Текст книги "Синдром подводника. Том 2"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Сегодня все часы перевели на московское время. Ходят слухи, что 8-го марта сдаем свою коломбину.

С заступлением на боевое дежурство отсчет распорядка дня велся уже не по хабаровскому, а по московскому времени. Разница составляла семь часов. Понятное дело, боевое управление стратегической составляющей Вооруженных Сил Советского Союза велось из Москвы, поэтому и время отсчета должно было совпадать.

P. S. …это пятый Новый Год, который буду встречать не в домашних условиях».

Нашел чем хвастаться или от чего печалиться. Впоследствии жизнь показала, что это не предел, как минимум еще дюжину Новых годов подряд я отметил где угодно только не дома – на службе. Хотя и не был в море.

«19.12.1978 г., московское время 02³⁰

Японское море

Время уже 13.00. Сегодня постригся, да так, что кто-то сказал, что я похож на школьника.

Я сел писать письмо ночью, однако не помню, по какой причине случился перерыв продолжительностью в десять часов.

Не я один постригся, многие товарищи это сделали раньше меня, а некоторые даже под ноль, я лишь взял с них пример, правда, не до такой крайней степени.

Сейчас на вахте…

…к этому нет никакой любви или хотя бы интереса. Хочу видеть тебя…

Примерно с 20 на 21 декабря мы через пролив Лаперуза перешли из Японского моря в Охотское. Этот пролив разделяет Японию и Советский Союз (сейчас Россию), а если иметь в виду территорию, то острова Хоккайдо и Сахалин. Это был мой второй переход через него, которому повезло быть воспетым в известной песне. Впервые я проходил тут на пароходе «Советский Союз» в 1976 году, когда, будучи курсантом, плыл на Камчатку – к месту моей стажировки.

Согласно международному праву в мирное время все проливы подводные лодки должны проходить в надводном положении, поэтому «К-523», чтобы не привлекать внимание разведок отнюдь не дружественных нам государств, проходила пролив Лаперуза всегда ночью. Так как этот переход был довольно продолжительным по времени, около 6-8 часов, то свободные от вахты члены экипажа могли подняться в ограждение рубки. Проход через пролив в зимнее время не оставил особых впечатлений у членов экипажа: темный силуэт Сахалина с левого борта, а по правому – светлый сполох на небе со стороны Хоккайдо. А вот летом бурун воды, толкаемый носом подводной лодки, и волны, расходящиеся по бортам вкосую, светятся, мигают, искрятся, что выглядит величественно и запоминается. А все море фосфоресцирует в основном фиолетовым, красноватым или зеленоватым цветами. Проведешь по мокрой резиновой обшивке корабля пальцем, и микроскопический планктон высвечивает то, что ты начертил.

«21.12.1978 г., московское время 00⁴⁵

Охотское море

Стою на вахте, настроение такое же, только усугубленное желанием поспать.

Нового ничего нет. Наши ратные будни так серы и однообразны, что один от другого не отличить. Живу только сегодняшним днем. Завидую Уласкину. Ему уже не грозит военная организация».

Если говорить об однообразии дней, то это одно из самых опасных явлений на подводной лодке. С ним следует бороться в любых условиях, когда выбор сценариев не очень богат. Эта опасность скорее психологического свойства, сейчас ее называют человеческим фактором. От однообразия у человека пропадает интерес к службе, а это приводит к потере бдительности, что приводит к авариям и катастрофам. Не железо порой виновато в человеческих бедах, а сами люди.

Не хотелось приводить здесь одну из своих хныкающих записей, но в этом контексте она лишь подтвердит эту истину:

«…и называется теперь это не иначе как «отбыть номер». Целых три года я нахожусь в этой соковыжималке, где все подчинено одному: выжать из меня максимум знаний, ума, нервов, сил, времени, интеллекта, молодости, здоровья, выдержки при минимальной отдаче, да еще за нее не преминут лишний раз попрекнуть. Надоела эта показуха, фиктивность, выпячивание лучшего, эти фразы «увидит проверяющий», «заметит проверяющий» и пр. Как будто мы служим не высшим интересам, а каким-то мифическим проверяющим из штабов, Москвы и т. д. Каждый это понимает, каждый это видит, у каждого складывается на этот счет свое собственное мнение».

Сейчас такое стыдно читать. И ведь не могу сказать, что я был непонимающим, несознательным человеком, а вот поддался настроению. Я был спортсменом, верным и стойким товарищем, умеющим ценить выверенность и целесообразность подводнических норм и традиций, всех технологий, что руководили нашей жизнью, но что-то давило и мешало мне расправить плечи.

Уныние не зря считают одним из смертных грехов, но преодолевать его в одиночку трудно. Одно меня оправдывает – все-таки я нашел способ бороться с собой, с неудовлетворенностью и раздражением, что преследовали меня в том закрытом пространстве. Я писал дневник, вымещал туда шлаки восприятий и эмоций, очищал душу от них, чтобы сознание оставалось чистым.

Так вот в такие минуты я завидовал Уласкину, который, не выдержав трудностей, как говорится «забил на службу». Его уволили по пункту «ж» – за дискредитацию воинского звания «мичман». Зато сейчас я не ему, а себе завидую, потому что расстался с флотом достойно, выслужив положенный срок по данной мною подписке, не бежал позорно от всех тягот и лишений воинской службы.

Интересно, что он, да и другие подобные ему, говорят сейчас о своей службе на флоте? Он после учебы в ленинградской Школе техников посвятил морю менее года. На мой взгляд, гордиться нечем. Конечно, условия службы были всегда, есть и будут тяжелы, любой службы, а на флоте – особенно. И очень многие не выдерживали бешеного ритма боевой повседневности. Даже в нашем экипаже было около десятка мичманов, которые сошли с дистанции. Их тоже уволили по пресловутой статье «ж». На гражданке я познакомился с одним человеком, который, прослужив около года, бежал с флота. А теперь гордится своей службой и бьет себя кулаком в грудь, доказывая всем, что он самый преданный флоту подводник. Однако я знаю, что это лицемерная бравада и в глубине души он укоряет себя в отсутствии мужественности и испытывает разочарование от своего поспешного ухода со службы.

«21.12.1978 г., московское время 12⁴⁵

Охотское море

Сегодня было первое заседание партбюро, в котором я принимал активное участие – был действующим лицом повестки дня. Можешь меня «поздравить», мне там здорово дали по шапке. Пришлось играть забитого креста, который безвинно потупив очи в землю, слушал рацеи «избранного» общества. При всех моих грехах, кажется, кэп ко мне еще добродушно относится, после всего этого он подошел и ткнул кулаком мне под дых:

– Что же это ты так?

Я же – сама невинность – стоял, опустив голову, мол, ну что же вы от меня хотите, обстоятельства могут сделать из преданного человека слабака. Короче, после этого вливания мне жизнь стала не мила, и я в печали.

Однако, дорогой мой человек, о случившемся не сожалею. Безусловно, раскаяние было, но не жалость к себе. Все-таки действительно быть коммунистом не так просто, тем более в военной организации. Это звание ко многому обязывает».

Да, видно, получал я изрядно! Хоть уже не припомню, что я натворил или, наоборот, не натворил, когда надо было действовать. Благо, наш командир ко мне отнесся добродушно и с пониманием. Человек он, что и говорить! А это важно. В некоторых случаях сочувствие такого человека не менее действенно и поучительно, не менее эффективно, чем проповедь.

Вывод: Любите своих командиров. Это люди, призванные вписать вас в рамки жизни и мужской судьбы. Это последние ваши воспитатели, после них вас ждут только испытания. Добро, полученное от командиров, будет сопровождать вас всю жизнь.

Разгильдяем я не был, однако элементы безответственности в моей службе, особенно по молодости, проявлялись, за это, наверное, и влетело так, что я имел «бледный вид».

«22.12.1978 г., московское время 01⁰⁵

Охотское море

Вчера слышал побасенку. Говорят, что этот забавный случай действительно имел место, когда Министром обороны был Р. Я. Малиновский. Один старый полковник служил в архиве и при увольнении в запас, ссылаясь на стародавний приказ наркома, потребовал себе лошадь. Согласно этому приказу, уходящему в запас командиру роты полагалась лошадь. Для разрешения сомнений данный рапорт был направлен Министру обороны, который наложил резолюцию: «Лошадь выдать, приказ отменить».

Пока стараюсь не считать дни, чтобы плавание не тянулось нескончаемо долго. Хочется, чтобы оно пролетело быстро, как сон без сновидений – лег, заснул, а проснулся, чтобы пришвартоваться к родному пирсу».

Мечты, мечты. Таковыми они и останутся. Ведь есть события, которые ты обязан прожить в активном режиме, а то ведь так и вся жизнь пройдет зря, пойдет не впрок. Хотя каждому в разлуке мечтается, чтобы время пролетело быстрей, и мы его торопим и всячески понукаем, а оно словно специально замедляет свой ход, чтобы мы эту чашу испили до дна.

«23.12.1978 г., московское время 03¹⁰

Охотское море

У нас все по-старому, если не считать того, что вчера над моряком была произведена успешная хирургическая операция – удаление аппендицита.

Операцию произвели нашему мичману, которого затем высадили у Магадана, так как он не мог нести вахту, да и реабилитационный период требовал иных условий пребывания.

Только что проверили несение моей вахты. В мой адрес была масса вопросов, но еще больше я «заливал» в ответ. Когда дежурный уходил, мои ответы неслись ему вослед, и он, уже просто убегая, только и твердил одно и то же:

– … есть, … есть, … есть.

Сейчас даже самому смешно.

Лучшая защита – это нападение. Да и желание свести к абсурду некоторые житейские или служебные ситуации иногда во мне присутствовало. Теперь-то я понимаю, что это было проявление глупого молодого фрондерства против природы вещей, не милых мне. Я тогда воспринимал это как защитное свойство психики. Кто его знает, что это? Как говорит преданный мне человек: «Что выросло, то выросло».

Вчера осилил интересную книгу без обложки, автором которой является Финк, об Иностранном легионе Франции. Ее я обменял у Голубы (мичмана Анатолия Голубкова) на книгу и два номера ИЛ (в то время популярнейший журнал «Иностранная литература»).

Друзья-соратники

Уж коль я коснулся мичмана Анатолия Давыдовича Голубкова, то хотелось бы сказать о нем пару слов. Анатолий был ниже меня ростом, но чуть коренастей, до службы на флоте занимался боксом. Округлое лицо и легкий разрез глаз говорили о том, что в его кровь попала азиатская составляющая. У нас обоих на щеках играл яркий румянец. Нрава он был веселого и бодрого, прямо жизнерадостный человечек. У нас с ним были дружеские отношения, да и жены наши тоже сблизились.

Анатолий и его супруга подобрались что называется два лаптя пара – оба неунывающие, немного беспечные люди с прекрасным чувством юмора. Он родом из Новосибирска, а она – из Хабаровска. На мой взгляд, своими характерами они отлично дополняли друг друга. Как-то у них сложилась жизнь в дальнейшем? Хотелось бы знать.

Однажды мы с Анатолием по его почину якобы подрались. Но конечно, это была не драка. Просто мы решили померяться силами, выяснить, кто круче: боксер или каратист. Тест-поединок состоялся в старой казарме. Толя был уверен в себе. Помню, он сразу принял стойку и начал скакать вокруг меня как на пружинках. Я поступил проще – пригнулся и снизу выстрелил ногой ему в лицо. В итоге у Толи под глазом «нарисовался» синяк. Результат поединка оказался не в пользу боксера. Уже потом на вопрос Баграмяна: «Ну, кто круче?» – Толя скромно потупил луч своего «прожектора» и ответил: «А что, сам не видишь?».

Вывод: Береги друзей – спутников детства и юности, позже их завести уже не удастся, потому что так устроена жизнь, где всему – свои срок и место.

Михаил Михайлович на правах старослужащего решился посоветовать ему:

– Никогда не нарывайся, – жаль, что поздно, постфактум.

Но если честно, то лично я детали этого случая вижу как в тумане. Их лучше помнит Баграмян, который любит об этом рассказывать. Отсюда две версии: или эпизод был для меня настолько проходным, что я на него просто не среагировал, или это уже легенда. В конце рассказа Михайлович обычно добавляет:

– Кстати, я ведь тоже кое-чем занимался.

И тут же рассказывает следующую историю, как однажды схватился с боцманом «на ровном месте». А как было не схватиться, если Витя Радзан опять выпил, пришел навеселе и начал искать приключения? Кстати, здесь надо отметить, что он всегда отличался занудливостью, ну есть такие люди. А алкоголь еще больше усугублял в нем это качество. И вот в тот раз он в хмельном дурачестве обхватил Баграмяна поперек талии, полагая, что легко справится с низкорослым, всего-то росту в котором 165 сантиметров, противником. Однако в виду своего деликатного состояния боцман замешкался. Этим воспользовался Баграмян, без промедления взял его перекрестным захватом за пояс и совершил оверкиль, то есть перевернул вниз головой. Сказкин – Рассказов, старший трюмный специалист (в 1-м отсеке), – который при этом присутствовал, испугался за глупого нашего боцмана, и начал просить за него:

– Михайлович, не бей его! Он и так не в себе. Отпусти.

Баграмян и отпустил. Подвыпивший боцман воткнулся головой в землю. Затем, приняв горизонтальное положение, как гадюка с вырванным жалом отполз в сторонку, чтобы больше не нарываться на неприятности.

Сегодня суббота. Помню, когда был маленьким и учился в интернате, для меня этот день был праздником. Приходила мама и забирала меня домой аж до понедельника. А сейчас я хандрю: что суббота, что воскресенье и даже Новый год – все едино как обычный будний день».

Да, для нас в море многие сутки слились в один непрерывный рабочий день, как на Севере, где незаходящее солнце освещает пространство не один месяц.

«24.12.1978 г., московское время 00¹⁰

Охотское море

Сегодня ровно пять месяцев, как мы с тобой знакомы… »

Наряду с отсчетом дней пребывания в автономке я отмечал время нашего с Леной знакомства. И полгода не прошло, а мы уже были в браке.

О пользе отсутствия

Под водой вся предыдущая жизнь казалась отрезанной, ушедшей далеко-далеко назад и оттого милой до щемящей боли в душе. Мы вспоминали ее с благоговением, как будто возвращение нам не светило. В воображении я часто видел осень, желтые листья, медленный тихий листопад и моросящие дожди…

Как-то по всей 4-й флотилии на целый месяц объявили организационный период. Для служивых людей, притерпевшихся, в этом акте командования ничего необычного или удивительного не было. По их мнению, такое иногда случается и закономерно должно восприниматься с пониманием. Свое отношение к происходящему они формулировали лаконично: «Дабы служба медом не казалась!». Зато для нас, молодых, подобные явления были как очередное стихийное бедствие, насланное флотской организацией, со всеми вытекающими последствиями: различными планами, мероприятиями и такими запретительными санкциями, как посещение жен и прочего женсостава на дому.

Наступление и проведение оргпериода мы расценивали как приближение цунами, от которого никуда не денешься и нигде не спрячешься. И понесет тебя эта безбрежная волна службы по различным мероприятиям, как задницей по ступеням. Целый месяц в составе флотилии мы, не покладая живота своего на алтарь досуга и отдыха, занимались налаживанием организации службы, а также боевой повседневности флота. И для нас этот месяц пролетел в трудах-заботах быстро и незаметно.

И вот после окончания флотского цунами из Павловска тронулась в путь вереница автобусов, в которых ехали домой страждущие досуга и отдыха мичманы и офицеры, чтобы вдохнуть глоток свободы ну хотя бы в Техасе. Автоколонна, соблюдая заданные параметры, компактно втянулась в поселок и, пришвартовавшись к бровке на стоянке, отрыгнула из своего чрева обессиленный и зачумленный личный состав, среди которого находился и ваш покорный слуга.

Выскочив из салона, я ринулся вдоль стоянки и по ходу движения увидел радостную и возбужденную группу офицеров. И такой в них чувствовался задор и наслаждение свободой, что они напоминали стайку первоклассников, высыпавших из дверей школы после группы продленного дня. Я тут же их идентифицировал – это были представители доблестной и героической службы радиационной безопасности – СРБ, которая Подплавом справедливо была отнесена к разряду бербазы. Пока шел параллельным курсом, я с интересом наблюдал за ними. Один из них – не то капитан-лейтенант (капитан), не то капитан 3-го ранга (майор) – замедлив шаг, как добросовестный землепашец, заценивающий предстоящую работу, оглянулся вокруг. Затем втянул в себя тысяч пять кубиков воздуха, благостно и как будто только что познавши, что такое «хорошо» после тяжелого и продолжительного подневольного труда, радостно и непосредственно воскликнул:

– Смотрите! Даже поселок изменился!!!

После этого проснулись и его товарищи, обратили внимание, что листва с наступлением весны начала зеленеть и поселок действительно преобразился. Они дружно пустились в восторги:

– Точно!

– Ух, ты!!!

– Ты только посмотри!!!

– Вот это да-а-а-а!!!

Как говорят в таких случаях, нет слов. На эти излияния я смотрел с высоты своего подводницкого положения, как морской волк на восторги и радостное повизгивание своих младших собратьев. А с другой стороны, мужики почувствовали себя настоящими моряками, которые после ну очень продолжительной автономки вернулись из морей.

Вывод: Жизнь ощущается и познается в противоречиях. Не бойся трудностей и разлук, не увиливай от большой и трудной работы, не думай, что одному тебе приходится напрягать силы и разум. Помни, что после всех испытаний тебя ждет счастье – настоящее, острое и заслуженное, за которое ты заплатил своей мерой. Неоплаченное, незаслуженное, невыстраданное благо не приносит удовлетворения, а только выхолащивает душу и лишает мир красок.

Когда наши курсы закончили коррекцию и проведение всех циркуляций, то, проходя прямо по их траверзу, разминаясь с ними правым бортом, я поворотом головы как бы обозначил их местоположение. При этом, осознавая себя по сравнению с ними настоящим асом-подводником, с чувством полного и подавляющего превосходства на них просто глянул. А что им можно было сказать, когда они всего лишь толику нашей службы почувствовали, и то – слегка? Перехватив мой более чем красноречивый взгляд, как-то по-девичьи, будто невесты, согрешившие раньше срока, они опустили свои глаза долу и наподдали пару, чтобы побыстрей разминуться со мной и моим взглядом, и вышли на оперативный простор. Там они продолжили наслаждаться ни с чем не сравнимым чувством, когда ты возвращаешься от моря уставшим настолько, что тебя слегка штормит и качает даже на земной тверди.

«27.12.1978 г., 23⁰⁰

пос. Тихоокеанский

Письмо Елены

Вроде бы дают квартиру, но ясности пока нет, говорят, в МИСе нет решения квартирно-эксплуатационной части. Я была в квартире, прелесть! Огромная (целых 18 квадратов), будет здорово, если мы там поселимся.

Для нас действительно это была огромная квартира, ведь и вариант с гораздо меньшим количеством квадратных метров считался шикарным, а тут аж восемнадцать метров!

Как бы то ни было, но квартиры на наш экипаж сыпались, будто из рога изобилия, и не из-за того что кто-то где-то хорошо «подмазывал». Просто наш боевой экипаж был отлично отработан и прекрасно сплаван, а командовал им Олег Герасимович Чефонов. Поэтому командование для такого экипажа квартир не жалело. Ведь стоило молодому мичману совместно с женой или даже невестой прибыть в наш экипаж, как он, по советским меркам, молниеносно получал вожделенную квартиру. Так что в этом была заслуга каждого члена экипажа и, конечно же, его блестящего командира. В других экипажах с распределением квартир ситуация была гораздо хуже и сложнее. Хотя кто знает, может быть, здесь была особая заслуга и замполита Владимира Васильевича Малмалаева.

Не знаю, как буду одна переселяться, но Хмель (врач-земляк, который осматривал Лену после ДТП), вроде бы, обещает помочь. Так что, возможно, все будет окей. Кстати, ул. Комсомольская, д. 19, кв. 116 (выделено Леной, так как адрес в очередной раз изменился, правда, в этот раз уже приняв окончательный вариант). После автономки¸ думаю, там ты найдешь меня, покрывшуюся плесенью и паутиной.

Ирка Зырянова уехала домой. Нелегкие минуты одиночества сейчас делю со Светланой (Фоминой). Были в Находке – ничего достойного внимания, замерзли до чертиков и без настроения вернулись домой…

… ходят слухи, что вы вернетесь только в апреле, а то и того позже, ужас!»

К сожалению, или напротив, видимо, смотря для кого как, ни плесенью, ни паутиной из наших «благоверных» жен никто не покрылся. И вернулись мы в соответствии с автономностью нашего корабля в начале марта, а не в апреле. Видимо, кто-то для разнообразия подкинул дезинформацию, что кое с кем сыграло злую шутку.

«29.12.1978 г., московское время 00¹⁰

Охотское море

Здравствуй, милый Свет!

С горячим к тебе приветом твой Алексей. Как живет моя добрая Леночка? Как здоровье? Как твой бесценный дух?

Жаль, не удалось Тебе отправить письмо! А как было бы здорово, если бы Ты, милая, получила письмо к Новому году.

Указанное время – московское, но распорядок дня у нас проходит по хабаровскому, и такая от этого путаница, что сам черт ногу сломает. Вчера всплыли. Ребята с некоторым волнением ждали этого события, а когда дождались, то отдельные сдали – от качки.

По какому поводу всплывали, не помню, но было это ночью и болтанка была приличная, когда шел по узкому проходу на нижней палубе отсека, то плечами натыкался на разные приборы и механизмы, больно об них ударяясь.

Не представляю, как буду жить без тебя оставшееся время. Очень скучаю. Как-то у Алексея Зырянова спросил:

– Как, по Ирине скучаешь?

А он:

– Нет, пока не скучаю, настроился и сейчас о ней не думаю.

– А я соскучился, трудно без Ленки.

Действительно, я сейчас не могу жить без тебя, все мои мысли, думы связаны только с тобой и занимают уйму времени, не могу уснуть без мысли о тебе. Мысли о тебе врываются нагло в сознание, когда читаю, и содержание книги в этот момент до сознания не доходит, ибо сердце занято твоим образом. Это очень хорошо, что ты занимаешь так много места в моей душе. Я не могу понять, как это любить и не думать о любимой. Как это такие хорошие думы о любимом человеке могут атрофироваться, «на время» исчезнуть? Ведь это нелепость. Вчера думал о тебе, долго не мог заснуть. В конце концов, уснул, но, наверное, уже поздно, но уснул с мыслью о тебе.

А как здорово, что ты есть, такая Ленка! Ты не представляешь, какое это чувство, когда ты в море, а тебя ждет любимый человек. Ты знаешь, что есть кто-то, кому ты нужен больше всех на свете. Как это здорово согревает душу!

Скоро праздник, а для меня его нет, потому что рядом нет тебя, любимого человека. Праздник будет, когда я увижу тебя. Так хочется, чтобы он наступил, чтобы ощутить тебя рядом, насмотреться в твои добрые, утомленные глаза.

Еще убийственно долго нам не суждено будет встретиться. Но что делать? Так хочется, чтобы разлука осталась позади, и ты, мой самый родной человек, читала эти строки с легкой улыбкой на устах, ибо это уже будет в прошлом. Будет прекрасное настоящее, которое ошеломит нас неподкупной и светлой радостью, сердца наполнятся до краев счастьем, проливающимся через край. Но нам не будет его жалко, у нас его будет очень много, больше, чем у кого бы то ни было.

Думается, милая Ленка, что мои письма, наполненные любовью к тебе, читаются легко, лишь бы почерк разобрала. Ты у меня удивительный человек! Почему? Потому что ты у меня лучше всех, это очень хорошо, когда тебя понимает любимый человек. У нас все просто – мы друг друга любим, а остальное лишь как говорится «при нем»…

Твой Алексей»

Решил это письмо воспроизвести полностью, чтобы можно было увидеть, что каждый из моряков чувствовал во время разлуки. Думаю, что так же или подобным образом мыслил каждый из нас, кто оставил на берегу любимого человека. Тоска от разлуки и понимание, что перспектива встречи с любимым человеком далека, прессовали каждого, кто оставил на берегу часть своей души.

Любовь против мокрых тряпок

Дело было в Техасе. Рассказывали, как один офицер, у кого-то на службе подсмотрев приемчик, решил похвастать перед женой. Ведь, как уже выше было сказано, в Техасе развлечений почти не было, раз-два и обчелся, вот и решил муж развлечь жену хоть приемчиком. Приходит он домой и говорит:

– Жена, хочешь, прием покажу?

Жена равнодушно:

– Ну, покажи.

Офицер дает ей в руки вынутый из ножен кортик и говорит:

– Ударь меня!

Жена понарошку вяло и нерешительно обозначила удар. Муж неудовлетворенный силой удара, так как терялся эффект того, что он стремился показать, недовольно сказал:

– Не можешь ударить нормально? Бей в полную силу! Не боись.

Жена послушалась, размахнулась да как постарается:

– На-а. Получа-ай! И впиндюрила ему в полную силу, видать, по самую… рукоятку. Демонстрация приема у мужа не удалась, чего не скажешь об ударе жены. А результатом «показательных выступлений» семейной пары явилось ранение мужа в брюшную полость колющим предметом – сам напросился.

Последствия сего инцидента неизвестны. Хочется думать, что любитель демонстраций выжил, а его послушной жене – удалось избежать тюремного срока.

Урок. Не обращайся к жене с легкомысленным предложением сделать то, что, по твоему разумению, она делать не умеет. Кто знает, может, и у нее что-то получиться однажды и качественно. Ведь иной раз бывает достаточно одного раза. Кстати, у женщины реакция лучше, так что нам, мужикам, есть над чем поразмыслить.

«29.12.1978 г., московское время 14⁰⁰

Охотское море

… Я не видел тебя уже двенадцать суток…

У нас с ощущением поры суток такой хаос, что с ходу трудно сориентироваться, сколько же сейчас времени, даже глядя на часы. Живем по московскому, а пищу принимаем по хабаровскому времени, короче говоря, голова идет кругом, и не знаешь чем заниматься. Но сейчас я на вахте.

В последнее время прочитал два номера ИЛ («Иностранная литература») и один «Юности» (тоже журнал, только для молодежи).

Козел-начальник сегодня на меня взъелся. До сего дня к подобным его выходкам я был индифферентен, сейчас же до меня уже в который раз дошло, что этот идиот просто-напросто меня преследует. Чего ради? Не пойму, да и новый товарищ (молодой мичман Александр Хомченко) даже заметил это. Пришлось огрызаться. Особенно меня заел его попрек, что я перед автономкой вырвался домой. Я объяснил, что надо было предупредить жену, а мудак и говорит:

– Ничего бы с ней не случилось».

Испытывать такую «воспитательную» опеку не очень умного, да еще и злобного начальника при моем независимом характере было внапряг. Поэтому я платил ему равнозначной монетой – нелюбовью, едким юмором садистской направленности и злой сатирой изобличающего характера. Ох, и не любил же я своего непосредственного командира! По его глупости нелюбовь эта была обоюдной.

Про то, как офицер или мичман возвращается со службы домой, существует множество баек, а также былей. Вот парочка однотипных сцен по этому поводу.

Один мичман служил на минно-торпедной базе, где было много спирта – хоть опейся. Ну случалось ему и обпиваться. Приходит он как-то в таком состоянии домой, качается от усталости и никак не может сфокусировать взгляд на жене, открывшей ему дверь. Жена в тот момент мыла полы, поэтому вместо хлеба с солью в руках держала мокрую тряпку. А вместо того чтобы обогреть и приласкать уставшего от службы мужа, она будто лесопилка приступила к пилению – обработке еще не просохшей древесины. Мичман принялся достойно защищать остатки мужского суверенитета и включил сверлильный станок. В итоге оба супруга душевно высказали друг другу много нежных и ласковых слов. Проигрывающий словесное сражение муж прибегнул к хитрости – решил опереться на авторитет Нового Завета. Вспомнив Нагорную проповедь Иисуса Христа, он подставил жене щеку и брякнул:

– Бей!

Жена поддержала почин. По призыву мужа тотчас же сделала то, чего не стоило откладывать на завтра, – от всей души врезала ему подвернувшимся предметом, половой тряпкой. А так как она не успела тряпку промыть и отжать, то на лице мужа остались грязные, зато художественные абстракции.

Получивши по щеке и почувствовав боль, пьянчужка-мичман сразу же вспомнил книгу «Левит» Ветхого Завета, где в стихах 19 и 20 сказано: «Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать», а также поняв, что он как раз и есть ближним своей жены, то и повторил деяние, совершенное ею против него. Поэтому на следующий день на люди жена вышла в очках. Таким образом, процесс воспитания в этой семье получился обоюдоуспешным, сначала она его проучила подручным средством, а потом он ее неотъемлемой частью своего организма – кулаком.

Второй аналогичный случай почти точь в точь повторил предыдущий: та же половая тряпка, те же «очки», но с одним различием – это уже был подарок мужу от жены. Поэтому муж, возвращаясь на рогах, обычно ночует под дверью в зависимости от настроения жены – в квартире или вне ее границ, в «нейтральных водах». То есть при офицерских погонах возлежит на коридорном половичке, под которым обычно хранятся ключи от квартиры.

А на службе, в среде своих товарищей он озадачивается вопросом: «Твоя жена руки распускает?». А потом качает головой и сам же уточняет: «А моя размахивает тряпками…»

«30.12.1978 г., московское время 14¹⁰

Охотское море

Сегодня перед ужином помылся, так что это письмо пишу очищенный от всех земных грехов.

Завтра Новый год! Кстати, завтра в Новый год последний раз брею усы и на этом прекращаю бриться, думаю, за два месяца они отрастут вполне прилично».

Борода – не признак мудрости

Некоторые сослуживцы за время плавания в автономке отрастили бороду. Однако не всем пришлось на берегу пофорсить в таком виде – наш командир сказал, что сход на берег получат подводники с чистым лицом.

В других экипажах позволялось отращивать бороды. Однако в конце похода там проводили конкурс на лучшую бороду, и только тем, кто его выиграл, разрешали носить ее на берегу. А вообще какой-то единой «политики» в этом деле не было, все целиком зависело от решения командира.

«31.12.1978 г.

пос. Тихоокеанский

Письмо Елены

Сейчас главная забота, как переехать.

Было очень плохо на душе, когда раскололось знакомство с Уласкиными!»

Ожидание любимого человека с моря для женщины – это состояние полного дискомфорта, подчас усугубляемого внешними факторами, такими как бытовая неустроенность, размолвки с друзьями, подругами и прочими житейскими неурядицами. Есть такая поговорка: «Нет ничего хуже, чем ждать и догонять».