Текст книги "Синдром подводника. Том 2"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Но я отвлекся. Итак, этот неугомонный человек, который однажды проверил меня на вахте, был тезкой Толи Голубкова – Корсунов. Анатолий нес, как я бы сказал, коллективную вахту в третьем отсеке на ГКП, именно поэтому ему было обидно, что все спят на своих боевых постах, а он среди командного состава корабля вынужден бодрствовать, хоть спички вставляй в глаза. Являясь очевидцем поступления докладов, в том числе и заминок по причине спанья тоже, он был возмущен особым моим цинизмом в отношении упреждающих докладов. Ему невыносимо было слышать похвалы в мой адрес за своевременность докладов и бдительное несение службы. Толя Корсунов от этого приходил в тихую ярость или просто задыхался от негодования и зависти. Он не мог поверить (и правильно делал), что я на вахте глаз не смыкаю и бдительнейше несу службу. И дабы убедиться в своей правоте, он решил внезапно навестить меня.

Однажды ночью, когда все смены кроме вахты мирно спали, да и я от них в этом деле тоже не отставал, Толя Корсунов вошел в первый отсек с соблюдением всех мер режима тишины и матери ее конспирации. Тихо прикрыл за собой переборочную дверь, осторожно опустил подпружиненную защелку, которая обычно издает характерный звук. Прямо как тать какой-нибудь, осторожненько переступая ногами по ступенькам, поднялся до уровня торпедной палубы, высунув из люка одну только голову. Всего этого я не видел и не слышал, так как предавался отвлекающему меня от вахты занятию – всепоглощающему сну. Но каким бы Толя предусмотрительным и осторожным ни был, всего учесть он в принципе не мог. Он просто не «догнал», что отсек – мой друг, с которым я уже сроднился до полного симбиоза железа с человеком, – в этой ситуации окажется на моей стороне. Едва Корсунов взялся за люк, что между нижней и верхней палубой, как люфт стопора очень даже знакомым для меня звуком обозначил его присутствие в отсеке.

Сидя в шезлонге в штатном, почти горизонтальном положении, как обычно в состоянии дремы, я зафиксировал поданный моим сотоварищем-отсеком знак тревоги. Будто бы не будучи только что спящим, не меняя положения тела, я обозначил свой интерес к вдруг нарисовавшемуся явлению ленивым поворотом головы в сторону кормовой переборки. Кто пришел ко мне с проверкой, я понял, еще не успев довернуть голову в положение 90 градусов влево. Корсунов понимая, что его тайная операция им позорно провалена, все-таки пытался взять меня на арапа и с напускным торжеством победителя закричал:

– Ага! Попался! Я видел! Ты спал! Признавайся!

– Ты чего разорался? И потом, не кажется ли тебе, что доступ сюда разрешен не всем? А ну, вали отсюда! – ответил я совершенно бодрым голосом.

Сев на палубу торпедного помещения и свесив ноги в нижний ярус отсека, Анатолий принялся мне доказывать то, что я знал лучше его – про мой сон на боевом посту. Правда, сознаваться в содеянном грехе я не собирался. Поэтому вел себя, как мелкий жулик, которого почти поймали, да не удержали. Основным его аргументом было то, что, мол, невозможно не спать в том положении, в котором находился весь экипаж.

– Все спят на своих боевых постах, и ты спишь! – утверждал он.

Этот аргумент имеет весьма типичное и распространенное употребление. Вспомните, например, бесславно почившего российского олигарха Березовского и его уже ставшую крылатой фразу: «Все крали и я крал». Тем не менее я, не будь дураком-Березовским, не кололся, а все отрицал. И Толя в конце концов ушел восвояси, не удовлетворенный.

Эта идея-фикс еще долго торчала острой занозой в голове Толи Корсунова. Свидетельством тому явился его вопрос ко мне, обращенный добрый десяток лет спустя. В январе 1991 года, уже после его и моей демобилизации, я побывал на Дальнем Востоке, в том числе в Тихоокеанском. Там мы и встретились. Мы сидели у него дома и по-доброму общались за столом, когда он, слегка волнуясь и запинаясь, задал мне все еще волнующий его вопрос:

– Алексей, ну скажи, ведь ты тогда спал? Да!?

Я сразу уловил его жгучий, не угасший к тем событиям интерес. И мне стало неловко за себя. Как я мог допустить, чтобы из-за меня человек так сильно и долго мучился? С учетом срока давности не имело смысла запираться, да и очень хотелось порадовать Анатолия тем, что он был прав, поэтому я признался:

– Конечно, спал, – я сказал это искренне, а прозвучало мое признание так, будто я просто успокаиваю друга, прибегая к простительной лжи. И мне показалось, что вот теперь-то он точно не поверил этим словам и окончательно убедился, что в те далекие дни я его не обманывал.

И Толин груз лег на мои плечи.

Вывод: Как сложно порой сочетаются правда и ложь! Правда способна убить, а ложь – воскресить. Слово… нет цены его могуществу и власти над нами. Никогда не бросайтесь пустыми фразами, не соблазняйтесь легкой победой с помощью их обманных значений, ибо придет час разбрасывания камней и вместо торжества он принесет вам горечь, уже неотступающую.

Но это были лишь мои химеры… вибрации нечистой совести. На самом деле Толя обрадовано подскочил на месте и с многолетней убежденностью, как Галилео Галилей, вскричавший на костре: «E pur si muove!» (И все же она вертится!), – подхватил:

– Ну, я же был прав! Я же знал, что у тебя в голове часы, и ты к докладу просыпался.

Вот так Анатолию потребовалось более десяти лет, чтобы найти правду и, утвердившись в своей правоте, успокоиться. Наконец он получил ответ на мучивший его вопрос: «А спал ли Ловкачев на вахте?». Успокоился ценой того, что вверг в покаянное беспокойство меня.

Флотский порядок

На флоте существуют свой порядок, свои традиции. После окончания затянувшегося служебного мероприятия или работ с участием личного состава старший группы, будь то офицер или мичман, в первую очередь обязан позаботиться о моряках: накормить, уложить спать, и только потом подумать о себе. И это правильно, это всем нравилось. А вот что не нравилось?

Не нравилось, когда перед тобой ставят задачу или дают поручение, а дальше полагаются на твое творчество – средств для выполнения не предлагают. На вопрос, где взять то, без чего невозможно обойтись, отвечают:

– А вы, товарищ мичман, проявите смекалку и изыщите. Как будете исполнять, меня не интересует. Об исполнении задания доложить в срок.

После столь назидательного инструктажа и при такой прекрасной позиции руководства вдохновение не появлялось, даже не радовала предоставленная степень свободы. Задание выполнять не хотелось, зато так и подмывало послать тех, кто его выдал, подальше… и думалось о преимуществах рабства, когда включать смекалку не было необходимости. Но это в первые минуты, когда ты пребывал в состоянии истерической прострации под впечатлением от столь внимательного и предупредительного отношения и не мог сфокусироваться на предстоящем деле. Потом ты начинал успокаиваться, просыпался твой интеллект и появлялись первые проблески его подсказок. Приходило понимание, что если нет средств для выполнения задачи, значит, их надо раздобыть. И вот тут простора для полета фантазии открывалось ну просто не меряно.

Во-первых, требуемое можно было попросить, но это значило, оказаться чьим-то должником.

Во-вторых, не стоило сбрасывать со счетов… пардон, временное заимствование, или кражу, что есть не комильфо, хотя бы потому что чревато поимкой и поркой.

В-третьих, нужная вещь могла валяться в мусоре или там, где ее просто не успели убрать, ведь общеизвестно, что в те годы на свалках чего только не находилось, не зря народные умельцы собирали автомашины из комплектующих, подобранных там. Хотя тут подстерегал риск непродуктивной потери времени – поиски могли затянуться, что вело к срыву сроков выполнения задания.

Если вопрос загонялся в тупик, оказывался дилеммой, то существовал прямой путь попасть в разряд неисполнительных военнослужащих. Если это происходило с тобой раз-другой, если твоя неисполнительность превращалась в систему, то ты обрастал нелестным мнением и тогда на тебе ставили крест. В случае же слишком творческого подхода к делу, военнослужащий рисковал криминализировать свою сущность с очевидными последствиями.

Если же военнослужащий понимал меру вещей, успешно выполнял приказ в легитимном русле, то он приобретал реноме делового человека, который со временем решает все или почти все проблемы, встречающиеся на служебном, да и просто на жизненном пути.

Вывод: Быть исполнителем примитивных работ легко, достаточно иметь руки-ноги и крепкие мышцы. Так можно работать на конвейере, выполнять однотипные механические операции. Но это скучно, потому что однообразно.

Интереснее самому решать задачи, находить правильные и успешные решения, для чего необходимо проявлять творчество и нести ответственность за свои поступки и действия.

«Плох тот солдат…» Ставшие истиной суворовские слова подразумевают то, что настоящему мужчине надо пройти все эти пути, чтобы испытать себя и понять, где он наиболее нужен людям.

Всплытия

«05.02.1979 г., московское время 05¹⁵

Охотское море

… Вчера всплыли, можно было посмотреть на белый свет, но это меня не увлекло».

Как уже упоминалось, во время автономного плавания с одним из мичманов случилось обострение аппендицита. Поэтому наш доктор, капитан медицинской службы Иван Васильевич Ещенко, произвел операцию по удалению этого рудиментарного отростка. И вот сейчас, находясь в Охотском море, мы всплыли неподалеку от Магадана, где передали больного на буксир, который должен был доставить его в военный госпиталь для обеспечения послеоперационного лечения и должного ухода.

Вывод: Говорят, если бы была возможность прорыть туннель сквозь землю через ее сердцевину, то свободное падение по нему от края до края заняло бы всего… сорок две минуты! Это страшно!!! Мы живем на маленькой хрупкой планете, где к тому же властвует вода…

Почему всплытие не порадовало, понять легко – Север, низкое хмурое небо, серые холодные волны, неприветливая погода и болезнь товарища. Конечно, можно было бы полюбоваться облаками, если бы они были. Но только нет – небо было затянуто ровной непроницаемой пеленой. А волны, стальные по цвету и хищные по повадкам, катящиеся со всех сторон от самых горизонтов, тем более наполняли душу тревогой, ибо при взгляде на них понималось, как мало на нашей планете тверди.

«08.02.1979 г., московское время 04⁰⁵

Охотское море

… Вчера вечером лег спать в 10³⁰, а в 11³⁰ вдруг вскочил как ошпаренный и давай лихорадочно одеваться. Одевшись, застелив постель и взглянув на часы, я удивился. Меня никто не будил, и спать я мог еще целых четыре часа. Однако спросонья все еще не доверяя часам, я решил определиться во времени по распорядку дня. Со стороны, наверное, это смотрелось забавно. Юра Бессонов, кстати, наблюдал эту сцену со своей шконки.

Да, было такое. Я вспомнил, как Юра таращился на меня, когда я бился в пропульсивных конвульсиях, собираясь на вахту. Затем его взгляд стал каким-то плутоватым, но самое удивительное, что он при этом молчал – странное, совсем не свойственное состояние для Бессонова. А может, он просто спал с открытыми глазами? А чего тогда менялось выражение его лица? Может что снилось?

Вчера на партсобрании проговорили целых четыре часа, если признаться, то это очень долго. Поражает способность некоторых товарищей лить воду, так и хочется ляпнуть:

– А поконкретней да повесомей нельзя?

Однако мало кто прислушивается к внутреннему голосу.

Море, оказывается, тоже способно сносить бюрократические собрания и заседания, как и бумага, про которую говорят, что она все стерпит.

Смотрели вчера фильм «Большой трамплин», читаю первый том Ги де Мопассана, сейчас – роман «Монт-Ориоль». Кстати, некогда мною уже читанный. За все время это лишь вторая приличная книга из всего имеющегося у нас».

А ведь тоже новость, я читал «Монт-Ориоль» да еще дважды. Вот спросите у меня, про что этот роман, и я отвечу, положа на сердце руку: «Пес его знает». А еще обозвал его приличным.

Зато надолго запомнил офицера российского Генерального штаба, военного разведчика Соколова из книги Егора Иванова «Негромкий выстрел». По долгу службы он был связан с группой офицеров австро-венгерской армии – славян по происхождению, участвующих в тайной борьбе с агрессивными устремлениями пангерманизма. Одна из линий романа – трагическая судьба полковника Редля, чье загадочное самоубийство получило в свое время широкий политический резонанс.

Интерес мой к этим героям был нелукавый настолько, что впоследствии я нашел и прочитал продолжение этой книги, оказавшейся первой книгой трилогии «Вместе с Россией». Ее сюжетную канву составляет антидинастический заговор буржуазии, рвущейся к политической власти, в свою очередь, сметенной с исторической арены волной революции. Вторую сюжетную линию составляют интриги Черчилля и других империалистических политиков против России, и особенно против Советской России, соперничество и борьба разведок воюющих держав. В книге широко использованы документы, свидетельства современников и малоизвестные исторические материалы.

Заодно я узнал, что книга написана солидными людьми, учеными, исследователями. Егор Иванов – это коллективный псевдоним Игоря Елисеевича и Вероники Юльевны Синициных. Это были интереснейшие люди. Игорь Елисеевич – кандидат философских наук, прозаик, журналист, член МГО СП России, по образованию – педагог-историк. А Вероника Юльевна (в девичестве Лебедева) тем более знакома всем. В детстве она снялась в главной роли популярного фильма «Подкидыш», затем стала учителем английского языка, переводчиком. «11.02.1979 г., московское время 20²⁵

Охотское море

Кстати мичмана оставили на берегу, у него аппендицит. У Шуры, слава богу, рука проходит, заживает».

Как видите, не слабо я травмировал своего товарища. Жаль, не смог вспомнить подробностей этого инцидента.

«14.02.1979 г., московское время 21²⁰

Охотское море

Настроения нет – видимо, устал. Недавно Алексей (Зырянов) у меня спросил:

– Не надоела тебе автономка?

Я был в хорошем настроении и ответил:

– Вообще-то нет.

… Послезавтра тебе исполнится 20 лет. Жаль, без меня разменяешь свой третий десяток».

К сожалению, многие значимые события, в том числе дни рождения родных и близких, проходили без нашего присутствия и участия. Как-то радиограммой пришло сообщение, что у двоих членов нашего экипажа родились: у одного девочка 23 февраля, у другого мальчик 8 марта. Все шиворот навыворот. Даже здесь у нас не как у людей.

«16.02.1979 г., московское время 20¹⁵

Охотское море

P. S. Да, новостей пока никаких, если не считать того, что опять поспорил с Бизоном (Бессоновым)…

Вот уж этот Бизон! За прошедшее время я уже успел забыть, как «любил» и «обожал» это отнюдь не одомашненное «животное».

Я замечаю, что моряки начали проявлять больше уважения к моей персоне. В чем дело? Или мифы о каратэ охладили горячие головы? Здесь сказались россказни товарищей, да и некоторые мои поступки. То, чего я от них добивался с тратой нервов, сейчас они предупредительно преподносят сами. И смех и грех. Впрочем, кто знает, время покажет.

Судя по дневниковым записям, увлечение каратэ в какой-то мере оказывало мне добрую услугу по установлению нормальных рабочих (читай – служебных) отношений с моряками срочной службы. Во всяком случае, то, как я ее тогда понимал и каким образом пытался решить некоторые проблемы хотя бы для себя. Легенд о себе я в принципе не насаждал, а лишь добивался элементарного к себе уважения.

Гешка (Гена Фомин), кажется, тоже не на шутку увлекся этим делом, переписывает некоторые приемы. Частенько приносит показать».

Вот уже и Гена Фомин, чтобы не отставать от жизни не только по светомузыке, решил испытать себя в каратэ. Думаю, что его впечатлили мои художества на свадьбе.

«18.02.1979 г., московское время 22⁰⁰

Охотское море

Осталось две недели, а впрочем, кто знает, военные действия Китая и Вьетнама…

Опять все те же тревоги по поводу возвращения из автономки и беспокойство, не повлияет ли на планы экипажа только что начавшаяся война Китая против Вьетнама. Война оказалась скоротечной с 17 февраля по 16 марта 1979 г., всего месяц. Так как в момент начала боевых действий мы находились в море, то шапкозакидательских рапортов, как и с началом Афганской войны, не писали – в отличие от береговых коллег. Ведь нас, находящихся на марше, при выполнении боевой задачи, и так могли послать в любую точку Мирового океана для решения стратегических задач, даже без наших рапортов.

Кстати до этой войны, в 70-х гг., самой лучшей армией считали китайскую (уж не знаю в соцлагере или в мировом масштабе). Но после того, как Китай опозорился, наши военные сделали уточнение, добавив к указанному постулату, что, мол, а по показателям одиночной боевой подготовки лучшая армия – вьетнамская.

… Время, как оно коварно своей быстротечностью в счастливые минуты и своей неимоверной медлительностью в самые трудные и неприятные часы… И сейчас нам на долю выпало перебирать песок времени, большую гору – пересчитываем каждую песчинку.

… Если сравнивать недели пребывания в автономке, то первые подобны наиболее ярким цветам, середина – бледным, ну а конец – самым темным. Хотя последняя неделя будет, наверное, радужной».

Чуть позже я понял, что каждому разряду военнослужащих соответствуют определенные задачи, от выполнения которых их субъекты испытывают разные чувства и эмоции. Однако большая часть экипажа, расписанная по отсекам, не ведающая происходящего на ГКП, была обречена на рутинную роль статистов. Хотя и от нас, рядовых исполнителей, многое зависело. Как-то это казалось обидным.

В данном случае я умышленно беру крайние термины. Можно сказать и по-другому – они были ведущие, а мы – ведомые. Так вот стратеги, наши ведущие, были заняты управлением кораблем, плывущим в глубинах Мирового океана, и оттого им было интересно и не скучно. У них преобладал азарт и увлеченность процессом. Я тогда думал, для них это было более счастливое время, а для нас нет, мы просто как бы отбывали номер, находясь в автономке. К ведущим относятся командир, старпом, помощник, вахтенные офицеры и механики, штурманы, командир БЧ-5 и даже мичманы, моряки срочной службы гидроакустики, боцман – те, кто приближен к ГКП и кто мог хоть иногда почувствовать радость от процесса управления таким грозным оружием, как атомная подводная лодка, или хоть как-то влиять на этот процесс.

Вывод: И совсем недавно я понял, что рассуждал неправильно. Это у наших командиров была своего рода рутина, а у нас – наоборот. Ведь те, кому я завидовал, просто делали свою работу. Они были приданы лодке, чтобы оживить ее, и приданы экипажу, чтобы научить его обслуживать лодку, пользоваться этим оружием. Для них такие походы были не впервой. Наш поход – необходимый этап, направленных на обучение очередной плеяды подводников. А для нас это было обучение, практический урок, где все ново и познается впервые. Скорее, это командиры завидовали нам, ведь было чему – ну хотя бы молодости, началу судьбы, жизненному становлению.

Хорошо поется в песне из кинофильма «Розыгрыш», правильно:

Когда уйдем со школьного двора

Под звуки нестареющего вальса,

Учитель нас проводит до угла

И вновь – назад, и вновь ему с утра:

Встречай, учи и снова расставайся, —

Когда уйдем со школьного двора…

Наши командиры были по сути нашими учителями, последними учителями, настоящими, проходящими с нами круг обучения, который для них – один из многих, а для нас – единственный. Эта прекрасная песня – и про них тоже.

А преимущества положения… Как и все в мире, они относительны. Жизнь у каждого одна, она продолжается, и каждый из нас может повторить: «Спасибо, что конца урокам нет».

«21.02.1979 г., московское время 21¹⁰

Охотское море

Если посчитать сегодняшний день, то до конца похода осталось тринадцать дней – одно из моих любимых чисел. Под конец автономки становится труднее. Когда чувствуешь, что это последние дни, то все больше неймется. Да и обстоятельства складываются не в нашу пользу. В сущности, все это мелочи.

… Стараюсь чаще нашкодить Юрке Бессонову. Брюки «РБ» у него длиннее, чем положено, поэтому он каждый раз на штанинах закатывает манжеты. Я же, приходя с вахты и видя, что он спит, привожу манжеты на его брюках в исходное состояние. Говорит, сначала он меня не подозревал, думал, что брюки сами за ночь раскатываются от попадания в них пыли. А потом застукал меня на месте преступления».

Совершая эту пакость, я не очень-то и прятался – мне была интересна реакция Юры Бессонова. Ведь хотелось повеселиться, а потом еще столько же посмеяться, рассказав нашу историю товарищам.

«22.02.1979 г., московское время 21⁰⁰

Охотское море

… очень жаль, что Новый год мы встретили в разлуке, день твоего рождения не пришлось прожить вместе. Очередной праздник – 23 февраля… И в этот день мы будем вдали друг от друга, и 8 марта тоже…

… боже мой, как же долго я живу без тебя! Уже третий месяц! Вот посмотри:

в июле – 7 дней, начиная с 24 числа; август – весь наш; сентябрь – прошел мимо нас; октябрь – лишь половину провели вместе; ноябрь – урывками; декабрь – лишь первую половину; январь, февраль – я в море.

Мы знаем друг друга уже восемь с половиной месяцев. Однако если разобраться, то получается иная картина. В июле – 7 дней, в августе – 31. Ты прилетела 17 октября, значит, в этом месяце 14 дней, которые также нужно ополовинить, так как я нес суточную вахту на лодке, поэтому остается не более 7-ми дней. Аналогично и от ноября осталось не более 13-ти дней, так как кроме вахты были выходы в море, и в декабре – 6-7 дней. Итого не более 65-ти дней, то есть набирается чуть более двух месяцев из восьми с половиной.

С Леной я познакомился 24 июля 1978 г. в поселке Рыбачьем в Крыму, когда находился в отпуске. Там мы встречались каждый день. Затем я уехал к месту службы, а она прилетела ко мне на Дальний Восток 17 октября, и наши встречи после первой разлуки из регулярных превратились в эпизодические. При этом необходимо добавить, что даже в этих выкладках мною сделан приличный допуск в сторону увеличения времени пребывания вместе. Но если продолжить анализ, то…

Четыре месяца ты находишься здесь, из них мы виделись 27 дней, а 39 приходятся на полтора месяца моего нахождения в отпуске. Впрочем, если эти 27 дней, прожитые вместе с тобой на Дальнем Востоке, рассмотреть более придирчиво, то из них вряд ли останется половина. Ведь я приезжал домой не на выходной или после работы, как штатский человек приходит домой. Я всего лишь приезжал на ночь на автобусе, который выезжал из Павловска в 21 час, а на службу отправлялся в 06³⁰. С учетом дороги до дома и обратно, что забирало не менее получаса, получается не более 8-ми часов. Умножаем их на количество дней, то есть на 27, и получаем 216 часов. Если эти часы перевести в дни, то получается, что на Дальнем Востоке мы пробыли вместе ровно 9 суток. И смех, и грех, тебе, наверное, смешно… Выходит, что ты прилетела ко мне сюда, за тридевять земель, на девять суток, да и из них мы большую часть просто проспали, ибо я приезжал лишь на ночевку».

И комментарии здесь излишни. Такова специфика морской службы. Далеко не каждый ее выдерживает, как со стороны моряка, так и со стороны его половины.

«24.02.1979 г., московское время 21⁰⁰

Охотское море

Новостей никаких нет. Если не считать постоянных склок Бессонова со всеми… Единственная радость – нам осталось плавать в автономке девять дней.

Страшит то, что и после этого нам не придется увидеться, хотя, кажется, я к этому внутренне готов».

Долгое нахождение в замкнутом пространстве, усугубленное разлукой и тревогой за любимого человека, по-разному влияет на каждого члена экипажа. Кто-то находит возможность снять накопившийся психологический негатив сливом его на своих же товарищей. Вот и получается такой эмоционально-психологический компот, похлеще «коктейля Молотова». Во время войны бутылкой с зажигательной смесью уничтожали по одному танку с экипажем от трех до пяти человек, а стаканом нашего «компота» можно «сжечь» как минимум один отсек, а как максимум – утопить подводную лодку целиком, вкупе со ста двадцатью жизнями. И кто в состоянии оценить накал психологического климата и моральную усталость экипажа, испытавшего на себе катастрофу подводной лодки в море.

«27.02.1979 г., московское время 11³⁰

Охотское море

Читать практически нечего, хватаю, что попадется под руку. Хорошей вещью считается журнал «Человек и закон». На гражданке, пожалуй, я бы его не посмотрел, а здесь приходиться. В последнее время хочется почитать Л. Н. Толстого, видимо, под впечатлением фильмов «Анна Каренина», «Война и мир».

Такое впечатление, что тогда мы находились в каком-то заточении. Нет, положительно, любовь плохо влияет на мужчин.

Подумалось, что в то время еще не было компьютеров. А ведь как было бы здорово иметь на корабле ноутбук с прекрасной библиотекой на дисках. Хотелось прочитать много книг и просмотреть кучу художественных, документальных, исторических, научно-популярных и прочих фильмов. С ноутбуком можно было бы заниматься интересной работой. В этом плане нынешним подводникам легче. В наше время была только киноустановка, и даже видеомагнитофоны стали появляться только лет через пять после того, как я ушел со службы.

«28.02.1979 г., московское время 20¹⁵

Охотское море

Последний день зимы, через четыре часа наступит весна…

Должен заметить, что в этом высказывании я категорически неправ, так как данное замечание имеет отношение к московскому времени. А мы-то находились в Охотском море, где разница составляла восемь часов. Если считать по магаданскому времени, то фактически весна наступила уже четыре часа тому назад.

… и направил наши стопы по направлению к дому».

Это значит, что наш корабль повернул свой нос и, неспешно (ведь мы же на боевой службе) толкая себя винтами, почапал в сторону места своего базирования – в бухту Павловского.

«01.03.1979 г., московское время 23¹⁵

Охотское море

… слухи одни противоречивее других. В последнее время сплю немного – в пределах четырех часов, однако к этому привык, хуже другое… Говорят, что осталось около четырех суток».

Шуточки

Самое опасное время, когда подводная лодка возвращается домой. Экипаж, утомленный морем и уже готовый расслабиться на берегу, пребывает в уязвимом состоянии. Человеческий фактор никто не отменял. К сожалению, он присутствует там, где есть люди.

В первой автономке произошел забавный розыгрыш с некоторыми, я бы сказал, организационными выводами и не очень приятными последствиями для одного из участников этого действа. Как-то Михаил Михайлович Баграмян на пару с замполитом Василием Сергеичем Андросовым по уже сложившейся привычке или даже традиции азартно резался в домино против другой двойки – Николая Ивановича Семенца и Анатолия Ивановича Захарова. В один из перерывов, дабы отдохнуть от всяких там «козлов» и прочей «рыбы», игроки пошли перекурить в пятый отсек, где уютно расположилась и принялась с наслаждением употреблять никотин. Михаил Михайлович уже потом рассказывал: «Сидим, дымим. Вдруг заскакивает молодой старший лейтенант, он же командир пятого отсека».

Здесь необходимо кое-что разъяснить. Наш «родной» командир пятого отсека старший лейтенант Виктор Юрьевич Кузнецов перед автономкой заболел, говорят, запил горькую. Но стратегический ракетоносец – это не троллейбус, который может не выйти на маршрут из-за простуды водителя, поэтому к нам «подсадили» прикомандированного офицера с другого корабля.

И вот подходит к курилке, где засели любители домино с сигаретами, этот молодой старший лейтенант, являющийся как бы хозяином отсека, по естественной надобности. Будучи командиром, он чисто теоретически мог воспользоваться своим положением и выгнать всех из курилки. Однако не стал против ветра… ну, скажем, идти под парусом. Чувствуя, что ему противостоит более мощный объединенный должностной авторитет, этот поистине подводный риф, о который в своем движении по служебной лестнице можно брюхо распороть, старший лейтенант скромно потупил очи и ограничился интеллигентным и почти светским даже не замечанием, а комментарием:

– Как надымлено! – сказал он. А потом выдержал паузу и обратился к старшим начальникам с вопросом: – А еще есть, где покурить?

Михаил Михайлович – самый младший по должности и званию, но не по возрасту, не захотел отвлекать командиров от важного дела умаления своего здоровья. И чтобы отмахнуться от назойливого и не вовремя потревожившего их посетителя, он послал молодого лейтенанта куда подальше. Нет, нет! Не туда, куда посылал меня мой горячо любимый и весьма уважаемый Виктор Степанович Николаев, когда я находился в трубе торпедного аппарата, а гораздо культурней и ближе. Молодого старшего лейтенанта послали в одиннадцатый отсек. Пытливый ум молодого лейтенанта попытался взбрыкнуть:

– А почему вы туда не идете? – спросил он.

Михаил Михайлович, взявший «шефство» над молодым офицером, продолжил его окучивать:

– Потому что туда далеко, – а для убедительности добавил, – зато там посвежее.

К сожалению, проблески пытливого сознания молодого старшего лейтенанта угасли, ограничившись лишь одной попыткой, что говорило об отсутствии какой-либо системы в его мыслительном процессе. Собственно именно поэтому он и был послан в одиннадцатый отсек.

Казалось бы, что здесь такого.

В общем-то, ничего. Просто на подводных лодках нашего проекта не существовало одиннадцатого отсека. Конструкторы нарисовали всего их десять штук, а судостроители, чтя проект, не удосужились сделать пристроечку хотя бы в виде какой-нибудь неказистой верандочки или кладовки-провизионки!

Допустим, какой-нибудь чудак обращается к жене с вопросом:

– Милая, а куда ты положила мои любимые красные носки?

И жена посылает его забрать любимые гольфы во вторую спальню для гостей, которой просто не существует даже в проекте. Вменяемый человек, естественно, поинтересуется:

– Дорогая, ты чего, рехнулась? Ты куда меня посылаешь?

А тут этот ретивый молодой лейтенант… Он не стал обременять ни начальство, ни тем более себя никчемными вопросами, а просто побежал отправлять свою потребность по рекомендации старого мичмана в несуществующий одиннадцатый отсек.

– Это ж надо! Он еще и побежал! – сказал Николай Иванович, понуро выдохнув.

Эту дружескую беседу, сопровождающуюся незначительным эмоциональным накалом, можно трактовать как образцово-показательное тестирование человека на предмет его соответствия занимаемой должности и вытекающим из нее функциям.

Интендант Михаил Михайлович, загоняя в углы глаз искринку смеха и посылая доброго молодца не знамо куда, вел беседу как бы на полном серьезе. Правда, до тех пор, пока тот не хлопнул за собой переборочной дверью.