Текст книги "Царь-дедушка (СИ)"

Автор книги: Алексей Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Сделав паузу я умильно посмотрел на своих гостей и жестко добавил:

– Вы уж расстарайтесь, чтобы диспуты в этот день были пожарче, подберите лучших философов и богословов и отправьте купаться.

Золотой Язык удивленно вскинул брови и поспешил заверить, что сам лично собирался поплескаться, и друзей с собой теперь тоже позовет.

– Мы редко сходимся во мнениях с достопочтенным Щумой, но тут должен констатировать полное с ним сердечное единение. – сказал Йожадату. – Теологические споры в банях доставят богам радость.

– А мирянам – веселье. – добавил я. – Ну и просветлению поспособствуют, куда ж без этого. Ты, однако, преосвященный, писал, что имеешь до меня важное и неотложное дело.

Примас покосился на Щуму, я сделал вид, что занят едой, и Йожадату, со вздохом, пришлось начать:

– Да, государь. Со скорбью сообщаю, что речь идет об оскорблении богов, которое царем Кагеном, да пребудет он одесную Солнца, запрещено. – поминая моего братца священник возвел очи горе.

– Ай-я-яй. – я покачал головой, изображая скорбь. – Это кто же посмел?

– Сын местного жреца-расплетыги. – Йожадату поморщился, затем покосился на Щуму и с некоторым, как мне показалось, злорадством, добавил. – Прозывается Яван Звезды Сосчитавший.

– Философ? – я с интересом поглядел на наставника царевичей.

– В городской гильдии не числится. – отозвался тот. – Состоял когда-то, считался лучшим знатоком небесного свода, но три года назад уехал в Шехаму, приобщиться к мудрости покойного ныне Коперы Неколесного, и более не возвращался.

– Из Шехамы оный Яван, – обличительным тоном произнес примас, – перебрался в Лесогорье, где начал проповедовать мерзостные вещи, отрицать всех богов, кроме Тата Созидателя, и саму Святую Троицу. Объездил всю провинцию, а также Дамуриану, Зорию и Шадду со своим ядовитым учением. Государь наш Каген, когда весть об этом гнуснейшем проповеднике мерзопакостнейшей из ересей дошла до Аарты, увы, уже был хвор и боясь подорвать его здоровье еще и этим расстройством я смолчал. Но после кончины его, когда Совет князей выполнял обязанности местоблюстителей трона, владетельные приговорили сего негодяя арестовать и доставить на церковный суд. Увы, боюсь и в блистательной столице нашлись у него приспешники.

Йожадату вперился в Щуму взглядом, на что тот флегматично пожал плечами и отправил в рот очередную ложку с едой.

– Так или иначе, но когда наместнику Лесогорья пришло повеление взять Явана под стражу, того в провинции уже не оказалось. Нынче же я прознал, что он ведет проповедь на границе Хлеборечья и Ежиного Удела, в городке Араш-Алиме. Прошу, государь, подтвердить волю совета и повелеть взять ересиарха под стражу для церковного суда.

Вот только инквизиции и закона о защите чувств только верующих мне и не хватало! Я в своем мире на бедославных во всю голову насмотрелся, еще в Ашшории эту похабень разводить – да ну нафиг!

– Ай-я-я-я-яй, преосвященный, как же ты меня такой новостью расстроил, прямо весь аппетит аж пропал от сего прискорбного известия. Нешто такие дела творятся в нашей возлюбленной Солнцем стране?

– Увы мне, боюсь что так. – ответил главножрец.

– Однако, насколько я помню Явана, он никогда не был особо религиозен. – заметил Щума. – Может ли быть так, просветленный Йожадату, что он лишь развивает некую философскую теорию, и прознатчики твои ошибаются?

– Утверждать, что Небесная Дюжина не является носителями божественного достоинства, это философия, скажешь ты? – фыркнул примас.

– Ну полно, полно, не спорьте. – примирительно произнес я. – Надобно выслушать мнение и обвиняемого тоже, а не выносить суждение лишь на основе доносов и домыслов.

Повернувшись к стоящему у входа на террасу караулу я поманил к себе одного из Блистательных – Дафадамина, что давеча встретил меня у потайной калитки.

– Голубчик, а нету ли у тебя близких товарищей-витязей в городском гарнизоне? – спросил я Блистательного.

– Имеются, государь. Четверо. – ответил гвардеец.

–Тогда вот что. Нынче, как сменишься с караула, бери их под свою команду, и отправляйся в Араш-Алим. Там найдешь философа Явана Звезды Сосчитавшего и доставишь во дворец.

– Что если станет сопротивляться? – уточнил Дафадамин.

– А я ему письмо напишу, что видеть его – моя царская воля. Вместе со всеми прочими бумагами и деньгами на дорогу получишь у меня, я в кабинете буду. Ну а кто царскую волю не желает исполнять, сам понимаешь... Латмуру только доложиться не забудь.

Блистательный молча кивнул.

– Лично рассмотрю дело этого охальника. – повернувшись к Йожадату произнес я.

– Не привлечет ли столь высокий суд ненужного внимания к Явановой ереси? – нахмурился примас.

– А и пускай его. Мы оный вздор публично разоблачим, а самого расплетыгина сына приведем к покаянию. Ну, или покараем примерно, коли будет упорствовать в своем прискорбном заблуждении. – не стал спорить я. – Зато, согласись преосвященный – ни одна сволочь не посмеет сказать, что жрецы-де тайком неугодного засудили, просто потому, что его рожа первосвященнику не понравилась.

Делавший в этот момент глоток из кубка Золотой Язык замер, словно каменный истукан, затем аккуратно опустил сосуд на стол и с едва слышным сипением втянул воздух в легкие.

– Опять же, вот ты говорил, что у Явана, якобы, есть приспешники и в самой Аарте, на достопочтимого Щуму ведь, поди, намекал. А ежели ересь в ряды твоих сподвижников пробралась? Если Явану кто из Конклава споспешествует? Есть у тебя гарантия, что это не так? Нету. И можно ли в такой ситуации церковному – не твоему личному, заметь, а коллегиальному, – суду доверять? А в себе я уверен – до сего дня и не слыхал об этой ереси, а, значит, и разделять ее никак не могу.

– Склоняюсь пред вашей мудростью государь. – ответил Йожадату. – Но... Не может ли случиться так, что Яван Звезды Сосчитавший обладает и выдающимся даром ритора?

– В жизни за ним такого не водилось. – усмехнулся Щума. – Нуднее философа я и не знаю.

– Ты не видел его несколько лет, достопочтенный. – примас ответил наставнику царевичей язвительной улыбкой. – Это долгий срок и он мог измениться.

Мндя, глядя на эту парочку зримо себе представляешь, что такое «система сдержек и противовесов ветвей власти». Ну, если у нас и в остальных сферах такое же змеиное гнездо... Боги, как Каген с этим кублом уживался?

– Что если государь... не сможет быстро найти нужных слов, дабы осадить Явана? Не взыщите за мои сомнения, ваше величество, но вы провели большую часть жизни в Обители Святого Солнца, в благодатном месте, а не оттачивали мастерство в словесных поединках.

– Ну, кой-чего тоже умею, ты не беспокойся. – усмехнулся я. – Опять же, я с этим еретиком не один на один общаться буду. Тебя с Конклавом в качестве консультантов позову, гильдию философов, опять же.

– Как, повелитель – всю? – удивился Золотой Язык.

– Поприсутствовать, конечно, никому возбраняться не будет – ни философам, ни простым инокам, – я же прилюдно его судить собираюсь. Но в помощники тащить всех подряд, это непроизводительно.

– Непро... Как-как вы сказали? – заинтересовался философ.

– Непроизводительно. Шуму много, толку – чуть.

– Какой емкий и сочный термин! – восхитился Щума, и, покосившись на примаса, добавил: – Кажется, сомнения преосвященного Йожадату напрасны.

– Даже и не думай, от участия в заседании не освобожу. – хмыкнул я. – Ни тебя, ни твоих заместителей.

– У меня нет заместителей. – удивленно ответил Золотой Язык.

– Вот как? Тогда каким же образом у вас гильдия строится и управляется?

Щума вкратце описал. Ну что тут можно сказать? Бардак!

Нет, конечно же я догадывался, что строгого подразделения, как в академии наук, на «физиков» и «лириков» у наших философов не имеется, что все они универсалы-многостаночники, но полное и абсолютное отсутствие хоть малейшей специализации (и, как следствие, лиц курирующих то или иное направление) удивило меня донельзя.

– Да-а-а... – протянул я. – Этак вы науку развивать будете до морковкиного заговенья.

– Что ваше величество имеет в виду? – обиделся наставник царевичей.

– То что у семи нянек – дитя без глаза. Вот, возьмем того же Явана Звезды Сосчитавшего, о котором мы только что беседовали. Более всего преуспел он в изучении движения звезд и планет, не так ли?

– Это воистину так. – кивнул Щума. – Мне неведомо, что он такого нынче несет, раз вызвал гнев преосвященного Йожадату, но в небесной механике это практически непререкаемый авторитет, всю свою жизнь посвятивший астрономии.

– Ну и вот что стоило собрать вместе группу таких вот знатоков, назначить от имени гильдии им главного, и дать четкую цель: изучать небеса и все с ними связанное? Совместными усилиями и при должной координации они бы достигли куда больших высот.

– Но таинство познания мироздания... – начал было Золотой Язык.

– Таинству ворочать здоровенные камни действия артелью не только не препятствуют, но и помогают. – отрезал я. – А вы чем лучше каменотесов? Умнее? Так не скажи. Они-то всем миром задачу решать приспособились, а вы – нет. Плохо, достопочтенный Щума, плохо работаете, по старинке, прадедовскими способами. Вон, погляди на преосвященного – уж какой он поборник традиций и канонов...

«Поборник» удивленно уставился на меня – к чему это, мол, я его сюда приплетаю.

– ...а и то, у него-то в Церкви нашей, порядок. Каждый своим делом занят. Жрецы жертвы возносят, за храмами следят, монахи прихожан просвещают, по хозяйству трудятся, псалмы поют, опять же, братья-кастеляны за имуществом приглядывают, ведут ему учет – каждый своим делом занят, и оттого в Церкви нашей все ладится, богам на радость, а людям – во просветление. А кабы сидели, будто в древние времена, схимники одни по пещерам, дожидаючись, покуда к ним вдохновиться Словом Солнца кто зайдет, было б у нас такое благолепие в Ашшории, был ли бы такой порядок? Да ни фига! Вот и философам не дурно бы со жрецов пример взять. Верно я говорю, отец мой Йожадату?

Первосвященник и Щума уставились на меня одинаково обалдевшими взглядами.

– Разгильдяи они неорганизованные, мне так кажется. Ты б их, по-пастырски, наставил на путь истинный что ли?

Оба мои собеседника переваривали сказанное долгие две секунды. Первым нашелся Щума.

– Ваше величество намеревается подчинить гильдию философов Церкви? – осторожно спросил он.

– Да Боги с тобой, голубчик, к чему бы это? Как у человека имеется две длани, – я, одну за другой, развернул руки ладонями над столом, – так и у всего рода человеческого для познания мироздания имеется их две же: теология, которая познает мир посредством знания духовного, и философия, познающая мир через наблюдения и опыт. Каждая рука занята своим – важным, – делом, и должна его исполнять одинаково хорошо, иначе нарушится Мировая Гармония. Но как у человека есть лишь одна голова, так и в любой организации должно быть единоначалие. Жесткое и деспотичное, либо же мягкое и ненавязчивое – не суть. Главное чтобы любым спорам и разногласиям мог положить конец один авторитет. У ватаги рабочих это их наистаршой, в Церкви – примас, в государстве – царь. Во всем мире –  Солнце.

Во загнул, а? Недаром Лисапет столько лет в монастыре оттрубил – наблатыкался, хочешь-не хочешь.

– Это я к чему говорю? Да к тому, что неплохо бы тебе, досточтимый Щума, и соратникам твоим, взять на вооружение чужой опыт.

И стать настоящим главнюком, а не первым среди равных. Но, об этом Золотой Язык и сам догадается.

– Церковь наша устроена разумно, государство – тоже. Так возьмите все лучшее и оттуда, и оттуда, не уподобляйтесь вольнице танцующих с быками. Они-то поодиночке на корреру выходят и рассчитывают лишь на себя, а в наших делах надобно действовать дружно, словно витязи в одном строю. Тогда, и только тогда, достигнем мы таких высот, о которых нынче и мечтать не смеем. – в горле пересохло и я сделал маленький глоток из кубка. – Нынче же вы подобны кустарям, что мастерят каждый по одиночке что-то свое. А будь у вас хорошая организация мы бы... Мы бы...

Я на миг призадумался, какую первоочередную задачу поставить ашшорским ученым мужам. Ответ, впрочем, был очевиден.

– Да мы бы уже лет сто как плавали на кораблях движимых не парусом и веслами, а...

Ага. Нету в местных языках такого понятия как «паровой двигатель». Приехали.

– Да хоть силой кипящей воды и ее пара, например. – нашелся я.

– Ваше величество знакомы с трудами Аксандрита Геронского? – лицо философа выразило изумление, сменившееся неподдельным уважением.

– Так, немного, в кратком изложении.

Интересно, у меня в библиотеке его труды есть? Надо хоть поинтересоваться у Бахмета, может тут уже кучу всего наизобретали и для научно-технической революции только политической воли не хватает? Ну, чтобы общественно-политическое устройство на более для нее подходящее поменять.

Так у меня, от Лисапета по наследству, этой воли столько, что на десять Ашшорий хватит. Он тоскливыми осенними вечерами, в келье сидючи, только и мечтал, как бы всех в бараний рог свернуть и в зубной порошок стереть – и так двадцать лет.

– Немногие из философов в Аарте и в кратком про него слыхали. – покачал головой Щума. – Я поражен глубиной ваших познаний, повелитель.

– В Обители Святого Солнца очень хорошая библиотека, так что я, достопочтенный, твоего удивления не разделяю. – с некоторой даже желчностью отозвался примас.

– А что, не сдать ли мне экзамены в вашу гильдию? – в шутку спросил я. – Потяну на философа-ученика, а?

Я-то пошутил, а мои гости подвисли как комп с Windows Me в качестве операционки. Причем с битым «Милениумом».

– Э... Но ведь ваше величество относится к сословию витязей. – Золотой Язык «прогрузился» первым. – То есть вы, конечно, стоите над всеми сословиями, но..

– А я в качестве почетного члена. – такое тут известно, но, как и на Земле, его обычно даруют.

– Тогда чин ниже философа-кандидата будет уроном вашей чести, государь. – со всей серьезностью произнес Йожадату.

– Полагаешь, первосвященный? Ну тогда завтра пусть мне достопочтенный Щума пришлет экзаменационные требования.

– Государь. – философ тяжко вздохнул. – Если вы намерены пройти экзамен обычным порядком...

Я кивнул, и философ вздохнул еще тяжелее.

– Соискателю звания философа-кандидата необходимо предоставить на суд гильдии трактат, и еще один иметь уже опубликованным.

– Не проблема. Есть в Обители Святого Солнца мой труд о ловле рыбы на удочку, где я привычки разного рода рыбы разбираю, и поясняю, как ее лучше ловить. Пойдет, как натурфилософский? – в той жизни я рыбалку очень уважал, и простую, и спортивную, было что понаписать.

– Полагаю, что это допустимо. – осторожно отозвался философ.

– Ну а на суд гильдии я представлю трактат о том, как малосъедобное сделать объедением. – хмыкнул я. – Сборник рецептов приготовления картофеля.

– Свинское яблоко? – живо заинтересовался Золотой Язык. – Его можно запечь в костре и тем утолить голод, если посыпать солью это даже съедобно, но других способов я не знаю.

– Вот и узнаешь заодно. Ну а раз уж царю не зазорно в гильдию вступить, то и тебе придется чиновничью должность принять. По совместительству, как наставнику царевичей. – я поднялся. – А теперь прошу извинить, меня ждут государственные дела.

Вернее, это я так думал. Но на выходе с террасы меня перехватил Папак из Артавы.

– Ваше величество, готовы еще несколько платьев для вас. Не изволите ли примерить? – спросил он.

Делать нечего – пришлось пару часов убить на это дело, а то кроме парадно-коронационного костюма и пары ношеных сутан в гардеробе шаром покати.

Нет, после Кагена, разумеется, много чего осталось, но даже надумай я нажить себе прозвище наподобие «царь-нищеброд» и дотаскивать обноски Лисапетова братца, то все равно ничего не вышло бы. Каген, ростом хотя и был примерно со своего монашествующего родича, в плечах был изрядно пошире, а в брюхе, так и вовсе втрое мое нынешнее тело превосходил, так что реши я влезть в шервани прошлого монарха, тот гляделся бы на мне как мешок на вешалке. А я все ж таки царь, первое лицо в государстве, мне положено выглядеть богато – иного не поймут-с.

Личный парсюк моего величества, равно как и его подмастерья, выглядел замученным, часто моргал слезящимися красными глазами и, как мне кажется, удерживался от зевоты в моем присутствии лишь неимоверным напряжением всех сил, однако обряжая меня в очередной костюмчик не мог скрыть довольства на лице: все сидело как влитое, при том что шилось по снятым меркам, без подгонки на заказчике. Я, соответственно, на похвалу не поскупился, и за работу повелел с ним немедленно рассчитаться. А то знаю я (по книжкам) как монархи, порой, десятилетиями пустяшные долги отдавали. Не пустяшные и того дольше.

Наконец, расплевавшись с делами гардеробными (и, заодно, переодевшись в одежду попроще), я добрался до своего кабинета. Выписал все необходимые бумажки для Дафадамина, познакомился с витязями, которых он выбрал себе в попутчики, потом с секретариатом своим познакомился...

Все же характеристика сих достойных мужей, кою дал Тумил, оказалась, скажем так, не вполне исчерпывающей. Впрочем, парню, по младости лет вполне простительно, что за личиной улыбчивых старичков с тихими голосами он не рассмотрел матерейших зубров закона и параграфа, всю свою жизнь проведших на чиновничьей службе, и взятых доживать век в царский секретариат лишь тогда, когда они, по откровенной дряхлости, уже не могли выполнять служебных обязанностей в своих ведомствах. Лучшие из лучших в своем деле, ветераны бюрократического аппарата, их Каген отбирал с особым тщанием, и со мной они держались сохраняя достоинство, уверенные в своей нужности и полезности любой власти.

Мило мы с ними травяных настоев погоняли, за жизнь поговорили по душам, рецептами лечения стариковских болячек поделились, опять же...

– Ну что, судари мои, – обратился я к ним, уже собираясь уходить, – вы промеж себя уже порешали, кому из вас быть новым царским секретарем?

Дедки переглянулись без особого восторга.

– Ну што вы, ваше велишештво. – прошамкал один из них, Хвач из Зеленых Ёлок, бывший некогда одним из высших чинов по ведомству мытарей, – И в мышлях не было на такую шебутную долшношть претендовать. Штароваты мы, гошударь, твою першону от толп штрашдущих охранять. Помолоше кто-то нушен, пошдоровее. Вот как штермянной твой, Тумил иш Штарой Башни, только ущидщивый. А мы уш ему пошпошобштвуем.

Старый хитрец кивнул в сторону нескольких стопок документов, принятых сегодня у челобитчиков и рассортированных секретарями по принципу единообразия вопросов в них изложенных.

– Наличие острого ума приветствуется? – усмехнулся я.

– Это не обяшательно, повелитель. – ответил Хвач. – Мы будем его умом. Главное штоб мог твердо штоять на швоем в шпоре ш любым пошетителем приемной.

– Ну тогда есть у меня один кандидат на примете...

Вернувшись в кабинет я еще немного поразмыслил, пришел к выводу что пришедшая мне в голову идея весьма недурна и, обмакнув тростниковое перо в чернильницу я вывел на расстеленном листе пергамента:

Дорогой отец Тхритрава, привет!

Скажи, насколько сильно привязан ты к брату Люкаве?

***

Остаток дня я провел в своих апартаментах, на стоящем у окна диванчике и с Князем Мышкиным на коленях. Накормленный Рунькой кот (князь Папак приставил пацана приглядывать за зверенышем, мотивировав это, со слов мальчика, так: «кот – не тарелка, его ты разбить умудришься вряд ли») умильно сопел, завернувшись сам в себя – врубил спящий режим, после того как ему драйвера на рыбу установили, – а я разбирал документы и мысленно прикидывал, где так успел в той жизни нагрешить, что меня в цари запихали.

Чего мне только не понаписали... Нет, были и вполне полезные документы, наподобие отчетов наместников провинций и отдельных царских владений скопившиеся за последний месяц безвластия, но большая часть цидулек оказалась разнообразными жалобами, кляузами и обидами, причем обильно приправленных цитатами из священных текстов, что для делопроизводства в Ашшории, вообще-то, нехарактерно. Видать решили, что раз царь у них – служитель культа, этак ему будет понятнее и веса их словам заодно придаст. Ну-ну, блажен кто верует.

Письма с доносами я отложил в отдельную стопку, на проверить (а вдруг не треп?), на большинство прочих писулек с просьбами рассудить по справедливости, но в пользу челобитчика, наложил резолюции «решается через суд». Были и такие, конечно, что с кондачка не разрешишь, их я тоже отложил – посоветуюсь со знающими людьми, а уж там и вердикт буду выносить. Аккурат к последней бумажке и Тумил нарисовался. Вернее к пергаменту – царю все же челом бьют, на дешевке как-то прям даже и не хорошо.

– А вы, как погляжу, неплохо провели время. – отметил я, оглядев всклокоченного, растрепанного, раскрасневшегося парня.

– Ага. – кивнул мой стремянной и совершенно непочтительно плюхнулся в кресло. – Правда этого бугая фиг завалишь. С виду худенький-худенький, а ка-ак даст! Это я, величество, про Нварда.

– Надеюсь вы не сильно его вымотали. – кот, заслышав голос парня поднял голову, зевнул, а потом шкодливо прянул ушами и подобрался. – А то ему сегодня еще экзамен в Блистательные сдавать.

– Вымотаешь его, как же... – пробурчал Тумил. – Так, поваляли слегка. Вечером пойдем за него болеть. Да, я чего пришел-то! Отчитаться за твое, величество, поручение.

– Это за которое?

– Ну как же?! – возмутился мальчик. – Ты же указ судье свой посылал, по поводу златокузнеца Курфина Жука.

Князь Мышкин приподнял пятую точку с вытянутым трубой хвостом, поводил ею вправо-влево и сиганул в сторону царского стремянного, в несколько прыжков преодолел разделявшее нас с Тумилом расстояние, взбежал, словно по пандусу, по вытянутым ногам паренька, распластался у него на животе «звездочкой», крепко вцепившись когтями в суконную куртку, задрал голову и озорным взглядом уставился в лицо парню.

– Привет, маленький. – рассмеялся Тумил и погладил котенка.

Мышкин вертел головой и пытался цапнуть моего стремянного за ладонь зубами.

– Так вот, величество, прибыл я, значит, на городскую площадь, где обыкновенно преступников судят. Сразу с указом не полез, потолкался среди зрителей, послушал что да как. В общем, я тебе так скажу, величество – запугал ты князя Штарпена.

– Да ну? – удивился я. – С чего ты взял?

– Точно тебе говорю. Как ты милость к Курфину проявить отказался, так он самого лютого судью на рассмотрение дела назначил, Фарлака из Больших Бобров по прозванию Вешатель. – кот упал на бок и Тумил начал щекотать Мышкину пузико кончиками пальцев, а тот, в свою очередь, хватал ладонь зубами и всеми четырьмя лапами, деля вид, что это он пацана поймал. – Вешает за малейшую провинность, говорят, а если казни так и так не избегнуть, то предает преступника наиболее лютой. Златокузнеца даже жалели многие, потому что лучшее что ему светило – посажение на кол, и хотя казни князь Зулик покуда и приостановил, по делу об оскорблении царя он такого сделать не властен.

Так-так, это что ж за Чикатилло такой у меня в судебной системе подвизается? Надобно будет присмотреться, проверить его методы... На нем же, желательно.

– Ну, пока туда-сюда, суд начался. Курфин Жук вину свою признал, Фарлак обличительной речью разродился, зрители об заклад начали биться, какую такую смерть златокузнецу присудят, и тут я такой выбегаю, указом твоим, величество, размахиваю, кричу: «Стойте». Судья прочел, да как загогочет! «Благодари, – говорит, – Жук государя за его к тебе милосердие и детям заповедуй». Огласил твой указ, и добавляет: «А дабы помнил ты и потомки твои о том, чем царю обязаны, присуждаю я тебе изменение родового прозвания, и да зовись ты с этого момента Курфин Плеваный!»

Расхулиганившийся кот не удержался на коленях мальчика, соскользнул и с довольно громким «шмяк» упал на пол, вскочил, и резвым галопом умчался под мой диванчик.

– Вот шельма! – восхитился я. – Даже имея прямое царское распоряжение нашел как покарать!

– Ага. – кивнул Тумил. – Но, доложу я тебе, величество, горожане, что на судилище собрались, и под твой указ-то похохатывали да всякие обидные шутки Курфину кричали, а тут и вовсе гогот и свист поднялись такие, что я чуть было не оглох.

– Ну а златокузнец что? – полюбопытствовал я.

– Расплакался и ушел. – ответил мальчик поднимаясь. – Я, если твоему величеству больше не нужен, тоже пойду. Помыться надо.

– Иди-иди. – кивнул я. – Хотя – постой. Скажи-ка, что там царевичи? Потянули сегодняшние занятия?

– Да ничего, в общем, для первого раза. – ответил паренек. – Заметно, конечно, что их оружному бою никогда не учили, быстро устают от махания клинком, но это нормально. У них еще жилы просто не под это устроены.

– А сам как мыслишь, выйдут из них бойцы?

– Не знаю. – задумчиво ответил Тумил. – Я сам-то воин не великий – спатычем управляюсь хорошо, а вот саблей или мечом, честно говоря, так себе. Из Утмира пожалуй что и получится, он отвязанный напрочь – я б его и на танцовище взялся поднатаскать, может. А Асир, он вдумчивый больше. Но упорный – этим, верно, и возьмет. Да и дядьку ты им, величество, знающего дал – у Ваки, думается, и мертвый научится с оружием обращаться. Или второй раз помрет.

Успокоил пожилого монарха, называется...

До вечернего экзамена в Блистательные оставалось еще немного времени, так что я позволил себе немного почитать о приключениях Яломиште, устроив под это дело небольшой перекус, чиркнул записку царевнам, что если желают, могут посетить мероприятие,и Бахмету, чтобы прислал труды Аксандрита Геронского какие есть, с котом, опять же, чуток поиграл – отдыхал, в общем, от трудов праведных.

И тут приперся князь Караим и всю малину испортил.

– Государь, как вы изволите облачиться для сегодняшних испытаний витязей? – вопросил дворцовый церемониймейстер, едва успев выслушать мое ответное приветствие.

– А что, я разве не одет? – подивился я.

– Ва-а-аше величество, но как можно? – всплеснул руками князь Золотых Колпаков. – Появиться в той же одежде, что была на вас весь день – это же какой урон царской чести! Коли я такое допущу, надо мной последний колодник потешаться станет, что я повелителя Ашшории в черном теле держу и обязанностей своих не исполняю. Да и, страшусь подумать, но и Блистательные могут решить, что вы им пренебрежение выказываете.

– Полагаешь? Ну что ж, давай посмотрим, что у нас там осталось из торжественно-ненадеванного. – со вздохом согласился я, поднимаясь с диванчика.

Поясница и коленки предательски скрипнули, намекая, что тело у меня далеко уже не мальчуковое, и что надобно побольше времени проводить в покое, отдав, желательно, основную часть трудов и забот тем кто помоложе.

Ага, щаз! Размечтались! Обойдетесь втираниями змеиного яда по вечерам! Ну или слюну свою для этого могу использовать – яду и во мне хватает.

Подбирали костюмчик долго, со всем тщанием, дабы мое величество выглядело и достаточно торжественно, и на павлина при этом не смахивало. Мне, человеку привычному в том мире к джинсе и спортивным футболкам, а в этом и вовсе к ношеной сутане и все, многие моменты казались не совсем понятными, но результат, скажем так, удовлетворил: из зеркала на меня глядел дедушка в эдаком средневековом милитари-костюмчике. Я даже длинный кинжал на пояс себе привесил для полноты образа.

А вот от перстней (куда с моим артритом пальцев, как их снимать-то потом?!!), цепи и прочих всяких побрякушек отказался напрочь. Парча, она и так тяжеленная, а тут еще на себя килограммы золота навешивать. Отговорился одной короной, сославшись на монашеское звание. Кстати, тут Караим из Золотых Колпаков со мной согласился сразу, полностью и бесповоротно – даже немедленно распорядился снять с платья половину золотого шнура наподобие аксельбантов.

Вот что Солнце животворный делает!

– Ну что ж... – князь глядел на меня вполне удовлетворенно. – Если ваше величество не возражает, можно выступать.

– Воды хоть царю дайте, ироды. – обратился я к нему и его подручным-помогаям. – В конец старика умотали.

В такой малости, разумеется, не отказали.

А после этого я, в сопровождении четырех гвардейцев и нескольких глашатаев, руководимых вооружившимся табельным жезлом Караимом, двинулся принимать экзамены у соискателей в лейб-гвардию через крытую колоннаду между крыльями дворца.

В белом плаще, с кровавым подбоем... Вот, кроме шуток – именно такой и дали!

***

На испытание явились не только все свободные от караулов гвардейцы, не только придворные, но и изрядная доля Совета князей – расселись, трясут бородами, на Валиссу с Тинатин неодобрительно поглядывают. Ну а как же – не бабские забавы, по их мнению.

Иные из пришедших пытались припасть с выражением верноподданнических чувств, но караулу был дан недвусмысленный приказ пресекать и не пущать. Царь устал, с делами и восторгами всем приходить завтра.

Царевичи, в обществе Энгеля и Тумила, тоже явились к плацу Блистательных. Асир щеголял заметным таким синяком на левой скуле, а Утмир – поцарапанным носом. Ну что поделать? Боевое фехтование – это контактный вид спорта.

Мальчишки стояли у края тянущейся вдоль плаца трибуны – что-то подобное я в фильмах про всяческих Айвенго видывал, да и в «Игре престолов» турнир вдоль такого же многоярусного помоста проходил, – и о чем-то весело разговаривали с облаченным в подаренную мной броню Нвардом.

В общем и целом, они были не единственными, кто не спешил рассаживаться. Многие явно дожидаясь главного зрителя – меня. С намерением, как я уже упоминал, припасть к ногам и глаза помозолить. Нет уж, ну его нафиг. От блюдолизов мне, ясен перец, никуда не деваться, но пусть уж сегодня у них будет постный день. Да и вообще, меру в подхалимаже надо знать.

Проинструктированный заранее Караим из Золотых Колпаков бодро оттараторил малое титулование, а я тем временем стремительно, насколько возраст позволял, поднялся к местам царевен (внучата споро рванули за мной, едва успели догнать – есть еще порох в пороховницах у дедушки!) и Латмура.

– Все рассаживайтесь. – приказал я, махнув рукой. – Время дорого, сейчас же и приступим.

– Если вашему величеству будет угодно, то у нас все готово. – ответил Железная Рука с поклоном. – Соблаговолит ли государь дать распоряжение начать жертвоприношение Шалимару?

– Соблаговолит. – ответил я присаживаясь. – Можете приступать.

Капитан гвардейцев дал отмашку и тоже опустился на свое место.

– Переживаешь, князь? – негромко поинтересовался я у Латмура, наблюдая за жрецом и служками, которые выносили на середину плаца раскладной алтарь, жаровню, и клетку с черным петухом.

– В сыне я уверен, повелитель. – Латмур чуть покосился в мою сторону и едва слышно вздохнул. – Но некоторое волнение, разумеется, испытываю. Любой отец на моем месте не смог бы остаться абсолютно спокоен.