был далеко не первый раз, когда я покидал сталинский кабинет, минуя приемную, а потому особого удивления на его лице не было. Скорее его манера общения со Сталиным одним или в присутствии кого-либо в кабинете иного неуловимо менялась. Выслушав приказание пригласить ко мне назавтра Меркулова, Власика и Артузова, Поскребышев подтвердил, что все понял правильно и покинул кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

   Сталин вышел из-за портьеры и выглядел довольным.

   – Ну раз наш дотошный Александр Николаевич ничего не заподозрил, значит точно похоже. Хотя длительность общения все же коротковата. Но у нас еще будет время потренироваться. А сейчас давайте займемся главным. Что и как говорить на встрече.

   Сразу скажу, что последней моей тренировкой было участие в качестве Сталина на Первомайской демонстрации. Я стоял на мавзолее и махал рукой проходящим по Красной площади радостным москвичам. Причем, стоял в окружении всей партийно-государственной верхушки, ни один человек из которых не был в курсе, что Сталин это я. Затем уже во время приема в Кремле Сталин снова был настоящим и активно общался со всеми пытаясь понять, не заметил ли кто-то его странного поведения утром. Но все прошло гладко. Предварительный экзамен я выдержал. Теперь оставалось столь же успешно сдать основной.

Глава 80. Красное и черное (Часть 2)

   Поезд с нашей делегацией отбывал в Брест третьего мая. Встреча была назначена на пятое и шестое. Можно было бы, конечно, долететь и самолетом, но Сталин очень не любил летать, как и вообще не любил никаких рисков, связанных с его безопасностью. А потому мне пришлось, подражая ему, ехать поездом. Выезд был обставлен со всей серьезностью. Я заблаговременно прибыл на дачу к Сталину и был приглашен к нему в кабинет. Оттуда вышел уже не я, а сам вождь, который в сопровождении Власика отправился на вокзал. Кстати, убедить Власика поехать со мной, а он и пара его людей были одними из немногих посвященных в наш план, оказалось чуть ли не самым трудным. Верный начальник сталинской охраны до последнего отказывался покидать вверенный ему "объект". Но именно на этом его и убедили. Раз "Сталин" едет, то и он должен быть рядом, причем, ни жестом, ни словом, ни взглядом не должен был выдать своего скепсиса по отношению к сопровождаемому лицу. Инструктировал его, зная своего начальника охраны лучше, чем кто-либо, по этому поводу лично Сталин. Не знаю, что он там ему наговорил, но ко мне Власик вышел достаточно уверенно, хотя и слегка бледным.

   Пока наш поезд тащился сутки до Бреста, мне было о чем подумать. Даже при том, что по всему пути следования нам был дан зеленый коридор, скорости в этом времени оставляли желать лучшего. И больше всего мои мысли занимала фигура самого Гитлера.

   Я вырос в послевоенном СССР, когда официальная пропаганда твердо внедрила в массовое сознание советских людей этакий карикатурный образ "бесноватого фюрера".

   На экранах кино и телевизоров тщательно отобранная документалистика и художественные киноленты демонстрировали нам тщедушного жалкого человечка, постоянно истерил по поводу военных поражений от СССР, требовал от своего окружения немедленных успехов на фронте, менял генералов, как перчатки, исступленно орал на митингах что-то непотребное, а в перерывах общался с Евой Браун, которой прощал все, включая его отвлечение от государственных забот.

   Я давно, еще задолго до попадания в этот мир, подозревал, что этот образ, знакомый каждому советскому человеку, крайне далек от реальности. В детские годы я попал на территорию ГДР и был крайне удивлен, что спустя сорок лет после укладки бетонные автострады смогли сохранить ровность и гладкость своей поверхности. Став старше и заинтересовавшись историей, я начал понимать, что реальная личность Гитлера была очень далека от того карикатурного образа, который сложился у меня в голове. Что ни говори, но при всех ужасах войны, связанных с этим именем, невозможно отрицать потрясающие успехи германской экономики в тридцатых, которая, как Феникс, буквально возродилась за считанные годы из пепла. Невозможно не заметить молниеносное возрождение национального духа немецкой нации после всех унижений по результатам Первой Мировой. Невозможно одним ораторским искусством Гитлера объяснить его потрясающе мощное и очень длительное воздействие на огромные массы людей, причем, не только в самой Германии. И даже то, что я узнал значительно позднее о той целенаправленной и очень значительной помощи, которая оказывалась режиму Гитлера как со стороны финансовых и промышленных кругов Англии и США, так и, чего греха таить, со стороны СССР, не объясняло всего этого целиком. Все указывало на то, что Гитлер, безусловно, был очень сильной и неординарной личностью.

   Думая под стук колес поезда о том, почему стал возможным столь резкий и мощный взлет немецкой нации после Первой Мировой войны и экономической разрухи двадцатых годов, я не мог обойти вниманием и мистическую составляющую, являвшуюся неотъемлемой чертой Третьего Рейха. Слишком много было свидетельств о том, что и Анернербе и тем более внутренний Орден СС были крайне серьезными организациями, оказавшими на Рейх и немцев огромное влияние. И тут я нащупал очень интересную идею, которая сначала показалась мне абсурдной, но чем больше я размышлял, тем больше понимал, что я подобрался в плотную к Истине. Коллективный мистический "Гитлер" обратился к древним богам и символам. Он сделал это в тот момент, идя против всего остального мира, утратившего свою жизненную ярость за века христианства. А боги и символы это прежде всего энергия. Символ это энергоимпульс, застывший в графике, а бог, это на уровне поклонения коллективная мыслеформа, как говорили в мое время, эгрегор. И как любое энергоинформационное образование, питающееся за счет энергии верующих. Древние боги, которых человечество отринуло века назад, давно потеряли почти всю свою энергию, сосредоточенную в их эгрегорах. Но тем не менее эти эгрегоры не умерли, поскольку в книгах и преданиях еще сохранялись их имена. И этот коллективный мистический "Гитлер" очень правильно рассудил, что у немцев практически нет шансов как-либо выделиться в рамках христианства. Это означало бы быть одними из многих. А прямое обращение к древним языческим богам, образы которых оказались запечатлены в скандинавских сагах, то есть по сути в памяти немецких предков – викингов, позволит не только возродить воинственный дух нации-победителя, но и установить с эгрегорами этих богов взаимовыгодные отношения. Немцы давали эгрегорам энергию, которой они были лишены уже несколько веков, а эгрегоры просто не могли не отреагировать на это возрождение их культов встречным потоком энергии, закреплявшим отношения. Взяв к тому же на вооружение древний мощный символ, которым была ведическая свастика – коловрат, немцы вошли в резонанс с энергией этого мощнейшего символа-оберега. Свастика стала защищать тех, кто наполнил ее новой Силой своей веры. Результат оказался предсказуем. Являясь единственной нацией современного мира, столь осознанно и концентрированно использовавшей духовную энергетику и поддержку структур Нави, немцы автоматически получали колоссальное преимущество перед другими народами. Причем, здесь даже неправомерно говорить о том, была ли эта поддержка оказана темными или светлыми силами. Просто все древнегерманские, они же скандинавские боги были воинами, что автоматически определяло направление возрождение германской нации. Только через войну.

   Параллельно я понял и еще один немаловажный фактор. Гитлер, становлению которого в качестве лидера немецкой нации изначально помогали, а правильнее сказать даже вели, английские масоны, было предоставлено не так много свободы действий. И он практически гениально смог использовать единственный шанс для попытки обрести подлинную независимость. Именно через связь с богами, которые позволяли нивелировать плотную опеку англичан. Когда я это понял, я посмотрел на Гитлера совершенно иными глазами. Он явно был Посвященным и далеко не самого низкого уровня.

   Эти мысли неожиданно позволили мне эмоционально успокоиться в отношении собственной встречи с ним. Он по-прежнему вызывал у меня отвращение, но одновременно я готов был отдать должное его, пусть и инфернальному величию. А значит, речь шла уже не об эмоциях и чувствах, не о моем личном к нему отношении, а о рациональной интеллектуально-духовной Игре, в которой мы обязаны были победить. Мы были должны переиграть Гитлера по всем статьям. И это превращало его для меня из живого ненавидимого человека в простую фигуру на шахматной доске истории.

   К тому же я понял еще одну вещь. Возродив в СССР Ведическую веру, вернув слову Православие исконный смысл, вспомнив собственный Божий Род, мы тем уже лишили Гитлера той монополии на внимание древних богов, которой он обладал в моей истории. А это очень немало. Наши боги будут постарше и мощнее тех, кому молились древние германцы, возникшие как народы уже в более поздние языческие времена. Конечно, мы пока сделали в этом направлении лишь первые шаги и еще уступали немцам по силе взаимодействия с Горним миром на массовом уровне, но на уровне Волхвов-Жрецов не только обеспечивали паритет, но и прошли значительно дальше, выйдя с уровня божественных эгрегоров на уровень непосредственного взаимодействия с самими богами.

   Мой бронепоезд стремительно для этого времени продвигался к Бресту, а я стал вновь проигрывать для себя одно из направлений нашей будущей беседы с фюрером, которое должно было казаться второстепенным, но на самом деле являлось для нас ключевым. Неожиданно для меня высказанная мной несколько дней назад вскользь идея-пожелание вдруг стала стремительно обрастать "мясом" и уже перешла в ранг практических задач. В связи с чем я получил дополнительное задание от Сталина на эти переговоры. Благо под этот вопрос даже не пришлось продумывать какой-то особенной легенды. Он вполне вписывался в рамки экономической темы обсуждения двусторонних отношений.

   А вообще подготовка к моей поездке была крайне напряженная. Ведь мне не просто придется позировать перед Гитлером, изображая из себя советского вождя. Мне придется вести с ним серьезнейшие и сложные переговоры по широкому кругу вопросов. Вести так, чтобы у оппонента не возникло и толики сомнений в величии и решимости товарища Сталина. И не просто вести, но и принимать решения. В таких условиях и на таких встречах отговорка, что "надо посоветоваться с товарищами" практически не работает. Зачастую приходится принимать решения здесь и сейчас. Хотя для подстраховки и был выбран формат двухдневной встречи для того, что бы в перерыве, ночью, можно было бы дополнительно проконсультироваться с настоящим Сталиным. Защищенную телефонную линию подготовили и проверили. Сталин приказал звонить ему в любое время суток незамедлительно.

   И тем не менее прежде, чем Сталин посчитал, что я готов к встрече, с меня семь потов сошло. Последние дни при наших с ним обсуждениях предстоящих переговоров он постоянно заставлял меня принимать образ Сталина и говорить с его интонациями, чтобы я дополнительно вживался в роль. С трудом себе представляю, каково было ему в эти дни общаться с самим собой.*****

   Гитлер оказался и похож и не похож на себя киношного одновременно.

   Наша встреча состоялась в Бресте в здании горкома партии. Выбор был довольно удачен и принят обеими сторонами, поскольку такие объекты традиционно располагались на площади и имели достаточно свободного места вокруг, что облегчало организацию безопасности. Здание было старой постройки, с флигелями, в одном из которых и расположились мои апартаменты. Фюрер е предпочел остановиться на территории, подконтрольной Германии, для чего пришлось временно выселить одну из небольших польских деревенек неподалеку. Утром немецкую делегацию привозил на встречу внушительный кортеж с наглухо зашторенными окнами. Выходил он из машины уже в замкнутом дворе гостиницы. Охранные службы сработали на отлично и вполне качественно взаимодействовали друг с другом, хотя в глаза это особо не бросалось. В качестве легенды для встречи было выбрано двустороннее совещание советского и немецкого генералитета, посвященное якобы запланированным на лето совместным учениям. Ни товарища Сталина, ни геноссе Гитлера в Бресте никто, кроме самого ближнего круга охраны и дипломатов не видел. Я уж не знаю куда дели на эти дни весь аппарат горкома, но никто из местных начальников за два дня мне на глаза так и не показался.

   По условиям предварительных договоренностей наши делегации были сокращены до минимума. Нас представляли Сталин, Молотов и Тимошенко, помимо которого с нами приехало еще десятка два генералов разных родов войск, которые должны были изображать из себя участников совещания-легенды. С немецкой стороны были Гитлер, Риббентроп и Кейтель. Ну и конечно неизбежные два десятка генералов Вермахта для прикрытия. Впрочем, их генералы точно были рады такой синекуре вместо отправки в Норвегию, дела в которой хоть и обнадеживали Гитлера, но пока не гарантировали успеха.

   В первый день мы по сути присматривались друг к другу. Встреча проводилась в формате один на один плюс переводчики. Военные в другом крыле здания активно обменивались информацией по делам в Северной Европе и разбирали преимущества и недостатки военной техники различных европейских стран. То есть творчески убивали время между совместными возлияниями за столом "переговоров".

   Дипломаты занимались выяснением деталей внешней политики друг друга, пытаясь при этом произвести друг на друга максимально благоприятное впечатление и заверить другую сторону в вечной дружбе и нерушимости заключенных договоров.

   Ну а у нас поначалу был театр одного актера.

   Гитлер с ходу постарался произвести на товарища Сталина максимально благоприятное впечатление и как бы эмоционально подчинить его себе. Пару раз он даже принимался, вскочив, что-то громко вещать, подпуская в голос истерические нотки. Но при этом его глаза, совершенно осмысленные и серьезные выдавали театральность происходящего. Впрочем, довольно быстро убедившись в том, что на товарища Сталина его эмоциональные демарши не производят особого впечатления, он довольно быстро успокоился, и встреча протекала в гораздо более уравновешенном режиме.

   Довольно быстро мы выяснили, какие вопросы интересуют другую сторону больше всего. Гитлер пытался для себя понять, может ли он довериться Сталину и его словам настолько, чтобы сосредоточиться на западном театре военных действий. Не воткнет ли ему СССР нож в спину внезапным военным ударом с Востока или резким прекращением сырьевых поставок, так необходимых военной промышленности Германии.

   Я при этом делал вид, что все эти вопросы вообще не стоит обсуждать очень подробно, поскольку не понимаю, почему СССР вдруг ни с того, ни с сего должен нарушить любое из своих обязательств по уже заключенным договорам. Разве соответствующих подписей на документах недостаточно?

   Гитлер делал вид, что все понимает, и пытался зайти с другого бока. Например, какие причины для СССР были главными, на основе которых он отклонил предложение Англии о вступлении в антигитлеровскую коалицию. И снова получал в ответ, что при определенных условиях это могло вызвать противоречие с заключенным между СССР и Германией договора о ненападении, что неприемлемо. Впрочем, на этот вопрос я решил дать более развернутый ответ.

   – Вы наверняка понимаете, господин канцлер, мы очень внимательно в СССР изучаем нашу историю. И она нам дает очень четкие ориентиры на будущее. Мы с Вами политики, и нам иногда приходится высказывать нашим народам не совсем то, что мы думаем на самом деле или планируем сделать. Это понятно. Иногда нам приходится осуждать, как ошибочный, Ваш национал-социализм, а Вы точно также негативно с трибуны высказываетесь насчет коммунизма. И внешне это выглядит как однозначно недружественная позиция.

   Но это лирика.

   Если вспомнить все последние столетия, то вопрос кто нам друг, а кто враг становится очевидным. Буквально за всеми покушениями на наших царей, за любыми попытками смуты или переворотов, за любой войной, в которой Россия принимала участие, всегда виднелись уши англичан. Не было ни одного раза, когда бы Британия или наше хорошее отношение к ней принесли бы России пользу. Вместе с тем, хотя и с Германией наши отношения складывались по-разному, они всегда были менее подлыми. Дружим, так дружим, враги, так честные и откровенные враги. Причем, когда мы дружили, то пользу получали оба наших народа и государства. А когда враждовали, то проигрывали обе стороны. Разве этого недостаточно, чтобы сделать однозначный выбор? И, кстати, это прекрасно понимал великий немецкий политик и канцлер Бисмарк. Он всегда однозначно ратовал за прочный союз немецкого и русского народов.

   Гитлер во время моей специально сделанной эмоциональной реплики смотрел на меня очень внимательно, даже пристально, пытаясь разглядеть на моем лице хоть тень лукавства. Видя это, я решил добить его окончательно.

   – Вы же политик, господин канцлер, высочайшего уровня. Но политик это не только профессиональный лгун, – на этих словах Гитлер рассмеялся, – Вы еще и сильнейший государственный деятель. Люди такого ранга просто не могут не чувствовать, когда им лгут. Вы знаете, что я говорю правду.

   Проняло. И заставило Гитлера серьезно задуматься. Он молчал целую минуту, что для него было не очень характерно. Он вообще, как человек, живущий в особенном мире личных мифов, больше любил говорить, любил, когда слушали его, чем когда приходилось слушать ему. Но сейчас Гитлер молчал довольно долго.

   – Я понял Вас, Герр Сталин. Правда это очень серьезная и безошибочная позиция. Я верю Вам.

   После этого мне удалось перехватить в разговоре инициативу и завести речь о вопросах, которые волновали меня прежде всего. Как ни странно, об экономике. И тому было сразу две причины. Как я уже упоминал, немцы стали хуже платить за наши поставки и задерживать встречные. Акцентируя именно эти проблемы, мы с одной стороны, рассчитывали добиться большей справедливости в отношениях, а, с другой, это должно было подчеркнуть, что все военные вопросы мы заведомо считаем надуманными.

   И здесь между нами развернулась настоящая битва. Я доказывал, что отношения между равными и дружественными партнерами обязаны быть столь же равноправными, а Гитлер пытался настаивать на двухлетней отсрочке перед выходом на полностью сбалансированные отношения. Что сейчас у Германии просто не хватает производственных мощностей, чтобы удовлетворить все советские потребности. Что сейчас высшим приоритетом для германской промышленности являются поставки для собственных армии и флота. В противном случае Германия не сможет достойно противостоять английскому империализму.

   Наконец, я понял, что подвел разговор к нужной черте и предложил закрепить документально дисбаланс между встречными поставками определенными границами и сроками выравнивания, но одновременно Германия должна была обязаться поставлять СССР дополнительные объемы продукции в обмен на живое золото, которое мы брались переправить в Германию.

   Эта идея Гитлеру понравилась. Огромный объем английских кредитов довольно сильно давил на немецкую экономику, а момент, когда можно будет попробовать воздействовать на кредитора силовыми методами был еще крайне далек. Мы договорились, что предварительно согласны с такой постановкой вопроса, а детали оставим на второй день переговоров. После чего нас ждал торжественный ужин. Гитлер поднял тост за процветание наших стран и их нерушимое единство. В ответ я предложил выпить за ясное и четкое видение исторических перспектив, на дающее совершать фатальные ошибки.

   Кстати, о золоте я поднял вопрос не просто так. В конце концов несколько тысяч грузовиков или пара сотен современных станков этого не стоили. Это и был тот особый вопрос, который занимал в наших мыслях первостепенное значение. Когда я в шутку предложил Сталину переправить в наше посольство в Берлине атомную бомбу, он неожиданно отнесся к этой идее очень серьезно. Связался с Берией, тот подтвердил, что выход на испытания запланирован на июнь этого года. Сталин приказал разработать при успехе испытания заряд, который мог бы быть помещен в стандартный бронеавтомобиль.

   Идея заключалась в том, чтобы доставить в советское посольство в Берлине несколько бронеавтомобилей с золотом, из которых один должен был иметь внутри не Золотов в слитках, а бомбу. И вот теперь эта идея практически обретала плоть. Наличие в центре Берлина в паре сотне метров от рейхстага атомной бомбы мощностью от десяти до двадцати килотонн, как обещали ученые, должно было стать нашей самой мощной страховкой от войны с Германией. Или инструментом возмездия на случай таковой.

Глава 81. Красное и черное (Часть 3)

   Вечером я связался со Сталиным и доложил ему ход переговоров. Он меня успокоил и сказал, что все идет нормально, никаких ошибок я не совершил. Также он заверил меня, что по информации Власика никто из нашей делегации, а тем более из немецкой подмены не заметил и никакого волнения по этому поводу не проявляет. Так что со своей ролью я справляюсь прекрасно. Мы также обсудили все нюансы будущего расширения двусторонних экономических связей, которому предстояло стать ширмой для запланированной Берлинской спецоперации.

   Еще в Москве мы рассматривали со Сталиным возможность моего прямого перемещения к нему в перерыве между встречами с Гитлером. Это выглядело бы намного естественней, поскольку времени у меня этот процесс не занимал, а знакомое мне место, куда я мог бы тайно переместиться для встречи со Сталиным, найти было бы проще пареной репы. Тем более, что такой вид общения совершенно исключал какую-либо утечку информации. Однако, подумав. Сталин отбросил этот вариант. Он предпочел пойти на риски, связанные с телефонными проводами, но не захотел идти на другие.

   Первое, чего он хотел бы избежать, так это огласки подмены за рамки тех трех человек, кто был в курсе. Вероятность того, что в момент, когда я перемещусь, случится нечто, требующее немедленного информирования товарища Сталина хоть и была небольшой, но тем не менее не нулевой. Но главной причиной несогласия Сталина была иная. Не только по моим воспоминаниям, но и по данным нашей разведки было известно, что немцы очень большое внимание уделяют эзотерике. Практически всегда неподалеку от Гитлера находились люди из Анненербе, включая тибетских монахов. Существовала большая вероятность того, что и в Бресте будет кто-то из них. Мои перемещения, пусть и незначительно, но колебали тонкие пространства, и те, кто находился рядом, могли это почувствовать. А расстояние от Бреста до деревушки, где остановилась немецкая делегация было слишком незначительным, чтобы быть уверенным в обратном.

   Даже в том случае, если бы немцы и не смогли бы понять, что именно происходит, то возмущение астрала так или иначе могло бы негативно сказаться на доверии Гитлера к переговорам. Он вполне мог бы принять это за атаку на самого себя. Сталин иногда просто поражал меня тем, насколько внимательно он относился к различным мелочам. Даже в тех вопросах, к которым сам относился с подозрением и недоверием.

   Следующий день переговоров начался довольно рутинно, с той же самой экономики, на которой мы остановились вчера. Я предложил Гитлеру показавшийся ему интересным вариант. Мы отказывались от масштабных претензий по закупкам готовых изделий, по которым в Германии намечался дефицит, но заменяли их на интересующие нас германские технологии и сложное современное промышленное оборудование. В частности мы отказались от ранее заказанного крейсера "Лютцов", отказались от чертежей устаревших образцов техники и вооружений, отказались от закупок тысяч тяжелых грузовиков, поставка которых была нами давно отлажена из США. Вместо этого мы хотели несколько современных заводов по производству тех же грузовиков, авиатехники, конструкторскую документацию на некоторые модели немецких самолетов, самым интересным из которых был разведчик Fw 189 "Рама" и широкий набор технологического и производственного оборудования. Вне политических соображений это предложение было фантастически выгодным для Германии. При сохранении общего стоимостного объема поставок немцы получали бешеную экономию по затратам материальных ресурсов, в первую очередь, металла, энергии и трудозатратам.

   Гитлер слегка задумался, подсчитывая опасность передачи своему пусть и гипотетическому противнику современных немецких разработок, в том числе и военных, но в конце концов счел опасность не слишком существенной. В его голове, безусловно, уже бродила мысль о возможном вторжении на Восток, хотя решение принято не было. Но сопоставив возможные сроки военной операции и те же сроки, необходимые для полного освоения переданных технологий и оборудования, решил, что Германия ничего не теряет от такой замены. А потому ответил согласием. Документы должны были быть подписаны руководителями наших дипломатических и экономических ведомств через две недели в Москве.

   Затем Гитлер после небольшой паузы задал вопрос, который волновал его больше всего прочего. По нему даже было заметно, что он готовится к чему-то важному для себя и всячески пытается сделать так, чтобы вопрос звучал обыденно и выглядел простым любопытством.

   – Скажите, товарищ Сталин, а что за странное письмо Вы передали мне с Риббентропом в прошлом году после подписания договора? Там было что-то насчет Дюнкерка и какого-то странного полета Гесса в Англию? Что Вы имели в виду. Я долго пытался понять, но у меня ничего не получилось.

   Разумеется, мы со Сталиным были готовы к этому вопросу. Еще в Москве, рассматривая различные варианты тем, которые могут всплыть на этой встрече, мы пришли к выводу, что проявление интереса Гитлера к этому письму будет практически неизбежным. Ну и ответы готовили со всей тщательностью.

   Я сделал вид, что вспоминаю, затем, что глубоко задумался над ответом и наконец задал встречный вопрос.

   – Скажите, господин канцлер, а как Вы относитесь к возможности увидеть будущее?

   Гитлер слегка ошалел от столь прямого вопроса, в котором фактически содержался и мой ответ. Посмотрел на меня внимательно и проговорил, – Герр Сталин, Вам наверняка известно, что мы очень внимательно относимся к области так называемого "тайного знания". Для меня скорее является удивлением, что и Вы, судя по всему, уделяете этой теме не меньшее внимание. Так называемое ясновидение является достаточно распространенным явлением. Вопрос лишь в том, насколько можно доверять такой информации. Уж слишком часто попадаются или шарлатаны, или те, кто что-то увидел. Но не смог правильно интерпретировать увиденное. У что, та информация в письме была получена от ясновидящего?

   – В целом да, и от ясновидящего, в отношении которого нет ни малейших сомнений, что он не шарлатан. Но потом эта информация была дополнительно проверена по другим каналам, скажем так, более реалистичного характера. Наши аналитики просчитали некоторые варианты возможного развития ситуации в Европе, кое-что подкинули наши товарищи из Лондона. Вы же понимаете, что я не могу быть более откровенным.

   Гитлер задумчиво кивнул.

   – Разумеется. Но все же какое существенное или тем более судьбоносное значение может иметь небольшое местечко на побережье?

   – Судьбоносным я бы его не назвал, а вот слово "существенное" вполне точно определяет смысл. Ваше решение в этой точке способно существенно повлиять на весь ход дальнейшей кампании Рейха в Европе. И в том числе привести к последующим фатальным ошибкам.

   – Даже так? Но Герр Сталин, я же не могу принимать решения на основе столь туманных намеков. Не могли бы вы хотя бы несколько конкретизировать сказанное и написанное в Вашем письме?

   – Ну что касается вашего любимого соратника Гесса, то в определенный момент он захочет посетить Англию для тайных переговоров с Вашими якобы сторонниками на островах. Если Вы дадите свое добро, то больше его не увидите.

   – Он погибнет?

   – Нет, он имеет все шансы пережить Вас и надолго, но Вы его больше не увидите.

   – Так, с этим понятно хотя бы на уровне общего смысла. Употребленное Вами слово "якобы" говорит о многом. А что все может случиться в Дюнкерке?

   – Поверьте, господин канцлер. Я совершенно не призываю Вас верить мне или не верить. Мы все же политики и всегда действуем, исходя из интересов собственных государств. Но все же предлагаю прислушаться. Если Вы во время летнего наступления во Франции дадите возможность английскому экспедиционному корпусу спокойно эвакуироваться с континента, а это и может произойти в Дюнкерке, то Германия в итоге войну проиграет. Случится это не сразу, но тем не менее. Так говорит наш ясновидящий, так прогнозируют наши аналитики. Это все, что я могу Вам сказать по данному поводу.

   – Понимаю. Спасибо и за то, что сказано. Я не буду утверждать, что обязательно последую вашему предупреждению, но я к нему внимательно прислушаюсь. Я чувствую к Вам расположение и доверие, Герр Сталин. И я высоко ценю сказанное Вами.

   – В таком случае, господин канцлер, позвольте высказать еще одно соображение, хотя оно на порядок менее конкретно, чем предыдущие.

   – Буду признателен.

   – Не торопитесь после победы над Францией немедленно форсировать Ла Манш. Вы, кажется, готовите операцию под названием "Морской Лев". Слишком рискованно и неоправданно. Есть более эффективные способы добиться окончательной победы.

   Неизвестно, что испытал в душе Гитлер, услышав название операции, являющейся одной из самых страшных тайн рейха, кого именно он захотел немедленно поставить к стенке, но вслух он проговорил достаточно спокойным и доброжелательным тоном,

   – Ваша информированность, Герр Сталин, делает Вам честь. Мои поздравления. Мы хоть и не враги, но название этой операции не висит на каждом столбе в Берлине. А что Вы имели в виду под более эффективным путем в победе?

   – Дорогой, господин канцлер. Я знаю Вашу приверженность молниеносным решительным действиям. Тем не менее в случае с Англией было бы лучше поступить иначе. Выкиньте их сначала из Средиземноморья. В этом случае они вдвое увеличивают маршрут, связывающий их с колониями, несут дополнительные расходы и потери, а Вы получаете доступ к ресурсам северной Африки.