Текст книги "Змеиный бог (СИ)"

Автор книги: Алексей Егоренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Ну что? – спросил мексиканец. – Всё есть?

В походном фонаре плясал керосиновый огонек. Позади, на громоотводе, верещал флюгер Куклодела, терпеливо размалывая пыль.

– Кто б мог подумать, – сказал Пепел. Он хлебнул еще пива. – В здешних глухих краях. Да еще на самом видном месте.

Пако вытянул руку и стукнул донышком своей бутылки о бутылку слингера.

– Я много таких мест знаю, чико. Салуд.

Запрокинув голову, торговец присосался к стеклянному горлу. Пепел тоже отхлебнул пива и обнаружил, что ему очень хочется пить. Слингер не удержался и вылил в себя бутылку почти целиком.

– Я найду тебе индейцев, – сказал он, когда перевел дух.

Не успев проглотить пиво, мексиканец булькнул, закивал и пихнул стрелка в бок.

– Но работу делаю я, – добавил тот, – и отныне мы играем по-моему.

– Как скажешь, слингер, – Пако все кивал.

– Это важно. Ты должен…

– Да, да, да, да.

– Сказать мне, откуда взялся твой камень Солнца.

Кивки сразу прекратились.

– Лишние знания, чико, – начал мексиканец, но Пепел остановил его.

– Мне нужно понимать, что мы ищем, – сказал он.

Пако встал и опять сел. Он шумно отхлебнул из бутылки и наконец решился.

– Индейские ружья, – сказал торговец, вытирая нос. – Большой тайник с индейскими ружьями.

Настал черед Пепла скрести за ухом.

– Их ружья сделаны из мусора, – сказал он. – Они стреляют какими-то духовыми перьями. Даже не убивают насмерть.

– Ох, и много ты знаешь, чико. – Мексиканец убавил тон. – То ружье, что мы сняли с трупа на Юкатане, убивало еще как, поверь. Деревья вокруг падали.

Р-РА-РУМ!

«…и я увидел мир, дети мои, каким его видит Господь, во всех четырех измерениях…»

«ВЫЖИВШИМ, повторяю, ноль-восемь, один-пять, НОЛЬ-ДВАДЦАТЬ-ПЯТЬ-АХ-ХА-ХАХ-ХА-ХА-А-А».

Снова запрокинув голову, Пако осушил бутылку до капли.

– То Люциферово ружье было, – сказал он.

– Ядрами стреляло? – Пепел ухмыльнулся.

– Солнцем.

Торговец смотрел на него без тени насмешки. Стрелок закурил и покачал головой.

«…и многие беды земные стали смешны мне так же, как и Ему, и многие нравы стали мне отвратительны…»

«Будьте осторожны: наши ребя…..а передовой сообщают об ИНТЕРФЕРЕН…»

– Я был там, чико, – сказал мексиканец. – Три машины мы потеряли. Полдюжины сольдадос! Против одного дикаря с ружьем.

– Не верю.

– Мадре, люди горели и лопались, я вот этими глазами видел, – сказал Пако. Он сунул два пальца себе в лицо. – Юшкой брызгало вот в эту морду.

– Всё равно на сказку похоже.

«Змий отнял мой глаз, дети мои, но не смог пошатнуть моей веры…»

«…находиться небезопасно, дорогие радиослу…»

– Колдовство! – Торговец и потряс указательным пальцем. – Колдовство – оно не только в сказках. Ты уже большой, слингер. Ты должен знать.

Ква-а! Ква-а! Им в лица снова ударил теплый ветер.

– И диск твой тоже заколдован? – Пепел наморщил лоб.

– А то! Один Куклодел и расколдовал. Умней тебя он был, чико. Ох, умнее.

– И что там оказалось?

– Пёс его разберет! – отозвался Пако не без удовольствия. – Там по-индейски всё. Нам, белым людям, не разобрать. Мы с чертями не водимся, по дядюшке их не знаем.

«НОЛЬ-тридцать-ПЯТЬ тебе сказано, истеричка. Рядовой!..»

«…многоножки в моем перископе суть ваши тела, растянутые в пространстве и времени…»

Налетел песчаный ливень.

– Хорошо, – сказал Пепел. Он загородился ладонью. – На трассе твоих индейцев поймаем. Они возвращаются затемно.

– Откуда и куда?

– Узнаем заодно.

Торговец постучал перстнями по длинному горлышку.

– Эста буэно, – сказал он и поднялся. – Допивай пиво, идем.

Но Пепел не двинулся с места.

– Мне нужна Кочерга, – сказал он.

– Пута мадре, что за кочерга?

– Мой револьвер.

– Твоя волына с будильником на боку? – спросил Пако. Он колебался. – Опять кровью всё зальем, слингер?

Стрелок подобрал одежду и сел на кровати. Он сказал:

– Наоборот. Кочерга со мной – крови не будет.

Пако зевнул, едва не глотнув песка.

– А, койот меня дери, – сказал он. – Сержиньо! Поди сюда.

Спустя четыре зарницы и две пары славных поросячьих стейков Пако оставил Сержиньо сторожить Масляного Джека, а сам побрел в компании Пепла вниз. Вглядываясь в ночные тени, стрелок от раза к разу подмечал, что помнит каждую веху с инженерной точностью. Кошмар в особняке взвел его нервы как взводят боевую пружину, до самой приятной точки натяжения.

– О чем задумался, чико? – крикнул Пако, хрустя хворостом где-то внизу. – В нужник зайти не успел? Ходи прямо здесь!

– О нашей конечной цели, – сказал Пепел и спрыгнул к нему на тропу.

Мексиканец фыркнул.

– Цели! – сказал он. – В калавосе, слингер, цель на месте не стоит. И думать надо сразу в две, три, четыре стороны. Да на столько ходов вперед, сколько в голове помещается.

Пако гордо стукнул себя кулаком в распятие.

– На четыре хода по восемь сторон. То есть нет. Наоборот. Мой рекорд. В холмах Беверли, пута соврет, у режиссера одного хазу выиграл. До самого утра сидели.

– Теперь у тебя две? – спросил Пепел, кивнув на горное убежище Куклодела у них над головой.

– А? Да. Нет. Нет, чико. Всё в пользу компании, всё в общак.

Они выбрались на трассу и остановились, озираясь по сторонам, оба ленивые и выпившие, похожие на двух гуляк, выбравшихся на перепутье.

– И что теперь? – спросил Пако.

– Теперь ждать.

Дальняя сирена утихла, и буря постепенно улеглась. В придорожной осоке закрякал мускусный селезень. На востоке уже тлела новая заря.

На дворе стоял сентябрь две тысячи двенадцатого года.

Теплое дыхание Стены уступило, сдавшись перед морозным канадским ветром, и сверху посыпалась ледяная крупа. С каждой секундой ее становилось больше и больше – вскоре и шоссе, и волосы Пако, и прерия вокруг – всё засияло в лунном свете как хрустальная люстра. Держась к ветру спиной, стрелок надвинул шляпу пониже, поднял ворот и закурил.

– Что тебе известно об армейских технологиях? – спросил он, без труда потушив спичку под этим мелким градом.

– Какая армия, слингер, – отозвался торговец. – Ты лучше думай, как мотерос нам поймать. Они ж гоняют, что твоя зарница.

Пако всё время расхаживал туда и сюда, либо топтался на месте и приплясывал – то ли от холода, то ли от нетерпения. У него под каблуками хрустела крупа.

– Ацтеки странный народ, – сказал Пепел. – Эта их мусорная техника, может статься, опережает и нашу, и вашу.

Торговец остановился и горячо закивал.

– Колдуны у них работают над машинами, – сказал он и переступил с ноги на ногу – хруп-хруп. – Живые кости с железом сплетают, чтоб оно бежало, как дикий зверь. А в топливо – кровь индюшиную льют.

– Что они сплетают, так это технологии, – сказал Пепел. – Аэрозольные баллоны для краски, нашу механику, ваши старые дизели…

Хруп-хруп.

– А в баке машины той – бычье сердце, для мощи, – подхватил мексиканец. – Ты думаешь, слингер, мы всё это повторить не пробовали? В белых руках оно не действует, одна мерзость получается. Шаман тут нужен. И Сатана.

– Или вот этот их… реактивный поддув, – сказал Пепел. – Другие индейцы не знают, как лопату взять. Откуда у ацтеков…

– Ш-ш! – торговец поднял руку.

Стрелок замолчал. Где-то вдали верещали моторы, и звук их быстро приближался. Минуты не прошло, как из-за кручи брызнул свет.

Ф-ф-ф-ф-Ф-Ф-З-З-ИУ-У!

Большая трехколесная машина пронеслась между торговцем и слингером, разрезав темноту спаренным фонарем. Из-под широких колес мотоциклета брызнул колотый лед. Две фары машины светили сквозь неровные глазницы черепа, венчавшего ее рулевую колонку.

– Буйволиный, – заметил Пепел. – И совсем ведь не коровий.

Мотоциклет унесся прочь, и еще две машины просвистели мимо. Их наездники верещали и гоготали, корча путникам страшные гримасы.

– Путо пендехо, ты что стоишь! – заорал Пако.

Последний мотоциклет пронесся мимо и поплыл голубым факелом навстречу далеким северным просторам. Стрелок плюнул на кончик сигары, наставил ствол против манжеты.

БАХ-бах-бах! БАХ-бах-бах! Эхо выстрелов катилось над прерией, а он отправлял и отправлял пули вслед удаляющимся огням, пока не увидел, что синие факела выходят на разворот.

– Слингер, – Пако немного отрезвел. – Ты что это, слингер?

– Моя игра – мои правила, – сказал Пепел. Он подбросил оружие, перебросил через себя и ловко перехватил другой рукой.

Загудел маховичок, выщелкивая пустые гильзы. Ожидая перезарядки, стрелок поскреб мушкой щетину.

– Слушай, – сказал он. – Всё-таки не пойму: зашло сто два, вышло двое. Оба легавые, допустим. Ну, а трупы? Сотня трупов куда делась?

– Ты убить себя хотел, путо? Лучше б стреляться позвал, кусок ты мьерде. Я б тебя без пыток убил, – ответил торговец, переступая на месте.

– Ацтеки никого не убивают и не пытают, – сказал Пепел.

– Ты это моему покойному свекру скажи. Кукарачас ему в окопе сердце вынули.

– У них была война, – сказал стрелок.

– И шкуру спустили, – сказал Пако.

– Война и голод, – подтвердил слингер. Он добавил: – Шкура – это к урожаю.

Первый мотоциклет приблизился к ним и остановился рядом, хрустя ледяной крошкой. Впереди машины на длинной штанге катилось небольшое ведомое колесико, а за спиной ацтека-наездника мололи крупу два огромных ведущих колеса, высотой в человеческий рост. Бронзовые трубы всех мыслимых форм и диаметров оплетали машину сложной грибницей и широким веером торчали позади. Буйволиный череп ярко светил глазами-фарами. Во рту его скрывался приемник, настроенный на денверское радио.

За первой машиной прибыли еще три, все грубо замаскированные под животных: крыса, орёл, дикобраз и нечто вроде ягуара, с мордой, подозрительно напоминавшей раскрашенный умывальный таз.

Ездоки спешились. Водитель умывального ягуара, носивший на лице такой же таз, но чуть поменьше, встал позади слингера, весьма осложнив тактическое положение. Орел и Крыса, огромные татуированные воины, остановились впереди, а Дикобраз остался поодаль, у своей щетинистой машины, и вёл себя так, будто не имел к шайке никакого отношения. На бронзовых телах ацтеков сияли бронзовые детали. Гладкие лица индейцев выдавали не больше, чем маска ягуара у Пепла за спиной.

Вожаком этой стаи оказался крепко сбитый паренек калифорнийской наружности. На голове он носил жестяной мотоциклетный шлем, изрядно погнутый и продырявленный, зато украшенный свежими рогами из индюшиных перьев. Глаза вожака прятались под жестяным забралом. Под носом индейца поблескивало кольцо, а в нижней губе виднелась гайка, навинченная на болт.

Маленький вожак встал между двух огромных воинов и картинно сложил на груди татуированные руки. Он медленно оглядел Пепла и открыл было рот, но стрелок заговорил вместо него:

– Тебя зовут Буйвол, ты мотеро и вождь этой великой банды. Мы рады знакомству. Ты отведи нас к твоему жрецу, – сказал он. – Мы хотим говорить с ним.

Ацтек стащил с головы шлем, положил его на плечо и еще раз осмотрел их. «Красуется», – подумал слингер.

– Всё, что ты хочешь сказать жрецу, бесстыдный нарушитель дорожных правил, – произнес вожак аккуратно и раздельно, на верном английском, – ты можешь сказать и мне. Меня зовут…

– Жрец не будет рад тому, что ты отнимаешь у нас время, – снова перебил его стрелок.

Двое огромных щекастых мотерос покосились на маленького вожака, но тот даже не шелохнулся. Болт у него в подбородке, заметил Пепел, был закреплен не только сквозь губу, но и сквозь челюсть.

– Ладно, – сказал наконец вожак. – Дай мне свое оружие.

Он вытянул руку.

Стрелок заколебался было, но нашелся и тряхнул головой, притворившись, что его отвлекла погода – это было нетрудно, потому что бриллиантовый дождь снова посыпался с неба волна за волной, быстро превращаясь в мелкий бриллиантовый град.

– Нет, – сказал слингер.

Любое колебание для ацтека означало страх, – и больше ничего.

– Это оружие моего отца, – продолжил Пепел, не давая вожаку заговорить. – Это Кочерга, ей нет равных. О ней сложили песню… ты мог слышать ее по радио.

Маленький вождь улыбнулся – но это тоже ничего не значило. Лицо ацтека и его разум жили раздельной жизнью. Индеец мог петь, чувствуя боль, и мог хохотать в момент соития. Улыбки ацтека стоило остерегаться тому, кто сам не был ацтеком.

– Я не знаю твоих песен, нарушитель, – сказал вожак. – Мой народ поет свои песни. Ваша музыка…

– Слышь, кукарача, – подал голос Пако, под натиском погоды решивший взять переговоры на себя. – Ты давай слушайся белых людей. Да? А то сыграем тебе сейчас нашу музыку.

Откинув пончо, мексиканец выволок на свет позолоченный диллинджер. Ацтеки молча оглядели пистолет. Торговец украдкой шепнул Пеплу:

– Всё правильно сказал, слингер?

Тот скривился и отрицательно тряхнул головой.

Вожак поднял руку и указал на пистолет.

– Золото, – сказал он. – У тебя есть еще?

Оставив попытки спрятать непослушный диллинджер, Пако сгреб мокрое распятие свободной пятерней.

– А это тебе что? Борода воловья? – спросил он.

Индейцы загоготали, и мексиканец охотно присоединился к ним. Маленький вождь тоже оскалил зубы в улыбке. Он потянул рукой за узел в своей прическе и вынул из нее два предмета: бронзовую трубку и каучуковый поршень.

– Теперь слушай сюда, кавальерос! – объявил Пако.

Он шагнул дикарям навстречу – один шаг, два – оступаясь и поскальзываясь на градинах…

Дзинь!

…И в его шее вырос оперенный дротик.

«Медицинская игла», – опознал Пепел.

Торговец растерянно огляделся. Он поднял было руку, но тут же уронил ее. Сделав еще несколько хрустящих шагов, Пако осел прямо на ледяное покрывало. Он перевернулся на бок, закрыл глаза и захрапел, уснув так безмятежно, что даже погода чуть присмирела вслед за ним.

Вожак неторопливо отнял трубку от губ, развинтил ее и спрятал обратно в прическу. Он аккуратно надел свой шлем, украшенный перьями. Потом шагнул к Пако и присел на закорки рядом.

Сначала Буйвол попытался отнять у торговца диллинджер. Всё без толку – даже в наркотическом оцепенении Пако сжимал оружие мертвой хваткой. Извлечь распятие оказалось не проще.

– Глупые, ненужные люди, – сказал вожак себе под нос.

Отшвырнув чужую руку, он поднялся. Мексиканца обступили трое его подручных. Один из них стащил с торговца длинный сапог. Это, впрочем, была своего рода западня: ноги Пако мыл редко. Зажав нос, маленький вожак выронил скудную добычу, исполнил танец отвращения и отступил под дружный хохот своих товарищей. Потом обернулся к Пеплу и указал рукой.

– Надень как было.

Пепел сделал шаг к мексиканцу и пригнулся, не сводя глаз с ацтеков. Он взял сапог и нахлобучил его торговцу на ногу. В сапог попало несколько градин, и Пако недовольно замычал, подергивая ногой как кузнечик-переросток, но быстро смирился и опять уснул.

Вожак осмотрел слингера с головы до ног.

– Меня зовут Ревущий Буйвол, – сказал он. – Я самый молодой ягуар Учебного Макета Роузуотер, я сын Летучей Крысы. Это лучший гонщик из сточных канав Лос-Анджелеса.

– Рад знакомству. Я Пепел. Сын… Джонни. Великого аризонского рейнджера. Того, что убил техасца по кличке Рыжий. Из большой Кочерги на бедре. Вот она.

Стрелок откинул плащ и показал индейцам револьвер. Дикари стояли неподвижно, глядя на слингера без морганий и не переглядываясь.

– Почему тебя зовут Пепел? – спросил вожак.

– Не знаю. Волосы рано поседели.

– Потому, что мать назвала тебя Эшли? – спросил Буйвол без улыбки.

– Нет. – Слингер с какой-то стати ощутил раздражение.

Не меняясь в лице, вожак улыбнулся во все зубы и отвернулся прочь, не утруждаясь собрать гильзы и пули, извлеченные им из брючных карманов Пако. Ацтеки один за другим развернулись ему вслед и тоже побрели к своим машинам, переступая босыми ногами между подтаявших градин.

«Самое время идти ва-банк», – подумал стрелок.

– Ты ничего не забыл? – спросил он громко.

Маленький вождь оглянулся и вопросительно уставился на Пепла из-под расписного забрала. Стрелок еще раз осмотрел ацтека и понял, что не ошибся. В отличие от северных племен, ацтеки-мешика часто оседали в больших городах, и перед слингером наверняка стоял один из таких, из городских мальчиков, вырвавшихся на свободу. Он не догадался отрезать торговцу пальцы, чтобы извлечь пистолет и распятие – оплошность, которую сам Пако вряд ли допустил бы. И главное, индеец даже не заметил…

– Карманы. – Стрелок указал на распростертую тушу Пако. – Ты под пончо смотрел?

Секунду поразмыслив, Ревущий Буйвол вернулся к торговцу и снова присел на корточки рядом. Он распеленал шерстяное пончо и с восхищением осмотрел кожаный жилет Пако.

Наблюдения слингера оправдались: стервятник из Буйвола был никудышный. Индеец пытался обшарить каждый карман, но всякий раз путался в них и начинал заново. Наконец Ревущий Буйвол поднялся с колен, подняв свое жестяное забрало до упора, почти спихнув его на затылок. В руке он держал крошечный жернов. Буйвол спросил:

– Что это?

– Сам мне скажи, – ответил Пепел.

– Это… это не может быть у вас. Это послание… одного важного существа. Которое наш бог.

– Нам нужно послушать, о чем ваше существо говорит. Испанец богат, он даст много золота.

Индеец секунду поколебался, потом сказал:

– Хорошо. Ты неси испанца за мной.

Между задних колес его мотоциклета было напутано подобие сетки для багажа: просто клубок ремней, без всякой системы и продуманного крепления. Пепел взвалил на нее торговца, и сыромятная подпруга затрещала, провалившись едва не до самого гудрона.

Ревущий Буйвол склонился над Пако и быстро заплел кожаные ремни вокруг ног и плеч торговца, сплетая необычные ацтекские узлы. Покончив с мексиканцем, вожак обошел машину и голыми руками подтянул несколько муфт и гаек, ослабших в дороге.

– Тебя тоже повесим. – Он указал Пеплу на ремни. – Я вас отвезу в Храм Уничтожения.

– Гм. – Стрелок прикусил сигару.

Вожак подошел к нему, хрустя ледяной кашей.

– Ты хотел себе жреца. Моя сестра верховная жрица, – сказал он. – В Храме Уничтожения.

– По… – начал слингер.

Что-то кольнуло его в ладонь. Стрелок опустил глаза. Медицинская игла. В пальцах Буйвола был зажат уже знакомый Пеплу короткий дротик.

В ту ночь, когда слингер видел свою индейскую ведьмочку Трикси в последний раз, на дикие пляжи Майями тоже сыпался град, а вслед за ним ливень, а потом снова град, и всё это вперемежку с ударами многотонного океанического прибоя, осаждавшего архипелаг со всех фронтов. Не более чем обычная флоридская свистопляска.

Внутри танцевального клуба тоже было сыро. Сквозь прохудившийся железный потолок местами сочилась и брызгала дождевая вода. Она разбивалась о потолочные вентиляторы и опускалась на танцпол легким туманом, в котором метались прожектора цветомузыки. Дождевые брызги попадали в мартини и на смуглые лысины приезжих колумбийских мафиози. А заодно хорошенько окропляли одежду сопровождавших их загорелых дам.

Трикси вертелась у стойки бара. Она ждала кого-то, но точно не его. Ее было не узнать – вместо наряда лесной амазонки на Трикс было надето вечернее платье с блестками, игравшими в лучах дискотеки будто аврора над Стеной.

Он опять выпил больше, чем ему следовало. Обняв Трикси за талию, он тащит ее сквозь брызги и радугу, сквозь грохот дискотеки, между влажных извивающихся тел на танцполе. Малышка Трикс хочет освободиться, но сил у нее недостаточно.

В туалете он швыряет ее спиной о дверцу кабинки и делает шаг следом. Они оказываются вплотную друг к другу в тесном замкнутом пространстве. Трикси задирает голову и смотрит на него из-под крашеной чёлки, пялится своими глазищами, темными, большими, но всё время какими-то трепещущими, будто глаза птицы или маленькой ящерицы.

– Куда ты дела мои вещи? – спрашивает он. – В твоем номере я уже был, там их нет.

Он стискивает пальцами ее тонкое плечо.

– С днем рожденья, Фриско, – говорит она, встает на цыпочки и пытается укусить его в губы. Но Фриско отпихивает ее прочь.

– Куда ты дела мои вещи? – раздельно повторяет он.

– Ты стал настоящим ковбоем, Фриско, – говорит она. – Ты заходишь в салун… хватаешь саму. прекрасную даму… смотри, какой смелый ты стал.

Трикси роется в сумочке. Фриско переминается с ноги на ногу, и под его ботинками хлюпает вода.

– Так что, на этот раз мы что, утонем, значит? Не сгорим, не заледенеем? – спрашивает он. – Новый конец света? Ты поэтому здесь? Спасаешь мир через танцульки?

– Я взяла для тебя подарок, – говорит она.

Трикси берет его руку в свою. Она колет его в ладонь, и приходит жар, но это неправильный, морозный жар. Фриско сгибает и разгибает пальцы.

– Трикс? Что это? – спрашивает он.

В ответ Трикси молча отпихивает его прочь, с невероятной силой, так сильно, что Фриско, сносит фанерную дверь кабинки, врезается спиной в противоположную стену и едва не проламывает ее, а после медленно оползает на пол.

– Услышь меня, Джош, – зовет она.

Фриско поднимает голову.

– Твое желание исполнено, – говорит она. – Фриско больше не нужен. Он будет только мешать.

– Все мои документы на имя Фриско, – возражает он.

– Фриско больше не нужен, – повторяет Трикс. Она садится у края унитаза, брезгливо подобрав край подола. Трикси опрокидывает свою сумочку в унитаз. Из сумки выпадает лишь несколько картонок. Спустя долгий миг отравленных размышлений Фриско понимает, что это.

– Фриско больше нет, – говорит она. – Здесь все карты. Твоя медицинская страховка и твои права. Ты больше не поедешь в город. Я смогу быть сама. Ты сможешь быть сам

Его горло деревенеет. Трикс усаживается напротив него.

– Ты больше не Фриско, – говорит она, гладя его лицо тонкими холодными пальчиками. – Твое желание исполнено. Ты настоящий ковбой из прерии.

«Какой я к черту ковбой», – думает он.

– Ты настоящий стрелок, настоящий слингер. Мальчик Джошуа умер. Родился слингер. Он не боится ничего. Имя ему Пепел.

– Я нашел в номере мужские запонки, – выдавливает он, и больше не может говорить.

Трикси придвигается к нему и кусает в губы несколько раз, потом облизывает их. У нее на языке кровь.

– Уходи, Джош, – говорит она и нежно гладит его по лбу. – Уходи, Фриско. Ты больше не нужен. Ты будешь только мешать. Его имя Пепел. Уходите оба. Вас больше нет. Он нашел то, что искал.

Она льет в унитаз духи, поджигает картонки, потом поднимается и уходит, и больше он не увидит ее до неведомой поры.

Его желание исполнено. Он слингер. Его имя Пепел.

Его подхватили и понесли под руки, и стрелок постепенно возвратился из страны грёз, обратно в год две тысячи двенадцатый. После дротика в его ладони остался комок тягучей боли. Пепел нащупал онемевшую руку другой онемевшей рукой, поскреб ее и не ощутил ничего, – всё равно, что почесал кусок дерева.

Мотерос отпустили его. Не в силах держать равновесие, Пепел сделал шаг в сторону и повалился на ремни, протянутые между задних колес мотоциклета.

– Мало яда, – сообщил Ревущий Буйвол, устраивая слингера в подпруге. – Но хороший яд. Будешь спокойно ехать, не устанешь.

«Триксепочтекайотль, – подумал стрелок, глядя на фонари из-под приспущенных век. – Ее тайное имя было Триксепочтекайотль».

Два языка синего пламени вырвались из-под мотоциклета, прямо у Пепла из-под ног. Они косо лизнули гудрон, и льдинки, усыпавшие дорогу, запузырились и потекли будто на сковородке. Из-под колес запахло нагретой утренней росой. Мотоциклет дернулся несколько раз и рванул с места, снова увлекая слингера в пучину грёз.

«Разобраться с испанцем», – подумал Пепел. «Первым делом нужно разобраться с испанцем».

Лица дикарей мелькнули у слингера перед глазами в последний раз, и машины их одна за другой растворились в первых лучах утреннего солнца.