Текст книги "Змеиный бог (СИ)"

Автор книги: Алексей Егоренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Без вентиляции в комнате сделалось душно и жарко. Вокруг пахло землей и цветущей полынью. Запах Игуаны и Пепла тоже заполнил комнату: запах двух животных, пряный аромат перца и молочный дух сырого мяса.

За окном вовсю грохотала сухая гроза. В такую пору вдоль северного горизонта громоздились тучи, и молнии гуляли в них, превращая черные башни облаков в огромные рождественские елки. В прерии сейчас танцевала пыль, образуя самые причудливые завихрения. Так могло сверкать часами, и часами ревели раскаты грома, но на землю не падало ни капли дождя.

– Я до конца не знала, разрешать тебе делать это или нет, – ровно сказала Игуана. – Это позволяется только жрецу.

– Много ты так детей заведешь, – отозвался Пепел. На миг ему захотелось вырезать всё ее чертово племя до единого, сохранив лишь Игуану, для себя.

– Я даже не знаю, останешься ли ты со мной, – сказала она.

– Останусь.

Жрица помолчала.

– Ты возьмешь меня в жены? – спросила она.

«Ацтекские девочки», – подумал Пепел.

– Могу я просто остаться? – спросил он. – Так, чтоб без игры в дочки-матери?

Игуана взяла его руку и положила себе на живот.

– А если это сын? – спросила она. Потом добавила: – Они заберут ребенка, если у меня не будет мужа.

Пепел хотел закурить, но сигар рядом не нашлось – все они остались в плаще, на краю бассейна.

– Ты был с одной из нас, – продолжала Игуана. – Я знаю, она взяла из тебя сердце. Теперь ты мёртвый человек. Я снова сделаю тебя живым.

– Я останусь, – сказал Пепел, хмуро глядя в потолок. – И я не против, чтоб у тебя был сын. Или дочь. Неважно.

– Ты возьмешь меня в жены? – повторила она.

– Жениться я не могу. Мой гражданский номер сгорел в унитазе.

– В Лас-Вегасе не нужен номер, – сказала Игуана.

Слингер открыл было рот, но жрица притянула его лицо к себе и быстро заговорила:

– Мне нужна только бумага. Ты бросишь меня сразу, как только захочешь. Ты сможешь завести себе других женщин. Я сама их тебе приведу, столько, сколько тебе нужно.

Стрелок нахмурился.

– Не очень это по-жречески. Ты ведь жрица, – сказал он.

– Верховная жрица, – согласилась Игуана, гладя его щеку указательным пальцем. – Ты сможешь взять себе любую мою помощницу. Или чужую. По разумной цене.

– Сорок девственниц, – пробормотал слингер.

– Больше!

– А как отнесется ваш совет к этому? – спросил Пепел. – Верховная жрица – и такой… смешанный брак.

Бессмертная Игуана рассмеялась. Одним гибким движением она снова оказалась наверху. Ее пальцы заскользили по груди Пепла, и к нему сразу вернулось желание.

– Ваш совет, – пропела Игуана, чертя ногтями болезненные узоры у него на коже. – Знаешь, что я сделала, когда взяла у них лезвие? Когда вынула у себя глаз? Я сказала им… что сама знаю цену… своим делам.

За стеной ревел гром, и далекие сполохи молний расцвечивали темноту всеми оттенками лилового. Степной ветер с разгону врезался в окно, заставляя стёкла дребезжать. Ветер пробивался в щели и нес свежий запах прерии. Стрелок запрокинул голову, стараясь не думать о глазах и лезвиях. Жрица принялась ублажать его, сидя сверху и почти не двигаясь, как умели только южные индианки. Она продолжала:

– Потом я стала называть имена. Двадцать семь разных имен.

– Те люди, которых ты убила, – выдохнул Пепел.

– Те люди, которых мне называли в суде, – сказала она, – и не смогли доказать ничего.

– Ты… – Стрелок едва мог дышать.

– Я отрезала глаз, – сказала Игуана, тоже задыхаясь, – и бросила им под ноги. Всем этим жадным старикам, которые хотели видеть боль. Я не морщилась от боли. И крови не дала им… ни капли.

– Ты… угрожала им? – прохрипел слингер.

– Я! – крикнула Бессмертная Игуана, вскинув голову. – Я! Сказала им! Вот ваша цена! Если не нравится, прогоните меня! Но я вернусь… и возьму ее обратно… у вас… и у ваших… у ваших…

– Детей? – выдохнул Пепел.

Ладонь жрицы звонко ударила его по губам, но слингер едва ощутил боль. Все его чувства собрались в тугой узел ниже пояса. Бессмертная Игуана ощутила это и тут же замерла, беспощадно изводя его, снова не давая ему шевельнуться. Пепел хотел сбросить ее, но Игуана была наготове. Она отпихнула его прочь, ладонью в грудь, с неожиданной силой.

– Сначала говори, – потребовала жрица. – Ты хочешь сделать это опять? Сделать то, что тебе нельзя?

– Да! – выдохнул слингер. Он снова рванулся вверх – и снова рухнул, встреченный ее ладонью.

– Ты возьмешь меня в жены?

– Да. В Вегасе. Да, возьму!

Пепел дернулся еще раз и повалился, едва дыша, не в силах больше сопротивляться.

– Ты поедешь, куда я скажу?

– Да.

– Сделаешь то, что я скажу?

– Я был помолвлен с одной из вас, – пробормотал стрелок и сглотнул. – Я знаю, как это работает.

В один миг Игуана сделалась ласковой. Она помогла ему в несколько умелых движений, и наклонилась, когда Пепел привлек ее к себе, и терпеливо прижималась к его губам, пока он кусал и терзал ее, сотрясаясь в новом оргазме.

Едва стрелок успокоился, Бессмертная Игуана скользнула прочь и улеглась рядом, крепко обвив его ногу своими. Гроза за окном утихла, и полынь начала пахнуть еще сильнее.

– Я буду тебе хорошей женой, – пообещала она. – Как тебя зовут?

– Пепел, – отозвался он.

– Можно мне называть тебя «муж»?

– М-м, – утвердительно промычал Пепел.

– Завтра мы едем в Лас-Вегас, муж.

«Она не знает», – подумал слингер, глядя в потолок. Спираль не горела и вентилятор был выключен, но перед глазами Пепла всё равно кружились тени.

За пределами Невады вегасская бумажка не стоила ни цента. Эти норы-часовни открывались в тоннелях Вегаса только затем, чтобы богобоязненная парочка могла расписаться, снять плюшевую дыру в одном из соседних закоулков, нагрешить в свое удовольствие и уехать поутру, оставив брачное свидетельство в комнатном утилизаторе.

– Я покажу тебе Лос-Анджелес, – продолжала Игуана. – Братья устроят в твою честь гонки в сухих каналах. Ты был в Лос-Анджелесе раньше?

Слингер помотал головой.

– Мне говорили, что вашим народом правит Голливуд. Это так?

– Так же, как вашим – радио.

– Я отведу тебя на церемонию награждения…

Пепел осторожно приподнялся, выскользнув из ее объятий.

– Куда ты идешь? – спросила жрица.

– За сигарами.

– Останься. – Она поднялась и замерла, дав ему полюбоваться собой. – Мой муж не будет сам ходить за сигарами.

Слингер кивнул, подобрал футболку и бросил ей. Жрица поймала ее, взвесила на ладони и швырнула обратно.

– Мне не нужна одежда, – сказала Бессмертная Игуана. – Я скоро вернусь к тебе, муж.

Она вышла наружу и небрежно захлопнула за собой дверь.

Корни фикусов едва заметно покачивались. В приемнике тихо гудели нагретые лампы. Этот ящик праздничного вида, украшенный радугой в облаках, не принадлежал мотелю – он был таким же гостем из восьмидесятых, как и сама Игуана, с ее греховными забавами и не совсем ацтекским орнаментом на футболке. Трикси, дитя девяностых, была не такой – Трикс наряжалась втрое старомодней, но не пропускала ни одной дискотеки. Триксепо-Как-Ее-Там изо всех сил хотела сама казаться ведьмой, и жрицей, и психопаткой, но не умела стать ею надолго. У Игуаны было всё, о чем Трикс мечталось. И это делало жрицу еще опаснее.

Сев на краю матраса, стрелок размял шею и протер глаза. У него была тысяча поводов сбежать отсюда – сбежать прямо сейчас. Ему не нужен был фиктивный брак. И ребенок от Игуаны. И армия девственниц. И гонки, и церемонии награждения. Скитаться Пепел предпочитал в одиночку. Да и помолвок с индианками он впредь решил избегать.

Но едва жрица вышла, стрелок понял, что не собирается уходить прямо сейчас, без явной на то причины.

И, тем более, без перекура.

Она вернулась в комнату с уличным ветром, окруженная запахом сладкой акации и горелых листьев, наряженная в его плащ и его шляпу, с незажженной сигарой во рту и револьвером в руке. Она включила лампу – клак! – хотя небо за окном уже посветлело, и в этом почти не было надобности.

– Смотри на меня, – сказала Игуана низким голосом. – Я страшный ковбой Пепел, муж верховной жрицы, сын великого рейнджера!

– Я не ковбой, – отозвался Пепел. – Дай сюда Кочергу.

Стрелок протянул руку и отобрал у нее оружие. Жрица опустилась перед ним на колени и вытянула шею, передав ему сигару изо рта в рот.

– Прошу, мой хозяин, – сказала она.

– «Наниматель», – поправил Пепел и ухмыльнулся.

Стрелок взял у Игуаны шляпу и надел ее. Жрица поднялась, сбросила плащ и вернула его вместе с сигарой. Пепел пошарил в карманах, достал спички и закурил.

– Мы должны обсудить твою речь, – сказала Игуана. – Все люди должны тебя услышать и подчиниться.

– Какие люди? – Слингер затянулся. – О ком ты?

– Те, что на церемонии награждения.

Он поднял брови.

– В Голливуде, – объяснила жрица. – Ты выйдешь на сцену и передашь им послание от моего народа.

Стрелок хмыкнул.

– Я не Марлон Брандо, – сказал он. – Я плохо гожусь для Голливуда и сцены.

– Я красная, – ответила Игуана. – Я гожусь еще хуже.

Пепел не нашелся, что ответить. Он спросил:

– И что за послание?

– Ты скажешь им, что мой народ нужно вернуть обратно. За Стену.

– Народ – в смысле, ацтеков? Всё племя? Целиком?

– Чем больше нас, тем лучше.

«Какая же ты сумасшедшая», – подумал он, любуясь ею.

– Ты выйдешь и скажешь, что змеиный бог требует наших детей вернуться. Потом выйду я и скажу, что я верховная жрица и подтверждаю волю Великого Змея.

Пепел поднялся на ноги.

– Ну-ка, посмотри на меня, солнце. – Он взял Игуану за подбородок и повернул ее лицо к себе. – Этот Великий Змей… ты всерьез веришь, что он существует? Как и весь этот бред, про Иисуса Христа…

Жрица вырвалась и отвернулась.

– Я не знаю, – сказала она, глядя в сторону. – Вчера не верила. Потом ты принес этот ужасный диск. Теперь я не знаю.

Стрелок помолчал.

– Ну допустим, – сказал он наконец. – Я попаду на эту церемонию. Выйду на сцену. Скажу что-то. И кто меня послушает?

– Ты скажешь им, кто был твой отец, и скажешь, что его дух говорит из твоего рта.

– И они поверят? – Слингер криво ухмыльнулся.

– Если дух отца силен в тебе, он подчинит их. Даже если нет, то он разгневается и убьет их. Скажи, что он идет за тобой и убивает всех, кто тебя не любит.

Стрелок подобрал футболку и бросил ее Игуане.

– Оденься, красавица, – попросил он.

– Почему ты не называешь меня «жена»?

Бессмертная Игуана без особой радости натянула футболку, зажав в пальцах ее рваный ворот.

– Чтобы мы с тобой друг друга понимали. – Слингер потушил окурок и убрал его в карман. – Я расскажу тебе о Джонни, знаменитом аризонском рейнджере. А ты решишь, вызывать его дух или нет. История короткая, без начала и конца, так что я расскажу ее только один раз.

Жрица смотрела на него молча. Он продолжал:

– По детству Джонни часто таскал меня на ярмарки. Там были аттракционы… не такие, как это ваше колесо, а простые, сельские. Такие, знаешь, деревянные быки, механические лошади. Я всё детство провел на этих лошадях и быках. Вот только они не двигались. Когда кто-то другой катался, двигались, а подо мной – нет.

Он затянулся и потер небритую щеку.

– Так вот, один раз я сидел на этой лошади. Я уже знал, что она как-то включается, только не знал, как. Тут ко мне подходит мужик, весь в белом. Джонни называл таких «слизняк-итальяшка». Сам он рассказывал, как полжизни гонялся за одним таким по пустыне, грохнул его где-то около Вегаса, а потом как-то подрастерял интерес. Джонни любил хвастаться подвигами.

– Это был… это был… – Игуана пыталась припомнить слово.

– Мужик в белом, – сказал Пепел. – Он подошел и бросил в машинку десять центов. Лошадь стала брыкаться, и я впервые покатался на самом деле.

Он помолчал.

– Тут явился Джонни, пьяный в дым, и устроил свое представление. Он орал на мужика, топал ногами. А тот смотрел молча. Потом спросил – «у тебя всё?». Потом наклонился к нему и сказал пару слов. И Джонни сразу поменялся в лице. Взялся скулить, извиняться – всё на одном дыхании.

– А человек в белом? – спросила жрица.

– Сплюнул под ноги и ушел. Джонни потом сказал, что это был Лакки Лучано. – Пепел хмыкнул. – Сказал, что он грозился убить меня, прямо на лошади, на глазах у моего отца.

– Рейнджер Джонни ценил тебя больше, чем свое имя, – сказала Игуана. – Это достойно уважения.

– Да, только мужик в белом шептал разборчиво. По крайней мере, я всё разобрал.

Он затянулся и медленно проговорил:

– Два слова. «Идем стреляться». А потом еще раз сказал «идём».

– Значит…

– При нем даже оружия видно не было. А у Джонни… – Стрелок откинул плащ и хлопнул себя по кобуре. – У Джонни всегда висела Кочерга, на этом самом месте.

– Значит, – повторила Игуана. – Твой отец не был тем великим белым рейнджером?

– Не знаю. – Пепел нахмурился. – Откуда мне знать? Он много пил и много трепался. Где правда, где неправда – кто теперь разберет.

Жрица встала и прошла к окну.

– Правды и неправды нет, – сказала она. – Есть только то, во что ты веришь. Твой отец верил, что он великий рейнджер?

Слингер ухмыльнулся.

– Особенно когда пьяный был.

– А ты веришь, что он великий рейнджер?

– Прости, солнце. Мне уже не двенадцать лет. А что касается привидений и духов – спасибо, но мне хватило Трикс.

– Кто такая Трикс?

– Никто.

Стрелок сделал шаг к ней. Жрица развернулась ему навстречу. Ее глаза снова сделались одинаково мертвыми.

Пепел еще раз шагнул к ней. Игуана не шевельнулась.

– Уходи, – сказала она. – Ты мне больше не нужен.

«Ты будешь только мешать», – услышал он голос Трикси. Но он бывал ей нужен, еще как. Трикс пыталась убежать от него, но всякий раз убеждалась, что он ей нужен.

Слингер помолчал и заговорил медленно, обдумывая каждое слово:

– Лос-Анджелес опасное место. Ты можешь нанять меня. Я профессиональный стрелок. Я смогу тебя защитить.

– У меня есть мои воины.

– Им нельзя убивать. Они боятся полиции. Так?

Она не ответила.

– Я не боюсь полиции, – сказал Пепел. – И я не стану задавать вопросов.

Взгляд Игуаны не изменился. Жрица ждала еще чего-то, но стрелок и так предложил больше, чем собирался.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Может быть, я снова в тебя поверю. Иди за мной.

Бессмертная Игуана проскользнула мимо. Пепел обернулся, но верховная жрица уже покинула комнату.

Самые верхушки акаций слегка порозовели, но в дворике было темно и сыро, как на дне колодца. Игуана шагала вперед, не обращая внимания на холод. В утреннем воздухе сильно пахло фикусом. Жрица неслась вперед так быстро, что стрелок едва поспевал за ней. Вместе они протиснулись во внутреннюю дверь и вышли в фойе мотеля.

У конторки Бессмертная Игуана споткнулась о вздутую половицу и пронзительно вскрикнула. Жрица запрыгала на одной ноге, прикусив губу и протяжно стеная. Пепел хотел помочь ей, но Игуана грубо отпихнула его.

– Меня увидят воины, – сказала она. – Нельзя, чтобы ты меня вёл.

– Воины? – переспросил слингер. Он подошел к окну, забранному складными шторами, и заглянул в щель между жестяных полосок.

По стоянке бродили индейцы. Ночью, под раскаты грома и шум ветра, их мотоциклеты съехались отовсюду, – не меньше двух дюжин, а может статься, и трех.

Звякнул колокольчик. Пепел оглянулся. Бессмертная Игуана отодвинула парадную дверь и терпеливо ждала его у порога, оранжевая в слабых лучах рассветного солнца. Стрелок вздохнул и последовал за ней.

Мотерос толпились небольшими группами у костров, усеявших все просторное поле стоянки. Некоторые из них даже сидели, хотя гудрон был еще слишком холоден. Полуголые механики тоже были здесь – они шмыгали туда и сюда, не обращая ни на кого внимания, таскали воду и деготь в кожаных бурдюках, заправляли машины горючим. Некоторые из них готовили; некоторые – поддерживали костры, швыряя в них клочья старых афиш и обломки деревянной мебели. Отовсюду пахло маисом, какао и диковинными южными пряностями. Из каждого второго мотоциклета орало радио, настроенное в унисон на одну общую радиостанцию.

Замечая верховную жрицу, ацтеки расступались и строились в ряд. Механики, напротив, быстро склоняли бритые головы и кидались дальше по своим делам. Те водители, что еще не успели заглушить мотор, торопливо спешивались и тоже становились в две шеренги.

У центрального костра в компании нескольких увальней красовался Ревущий Буйвол. Заметив Игуану, он обернулся, поставил чашу с какао на гудрон и убрался с дороги. Позади него на коленях стоял Пако. На шее мексиканца красовался строгий ошейник, мешавший ему сидеть ровно и вертеть головой. По скуле торговца сбегал узор из нескольких мелких ран. Его растертые запястья были связаны кожаным ремнем, но в остальном Пако был невредим. Рядом с ним расположилась высокая машина-клетка на трех колесах.

Слингер подался назад, но ему на плечо легла твердая рука Игуаны.

– Убей его, – сказала жрица. Что-то холодное ткнулось Пеплу в ладонь.

Он запоздало понял, что кобура пуста. Бессмертная Игуана совала ему в руку его собственный револьвер. В барабан Кочерги был заряжен один-единственный патрон – остальные исчезли. Стрелок покосился на жрицу.

– Зачем? – спросил он.

Мексиканец смотрел на него, тяжело дыша. Сквозь прутья клетки за спиной Пако пробивались лучи восходящего солнца. У горизонта розовой стеной клубилась дорожная пыль.

– Не задавай вопросов, – сказала Игуана. – Убей его.

Всё новые и новые мотоциклеты стекались к мотелю одной широкой лавиной. Пепел стоял над торговцем, сжимая в руке револьвер, а машины прибывали и прибывали, одна за другой, по три, по четыре, – не меньше двух сотен, а может статься, и трех.

(1х07) Равновесие нарушается

С высоты орлиного полета мотель напоминал три бурых кирпича, едва различимых в поблекшем к осени, но всё еще зеленом океане прерии. Ржавый полумесяц, остов большого колеса обозрения, простирался вверх пускай не на милю, но на сотню-другую футов как минимум. Стоянка лежала у его подножия как серое лоскутное пончо. Костры ацтеков раскинулись по ней неровным веером, и муравьи-мотоциклеты сновали туда и сюда, прибывая и отбывая. И всё равно с такой вышины, из самой верхней гондолы полуразрушенного ярмарочного колеса, звук моторов был едва слышен. Вся копоть, музыка и запах жженого какао остались далеко внизу. Воздушная тюрьма имела свои недостатки: карабкаться сюда было неприятно, и поначалу слингера мутило от непрерывного колыхания, но спустя полдня он перестал замечать его. Небесный покой был абсолютным, и к вечеру Пепел даже слегка начал жалеть, что по смерти никто не возьмет его в рай.

И куда, черт возьми, подевался индеец?

Стрелок осторожно выглянул наружу. Неподалеку от трех кирпичей мотеля угадывались очертания городка Фонтейн – там полуобвалившеяся каменная ратуша, здесь шпиль колокольни, терявшийся в траве словно длинная белая кость. На месте бывшей ярмарки до сих пор уцелела прогалина, истоптанная и много раз перепаханная колесными машинами. А вот гоночный котлован можно было узнать лишь по кустам терновника, густо заселившего эту просторную низину. Крыло мотеля, где остановилась Игуана, разыскать было нетрудно – его крыша терялась в зарослях одичавшего фикуса. Бессмертная Игуана не показывалась на пороге мотеля ни разу, а значит, скрывалась где-то там, укрывшись в своем гнезде между корней.

День выдался ясным и теплым, но к вечеру степные дали заволокло синюшной дымкой, не предвещавшей в плане погоды ничего хорошего. И вот уже низкое солнце тлело сквозь эту синюшность, похожее на блеклый лиловый фонарь. Оно почти коснулось горизонта – а индейца всё не было.

И-и! И-и-и-и! Облезлая гондола скрипнула у Пепла под ногами и поплыла, вращаясь вокруг своей оси. Ее жестяной зонтик задел за какую-то железяку. Сверху заструился рыжий песок. Слингер чертыхнулся и присел, на всякий случай ухватившись за борт.

– Не пришел? – спросил торговец, приподняв заспанное лицо.

– Нет, – сказал Пепел.

– Мадре, – Пако со стуком уронил башку обратно, зевнул и прибавил: – Буэно. Разбуди, когда явится.

Мексиканец был совершенно непробиваем. Его не стесняла ни высота, ни ветер, ни ржавчина, сыпавшаяся из старой конструкции рыжими и черными потоками. На мясистой и в кровь растёртой шее Пако до сих пор красовался строгий ошейник с бронзовыми гирьками, надетый лично Буйволом, – но даже ошейник торговцу не мешал. Весь день Пако дрых, развалившись в кабине как у себя дома, и ржавые останки машины Ферриса содрогались от его храпов и газопусканий. Большое лиловое солнце сползало всё ниже за горизонт, а торговец по-прежнему бесстыдно спал. Стрелок уже начал жалеть о том, что отказал Игуане. Жрица еще могла сменить гнев на милость, а от Пако следовало ждать только новых гадостей. Один недостойный выстрел – и вместо торговца Пепел остался бы возле нее.

– Хотел бы я так прохлаждаться, – сказал он.

– Пром-м-м… – отозвался мексиканец. У него громко заурчало в животе.

Не зная, чем занять уходящий вечер, Пепел в который раз принялся упражняться с капсюлем единственного патрона. Тень сумерек поднималась по горам всё выше, а стрелок сидел и заряжал патрон в гнездо револьвера на скорость, потом взводил курок и прищелкивал барабан.

– Какой же из тебя слингер, шумный сосед, – промычал торговец, мелкими колыханиями перебираясь на другой бок. – Оно тебе вот это надо, щелкать весь день? Я б на месте той бабы еще до рассвета тебя погнал.

Стрелок нахмурился и спрятал Кочергу. Он хотел было помянуть кое-чей храп – а заодно и диету – но сдержался. Мексиканец вел партию. И у него определенно стоило поучиться изворотливости. Как и умению полезно проводить время в неволе.

– Есть другая мысль, – сказал Пако тогда, на стоянке, пока Буйвол запирал их обоих в клетке. – Помнишь мое ружье? Ты принеси его мне. А я устраню тебе опасного шпиона.

– Какого шпиона? – Вожак остановился, и ключ замер в скважине.

Пако ответил, не моргнув:

– Такого, про которого ты сам знаешь. Такого, что смотрит за вами уже много дней.

– Он идет, – сказал Пепел.

Пако заворочался и сел, зевая во весь рот. Он потер шею. Привешенные к строгому ошейнику грузила стучали ему по пальцам, но торговец упрямо скрёб растертую кожу, пока не начесался вдоволь.

– Мадре, – сказал он. – Темно ведь уже. Как говорят в Бруклине – «кто ж по-тёмному стреляет». Да, слингер?

Пепел вытащил сигару. Он берег ее до сумерек, и слова торговца напомнили ему, что этот момент настал.

– Я бывал в Бруклине. – сказал он. – Но я не хотел бы сидеть здесь до завтра.

Он выбросил горелую спичку за борт и добавил:

– Вообще, твоя затея мне не нравится.

– Тебя в рабство забирали, чико, – напомнил мексиканец. – Попал бы к какому-нибудь путо-режиссеру в Голливудских холмах, он бы тебя на кресте порол. Оно тебе надо?

– Что за шпиона ты придумал?

– Он тебя в гости вёз.

– Кайнс? – Стрелок поднял брови.

– Его зовут сеньор Авель Санчез, – сказал торговец. – Любит маленьких детей. Собирает жуков и бабочек. Дальше надо продолжать?

– Наниматель здесь, помощники, – подал голос Ревущий Буйвол.

Его голова показалась у края жестяного навеса. Индеец был без пернатого шлема. Он легко спрыгнул в гондолу, протянул мексиканцу знакомую телескопическую винтовку и сказал:

– Делай свой мерзкий труд, белый.

– Я не белый. – Пако взял у индейца оружие и кивнул на слингера. – Вон твой белый. А ты не очень-то и рад, что шпиона убьем, мотеро.

– Я не убиваю жизнь, – сказал Ревущий Буйвол. – Я уважаю жизнь.

– И для этого ты принес ему винтовку? – спросил Пепел.

– Мне разрешила сестра.

Слингер нахмурился. Ему не нравилось, что Кайнс должен умереть. И не нравилось, что Пако втянул их в эту историю. Торговец готов был нагородить черт знает чего, лишь бы его не запирали в клетку. Стрелок не захотел бесчестно убивать его – а теперь будет замешан в убийстве случайного бродяги, который подбросил его к мотелю. А если мистер Кайнс не работал ни на Буйвола, ни на Игуану, то он наверняка и был случайным бродягой, а никаким не сеньором Санчесом, любителем детей и собирателем бабочек.

– Так, – сказал мексиканец. – Пепел! Ты стань вон туда, держись рукой. Ты, красный, вон туда иди!

– Меня зовут…

– Тебя зовут дурной койот, темнеет вокруг, а ты стоишь! – замахал на него Пако. – Вон там, держи крепко. Слингер! А ты что стал?

– Как ты говоришь со мной? – гневно произнес Ревущий Буйвол. – Мой отец…

– Прости, мотеро, я в этом деле художник, я нервничаю, когда вижу у тебя в глазах одно непонимание. Да?

Буйвол обернулся к Пеплу. Тот молча взялся за крепление, и индеец хмуро последовал его примеру. Совместным усилием они попытались закрепить гондолу на месте. Пако топнул ногой и причмокнул губами.

– Всё равно шатает, – сказал он. – Вы держите как держали, я наверх полезу.

– Если ты хочешь сбежать, помощник, то запомни: мои братья схватят тебя внизу. А потом тебе достанется, – сказал Буйвол, не отпуская крепление.

Мексиканец лишь оскалил коронки в ответ. Потом ловко, хоть и грузно, выбрался на дырявую крышу. Зонтик гондолы прогнулся, обильно рассыпая ржавчину. Еще миг – и с крыши показался ствол винтовки. Он заскользил туда и сюда, нашарил далекую цель, взял поправку на ветер и замер.

– Внимание, кавальерос, – объявил мексиканец с крыши. – Дон Санчес человек бывалый. Один выстрел нам даст – и аста маньяна, по камням, как говорится, да и в бугры.

Пепел, неплохо стрелявший из винтовки сам, без труда проследил, куда метит Пако. Ствол был нацелен в пятнышко света, на которое стрелок раньше не обращал внимания. Вдали, за широченным котлованом, мерцало крошечное пламя костра.

ПАФ-Ф-Ф-ф-ф-ф! Звук выстрела покатился над прерией. Армейская винтовка брыкалась не хуже дикой лошади. От ее отдачи гондолу швырнуло в сторону. Пепел отпустил крепление. Оно лязгнуло, на полсекунды опоздав прихватить ему пальцы.

– Чинга ла бида. – Пако убрал ствол и плюнул с зонтика вдаль. Он добавил: – Я видал такую жизнь.

Гондола еще раз качнулась под его весом, жестяная крыша прогнулась – и тяжелый груз исчез – Пако убрался прочь. Он показался на металлической лапе по соседству, и, ловко перебирая руками. направился по железным перекладинам вниз.

Ревущий Буйвол недовольно уставился ему вслед.

– Куда он лезет? Помощник, ты не должен никуда уходить, пока я тебе не разрешу.

– А помощник взял и ушел, – донеслось из темноты. – Чего, компадре, и тебе советует.

Индеец прыгнул на перила и едва не опрокинул кабину. Пепел ухватился за борт.

– Твой хозяин сказал тебе убить шпиона! – крикнул Буйвол. Его голос звенел от ярости.

– Я и убью, – отозвался Пако, всё больше удаляясь. – Но не сегодня. В лицо стреляться – это ты слингеру, вон, скажи. Это он специалист.

Ревущий Буйвол немедленно повернулся к Пеплу.

– Другой помощник недостойный воин. Ты стреляй в шпиона, – распорядился он. – И убей его. Я буду рад. Моя сестра будет рада.

Стрелок ухмыльнулся, потом окинул взглядом темный горизонт.

– Извини. Не видать твоего шпиона, – сказал Пепел.

– Ты получше бы присмотрелся, слингер, – донесся из темноты едва слышный голос Пако. Пепел вернулся обратно.

– Гм, – Он всмотрелся и замер.

Балансируя на шатком полу, индеец сложил на груди руки.

– Что ты видишь? – спросил он.

– Ничего хорошего.

Стрелок подпрыгнул и ухватился за одну из спиц жестяного зонта. Перехватив ее повыше, он выбрался наверх. Буйвол наблюдал за ним сквозь дыру в крыше-зонтике, мрачный как туча. Пепел сказал ему:

– Хочешь жить – беги.

И немедленно пустился в бегство сам.

Теперь огромный ржавый полумесяц казался слингеру ловушкой. Пепел едва мог поверить, что позволил мексиканцу затащить себя на эту чудом уцелевшую диковину, – гигантский истлевший обломок, простоявший на десятки лет больше отпущенного. Пока они взбирались по разбитым лестницам, чтоб засесть на самой верхотуре, он заботился лишь от том. чтобы смотреть только вверх. В затее с колесом и шпионом стрелку виделся какой-то розыгрыш, план дерзкого побега, задуманный торговцем для них двоих. Но тот, как всегда, бросил его при первой возможности. И теперь нужно было спускаться, причем глядя вниз.

В остальном, к сожалению, Пако не обманул.

Пепел снова оглянулся на котлован. Сначала ему казалось, что костер Кайнса пришел в движение, но теперь ясно было видно, что огонек остался на месте. Другое пламя появилось рядом. И оно росло, быстро приближаясь к остову колеса.

Ур-р-р-р-р!

Огненный шар пронесся в десятке футов от Пепла, оставив в небе призрачный голубой шлейф. Летучий костер был так горяч, что слингер несколько раз поменял скобу, за которую хватался, и всё равно успел обжечь руки. Около сгустка пламени воздух накалялся как печь, и даже сумерки вокруг, казалось, сгущаются и тянутся к летящему огню.

После того, как шар побывал рядом, жара стала такой, что у Пепла свело челюсти. Он освободил руку, потер губы и отнял пальцы. Черное – щетина слингера успела превратиться в сажу.

– Пако! – позвал он, перебирая обожженными ладонями нагретые скобы. Пепел глянул назад и крикнул: – Буйвол!

Но ни мексиканца, ни индейца поблизости не было. Стрелок остался один на один со стариком и его дьявольским оружием. «Солнечное ружье», – так, кажется, называл его Пако. С трупа на Юкатане. Люди горели и лопались.

Новый шар из огня уже скользил навстречу, нежно урча и сгущая окрестные сумерки. В ушах слингера зашумел ветер, быстро набиравший силу. Пепел карабкался вперед и вперед, стараясь не думать о странном ружье и его разрядах, но мозг его как будто разучился понимать расположение тела в пространстве. В одну минуту слингер думал, что спускается вниз, – а в другую сила притяжения вдруг наваливалась со стороны. Пепел высматривал под ногами землю – и вдруг понимал, что видит черные облака.

Мр-р-БУМ-м-р-р!

Огненный шар ударил в одну из кабин у него над головой. Кабина взорвалась, – точнее, схлопнулась как пивная жестянка. Гигантский остов-полумесяц дрогнул и слегка накренился, перевалившись с одной стальной ноги на другую. От резкого крена у слингера перехватило дух. Снизу подул холодный ветер – горящая кабина тянула в себя окрестный воздух, съеживалась и уменьшалась на глазах, сворачиваясь внутрь себя. Жара только усиливалась. Языки синего пламени уже вовсю гуляли по железу и жести, в нарушение всех законов природы. Несколько окрестных железяк изгибалось навстречу сплющенной раскаленной жестянке. Оплавленные перекладины гнулись и тянулись к огню, словно пальцы, норовящие схватить его.

Центральный мотор колеса, – переплетение шестерней в огромном полуистлевшем кожухе, – виднелся уже совсем рядом. Около него встречались две гигантские ноги-опоры, на которых покоился остов-полумесяц. Мотор опоясывали железные мостки для механиков и чистильщиков, сбегавшие зигзагом почти до самой земли. Ступени и пролеты местами провалилась, но другого пути к спасению не было. Слингер перебрался на балку, проходившую рядом с ближайшим помостом.

Ур-р-р-Р-Р-р-р!