Текст книги "Синдром подводника. Том 2"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Замполит Василий Сергеевич, веселясь и наблюдая, как естествоиспытатель за кроликом, над которым проводят остроумный опыт, хитро подмигнул Михайловичу.

Особист Анатолий Иванович был не в состоянии сдерживаться, и просто выдавал себя вырывающимся предательским смехом. И дабы не испортить оперативный замысел соратников по «козлу», пригнул голову и всхлипывал, как от внезапно напавшей на него икоты или как от приступа астмы.

Реакция перечисленных товарищей соответствовала моменту, чего не скажешь о поведении главмеха. Николай Иванович нервно и сосредоточенно – до самого фильтра! – выкуривал уже вторую сигарету, теребя ее желтыми пальцами. А все потому, что Николай Иванович был зол. Ах, как он был зол! Он был зол на невежественного старшего лейтенанта, который, дослужившись до высокого офицерского чина, не знал элементарных вещей. Он был зол на Михайла Михайловича, который запросто вскрыл такую прореху в познаниях молодого офицера, а потому исподлобья сверкал глазами. Он был готов испепелить Баграмяна взглядом или хотя бы об него загасить все свои бычки. Он также был зол на других сотоварищей по «козлу», ибо те откровенно веселись.

По ходу дела «верную дорогу» молодому старшему лейтенанту подсказали моряки десятого отсека, которые подключились к розыгрышу. Они легко подхватили эстафету и послали несчастного в свой трюм, где хранилась маринованная картошка в консервах. Молодой лейтенант, зло и педантично покопавшись в трюме десятого, будто в маминой кладовке, и не нашел искомых – ни курилки, ни пресловутого одиннадцатого отсека. Зато выявил истину. Обнаружение истины, как видим, не всегда происходит в спорах и не всегда сопровождается радостью. Уже не только молодой, но озлобленный и ослепленный «радостью обретения истины» старший лейтенант ворвался в курилку пятого отсека, где команда насмешников продолжала травить себя байками и никотином. Он явился вовремя – как раз под раздачу «козлов». Тем более душа лейтенанта не по чину требовала крови или как минимум общественной порки старого мичмана в присутствии старших военачальников. Он в циничной и извращенной форме наехал на заслуженного мичмана и начал публично угрожать ему. Старшие товарищи, возмущенные грубой выходкой невежественного лейтенанта, дальше молчать не стали. Вирус озлобленности, как инфекция гриппа, аэрозольным способом передался Николаю Ивановичу. И он, возмущенный некомпетентностью молодого лейтенанта, ему же и выдал:

– Ты что, лейтенант, не знаешь что на нашем корабле всего десять, а не одиннадцать отсеков? Если ты этого не знаешь, то как же ты изучал устройство корабля, на котором служишь!

Николай Иванович потихоньку «набирал обороты», распалялся и зверел от кощунственного невежества старшего лейтенанта. А мать всех матерей нашей доблестной «К-523», замполит Василий Сергеевич, утратив первородный материнский инстинкт, готов был сам прибить нерадивца:

– Мать-перемать, – сказал замполит, который по своему статусу обязан был знать и правильно использовать великий и могучий флотский язык – исключительно для связки слов, особенно когда вместо них были одни междометия да диалектизмы монголо-татарского происхождения. Тоже, наверное, зов генов. Он продолжил: – Ты что, лейтенант, охренел? Если у тебя нет мозгов или они у тебя перетекли в мозжечок, то причем здесь Баграмян? Ведь ты же сдавал зачет по устройству подводной лодки. Кстати, а как ты его сдал, не зная, что на нашей лодке десять отсеков? – и обратился к командиру БЧ-5: – Слушай, Николай Иванович, как такое вообще могло произойти?! Надо вот таким нашим знатокам устроить образцово-показательную пересдачу зачета с пристрастием, чтобы они на пузе десять раз исползали весь корабль!

Так как служебный интерес к воспитанию молодого лейтенанта требовал хирургического вмешательства, взбешенный Семенец настоятельно и многообещающе предложил, обращаясь к неожиданному кандидату на пересдачу зачета по устройству корабля:

– Ко мне зайдете…

И молодому лейтенанту посыпались рекомендации типа:

– Изучай корабль!!!

– Учи матчасть!!!

А особист не ради того, чтобы поддеть главмеха, а исключительно из добрых побуждений, просто так поинтересовался:

– Николай Иванович, это ты так у всех принимать зачет по знанию корабля начнешь?

Кроме этих громов и молний на голову молодого, но вдруг резко повзрослевшего старшего лейтенанта было обрушено еще и собрание офицеров.

А вообще не позавидуешь молодому лейтенанту, у которого так бурно началась карьера всего-то лишь с невинного флотского прикола, которым так порадовал весь экипаж этот «нехороший армянин» со знаменитой и звучной фамилией Баграмян.

А я, например, помню, как меня по молодости, еще курсантом, приглашали на клотик чай попить. Поясню, что клотик – это деревянный выточенный кружок, надеваемый на топ мачты или флагштока для прикрытия торца мачты от влаги. Так вот у меня хватило ума не пойти туда.

«02.03.1979 г., московское время 21⁰⁰

Охотское море

… быть может, 5, 6, 7, а может быть, и 8-го марта я тебя увижу.

С большим нетерпением жду нашего прибытия. У меня к тебе масса вопросов: как здоровье, как жизнь, что нового из дому (твоего и моего), как с работой (а вдруг устроилась), получила ли ордер на квартиру. Если получила, то переехала ли, что нового в поселке, не замучил ли тебя своим присутствием этот вшивый доктор, как Уласкины, уехали они или нет? И т. д. и т. п.»

Предвкушение скорой встречи. Что может быть более томительным и трудно терпимым? Если ты получаешь «добро на берег», то в ожидании стремительного бега с автобусной остановки к дому или преодоления семи километров пересеченной местности через сопки из-за отсутствия транспорта замирает душа. Когда оно есть, это «добро на берег», разрешение сойти на берег, то душа настолько переполняется этим, что начинает петь, и каждого встречного хочется обнимать. Штатским не понять этого мига счастья, когда есть «добро на берег». И совсем иное – противоположное состояние души, когда нет его, когда являешься к командиру, а в ответ слышишь:

– «Сход на берег» запрещаю!

И тогда ни о каком добре ни говорить, ни думать не хочется. Кроме разочарования, раздражения и злости других чувств просто нет в наличии, душа пустеет, и ты не знаешь, чем себя занять. На службу смотришь как на стакан кипяченого молока в детстве, с отвращением и нелюбовью. Однако, уныло волоча ноги, плетешься на свой опостылевший любимый боевой пост или в нелюдимый угол казармы и начинаешь тихо страдать, пока пустым и бессмысленным взглядом не упрешься в какую-нибудь книжку или не встретишь товарища, которому можно пожаловаться на свою незавидную судьбу и излить накопившиеся в душе излишки «добра». Проходит время и, успокоившись, ты снова начинаешь строить воздушные замки на будущее и мечтать о положительном решении твоего «добра на берег», и тогда огонек надежды начинает снова разгораться в холодных застенках твоей души. Ведь не зря говорят, что надежда умирает последней.

«03.03.1979 г., московское время 09⁵⁰

Японское море

Думаю, увижу тебя числа седьмого.

Сейчас хоть и приходится спать совсем немного, не более двух часов, но…

Послезавтра будем на месте, никак в это не верится…»

Морская специфика

Специфика службы на подводной лодке порождает и специфику чувств, отношений. Практически во всем – специфику, даже специфику запахов.

Как-то я стал замечать, что Лена, как сыщик Пинкертон, безошибочно определяла, когда я был на корабле, а когда нет – стоило мне вернуться со службы домой. Меня это заинтересовало, и я прямо спросил, как это ей удается. Для приличия помучив меня немного, жена сказала, что все объясняется очень даже просто. Если я был на подводной лодке, то от меня исходил запах резины. Меня это удивило, потому что ни к лодке, ни тем более к себе я не принюхивался. Оказалось, что у подлодки есть свой специфический запах, и он кому-то напоминает резину. Позже и я заметил, что подводная лодка имеет свой спектр запахов. И каков этот букет, я сказать не могу, во всяком случае не одной только резины.

«04.03.1979 г., московское время 08⁰⁰

Японское море

Скоро будем дома. Завтра должны увидеть небо. Это последняя вахта без дневного света. И уже летает столько разных «уток», что не знаешь, к какой прислушиваться или отдать предпочтение. Думаю, когда будем в Павловске, все решится, все станет известно.

А сейчас снова какая-то апатия, ни до чего нет дела или интереса.

Сегодня снова произошли две неприятности, снова дым и снова провал. Впрочем, в это мало кто вникает, хотя опасность очевидна.

Видите, снова сигнал и предупреждение подводникам: «Моряки, не спите!», «Подводники, не расслабляйтесь!».

… очень беспокоит, как ты там устроилась, да и устроилась ли с жильем, и вообще все, что связано с тобой…»

Это рядовое событие произошло после прихода из автономки, незадолго перед выходом на профотдых, после которого мы всем экипажем ушли в отпуск.

Наш старший помощник командира Алексей Алексеевич Ротач любил семечки. Как-то перед окончанием очередной большой приборки по кораблю он решил проведать замполита, в связи с чем осуществлял переход из третьего отсека в пятый. А чтоб занять руки и мысли, по ходу дела лузгал семечки – негоже командиру такого уровня ничем себя не обременять, даже, когда идешь в гальюн, а тут, можно сказать, политическая акция – поход к заместителю командира по идеологии.

Так как помещения и отсеки на подводной лодке прибирает практически весь экипаж и, значит, весь экипаж заинтересован в поддержании чистоты, то считается, что сорить кроме как командному составу некому, а потому на субмаринах не предусмотрены урны, мусорницы, корзины для бумаг и прочая подобная тара. Алексей Алексеевич, щелкая семечки, собирал шелуху в руку, а собрав полную пригоршню, оглянулся по сторонам и не нашел ничего лучшего, как незаметно сбросить ее на палубу четвертого отсека, как комбайн сбрасывает солому, набравши полный бункер. Ну, это старпом так подумал, что незаметно. А на самом деле тут же подвернулся Михаил Михайлович Баграмян, который это нечаянно и увидел. Алексей Алексеевич, питая надежду, что тот все-таки не заметил его хулиганского поступка, насупил брови и спросил грозным голосом исключительно в педагогических целях:

– А ты что здесь делаешь!?

И тут же, словно только что увидев в проходе шелуху от семечек, с видом врача санэпидстанции, обнаружившего в котле кухни детского дошкольного учреждения нечто опасное, победно вопросил:

– А чего это тут намусорено?

Это прозвучало насколько невинно для Михаила Михайловича, настолько же грозно для обитателей (читай – приборщиков) четвертого отсека. На этот вопрос, прозвучавший контрольным выстрелом в голову командира четвертого отсека, откуда-то чертиком из табакерки выскочил капитан-лейтенант Вячеслав Артемович Липинский. Озабоченно, с выражением недоумения он доложил старпому в оправдательных целях:

– Пять минут, как сделали приборку! Откуда это взялось, не пойму!

Однако старпом не тот был человек, которого можно убедить в том, к чему он не очень расположен. Алексей Алексеевич, не принимая в расчет объяснений «виноватого», продолжил наступление всем фронтом своего нехилого тела:

– Это что за безобразие?

Липинский, как немец, теснимый под Прохоровкой, неуклюже, по сантиметру сдавая старпому площадь своего окопчика-отсека, что-то там бормотал про качественно сделанную приборку и многократный контроль, после которого какой-нибудь там ОТК просто отдыхает. А ОТК – это не хухры-мухры, а отдел технического контроля! И если уж он…

В качестве завершающего победно-разгромного удара Алексей Алексеевич объявил, словно салютовал в честь освобождения очередного города от немецко-фашистских захватчиков:

– Наказать всех за плохую приборку, – и продолжил шествие с чистыми руками и с такими же помыслами, направленными на осуществление уже следующего хитроумного тактического замысла.

А Михаил Михайлович, оказавшийся очевидцем нестандартного воспитательного хода старпома, дипломатично промолчал, чтобы не гневить ни бога, ни тем более начальства.

Возвращение из похода

«05.03.1979 г., московское время 12⁴⁰

Бухта Павловского

Только что причапали, пришвартовались».

Вот так в очередном письме короткой строкой было означено наше возвращение из автономки, дальнего похода, с боевой службы.

Может, и незачем было приводить здесь свои нудные записи из дневника. Но очень хотелось, чтобы читатели хоть на время могли погрузиться в атмосферу жизни экипажа подводой лодки и почувствовать убаюкивающее воздействие однообразия в замкнутом пространстве, где вахты перемежаются каждодневными изнуряющими боевыми и учебными тревогами, а также тренировками по борьбе за живучесть. Хотелось пусть таким не очень распространенным приемом дать почувствовать рутинность наших каждодневных дел. Ведь неожиданная опасность всегда подстерегает подводника и весь экипаж, несмотря на предпринимаемые предосторожности, в том числе и со стороны командования. И то, как экипаж подводной лодки выпутается из этой опасности, зависит от его сработанности, профессионализма, ума командира и главного механика – вплоть до последнего матроса. В том числе и от везения.

Когда сходишь на берег после дальнего похода, тебя продолжает «штормить». Идешь по суше, а тебя качает, будто ты все еще находишься в море. Это вестибулярный аппарат не успел «акклиматизироваться» и перестроиться, продолжает производить балансировку твоего тела на твердом берегу.

В наше время каждый подводник помнил правильные слова известного советского командира подводной лодки, участника Великой Отечественной войны, Героя Советского союза Магомета Имадутдиновича Гаджиева: «Нигде нет и не может быть такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подводной лодки, где все вместе либо побеждают, либо погибают».

О том же говорит и кавалер Рыцарского креста, командир германской подводной лодки «Кригсмарине» Вольфганг Лют: «Смерть постоянно ходит рядом с нами, лучше бы это произошло при выполнении воинского долга в море. Именно это отличает братство подводников: ощущение единства, которое рождается от сознания того, что – либо мы все добьемся успеха, либо все вместе погибнем».

Удивительно, что мысли двух выдающихся подводников противоборствующих сторон относительно состояния экипажа в море оказались идентичными. И даже слова практически те же, только Магомет Имадутдинович лаконичен и предельно сжат в своем высказывании, а Вольфганг Лют по-европейски более эмоционален, а потому многословен и витиеват.

К этому хочется лишь добавить, что подводники независимо от национальности и от стана, в котором воюют, прежде всего борются с морской стихией, а затем уже с врагом, которому не только в глаза не посмотришь, но которого и на расстоянии не всегда увидишь.

Любовные треугольники

По возвращении в базу радость встречи с родными и близкими приняла в свои объятия многих членов нашего экипажа, но не всех. Как это бывает, я расскажу на примере двух соприкоснувшихся любовных треугольников. Их опыт в очередной раз протекал по многажды повторяющемуся жизненному сценарию. Эта история произошла с товарищами, которые вместе с нами пришли из автономки. Начало она берет на берегу. Однако все по порядку.

Служили два товарища – два мичмана в одном экипаже и на одной подводной лодке. Назовем их именами Ами и Вит. Молодые мужчины дружили, подружились и их подруги. Ами к тому времени был женат, а подруга Вита пребывала в качестве его невесты. И вот Ами и Вит в декабре 1978 года ушли в дальний поход, а женщины, как и положено, остались ждать на берегу. Женщин назовем по имени их мужчин – Амика и Витута. Так вот как бы наши любимые женщины ни ждали нас, своих суженых, и как бы ни хотели поскорей увидеть, все же иногда их естественные желания, к горькому сожалению, доминируют над понятиями духовными, такими как честь, долг, верность. Про таких женщин у нас пренебрежительно говорили: «слаба на передок». Думаю, что именно поэтому многие подводники предпочитают за женщин тосты не поднимать.

В начале марта 1979 года наша подводная лодка вернулась из дальнего похода. При возвращении с моря оба друга направились домой, но пошли к Виту, так как Амика получила квартиру, адреса которой Ами не знал. Так случилось, что Амика и Витута хоть и ждали возвращения мужей, однако их появление дома оказалось для них сюрпризом. То, что уставшие от дальнего похода моряки увидели, было неожиданностью для них: Витута кувыркалась в постели с их же товарищем, которого не взяли в море. Со словом «кувыркалась» ошибки нет, так как по-другому эту постельную фантасмагорию не назовешь. Шла борьба под одеялом, но не бескомпромиссная «отвали, скотина!», а игривая «уйди, противный!» – с игривым смехом и любовными поощрениями. Парочка была так увлечена процессом, что не сочла возможным запереть входную дверь. А в итоге все оказались сильно расстроенными. Оба друга были просто убиты, они пребывали в состоянии шока, а развлекающаяся постельная пара – в недоумении. Одни от увиденного, другие от того, что их увидели.

Неверная невеста, обещавшая ждать жениха, сначала затаилась под одеялом с товарищем-любовником в надежде, что неприятная доля разоблачения ее минует. Затем из-под одеяла появилось ее личико в обрамлении короткой стрижки с виновато потупленными очами.

Вит по-настоящему любил свою невесту, поэтому предпринял все доступные действенные меры по ограждению ее «честного» имени от дискредитации. Для начала «героям дня» точнее «героям ночи» он дал возможность одеться. После чего между ним и его невестой произошел разговор примерно следующего содержания:

– Что между вами было? – спросил Вит.

– Да ничего не было!

– Но я же собственными глазами видел, как вы… пардон, ничего не делали!

– Дорогой, было лишь то, что ты видел, – мы просто не успели, – и невеста с нажимом подвела итог своей не совсем трудовой деятельности: – Ах, дорогой, как же вовремя ты пришел из автономки, иначе случилось бы непоправимое…

Хмурый Вит обратился к своему обидчику:

– А тебе бы, гаду такому, морду набить!

– Так ничего же не было! За что? Я и не помышлял ни о чем! Ты же мой друг. Как ты вообще мог такое подумать… Наоборот, я твою невесту охранял от разных там соблазнов и всяких кобелей.

– Ладно. Будем считать, что тебе повезло. Пошел вон отсюда, но с условием, чтобы ты об этом никому ни слова. Понял?!

– Понял, понял!

И сведений о том, что кто-то получил по репе, не поступило. Хотя с учетом шекспировских страстей исключить такой поворот дела никак было невозможно.

Я также не располагаю информацией о том, каков был разговор между женихом и невестой, однако догадаться нетрудно. Думаю, разговор состоялся примерно как на партийном бюро, когда коммуниста разбирали на составные части за пьянку или недостойное поведение в семье. Роль проштрафившегося члена партии играла невеста, а председательствующим был обиженный товарищ Вит:

– Ну-ка отчитайтесь перед бюро о своем недостойном поведении.

– А… быыы…

– Да-а-а, дров вы наломали. А что было дальше, и поподробней! И не вздумайте опускать какие-либо важные детали вашего недостойного поведения.

– У… ммм…

– Так, все понятно. Ну а теперь хотелось бы услышать оценку ваших по сути дела преступных действий… Да, и еще, обязательно ваше раскаяние.

– Упсс… ох…

– Ну что вы заладили как в детском саду: «Я больше не буду». Вы должны дать объективную оценку своему поступку. И потом где же ваша самокритика.

– Ну… гхх…

– Ну что, уважаемые члены бюро, мы видим, что наш товарищ был самокритичен в оценке своего поступка и в содеянном полностью раскаивается, поэтому я предлагаю поверить его обещанию и ограничиться постановкой на вид. В то же время считаю своим долгом предупредить его, что в случае повторения подобного безобразия пусть на нашу доброту больше не рассчитывает. Мы сумеем занять принципиальную позицию и наказать его по всей строгости Устава партии.

В конце концов, обманутый жених простил невесту. Впоследствии он реализовал свое право на создание ячейки общества – женился на своей почти честной невесте. А чтобы оградить ее уже в ранге жены от очередного бесчестья, уволился на гражданку подчистую, не выслужив установленный срок по подписке. Как у них сложилась совместная жизнь в дальнейшем, я не знаю. Только слабо верится, что жили они душа в душу. А впрочем, кто знает.

Ну и во втором любовном треугольнике нашей военно-морской бытовухи контур тоже наметился. Ами, чья жена в срамной сцене участия не принимала, тем не менее, пришел в состояние тихой паники от возможного повторения сценария со своей женой. Он тут же рванулся на ее поиски. Однако далеко не ушел, так как в коридоре был ловко перехвачен обманутым товарищем, который с мольбой в голосе обратился к нему:

– Слушай! Только никому об этом не говори, – и друг хватал его за рукав, словно хотел удержаться на плаву.

Ами хоть и находился в душевной неопределенности и не знал, где искать жену, однако был удивлен ходом мыслей своего товарища, механически ответил:

– Конечно!

Ами повезло не намного больше.

Только что пережитая сцена беспокойным образом подействовала на воображение Ами, которое теперь рисовало ему динамичные картины … с участием его жены Амики. Тем не менее свою половину он обнаружил в гораздо более приличном положении, но все же с другом, который вел ее по дорожке, невинно поддерживая под руку. Муж хоть и не обрадовался наличию обходительного опекуна, однако после только что увиденного примера более печальных событий был рад и даже счастлив, что тут события развиваются хотя бы так, а не хуже. Как побитый песик, он присоединился к парочке, казалось, не очень обрадованной его появлением. Так втроем и дошли до дому. Дома Амика предложила мужу:

– А пусть наш друг останется у нас ночевать. Ведь уже поздно и ему некуда идти…

Да, внешняя безобидность ситуации оказалась не такой уж простой и во втором любовном треугольнике. В общем, не зря Ами был обеспокоен появлением на его семейном небосклоне третьей фигуры. Стремительность развития дальнейших событий и развал семейных отношений это подтвердили.

И закрутило вновь образованную пару в пылу военно-морской страсти и завьюжило так, что оба дружно плюнули на мужа и поехали в отпуск на родину к любовнику. А страдания и любовь Ами «прошли по боку», как выброшенный в море мусор, что скользнул по воде вдоль борта какого-нибудь бананавоза. Вот такая получилась хореография, где па-де-де в танце любви перешло в па-де-труа, то бишь с тремя исполнителями. Да и па-де-труа – эта переходная фаза – длилась недолго, так как фигура снова превратилась в па-де-де, где места мужу не нашлось.

Однако по прошествии некоторого времени Амика – по зову любви, совести, долга, беременности, неустроенности, а может, еще каких-то «душевных терзаний» или прозаических расчетов – за неделю до окончания отпуска Ами вернулась на их общую родину, чтобы в последний миг вскочить на подножку уходящего состава. В свое время она приехала на Дальний Восток, сдуру выписавшись по месту проживания на родине – это раз. И потом, она находилась на каком-то там месяце беременности – два. Нигде не работала, то есть оказалась без средств к существованию – три. Мамочка ее отказывалась содержать, и «плешь проела» за легкомысленное поведение – четыре. Кто знает, может быть были еще и другие причины.

В подтверждение имею одно свидетельство. Ами, конечно, принял глупую Амику назад, записал на себя ребенка… По окончании срока его контракта они вместе вернулись в родные места. А пару лет спустя, на завершающем этапе их отношений, Амика в присутствии свекрови выгнала Ами из дома, где они жили. И тот второго приглашения дожидаться не стал. Именно эта сцена стала последним гвоздем, вогнанным в крышку гроба их незабвенной любви. Через некоторое время Ами подал на развод. В общем, разошлись обе половинки «как в море корабли».

Когда я ему сказал:

– А ты молодец, держишься. Другие просто спиваются.

Он ответил:

– Спасибо моим генам, в которых нет пороков.

Ну это было потом… А пока отношения еще не полностью развалились, Амика после отпуска мужа вслед за ним вернулась к месту его службы в Техас, где родила ребенка.

А ее любовник, этот любитель сладенького и запретного плода, ко всему прочему оказался трусоватым малым. Когда оскорбленный Ами потребовал вернуть фотографии Амики, которые она легкомысленно подарила любовнику, тот безропотно отдал, хотя расставаться с ними явно не собирался.

А теперь о самом интересном, или, как сказали бы нынче, о «жареном». О том, как описанные любовные треугольники чуть не столкнулись, из-за чего эти геометрические фигуры могли бы деформировать свою и без того не простую жизненную конфигурацию, а на деле лишь слегка соприкоснулись.

Информация по достойной встрече … жениха из моря «преданной» невестой, как и положено прямо в постели, правда, с товарищем (понятное дело – ведь не чужой же человек) все же оказалась достоянием гласности практически всего экипажа. Кто, где, кому, при каких обстоятельствах проговорился или по секрету нашептал, или просто поделился, или по злобе «сдал» – история умолчала. Так как участников и свидетелей этой истории было достаточно, то любой из них являлся потенциальным источником информации. И мог из потенциального стать реальным хотя бы потому, что у каждого имелись как минимум два «абсолютно надежных» друга или подруги. Да это и неважно, ибо народная мудрость не зря говорит, что шила в мешке не утаишь, а тем более такую «жареную» новость. И распространилась она практически по всему экипажу.

Да чуть не получила неинтеллигентное продолжение, ибо Вит пришел к Ами, сотоварищу по несчастью, с твердым намерением набить ему фейс.

– Это тебе за то, что ты всем рассказал о моей любимой! – сказал он и замахнулся: – Получай!!!

Ударить он не успел – был принужден к миру, властным и умелым приемом Ами.

Конечно, этот обиженный Вит молодец. Еще бы! Ведь он решил отстоять «поруганную честь» Витуты. Лучше бы он сам на нее поругался! Вот только вопрос: «Кем эта честь была поругана?». Глупость ситуации просто била в глаз, настолько была очевидна. С другой стороны, если обиженный Вит жаждал справедливости, то для начала ему надо было разобраться с первопричиной поруганной чести – со своей любвеобильной и не очень разборчивой в связях невестой. Ведь всем известна народная мудрость: «Если девушка не захочет, то мальчик не вскочит». Затем можно было бы посчитаться с кобельком. А уж потом искать источник утечки информации (а был ли мальчик?). В качестве логического завершения «дела о чести» дать промеж глаз всем, кто об этом факте проведал, кто посмел в мыслях, а тем более вслух, осудить «непорочную» Витуту и назвать ее обидным словом. И пришлось бы бедному Виту избить добрую половину экипажа, так как все нормальные люди все и вся называют своими именами.

Во время этой разборки сей достойный муж, поборник чистоты и гигиены в собственном доме, вынесенный за порог и развеянный по ветру сор пытался водворить назад. Попутно он решил ударом кулака донести свою правду до морды лица своего друга по несчастью. И хоть лежачего не бьют, тем не менее он как раз пытался ударить «дважды лежащего». Однако Ами, его ветвистый коллега, оказался довольно прытким малым и сумел утихомирить несчастного. Впоследствии, спустя годы, Ами, вспоминая те тяжелые события, делился впечатлениями:

– У меня ведь тоже была злость на этого идиота, но бить его не хотелось. У меня бы рука не поднялась на обиженного.

А то, что Ами мог сам ударить и растереть Вита если не в пыль, то в мраморную крошку, лично у меня сомнений не вызывало. Во-первых, Ами был на полголовы выше Вита, во-вторых, на гражданке он занимался борьбой, имел спортивный разряд, был призером всесоюзного турнира и, в-третьих, поддерживал себя в нормальной физической форме.

Продолжив свою исповедь, Ами сказал:

– Уже потом, когда Вит, удовлетворенный своим наскоком, утихомирился, а я обрадовался несостоявшимся поединком, случившееся меня повергло в шок. Только представь себе! Два рогатых мужика схватились в смертной схватке, чтобы порвать друг друга на потеху всей публике. Ну а я, – продолжал Ами, – после такого оскорбления, что на меня навесили ярлык болтуна, паре «надежных товарищей» рассказал о том, что видел. Тем более мой кореш отчитался перед своей «благоверной» да и моей тоже, о том, как он успешно набил мне морду.

Соглашусь, что ситуация возникла забавная, если не сказать больше – кем-то спровоцированная. Чтобы избежать возмездия кто-то мог перенаправить поток предназначенной ему ярости на любой подвернувшийся объект, что и было сделано. Впрочем, могло быть и так, что обманутому Виту необходимо было слить свое раздражение и досаду, а тут подвернулся верный друг Ами. Ну и получай!!!

Обманутые придурки постучали бы друг другу в бубен, а любовники втихомолку посмеялись бы, а то и прилюдно поиздевались бы над глупцами, одичавшими в море. И получилось бы как в поговорке – и волки сыты и овцы целы. Волки в данном случае любовники, а овцы – это наши девушки. Напрашивается вопрос – а кто тогда обманутые мужья. Наверное, глупые и нерасторопные пастухи.

В общем, ситуация была достойна пера гениального Шекспира. Как бы он представил нам эту историю в своем произведении? И что бы это было: трагедия, драма, комедия, фарс или какая-нибудь забавная любовная хроника?

Ну а ваш покорный слуга, не имея выдающихся литературных задатков, решил ее изложить в виде простого пересказа, замешав на военно-морском быте. Пусть без шекспировских изысков, зато так, как услышал от Ами – одной из сторон одного из описанных треугольников.

Почти уверен, что каждому из нас довелось пережить нечто подобное, лишь в разной степени чувств и переживаний, и каждому знакомо то состояние, когда предает любимый человек. Все это протекает на фоне еще не угасшего чувства привязанности, хотя после этого не хочется видеть любимого человека. На фоне этого противоречия злая разлука разъедает душу, как ржавчина металл, погруженный в морскую воду. Эта мучительная боль продолжается не один месяц и даже не один год. Пока затянется рана и душа покроется жестким шрамом, давящим на сердце и каждодневно его натирающим, пока не образуется рубец… И пока это продолжается, пока есть эта боль, от жизни ничего не хочется. Живешь всем назло, и самому себе тоже.

Размышления о любви

В этой связи хочется сказать о любви. Ведь до сих пор поэтами, писателями и прочими людьми от искусства и других увлечений человечества ломаются копья по поводу сего предмета. Ученые утверждают, что это лишь химический процесс, который потрясает человеческий организм, бродит по нему, заставляя его владельца безумствовать и совершать разные подвиги и не подвиги. Одно весьма интересное понимание любви высказал известный австрийский писатель Лион Фейхтвангер в романе «Гойя, или Тяжкий путь познания»: «Анатомия человека всегда одинакова, сладострастные ощущения всегда одинаковы: между ощущениями быка, покрывающего корову, и чувствами Данте к Беатриче. Разница только в степени, и считать любовь принципиально отличной от вожделения – значит суеверно идеализировать ее». Думаю, что самым главным и ценным, что есть в этой химии, это влияние на ум и чувства попавшего под раздачу человека. А homo-sapiens от обычного животного тем и отличается, что у него есть на что влиять. Поэтому духовным венцом вожделения и является любовь. Хотя нам доподлинно и неизвестно, что чувствует тот же бык своей душой. Мы-то ведь ничего о душе животных не знаем.