Текст книги "Змеиный бог (СИ)"

Автор книги: Алексей Егоренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

(1х12) Мессия

Он шел по следу Трикси больше полугода, самовольно покинув Чикаго и нарушив все возможные договоренности с итальянцами. Та наводка, что дал ему старик-индеец на пирсе, номер ее автофургона, привела Джошуа в Виннипег, а оттуда, при содействии местных ацтеков, завела его с единственным провожатым, индейцем-чероки, в непроходимые канадские леса.

Здесь без остановки валил снег, и каждый путник, случайно встреченный ими на пути через заледенелый край, непременно заводил речь о конце света: что-де недаром Иисус обещал вернуться спустя две тысячи лет, теперь время прошло, и он вернулся, и все люди будут умирать от холода, пока земля целиком не замерзнет. От этих разговоров проводник Джошуа впал в чернейшую меланхолию, начал всё чаще прикладываться к бутылке, а потом, однажды вечером, встал и побрел в сосновую чащобу. Та поглотила его в один миг и сомкнулась следом за ним, оставив Джоша любоваться полярным сиянием, горевшим в небе не хуже южной авроры.

В следующие три дня Джошуа потерял несколько фунтов веса и получил свои первые обморожения.

В следующие три дня он понял, насколько жесток и коварен север, и как он зовет человека – по-иному, чем прерия, но с тем же результатом, глотая его целиком и растворяя в себе навсегда.

На третий день он нашел ее фургон, оставленный около трассы, на поляне, помеченной вехами на деревьях. В доме на колесах горел свет и шумело радио, трубя какие-то военные новогодние марши, но пищи ни в холодильной камере, ни в духовке не обнаружилось, да и обогреватель едва работал – батарея машины была на издыхании.

На четвертый день Джошуа обнаружил ее.

Первым делом он увидел у заледенелого озера толпу фигур, наряженных в черное, белое и зеленое – здесь были и ацтеки, и местные безымянные племена, и какие-то китайские старухи в шерстяных шалях, державшие в руках разноцветные бумажные фонари. В самом центре, в кольце из камней и бревен, пылал высокий костер. Туша огромного животного – по всей видимости, канадского лося – была распята в стороне, над ковром из раскаленных углей, растянута за лапы на четырех тросах между четырьмя ацтекскими мотоциклетами, головой вниз, так, что лосиные рога скребли по снегу будто нелепые грабли.

Пока Джошуа брел к костру, черные фигуры на снегу принялись скандировать что-то невнятное, вразнобой, и вразнобой же хлопать в ладоши. Они сторонились обледенелой и заснеженной фигуры Джоша, убираясь с его пути, и в тот самый миг, когда он подобрался к лосю вплотную – кр-р-р-рак! – грубо зашитое брюхо животного лопнуло, вспоротое изнутри, и на свет показалась его Трикси. Повзрослевшая и похорошевшая, пускай целиком измазанная кровью, она подняла в воздух лосиное сердце, лоснящееся и огромное, и крикнула что-то на своем наречии. Ацтеки загорланили вслед за ней, и франкоиндейцы ответили им, как умели. Даже старухи-китаянки затянули какую-то протяжную и напевную песню.

– Трикс, – из последних сил выдавил Джош. – Я нашел тебя, Трикс.

Ее глаза просияли.

– Я спасла тебя, – сказала Трикси, выступая из туши лося на белый снег, окутанная паром. Каждый розовый след ее в снегу дымился, словно маленькая печная труба. Трикс объявила: – Я спасла тебя и спасла мир. Мы больше не замерзнем. Ты благодаришь меня?

Джошуа молча повалился на снег.

– Линь Плакучая Ива, отнеси этого в мой номер, – услышал ее голос. – И набери нам горячую ванну. Я скоро приду.

К вечеру следующего дня силы всех троих были на исходе. Местность вокруг стала еще негостеприимнее. Кортеж из мертвых облупленных дрезин остался позади, и колея шла теперь по самому краю узкого разлома, который с каждой милей становился шире и глубже, пока они не оказались на одной из поднебесных ступеней широкого каньона, полного дыма и огня. Бурая сланцевая порода теперь отвесно поднималась вверх по правую сторону, а по левую – резко обрывалась вниз.

Все трое изнывали от голода и жажды, особенно Буйвол, который отказывался есть рептилий в последние четыре дня, и поэтому не ел. Его выносливость, а особенно бодрость, поражала стрелка всё больше. Правда, слова его изрядно досаждали мексиканцу и нервировали слингера.

Индеец шел и рассуждал о том, как Пако либо Пепел умрет, а Ревущий Буйвол, сможет приготовить человечину, не отнимая жизни и не оскорбляя богов.

– Кровь вода, – говорил он. – Кровь железо. Железо полезно. Но нужно варить. Чтоб не вышел Шум. Варить и соль добавлять. Мясо натирать. На солнце иссушится – солонина получится. Так говорит Несущий Знание. Но если бы сделать огонь, хэ, если бы только сделать огонь. Но где ты найдешь горючее? Нет деревьев. Нет угля. Где найти горючее?

Торговец и слингер хмуро молчали, топая за ним следом. Краски дня постепенно менялись, и на изломанные оранжевые ущелья Каньонленда опускались густые пурпурно-лиловые сумерки. Пепел ощущал слабость во всем теле, и настроен был весьма мрачно: с каждым новым днем шансы его на выживание убывали в геометрической прогрессии. Но идти в обратную сторону было слишком поздно, тем более, что кавалькада разрушенных дрезин обязана была вывести их хоть к чему-нибудь.

– Если съесть сердце одного из них, – говорил индеец. – То можно получить большую силу. Да только у дона тио Рамиреса сердце чёрное и гнилое, а дон тио Пепел демон, и сердца у него нет. Это грустно, потому что я не смогу съесть ни одно сердце, ни другое сердце…

– Эй, а это что? – спросил Пако. Он передал винтовочный телескоп слингеру: – Глянь, чико. Это меня мандражит, или оно там на самом деле?

Странная тень была отлично заметна невооруженным глазом – она тянулась по стене каньона словно длинные кривые пальцы великана, упавшего с небес и ухватившегося в последний миг за земную твердь.

– Это кактус, – сказал Пепел, отняв телескоп от глаз. От резкого увеличения в сочетании с многодневным голодом у стрелка неприятно кружилась голова и плыла земля под ногами.

Буйвол оживился еще сильнее.

– Вода! – загорланил он. – Хэ, внутри вода, хэ! Кактус ломай, воду сливай! Пить-пить-есть! Незаразная питьевая вода!

– Эй. – Пако сморщился, ускорив шаг – ноги всех троих давно были сбиты и растерты в кровь.

– Стой, погодите, – сказал Пепел, но всё равно все трое перешли на бег.

Кактус рос над самой пропастью. Солнце склонилось ниже, и тень его взобралась еще выше. Буйвол подбежал к растению первым, протянул руки…

Пуф-Ф! И кактус взорвался, плюнув ошметками прямо ему в лицо.

Когда слингер и мексиканец оказались рядом, Ревущий Буйвол уже был без сознания. Всё лицо его, и руки, и грудь – воспалились и пошли волдырями.

– Ядовитый, – сказал Пепел. – Я такие знаю по Аризоне, из детства. Это как бешеный огурец, только кактус.

– Ну вот, – сказал Пако. – И кому теперь кого жрать?

Он сплюнул в пыль одной лишь сухой грязью, без слюны.

Наконец они нашли локомотив. Он висел над пропастью, наклоненный под сильнейшим, невозможным углом над дымящей расщелиной – и не падал.

– Неужели гироскоп цел? – пробормотал слингер, перехватив руку индейца поудобнее. Для своих скромных габаритов вялый Буйвол был необычайно тяжел.

– Гироскоп? – спросил Пако. По лицу торговца, такому же багровому, как закат над каньонами, градом катился пот.

– Стабилизатор, – сказал Пепел. – Такая вертящаяся штучка. Не дает поезду упасть на повороте. До сих пор работает в нем. Видишь, как паровоз висит.

– Да не может быть, чтоб работал, – пропыхтел торговец. – Сколько лет он тут должен быть?

– С пятьдесят первого или раньше, – сказал слингер. – Если верить последней дрезине. Вряд ли раньше. Пятьдесят первый, наверняка.

– Никто не выжил, как думаешь?

– Не знаю, – сказал Пепел. – Если так, тогда кто крутит гироскоп?

– Они все умерли, – пробормотал Ревущий Буйвол, не открывая глаз. – Их всех забрал Миктлантекутли, все умерли.

– Ты глянь, живой, – сказал торговец, немедленно ослабив захват и уронив Буйвола наземь. – А мы уж тут, чико, сердце твое жрать хотели. Не можем решить только, пожарить или сварить.

Р-р-р-р-ру-У-УМ-м-м! Раскатистая нота прозвучала вдали, и Пепел встал как вкопанный, едва не выронив индейца сам.

– Не может быть, – сказал он

– Что это, слингер? – спросил Пако.

– Паровозный гудок.

«Они живы, – подумал он, – и у них есть пар для гудка, есть вода… но почему ни одна экспедиция не вернулась? Аж до 95-го года».

Что-то здесь было не так. Но выбирать не приходилось.

Пепел сложил руки рупором и позвал:

– СКОРЕЙ СЮДА! НАМ НУЖНА ПОМОЩЬ!

– ЧЕЛОВЕК УМИРАЕТ! – заорал следом мексиканец. Потом добавил: – И воды принесите мне.

– Они все умерли, – повторил индеец слабым охрипшим голосом.

Длинная процессия из пары десятков фигур – и небольших, и просто огромных – отделилась от поезда и потянулась им навстречу. Пако глянул в телескоп и скривился.

– Что за дьявол, – пробормотал он.

– Дай сюда. – Стрелок потянулся за телескопом сам. В этом, впрочем, уже не было надобности. Фигуры быстро приближались, и даже с полсотни футов было заметно, что ни те, ни другие не выглядели как люди.

– Змеелюди. Крец, орец или мессия? – сказал маленький примат, похожий на гниющего старичка-леприкона. Из его огромной головы, напоминавшей тыкву, росли клочья рыжей шерсти. На красном воспаленном лице карлика не отражалось никаких эмоций, кроме животной, космической глупости: это было лицо деревенского болвана.

Человечек поднял посох, сделанный из металлического прута, и указал на большую гориллу с жутким хоботом-щупальцем на месте физиономии. Он сказал: – Крысолюди. Ловить зверей, жуков. Белок полезен, железо полезно.

Зубы его напоминали вереницу кривых заплесневелых пней. Гниющий леприкон указал на Пепла и спросил:

– Крец, орец или мессия?

Слингер и Пако переглянулись.

– Пить, – сказал Пепел, тронув себя за горло. – Мы хотим пить и есть.

Он указал на Буйвола.

– Кактус. – Стрелок изобразил руками взрыв у лица. Он сказал: – Это наш друг. Ему нужна помощь.

– Кактус не трогай, – ответил леприкон. – Кактус жевать крысолюди. В клюве приносят, кушать попросят. Воду сосут, выпить несут. Сладкий камень. Бог Иисус хорош на вкус.

При его словах трое гигантов со щупальцами вместо лиц выступили вперед и подхватили индейца – двое за руки, один за ноги. Леприкон указал посохом на Пако и Пепла, и к ним тоже двинулось по трое крысолюдей.

Два существа – гигант и карлик – казались совершенно непохожими друг на друга. Единственным, что объединяло их внешне, заметил Пепел, были рыжие курчавые волосы, красная кожа, выжженное на лбу тавро в виде креста… и жуткие фасетчатые глаза-бельма с каплями черных зрачков.

– Ты сотрудник железной дороги? – вдруг ясным голосом спросил маленький леприкон. Пепел хотел было ответить, но понял, что вопрос обращен к Пако.

– Я… э-э… да! – ответил тот. – Я сотрудник железной дороги, который порядком устал с этой вашей дороги. И мне неплохо бы, сеньоры, напиться.

– Воду несут, завтра на суд, – ответило существо, похожее на леприкона.

Оно было наряжено в выцветший плащ из синего сукна, некогда, видимо, бывший мундиром железнодорожника. На шее леприкона висело ожерелье из позеленевших медных пуговиц.

– Иди. – Леприкон указал посохом в сторону состава.

– Зря ты, – бросил слингер в сторону торговца, когда трое крысолюдей (три крысолюдя?) вели его мимо.

– Что зря? – не понял Пако.

– Зря ты сказал, что работаешь на железной дороге, – пояснил слингер. – Куда, ты думаешь, подевались все люди с этих дрезин?

– Иди. Люделюди спать, – сказал змеелюдь у них за спиной. – Потом испытать.

– Что испытать? – спросил Пако.

– Жизнь или смерть, – обнадеживающе ответил леприкон. – Обряд посвечения.

– Посвящения, – сказал Пепел.

Процессия остановилась. Все фасетчатые глаза уставились на него.

– Крец, орец или мессия? – спросил леприкон.

– Потом, – сказал стрелок. – Сначала спать, потом испытать.

Менее через час их троих поселили в вагоне-тюрьме, последнем вагоне поезда, за третьим классом. Его задний буфер нависал над обрывом. Половина камер была снесена в момент аварии, и заднюю стенку их темнице заменял прекрасный вид на дымящиеся малиновые недра пропасти. Каучуковые матрасы сохранилась неплохо, но ссохлись до каменной твердости. Пепел попробовал отыскать подушку под своим, но обнаружил лишь клок паутины да какие-то закорючки, выцарапанные на спальной полке.

«Мое имя Джонатан Харт, – разобрал он тонкие каракули. – Я пишу эти слова 18 апреля 1972 года в ожидании мучительной казни, которой были подвергнуты…»

Дальше строчки затерлись и были практически нечитаемы. Пепел набрал в ладонь немного пыли, сплюнул в нее и потер выцарапанное послание. Полностью оно гласило:

«Мое имя Джонатан Харт. Я пишу эти слова 18 апреля 1972 года в ожидании мучительной казни, которой были подвергнуты двое моих спутников из ремонтно-разведывательной и спасательной экспедиции Железнодорожного департамента, равно как и весь состав предыдущих экспедиций от года 1951РХ, присланные тем же маршрутом.

Вслед за нашими многочисленными предшественниками мы обнаружили здесь недекларированный состав, уцелевшие пассажиры которого – а странные существа, обнаруженные нами, как видимо, и являются пассажирами либо их потомками – изменились под влиянием неизвестных факторов и образовали одно из удивительнейших пустынных сообществ, которое мне доводилось наблюдать.

Сразу оговорюсь, что я не биолог и не антрополог, я инженер-железнодорожник, поэтому я могу изложить лишь те факты, которые мне известны, и предложу вам сделать выводы или гадать о причинах самостоятельно. По поводу внешнего вида этих странных существ, как низкорослых, так и высокого роста, я могу высказывать лишь косвенные догадки.

Во-первых, ни нам, ни нашим предшественникам так и не удалось обнаружить пути к спасению. Странные шарады, в которые с нами играют эти существа, всегда ведут к мучительной смерти. Любые попытки уговорить это пустынное племя оставить свои насиженные места или помочь нам отремонтировать одну из дрезин, поврежденных кислотными осадками – даже нашу собственную! – воспринимаются как некий еретический догмат, наказание за который всегда смерть. По всей видимости, некогда среди потерпевших крушение случился раскол, в результате которого все пассажиры, решившие покинуть разбившийся поезд, погибли или были убиты. Это было воспринято уцелевшими как некий Знак Божий, предписывающий убивать всякого, кто попробует уйти вслед за теми, кто пытался это сделать первыми.

Во-вторых, пускай это предположение покажется кому-то невероятным, я не могу отделаться от мысли, что и маленькие существа с рыжей бородой, похожие на людей, и их высокие сильные собратья – по факту представляют собой одно и то же существо, некий особенный подвид человека, уцелевший благодаря воле судьбы или случая и развившийся по-разному из-за пребывания в разных условиях. Либо так, либо наоборот: к примеру, сильные мышцы и скелеты „старших братьев“, называемых „крысолюди“, идеально сопрягаются с их занятиями физическим трудом и проживания снаружи, посреди стихий, где они ловят грызунов и насекомых. Длинный нос и губы этих „крысолюдей“, по всей видимости, связаны с необычным способом, которым они добывают пищу и воду для общего выживания. Нашему бортмеханику Т. Р. Доббинсу, ныне покойному, также принадлежит смелая догадка о том, что и те, и эти существа изначально являлись неким экспериментом группы ученых-изгнанников, вышедшим из-под контроля.

Выживание этого удивительного содружества заслуживает отдельных слов, потому я задержусь на нем чуть подробнее.

Не считая каннибализма, который, к моему ужасу, является для „змеелюдей“ нормой, единственным источником пропитания для них является то, что принесут в своем клюве их рабочие лошадки, „крысолюди“. Те же, в свою очередь, ловят мух, жуков и москитов и даже умеют высасывать крыс из нор, и воду – из платной железнодорожной колонки. Эта вода, как и жидкость вообще, требуется тем и другим существам в минимальном количестве. Когда Т.Р.Доббинс использовал наши служебные жетоны, чтобы купить нам стакан-другой воды, а остаток позволил допить „крысочеловеку“, произошло ужасное: существо, совершенно опьянев от влаги, вцепилось ему в лицо и буквально разорвало голову несчастного бортмеханика на части. Остаток жетонов был затем изъят у нас „змеелюдьми“ и сброшен в пропасть, порицаемый как очередное „святотатство“.

Каким способом мне удалось выжить; точнее, немного продлить свое существование среди этого дикого племени? Меня спасла их набожность и умение читать. Когда выяснилось, что я способен расшифровывать письмена, украшающие их локомотив, это породило среди „змеелюдей“ своего рода теологические споры о моем происхождении и предназначении. Правда, не все из них верят мне, поэтому мне всё равно предписана казнь, пусть и не такая жестокая, как та, что постигла моих спутников, и, вне сомнения, большую часть иных моих коллег, присланных в это гиблое место бюрократией Департамента.

Теологическая картина мира этого племени, стоит заметить довольно любопытна, несмотря на рудиментарность и примитивность. Даже недалекие „крысолюди“, похоже, уверены, что их создало некое темное божество по имени „Доктор Сатана“. Некоторые из них ждут, что это божество снова отыщет их, его творений, принеся им воду и пищу в изобилии. Другая группа, в основном представляемая более разумными „змеелюдьми“ фанатично поклоняются Иисусу Христу, которого существа называют „Бог Иисус“. Это, иное божество, призвано явиться племени однажды и увести их в свой мир, где, опять же, в изобилии водится пища и вода.

Стоит заметить, что два догмата не находятся, как можно предположить, в открытой конфронтации – существа скорее ждут, какое божество явит себя за ними первым, чтобы осуществить одно из двух предназначений. Не стоит, однако же, пытаться выдать себя за одно из них – наш второй механик Диккенс пытался выдать себя за Иисуса Христа, провалил какую-то из шарад и был жестоко казнен на кресте „в знак пророчества“. Мне самому, как я уже говорил, повезло больше, пр крайней мере, временно. Я прожил среди племени несколько месяцев в статусе „пророка“, пытаясь отыскать хоть какие-то средства к спасению.

На данный момент мое выживание, впрочем, уже потеряло свое значение: после недавней весенней бури в моей голове поселилось нечто постороннее, что поет навязчивым сверчком: та-так, та-так, та-так, – а это значит, что у меня Шум, и жить мне в любом случае осталось недолго.

Кто бы из моих дорогих коллег не прочел эти слова – не теряйте надежды, как бы смехотворно это ни звучало в вашем нынешнем положении. Мне удалось пережить моего бортмеханика на месяц. Вам, может статься, удастся большее. Как бы то ни было, кто-то должен вырваться из плена и сообщить в Департамент об этой странной жизни, что теплится на заброшенной ветке, подпитываемая пойманными грызунами, змеями, насекомыми и экспедициями, ежегодно отправляемыми самим Департаментом на разведку.

Дж. Харт,

Старший регистратор и вычислитель

Департамента железных дорог и логистики

04ММ18ДД1972РХ»

Пепел долго не мог уснуть и думал. Рядом храпел и ворочался торговец. Ночью пришел специальный медик-шаман из змеелюдей, осмотреть Буйвола и выщипать из спящего индейца колючки. Он принес миску жеваного кактуса и флягу-термос с ферментированным пойлом, слегка опьяняющим, но прокипяченным – по всей видимости, перегоняемым через паровозный свисток. Стрелок выпил пару глотков и уснул сразу, и ему приснилось озеро Мичиган, полное воды, пресной и искрящейся.

– Эй, Джош, – позвал его Луи. Он лузгал семечки и плевал их в озеро с грузового пирса. – Ты вроде не городской… как тебя занесло-то к нам?

– Я не городской? – возмутился Джошуа. – С какой еще стати я не городской?

– Да ладно, чё заводишься сразу, – сказал Луи, по кличке Опасная Бритва. – Ну ты посмотри на себя. Чё это за шмотки ковбойские? Ты где раньше работал, в цирке?

– В рабстве, – ответил Джош. – В рабстве у Капо Марио. А до того – на ярмарке. А до этого, верно, в цирке.

Луиджи-Бритва ухмыльнулся, не прекращая плевать семечки в воду.

– Ты поменьше про это всё, если хочешь мой совет. Биография твоя никому здесь не интересна. Оденься как человек, брось эти кабаки, оставь этих шлюх. Заведи себе приличную женщину, с жильем. Будет тогда тебе счастье.

– Женщина у меня есть, – сказал Джошуа. – Только она меня продала капо нашего капо. Лет пять назад дело было.

– А-а, несчастная любовь. Ну так слушай моего совета – без женщины ты ноль. Чистой воды перекати-поле.

Он достал из-за пазухи толстую винную бутылку в пакете и спросил:

– Будешь?

– Конечно! – сказал Джош и протянул руку.

В ответ Луи огрел его сложенной бритвой, выхваченной из рукава.

– Экзамен провален, – сказал он. – В следующий раз открытой полосну.

– Ты чего? – спросил Джошуа. Он достал серебряный портсигар, чиркнул спичкой и закурил.

– Ни «чего», а хватит тебе пить. Женщина, говоришь, есть? Так ступай к ней, к женщине. Скажи ей, так и так, ты меня продала, а я себя выкупил обратно. Оденься прилично: костюм, туфли. Скажешь ей, смотри какой красавец. И никуда ее не пускай. Скажи – ты моя, и всё тут. Не уйдешь. Понял?

Он приложился к бутылке и принялся шумно пить вино.

– Сука, – сказал Джош. – Дай напиться, Луи. Не будь сволочью.

Но Луиджи-Бритва допил всё сам и вышвырнул бутылку с пирса в черные воды озера.

– Успеешь еще напиться, – сказал он. Потом пригнулся, чтоб говорить Джошуа в ухо и добавил: – Ты меня слышал? Или завтра – попомни мое слово – ты опять будешь никто, и в город путь тебе будет заказан, и как ты потом себе женщину найдешь, которая с жильем?

– Она сказала, по имени, – сказал Джош. – Это какое-то тайное индейское имя. Триксепочтекайотль.

– Из почтеков, ого. – Луи сделал большие глаза. – Ну тогда понятно. Тогда беру слова назад. Забудь ее лучше. Найди себе хорошую невесту, итальянку, или, вон, китаянок сколько незамужних. Только не ирландку, а то сопьешься.

– Спасибо за совет, – сказал Джошуа. – Я, пожалуй, пойду. Меня друзья ждут.

– Скатертью дорога.

Джошуа побрел вдоль набережной, в недовольстве прикуривая одну сигарету от другой. Вдруг его взору предстало любопытнейшее зрелище.

Группа индейцев-виннебаго, наряженных шаманами, плясали у пирса, агитируя туристов бросать в плетеную корзину пожертвования на спасение рыбы в Пяти Великих Озерах Место было ему привычное: здесь, рядом, на воду становились грузовые амфибии, прибывавшие по рельсам, и грохот стоял невероятный. Джош не заметил бы индейцев, если бы не увидел среди них одного белого, также наряженного шаманом.

Этим белым при ближнем рассмотрении оказался Лоуренс Майкл Мэй, заметно исхудавший, но такой же рыжий и веснушчатый.

– Сколько зим, – сказал Джошуа.

Лоуренс Майкл побледнел и приблизился к нему.

– Джош, ты? Не может быть. Как… Да ты смотри, как ты разоделся-то, важное не-знаю-что. Как ты выбрался, сбежал от нанимателя?

Он произнес эти слова нарочито громким шепотом. Пара шаманов-виннебаго, плясавших поодаль, замедлили темп и прислушались.

– Я не сбегал. Я свободный человек. Я себя выкупил. – Джош не удержался и откинул плащ так, чтобы Майк увидел Кочергу, хотя на пирсе было ветрено, и ему не хотелось, чтобы озерные брызги испортили отцовский револьвер.

– Я работаю на итальянцев, – сказал он.

– Пф, – отозвался Лоуренс Майкл Мэй. – Я тоже. Эй, мужики! Кто здесь не работает на итальянцев?

Виннебаго зашипели на него, кивая и указывая через дорогу. Джошуа оглянулся. Там, у придорожного кафе за столиком сидел итальянец в белом костюме и сияющих зеркальных очках – вне сомнения, хозяин всей этой ярмарки с пожертвованиями.

– Я, вообще говоря, пришел сказать тебе, что иду искать Трикси, – вдруг сказал Джош сам не зная, зачем. – Тебе от нее что-нибудь передать?

– КАК? – Глаза Лоуренса Майкла загорелись, но лишь на миг – он быстро взял себя в руки. Он спросил ровнее: – Как ты найдешь ее, несчастный? Ты же пьяница. Помню, ты свою палатку в лагере найти не мог.

– Ее тайное имя Триксепочтекайотль, – сказал Джош.

– Трикси… как? – Майк вскинул рыжие брови. – Ты как выдумаешь, честное слово.

– Триксепочтекайотль! – немедленно отозвались позади. Старик-виннебаго наряженный шаманом, услышал слова Джошуа и закивал, улыбаясь во весь беззубый рот. – Ты дай на рыбу, дорогой сэр. Я скажу, где Триксепочтекайотль ушла.

Джош достал из кармана червонец, и, с ухмылкой глядя на Лоуренса Майкла, уронил его в корзину для пожертвований.

– Давай, – сказал он индейцу. – Только чтоб этот вот не слышал.

Старик ухмыльнулся, прихромал поближе и зашептал ему в ухо.

Змеелюди подняли всех троих рано утром, по гудку паровоза. Трое здоровяков-крысолюдей взяли бесчувственного индейца под руки и за ноги, а слингера и Пако конвоировали еще шестеро. Вся ободранная процессия – три с небольшим десятка фигур – потянулась за ними следом.

В каждом из уцелевших вагонов крен был разным. В окна доброй половины из них заглядывала пропасть. В некоторых, с мягкими диванами и автоматическими пепельницами, были оборудованы скромные жилища змеелюдей. Крысолюди обитали на свежем воздухе.

– Кто-то крутит маховик, – сказал Пепел, указывая через плечо на одного из крысолюдей-конвоиров. – Один из этих, наверное. Иначе вся эта красота давно повалилась бы.

В отдельных вагонах было пусто и голо – эти наверняка предназначались под багажные отсеки. Но передний сегмент поезда, видимо, относился к классу «люкс», потому что первые вагоны оказались сплошь набиты житейским барахлом: от автоматической камеры хранения до платных обзорных окошек с железными ставнями, от мини-кухоньки для стюардов с миниатюрным же паровым прессом-сковородкой до большой машины с конфетами, в которой до сих пор сохранились круглые леденцы.

Когда они шли мимо конфетной машины, голодный Пако разок двинул ее кулаком. Два разноцветных леденца вывалились ему под ноги.

Торговец нагнулся, чтоб поднять их…

– СВЯТОТАТСТВО! – завопил сопровождавший их леприкон. Двое громил немедленно оттеснили Пепла и взяли торговца под руки, а третий ухватил за ноги, в один миг оторвав его исхудалую, но всё еще обширную фигуру от земли.

– Ай! – крикнул Пако. – Пута мадре! Отпусти, я сказал!

Всё бесполезно. Трое горилл с лицами в виде щупалец держали мексиканца так крепко, что он едва мог шелохнуться, не говоря уж о том, чтобы оказать сопротивление.

– Крысолюди защищать и охранять, – сказал гниющий змеелюдь-леприкон. – Крысолюди сладкий камень получать.

Он нагнулся, взял два леденца и протянул их по отдельности двум крысолюдям, что держали Пако под мышки. Каждый крысолюдь не мешкая вобрал конфету своим носо-рото-щупальцем. Змеелюдь достал еще одну конфету и скормил ее последней горилле, той, что держала торговца за ноги.

– Ну допустим, – сказал Пепел, глядя на двоих распятых в воздухе спутников. – Крысолюди защищать, а змеелюди что тогда?

Леприкон обратил свои фасетчатые бельма на него.

– Жди, – сказал он. – Посвечение.

Пепел только пожал плечами. Они миновали тендер и вышли к паровозу. Этот черный кинетический гигант и был, как видно, причиной аварии. Его центральный котел оказался взорван, но локомотив по-прежнему обслуживался и заметно вибрировал, удерживаемый над пропастью работавшим гироскопом. Сверху до низу он был расписан аэрозольной краской: «Боже, спаси», «боже, покарай», и так далее. Самая обычная пустынная развалина.

– Крец, орец или мессия? – хором спросили крысолюди у Пепла за спиной.

Тот оглянулся.

– Крец, орец или мессия? – повторили они хором. Двадцать, тридцать… чуть больше, чем тридцать, и гиганты-крысолюди составляли большую их часть.

«Видимо, какой-то ритуал», – подумал слингер.

– Мессия! – крикнул Пако, пытаясь высвободиться.

Его немедленно опустили на землю. Крысолюди расступились, и торговец, ободренный своим успехом, выпрямился и задрал подбородок.

Тот леприкон, что нашел их первым (а может статься, другой, неотличимый от первого) вышел вперед и встал перед Пако, подняв руки к небу.

– Подскажи я, попроси я, – произнес он нараспев и замер.

Мексиканец терпеливо ждал, скалясь золотыми коронками.

Наконец леприкон-змеелюдь опустил руки.

– Крец, орец или мессия? – повторил он.

– Крец, орец или мессия? – спросили змеелюди у Пепла за спиной.

– Ладно, орец, – ответил Пако.

– Орец орал! Орец орал! – хором загорланила процессия. Крысолюди снова подхватили брыкающегося мексиканца, обездвижили его и понесли прочь.

– Пусти! – торговец и впрямь заорал как резаный. – АЙ! Путос! Пустил быстро, я сказал!

– Орец орёт, – Гниющий леприкон снова воздел руки к небу. – Шкуру спускай, кишки выпускай.

– Кровь выливай! В кактус сливай! – хором ответили змеелюди.

– Мясо съедай. Белок получай, – сказал воздевший руки.

– Белок полезен, железо полезно! – был ответ.

– КРЕЦ! – заорал Пако. – Крец, я пошутил, крец я выбираю, крец!

– Крец, – отозвался леприкон, не опуская рук. – Стоит крец, на нем орец. Крец собирай! Орец распинай! Крец убивай, орец усыхай. Кровь выливай, соль добавляй.

– Белок полезен, железо полезно! – был ответ.

– МЕССИЯ! – снова заорал Пако. – Мессия пришел, стою перед вами, не видно, что ли?

– Подскажи я, попроси я?

Два фасетчатых глаза-бельма снова уставились на торговца как две безразличные ягоды.

– Ну допустим, – сказал Пепел.

– «Бог Иисус, покарай грешников», – прочел он надписи аэрозольной краской. – «Спаси детей сих. Гори в аду, еретик. Доктор Сатана, умри».

– МЕССИЯ! – хором возвопили змеелюди.

Пако дернулся в руках конвоиров, но те не отпустили его.

– Эй, – сказал он. – Я с ним. Я тоже так могу. Дева Мария, свят-свят-свят.

Три десятка фасетчатых глаз вопросительно уставилось на слингера.

– Да, – сказал Пепел. – Он тоже мессия. Мы два пророка, мы пришли вместе.

– Эм-мхэ, – промычал Ревущий Буйвол, так и свисавший в лапах троих державших его крысолюдей.

– А это… еще один мессия, – сказал слингер. – Это, вообще говоря, и есть Бог Иисус. Мы шли возвестить. О его прибытии, и так далее. Мы встретились по дороге, все трое. Так вышло.

– БОГ ИИСУС! – Змеелюди пали ниц, и даже крысолюди растерялись. Индеец выскользнул у них из рук и вытянулся на песке. Он приподнял веки, явил помутневшие зрачки и произнес:

– Они говорят то, чего нет. Оба служат Иисусу. Пусть умрут. Их можно съесть, только не сердце.

– М-м, – сказал Пепел. Он сделал шаг вперед, загородив собой распростертое тело Буйвола и сказал: – Забыл предупредить вас. Этот парень, Иисус, он пока не дозрел.

Змеелюди молча смотрели на него в ответ. Ближний крысолюдь шевельнул хоботом и сделал шаг навстречу.

– В смысле, как кактус, – сказал Пепел. – Зрелый кактус есть можно, а незрелый кактус есть нельзя. Правильно?

– Взорванный кактус есть нельзя, – ответил леприкон-змеелюдь. – Молодой кактус есть крысолюди. Крысолюди есть, сладкий камень есть, воду сосать. Еда, вода.