Текст книги "Синдром подводника. Том 2"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Заявился проверяющий на спецобъект, а там творится что-то несусветное и даже уму непостижимое.

Бегают по загону какие-то комбриги, начштаба, замкомбриги и прочий высший комсостав. Проверяющий при виде такого количества комсостава на квадратный метр от изумления просто ошалел, а потому рот раскрыл и тихо прошептал:

– У них даже замполит есть…

В этом хозяйстве, наверное, как и на любом другом подобном спецобъекте, было много неучтенного поголовья. А начальство ведь тоже способно своими желудками переваривать мясо, ну и чтобы не давать взятки «классическим» образом борзыми или щенками их подносили по-свински – кабанчиками и поросятами. А чтобы не запутаться с учетом безликих свинячьих рыл, а главное, чтобы опознать своих животинок, ушлый матрос-молдаванин поступил очень даже просто: каждому кабанчику прямо на боку двадцатисантиметровыми несмываемыми буквами написал «комбриг», «начштаба» и так далее.

Вывод: В жизни всегда есть место смешному, ибо подчас смешное является обратной стороной порядка. Если вовремя его не высмеять, то оно превращается в хаос и приводит к нарастанию энтропии.

Неведомо, сколько и как часто верховным командирам полагалось поставлять на стол от щедрот флотского хозяйства по разнарядке, зато доподлинно известно, что каждый поросенок был кандидатом, чтобы почетно исполнить свой «воинский долг» в виде мясного блюда на столе.

Трагедия на ТОФ

«23 января 1981 г.

Кап. л-т А. Т. Матора – Усатого, дом 25, кв. 24».

Адрес моего временного командира в записной книжке возник не зря, здесь может быть миллион версий – от вызова на службу до нежелания на нее же являться.

Однажды к нам пришла трагическая весть. При взлете самолета погибло все командование Тихоокеанского флота. Люди возвращались домой после окончания какого-то совещания в Ленинграде. Информацию не разглашали, но мы не могли не узнать о трагедии, и тогда я подумал, что наш флот оказался обезглавленным. В том самолете также находилась жена первого секретаря Приморского крайкома партии. Погиб и командующий 4-й флотилии вице-адмирал Виктор Григорьевич Белашев, после которого эту должность занял контр-адмирал Виктор Михайлович Храмцов.

Не так давно на телеканале «Россия» прошел премьерный показ документального фильма «Гибель адмиралов. Тайны одной авиакатастрофы» об этой трагедии, произошедшей более 30-ти лет назад, 7 февраля 1981 года. Мы и тогда знали, что на борту находились и несколько гражданских лиц, включая Тамару Ломакину – супругу тогдашнего первого секретаря крайкома КПСС Ломакина. В часовой киноленте звучат воспоминания вице-адмирала Славского, дочерей адмиралов Спиридонова и Горшкова, ряда других свидетелей трагедии; В фильме изложены все версии произошедшего – от теракта до перегруза «Ту-104» – самолета командующего ТОФ.

В экипаже капитана 1-го ранга Николая Никитовича Германова на РПК СН «К-530» помощником командира служил сын первого секретаря крайкома партии капитан-лейтенант Александр Викторович Ломакин. Трудно себе представить, каково ему было. Зимой 1990-1991 годов, когда я побывал на Дальнем Востоке, мне рассказали, что Александр Викторович повесился. Кто знает, существует ли какая-то связь между этим и той гибелью его матери…

Вывод: «Но так уж устроен человек: пока он жив – растревожено работают его сердце, голова, вобравшая в себя не только груз собственных воспоминаний, но и память о тех, кто встречался на росстанях жизни и навсегда канул в бурлящий людской водоворот либо прикипел к душе так, что уж не оторвать, не отделить ни боль его, ни радость от своей боли, от своей радости»

(В. Астафьев. «Царь-рыба»).

«4 марта 1981 г.

Н. Н. Береговой – инвалюта – сколько получил? – 134,55 руб.

Пр. № 0250 по СКР «Туман» – взрыв БЗ (боевой запас)».

Вот так в моих записях соседствуют два не связанных между собой события.

Завершение сухопутной службы

«7 марта 1981 г.

«Итоги работы XXVI съезда КПСС и задачи комсомольских организаций по дальнейшему улучшению коммунистического воспитания молодежи, мобилизации ее на достижение высоких показателей в боевой учебе в ходе соревнования за передовое соединение в ВМФ».

Комсомольское собрание – проект постановления».

Прочитав повестку дня комсомольского собрания, я будто окунулся в прошлое время, чистое и деловое.

Под конец службы в штабе дивизии я еще больше сблизился со своим однокашником Николаем Владимировичем Черным. Его я знал еще со «школьной скамьи», с 506-го Учебного Краснознаменного отряда подводного плавания, где мы совместно познавали азы торпедного дела. Мы учились в одной группе, и наши двухъярусные койки стояли рядом. Николай мне импонировал своим всегда ровным и спокойным характером. Добродушный по характеру, отзывчивый на чужую беду, он здорово подходил на роль друга. Тогда же через Николая я познакомился с мичманами его экипажа, с большинством которых он поддерживал дружеские отношения. И тогда же я обратил внимание на то, с каким уважением офицеры экипажа относились к Николаю. Понятно, что пиетет сам собою не приходит, такое уважение надо заслужить. Большую часть свободного времени я проводил с Николаем и его товарищами Сергеем Осадчуком из Ленинграда, Юрием Филотом из Молдавии и сибиряком Михаилом Назиным. Именно эти отношения предопределили мой переход во второй экипаж ракетного подводного крейсера стратегического назначения «К-497», которым в то время уже командовал капитан 2-го ранга Григорий Михайлович Щербатюк.

«10 марта 1981 г.

Отсутствует анализ торпедной подготовки за февраль и анализ торпедной подготовки за 1980 год командира соединения.

Калибр – во Владивостоке, Большом Камне.

Нет старших специалистов».

Анализ торпедной подготовки обязан готовить флагманский минер или исполняющий его обязанности. Виктор Григорьевич Перфильев уже находился в академии, Александр Тимофеевич Матора в феврале-марте находился в отпуске, а я в сложном и подвешенном состоянии пребывал вплоть до сентября. Тем более у нас с Александром Тимофеевичем отношения не сложились, если быть точнее, то у него со мной, так как я по каким-то позициям ему просто не нравился. И дело не в том, что ко мне требовался особый подход, просто уважай себя, ну и меня в придачу. Поэтому проявлять инициативу, царапая асфальт пальцами ног, я просто не хотел. У нас с Виктором Григорьевичем были прекрасные человеческие отношения, и я не мог не оправдать его доверия, так как за время службы на корабле научился ценить доброе к себе отношение. Выполнял все поручения независимо от сложности и трудности. И не было такого, чтобы я, получив задание, «морщил репу», изобретая способ его неисполнения.

Как-то по поручению Виктора Григорьевича мне пришлось разрабатывать функциональные обязанности свои, а затем и начальника. Тогда меня еще по сути зеленого и неоперенного это очень удивило, так как было в диковинку. Но если сказано, значит должно быть сделано. Впоследствии мне не раз приходилось исполнять подобного рода поручения, и больше я этому не удивлялся.

Незадолго до убытия в академию на учебу Виктор Григорьевич Перфильев, узнав о моем решении уходить на гражданку, уговаривал меня остаться на флоте, чтобы я поступал в высшее военно-морское училище. Одним из аргументов было:

– Тебя ведь уже многие знают и командир дивизии, и начальник штаба, и командиры лодок, поэтому расти будешь быстро.

Действительно, большинство командиров, старпомов, помощников как минимум визуально или шапошно знали меня, а я, разумеется, знал их. Да и во всей дивизии практически всех офицеров и мичманов и даже во флотилии я знал в лицо. Не зря под конец службы, гуляя по Тихоокеанскому, я здоровался ровно через одного, то есть с каждым вторым офицером и мичманом – подводник, надводник; подводник, надводник… Про Павловск я уж и не говорю.

Однако мой военно-морской роман с флотом подошел к завершающей стадии, так как романтика наших отношений, как у немолодой супружеской пары, поблекла и поистерлась, уступив место повседневной прозе. Поэтому аргумент Виктора Григорьевича хоть и был для меня лестным и, тем не менее решающим уже не являлся.

«11 марта 1981 г.

Выписка о наказании.

Административное расследование.

Справка.

Квитанция.

Инспекторское свидетельство.

Анализ торпедной подготовки за 1980 год за подписью командира дивизии.

Копия приказа по торпедной подготовке за февраль.

Расследование шло по той причине, что я решил сделать себе в подарок флотский сувенир – кортик, на память о службе на подводных лодках. Кортик, с одной стороны, является предметом формы одежды, а с другой, – холодным оружием, да и сувенир это был дефицитный, в те времена он стоил 25 рублей. Чтобы его оставить у себя, я должен был:

а) прослужить в общей сложности 25 календарных лет; или

б) заплатить цену в двойном размере, и при этом утратить кортик.

Я выбрал второй вариант получения в пользование кортиком до конца своей жизни с условием, что я его действительно не потеряю. Тем более я уже принял решение – флоту четверть века своей жизни не жертвовать. Отсюда все эти административные расследования, наказания, справки, квитанции, которые для меня изначально имели формальный характер.

Вывод: Если началу предшествуют планы, то завершению – итоги. А для них, записанных под чертой определенного дела или периода жизни, надо иметь зарубки на память. Поэтому люди и собирают сувениры.

Переезд штаба

«18 марта 1981 г.

Переезд штаба».

Этой короткой фразой в два слова сказано много.

Во-первых, закончилось прозябание офицеров в старом и неухоженном помещении.

Во-вторых, подготовка к этому мероприятию у меня началась задолго до самого переезда, и состояла она в проверках готовности помещений, в замечаниях по поводу выявленных недостатков, в докладах, выматыванию нервов ради устранения выявленных недоделок и так далее.

В-третьих, не зря один переезд сравнивают с двумя пожарами. За один день это мероприятие, конечно же, проведено не было. Мне как коменданту штаба пришлось включиться в процесс очень даже активно, не только по кабинету «Ф-3», а и по другим помещениям.

«19 марта 1981 г.

ПМО-2 (противоминная оборона) – работа с тральщиком.

Проверка Таранова.

Проверку экипажа Таранова осуществлял некий капитан-лейтенант Потапенко, видимо, от управления 4-й флотилии. По материальной части было выявлено три недоработки, по документации – четыре.

Переезд штаба – от В. С. Малярова – 3; от В. В. Морозова – 1».

В переезде штаба нам помогали четыре моряка из двух экипажей.

Кстати, праздник «День подводника» официально был учрежден 15 июля 1996 года приказом Главнокомандующего Военно-морским флотом Российской Федерации № 253 «О введении годовых праздников и профессиональных дней по специальности» наряду с другими, такими как день Специалиста минно-торпедной службы (день Минера – а ведь звучит) – 20 июня, Инженер-механика – 10 января, Штурмана – 25 января и так далее.

Однако в годы моей службы на флоте День подводника как таковой официального статуса не имел, тем не менее народ не желал оставлять пробел в истории, и с легкой руки наших предшественников мы отмечали свой «день подводника». И происходило это… 13-го числа каждого месяца – это был день получки. Для суеверных людей 13-е число – тоже, наверное, божья отметина, хотя для меня это счастливое число. Факт получения денег существенно усугублялся тем, что в отличие от гражданки люди служивые аванса не получали.

«21 марта 1981 г.

Переезд штаба – Н. Н. Германов».

Переезд штаба продолжался. Нам в помощь на день выделялся контингент из экипажа капитана 2-го ранга Николая Никитовича Германова в количестве шести человек.

А мой бывший экипаж под командованием контр-адмирала Олега Герасимовича Чефонова поселился в непосредственной близости от меня и штаба, в котором я служил – на втором этаже.

Как-то уже возле новой казармы находились капитан 3-го ранга Шамиль Абдурахманович Насеров, капитан-лейтенант Анатолий Дмитриевич Головатов, мичман Михаил Михайлович Баграмян. Рядом были молодые лейтенанты, которые стояли спиной к проходящему мимо Олегу Герасимовичу Чефонову, уже контр-адмиралу, и не поприветствовали его, как положено по строевому уставу. Олег Герасимович молодых лейтенантов по-отцовски тут же и пригладил:

– Вы что, уже адмиралов не замечаете… – и так далее и тому подобное, то есть весь набор военно-морского прикладного многоборья на тему «Служи по уставу – завоюешь честь и славу».

А когда к Олегу Герасимовичу обратился Михаил Михайлович Баграмян:

– Товарищ контр-адмирал… – он выдал и ему тоже:

– А что, я тебе уже не командир?

Таким образом, Олег Герасимович от старого и заслуженного мичмана потребовал обращаться к себе не по строевому уставу, а по сложившейся военно-морской традиции:

– Товарищ командир.

«26 марта 1981 г.

Переезд штаба – В. В. Морозова – 4».

В этот день для переезда штаба в новую казарму из экипажа Виталия Васильевича Морозова выделено было четыре человека.

В советском обществе мы исповедовали равенство и братство. Но это не касалось деятельности на штабной ниве. В штабной команде 21-й дивизии было около двадцати моряков, которые собственно моря не видели. Однако в отличие от моряков-подводников срочной службы, которые безвылазно находились на службе и в Техасе бывали лишь для производства каких-нибудь работ, посещения госпиталя или гарнизонной гауптвахты, штабные были избалованы командованием экипажей. Ведь местом службы штабных моряков были:

строевая часть, где старшим матросом И. Ю. Герасимовым и иже с ним готовились приказы по личному составу;

отдел кадров, где старшим матросом А. А. Шевченко формировались, хранились и куда надо передавались личные дела офицеров и мичманов;

секретная библиотека, которой с чувством долга заведовал старший матрос Николай Старчиков, где хранились секретные приказы и документы, которые иногда в срочном порядке востребовались как штабными, так и экипажными офицерами;

машинописное бюро, где в любой момент застенчивый москвич, матрос Сергей Печенкин, мог отпечатать приказ или любую другую необходимую бумагу в том виде, в котором она без сучка и задоринки проходила через все инстанции вплоть до штаба флота;

рабочая комната, где старшина 1-й статьи Игорь Удалов и Володя Игуменцев могли подготовить любое задание с начертанием каких-либо схем, графиков, таблиц, которые могли пригодиться любому флотскому начальству;

особый отдел, где работали старший матрос П. Иванов и матросы О. Н. Близнецов, Н. Н. Бродников, Г. Е. Волков, Сафонов.

Поэтому, конечно же, возможности каждого из этих моряков для некоторых лодочных офицеров были в каком-то смысле безграничными и в определенные моменты жизни весьма и весьма востребованными. И разумеется, не всегда эти матросы могли или хотели выполнять сверхурочную работу. Тогда со стороны лодочного командования в ход шли различные посулы от полуразрешенных, таких как, например значок «Специалист 1 класса» и жетон «За дальний поход» до напрочь запрещенного спирта. А что в эту орбиту натурального обмена со своей шкалой ценностей еще попадало, так это одному богу известно. Что-то иногда выплывало наружу, а большая часть их «художеств», конечно же, была покрыта мраком.

Правда, лишь однажды пойманный мной случайно в автобусе матрос П. Иванов, собравшийся в самоход, был высажен и с соответствующей нотацией отправлен в казарму. Об этом я командованию не доложил, однако при возвращении на службу этот факт мною был доведен до старшины команды Игоря Удалова. При этом я строжайше рекомендовал ему задействовать нарушителя на работах по чистке чугунных деталей (на гражданке эти детали фарфорового качества) фановых устройств гальюна в кубрике штабной команды. Удалов с интересом выслушал поступившую вводную и заверил меня, что мои пожелания, безусловно, будут выполнены, как минимум в точности, ну возможно, с некоторым перевыполнением. Этих заверений я не перепроверял, поэтому чем закончилась эпопея для Иванова, мне неизвестно.

В штабной команде существовала еще одна интересная и только для управления дивизии специфическая особенность. Несмотря на то что все моряки в составе команды жили в одном кубрике, а на службе находились в одном здании, только в разных кабинетах, отдельные ее представители служили не три, как для всех моряков было установлено, а всего два года. Такой особый статус имели лишь те, кто служил в особом отделе. Эти моряки призывались не морским ведомством, а по линии КГБ, где срок службы, установленный для военнослужащих срочной службы всей структуры, два года. Однако морякам, не видавшим моря, выпала доля служить три года, и им было обидно, что другие служат на треть меньше. Конечно же, это противоречие дружественности между «штабистами» и «особистами» не добавляло, однако при мне какие-либо инциденты наружу не выплескивались, так как вторые по отношению к первым всегда являлись карасями. При этом «особисты» вечером дослуживали то, что им «недодалось» по статусу. Поэтому особист Иванов, который пытался сходить в «самоход», на тот момент, наверное, испытал к себе «особое» отношение со стороны своих штабных товарищей вдвойне: за самоход и за то, что попался.

«2 апреля 1981 г.

Распределение курсантов из Ленкома:

36176-1 – экипаж Таранова;

36176-2 – экипаж Г. М. Щербатюка;

63921-2 – экипаж В. Н. Довженко – автономка;

15163-2 – экипаж А. А. Ротача – док».

Из Высшего военно-морского училища подводного плавания им. Ленинского комсомола прибыли курсанты минно-торпедной специальности, которых распределили по кораблям. Для непосвященных поясню, что слово в последней строчке моей дневниковой записи означает плавучее сооружение для ремонта и осмотра кораблей, а не сокращение от слова «документ».

На подводных лодках нашего проекта имелось выдвижное устройство под названием «Волна», которое позволяло увеличить изображение от четырех до девяноста шести крат. При максимальном увеличении что-либо увидеть было сложно, так как вместе с географическими и прочими визуальными объектами в размерах увеличивается пыль и прочий мусор, который носится в воздухе, создавая матовую дымку, не позволяющую качественно рассмотреть объект. Говорят, что наиболее эффективно увеличение до тридцати шести крат. При таком увеличении на острове Путятин наши моряки в окуляр рассматривали красавцев оленей и прочую интересную заповедную живность.

«9 апреля 1981 г.

Посещение «ТЛ-554».

При посещении торпедолова мною был составлен список команды. Командир катера, мичман Анатолий Иванович Нюхов был постарше меня лет на семь. На торпедолове он держал порядок, что не могло не понравиться.

В тот же день я подготовил отношение за подписью командира соединения об оформлении себе пропуска на территорию судоремонтного завода в Чажме, что было продиктовано необходимостью посещения нашего торпедолова «ТЛ-9».

Спустя четыре года и за год до беды в Чернобыле в Чажме произошло ЧП на подводной лодке 675-го проекта – из-за некоторых стечений обстоятельств во время замены активной зоны сорвало крышку атомного реактора. Этот случай явился черным предвестником Чернобыля. Случай на Дальнем Востоке, в Чажме, не афишировался, а после Чернобыля всех больше интересовало то, что творилось у себя под боком, а не где-то за десять тысяч километров. Я же о трагическом случае в Чажме узнал, когда посетил Дальний Восток в январе 1990 – декабре 1991 года. Тогда же понял, что радиофобия ничуть не лучше самой радиации.

Атомная подводная лодка «К-431» (до 1978 года «К-31»), 10 августа 1985 года, Японское море, залив Стрелок, губа Чажма.

Лодка проекта 675 атомная, с крылатыми ракетами; разработчик – ЦКБ-18 (КБ «Рубин»); командир – капитан 2-го ранга Лукьян В. Федчик.

На лодке была проведена замена активных зон реакторов. При проверке кормового реактора на герметичность выяснилось, что из-за постороннего предмета, попавшего на уплотнительное кольцо, он дал течь. Решив без огласки устранить причину, ремонтники (офицеры береговой технической базы) докладывать о ЧП не стали. При повторной операции плавмастерскую с краном качнуло волной, крышка реактора вместе с системой поглотителей поднялась слишком высоко, и началась цепная реакция. Произошел тепловой взрыв. Все, что находилось в реакторном отсеке, включая 12-тонную крышку реактора, разбросало на сотни метров. Перегрузочный домик, в котором находились офицеры, мгновенно сгорел. Пожар на борту ликвидировали путем затопления отсека. Лодка потеряла остойчивость и была посажена на мель.

До 300 человек переоблучилось. Всего погибли 10 человек.

Командующий 4-й флотилией подводных лодок контр-адмирал Виктор Михайлович Храмцов, в момент взрыва, находившийся в Москве, получил «неполное служебное соответствие» и строгий выговор с занесением в учетную карточку по партийной линии. Через два года взыскания были сняты, и В. М. Храмцова повысили в звании. Лодка не восстанавливалась, в 1987 году была выведена из боевого состава флота.

«10 апреля 1981 г.

Проверка «ТЛ-554».

Катер проверялся на предмет наличия аварийно-спасательных средств.

А вот байка от Михаила Михайловича Баграмяна. Это произошло в пору борьбы с пьянством, гласности и перестройки. К тому времени, в 1986 году, Михаил Михайлович перевелся в бригаду строящихся и ремонтирующихся кораблей в Большом Камне, в экипаж капитана 2-го ранга Виктора Владимировича Дубовчука, который позже принял капитан 2-го ранга Евгений В. Зябкин, на лодку первого поколения проекта 675МКВ «К-34» («К-134» «Б-134»). Как водится, на тему перестройки в экипаже состоялось собрание, с обсуждением вопроса, кто как относится к этому явлению. Традиционно, этот общественный форум исключительным явлением в жизни экипажа не стал, а потому получился скучным и неинтересным. Так было всегда, пока кто-нибудь вольно или невольно в подобное мероприятие не привносил струю озорства. Так случилось и здесь. Под конец собрания личный состав вдруг оживился. В порыве душевного подъема и юношеского откровения встал молодой матрос и пламенно заявил:

– Я вот тоже перестроился!

На что тут же отреагировал замполит, который не преминул задать молодому матросу конкретизирующий вопрос

– Ну, и как же вы перестроились, товарищ матрос? Доложите собранию.

Матрос со всей возможной для его возраста ответственностью доложил:

– Раньше я на вахте спал. А сейчас перестроился. Стараюсь не спать. С трудом, но получается.

Все над этим признанием молодого матроса посмеялись, однако не всем это понравилось. Через пару дней Михайлович его встречает и спрашивает:

– Что это у тебя под глазом за синяк такой? Это кто ж постарался?

– Никто не старался. Это я нечаянно ударился о клапан.

– Ну, так как перестроился?

– Сами видите.

Было ясно без слов. Чтобы перестройка не проходила в потемках, старослужащие моряки молодому бойцу решили ее подсветить. Прожектор перестройки…

«19 апреля 1981 г.

Практические стрельбы».

Выходил в море на торпедолове для обеспечения практической стрельбы торпедой. При вылавливании изделия морякам катера пришлось повозиться. Для того чтобы гладкую носовую поверхность торпеды было за что зацепить, в ней предусмотрено устройство, называемое кнехтами. После прохождения торпедой определенной дистанции, она, продуваясь, всплывает, из нее выдвигаются два металлических штыря – кнехта, которые не дают соскользнуть набрасываемому на нее тросу.

Тут кнехты не выдвинулись, и прежде чем торпеду втащили на борт катера, металлический трос пару раз соскользнул с головной части. Поэтому ответственный за подготовку торпеды наверняка получил фитиль.

Среди некоторых штатских бытует мнение, что все, что связано с субмаринами подводник все видел и все знает. Насчет того, что знает, это верно, а вот насчет того, что все видел… Отнюдь! Не все подводники видели, как например, погружается или всплывает его подводный корабль. В виду того, что моряк находится внутри субмарины и что, опять вразрез бытующему мнению, на ней нет иллюминаторов. Лично я, например, впервые увидел всплывающую подводную лодку лишь тогда, когда служил в штабе дивизии во время практических стрельб торпедами. И было это лишь однажды.

И должен заметить, что такого эффектного зрелища, которое показывают американцы в своих фильмах, я не увидел. Тем не менее эффект внезапно возникающего черного объекта на поверхности моря ничуть не хуже, а даже наоборот, так как поражает воображение своей пугающей загадочностью и зловещей таинственностью. Когда это происходит на твоих глазах, испытываешь чувство гордости за то, что служил на этих лодках, и сожаление, что ты сейчас находишься на борту катера или надводного корабля, а не там – в черной и загадочной субмарине. А особое чувство гордости возникает, когда поднимается именно твоя лодка, на которой ты служил.

«22 апреля 1981 г.

Проверка «ТЛ-554» по следующим вопросам:

Состояние матчасти.

Укомплектованность.

По каким документам сдача задач.

Когда сдача задач.

Когда будет готов к выходу в море.

* 1-й вопрос (состояние матчасти) по линиям флагманских специалистов:

Ф-1 – гирокомпас собран, проверить, локация – блок… подлежит замене, откорректировать карты.

Ф-3 – отсутствуют рогачи, ленточные крепления и прочее.

Ф-4 – преобразователь не «тянет» совместную работу штурманского оборудования и радиоаппаратуры.

Ф-5 – болты для крепления дизелей через СРМ (судоремонтную мастерскую) привести в форму.

Эксплуатационные инструкции – нуждаются в переработке.

Внутреннее помещение – необходимо покрасить.

* 2-й вопрос (укомплектованность):

Рулевой – ДМБ (демобилизация).

Моторист – ДМБ.

Радист – ДМБ.

* 3-й вопрос (по каким документам сдача задач):

В-1.

В-2».

Проверка торпедолова была вызвана какими-то иными организационными вопросами. Основное предназначение его состояло в том, чтобы находиться в море для выполнения своей главной задачи. И явная неготовность к этому по всем линиям торчит толстой занозой во флотской организации соединения.

Во время службы в штабе дивизии меня, еще молодого мичмана (23-25 лет), однажды поразила и удивила ссора между старшими офицерами, а именно: между начальником штаба Владимиром Петровичем Бондаревым и заместителем командира дивизии Николаем Никитовичем Береговым. Их столкновение произошло уже в новом помещении штаба. Высокопоставленные драчуны стояли в разных концах длинного коридора и с видом заправских дуэлянтов от души несли друг на друга как по матушке, так и по батюшке. Случайно выскочив в коридор и оказавшись на линии огня, я оторопел. Перестрелка хоть оказалась непродолжительной, но эмоционально насыщенной, прямо как электрощитовая под высоким напряжением, из которой при коротком замыкании градом сыплются искры. Под впечатлением происходящего в момент нахождения на линии перекрестного огня я пребывал в состоянии эмоционального анабиоза. Потом, по прошествии времени, эта перестрелка показалась мне забавной и смешной.

Два капитана первого ранга на расстоянии досягаемости старинных дуэльных пистолетов стоят и через весь коридор поливают друг друга отборным матом почем зря, будто это были не элита Вооруженных Сил, а пьяные грузчики в подсобке гастронома. Оба старались лягнуть друг друга побольней, хотя у меня сложилось впечатление, что гавкались они без особой злобы.

Начштаба Владимир Петрович Бондарев – возрастом за сорок лет, чуть ниже среднего роста, склонный к полноте, кучерявый, будто после химзавивки – запомнился мне человеком, способным повышать голос и даже несколько крикливым. Замкомдива Николай Никитович Береговой – на вид сорока пяти лет, высокий, стройный, на лицо симпатичный, что усугублялось благородной сединой – на меня производил впечатление уравновешенного и спокойного человека. Лично мне он нравился доступностью и простым отношением ко всем. Поэтому в этом инциденте меня больше удивил Николай Никитович, но, как видно, допечь можно любого.

Кстати, Николай Никитович в мою бытность несколько раз подавал рапорта на поступление в Военно-морскую академию, однако кто-то наверху постоянно заворачивал их обратно. Я даже помню, как он по этому поводу переживал и сетовал, а кто-то высказал предположение, что где-то наверху у него завелся враг.

В канун последней морской страницы

Однажды мы с Николаем Стулиным коротали время в ожидании транспорта, и он пожаловался:

– Пока ходил пешком, все было нормально, как сел в машину сразу отразилось на сердце, – и для наглядности он ткнул себя в область сердца.

И у меня тоже заболело сердце за друга. Потом это повторится еще не раз – наставала пора взросления, когда мы начинали понимать боль потери и тоску по прошлому. Нас покидал юношеский эгоизм, и мы все больше заражались любовью не к себе, а к миру, к падающему с дерева желтому листку, к одиноко летящей птице, к заблудившемуся несмелому ветерку. Мы научились ощущать язык стихий, видя в них не грозу, а жалобу. Мы поднимались к высотам духа, вместе с тем впервые осознавая слабость плоти.

«28 апреля 1981 г.

Проверка экипажа Н. Н. Германова в связи с подготовкой к ракетным стрельбам».

Всего ими получено четыре замечания, одно из них: вахтенный по охране торпедных аппаратов, матрос Верхотуров, не знал инструкции и своих обязанностей.

Как-то я зашел в свой бывший экипаж контр-адмирала Олега Герасимовича Чефонова. Иду по среднему проходу новой казармы, мимо, как обычно, снуют моряки. Навстречу попадается капитан-лейтенант Виктор Владимирович Коростелев с какими-то непонятными признаками физического насилия на лице. Я хоть и был удивлен, однако про себя тут же сделал скоропалительный вывод, что это следы семейной разборки, хотя в подобных делах этот офицер ранее замечен не был. Тем не менее его вид прямо требовал не проходить мимо и я не прошел:

– Тащ каптн-лейтнт, у вашей жены что, рука тяжелая?

Виктор Владимирович даже без праведного возмущения, но с явным удивлением вопросил:

– А ты что, не знаешь? Мы же в аварию попали.

Теперь наступила моя очередь, однако более основательно и качественно удивиться:

– В какую аварию? – протянул я.

И тут меня просветили. Оказывается, что Виктор Владимирович как послушный семьянин и примерный военнослужащий утром сел в автобус и вместе с членами родного экипажа направился в Павловск. На КПП автобус, как обычно, остановился для проверки пропусков. А затем, как положено, с вершины сопки, мирно покатился вниз… правда, без тормозов.

Когда человек без тормозов, и мы вынужденно испытываем это явление на себе, то испытываем чувство дискомфорта. Но когда автобус, набитый военными людьми, рвущимися на службу, вдруг оказывается без тормозов…

Автобус без тормозов, набравший скорость, являл собой неуправляемый снаряд, ищущий место приложения. И в этой ситуации водитель мало что мог поделать, хотя он пытался погасить скорость при помощи коробки скоростей, в которой зубья шестеренок вылетели все, как у больного цингой. А дорога, ведущая вниз, к подножью сопки, была извилистой, как положено горному серпантину, и автобусу, по ходу дела набиравшему скорость, удержаться в колее рано или поздно было невозможно. Тогда водитель принял единственно верное решение – он остановил движение своего земснаряда, врезавшись в скалу. Говорят, что к этому решению водителя понукал чуть ли не весь экипаж хором.