Текст книги "Синдром подводника. Том 2"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

… Мы, наверное, уже тогда были счастливы, но просто-напросто на это не обращали внимания. Удивительно быстро сошлись, на что в городе понадобилось бы, по крайней мере, месяца три. А здесь, на юге, каждый из нас был как бы на ладони друг перед другом. Никто сначала и не подумал о том, что будет дальше – жили сегодняшним днем.

… Только я твердил как заклинание, чтобы отвести от себя мысли о женитьбе: «Жениться не собираюсь еще лет пять» (или что-то в этом роде), что, в сущности, оказалось лишним…

… самым дорогим днем является это же число, только не ноября, а именно июня.

Завтра будет двадцать пятое – это середина, после чего время пойдет на спад, на убыль, наконец, можно будет… останется каких-то тридцать девять дней и столько же останется за плечами в прошлом… »

Лена рассказывала о впечатлении, которое я на нее произвел в день знакомства – просто никакого. А на следующий день – «… вот когда ты разделся на пляже, тогда…». Что она увидела такого, чего бы я не знал о себе, так и не созналась.

«24.01.1979 г., московское время 19¹⁵

Охотское море

Обычно скучать не приходится, книгу в зубы и айда галопом по странам и континентам. И кажется, зря торопился. Вот уже кончил читать «Разгон», после проглотил Кычанова (или Кочанова) с «Клубом червонных валетов» (кстати, не вальтов). Мне кажется, придется ощутить книжный голод. Хотя у меня где-то в загашнике припрятана на черный день «Роман-газета» … ничего нет кроме военных мемуаров, которые я терпеть не могу…

Недавно обратил внимание на то, как реагирую на более или менее интересную книгу. Радостно хлопаю в ладоши и интенсивно ими потираю с некоторой дрожью в теле, предвкушая нечто эдакое… интересненькое.

Так вот откуда у меня эта привычка – хлопнуть ладоши и потереть ладони? … Вот только что приволок две книжки и один «Дальний Восток». Взял у товарища под залог «Роман-газеты», которую еще не прочитал».

В автономке любая литература ценилось на вес золота. А книгообмен все более оживлялся, чем больше времени проходило с начала похода. Мы тогда все много читали – время было такое, что много знать было модно, престижно и просто необходимо. Без чтения не получалось общаться с людьми, ибо тогда разговор получался на разных языках. Непередаваемый запах желтоватых книжных страниц помнится до сих пор.

«25.01.1979 г., московское время 21⁰⁵

Охотское море

Недавно Милый пытался меня подколоть насчет того, что я скучаю по жене… У него улыбка до ушей, если не сказать больше, прямо неописуемая радость. Но больше всего не вязались с его настроением слезы, которые выдали его истинное душевное состояние. Ведь сам же скучает по своей жене, в чем тут же не замедлил сознаться. Тогда у меня в голове пронеслась мысль: «Женатики, женатики, все тоскуете по дому, независимо от срока совместной жизни».

Как обычно наш затхлый лодочный воздух своими крыльями сотрясают разные «утки» (в смысле – сплетни), согласно которым можно предположить, что в отпуск мы уйдем все-таки где-то летом, собственно, как я и предполагал. По опыту знаю, что если прогнозируют на флоте на год вперед, то можно смело накидывать три месяца – погрешность составит не более десяти дней. Если сейчас будут загадывать на весну или лето, то нужно прибавить месяц – точность будет вплоть до пары дней. Впрочем, все это чепуха и еще не раз нарушит наше спокойствие прилет очередной стаи «уток».

Вот уже и на собственный опыт ссылаюсь – без году неделя на флоте, а глядите, выдаю собственные прогнозы. Видать, матерею. Невольно ловлю себя на мысли о невероятной концентрации событий, наполняющих молодую жизнь – не так уж много ее отпущено человеку, а сколько туда вмещается! «Без году неделя», если она выпадает в молодости, составляет значительный и насыщенный срок. Это в зрелом возрасте она превращается во «всего ничего».

«30.01.1979 г., московское время 06¹⁵

Охотское море

Новостей нет, если не считать того, что сегодня проспал на вахту по своей вине, опоздал ненамного – минут на 5-7, однако факт опоздания…

На Витюшу Киданова бочки катил. А сам?

Заснуть для меня было всегда проблемой, несмотря на хронический недосып. Видимо, из-за переходов с одного времени на другое сбивались биологические часы, а также из-за пересменок. Зато уж если заснешь, то из сонных грез вытащить свою грешную душу на твердь земную – а точнее, под волнующуюся поверхность морской воды – иной раз без посторонней помощи было просто невозможно. Тем более наша каюта размещалась в пятом отсеке, наиболее уютном. И хоть находились мы в автономке зимой, это ровным счетом ничего не значило, так как под водой было тепло. Духота в помещениях стояла невыносимая, особенно когда не работал кондиционер, поэтому спали, не укрываясь одеялами и с открытыми дверями. А если включали кондиционер, то даже его шум нам не мешал.

Недели летят быстро, оглянешься назад и видишь уже на всходе седьмую неделю. А хочется, чтобы они летели еще быстрее…

… мне помнится твоя фраза, которую ты не раз повторяла: «Приедем домой, и я потащу тебя по родственникам». Может, мысля дельная, но не представляю себя в роли слона, которого водят напоказ.

А у меня прибавилось еще одно занятие – читать труды В. И. Ленина. Кстати, должен заметить, что довольно толково пишет. Но чтобы его понимать, надо прикладывать умственные усилия, что не каждому из нас свойственно».

Чтобы у членов экипажа меньше времени оставалось на глупости (типа дрессировки тараканов) и тоскливые мысли, командование имело на вооружении типовой набор отвлекающих средств. Сюда кроме спецвахты входили учения по борьбе за живучесть, занятия по специальности, разработка и подача изобретений, рационализаторских предложений, написание рефератов, конспектирование первоисточников марксизма-ленинизма. И что самое удивительное – все эти занятия были важными и нужными. На самом деле это, конечно, никакие не отвлекающие средства, а задачи, которые мы были посланы сюда решать. Ведь и сам наш поход являлся учением – изучением-испытанием лодки, себя и своего коллектива. Слившегося, спаянного в некую монолитную разумную силу. Это было здорово!

Наш досуг на подводной лодке старались сделать коллективным. Чтобы люди были по максимуму на виду – коллективный просмотр кинофильмов, совместное празднование Нового года, дня Советской Армии и Военно-морского флота и прочее. Вот и получалось, что и в свободное время члены экипажа были собраны вместе – на виду у начальства и друг у друга. По-другому в море, где безопасность лодки и экипажа зависела от каждого, от мельчайшего поступка отдельного человека, было нельзя.

Вывод: Человек – существо социальное, и без коллектива ему выжить трудно. Необходимо постигать науку жизни в коллективе, где главным является умение подчиняться лидеру и ставить общие интересы выше личных. Собственно, этому и учил нас социализм – самый передовой строй из известных истории.

Интересной также была система начисления положительных баллов за изобретения, рацпредложения, авторефераты и прочие полезные дела. При этом учитывались призовые места на различных конкурсах, таких как за «лучший отсек», «лучшую каюту» и т. д. и т. п.

Я думал об изобретениях и рацпредложениях, но никаких мыслей в голову по этому поводу не приходило. Казалось, что до нас все уже было придумано. Конечно, для настоящего технического творчества нам не хватало образования, знания самой его методики. Но мы тогда этого не понимали.

Поэтому я делал ставку на авторефераты, благо у меня было около десятка журналов «Зарубежное военное обозрение». Вводная статья журнала успешно мною перерабатывалась, дополнялась своими знаниями и использовалась в качестве реферата, который я добросовестно защищал при сдаче. Вот где пригодились привычки и полезные для жизни навыки закоренелого списывателя. Выдав за короткое время солидный объем рефератов, я продвинул свое подразделение вперед, да и сам не был обижен положительными баллами.

И тут кое-кто, опасаясь за свои позиции в соцсоревновании, поднял вопрос о пересмотре критериев оценки и подведения итогов наших соревновательных работ. Цель этого хода для меня была очевидной – снизить количество баллов за рефераты, мотивируя тем, что они с непонятной легкостью выходят из-под чьего-то пера. При этом прозвучала моя фамилия. Не помню, чем закончились эти страсти, но авторефераты не были подвержены «уценке». Думаю, что тем, кто хотел похоронить мои успехи, следовало бы знать, что реферат – это и есть творческая переработка чужих трудов, а не предъявление собственных изобретений. К тому же надо было понимать, откуда я беру материал для своих работ, надо было покопаться в используемых мною первоисточниках. Но интеллектом воевать сложнее, чем подлостью. Интеллекта не у всех было в достатке. И ради амбициозных прихотей таких людей, ни на что не способных, никто не собирался изменять устоявшуюся систему.

Вывод: Люди, любящие мутить воду для извлечения своей пользы, есть в любом коллективе. Обычно, это паразиты, балласт, но с сильным адаптационным свойством. Избавиться от них трудно, а терпеть их верховенство – не столько глупо, сколько гибельно, ведь они ничего не создают. Они только хотят первыми и в наибольшей мере владеть тем, что создают другие. Обращаться с такими людьми надо так, как с бациллами, – выявлять их и устранять.

«02.02.1979 г., московское время 05⁴⁵

Охотское море

Дня три-четыре назад Геша (Фомин) сообщил мне, что получил квартиру. Он полон недоумения – кто, когда, каким образом сумел это провернуть? Предположение одно: Уласкин уезжая, оформил свой брак, ну и заодно Свете (подруга Гены Фомина, затем стала его женой) передал квартиру. Ох уж этот век скоростей! События настолько стремительно развиваются, что подчас и мечты так далеко нас не возносят.

Вот уж точно сказано насчет быстротечности событий. Насколько живо события разворачивались в Техасе, настолько мы были отвлечены от них, пока находились в автономке. Мы пребывали в роли космонавтов, которых запустили в долгий межпланетный перелет. И вот пока мы жили в своем мирке, в своем подводном коконе, как бы вне земного времени, на Земле все человечество на несколько лет убегало вперед (в нашем случае на несколько месяцев) в своем развитии. Не в техническом прогрессе, а просто по жизни. Все дело в ритме жизни – у нас, в море, он как бы замедлялся, а у наших жен, в поселке, летел сумасшедшим локомотивом вперед, без остановок. Там дико вращались сгустки эмоций и страстей, как энергетические поля в космосе. Насколько будет для кое-кого наше возвращение неожиданным, настолько для некоторых из нас самих это окажется сюрпризом.

Удивительное дело. В последнее время испытываю нехватку времени. Взялся за первоисточники – на вахте больше некогда читать худлит. А тут еще подоспела сдача зачетов, которые еще больше уплотняют ход событий. Хотя это, безусловно, предпочтительнее, нежели не знать, куда себя деть в свободное время. Вот так проходит наше автономное плаванье – и менее болезненно, и более полезно.

Кстати, вот так же за время службы на подводной лодке я освоил пишущую машинку, на которой с удовольствием печатал книжки «Боевой номер», инструкции и прочую документацию. Этой работы было просто навалом, так что руку набил.

Вывод: Свободное время не является временем лишним, которое можно «убить» без цели. Оно дано нам для отдыха, но активного, главным фактором которого остается все то же познание, но в иной форме, в ином виде деятельности. Зачастую навыки, полученные на отдыхе в виде забавы, становятся профессиональными и помогают зарабатывать на жизнь.

В дальнейшем, когда я работал оперуполномоченным и должен был оформлять несметное количество бумаг, мои навыки пригодилось. Они делали меня независимым от машинных бюро и капризных машинисток. Особо стоит подчеркнуть, что благодаря им я оказался в числе первых, кто освоил компьютер.

Падение в пучину

Здесь какие только планы на будущее не бередят наши умы! Каждый по своему обмысливает очередную «утку» и высказывает свои соображения насчет будущего. Короче говоря, неопределенность, самая обыкновенная.

А вчера с Лехой (Зыряновым) распространялись о тайге, о Тигриной пади. Кстати, это заповедник и находится он недалеко от Владивостока. Очень бы хотелось туда с тобой смотаться, посмотреть на тайгу, которую и мне довелось видеть лишь с борта самолета.

Все ребята считают срок по дням. Даже я могу тебе с точностью сказать, что осталось тридцать один день – полнокровный месяц. А когда увидимся? Черт его знает.

Вчера все были самую малость напуганы – могли ко всем чертям уйти все наши планы с отпуском».

В последней фразе, непримечательной на первый взгляд, написанной с элементом напускной бравады, кроется информация о серьезной опасности, которая для всего экипажа могла оказаться роковой.

Замечено, что рассказывать подобного рода истории многие подводники начинают с того, что они были разбужены… Вот и я в то злополучное время находился в отдыхающей смене – спал в своей каюте пятого отсека и проснулся от перезвона аварийной тревоги. Так как тревогами – что аварийными, что боевыми или учебными – в автономке нас баловали довольно часто, как малое дитя конфетами, то проснувшись, я привычно поспешил на свой боевой пост. До автоматизма отработанным жестом подхватил за тесемку своего неразлучного товарища ПДУ и не быстро вышел из каюты.

Однако дальнейшее для меня оказалось удивительным и совсем непонятным. Почему командир БЧ-5 Николай Иванович Семенец выскочил из кают-компании как ошпаренный и побежал на ГКП быстрее всех, расталкивая по пути мешкающих? Ну, прямо как молодой моряк, по команде годка выполняющий норматив «Кто быстрее прибудет на свой боевой пост». Только выражение лица у Николая Ивановича совсем не соответствовало торжественности момента. Он был взволнован и, по-моему, даже напуган. Тут уж и мне стало интересно, что делается на нашем корабле. Что я мог пропустить, что проспал на шконке пятого отсека? И я, резко набирая скорость, вхолостую прокрутив ногами по палубе, рванул к переборке.

На нижней палубе первого отсека, у глубиномера, я застал Витю Киданова – как всегда, с недоуменно-перепуганным и удивленно-вытянутым выражением лица. Он поспешил поделиться со мной горячей новостью: наша атомарина нежданно-негаданно провалилась на предельно допустимую глубину. Собственно поэтому и была объявлена аварийная тревога. Экипаж занял места на боевых постах, все осмотрелись в отсеках, каждый проверил свою матчасть и привел ее в исходное, то есть в штатное, положение. При этом, разумеется, были закрыты все забортные отверстия.

Мы оказались в очень серьезной (значит, смертельно опасной) ситуации, не имеющей объяснения. Думаю, что если бы на нашем месте оказался другой, менее подготовленный (или современный) экипаж, то кто знает, имел бы я сейчас возможность мирно сидеть за своим компьютером и выстукивать на клавиатуре эти строки. Скорее всего, нет. Виновник этого ЧП через некоторое время, уже на берегу, рассказал мне свою версию того, что с нами не произошло. Ну, а так… благодаря слаженности действий всего экипажа лодку удалось вернуть в нормальное положение.

Скажу пару слов о виновнике переполоха, едва не закончившегося нашими преждевременными похоронами. А этим бы точно могло завершиться дело из-за его невнимательности и несобранности. Фамилии по понятным причинам называть не буду, но прозвище назову. Оно говорила само за себя – Мотя. И било прямо в десятку. О таком в Беларуси сказали бы – «бо нязграбны». В целом парень по характеру просто золото – флегма, замешанная на абстрагированном спокойствии и непробиваемом пофигизме… Мотя в принципе являлся ответственным товарищем, но по молодости оставался рохлей. Был он из первого набора офицеров, которые лейтенантами пришли на наш корабль. И после описанного случая он еще долго ходил старшим лейтенантом, когда его годки выхаживали срок капитан-лейтенанта.

После автономки, оказавшись на берегу в уединенном месте с глазу на глаз со мной, Мотя начал свою исповедь такими словами:

– Ты знаешь, Алексей, – и почему-то эти слова будто матрица впечатались в мою память.

Итак, Мотя был у нас на корабле командиром трюмной группы в третьем дивизионе. В тот злополучный момент он нес вахту на ГКП, где нормально исполнял обязанности. И вот ему поступила команда откачать шесть тонн воды из уравнительной цистерны. Мотя сидел за пультом, а перед его глазами стояла мнемосхема, которая в числе прочих иллюстрировала трюмную систему корабля. Эта мнемосхема позволяла управлять практически всей механикой корабля, не вставая с места. Поэтому для выполнения поступившей команды Мотя «собрал цепочку» на пульте. Из-за своей невнимательности и несобранности, да еще спросонья, Мотя вместо того чтобы повернуть ключ управления системы «Титан» в положение «откачать», поставил в состояние «принять». Этот недосмотр начал эксплуатировать собранную им цепочку с точностью до наоборот – вместо откачки воды из цистерны, как надо было сделать в соответствии с командой, в нее начала поступать забортная вода. При этом Мотя даже не обратил внимания, что закачал сверх нормы шесть тонн воды. Именно на это количество тонн наша лодка стала тяжелее и ушла вниз, где начала падать в бездну.

Известно, что лодка в подводном положении имеет нулевую или близкую к ней плавучесть, поэтому ею можно управлять – погружаться или подвсплывать – с использованием скорости движения при помощи горизонтальных рулей. При нахождении в таких пограничных состояниях даже для нашей очень немаленькой подводной лодки каждая лишняя тонна, принятая сверх норматива, может оказаться решающей. Поэтому по мере заполнения злополучной цистерны подводная лодка все больше лишалась своей плавучести, пока не достигла критической. А дальше наш корабль перестал слушаться рулей глубины и начал падать в морскую пучину.

Счастье, что вахтенный офицер обнаружил наше неудержимое падение в глубину и объявил аварийную тревогу. И еще большее счастье, что экипаж сработал слаженно и быстро, что помогло перевести субмарину в штатный режим.

Вывод: Жуткий случай – именно своей простой нелепостью. Стоило от невнимательности перепутать направление движения рычага, и весь экипаж мог оказаться похороненным в пучине мирового океана, а лодка – погубленной. И потом враги ругали бы нашу власть, всю общественно-экономическую систему, нашли бы этому кучу подложных оснований, обвинили бы во всем партию, даже работников спецслужб…

Мы могли погибнуть из-за одного дурака, а на этом сыграли бы негодяи. Избегайте иметь в своих рядах безответственных людей, больных медлительным пофигизмом.

Михаил Михайлович Баграмян на пару с замполитом Василием Сергеичем Андросовым в тот момент играл в домино против командира БЧ-5 Николая Ивановича Семенца и особиста Анатолия Ивановича Захарова. Он выигрывал со счетом 4:0. Однако после четвертой партии игра вдруг не заладилась. Михаил Михайлович пожаловался:

– Что-то голова болит.

Василий Сергеевич заметил:

– Да она у тебя, Михайлович, все время болит. Спустись в провизионку и остуди ее, а мы тем временем перекурим.

Провизионка была в трюме того же пятого отсека. Михайлович там пробыл около пяти минут, а поднявшись наверх, никого из игроков уже не застал. Вахтенный матрос доложил, что все по аварийной тревоге рванули в центральный пост. И как уже потом Михайлович с чужих слов оценил ситуацию:

– Ну а то, что наша лодка чуть не стала домом для рыб, а личный состав – их кормом, я узнал от мичмана Анатолия Корсунова.

Кстати об исправлении ситуации. Здесь тоже оказалось все не так просто, как может показаться непосвященному человеку. За свои и наши жизни боролись в третьем отсеке на пульте главной энергетической установки три офицера, которых я перечисляю по степени вклада в спасение: белорус Валерий Григорьевич Жалдак, родом из Гомеля, Игорь Закиевич Садыков, а также наш земляк из Гродно Сергей Иванович Блынский, который скромно затеняет свою заслугу. Сергей Иванович утверждает, что лишь выполнял команды Валерия Григорьевича Жалдака, который был лидером в этой гонке со временем, на ничтожном его промежутке. Благодаря отличному знанию своего дела и безукоризненному владению вверенной техникой все трое проявили виртуозную реакцию на ситуацию и, балансируя на грани опасностей, смогли вывести атомный реактор на необходимый режим работы. Сложность и опасность состояла в том, что нужно было резко увеличить его производительность. А для этого надо было работать на автомате. Так что не зря существовала (надеюсь, и сейчас существует) жесткая система подготовки специалистов на подводных лодках. Думаю, что иначе в этой ситуации нам бы просто не выжить. Поэтому академик Анатолий Петрович Александров оказался провидцем, когда про наших корифеев сказал:

– Если бы везде специалисты были так подготовлены, как у вас, то аварий на подводных лодках не было бы.

Думаю, причины возникновения остро опасной ситуации командованию стали ясны тогда же, ведь оно состояло из высоких профессионалов – знающих технику и не верящих в барабашек. Но вопрос стоял так: предавать этот случай официальной огласке и награждать троих, а одного гробить или обойтись без жертв, но тогда и без героев. Выбрали второй вариант. Сегодня этот подвиг (без кавычек) троих спасителей, наверное, был бы достойно отмечен и никто бы не стал заботиться одним нерадивым человеком, виновным. Но не в те времена. Тогда героизму хоть и отдавали должное, но не ценой судеб и благополучия других людей. Поэтому никаких разбирательств не проводили, во всяком случае явно. И это еще раз доказывает, что суть произошедшего для командования была ясна, тайны не составляла.

Докладывать о ЧП по приходу в базу командир не стал, таким было его человеческое решение. Официально все просто забыли эту историю. Логика этого решения тогда была всем понятна и являлась единственно правильной и нравственно приемлемой. По вине члена экипажа наша подводная лодка оказалась в опасной ситуации и благодаря умелым действиям того же личного состава катастрофу предотвратили. И так как на флоте одним из видов поощрения является ненаказание, то все отличившиеся, а также все невиновные и виноватый приняли ситуацию таковой.

Наградой героям стали спасенные жизни – их и товарищей, а также сохраненная субмарина. И урок ответственности и гражданственности виновному.

Подобные эпизоды – не исключительная редкость в походах, многим экипажам выпадают испытания на внимательность и оперативность. И где экипаж оказывался менее подготовленным, там оставались белые пятна на черных страницах истории, связанных с человеческими трагедиями и гибелью кораблей Подводного флота.

Концевой отсек, оказавшийся на глубине четырехсот семи метров, что немного превышало предельно допустимое значение, выдержал испытания на прочность. Тем самым отечественная сталелитейная промышленность посрамлена не была. Советские изделия – от мясорубки до космических кораблей и атомных ракетоносцев – всегда отличались надежностью, безупречным качеством и инженерной мысли, и ее воплощения. Даже в экстраординарных условиях Великой Отечественной войны многие экипажи на свой страх и риск превышали порог допустимого погружения лодки, полагаясь на заложенный в ее конструкцию коэффициент прочности. И их расчет оправдывался.

О том, что в нашем случае виновник был сразу же определен и был всем известен, говорит и то, что в дальнейшем во избежание подобных ситуаций во время несения вахты над Мотей было установлено шефство. «Шефом» стал управленец, старший лейтенант Сергей Карпов, который очень ревностно исполнял свою внештатную обязанность. Щупленький и маленький, как Моська, Карпов и Мотя – крупный, как слон. Бывало, Мотя опять засыпал на своем посту, да так, что богатырским храпом сотрясал весь ГКП. Тогда Моська хватал слона за чуприну и долбил лбом о пульт, пока тот не включал мозг и не осознавал свое место и свои обязанности в настоящий момент. И это физическое назидание сопровождалось поучающими словами:

– Не спать на вахте! Перед тобой пульт, вот и смотри на него. Ты что, хочешь повторения ситуации? – Эти вынужденные нравоучения происходили в ночное время при заступлении Моти на вахту в ноль или в четыре часа, когда сон неодолимой силой заволакивал его сознание.

Безусловно, Мотя, был больной, и его нельзя было держать на корабле. Но видимо, сказывалась нехватка кадров для обслуживания материальной части субмарин. Иначе бы наш командир спуску такому ненадежному работнику не дал.

По возвращении из дальнего похода коллеги из других экипажей спрашивали у наших офицеров:

– Что у вас произошло в автономке?

Официально инцидент не предавали огласке, но шила в мешке не утаишь – по авралу-то был поднят весь экипаж. Столько свидетелей!

А чтобы этой историей не притязать на исключительность, как свою, так и положения нашего экипажа, добавлю, что каждый подводник может рассказать историю из своей практики с опасностями и даже с трагедийными последствиями, а кто прослужил долго, так и не одну.

Повторюсь – ведь мы испытывали новую технику и учили новый состав экипажа управлять ею. Тут ошибки столь же закономерны, как двойки в дневниках школьников.

«04.02.1979 г., московское время 06⁴⁵

Охотское море

Вспомнился спор с Бессоновым, который произошел между нами пару дней назад. Если признаться, то спор идиотский, впрочем, в этом виноват Бизон (подумала, наверное, что легко все сваливать на кого-то). Он поразил меня своей серостью. Спор был о том, почему автомашина продается гораздо дороже того, что она на самом деле стоит. Собственно, этот вопрос волновал не меня, а Юрку. Когда я ему растолковал, он сказал, что я не прав, а почему – он сам не знает. Если честно, то более бестолкового аргумента с рождения своего слышать не приходилось. А когда я ему предложил более детально разложить вопрос на составляющие, то он просто-напросто запутался в двух соснах. А насчет других вопросов он проявил свою приверженность к догмам типа:

– Это мне сказал отец, а ты откуда взял?

– У Маркса.

– Так я своему отцу больше верю.

… Теперь же, когда Бессонов предлагает поспорить, я ему в ответ советую прочитать учебник по обществоведению.

Кстати, спор у нас возник ночью, а Алексей Зырянов тогда правильно объяснил Юре одну прописную истину, после чего стал нас ругать, что мы ему спать не даем.

Данная выдержка из письма приводится не для того чтобы продемонстрировать, кто умней, тем более кто прав: чей-то отец или Карл Маркс. А чтобы показать атмосферу, царящую в заключенном в металлическую оболочку коллективе, оторванном от остального мира, находящемся на глубине ста пятидесяти метров. Находясь в изоляции от земли и солнца, группа людей живет своей внутренней жизнью, решает свои микропроблемы. В то же время этот коллектив является посланником земли и солнца, он – экипаж атомного ракетоносца. И он должен одним своим присутствием в Мировом океане решать проблему сохранения мира на планете. Об этой своей сверхзадаче мы ни на секунду не забывали.

Вывод: У нас на борту было двенадцать баллистических ракет с ядерными боеголовками, которые, угрожая агрессору немедленным отпором, поддерживали стратегический баланс сил мира и войны.

Прошло каких-то тридцать лет (для мирового процесса – это тьфу) и не стало на карте планеты государства, которое мы защищали. Спасали Родину от внешних врагов, а внутреннего – проглядели. От этого горчит в душе и неуютно на сердце. Хочется сказать: «Дорогие мои соотечественники, народы бывшего Советского Союза, будьте бдительны!»

Услышат ли меня, поверят ли? А ведь я обращаюсь из истории, из самой гущи пережитого и прочувствованного, переосмысленного и неопровержимо понятого опыта. Мой голос – это эхо попранной истины. Хотя бы к нему, уходящему во время, тающему вдалеке, прислушайтесь!

Мы понимали, что стоит за нашими плечами, как много ставок на нас сделано. Но мы были не богами, а молодыми мужчинами с обыкновенными жаркими сердцами и хрупкой против стихий плотью.

… Хочется, чтобы это время прошло быстрее и как-то незаметно, хотя этого ему (времени) и не удается, ведь каждый следит за ним и за его малейшим продвижением вперед. И как только мы проживаем день, так вечером один из нас и заметит:

– Ну вот, остался ровно месяц.

Или:

– С завтрашнего дня останется февраль, а он короткий всего 28 дней.

Поэтому при таком бдительном отслеживании времени, каждый день нам предстоит испить по часам и минутам. Видимо, глупее занятия не придумаешь. Особенно если вспомнить, как мы жили вне времени, лишь под конец, ощутив, что разлука неминуема и тогда действительно стали бережно относиться даже к мгновениям».

Гармония правды

С круговертью своих событий, заключенных внутри прочного корпуса подводной лодки, с переживаниями в наших душах, с невысказанными мыслями и чаяниями наш микромир барражирует в глубинах моря. Отдельно взятый мирок с по живому обрубленными и волокущимися в кильватере подводной лодки связями. И мы в нем, как полторы сотни Диогенов в металлической бочке. Когда афиняне готовились к войне с Филиппом Македонским и в городе царили суета и волнение, к Диогену, катящему свою бочку, обратились с вопросом, для чего он это делает. Он ответил: «Все заняты делом, я тоже». Мы тоже катили железную бочку по морям, а потому всегда были готовы к войне.

Выше я уже упоминал о своем «ноу-хау» с упреждающим докладом об осмотре отсека. Однако не все «повелись» на мое бдительное несение вахты. Был один неугомонный и бдительный товарищ, который, в отличие от некоторых вполне доброжелательных посещений, как, например, со стороны Толи Голубкова, подозревал наличие подвоха с моей стороны.

А с Голубковым дело было так. Мы уже отплавали половину автономки, когда он меня посетил, словно заглянул в гости. Вот так просто однажды появился, наполовину высунувшись из люка на торпедную палубу, и говорит с ностальгическим оттенком в голосе:

– Вот зашел к тебе, Алексей, – давно тебя не видел.

И действительно, прямо парадокс какой-то – не видеться с человеком полтора-два месяца в ограниченном пространстве длиною около ста метров. Это ж надо было умудриться! Хотя и то важно, что мы с Анатолием были в разных боевых сменах. Это обстоятельство оказалось решающим, так как в этом случае мы пребывали в параллельных мирах. Каждый из нас оказался как бы в своем временном тоннеле, который просто не пересекался с другим. И я был рад нашей встрече, так как почувствовал прямо-таки настоятельную потребность пообщаться с Анатолием, вспомнив, что и наши жены тоже дружили.