Текст книги "Змеиный бог (СИ)"

Автор книги: Алексей Егоренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Да я говорю тебе, слышь, – оскорбился Масло. – У испанцев всё по технике всегда сделано. А тут как… как помойка передвижная. Сантехника, банки, трубы с манометром. У вожака их череп коровий на руле.

– Да ты пьяный ведь был! – сказал Красавчик. – Слышь, индеец на машине. Индейцы за машину тебе скальп снимут. Только лошади у них.

Илай оглянулся в поисках поддержки.

– Лошади не лошади, – отозвался траппер, – но за экологию они точно порезали бы того умника, что череп на машину привинтил. Они это… права животных, вымирающие виды. Раз на ярмарке еле ушел от этих… скво. Листовок надавали во все руки, деньги выдурили на охрану природы.

– Ага, слышь, – Илай перевел дух. – Сами дикари с бубнами, а будут нас учить природу любить.

– Это ацтеки, – раздался новый голос. – Они не отвергают технику.

Три посетителя и бармен обернулись. В самом темном, пыльном и дальнем углу «Енота» за одноногим столиком отдыхал постоялец верхней комнатушки, о котором внизу вспоминали только тогда, когда он входил или уходил.

Гость закурил и прищурился, глядя поверх шейного платка.

– И некоторые из них никогда не видели лошади. – Он коснулся шляпы и отвернулся к окошку, испачканному мошкарой до полупрозрачности.

Пепел был чужаком. После его реплики беседа улеглась и как-то не решалась вязаться.

– Я что тебе скажу, – произнес Масло, глядя в стопку, которую тер и перебирал в коротких мясистых пальцах. – Всё это индейские фокусы. А что они потроха едят или белых детей крадут – так это дураки придумали, и дураки же слушают.

– Угу, – отозвались из зала.

– В моем заведении порядок всегда один. – Масляный Джек кивнул за стойку. – Я скажу, Козья Нога подтвердит.

На дощатой стене позади него висел механический обрез – изделие тяжелое, сработанное грубо, но весьма умело.

ГАР-Р-Р!

Дизельный мотор тарахтел где-то совсем рядом. Сквозь прорехи меж досок «Енота» брызнул свет. Настил задрожал в унисон приближавшемуся рёву, и проблески фар меж неровных досок прочесали салун мелкой гребенкой. Со стропил и балюстрады посыпались опилки, пыль и прочая труха. Чужая дорожная машина подкатила к салуну, и мотор заглох.

Старатели, которые тут же оказались на полу, теперь выглядывали поверх столешницы как пара домовых. Тощий, секунду подумав, решил последовать их примеру. Он сложился как аршин, оставив «кукушку» на столе. Та копошилась в луже виски и неодобрительно щелкала. Масло впопыхах опрокинул патрон, просыпал дробь на стойку и теперь пытался собрать ее.

Как видно, все четверо ждали, что в салун опять ворвутся ацтекские мотерос: убийцы коров, пожиратели органов и напасть белых младенцев. И все как один – у Пепла в приятелях.

Мотор под окнами умолк. Пара рук легла на створки дверей. Звякнули золотые браслеты. Свет на улице погас, и путник явился из тени: это был коренастый мексиканец, круглый как сдоба и крепкий как железный гвоздь, при усах, кожаной шляпе и жилете с тысячей карманов, меж которых на волосатой груди сверкал огромный крест.

Грохоча сапогами, испанец пересек настил и привалился к стойке. Масло бросил собирать дробь и выжидательно на него уставился. Южных торговцев в Колорадо жаловали почти так же, как индейцев. Говорили, что те сплошь бандиты и головорезы, а многие вообще не понимают по-здешнему.

– Текилы, ми компа. – Южанин ухмыльнулся и хлопнул о стойку горстью крупных монет.

Этот язык Масляному Джеку был понятен. Он смел дробь в руку, с достоинством покряхтел и погрузился под бар.

– Как по-вашему «кукарача»? – Торговец бегло оглядел собрание. – Индейцев обидно звать как?

– Северных или южных? – спросил Красавчик.

– Да любых. А?

– Ну, красные… Красножопые, – пробормотал Илай. Он покосился на старшего и умолк.

Хозяин вынырнул, утвердив на стойке бутыль – массивную, полупрозрачную, обросшую паутиной и кукурузной шелухой.

– Эста буэно! Я пью – с меня анекдот!

Мизинцем придвинув к себе стакан, мексиканец понюхал желтоватое содержимое. Скривился было, но решительно запрокинул кожаную шляпу, высосал неведомую жидкость и грохнул стаканом о стойку. Масло недовольно поморщился.

– Приходит кукарача – красный по вашему, да – приходит, значит, красножопый к индейскому колдуну, – объявил испанец, выставив крепкий указательный палец – И говорит, хочу, говорит, вождь, огненной воды попить.

– К шаману, – поправил Красавчик. – И шаман, это ж не вождь.

– К шаману, эста буэно, – согласился мексиканец. – А красным в баре не наливают. Научи, говорит, как мне по-белому просить налить горькую?

Он блеснул золотой коронкой и воздел перстни к потолку.

– Идет тот красный по пустыне… А, да! Нет. Шаман, шаман говорит ему – слушай, компа, самое оно, говорит, скажи «накапай, хозяин, на два пальца, да чтобы вставило».

Красавчик Илай загоготал было, но икнул и смолк, завидев суровый взгляд Зебулона.

– Идет тот кукарача по пустыне, – вел свое испанец, – и тут мандраж у него.

– Это не бывает, чтоб у красного мандраж. – Масло качнул головой. – Индейцы все забобонные, их Сатана бережет.

– Ну, стукнуло ему в башку, солнце напекло, дери его койот, – отмахнулся торговец. – История к чему. Заходит он, значит, в бар – а в кавесе всё перепуталось, заходит и говорит, понял, «а вставь мне», говорит, понял, «вставь мне», говорит, «на два пальца. Да чтоб закапало». А?

Гости хранили молчание. Даже Красавчик не заржал, чтоб лишний раз на конфуз не нарваться.

– Слышал я твой анекдот, амиго, – сказал Масляный Джек. – Только по-другому его рассказывают. Не индеец там был – мексиканец. Заходит в лавку, сомбреро снял. Нанюханный. Не в обиду.

– Какие обиды, каждый божьим делом сыт! – Испанец вскинул руки в золоте. – Оба с тобой под Пресвятой Девой ходим.

– Аминь, – подтвердил Масло, раскрывая гроссбух. – Извини, сынок, как раз дело делать надо.

– О-о, нет! Да! Ведь и я как раз о делах, – торговец нагнулся через стойку и дружески приобнял Джека за обширные плечи, мешая тому смотреть в книгу.

– Из далекой Мехико, через проклятый Лос-Анхелес из-за самой Стеклянной стены, – объявил испанец, распрямившись и заправив пальцы в жилет, – я принес тебе, хозяин, благую весть.

Масляный Джек смолчал. Лишь упрямо раскрыл деловую книгу. И самокрутку закусил по-новому.

За спиной мексиканца потихоньку расцвели смешки.

– Дрогадос, но-о-о, – с чудовищным акцентом протянул Зебулон.

– Наркотики привез, амиго? – спросил молодой диггер. – Джек, не слушай, он тебе наркотики впарить хочет.

Рука мексиканца с неожиданной прытью нырнула под жилет. Разомлевшие старатели дернулись, когда гость широким жестом метнул в них небольшой грубо скроенный мешочек.

Шлёп!

– Пейот, амиго, – сообщил испанец. – И мучо колитас.

Рядом шлепнулся мешочек побольше. Оба старателя едва не нырнули под стол, таращась на два свертка как на тарантула, пожаловавшего из ядовитой пустыни.

– Бесплатные образцы, пор фавор! – Мексиканец обнажил золотые коронки и снова отвернулся к бармену. – Меня звать Пако. Пако Бенедикто Пасифико Хуан Мария Рамиреc.

– Чем могу служить? – Джек уперся руками в стойку.

– А, служить! Да. Нет. Что б ты сказал, хозяин, – Мексиканец убавил тон до интимного делового, – если Пако пообещает тебе, что через год – может, меньше – твой, э-э… «Дырявый енот» будет самым богатым, самым знаменитым баром в округе?

– Это – салун, сынок, – ответил бармен, не поднимая головы от каракулей. Он постучал по стойке костяшками. – Вот это бар.

– Что если, – Пако вел дальше, не слушая, – не только из Касл-Рока и Колорадо-Спрингс, а из Денвера, Детройта, Санта-Фе, пор диабло, из самого Нью-Йорка к тебе ехать будут. Был бы ты доволен?

– И каким же образом? – спросил Масляный Джек, прикрыв книгу и заложив ее окурком.

– А-а-а, – испанец потряс указательным пальцем. – Оставь это Пако. Способ я знаю.

Налив себе еще текилы, он проглотил ее и шумно вытер нос.

– Раз! – объявил Пако. – Вывеска снаружи. Честно скажу. Не искал бы – проехал бы мимо. Подумал бы, угольный сарай, только разве двухэтажный. Не-е, – мексиканец потряс головой и тронул свой тяжелый крест. – Дери меня койот, я привезу тебе такую вывеску, чтоб сияла как Эль-Капитан. Чтоб фраера так и перли. Газ. Электричество. Самое яркое, по лучшему разряду.

– Сынок. – Бармен вынул самокрутку изо рта, отложил гроссбух и прокашлялся. – Самое яркое, что касалось моего салуна – это каленое железо. Году так… в две тыщи третьем, чтоб не соврать. Вывеску мне сделал покойный гробовщик, он знал буквы и умел рисовать енота. Я дал ему двенадцать баксов. И совсем не жалею о деньгах, которые старый жмот унес тогда в могилу.

– Два! Твоя шарманка, – продолжил мексиканец, не запнувшись. – Тоже, видно, гробовщик делал? Я показал бы тебе, что за машины стоят в Вегасе. Магнитно-электрический звук. Как они поют! Как играют!

Он сложил пальцы щепотью и смачно поцеловал их.

– Эль-лек-трический, – неторопливо произнес бармен, и позади Пако снова захихикали. – В том-то и беда, сынок. Нет у нас электричества. И долго еще не будет.

Испанец медленно наклонился к стойке, осклабившись и глядя Масляному Джеку в глаза.

– А вот здесь ты не прав, – протянул он и стремительно выпрямился. – Твое электричество прямо за той дверью. Генератор. Сколько нужно? Тридцать киловатт? Сорок? Отдам за копейки! Даром подарю.

– А топить его чем? – хмуро спросил Масло. – Горючее откуда брать?

Пако развел руками с оскорбленным видом.

– Обижаешь, компадре. Я сам тебе снаряжу. Две машины в год, прямиком из-за Стены. Исправно, как… – Он осмотрелся и кивнул на механический силок. – Что твой медный будильник.

– Прости, друг. – Масляный Джек выпрямился и подобрал чистую стопку, давая понять, что разговор окончен. – Мне это не интересно.

Мексиканца отказ ничуть не смутил. Он глянул стакан на свет, плюнул на ободок и вытер его о холщовые штаны. Масло нахмурился – ему не нравилось, когда так делали.

– Ай-яй-яй, друг. – Пако ухмыльнулся и поскреб усы. – Не уважишь переговорами? Ай-яй-яй. Разреши, покажу что-то.

Сунув руку под жилет, он вытащил полуавтоматический диллинджер – целиком позолоченный, со стволом длиной в локоть и рукоятью красного дерева.

«Превентивная полиция Мехико. Прогресс и безопасность», – сообщала гравировка вдоль ствола. И то же самое с другой стороны, по-испански.

– Прогресс – и безопасность, – прочел Пако, аккуратно пристроив диллинджер между собой и барменом, английскими буквами вверх. – Поганые федералес украли наш первый девиз. И для тебя, гринго, написали, чтоб тебе понятно было!

Старатели, вернувшиеся было на стулья, опять бесшумно удалились под стол. Пистолет и торговца они разглядывали с новым интересом.

– Итак, ми компа. – Испанец щелкнул пальцами. – Генератор пятьсот. Первая сотня галлонов – тысяча… а-а, черт с тобой, старая крыса, забирай за восемьсот пятьдесят. Итого…

– Как насчёт перебраться со своей ярмаркой в другое место? – раздался новый голос.

Пако умолк и неторопливо облизнул губы.

– Это кто? – потребовал мексиканец, не оборачиваясь. Он покосился на траппера. – Часовщик! Это твой мальчик, что сумки носит?

Тощий ответил посторонним голосом:

– Э-это… э-э… я его не знаю. Клянусь.

– Я слингер, – сообщил Пепел, не вставая.

– Слингер, вот как. – Пако игриво приподнял бровь. – Плохо знаю язык, да. И что же делают эти ваши «слингеры»? Развлекают приезжих?

Масляный Джек хохотнул из-под стойки.

– Бывает, – протянул чужак. – Порой свинцом кормят.

– Свинцом, говоришь? – подхватив золотой диллинджер, Пако взвился как хищная гиена, оказавшись к наглому гринго лицом…

Лишь затем, чтоб обнаружить ствол, глядящий ему в глаза.

Музыкальный автомат дотренькал мелодию и притих, уронив модератор на струны, и лишь пение вечерних сверчков доносилось с улицы.

Зицнь! Бум! БАХ!

Механический силок, доныне отдыхавший в луже спирта, вдруг ожил, подпрыгнул и с грохотом повалился на пол; Пако выстрелил, рефлекторно положив пулю в соседнюю цель.

– А-а-а-ай! – заверещал Тощий. Он повалился рядом с «кукушкой», обнимая простреленную лодыжку.

Пеплу этого было достаточно. Одним рассчитанным движением он опрокинул столик и присел за ним, выстрелив несколько раз поверх. Зазвенело стекло в баре, и за стойку потекли ручейки крашеного спирта. В воздухе тошнотворно запахло виски.

Мексиканец не в первый раз стрелялся на баре: стоило Пеплу открыть огонь – торговец махнул через стойку как горилла, не опрокинув бутыль и не разбив ни одного стакана. Он выставил золоченый диллинджер и наугад пальнул несколько раз, а потом затих, и немедленно поднялся, держа на мушке бармена. Масляный Джек трепетал в объятиях торговца, словно усатый сом.

– Хорош баловаться, чико! – Пако сверкнул золотыми коронками. – Не то стрельну его.

Пепел медленно показался из-за столика, по-прежнему держа оружие.

– Я сам его стрельну, – сказал он, взяв револьвер против локтя.

БАХ! Темный фонтанчик хлестнул из ключицы бармена, запачкав испанца.

Масляный Джек вяло уставился на ранение.

– Пепел, – его белое лицо дернулось и обмякло. – Пепел, за что?

– Ты смеялся надо мной, Джек, – отозвался чужак. – Никогда…

Прежде, чем закончить, он сдвинул прицел на полдюйма и спустил курок, метя в голову испанца.

Щелк!

– … этого не делай.

У него кончились патроны.

– А-а… га-га-а! – удивление на круглом лице Пако без перехода сменилось насмешкой. Не тратясь на дальнейшие колкости, он поднял свое позолоченное оружие навстречу слингеру.

На боку американского револьвера завертелся медный маховичок. Пако и бармен внимательно пронаблюдали, как заряжающий механизм – щелк-дзинь, щелк-дзинь, щелк-дзинь, – наполняет барабан, выплевывая отстрелянные гильзы на пол.

Секунду помешкав, мексиканец опрокинул диллинджер назад.

– Чертовы гринго со своими шестеренками. – Пако сдул пороховые газы, спрятал пистолет и уронил Масляного Джека под бар. Потянувшись, торговец достал с полки квадратную бутыль, уцелевшую в перестрелке. – Местное пойло не такие помои хоть?

Мексиканец налил виски в стакан и влил его в себя как ни в чем не бывало, отвернувшись к собранию спиной, обтянутой в кожу с тиснением: «ЛА КОНКИСТА ГРАНДЕ. Петролео-и-комбустиблес», и над кормой штанов, почти по-английски: «║Мы уважаем вас!»

Пепел выжидательно прищурился. Он вернул самозарядный револьвер в кобуру, готовый тут же выхватить его снова. Аккуратно переступая остроносыми сапогами, стрелок пробрался между столиков и остановился у выхода.

– Я вот что не пойму, – произнес он, не оборачиваясь. – Как бармен не узнал, что перед ним индеец? Он же не слепой.

– Слепой, – отозвался торговец, давясь крепким виски. – Слепой, я забыл досказать.

– Испоганил весь анекдот, – промычал из-под стойки раненый Джек. – Я ж говорил.

– Еще, – добавил Пепел. – «Кукарачас» – так называют южных индейцев. Эти не пьют до глубокой старости. У нас их зовут клопами.

Он распахнул короткие створки и вышел.

Прямо перед «Енотом», попирая крыльцо передними шинами, стоял мексиканский дизельный лоурайдер. Опасный и длинный как варан, автомобиль осел на гидравлике, скалясь широким радиатором и покачивая фонарями на железных удилах.

Машина представляла собой чарующее зрелище. Вдоль борта тянулись аляповатые росписи с водопадами, пальмами и знойными красавицами в нагрудных повязках и без. Капот был отведен под замысловатую композицию из лика Богородицы в окружении роз, хищных зверей и огнестрельного оружия. Все «муралес», бандитские воздушные фрески, вылиняли и облезли, побитые солью и ветром двух континентов. У Девы Марии, помимо двух воздухозаборников на плечах, росла уж вовсе непристойная борода из дегтя. Мелкие вмятины и пулевые отверстия в дверцах были аккуратно замазаны глиной.

Вот и все, что успел рассмотреть Пепел в этом гибриде искусства и инженерной мысли: из кабриолета выпрыгнули два приземистых латиноса и направили громадные дробовики ему в грудь.

Позади громко отрыгнул Пако.

– А вообще, – объявил он, – разговор к тебе есть, ми компа.

Он прошел мимо американца к машине, хлопнул его по спине и отдал знак бритоголовым ватос-эрманос.

Один бандит распахнул для стрелка облезлую дверцу, а второй дробовиком пригласил его сесть. Сиденье было обито ягуаровой шкурой, и Пепел с удовольствием откинулся назад. Машина заревела и тронулась, качнувшись на шинах. В лицо ему ударил сладкий аромат ночной прерии.

(1х02) Музыка, зеркала и дым

Со стороны гор налетал холодный западный ветер. Одинокий шар перекати-поле, гонимый его порывами, бросился под автомобиль как дикое животное, прочесал по днищу и с хрустом развалился под задними колесами. Пепел зажег было сигару, но раскурить не смог. Приборная доска лоурайдера тлела огнями, а по левому борту гордо парил Эль-Капитан – он же пик Пайкса, бессменный ориентир мексиканской дизельной конкисты.

Пряча глаза под шляпой от колючей пыли, слингер натянул шейный платок до переносицы. Сидевший рядом бандит прохрипел что-то на южном наречии.

– Говорит «не поезд едем грабить»! – перевел Пако, развернувшись к ним. Он добавил пару ленивых испанских словечек. Его спутники загоготали, безразличные к песчаному ветру и холоду сентябрьской ночи, привычные к любой дорожной стихии: и болотам Нью-Орлеана, и бетонным городам Запада, и свинцовым тоннелям воронки Мохаве.

– ВАЙ, КАБАЛЬЕРОС, ПОПОЗУДА ПРА ЛА! – рявкнул Пако, и двое латиносов дружно подхватили бандитскую песню, едва не полностью состоявшую из слов «попозуда» и «вай», которые полагалось реветь, не щадя глотки. Бросив мохнатую баранку, водитель барабанил по приборной доске, хватался за рычаги и попеременно жал педали, раскачивая лоурайдер будто железную лодку. В кабриолете пахло свежим потом, марихуаной и крепкими парфюмами. Еще одна Дева Гваделупская, привешенная к фонарной раме, юлой вертелась на связке четок.

– О чем песня? – спросил Пепел четыре рефрена спустя.

– А черт ее знает! Это ихняя, они бразильцы, – отозвался Пако. – Хе! Смешно звучит для испанического уха.

Едва хор развалился, мексиканец перемахнул назад и плюхнулся на ягуаровую шкуру рядом с Пеплом.

– Любишь музыку, ми компа? – он облапил стрелка за плечи. – Я очень люблю американскую музыку!

– «Дос пистольерос»? – слингер убрал шейный платок, укрываясь от ветра ладонью.

– Не-е. Не ваше кантри драное! Черную американскую музыку! Твист. Рок-н-ролл. Негритянскую разговорную, джаз. А! Сеньора Билли Холидей. – Пако отхаркнул за дверцу и простонал тоном выпившего артиста-марьячи: – И звезды падали на Алабаму… в ту но-о-очь!

К облегчению слингера, эта песня еще не докатилась до горячей Бразилии. Кочевые португальские фанкейро, наемные лошадки мексиканцев, лишь недавно наводнили Лос-Анджелес южными песнями и плясками, потеснив тамошних аборигенов-чиканос. Об их карнавалах и мюзиклах на Западе часто травили байки. Единственное, что стрелку было известно точно: их не следует звать португальцами в их присутствии. Так же, как индейца – индейцем, а испанца – испанцем.

– Извини. – Пепел растер кончик сигары и втянул табак ноздрей. – Я человек немузыкальный.

– Вот как. – Повертев пальцами в кармане жилета, мексиканец выудил крошечный матовый жернов, расцарапанный глубоким индейским орнаментом. – И ты, значит, не скажешь, что это, да?

Пепел оглядел предмет без особого интереса.

– Что-то армейское?

– Лучше, чико! Старайся лучше.

– Расточенное под Солнечный камень ацтеков? – устало предложил американец.

Исцарапанный жернов вернулся в карман.

– Вот как? – Пако наклонил голову. – Ацтеков, ты сказал. Не майя. Не инков.

– Нет.

– А-а-а! – Торговец обнажил золотые коронки, потрясая указательным пальцем. – Всё-таки, слингер, от тебя может быть польза.

– Это хорошо? – спросил Пепел. Он пожевал сигару, проглотил горькую слюну и сморщился.

– Это очень хорошо, – заверил его Пако. – Что-то ты знаешь. Знай ты на пяточку больше, ты был бы опасен. А меньше – лежать бы тебе в кустах с третьим глазом. А ну, Чолито, тормозни.

Мексиканец наклонился вперед и толкнул водительское сиденье. Лоурайдер вильнул к обочине, сбавил обороты и застыл, пыхтя на холостом ходу.

В свете автомобильных фар облезлым одуванчиком корчился знак: «Шоссе 10. Во имя свободы и мира!». Под геральдическим щитом поскрипывало на гвозде клеймо дорожного управления.

А еще ниже на железном стебле трепетала яркая лента, расшитая костяным орнаментом.

– Клиент, – сообщил Пеплу торговец, выбираясь из машины.

Подвижная фигура выскользнула из темноты и затрусила к ним.

– Тони-Глиста! Старый каврон, никак не потолстеет! – Пако уже спешил навстречу гостю, широко раскинув объятия.

Пугливо стреляя глазами в сторону лоурайдера, Тони-Глиста приобнял торговца и что-то забормотал ему в ухо.

На рубахе гостя из тьмы болтался жетон шерифского подручного.

Глиста что-то долго клянчил у Пако, ломая костлявые пальцы, но тот лишь тряхнул головой.

– Нет, Тони. Нет. Цену ты знаешь. Нет.

– Пако! – застонал помощник, повысив тон. – Нужно заправиться. Самую малость. Одну понюшку!

– Слышь, Тони, хочешь скажу, как у нас говорят? Клиент нуждается – клиент заплатит. – Торговец ковырнул золотые коронки ногтем и сплюнул.

Глиста слезливо выдохнул, меча взгляды по сторонам.

– Один раз в долг, брат. Запиши на мой счет. Один раз.

– Нет.

– Вы же всю местную шушеру распугали! – Подручный сорвался на крик. – С кого брать? Кого заворачивать?

– Ты, компа, – Указательный палец мексиканца уперся в тощую грудь Тони, – клиент без денег. А значит…

Пако направился к машине, пошарил под сиденьем у ног Пепла и выволок на белый свет вязанку длинных мачете. Перебрав лезвия как квитанции, мексиканец выдернул одну железную рыбину и протянул ее Глисте, рукоятью вперед.

– Колумбийский тариф. – сказал Пако. – Извини, компадре. Такие правила.

Вдоль широкого лезвия скакало грубо нацарапанное послание: «║Ола, шериф Уилсон!»

– Нет. – Настал черед Глисты яростно трясти головой. – Нет. Нет. Это петля, Пако! Все поймут. Так нельзя!

– Нет так нет. – Мексиканец безразлично швырнул мачете на пятнистое сиденье. – Погнали, мучачос.

ГАР-Р-ГАР-Р-Р-Р-Р!

Бритый Чолито несколько раз вдавил педаль, заставляя лоурайдер яростно рявкать, оседая к земле.

– Стой! – Помощника шерифа затрясло. – Стой… Кольцо… Кольцо, сейчас… Старуха убьет меня, а-а-а…

Глиста принялся свинчивать украшение. И теперь он взялся за пальцы всерьез. Его длинные лапищи расплетались и переплетались, синели и краснели, но обручальное кольцо никак не желало покидать законный безымянный.

– З-зараза, не снимается, – бормотал помощник шерифа, упорно продолжая борьбу. – С-сейчас.

Пако обошел машину и сплюнул под колесо.

– Видал, слингер? Вот и нравы ваши знаменитые.

– Я сейчас, Пако, я сейчас. – Глиста удвоил усилия, и в горсти его пальцев что-то хрустнуло.

– Для моего народа брак – это есть дар Господень. Это есть подарок свыше! – прохрипел торговец, поднимая тяжелую крышку багажника.

– Как и для него сейчас. – Пепел чиркнул спичкой и закурил.

Услышав его, Тони-Глиста поднял нервное лицо.

– Ты, сынок, тоже скурвишься, – Он мрачно вытер нос. – Я сам так начинал, по маленькой. Воровать станешь. Или человека убьешь. Попомни мое слово.

– Дай помогу, – предложил мексиканец. Он вернулся и навис у подручного над головой, держа в руках большие автомобильные кусачки. – Дай сюда. Отцепим твою бирюльку.

– О… – Глиста заторможено осмотрел инструмент с оглоблю размером. – О, давай! Давай.

ХРК-к-к-к!

– А-а-а-а… – беззвучно взвыл подручный, когда зубчатые лезвия сомкнулись на его пальце. Он пытался вырваться, но Пако, сцепив золотые зубы и стальные клешни с равным усилием, кромсал и выламывал бедный безымянный, пока тот не обломился чуть ниже кольца.

– А-а-а! – передразнил торговец, с хрустом перерезав остатки связок. – Даже орешь как баба.

– Боль снять. – Мгновенно забыв о кусачках и крови, Тони выхватил у Пако мешочек. Орудуя здоровой рукой, он извлек длинную гильзу и дамское зеркальце: походный набор марафетчика.

– Рану перевяжи, локо, – посоветовал мексиканец, вытирая кольцо о брюки. Он швырнул кусачки в багажник и захлопнул крышку.

Глиста не слышал его. Помощник улыбался и шмыгал воспаленным носом. В глазах его сияли слезы радости, а с изуродованной кисти часто капала кровь.

– И палец свой забери, сдался он мне! – Пако уселся рядом со слингером и вышвырнул палец во тьму.

Кровавый обрезок метко угодил Тони-Глисте в мешок. Хлопнула дверца, машина тронулась, и несчастный помощник шерифа растаял позади.

– Не скажу, что я такого не видел, – произнес стрелок. – Видал и хуже. Но я, пожалуй, сойду. Останови машину.

Пако развернул к нему оживленное лицо.

– Слингер! – Он щелкнул перстнями. – Ты еще не понял, но у нас в руках билет до конечной. И мы с тобой тут такое увидим, что и черту не снилось. Это корыто повезет нас через люциферов огонь и бушующие реки мьерде, а мы будем веселиться, кричать как девочки, держаться за руки и глотать пивко!

В усах испанца искрился снежный порошок. «Глиста, – отметил слингер, – не досчитается одной доброй понюшки».

– Интересно, что было бы, – протянул Пепел, – узнай шериф Уилсон, что у картеля готов на него нож?

– Тебе-то что? Ты всё равно соучастник. В доле, как говорится, и на медь, и на веревку.

– Соучастник чего?

Пако блеснул зубом.

– Увидишь, слингер. До рассвета обернемся. Знаешь, как еще у нас говорят? Пута соврет!

Испанец кратко перекрестился и харкнул через плечо.

Оставив бетонную трассу за кормой, автомобиль поднялся на рессорах и захрустел по проселочному гравию. Водитель отключил верхние лампы. Буря чуть улеглась, и Пепел снова попробовал закурить.

– Увижу что? – упрямо спросил он.

– Ай-яй-яй, лишние знания, ми компа. Берегись лишних знаний. Всему свое время.

Пако щелкнул огромной зажигалкой. В ноздри Пепла ударил запах сырой нефти, но сигара послушно затрещала, вбирая чадящий огненный язычок.

– Ты что-то говорил про долю, – вспомнил слингер. – И про медь.

– Скажи мне, дорогой друг, – мексиканец прихлопнул огонь крышкой, – доводилось ли тебе играть на деньги?

– Банковал. – Стрелок кивнул, затянувшись и пуская дым. – Бывало.

– Вот как. – Торговец поднял бровь. – Руку дай.

Он спрятал зажигалку в карман, выгреб откуда-то горсть медных жетонов и ссыпал их Пеплу в ладонь.

– Оплата наша будет гибкой, – сообщил Пако. – Фишка дрянь, но в Вегасе пойдет хорошо. Только знай, в какую машину совать. Работу сделаешь – расскажу.

– Посмотрим, – отозвался Пепел, смахнув жетоны в карман.

– Итак. – Мексиканец хлопнул себя по коленям. – С музыкой разобрались. Фонетический диск не узнал – минус. Понимаешь в индейцах – плюс. За третье очко поборешься?

– Валяй. – Слингер откинулся назад, опустив шляпу. – Все ж не третий глаз.

– А-а-а! – одобрительно заревел Пако. Оба бразильца тоже завосхищались Пеплом. Чолито выжал сигнал, а другой сольдадо, по левую сторону, двинул американцу в плечо серебряным кастетом.

ЧОНГ! Впереди зажегся багровый сигнальный фонарь.

– К СВЕДЕНИЮ ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ, – пролаял из темноты железный голос, – этот проезд временно недоступен. Дорога находится под юрисдикцией корпуса Кавалерии Соединенных Штатов.

– Вы-то нам и нужны, – промычал Пако в усы. Чолито отпустил сцепление, мотор заглох, и лоурайдер остановился.

Вдоль горизонта ломаной цепью тянулись в небо гиперболические зеркала ветроходов под мозаикой из чудесной нулевки.

Как и всё совершенно секретное, армейский ветроуловитель родился из капли мистики. Сложилось так, что неизвестным науке образом пласты нулевого стекла раскаляются на ветру, и котлы, подогреваемые направленным жаром зеркал, кипятят достаточно воды, чтоб вертеть паровую машину. Почему раскаляются и как – мы не знаем, и «неча сурло разевать», – посоветовал бы старина Зебулон. В кровавые семидесятые ветроход можно было повстречать разве что в караванах у Санта-Фе, да еще в неназываемых южных странах, но уже через десять лет эти шагающие и колесные машины стали бессменным другом кавалериста, потеснив подвымершую лошадь.

Позади армейской стоянки вертелся суставчатый флюгер, а справа гудела радиокаланча. В ветре угадывались запахи горелого мяса, крепкого вина и кострового дыма.

На насыпь, чертыхаясь, выбрался небритый детина при сержантских лычках, сабле и мундире на голое тело. На спине медведя-сержанта болтался здоровенный армейский рупор.

– Сим уведомляю, господа, – произнес он, жуя слова как табачную жвачку, – что в случае нарушения местных либо федеральных законов на территории расположения армии задержанный будет помещен под стражу и передан в распоряжение властей, а имущество, у него изъятое, конфисковано в пользу Кавалерийского корпуса, если прямое командование сочтет таковое пригодным к укреплению боевой мощи.

Покончив с официальной частью, сержант обмяк лицом.

– Сколько можно, барыги хреновы, – пробурчал он, обходя машину и бороздя гравий ножнами кавалерийской сабли. – Пацаны с вечера гостинцев ждут. У них построение через час.

– Всё здесь, мистер командир, всё здесь. – Пако выбрался из лоурайдера и сделал знак двоим бразильцам.

– Я тебе не мистер, балда. – Сержант пьяно качнулся. – К старшему инструктору обращаться «сэр».

Медведеподобный вояка оглядел автомобиль как поле боя. Завидев кислую гримасу Пепла, он нахмурился.

– Недоволен чем-то, сынок?

– Твоим знанием устава.

– Что?! – Военный сплюнул под дверцу.

Покинув машину, слингер шагнул сержанту навстречу. Тот лениво ждал. Стрелок открыл было рот, но тяжелая лапа торговца остановила его плечо.

– Никаких проблем. – Пако дружелюбно сверкнул зубом и прибавил: – Сэр.

– Как м-можно… – Вояка покосился на него, а затем скрутил под носом у слингера грушевидный кулак. – Р-работать на этих… которые отравляют. Отравой… твою родину.

– Отраву беру не я, – Пепел затянулся и выдохнул дым, – а твои люди.

– «Мои люди», – передразнил сержант, переставляя хмельные ноги. – А какие у меня люди? Сельские молокососы, вчера быкам хвосты крутили. На рассвете уйдут к Стенке. Знаешь, сколько оттуда вернется живьем?

Два бразильца, нагрузившись связками мешков, побрели в расположение части. Пако и Пепел остались с командиром наедине.

Армейский лагерь не спал. Тут и там, в темноте среди островков хохота и ругани тренькало банджо, мяукала губная гармошка, хлопали бутылочные пробки и поднимался костровый дым.

– Двое. – Сержант нагнулся к дверце и дохнул на Пепла винным перегаром. – Двое на пятьдесят.

Он выпрямился, сунув мексиканцу под нос три пальца, и едва не уселся в кювет суконной задницей, перехватив тяжелый рупор за портупею.

– А остальные в медных гробах вакуумных. И половина еще скребется внутри. Родители лицо открыть хотят, а нельзя, запрещено, заварено намертво, – произнес сержант, опершись на саблю для равновесия. Он постучал кулаком себе в грудь. – И я как командир, я – делаю всё, чтоб пацаны нагулялись, те, что так вернутся. Я ж не могу знать, кто как вернется, верно? Кому гулять, а кому нет?