Текст книги "Царь-дедушка (СИ)"

Автор книги: Алексей Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Это меня радует. – ответила Валисса. – Остается семейство сатрапа Бантала. Такой брак, с одной стороны, может позволить нашим купцам проникать во внутреннюю Парсуду...

Да, жаловался мне Вартуген, когда сбыт товаров с экспедиции в Зимнолесье обсуждали, что ашшорские караваны далее Агамтану не пускают.

– ...но так ли уж это нам надо? А вот все те же недобрые мысли у сатрапа появиться могут. К тому же, вы упоминали, что в его земли намерены вторгнуться рулиннои, и такой брак обяжет Ашшорию драться на чужой войне.

Не помню, чтобы такое при ней говорил – склероз, не иначе.

– А у нас свои планы есть. – кивнул я. – С Банталом все ясно, что нафиг не надо.

– Значит остается лишь брак внутри Ашшории. – Тинатин, при этих словах бросил на мать быстрый взгляд из под ресниц. – Тут имеются варианты, но...

Валисса вздохнула и развела руками.

– Может ли род Крылатых Ежей быть абсолютно уверен в чьей-то абсолютной преданности? – вопросила она.

– Лексик, князь Баратиани. – ответил я. – Но он женат, причем по любви. Следовательно, если я прикажу ему развестись для женитьбе на Тинатин, верность может легко превратиться в ненависть. Может и не превратится, конечно, но лучше так не рисковать.

– И возвысив один род, наша семья вызовет обиду у других, а заодно и их общую неприязнь к обласканному. – в задумчивости проговорил Асир.

– Молодец, сынок. – улыбнулась Валисса. – Именно это я и хотела сказать. Следовательно...

Она повернулась ко мне.

– Решение вполне очевидно. Жених должен быть влиятелен, известен, именит, но не должен принадлежать ни к одному из родов владетельных. Такой человек в Ашшории есть.

Асир поднял палец вверх, как многие делают, когда пытаются родить некую мысль, помедлил несколько мгновений, пока мы с его матерью за его умственными потугами наблюдали, и выдохнул:

– Латмур Железная Рука.

Хорошая у мальчика логика, надо будет Щуме премию дать.

– Умница, сын. – с нескрываемой гордостью произнесла его мать.

– Но он же старый! – не сдержалась Тинатин.

– А ты его что, варить собралась? – отрезала Валисса. – Этот человек доказал свою верность когда, не жалея себя, защитил нашу семью от похищения, а может и смерти, он пользуется авторитетом, и, в конце-концов, так и ваш дед сможет отблагодарить князя Латмура за поддержку, которую тот ему оказал при восшествии на престол.

– Выкладки твои, царевна, безупречны. – я вздохнул. – Да есть одна беда. Дочь твоя с Нвардом, сыном Латмура, любовь крутит, и уже даже бежать с ним собралась.

Валисса пару мгновений, выпучив глаза, хватала ртом воздух, а потом взвилась с  места со скоростью и энергией, сделавшей бы честь баллистической ракете.

– Ах ты дрянь!

Я, грешным делом, решил уже было, что прямо тут и прямо сейчас Тинатин лишится пары зубов, и ошибся. Невестка шумно выдохнула, медленно опустилась в кресло, и тоном, холоду которого позавидовала бы сама Снежная Королева, произнесла:

– Весьма тобою разочарована, дочь.

Младшая царевна, которая и так-то уже была ни жива – ни мертва издала сдавленный всхлип.

– Видит Сердце, – продолжила Валисса, – между мной и Тыкави никогда не было даже тени теплых чувств, но я всегда осознавала свой долг и ни разу у меня даже мысли не появилось о том, чтобы завести себе аманта. Я плохо тебя воспитала, коли ты, дочь, позволяешь себе дарить несбыточные надежды человеку, находящегося многократно ниже тебя по происхождению.

– Я его люблю. – всхлипнула Тинатин.

– Ты царевна рода Ежиного Гнезда, ты ни на какую свободу чувств права не имеешь. А уж если и не сдержалась, то и пуще того должна это скрывать, потому как Нварду за один лишь взгляд в твою сторону грозит смерть. – старшая царевна повернулась ко мне. – Что вы намерены предпринять, Лисапет?

– Дать мальчику шанс получить право на сватовство. – Валисса удивленно вскинула брови. – Мы с князем Латмуром, не буду скрывать, еще в день моего прибытия в Аарту обсуждали его возможный брак с Тинатин, и он, хотя и был польщен, также как и внучка выразился в том духе, что малость для такого брака староват.

– Насколько знаю, он вполне себе позволяет себе походы к куртизанкам. – заметила невестка.

– О, нет, он не утверждал что уже из тех мужей, что безвреднее ужей. – усмехнулся я. – Не сомневаюсь, что в этом плане он еще вполне здоров. Просто, как я понимаю, Латмур уже настолько привык жить бобылем, что никакая женитьба ему теперь и даром не нужна. При том он намекал, что вот если бы я отдал Тинатин за его сына, он был бы вполне удовлетворен.

– Такой брак вызовет резкое неудовольствие среди владетельных. – немедленно обломала чуть ожившую от моих слов Тинатин Валисса. – Нвард хороший мальчик, но, по сути, простой витязь...

– Нет никто и звать никак. – согласился я. – И капитан это прекрасно осознает. Мы с ним побеседовали сейчас, он мне голову сына хотел презентовать...

Тинатин и Утмир громко ойкнули.

– Я бы не стал принимать такой дар, дедушка. – твердо произнес Асир. – Князь – человек чести, но выдержит ли его верность короне казнь единственного сына?

Нет, однозначно выпишу Щуме премию!

– Да и мне смерть друга была бы неприятна.

– Ну, собственно, меня тоже вовсе не тянет Нварда уконтрапупить. Изгнание или ссылка подошли бы куда как более, только... Что, догадаешься сам, внук?

Мальчик наморщил лоб, а затем тяжело откинулся на спинку кресла.

– Если будет оглашено истинное обвинение, это будет ужасный удар по репутации всего царского рода.

Щума, Золотой ты мой Язык, кажется ты не только на премию наследника уже навыучивал, но и на орден.

– Потому я решил назначить Нварда командиром одной из лузорий, отправляющихся в Зимнолесье, а его отцу дозволил ее же загрузить товарами. Вернется героем и богатеем, так можно уже будет его кандидатуру в женихи рассмотреть. Тинатин же, на время подготовки экспедиции, отправится в Обитель Святого Солнца на богомолье. Заодно отцу Тхритраве его колымажку вернет.

Я поднялся из-за стола.

– Валисса, проследите чтобы до отъезда ваша дочь не наделала глупостей.

***

– ...трактат «О рыбной ловле посредством удилища» был тщательно мною изучен, причем для консультации я обратился не только к мудрости записанной, но и к практике, а именно – к лучшим рыбакам Аарты. – научный оппонент при защите философского звания в Ашшории не предусмотрен, зато рецензент трактата (а таковой непременно предоставляется при получении каждого следующего ученого звания, хотя не обязан быть как-то связан с темой выступления соискателя), это в обязательном порядке.

Мне выделили видного, в некотором роде даже выдающегося деятеля – Ошмуда Зверознатца, – умудрившегося на научной основе не только обосновать селекцию, но и на практике ее применить, выведя породу овец особой пушистости. В смысле – длиннорунных.

Не настолько, конечно, как на Земле, но по мангальским меркам это был бы потрясающий успех, кабы нашелся хоть кто-то, вложившийся в их разведение и дальнейшую селекцию. Местная же ментальность, увы, ожидала чуда, изрядную часть экспериментальной отары тут же раскупили и начали скрещивать с обычной породой – со вполне ожидаемым результатом: через пару поколений благоприобретенная длинношерстность у потомков напрочь исчезала. Ну а нету чуда – нет бабла. Ошмуд с небольшим оставшимся количеством своих овечек пока еще ковыряется, но годы его уже весьма почтенны, а мошна далеко не бездонна.

Надобно будет помочь товарищу.

– Были произведены также и четыре натурных эксперимента, поскольку изложенное в трактате не всегда и не во всем совпадало с накопленными в этой области философскими и практическими знаниями. – продолжил Зверознатец. – В этих случаях наблюдения его величества оказались более точными, что было подтверждено опытным путем, прочие же положения трактата существующим знаниям не противоречат. Таким образом можно констатировать, что предоставленный на исследование трактат новые знания привносит, а, следовательно, является философским.

Комиссия, а за ней и собравшиеся в одеоне зрители сдержанно поаплодировали.

– Дополнительным достоинством трактата, несомненно, является его строго практическая направленность, сопряженная с лаконичностью и доступностью слога. Из недостатков же могу отметить лишь три вещи: это отсутствие должного теоретического обоснования, отсутствие какой-либо систематизации описанных рыб, а также отсутствие в трактате информации по рыбе морской. Последнее, впрочем, вполне простительно – проживая в горной местности весьма проблематично вести такие наблюдения. Подводя итог всему сказанному – трактат царя Лисапета из рода Крылатых Ежей рекомендую признать подобающим, а самого его к защите на звание философа-кандидата допустить.

Щума Золотой Язык о чем-то перемолвился парой слов с остальными четырьмя членами ученого совета и громогласно возгласил:

– Да начнется экзамен! Просим вас приступить к докладу, государь.

Я неторопливо поднялся со стульчика, на котором внимал речи рецензента и оглядел одеон. Полный аншлаг, только Дубовицкой[xv] не хватает.

Ну еще бы – не каждый день царя на экзамене валят! Когда такое еще увидишь-то?

– Итак, картоха, сиречь свинское яблоко. – я заложил руки за спину, и начал неспешно прогуливаться по сцене, обращаясь одновременно и ко всем, и ни к кому. – Что мы о ней знаем? На самом деле – очень, просто до обидного мало. Кормовая культура для скота, не лучше и не хуже иной любой, брюквы там, или еще какой морковки, за одним полезным исключением – ни один паразит кроме медведки ее жрать не желает, отчего при ее выращивании можно быть уверенным в том, что сколько ее растет, столько скотине на корм и отправится, а не жукам каким-нибудь, в хозяйстве бесполезным.

Я бросил быстрый взгляд на экзаменаторов, а затем на трибуны. И там, и там пока слушали с интересом.

– Еще нам известно, что картоха съедобна для человека. Нет, по дури и ей отравиться можно, случаи бывали, но в целом – да, есть ее можно, если запечь в костре или в котелок с водой бросить. Вкусна ли такая еда? – я с усмешкой оглядел одеон. – Разумеется нет. Во-первых, потому что обычно свинское яблоко едят натурально как свиньи, вместе с кожурой, а это неправильно. Во-вторых, не всякий продукт следует употреблять в чистом виде. Для придания картохе какого-то вкуса нужна соль, а желательно еще и маслице. Однако те, кто ее обычно едят ни на то, ни на другое денег, как правило, не имеют. А человеку с деньгами навряд ли придет в голову сооружать себе обед из свиного корма, не так ли?

Собравшиеся на царьэкзамен отнеслись к высказыванию и с юмором, и с пониманием одновременно.

– Вот! Вот в чем причина того, что в Ашшории, да и соседних странах тоже, ничего не знают о способах приготовления этого вкуснейшего, питательнейшего и применимого для самых различных видов блюд продукта! А ведь их,способов этих, на самом деле великое множество. Не стану нынче перечислять их все, ограничусь лишь несколькими основными, ибо уже во вторник каждый житель блистательной столицы сможет их узнать в любой книжной лавке. Но первым... Марона, владелец трактира «Коровья лепешка» здесь? Встань, покажись, где ты есть.

Ненадолго возникла пауза – зрители озирались, ожидая вероятно узреть нечто необыкновенное, а увидали лишь небогато одетого мужика, несмело поднявшегося на одном из задних рядов и поднявшего вверх правую руку.

– Любезный, в знак признательности за вкусный ужин, которым ты вчера потчевал меня и царевичей, дарю тебе книгу рецептов приготовления картохи. Дарственную надпись я в ней для тебя уже сделал. Тумил, вручи почтенному Мароне мой дар.

Перешептывания в одеоне стали громче и внятнее.

«Что?», «Кто?», «Быть того не может!», «Точно в Кагеновом посаде...»

За следующий час я рассказал о картофеле больше, чем за всю свою прошлую жизнь на Земле – и про то, что из нее крахмал добывают, и о картофельной муке, о методике хранения, о разнообразии блюд, где этот корнеплод применяется, да даже о том, что сырым картофелем можно отбить запах перегара, – а дежурившие за сценой дворцовые повара последовательно подали экзаменационной комиссии борщ, картофельное пюре с мелко рубленным тушеным мясом и подливкой, «Оливье», драники и блины из картофельной муки с медом.

Столичные философы оказались прирожденными естествоиспытателями и не дураками пожрать – умяли все. Сугубо в научных целях, разумеется.

– ...при том, что картоха насыщает ничуть не хуже пшена, ячменя или ржи, ее поля практически невозможно потравить, что делает ее выращивание в приграничных землях особенно актуальным. – подвел итог я. – Ну и, наконец, питание большинства ашшорцев, даже если оно и обильно, остается достаточно однообразным, что есть причина запоров, желудочных колик и прочих подобных хворей. Разнообразие же в еде риск таких заболеваний уменьшает. Хотя разнообразие тоже должно быть умеренным, а то чего доброго приключится понос. У меня все.

После краткого обсуждения – господа экзаменующие подбирали формулировки, – мне, под громкие и продолжительные аплодисменты, присвоили внеочередное философское звание, и единственное, что меня в этот момент настораживало, так это донельзя довольная физиономия царского стремянного.

Ну и устал, конечно – возраст и здоровье уже не те, Цицерона и Демосфена одновременно изображать.

– Тумил, а ты чего такой радостный-то? – спросил я, забираясь на Репку. – Съел бы что ли кислого чего, пока лицо от счастья не треснуло.

– Как же мне не радоваться, государь? – честным до полного неправдоподобия тоном отозвался парень. – Мой царь и наставник только что доказал всему миру, что не только свят, но и весьма учен. К тому же явил мне пример истинной благодарности, которая не бьет по кошелю.

– Ты сейчас про что? – не сообразил я.

– Про то, как твое величество облагодетельствовал трактирщика Марону. Так он твоим даром воодушевлен – слов нет. Кстати, сказал что ему теперь сам Солнце велел переименовать «Коровью лепешку».

– Даже любопытно, какое он измыслил название.

Тумил поглядел на меня честными и преданными глазами.

– «Царёва картошка», государь.

***

На обед гостей было негусто – главный министр с обоими своими тестюшками, хефе-башкент, капитан гвардии, примас, да Щума Золотой Язык. Можно было бы и еще кое-кого пригласить, но тогда на всех присутствующих точно не хватило бы вилок.

Арцуд Софенине и Шедад Хатикани едва сдерживались, чтобы открыто не демонстрировать самое безрадостное расположение духа, а Зулик Тимариани совершенно не скрываясь отравлял окружающее пространство могучим перегаром.

Тут, впрочем, винить его сложно – не каждый день он известия о рождении детей получает.

– Ну и что мы со всеми этими новостями теперь делать-то станем? – спросил я, садясь на свое место.

– Понятия не имею. – развел руками Зулик, при этом и мимика, и интонации его были ну ровно как у Пьюрфоя[xvi] в роли Марка Антония. – Обе мои дражайшие женушки пишут, что разрешились от бремени едва наступила полночь. Врут, разумеется.

Арцуд и Шедад смерили зятька мрачными взглядами, но смолчали.

– Возможно у владыко Йожадату сыщутся люди, которые смогут усовестить неразумных? – не без ехидства поинтересовался Щума.

– Сомневаюсь. – криво усмехнулась Валисса. – Для обеих слишком высоки ставки. А вот допросить с пристрастием слуг не помешает.

– Необходим надежный человек, который смог бы должным образом произвести дознание на месте. – заметил Латмур. – Надежный, грамотный и незаинтересованный.

– Тебя не отпущу, и не надейся. – по ходу начавшейся беседы я успел отметить, что князь Папак, похоже, умудрился всем присутствующим драйвера на вилки поставить.

Когда только успел?

– А вот что ты насчет Фарлака из Больших Бобров скажешь, князь? Справится, если дать такое поручение?

– Мясник? – главногвардеец приподнял одну бровь. – Что же, у него есть определенная репутация в таких делах.

– Стало быть прикажу ему немедленно отправляться. – Зулик пожал плечами.

– Немедленно не надо, он мне еще сегодня самому потребен. – ответил я. – Нынче вечером будет суд над философом Яваном, я попросил судью Фарлака быть на нем моим помощником.

Щума вздрогнул и недоверчиво поглядел сначала на меня, потом на примаса. Йожадату на его взгляд лишь слегка кивнул.

– Значит завтра поедет, ничего страшного. – владетель Тимариани ткнул вилкой в тарелку.

– Конечно, мне бы следовало посоветоваться с преосвященным и главой гильдии насчет сей кандидатуры. – задумчиво произнес я. – Однако мне показалось, что они не станут возражать.

– Это воистину мудрый и благочестивый муж, государь. – самым серьезным тоном ответил первосвященник. – Лучшего советника и не сыскать.

– А я, однако, слышал, будто бы он непомерно суров. – не согласился Золотой Язык.

– Именно потому я и взял его советником, а не поручил рассматривать дело. Возможно, прегрешения Явана покажутся мне не столь страшными, однако наивысшую меру я, благодаря сему суровому судие, буду знать, и не превышу ее нечаянно. Возможно, что даже проявлю снисхождение... Кстати, о снисхождении – я должен вам, владыко, по этому поводу попенять.

– Вот как? – удивился Йожадату. – Я вызвал ваше неудовольствие, о царь?

– Скорее недоумение. Боги мстительны, а уж богини и того более – вам ли не знать. Меж тем вы запретили блудницам являться в храмы, а часовни Петулии при веселых домах не посещаются жрецами для принесения ей треб. Вчера я совершал прогулку по Аарте и в одной из этих часовен провел службу, но, согласитесь, постоянно этого делать я не в состоянии.

– Ваше величество чрезвычайно снисходительны к грешникам, и хотя я преклоняюсь пред той степенью просветления, что вы достигли – запрет на посещение храмов для падших женщин я не сниму. – твердо заявил примас. – Что же касается часовен Петулии, мы обсуждали сложившееся положение в Конклаве. Все иерархи неизменно согласны, что ставить в них на служение жрецов, означает подвергать их добродетель испытанию, на что мы права не имеем. Добровольцев же в столице не имеется.

– Служение? Ты имеешь в виду – постоянное? – уточнил я, и, дождавшись подтверждения, продолжил. – Не о служении говорю я, но об искуплении. И жрецам, и монахам иной раз доводится оступиться.

Я повернулся к Латмуру.

– Скажи, князь, что делает хороший командир с солдатом, который пусть и не сильно, но провинился? Какое он избирает ему наказание?

– По-разному, конечно, бывает, государь – смотря как и в чем провинился. – ответил тот. – Но, как правило, ставит его на самую грязную и не почетную работу.

– Улавливаешь мою мысль, преосвященный? – вновь обратился я к Йожадату.

– Служение во искупление?.. – задумчиво протянул примас. – В этом, определенно, что-то есть...

Ну еще бы – осрамить любого оппонента можно, если выписать ему пару нарядов по борделю.

– Одно меня все же смущает: не впадет ли в обществе блудниц уже проштрафившийся священнослужитель в еще больший грех?

– А за тем, чтобы его не искушали может проследить какой-нибудь городской чиновник. – парировал я. – Ведь может, князь Штарпен?

– Вне всякого сомнения. – поспешно заверил меня хефе-башкент. – И может, и проследит непременно. Да я сам лично буду этим заниматься!

– Ну и решено, стало быть. – резюмировал я. – Однако, прошу тебя не забывать, князь – ты обещал мне придворный показ модной одежды. Хотя, может и не во дворце... Князь Шедад, царевна Валисса, я бы хотел это немедленно обсудить. И то, как под это дело устроить лотерею тоже.

– Лотерею? – изумился Утмир. – Это как?

– Казне всегда нужны деньги, внук. И если зрителям самим дать право выбора лучшего из костюмов – на этом можно неплохо заработать. Хотя ты прав, тут больше подойдет тотализатор.

***

В синем плаще с гербовыми ежами, шаркающей старческой походкой, поздним вечером девятого числа месяца карка я подошел к трону, установленному в самом центре сцены столичного одеона.

Да – шаркающей. С моря задул свежий ветер, подгоняющий обещающие в ночь дождик тучки, и артрит с радикулитом радостно бросились напоминать мне как о возрасте, так и о бренности бытия в целом.

Как я слезал с Репки, о, если бы это видели простые горожане... Лучше было бы им показать, как я впервые подмочил репутацию – царский рейтинг упал бы меньше.

Шаптур порывался устроить мне паланкин и лазарет отседова, примас – торжественный молебен об исцелении...

– Каких нечистых? – я оперся посохом покрепче, и используя его ну почти как стриптизерша пилон (единственное что – не раздевался), с хрустом разогнул спину. – Я обещал сегодня свершить правосудие, и оно свершится даже если я тут сдохну. Тумил, достань из сумы мой платок и опоясай им меня под рубахой вместо нижнего хонджана. И завяжи покрепче – не хватало еще, чтоб с царя при таком столпотворении штаны упали.

Ну вот как-то так и дошкрябал до судейского места.

– Приведите обвиняемого! – возгласил вставший одесную Фарлак, едва я опустился в кресло. – Царь Лисапет из рода Крылатых Ежей будет судить его перед жителями Аарты по праву священника, по праву философа и по праву царя!

Я кивнул. Прогиб засчитан, бро. Молодец.

Сильно пожилого, как бы не мне ровесника, морщинистого и лысоватого мужчину в недорогом поношенном шервани без единого украшения вывели двое одноусых – это должно было символизировать его ничтожность. Вот кабы даже простые витязи его охраняли...

– Приветствую тебя, о царь. – Яван Звезды Сосчитавший приложил правую руку к сердцу, поклонился, и без малейшего страха поглядел мне в лицо пронзительно синими и очень умными глазами. – Славься вовеки и живи долго.

– И тебе того же хотел бы пожелать, славнейший из звездочетов. – я постарался пристроиться в кресле поудобнее. – Но пока не могу. Ты обвиняешься в оскорблении богов, а виновные в этом живут недолго. Готов ли ты ответить на обвинения, Яван сын Лезека?

– Всегда и без сомнения, государь. – твердо ответил расплетыгин сын.

– Что же, хорошо. – я повернул голову в сторону Йожадату. – Первосвященник, огласите обвинения этому человеку.

Примас поднялся со своего места – он и избранные им члены Конклава сидели по правую руку от меня, на небольшом удалении, и развернул свиток.

– Во веки пусть будет прославлена твоя справедливость, государь. – сказал примас. – Этот человек обвиняется в том, что отрицал существование богов, этот человек отрицает что существует Святое Око, этот человек отрицает что существует Святое Сердце, этот человек отрицает что существует Святое Солнце и этот человек обвиняется в том, что утверждает будто Солнце – не есть единственный и неповторимый податель жизни и света.

По одеону пробежал легкий шорох шепотков и пересудов.

– Тяжкие обвинения, коллега[xvii] Яван. – вздохнул я. – Не стану спрашивать, отрицаешь ли ты эти обвинения...

– Отчего же не спрашиваешь, о царь? – с некоторой даже насмешкой перебил меня философ. – Преосвященный говорит истинную правду.

– Еще раз прервешь меня, и я буду вынужден тебя наказать. Ты ведь не хочешь этого?

–Нет, но уверен что это неизбежно. Ты ведь привел меня сюда, дабы осудить перед всеми этими – философ указал рукой на публику, – людьми.

– Ты не прав, приписывая мне свои фантазии. – я вздохнул и снова попытался устроить спину поудобнее. – И в неизбежности наказания ты неправ – в моей власти и оправдать тебя. Именно потому я не спросил признаешь ли ты себя виновным, поскольку хочу выяснить подробности, а не рубить голову с плеча. Итак, ты отрицаешь существование богов, всех без исключения?

Не знаю отчего Щума называл этого человека самым занудным из философов. Как по мне, так язык у него недурно подвешен – вот только к мозгу, похоже, не подключен.

– Отнюдь. – ответил Яван. – Тата Созидателя я почитаю. А остальные... Они ведь, по сути своей, не боги, ибо также как и мы есть существа сотворенные.

– Положим, я с тобой соглашусь. – ох, надо было видеть реакцию как священников, так и простых слушателей, да и философы в такой ступор впали, что ни в сказке сказать, ни пером пописать. – И Небесная Дюжина, и меньшие боги, и даже друджи есть существа сотворенные. Но и мельница также сотворена человеком, а муку мелет.

– И ты, государь, хочешь сказать, что мы, люди – боги для мельницы? – удивленно улыбнулся философ.

– Уж творцы-то точно. – парировал я. – История нашего вероучения знает массу примеров, когда простые смертные смогли сравняться с теми, кому ты отказываешь в божественной сущности.

– Этот тезис, уж прости государь, справедлив лишь отчасти. – Яван покачал головой. – Да, человек из подручных – уже имеющихся вещей, – способен создать нечто неживое. Но породить жизнь он не способен, как бы ни был свят.

– Такое утверждение крайне обидно для женщин, особенно рожавших. – усмехнулся я. – Да и для их мужей, которые тоже в зачатии немножечко поучаствовали.

По одеону прокатилась волна смешков, и подсудимый улыбнулся тоже.

– Я неверно выразился, государь. – ответил он. – Способность размножаться является неотъемлемой способностью любого существа, но не творить жизнь. Жизнь – какой доселе еще не было, невиданную ранее. Для человека это столь же невозможно, как для лишенного крыльев создания – полет.

– И вновь ты ошибаешься, сын Лезека, причем дважды. Взгляни на Ошмуда Зверознатца, что сидит здесь же. Не создал ли он овец, каких еще никогда не бывало? Создал, и ты не можешь этого отрицать. Конечно, они не перестали быть овцами, возразишь ты мне и будешь прав, но ведь и времени у твоего коллеги на его труды было ничтожно мало по сравнению с богами. Подумай об этом. Касаемо же невозможности летать... Дайте мне лист бумаги.

Когда требование было исполнено я неторопливо сложил из листа самолетик и запустил его вверх.

Конечно, местная бумага и грубее и толще тетрадных листков – не картон, конечно, скорее ближе к оберточной, – и первый в истории Аарты искусственный летательный аппарат не поразил бы изяществом полета даже первоклашку. Однако взлетев на пару метров он не шмякнулся вниз, чего я несколько опасался, а сделав несколько кругов приземлился прямо у ног Явана Звезды сосчитавшего.

– Немыслимо! – враз охрипшим голосом прошептал тот, и склонившись к самолетику, трясущимися руками поднял его.

Надо сказать, это действо произвело эффект разорвавшейся бомбы на всех – повскакивали философы, вскочили на ноги жрецы, да и зрители встали с мест, в едином порыве пытаясь рассмотреть произошедшее.

– Сядьте, уважаемые! – спокойствие сохранил один лишь Фарлак, и теперь его голос прокатился по одеону громовым раскатом. – Сядьте и соблюдайте степенность, покуда я не решил, что вы проявляете к судие неуважение!

И ведь послушались, причем немедля – неслабая, похоже, репутация, у царского обер-вешателя.

– Немыслимо... – вновь прошептал Яван, разглядывая бумажную игрушку. – Настоящий полет, не баллистика, как у стрелы или снаряда, но скольжение по воздуху, как у раскинувшего крылья орла...

Он поднял взгляд на меня и я увидел в его глазах потрясение и замешательство, смешанное с восторгом.

– И ведь не будешь же ты отрицать, – ласково вопросил я, – что сиди на этой конструкции какой-нибудь муравей, то совершил бы полет не имея крыльев? Да, мураш не управлял бы полетом, но чтобы изготовить этот предмет мне потребовалось времени гораздо меньше, чем досточтимому Ошмуду на выведение овец.

Я улыбнулся.

– Думаю моя аналогия с мельницей была не совсем удачной, я приведу иную. – даже несмотря на угрозу Фарлака по одеону разносились шепотки обсуждений, так что я был принужден несколько повысить голос. – Согласишься ли ты с утверждением, что в любой державе царь – есть власть?

– Вне сомнения, повелитель. – ответил Яван.

– Однако же очевидно, что какими бы дарованиями он ни был бы наделен, в одиночку править страной монарх не в состоянии. Именно потому необходимы министры, чиновники, судьи и даже мытари – и все они тоже власть. Мне, скажу прямо, неведомо, испытывает ли Тат схожие трудности, но, по факту, сам он не вмешивается в дела Мангала, поручив функции управления нашим миром Небесной Дюжине в главном, прочим же богам – в частностях. И как чиновники есть – пусть и от имени царя, но власть, так и боги являются таковыми от имени Тата. Создатель и устроитель всего сущего, изначальное и несотворенное существо, начало и причина вся и всего, так определяешь ты понятие бога. – да, я заблаговременно прочел все обвинительные материалы и неплохо представлял себе суть дела. – Но ты не прав. Это определение очень редко используемого богословского термина – «демиург». Ты, верно, и не слышал о нем, но пораженный самонадеянной заносчивостью, каковая не редкость среди многое постигших людей, стал проповедовать свои измышления не обладая достаточно глубоким знанием в исследуемой теме. Это прискорбно – ведь любой знающий теолог разъяснил бы твою ошибку, а ты пренебрег возможностью получить мудрый совет и тем вводил в заблуждение уже тех, кто внимал твоим речам. Итак, полагаю мы установили, что впав от своей премудрости в грех гордыни ты произносил необдуманные слова о богах, чем вверг в смятение многих добрых ашшорцев. Мои советники согласны с этим?

И жрецы, и философы подтвердили такой вывод вполне единодушно, причем если Йожадату сделал это не слишком-то охотно, то Щума явно был такому повороту рад – обвинение в богохульстве не подтвердилось, а значит у примаса стало меньше поводов разглагольствовать о бездуховности одного чистого знания, не опирающегося на религиозные догмы. Да и его подсудимому коллеге такая квалификация преступления смертью не грозит.

Яван, правда, порывался что-то ляпнуть, уже и рот открыл, но я опередил его.

– Фарлак. – я сделал знак Мяснику склониться ко мне, дабы окружающие не слышали нашего разговора. – Обвиняемый склонял людей к ереси из-за ошибочности умозаключений, но не по умыслу, не от злобы, да и большого вреда не нанес. Какое ты бы в подобном случае вынес решение?

– Проступок совершенный по глупости, не нанесший ущерба здоровью или имуществу... – столичный судья выглядел несколько разочарованным столь мягким вердиктом. – Пара дюжин горячих на главной площади, а с учетом того, что дело касается богов, три недели исправительных работ на нужды города или храмов, дабы внушить смирение.

– Хорошо. – кивнул я, и, уже громче, добавил. – Ну что же, рассмотрим прочие обвинения.

На удобном сиденье радикулит начал отступать, спину уже не простреливал – так, ныл где-то на грани восприятия надоедливой мухой, а вот ноги неимоверно хотелось вытянуть, распрямить ноющие в приближении непогоды колени, снять давящую на голову корону и повалиться в мягкую постель. Объявить что ли в заседании перерыв? Нет, низзя – отвесьственность.

– Как записано, ты отрицаешь существование Святого Солнца, Святого Сердца и Святого Ока, а равно не почитаешь Солнце как единственного подателя жизни и благодати на Мангала. Как так? – я склонил голову на бок. – В твоих словах слышится явное противоречие, ведь если Солнца не существует – а глаза говорят мне обратное, ведь и Солнце, и Око нынче на небесах, да и Сердце вскорости взойдет, – то ты должен был бы говорить, что он не является подателем ничего вообще. Что скажет гильдия философов? Я правильно укоряю Явана Звезды Сосчитавшего в разномыслии?