Текст книги "Змеиный бог (СИ)"

Автор книги: Алексей Егоренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Вдруг прямо по курсу ему почудилась нехорошая возня. Пепел замер и всмотрелся, не совсем понимая, что именно заставило его остановить шаг. Но потом он увидел – и рад был, что замер вовремя.

Перед ним расстилался целый ковер, свитый из десятков различных ползучих гадов. Тут были и жирные пустынные гадюки, и водяные мокасины, и гремучие змеи всех возможных длин и расцветок. Тут были ужи, аспиды и даже безобидные медянки, – даже не змеи, а просто безногие ящерки. Рептилии непрерывно копошились, старались ползти туда и сюда, порой даже норовили взбираться по отлогим стенам тоннеля. Они не обращали на Пепла внимания, занятые возней и одуревшие от столь необычной и многочисленной для них компании. Но Пепел знал – всё мгновенно изменится, стоит ему потревожить хотя бы одну из них.

Тем временем тяжелая расписная змея обвила его правый ботинок, а пара гремучек уже возилась под левым, нервно потрескивая погремушками.

Хруп-с-с-с!

Пепел поднял голову. Перед ним в полумраке стоял денверский полисмен. Окуляры его дыхательной маски поблескивали во тьме. Помпа у него на груди щелкала и вздымалась, качая воздух, порой заглушая негромкое шипение змей. Денверец успел подойти к слингеру почти вплотную и остановился по ту сторону ковра из рептилий. При желании они могли бы взяться за руки – хоть слингер такого желания и не испытывал. Он выхватил Кочергу и спустил курок. Потом еще, еще и еще раз: щелк-щелк-щелк-С-С-С-С-С!

Выстрела не было.

«Черт», – подумал слингер. Он снова забыл, что успел отстрелять последний патрон. Хуже того, от щелчков Кочерги рептилии пришли в движение, и змеиные кольца туже свились на его правом ботинке, а гремучки затрещали с утроенной силой.

С-С-С-С!

Денверец вскинул дробовик. Потом, сообразив, что револьвер Пепла не представляет угрозы, опустил тяжелые стволы и насмешливо блеснул окулярами. Он убрал оружие за спину и поднял левую руку. На его рукавице был закреплен суставчатый шланг. Полисмен повернул медную насадку-регулятор, и в лицо Пеплу ударил густой молочный газ.

Стрелок ждал, что учует резкий запах, но запаха почти не было: был только привкус, горчицы, миндаля и машинного масла. Невидимая рука сдавила Пеплу глотку, и в грудь. ему словно уперлись коленом – да только стрелок был не слабаком-горожанином, а закаленным уроженцем пыльных равнин. Его неоднократно душили руками, а в паре случаев и веревкой, – наравне с этим удушливый газ казался детской забавой, – и даже на вкус он напоминал хот-дог из придорожной закусочной.

Стрелок натянул шейный платок и опустился ниже, ниже – совсем к земле. Молочная дымка клубилась вокруг, мешая смотреть, но снизу можно было запросто разобрать очертания полисмена. Тот стоял в тумане, тыча дробовиком перед собой и ожидая, когда вернется видимость.

Змеям от газа пришлось несладко. Некоторые из них вообще будто бы сдохли: они лежали, выставив кверху желтоватые брюшки. После секундного колебания слингер двинулся вперед, прямо по ковру из вялых рептилий. Те едва замечали его – лишь одна попыталась тяпнуть за рукав. Убедившись в их пассивности, он выхватил бритву Игуаны, кинулся вперед…

Хруп!

…И угодил денверцу прямо в объятья. Тот покачнулся, на миг сбитый с толку, а слингер продолжал двигаться шаря перед собой руками. Наконец он нашел то, что искал. Пепел вскинул руку и – хруп-С-С-С-С! – располовинил каучуковую трубку, соединявшую дыхательную маску полисмена с баллоном у него на спине. Теперь помпа качала в маску не стерильный воздух денверского разлива, а, в основном, удушливый газ.

Полисмен затряс головой в тумане будто серая крыса, угодившая в газовый капкан. Пепел обхватил его под мышки и швырнул вперед, резиновой мордой в клубок вялых змей. Те не могли добраться до него сквозь каучуковую маску, но он возился так яростно, что змеи пытались сделать это снова и снова. Одной ящерке посчастливилось найти дорогу в шланг, а оттуда – в помпу, где она была изрублена в кашу. Окуляры денверца покраснели изнутри, и глухой рев доносившийся из трубки, превратился в глухие всхлипы и завывания.

Второй полисмен явился из тумана. Не успев разглядеть Пепла, он споткнулся о тело, увидел кровавые глазницы, увидел змей – и сразу открыл огонь. Он палил и палил в шипящий клубок под ногами, а его напарник истошно визжал, когда дробь стегала его сквозь защитный костюм.

[ФОН] /// Friend of the Devil /// GRATEFUL DEAD

К слингеру отчасти вернулось дыхание, и он, не медля больше, пробежал остаток пути и вынырнул на свежий воздух. Перед ним раскинулся целый лабиринт из терновника и зарослей колючей акации. Сирены Хреновин перекликались над головой ночными совами, а со стороны Денвера бубнил голос телефонной барышни:

– ГРАЖДАНЕ И ГОСТИ ГОРОДА ДЕНВЕР. У ПЕРИМЕТРА ЗАМЕЧЕНЫ ОПАСНЫЕ ПРЕСТУПНИКИ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ! ГРАЖДАНЕ И ГОСТИ…

Слингер ненавидел беготню. Но когда доходило до бега – он мог бежать так, будто в жизни не нюхал газа и не курил табак. Слингер терпеть не мог колючие заросли, но за последнее время его столько раз кололи, царапали и пытались удержать на месте, что он мог только пожелать колючкам удачи.

Пепел бежал всю ночь и заснул лишь под утро, прямо на том месте, где свалился без сил.

(1х08) Мерзостям нет числа

– Отец, я не хочу, – в который раз сказал Джош, пытаясь выдернуть пальцы и отнять руку, но хватка у старика была железная.

– Ты уже большой, сынок, – отозвался Джонни через плечо. – Ты уже здоровый, ты должен что-то понимать.

Старик упрямо шаркал вперед, сквозь ночную темень, и волочил Джошуа за собой. Он то и дело бубнил себе под нос:

– Ты уже большой, ты большой, ты должен что-то понимать. Кто идет на юг, тот попадает… Пора тебе глянуть, пора тебе знать…

В ту ночь старый Джонни был в самом отвратительном из своих пьяных настроений: целеустремленный как безумец, озлобленно сосредоточенный на своих пьяных фантазиях. Так действовал виски на него всякий раз перед началом бурь. Как на грех, Джошу только исполнилось одиннадцать, и мысли пьяного Джонни, как видно, вертелись около взросления и возмужания сына.

– Ты ж хочешь стать рейнджером? – то и дело вопрошал старик через плечо. – Не? Не хочешь? Или хочешь? Или нет? Ну?

– Хочу, – отвечал Джошуа себе под нос, едва успевая переставлять ноги, чтобы поспеть за спятившим отцом.

– Ну так! – отзывался тот. – Ну так и сколько? Сколько шарманку будем тянуть? А?!

С каждым вопросом старый Джонни дергал его за руку, и Джош спотыкался, ругаясь под нос и до боли стискивая зубы. В ту ночь он ненавидел старика так, как никогда раньше.

– Я покажу тебе, – говорил тот, шаркая в траве размашистой хмельной походкой. – Вот я тебе покажу. Сейчас увидишь. Кто ходит на юг, тот попадает в зубы…

Они двое пересекли железнодорожные пути, спустились по мягкой глинистой насыпи, и старый Джонни потащил сына дальше.

– Куда мы идем? – спросил тот. – Па. Это же пустошь. Я не хожу на юг. Туда нельзя.

– Увидишь, я тебе покажу, – отвечал старик монотонно.

Они шли по равнине, шли и шли. Джошуа снова подал голос:

– Наверно, даже здесь уже опасно.

Старик не ответил. Тем не менее, через минут пять он остановился как вкопанный.

– Теперь ждать, – сказал Джонни.

Он полез в брюки, достал махорку и бумагу, свернул самокрутку, облизнул ее, сунул в рот. Потом глянул на Джошуа и принялся совать самокрутку ему.

– Я не хочу курить, – сказал Джош, но самокрутку взял. Он спросил: – Зачем мы сюда пришли?

Старик Джонни качнулся на каблуках.

– А ты не слышишь?

Джошуа прислушался. Вумп-вумп-вумп-вумп… – далеко впереди, в южных землях, куда заходить было не положено, стрекотала какая-то машина.

– Если ты хочешь быть рейнджером, – сказал Джонни, навалившись ему на плечо. – Если ты хочешь жить в прерии, ты должен знать прерию. И ты должен знать машины.

– Я знаю машины, – отозвался Джош. Он затянулся самокруткой и закашлялся.

– Тогда чего спрашиваешь?

– Это Хреновина. Полицейский попрыгунчик. Тоже мне, – сказал Джошуа, вытирая слёзы.

Джонни отобрал у него самокрутку и затянулся сам, из второй руки.

– Ты слышишь не то, – сказал он. Голос его звучал по-другому, и Джош насторожился.

– Еще что-то урчит, будто из-под земли, – сказал он, разглядывая щебень под ногами.

– Ты голову подыми – и увидишь, – ответил старый Джонни.

Джошуа послушал его – и увидел. И много еще потом видел, каждый раз перед бурей, в сезон ночных кошмаров.

Вумп-вумп-вумп-вумп…

Из темноты на них двигалась стена лезвий. Частично освещенная прожекторами, стена тянулась влево и вправо футов на десять, а дальше пропадала в темноте.

Часть лезвий ходила по раме вверх и вниз, часть перемещалась по сложным траекториям. Здесь и там в стене вращался буровой механизм, нередко длиной в человеческий рост.

Вумп-вумп-вумп-вумп… – с этим звуком машина ползла на них. С этим звуком рассекали воздух ее многочисленные лезвия. Джошуа рванулся было назад, но рука Джонни остановила его. Пальцы старика впились в плечо Джоша с такой силой, что он едва не вскрикнул от боли.

– Это обычная лесопилка, – проговорил Джонни сквозь стиснутые зубы. – Пилорама Джейка, сошла с ума, за пять лет как ты родился.

– Отпусти, – крикнул Джошуа, но отец держал его перед собой на вытянутых руках, заслоняясь телом сына от двигавшихся навстречу шипов и лезвий.

– Ты хотел знать прерию? – каркнул он в ответ. – Рейнджер ОБЯЗАН знать прерию, так что раскрой глаза и учись…

– ОТПУСТИ, су… ка! – крикнул Джош и попытался ударить старика в живот, замахнувшись свободной рукой. Тот ловко увернулся, приложил сына под дых коленом, и Джошуа захлебнулся, не в силах ни бороться, ни сбежать. Черная громадина, полная подвижных лезвий и коловоротов, была уже совсем рядом, и двигалась им навстречу с пугающей скоростью.

– Как с отцом разговариваешь! – Джонни отпустил его, но тут же отвесил ему затрещину. Он вытянул руку и потыкал пальцем в приближающуюся машину. – Вот сюда. Вот сюда тебя принесла твоя мать – вот кто сука!

Джош, не найдя слов, набрал в рот слюны и плюнул ему под ноги.

– Она принесла тебя сюда. – Джонни указал туда, куда упал плевок его сына. – И хотела закинуть тебя вон туда.

Его рука снова поднялась навстречу стене лезвий.

Вумп-вумп-вуммм-КЛАНГ!

Машина замерла в полуфуте от его пальцев. Лезвия, шипы и буровые свёрла еще немного повращались по инерции, да и остановились рядом с Джошем и его отцом. Сигнальные огни громадной лесопилки застыли прямо у них над головой.

– Почему она это сделала? – спросил Джошуа.

Джонни бросил на машину короткий взгляд и сказал, глядя перед собой:

– Контрзавод, – сказал он. – Сейчас наоборот мотать будет.

Кланг! Вумп-вумпвумпвумп…

Машина пришла в движение – теперь ее лезвия двигались в обратную сторону. В последний раз нерешительно качнувшись вперед, стена лезвий начала отдаляться…

– Я не об этом, – сказал Джош.

…И вскоре они с Джонни остались под звездным небосводом одни, и только стрекот далекого прыгунца нарушал тишину прерии.

– Хочешь быть рейнджером – учи машины, – ответил Джонни, покашливая в ладонь. Он вытащил из-за пазухи медную флягу.

– С чего мать хотела меня убить? – спросил Джош.

Старый Джонни, успевший приложиться к фляге, стремительно терял интерес к теме.

– А бес ее знает, сынок, – сказал он. – Ее послушать, так ты этот самый. Антихрист какой-то, или демон. Зачатый в пороке. Поганые католики.

Он сплюнул и переступил с ноги на ногу.

После второй ночи под открытым небом слингера вдруг навестило желание податься в Вегас. Не потому, что он когда-то банковал или работал в цирке, и не потому что был наемным стрелком. А только лишь потому, что Пепел был свободным человеком и в тот конкретный момент посмотрел на небо. Податься-то он мог куда угодно, – желательно, впрочем, туда, где не шлялись ацтеки, шериф, мистер Кайнс и вся его скачущая денверская рать. Подальше от солнечных равнин Колорадо и солнечных ружей непонятной конструкции. Проще всего для этого было перейти Скалистые и перебраться на запад. На западе он еще не бывал.

День выдался пасмурный. Облака свисали с неба тяжелыми клочьями, а под ними висела сонная полуденная жара. За добрую сотню миль стрелку не встретилось ни единого животного – лишь насекомые чирикали в шуршащей траве, и клочья паутины дрейфовали в воздухе. Свинцовое марево клубилось в небе. Солнце блестело сквозь него тусклой монетой, и в южной части небосвода колебался его зловещий изумрудный двойник.

Глядя в облачные дворцы над далекой горной цепью, стрелок подумал о Воронке Мохаве. Там была вечная ночь. Там брала свое начало Стеклянная стена, выходившая из-под земли восходящей изумрудной спиралью. Когда на эту спиралевидную башню падал лунный свет, то в черном небе над Воронкой обозначался мираж: призрачный город с мостами, башнями, куполами и колоннадами. Пепел видел его лишь однажды, и то на картинке в «Географическом». В статье под картинкой утверждалось, что этот город-призрак – не более чем диковинный каприз атмосферы, отражение какого-нибудь настоящего города, преломлявшееся в ледяных кристаллах над облаками. Слингер знал, что такое мираж и что такое атмосфера, но всё равно хотел бы спросить этого автора, после какой рюмки и в каком кабаке тому довелось услышать эту версию. Пил ли он с тем, кто бывал у Воронки, в черных песках, на поверхности?

Тут слингер припомнил, что Игуана тоже собиралась в Вегас.

Вумп-вумп… вумп-вумп…

Стрелок насторожился. На этот раз он был уверен, что услышал звук – но тот прервался раньше, чем Пепел успел обратить внимание.

«Как ивовым прутом кто-то машет», – подумал он, на всякий случай опустившись в траву. Вумп-вумп. Звук снова повторился, и звучал он либо с неба, либо из-под земли.

Что-то припекало у слингера на груди – что-то в кармане плаща. Стрелок сунул ладонь за пазуху и едва не порезался. Там лежала бритва Игуаны.

Всё это Пеплу очень не нравилось.

Древний сарай изнутри напоминал высохшую грудную клетку или перевернутый остов корабля, давно потерпевшего крушение. Свинцовый день проглядывал меж его выгнутых ребер и ложился на приподнятый дощатый пол широким веером. Внутри сарая было пусто, голо и пыльно, зато весьма прохладно, а из дыры в полу торчал водяной насос с механическим приводом. Насос был старый и ржавый, но рукоять его, пусть треснувшая вдоль, была недавно смазана и работала исправно. Вода из гнутой трубки полилась прохладная и чистая, разве что горькая от меди. «Не ключ, но хоть водопровод», – подумал стрелок. Другую воду в прерии пить не стоило. В том же «Географическом», где был напечатан город-призрак, писали, что Шум часто начинается именно с заразной воды, а вовсе не от песка.

Напившись до легкой одури, слингер умылся и вымыл шею, потом выбрился приятно нагретым лезвием верховной жрицы. Вода журчала внутри Пепла с тем же звуком, с каким пропадала в сливном отверстии. Сквозь щели в полу нетрудно было разглядеть, что сливная дыра ведет прямо в землю, а сам насос питается из толстой медной трубы. «Неплохо», – подумал слингер. Теперь он мог идти вдоль трубы до самых гор, не опасаясь умереть от жажды.

Еще одна мысль навестила Пепла. Он уселся на корточки и внимательно изучил половицы. Между старых досок здесь и там застряло несколько мелких предметов и кусочков разноцветных металлов. Осторожно ковыряя дерево бритвой, стрелок освободил каждый, подул на него и аккуратно выложил перед собой. Потом снова принялся смотреть между половицами. В итоге он собрал целую коллекцию, в несколько рядов: старые капсюли, свинцовые дробинки, пару стреляных медных гильз. Пепел вынул Кочергу, вынул порох, уселся на дощатый пол и принялся снаряжать гнезда револьвера. Спустя минут двадцать в распоряжении Пепла было три выстрела: два вероятных и один теоретически возможный. На территории Колорадо слингер отныне считался преступником. «А преступники, – рассуждал он, – должны быть хоть как-то вооружены».

Он потрогал лезвие Игуаны. Оно до сих пор не остыло. Пепел собрался было осмотреть его поближе, пытаясь разгадать секрет подогрева, но шорох под стеной отвлек его.

Шумели снаружи. Слингер поднялся на ноги. Стараясь переступать коваными башмаками как можно бесшумней, Пепел подобрался к дверной щели. Потом выглянул за дверь. Кочергу он давно уже держал на взводе.

Около хижины возился увесистый рыжий кролик. Он лакал воду из натекшего ручья, дергая пятнистыми ушами и вскидывая к небу пушистый хвост. Пепел ухмыльнулся, осторожно взвел курок, приподнял локоть…

ПАФ-Ф-Ф-ф-ф-ф!

…И голова кролика стала облаком кровавого тумана. Зверек пулей пробил заросли и пропал, оставив на траве след из рыжего пуха.

«Это не Кочерга», – подумал стрелок. Он сделал шаг назад, отступив в самую черную тень, которую можно было найти в недрах сарая.

Та проклятая машина снилась потом Джошу годы и годы. Именно такой звук издавали ее лезвия: вумп-вумп. Когда Джошуа сбежал из дома и скитался по Арканзасу с бродячим цирком, он часто представлял себе, что безумная машина катится вслед за их караваном, и всякий раз отстает лишь ненамного, и перемалывает всё живое, что остается за горизонтом, не оставляя ничего на своем пути.

Трикси заставила Джоша сменить имя, чтобы сбить «дух машины» с его следа. Она пробовала много разных методов: Трикс была начинающей ведьмой, и он надолго стал ее единственным подопытным. В конце, избавившись от него, Трикси снова изменила его имя. Триксепочтекайотль не была суеверной, но всегда честно придерживалась той ахинеи, которой забивала себе голову.

А Пеплу всё равно иногда снилась эта чертова машина. А потом начинал мерещиться за спиной этот звук. Вумп-вумп.

Он содрогнулся пришел в сознание и насторожился.

Двое протиснулись в дырявую хижину по очереди – кто-то большой, за ним маленький. Большой выругался по-испански шепотом и чиркнул было зажигалкой, но Пепел зажег спичку на миг раньше – паф-ф!

– Надо же, – сказал он, прикуривая. – Какая любопытная дружба.

Конечно это были Пако и Ревущий Буйвол. Стрелок не без удовольствия отметил, что парочка замерла от неожиданности. Потом торговец ухмыльнулся, а индеец немедленно отвесил ему затрещину.

– Я сержусь на тебя, помощник, – произнес он металлическим голосом. – Ты потерял хороший ошейник. Убил опять недостойно, охотиться не умеешь. Запомни: настоящий охотник всегда сражается со зверем наравне.

– Как я тебе сражусь с ним наравне? – устало спросил Пако. – Это ж кролик, мадре.

«Ошейника на нем и впрямь нет», – подумал слингер. На шее торговца остался только запекшийся натертый след.

Зато армейская винтовка по-прежнему болталась у мексиканца на загривке, и телескоп ее по-прежнему был цел, а из змеиного сапога Пако торчал огромный нож-мачете с рубиновой рукоятью. При этом индеец не только оставался жив, но даже, вроде бы, командовал. Всё это как-то не клеилось.

Пепел выпустил дым. Он сказал:

– Это верно, у твоей винтовки узнаваемый голос. Будь я стариной Уилсоном, я бы…

– Старина Уилсон мёртв, – ответил Пако, не оборачиваясь. Он хрипло добавил: – То есть, жив, это самое. Пить, короче. Где моя колада морада?

И торговец наклонился к насосу.

– Мертв, но жив, – сказал Пепел и нахмурился.

Хруп!

Торговец нажал на рукоять. Пока он лакал воду, стрелок пялился на кольцо в носу Буйвола. «Крови один раз нюхнув, индеец хочет еще», – подумал он. У ацтеков, как и у майя, человеческая кровь считалась чем-то вроде наркотика либо запретного деликатеса. И никакого каннибализма, просто каплю-другую чужой крови в нос или в рот, в почитание древней традиции. Казалось бы, эти кровососы постоянно должны заражаться и болеть – но нет. За годы употребления сырой крови у индейцев выработалась феноменальная сопротивляемость. Сколько Фриско знал Трикси, она не болела ни разу, только отравилась однажды после укуса змеи.

Сколько Фриско знал Трикси, она постоянно добывала из него кровь.

– Помощник, – сказал Буйвол. – Объясни моему второму помощнику, что он должен делать. Я скоро вернусь и буду учить тебя и его. Потом я буду еще приказывать.

Пако уже держал для него дверь.

– Вон оно что, – сказал Пепел, глядя в спину удаляющемуся индейцу. – Значит, мистер Кайнс тоже? Мёртвый, но живой?

Торговец скривился и отрицательно помотал головой.

Между лопаток индейца тянулся плетеный ремень, а на нем болталось то самое ружье. Причудливая морская раковина, служившая ему затвором, самую малость горела и пульсировала во тьме, не оставляя сомнений в дьявольской природе оружия. Пучок облезлых перьев, закрепленный на костяном стволе ружья, болтался между ягодиц Буйвола будто птичий хвост.

– Его сестра выгнала из племени, – объяснил мексиканец, едва Буйвол удалился.

– Кого? Какого племени? – не понял слингер.

– Мотеро нашего, кого. Из ацтеков, из какого, мадре.

– Как это – «выгнала», что за бред? – Пепел нахмурился, припоминая слова шерифа. – Она сказала полиции, что никогда его не видела. Это не значит «выгнала». Она хотела его прикрыть.

– Ну выгнала же, слингер. – Торговец скорчился в ухмылке и потер руки. – Выгнала. Ты ж сам говорил, они всё в переносном. Не понимают ничего. А она говорит «я его не знаю». Ну и мотеро наш…

Вумп-вумп.

Мексиканец покосился вверх.

– Ты это тоже слышишь? – спросил Пепел. – Что это?

– Это люди, – Пако то ли скривился, то ли прищурился.

– Какие люди? – не понял слингер.

– Плохие, – ответил торговец, и отвел глаза.

Пепел затянулся в последний раз и потушил окурок.

– Я думал, это мы плохие, – сказал он.

– Колдунья твоя за нами охотится, – сообщил ему Пако.

– Какая еще колдунья? – спросил слингер.

Он покосился на торговца, но тот хранил невозмутимый вид. «Откуда он знает?» – подумал стрелок.

– Игуана твоя, какая, – сказал Пако. – Она, колдунья, прогнала его и гадов напустила. А красный расстроился. Давай, говорит, шерифа того. Ну как отказать было парню, а? Так он уходит, и ружье приносит. И что мне с ним делать, а?

– Она его не прогоняла, – сказал Пепел. – И колдовства не бывает. Это всё механика. Цирковые фокусы. А Игуана, кстати, наверняка в Вегасе будет…

– Змей в трубу кто наслал? – перебил его мексиканец. – Я малым пацаном, понял, на День мертвых шамана ихнего видел, так он тоже змеями повелевал. А потом сделал глиняного скелета… И в бубен бьет. Мигель спрятался, а шаман говорит – горячо, холодно. Я на горячо пошел, а там он и сидит. Ну? Не бывает, говоришь?

– Ацтекского шамана? Я, честно говоря, был помолвлен с такой, с «колдуньей»…

– А пёс его знает, астекского или нет! Я когда малой был, слингер, мы об ацтеках этих слыхом не слышали! Все они были красные, кукарачас без роду, без племени. А потом развелось вдруг: астеки какие-то, миштеки… Тьфу.

– Я вот чего не пойму… – Пепел осекся. – Постой. ты сказал «змей»? В трубе?

– Кукарача, какароч. «Красные» по-вашему!

– Значит, вы тоже ушли через трубу, – пробормотал стрелок. – И тоже видели змей.

«Кто-то научил ацтеков пользоваться техникой, – подумал он, – и сразу же они перебрались на север. А теперь вдруг хотят обратно. Горячо-холодно…»

Повинуясь внезапной догадке, слингер выудил из кармана лезвие – бритву Игуаны. Было «горячо», еще как горячо. Казалось даже, будто лезвие раскалено и немного светится во мраке.

– Я об заклад готов побиться, что никакого колдовства не существует, – произнес стрелок, осматривая лезвие со всех сторон.

– Не бейся об заклад, чико.

– Не буду, – сказал Пепел. – Потому что змей я сам видел. А вот с рабовладельчеством пора завязывать. Мистер Кеннеди запретил его в шестьдесят девятом.

– За что и смерть принял, – ответил Пако. Он вскинул из-под мышки свою телескопическую винтовку и направил ее на слингера. – Бах! Бах! Как ты будешь с ним завязывать?

– Раз у тебя выгорело с изгнанием, – сказал Пепел. – То я, кажется, знаю способ.

Бум! Косая дверь распахнулась. На пороге стоял маленький вожак, и вид у него был чрезвычайно заносчивый. В вытянутой руке Ревущий Буйвол нес комок живого меха, который выгибался и трепыхался изо всех сил.

– Это заяц. Я догнал его и поймал голыми руками, – сказал Буйвол, подняв кролика к свету. – Вот так охотится настоящий охотник. И потому вы мои помощники, а я ваш наниматель. Только человек моего происхождения…

Слингер шагнул ему наперерез.

– Для начала объясни мне, – сказал он. – Вот этот человек, сеньор Рамирес, говорит мне, что твоя сестра тебя изгнала. Это так?

Мексиканец хихикнул. Ревущего Буйвола выходка не тронула. Он так и стоял в горделивой позе, держа кролика на отлёте и весьма красноречиво давая понять, что ждет похвалы.

– Если это так, то значит ты больше не можешь называться ацтеком, пока не вернешься в племя. Это так? – спросил Пепел.

– Это так, – сказал Буйвол, не особенно вслушиваясь. Он добавил: – Теперь хвали меня, помощник, или я тебя накажу за то, что ты говоришь со мной без разрешения.

– А если ты не ацтек, – упрямо вел дальше Пепел, – значит, тебе нельзя иметь помощников. За это сеньор Рамирес может доложить о тебе в полицию.

Лицо индейца оставалось неподвижным. Стрелок добавил:

– А в полиции тебе предъявят убийство шерифа.

– Он не мёртвый… – начал Буйвол.

– Ах да, еще Тони-Глиста, – вспомнил Пепел. – Этот точно мертвый. Я всадил пулю ему в глаз.

Ревущий Буйвол снова замолчал. Он молчал долго, стоя в полной неподвижности. Даже кролик устал трепыхаться в его хватке и замер, ожидая своей участи.

– Вы не мои помощники, – проговорил он медленно. – И я не ваш наниматель. Сестра прогнала меня, и вы не можете ничего сообщить в полицию.

Слингер ощупал нагрудный карман. Бритва не остывала.

– Что теперь будем делать? – спросил Буйвол детским голосом.

Пако молчал. Решать за всех, как видно, оставалось Пеплу.

– Надо избавиться от лезвий, – сказал он. – Иголки из носу тоже, Буйвол. Если они тёплые или светятся – они заколдованы. Мы должны избавиться от них.

– Они тёплые, – сообщил индеец. – Но кто и как лучше спрячет эти иголки? Они здесь хорошо спрятаны.

– В зайца спрячь, – сказал торговец, выступив из тьмы. – В зайце будет еще лучше.

Буйвол обернулся к нему.

– Как? – спросил он у Пако. – Почему будет лучше?

– Ты что, контрабанду никогда не возил? – спросил торговец.

Индеец надолго задумался. Потом сказал:

– Он живой. Я не убиваю жизнь.

– Засунь в живого.

– Что ты такое говоришь, помо… что ты такое говоришь. Право отнять жизнь принадлежит только…

Хлоп! Ударом кулака Пако свернул кролику шею. Он взял у Пепла бритву, забрал у Буйвола кроличью тушку, слегка подрагивавшую в конвульсиях, и единственным плавным движением упрятал лезвие зверю в глотку целиком.

– Красота, – сказал он. – Всё, теперь мертвый. А иголки можно из носа в нос. Чтоб висюлька торчала. Будет этот, Ревущий Кролик. Да?

Мексиканец заржал, потом опять сделался серьезным:

– А ты, компа, еще одного нам покажи, как надо ловить, – сказал он. – А лучше сразу двух. А то жрать теперь охота, зайца нанюхавшись.

Буйвол посмотрел на него в упор.

– Я не стану показывать, – сказал он. Его освобожденные ноздри вздулись и опали. Ревущий Буйвол заговорил чуть ниже: – Я не стану помогать тебе. Ты не мой помощник, но я теперь не твой помощник тоже.

На выходе из сарая торговец размахнулся и зашвырнул кролика в соседний овраг, густо поросший ветвистым черным кустарником.

– Койоты в нору затащат, – сказал он. – Пускай она туда за ним лезет.

– Кто за кем? – спросил Пепел.

– Девка твоя, ведьма, сестра его.

Стрелок пожал плечами. «Так в любом случае безопаснее, – подумал он. – Тем более, когда индеец рядом».

[ФОН] /// Gone to Jericho /// PECULIAR PRETZELMEN

Горы почти не двигались. Их лесистые голубые предгорья всё так же маячили низко над горизонтом, и голубели так же, как час, и два, и три назад. Скалистые горы упорно не желали подпускать троих путников ближе, и степь вокруг оставалась в точности такой же, как была весь день.

Заметно изменялась только труба. Пока они шли вперед, одолевая милю терновника за милей акации, это медное чудище неторопливо показалось из-под земли, поднялось выше и выше, и теперь извивалось над головой, опираясь на замшелые просмоленные опоры. Из его брюха, поросшего черной патиной, здесь и там сочилась вода, и путники дважды смогли устроить привал так, чтобы заодно напиться.

Равнина вокруг была сплошь затянута кустарниками самых дрянных и колючих пород. Стрелку и торговцу приходилось то и дело петлять, чтобы не лезть в колючки и паутину по шею, а Буйвол, напротив, выбирал для себя самый неудобный маршрут, и его голые плечи вскоре исполосовались кровоточащими царапинами вдоль и крест-накрест.

– Что это за художество? – спросил Пепел во время очередного привала, кивнув на этот кровавый узор.

– Мучается за грехи, – предположил мексиканец. – В рай попасть хочет, грешная душа.

– Я прошу удачи у богов, – сказал Буйвол. – Чтобы мне хорошо везло. Вчера мне не очень хорошо везло, и позавчера, и сегодня.

Слингер и Пако не нашлись, что ответить, и добрую милю трое путников одолели среди полного, немного давящего безмолвия, думая каждый о своем. Потом индеец снова заговорил, шагая сквозь колючки:

– Моя мать была принцессой из Мехико. Мой отец лучший гонщик в мире, – сказал он. – Я достойный, почтенный воин.

Его голос был спокоен и размерен.

– Я был подносимым, но меня спасла сестра. А ее воины толстые, ленивые и мне завидуют. Я найду Иисуса Христа и сожгу его, найду его слуг и сожгу их, потом явлюсь к Великому Змею и скажу ему, что…

– Погоди, чико! Стой, – Торговец впервые за долгое время подал голос. – Ты что сказал? Так ты мехикано, получается?

Он преградил Буйволу путь и раскинул объятья.

– Земляки с тобой, значит?

– Моя мать жила в Теночтитлане, – сказал Ревущий Буйвол, пытаясь обойти его. – Она происходила из древнего испанического брака конкистадоров с женщинами Трех племен.

Пако ухмыльнулся, опять преграждая Буйволу путь.

– И моя, чико, – сказал он. – И моя тоже.

– Я даже не знаю твой язык. Я не видел Теночтитлана… Мехико. Что нужно мне сделать, чтобы стать мехикано? – спросил Буйвол.

Они с Пако теперь болтали от привала к привалу, весьма утомляя этим слингера. Стрелок понятия не имел, зачем индейцу становиться каким-то мехикано. И к чему торговцу понадобилось вербовать индейца в земляки. Одно можно было знать точно: Пако опять затевал очередную мерзость. Стрелок поэтому предпочитал наблюдал за ними двумя с безопасного расстояния и в разговоры не встревал.

Отчего ему становилось в дороге скучно.

– Объясни мне ваши обычаи, – просил теперь индеец.

– Обычаи хорошие, – отвечал мексиканец. Он говорил, воздев палец к небесам, и вид имел самый значительный. – Раз! Семья, фамилья для моего народа – это святое. Это храм. Это не как у слингера – никого, ни жены, ни детей, ни гроша в кармане.

– Пристрелил бы тебя – был бы сейчас женат, – сказал Пепел себе под нос.