Текст книги "Последний грех (СИ)"

Автор книги: Алексей Котрунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Подойдя вплотную, эксперт сунул ему фотографию. На, испачканном кровью, снимке был запечатлен потерпевший. Только гораздо моложе. Обнаженный, он был запечатлен в профиль. Рядом стоял мальчик лет десяти-одиннадцати. Ребенок смотрел на Самолкина и гладил низ его волосатого живота. Депутат довольно улыбался. На монтаж это не походило.

– Ты где это взял?!

– На трупе лежало.

Дерябин выдохнул: «Час от часу не легче».

– На трупе?!

– Угу. – Эксперт теперь ждал реакции. – Чего, приобщать-то будешь?!

– Да хрен его знает. Сейчас кое-кому отзвонюсь, там и решим.

– Кабанову что-ли?

– Угу. Он же, вроде, с ним как приятельствовал. Посмотрим, что скажет: фотка-то еще та. А там, – Дерябин махнул рукой, – там пусть он сам или с Генпрокуратуры с этим разбираются. Их клиент. Мне и своих дел хватает.

– Как знаешь.

Звонить Кабанову не хотелось, но выбора не было. Набрав номер, Дерябин услышал знакомый рык, доложился и – в трубке повисла тишина. «Твою мать! Буду через десять минут!» Полковник приехал через семь. Разгоряченный, влетел в номер и едва не свалил его с ног. На багровом, усыпанным каплями пота, лице была написана злость и досада.

– Где он?

– Кто?

– Старлей, не тупи! Где Самолкин?

– В спальне.

Кабанов посмотрел на следующие двери и быстрыми шагами направился вперед. Дерябин старался не отставать. У кровати полковник остановился, собираясь духом, помедлил. Под одеялом угадывалось человеческое тело. Ухватив край савана, Кабанов медленно приподнял. Дерябин смотрел на его лицо. Злое вначале, оно как будто вздрогнуло, исказилось в чудовищной гримасе и замерло. Словно окаменело. Дерябин посмотрел на кровать. То, что там лежало, он уже видел. Останки. Да-да, именно останки. Назвать то, что осталось от Альберта, трупом было сложно. Но Кабанов все смотрел. Покойник был ужасен. Красные, залитые спекшейся кровью, дыры обозначали место, где раньше были глаза. Мертвец взирал ими на пришедших и улыбался желтыми зубами. Улыбался, ведь, губ тоже не было: «Ну, как я вам?! Хорош?» Ответить, если бы он и впрямь спросил, Кабанов не смог бы. Он вообще сейчас ничего не мог. Дышать и то, стало тяжело. Нос мертвеца лежал на прикроватной тумбе. Эксперт поднял его с пола и заботливо упаковал в пакет. Отрезанный по самую кость, своим отсутствием он досрочно придал лицу Альберта схожесть с черепом. А, нарезанные лохмотьями, щеки только усиливали это сходство. Кабанов отвернулся. Краем глаза заметил, что и на теле зияли страшные раны, но смотреть уже не мог. Воздуха не хватало, а к горлу подкатывал тошнотворный ком. Полковник открыл рот и глубоко вобрал в себя воздух. Постояв с минуту, едва выдавил.

– Это ж надо… Такое с человеком сделать. Он что – псих?!

С ответом Дерябин не спешил. Молчал, отведя взгляд.

– Что молчишь?! Мог человек такое сделать?

– Не знаю… Пока.

– Старлей, ты мне скажи?! – Кабанов кашлянул, будто набираясь сил, и уже громче повторил. – Скажи, где, твою мать, охрана его была? За что он этим козлам бабки такие платил?! Чтобы они храпели в свое удовольствие, пока он его на куски резал?! А?! Ублюдки хреновы!

Отвечать Дерябин не хотел. Сейчас лучше не высовываться, молчать и ждать, пока шок хотя бы немного отпустит нервы полковника. Но Кабанов хотел диалога.

– Ну что молчишь? Они хоть что-то слышали?

– Крики были, но не громкие.

– Это он тебе сказал?! – Кабанов кивнул в сторону громилы.

– Да.

– А какого он тогда на жопе сидел?! Ждал, пока ему закричат: «Караул! Помогите! Режут!»?

– Посчитал, что это… другие крики.

– Другие? Какие другие?!

Дерябин замялся, говорить напрямую то, что он думал, было сейчас чревато.

– Дело, сами понимаете, интимное.

– Интимное?! Ни хрена ж себе – человека на куски резали, а он ни сном, ни духом. Другие крики!

Добавить Дерябину было нечего. Попадать под горячую руку не хотелось.

Кабанов вытащил сигарету, закурил. Успокаиваясь, вбирал дым глубокими глотками и ходил по комнате.

– Ты-то что-нибудь нарыл?

– Немного.

– Выкладывай.

– Охранник, который вчера с ним был, говорит, убийца – парень из клуба.

– Что за парень?

– Пока не знаю. Самолкин с ним в клубе познакомился, а потом они втроем приехали в отель.

– Втроем?

– Охранник еще.

– А раньше он его не видел? Что гамадрил этот говорит?

Ожидая нового взрыва, Дерябин выдохнул.

– Нет. По его показаниям, Альберт заметил парня в клубе, пригласил за столик, а потом привез сюда. Они закрылись в спальне и все. Утром парень ушел.

Напротив ожидания, полковник лишь покачал головой.

– Как же так?! Говорил ему, сколько раз: «Борисыч, не собирай шваль всякую! А он – сам с усам. Вот и допрыгался. Эх, Борисыч, Борисыч!»

Подойдя к окну, Кабанов зажмурился: «Ничего уже не вернуть. Альберт – мертв. Дыши спокойнее».

– Отпечатки пальцев? Запись с камер?

– В клуб я отправил человека. Все сделает. Запись из отеля мы уже изъяли. А с отпечатками, – Дерябин выдохнул, – здесь сложнее.

– В смысле?

– Нет их.

– Что ни одного?!

– Пара полустертых. Но по ним ничего не установить. Подтер, видно, перед уходом.

– Слушай, старлей, а тебя тут часом за дурака не держат?!! Криков никто не слышал, отпечатков нет. Не думал, что этот же гамадрил вокруг пальца тебя водит?! Может, и не было никакого мальчика, а?! Может, он сам его угондошил, а теперь все на залетного пидора валит?

– Товарищ полковник! Не первый год замужем. – Уничижительная реплика старлея завела хуже оскорбления. Разговаривать с Кабановым резко было непростительной роскошью, но следака было уже не остановить. – Сам об этом думал. Даже, если отбросить, что, наплевав на зарплату, это он, то вряд ли бы так. Просто башку отвернул бы или придушил. Мозгов ему не хватит на все это.

– А ты подумай! Подумай, старлей! Альберт, он ж того… с прибамбасами был. Захотелось ему брутальной любви с собственным гамадрилом. А гамадрил решил в рыцаря оскорбленного поиграть, ну и пришил ножичком неосторожно.

Дерябин скептически хмыкнул.

– Так оскорбился, что член откоцал и в задний проход засунул.

Кабанов удивленно поднял бровь.

– Даже так?

– Угу. Большинство ран – не смертельные, а значит, прижизненные. Он его медленно резал, наслаждался. – В глазах Дерябина вспыхнул дьявольский огонек. – Скорее всего, даже не убил до конца. Прикрыл одеялом и ушел. Знал, что до утра никто не сунется, и тот от кровопотери помрет.

– Охренеть!

– Да и деньги не тронуты. Часы золотые, мобильник Vertu – все на месте.

– Много денег?

– Я запротоколировал восемьдесят пять тысяч триста двадцать рублей и около двух тысяч евро. Не думаю, что будь это гамадрил, то оставил бы все это нам. Если уж он мокруху свалил на гея, то и бабло себе бы прикарманил.

Полковник беззвучно пожевал губами: «В логике старлею не откажешь».

– Ну, не знаю. Подозрительно, как-то все это. Он его на части кромсает, а этот ничего не слышит.

– Слышать-то он, может, и слышал. Только вряд ли думал, что ножом. Я с него, когда показания снимал, он мне рассказал, какой у Самолкина был досуг.

– Ну и какой?! – Зная ответ наперед, полковник кисло скривился.

– Сомнительный. – Дерябин теперь говорил с учительской интонацией. – Гомосексуальные связи с мазохистским уклоном.

– С каким?! Хм, старлей, ты где слов таких набрался?!

– В школе милиции научили. Так что, если потерпевший и стонал, то еще неизвестно отчего. К тому же…, – Дерябин тяжело вздохнул и запнулся. Фотография лежала в папке.

– Что? Что-то еще есть?

– Есть.

– Ну, говори, твою мать! Чего мнешься, как целка перед случкой.

Дерябин вытащил фото.

– Вот.

Полковник взял снимок, посмотрел… Гримаса удивление, если не сказать больше – шока вторично отпечаталась на его грубоватом лице. Не знай Дерябин, кто на снимке, решил бы, что Кабанов увидел там себя. Удивляться было не в полковничьих привычках.

– Член, говоришь, отрезал?!

– Ну да.

– Нет, старлей. Это – не гамадрил. Это – кто-то другой. – Полковник помахал в воздухе снимком. – А картинку эту я заберу. Не возражаешь?

– Так ведь…, – Дерябин запнулся. Утраченный вещдок мог обойтись дорого, но бодаться с полковником было еще дороже. Он развел руками. – Если настаиваете.

– Вот и славно. И запомни, старлей, – Кабанов сунул фото в карман, – не было у тебя ее никогда. Не было! Понятно?

Но в этот раз Дерябин усомнился. Пристально посмотрев, заставил объясниться.

– Товарищ полковник, это ж вещдок. Если там узнают, то…

– Не узнают. – Положив руку на плечо, Кабанов уже мягче добавил. – Дерябин, для меня это… если хочешь, дело чести. Альберт мне другом был, понимаешь?! И я никому не позволю его имя в грязи марать.

Старлей кивнул.

– Кто-нибудь еще это видел?

– Жора. Эксперт.

– Сапожников?! – Кабанов посмотрел в его сторону. – Поговори с ним.

– Хорошо.

– Ты уже сообщил, куда надо?

– Пока нет. Вас ждал.

– Молодец. Теперь звони. И давай, старлей, сдавай материал важнякам. Пусть они разгребают. А урода этого найдут. Обязательно. Дело-то громкое, такое на тормозах не спускают.

Дерябин кивнул. Против передачи дела он ничего не имел. Жизнь, похоже, налаживалась.

* * *

Кабанов вышел из отеля и сел в джип. Пальцами постучал по баранке, зажмурился. «Эх, Альберт, Альберт! Какая глупая смерть! И все из-за чего?! Из-за доверчивости твоей слепой! Зачем тебе все это надо было?! У тебя же этих блядей, как грязи. Нет, новеньких ему подавай. Вот и результат! Ну, ничего – достанем. Из-под земли, но достанем! Не я, так другие».

Кабанов открыл глаза. Плакать, пусть даже мысленно, он не умел. Но Альберта было жаль. По-настоящему, жаль. Дружба, бизнес и, самое главное, общие скелеты – их связывало многое.

В 89-м Толик вернулся из армии. Слава Богу, сам и на своих двоих. Ведь из солнечного, но не приветливого Афганистана, тогда возвращались не все. Ему повезло. Учебка, готовившая пушечное мясо, смышленых сержантов оставляла себе. Толик был смышленым. Что, впрочем, спокойной жизни не гарантировало. Страх оказаться по ту сторону перевала преследовал всю срочку. Толик ждал, что когда-нибудь ему зачитают приказ, посадят на борт и отправят в Кандагар. Не будучи на войне, он жил ею. Рассказы, побывавших там, наполнили душу страхом, который, как ржа железо, немолимо разъедал ее.

А пацаны, только надевшие форму, страха не имели – им было даже интересно заглянуть в тот, совсем другой мир. Происходящее для них каалось игрой, данностью, которую нужно просто принять. И только там – в Афгане они понимали, что данность эта равносильна гибели. Их молодых и глупых здесь резали, стреляли и взрывали. За что?! Какой такой долг они могли взять у страны, чтобы расплачиваться за него своей жизнью?! Замполит объяснял, что интернациональный.

Когда партия объявила о выводе, Толику оставалось чуть больше месяца. Можно было расслабиться. Но получилось только в дембельском вагоне, да и то после литра водки. Разнаряженный, словно павлин, с гусарским аксельбантом и беретом на макушке, Толик спрыгнул с подножки поезда и осмотрелся. Казанский ничуть не изменился: суета, гвалт, люди с чемоданами. Вдохнув полной грудью, он подхватил дипломат и пошел на электричку. До родного Подольска оставалось пара часов.

Свернув во двор, он увидел в беседке странное зрелище. Незнакомые парни мерили сантиметром бицепс. Подойдя поближе, Толик с удивлением узнал в этих мускулистых амбалах – салаг, младших братьев его друзей. Правда, теперь они больше походили на младших братьев Шварценеггера. Вчерашние салабоны весили больше сотни, имели бычью шею и громадный бицепс. Толик остолбенел. Конечно, он слышал о, набиравших на гражданке популярность, культуризме и карате, но не думал, что это уже реальность новой жизни. В лексиконе, окруживших его, крепышей то и дело проскальзывали незнакомые слова: метан, маваш, нунчаки. Словно житель глухой деревни, Толик пытался угадать их смысл. Спросить было неловко – салабоны могли засмеять. И тут же в довесок летели новые – бригада, ракетчики, быки. Знакомые по произношению, по смыслу слова значили другое. Только что?! Теперь у него было время все осмыслить.

И Толик осмыслил. Слова, мысли, суть. Бицепсы и бычьи шеи нужны были не для спорта. Подольск, Люберцы, Балашиха, Долгопрудный – крепкие парни из Подмосковья регулярно наезжали в Белокаменную. Самоутверждение проходило через кровь. Поддавшись всеобщему настрою, Толик тоже пришел в качалку. Попробовал – понравилось. Он и в армии не был стройным кипарисом, а здесь и вовсе: тело разнесло, как на дрожжах. До одури поднимая, приседая и качая, из подвальной тренажерки он едва доползал до родной хрущобы и забывался на уже узкой ему кровати. Плечи с трудом пролазили в дверной проем, а рука и вовсе напоминала трехлитровую банку. Видя, как набирает ширину ее Толик, мать недоуменно вздыхала.

– Толик, не гонись ты за мускулами. Лучше об учебе подумай. Да и на работу хорошую надо устраиваться.

Хорошая работа в материнском понимании сводилась к восьмичасовому стоянию у станка и зарплате в двести пятьдесят рублей. Но Толик только отнекивался: «Мам, еще немного отдохну и обязательно». Но отдых все не кончался. Он уже бывал на стрелках, выбивал долги и бомбил кооператоров. И это было только начало. Новая жизнь заводила, и Толик превращался в героя своего времени. Как-то за один вечер в его кармане осело триста восемьдесят рублей. Для него это были деньги. Он купил себе варенки, кроссовки Adidas и майку с изображением Арнольда. Братва прикид оценила, Толик стал правильным пацаном.

Отрезвление пришло позже. Приехав в очередной раз на стрелку, Толины кореша напоролись на засаду. Три десятка с арматурой, цепями и ножами против восьмерых здоровых, но все-таки безоружных. Результат был предсказуем: двое оказались в морге, трое – в реанимации, остальные – в камере ИВС. Конечно, потом были новые стрелки, разборки и даже компенсации, но оборванные жизни компенсировать ничем уже было нельзя. К тому же, как регулярно слышал Кабанов, за такие подвиги светило не только перо люберов или цепь рокеров, но и зона. Реальный срок в семь, десять, а то и двенадцать лет. Кое-кто уже сел.

Смекнув не очень развитым, но все же имевшимся мозгом, он решил отойти. Податься на другой берег. Как это ни удивительно, но в милицию. Кореша от такой перемены ошалели: «Как так – нормальный чел и вдруг в менты?!» Потом, немного попривыкли, хотя и не все. Кто-то его нового окраса не принял: не подавал руки и в упор не замечал на улице. Толику было плевать. В конце концов, у каждого своя дорога. Закончив школу милиции, сержантские лычки Кабанов сменил на звезды лейтенанта. Получил должность опера. Служба началась.

Но друзья-бандиты тоже не стояли на месте: кто-то поднимался, кто-то садился, кто-то умирал. С поднявшимися ему еще предстояло встретиться. И не раз. Но Кабанов и здесь выкрутился, нашел способ в ущерб овцам оставлять волков сытыми. Терял улики, давил на свидетелей, отговаривал терпил, искренне считая, что и без его корешей народу в отечественных зонах хватает. За это и уважали его местные. Хоть и мент, а свой.

Декабрьской ночью 92-го наряд привез в отдел пьяного братка. Задержанный палил из волыны по люстрам ресторана. Охрана сама скрутила стрелка, набила ему морду и сдала вместе со стволом подоспевшему наряду. Налицо были признаки статей «Ношение и применение оружия» и «Хулиганство», а если постараться, то и «Покушение на убийство общеопасным способом». В общем, за наглость пострелять в кабаке молодчик мог провести несколько лет в местах не столь отдаленных. Дежуривший в ту ночь, Кабанов составлять протокол не спешил. Задержанный, мало того, что лыка не вязал, так еще и быковать пытался. Толик решил не трогать его до утра – пусть немного проспится. Но еще до утра ему позвонили. Мягкий баритон представился неким Альбертом и сообщил, что звонит по поручению гольяновской братвы. На что Кабанов, усмехнувшись, пробасил.

– Да, хоть солнцевской. Что хотел?

– Э…, – абонент тактично кашлянул. – Не вежливо, товарищ старший лейтенант, разговариваете. Я с вами на ты не переходил.

– И все-таки, что вы хотели? – Кабанов перешел на официоз. – Только быстрее, у меня много работы.

– К вам в отдел час назад парня привезли. Из ресторана. Мы хотели бы, чтобы вы его отпустили. Хлопоты готовы компенсировать. Вам лично.

Сдержавшись, Кабанов вежливо, но твердо послал абонента писать жалобу и положил трубку. Логика была проста: «Если каждый будет звонить и требовать освободить своих корешей, то работать будет вовсе не с кем». Но это был не каждый. Через два часа к отделу подкатила серебристая Ауди, в которой сидели два приятеля Толиного детства и тот самый абонент – Альберт. При знакомстве он протянул картонную карточку, на которой золотыми буквами значилось: «Самолкин Альберт Борисович. Депутат Московской городской думы». Ресторанного хулигана пришлось отпустить.

Но внакладе Толик не остался. Штука баксов и пикник с длинноногими телками. Уже там, он обратил внимание, что сам Альберт длинноногих красавиц как бы избегает. Будто и нет их вовсе. Хотя телки были очень даже ничего и вовсе не походили на драных кошек с подмосковных трасс. «Но, – как тогда решил Кабанов, – на вкус и цвет…».

Взаимовыгодное сотрудничество одним пикником не ограничилось. Пригрев молодого опера, Альберт просил решать его свои вопросы: прикрыть ксивой фуры, пробить автономера, купить или пугнуть свидетелей. В общем, Толик справлялся. Через два года, Самолкин стал депутатом Госдумы, а старший лейтенант милиции Анатолий Кабанов получил капитана и сменил место службы на город-герой Москва. Сотрудничество оказалось плодотворным и взаимовыгодным.

* * *

Там, где крутились интересы братвы и ментов, все тайное когда-либо становилось явным. Вопрос был лишь во времени. Кабанов и сам догадывался, что с половой ориентацией у Альберта не все, как у людей. Но кто не без греха?! Хотя голубых братва не то, что не уважала, она и за людей их не считала. Но удивительное дело, несмотря на кучу слухов и намеков, Альберт был в авторитете, предъявить ему ничего не могли. Никто и никогда не видел его флиртующим (не говоря уж про интим) с себе подобным. Да и врагов у Алика не то, чтобы не было (в этих делах без врагов не обойтись), просто он старался быть дипломатом и явных ссор умудрялся избегать. Братва его не задевала. Считая придурком, обслуживающих их во власти, не видела обратной стороны. А для Альберта они сами были лишь инструментом, способом обогащения. С той лишь разницей, что со временем братки умирали, а Алик процветал.

Перед Кабановым Самолкин открылся, как бы, случайно. По крайней мере, поначалу Толик так и думал. Но вспоминая тот вечер, приходил к логичному выводу: Альберт его использовал – вовлек в нужную сферу в нужный момент.

Они встретились в баре, при гостинице. Пожав руку, Алик протянул плотный конверт.

– Здесь на двоих: тебе и твоему капитану.

Кабанов заглянул в конверт и удивленно вскинул бровь.

– Борисыч, а что так много?

– Если много – нищим подай. – Он хохотнул. – Просто людям, которым мы с тобой помогли, деньги уже не нужны. – Альберт многозначительно подвел глаза к верху.

– Тогда на хрена, мы их вообще выпускали?!

– Кто ж знал?! Пути Господни неисповедимы.

– Да уж. Ну ладно. И на том спасибо.

– Спасибо не отделаешься. С тебя коньяк.

– Базара нет.

Кабанов заказал выпивку и развалился на диване.

Когда коньяк приятной истомой разлился по организму, хмельной Толик вдруг загрустил.

– Борисыч, мобилу дай.

– Кому звонить-то будешь?

– Телок хочу заказать.

– Кого?

– Ну, блядей.

– О, да я смотрю, ты в разнос пошел.

– А чего?! Организм требует – надо удовлетворять.

– Погоди. – Альберт разлил коньяк и пристально посмотрел Кабанову в глаза. – Толик, а ты… юную попку… не пробовал?

Кабанов икнул.

– Малолетку что-ли?

– Ага.

– Как не пробовал?! Довелось тут недавно. Пэпээсники двух шмар, лет по тринадцать, на трассе словили и в отдел. Посадили их в обезьянник, а они того… короче, сами напросились. «Дяденьки, что хотите сделаем, только отпустите», – Кабанов противно загнусавил. – Пришлось соглашаться.

– Ну и как? Понравилось?

– Не знаю. – Мент сомнительно поморщился. – Глупые они. Не умеют ничего. Вроде, ты ее, как женщину, любишь, а она – ни эмоций, ни возбуждения. Кукла. Сосет и то, будто соску.

Депутат блеснул глазами.

– Вот видишь! А о чем это говорит? О том, что не те это малолетки были?

– В смысле?

– В самом прямом. Ты мальчика когда-нибудь… мм? – Альберт блудливо повел глазами. Вопрос был с подтекстом. Он ждал, что мент дойдет до него сам. – Ну, того?

Опер попробовал улыбнуться, но не вышло.

– Чего?!

– Пацаны-то они гораздо способнее. Молоденькие такие, гибкие, свежие. Толик, это тебе не шлюхи дранные, а ангелочки. Они тебя так ублажат, что обо всем на свете забудешь.

Мент в растерянности икнул.

– Альберт, ты чего, серьезно?

– Больше, чем ты думаешь! Тебе просто попробовать надо, а потом рассуждать.

– Не знаю… Может, это … просто шалав снимем и все?!

– Ни хрена! Если уж ты захотел отдохнуть телом, а покажу тебе райский источник.

…и Алик показал. Правда, после этого пристрастия мента все равно не изменились – ему по-прежнему нравились женщины, но.… Запачкавшись раз, он навсегда примерил клеймо. Печать пожирателя мальчишеских душ. Кабанов вошел в круг, как называл его Альберт, «избранных».

«Толя, только после такого секса можно испытать взрыв эйфории и душевное омоложение», – увещевал Самолкин. Но эйфории Толя не испытывал. Он был с мальчиками, потому что, с ними был Альберт. Его больше интересовали деньги, звания, должности. А без дружбы с Самолкиным это было недостижимо. Вот и майорские погоны как-то уж быстро свалились на его плечи после одной услуги.

«Мерседес» Карпыча гаишники остановили только через полкилометра. И то после предупреждения по матюгальнику об открытии стрельбы. В салоне инспектора увидели усатого водителя в костюме и трех перепуганных пацанов. На их отца, при всем желании, усач не походил. После пресса перепонок милицейским матом, мужик достал документы, где лежала заготовленная купюра, и протянул инспектору. Но деньги, хоть и хотел, гаишник не взял. Дети?! Чьи и откуда?! Ответы на эти вопросы усач отчего-то дать не мог, и это смущало блюстителей еще больше. Для верности они решили отправить Карпыча в отдел – пусть там разберутся. На что усач развел руками и жалобно заскулил.

– Капитан, может, договоримся? Ты намекни только.

Но договариваться гаишники не желали. К счастью, у Карпыча была мобила и заветный номер. Он позвонил, и цепочка «Хозяин-депутат-мент» сработала, как часы. Приняв сигнал, Кабанов рванул на шоссе и едва успел. Вытащив ксиву, уломал-таки гайцов и вызволил усача. Не за бесплатно, конечно, но это уже детали. После этого были и другие случаи, а дружба мента с депутатом только окрепла…

Теперь Самолкина больше не было. Кабанов крутил баранку, смотрел на дорогу и копался в мыслях: «Что это?! Откуда?! Такая жестокость! Псих или месть чья-то?! Если – второе, то чья? Еще и фотка эта! Неужели, кто-то из подземелья?! Вряд ли. Оттуда никто не уходил. Пацанов срабатывали на износ, потом избавлялись. Безнадежных усыпляли. Побегов не было. А, если были?! Тогда почему беглец ждал столько лет? Набирался сил?! Готовился? Нет, как-то все странно и слишком сложно. Это что-то другое. Хотя, определенно нити ведут в подвал».

Кабанов притормозил и вытащил снимок. Пристально вгляделся в изображение. Альберт на снимке выглядел довольным. Повернув голову, смотрел на мальчика и улыбался. Волосы на его голове еще не тронула седина, а животика и вовсе не было. Молодой, довольный, энергичный. Ему еще жить да жить. А вот мальчик был не знаком. Во всяком случае, он его не помнил. Зато антураж очень даже. Светлые обои, пальмы в кадках, картины. Снимали, скорее всего, скрыто. «Альберт не такой дурак, чтобы позировать нагишом. Нет, здесь явно не обошлось без его происков. Этот сукин сын способен и не на такое. Сколько же лет прошло?! Я уже и забыл о нем, и вот те на! Рабовладелец хренов! А, может, он шантажировал Алика?! Требовал заплатить?! Самолкин отказался и, тот обменял фото на его жизнь?! Нет, вряд ли! Альберт обязательно бы рассказал. Да и слишком сложно это. В отеле, с кучей охраной, да еще и в постели. Проще было застрелить где-нибудь на улице или в клубе. – Полковник сморщил лоб. – Твою мать! А, ведь, и меня… меня тоже могли вот так запечатлеть. – Неприятная догадка кольнула мозг. – Вот сука! Только сунься – порву нахрен! Этими же руками, как тузик грелку!»

В приступе ярости Кабанов стукнул по рулю. Будто от боли, джип вскрикнул коротким сигналом и смолк. Полковник тяжело вздохнул: «Черт! Ну и накрутил! Ты сколько в органах служишь?! Вот-вот. Не родился еще такой человек, чтобы Толю Кабанова на куски порезал. Толя Кабанов и сам кого хочешь. Поэтому, дыши ровнее. А урода этого найдут, срок только дай».

* * *

Макс ждал, что смерть Самолкина станет событием, и он не ошибся. Заставка вечерних теленовостей достала даже в туалете. «Громкое убийство! – Поставленным голосом ведущий объявил новость. – Трагическая смерть депутата Государственной Думы Альберта Самолкина».

Запахнув штаны, Макс плюхнулся на кресло. Ведущий бесстрастно продолжал: «Минувшей ночью в здании одного из столичных отелей был убит депутат Государственной Думы, председатель и член ряда думских комитетов Альберт Самолкин. Как заявили в Следственном комитете, дерзкое убийство стало еще одним вызовом общественности и властям нашей страны. С места событий передает наш специальный корреспондент».

Крупные планы высотной гостиницы сменились розовощеким лицом молодого репортера. Он набрал побольше воздуха и торопливо начал: «Как нам удалось узнать, депутат Самолкин приехал в отель далеко за полночь. С ним был охранник и неизвестный молодой человек. Они поднялись в номер, который депутат использовал для представительских встреч, а уже через несколько часов, как показала запись с камер видеонаблюдения, молодой человек покинул отель. Кто обнаружил смертельно раненого депутата, пока неизвестно. Зато известно, что охранник, находившийся в номере, не пострадал. Он сейчас, как раз дает показания следователям прокуратуры. К сожалению, на момент приезда врачей медицинская помощь Альберту Самолкину уже не требовалась. Он скончался. В настоящий момент представители следственного комитета проводят следственно-оперативные мероприятия и делиться информацией не спешат. Но, как нам удалось узнать, основным подозреваемым следователи считают того самого молодого человека, который покинул отель. Хотя официально представители правоохранительных органов эту информацию пока не подтверждают. Впрочем, как и не опровергают». Лицо журналиста сменилось планами гостиницы и выхода из нее. Камера выхватила дежуривших милиционеров, а после – дородного офицера, что-то указывавших им. Макс привстал от удивления – не узнать в офицере Кабанова было трудно.

«В настоящее время по данному факту возбуждено уголовное дело по статье 105 УК РФ „Убийство“. Следствием устанавливается мотив и личность подозреваемого…»

Высказав далее пару нелепиц, репортер отключился, а ведущий продолжил.

«Прямо перед началом эфира в нашу телекомпанию обратились представители следственного комитета. В поиске подозреваемого они обращаются за помощью к населению. Итак, внимание! Следственным комитетом при прокуратуре города Москвы по подозрению в убийстве депутата Государственной думы Альберта Самолкина разыскивается мужчина славянской внешности в возрасте – 20–25 лет. Рост – 180–185 сантиметров. Волосы – светлые. Глаза – голубые…».

На экране появился портрет. Макс привстал. Спину непроизвольно покрыли капельки пота. Сходство было не очень хорошим, но оно было. «Это уже похоже на охоту. Я оставил след, и легавые взяли его. Скоро, совсем скоро они пойдут по нему и доберутся и до этого мотеля, и до номера, и до меня. Надо что-то делать. Оставаться здесь невозможно».

Ведущий новостей заканчивал: «Если вы узнали этого человека, просим вас позвонить по телефонам… Анонимность и вознаграждение гарантируются».

Макс выключил телевизор. Пройдя в ванну, сунул голову под холодную воду и опять вымораживал из нее, нет – не страх. Легкую панику, мешавшую мыслить. «Что? Что делать?! Бежать или нет? Может, все-таки переждать?! Нет, опасно. В мотеле меня приметили. Эта тетка – Мэрилин?! Она что-то подозревает?! Или просто такая по жизни? Неизвестно. Но телевизор смотрит постоянно. Портрет?! Сходство, хоть и небольшое, но есть. Ей ничто не мешает проверить. Они приедут проверить и, все будет кончено».

Макс вытащил голову из-под крана и посмотрел в зеркало. Затравленный взгляд молодого волка. «Я похож на парня с портрета? Несомненно! А так?» Схватив ножницы, он откромсал прядь. Вторую. Третью. Спустя минуты энергично мылил, остриженный наспех, череп. На волосатых кочках, лезвие забивалось – приходилось мыть его горячей струей. Раз, другой, в воду. Раз, другой, в воду. Бритва избавляла от растительности, время – от паники. Из ванной он вышел уже другим. И внутренне, и внешне. Сходство с палачом стало максимальным. Он одел джинсы, футболку, носки. На голову натянул бейсболку и оценивающе посмотрел в зеркало. Вроде, неплохо. Для верности примерил солнцезащитные очки. Глаза – не видны, их выражение – тем более.

«Надеюсь, Мэрилин меня узнает. Хотя нет, очки одевать пока не стоит. А, если она уже узнала?! В том портрете?! Плевать! Что она может? Позвонить?! Да, позвонить может. Тогда нужно быстрее убираться отсюда. Немедленно». Он взял сумку и вышел в коридор. Мэрилин его не видела, как всегда, смотрела телевизор. Хрустя яблоком, с интересом глазела рекламу прокладок. «Наверное, новости она тоже смотрит. Или нет?! Хотя, какая разница уже?»

Макс кашлянул.

– Извините.

Мэрилин продолжала жевать.

– У меня изменились планы, я срочно должен уехать. Хотел сдать вам ключ от номера.

Дама подняла голову и удивленно замерла. Облик постояльца изменился.

– Что, простите?

– Я съезжаю.

– Да-да, конечно.

Опустив глаза в регистрационную книгу, портье стала листать стрпницы.

– Одну минуту. – Слова Мэрилин произносила медленно, будто вспоминая их смысл. – Сейчас я все посчитаю.

Нажимая кнопки калькулятора, она мешкалась. Цифры не лезли в голову, мысли роились вокруг страшной догадки: «А, если это он – тот убийца из новостей?! Задержать! Но как?! Если уж депутата убил, то и меня может. Вызвать милицию и потянуть время?! Стоит попробовать. Тогда меня точно покажут в новостях».

– Что ж так срочно съезжаете? – Дама фальшиво улыбнулась.

– Я же вам сказал – планы изменились.

– Да-да, понимаю. Знаете, у меня что-то калькулятор забарахлил. Посидите пока в кресле, схожу за другим, – Мэрилин кокетливо поправила прическу.