Текст книги "Царь-дедушка (СИ)"

Автор книги: Алексей Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Я сухо улыбнулся.

– Тогда, возможно, они планируют войну с рулинноями? Не ухмыляйся, Морской воевода, любому глупцу ясно, что из Скарпии плыть далеко, надо флот перегонять к ханнюкам, и уже оттуда начинать вторжение. К тому же, насколько я помню, Совет Первейших уже пытался воевать в Рулинное, покорили запад этой земли, но города-государства, презрев противоречия, тут же заключили союз и дали асинам по зубам. Танак, князь Белого Яблока, напомни нам, чем все это закончилось?

Бородатый Верник встал и поклонился.

– Было заключено перемирие на четыре года, из которых истек лишь один, повелитель. И, что очень важно, асины чтят заключенные договора и ни разу, насколько я знаю, первыми их не нарушали. Другое дело, что они иногда их толкуют очень уж вольно...

– Ну тут никто не свят. – отмахнулся я. – Из всего мной сказанного возможен лишь один вывод: Совет Первейших собирается помериться силами с Царем Царей. Уж не знаю, хотят они разграбить Бантала, захватить эту сатрапию, или намерены превзойти Тарки Одноглазого и сокрушить Вечное Царство, но для нас это означает лишь одно: поток беженцев в Дадешку. Слабо верится, что кто-то начнет войну находясь на пороге осени – хотя это и не невероятно, – но осенью ли, весной ли, когда в Бантала закончится время дождей... Да хоть бы и зимой! Чего под Солнцем не бывает?! В любое время мы должны быть готовы принять беглецов и как-то их обустроить. С выгодой для себя, разумеется.

Я вернулся на свое место и опустился в кресло.

– Итак, давайте исходить из того, что этой осенью мы основываем крепость для каторжан и очень не сильно, просто чтобы попробовать заков на зубок, продвигаемся в степь – основной же задачей осени и зимы должна быть подготовка. Дабы весной, пока еще не зазеленели пастбища и лошади кочевников спотыкаются от голода, двинуться всерьез, поселенцами и воинами – совместно. В первую очередь расселить надо крестьян с самых неплодородных, горных княжеств: Самватина, Баграта, Хатикани, Аршакии, Софены, Коваргина, Гепии, Западной Тимариани... Возможно – из Шехамы тоже. Ну и из пограничных княжеств, разумеется – этим и путешествовать далеко будет не надобно. – я взял кубок с разбавленным вином и промочил пересохшее горло. – На сегодня закончим, пожалуй, а вечером в вознесение прошу всех вновь собраться здесь и предложить уточненные планы. Такие, чтобы Совету князей в понедельник на обсуждение было не стыдно предлагать.

У самого порога меня догнали Главный министр и князь Хатикани. Вообще-то Шедаду, еще  не сформировавшему свое министерство царского двора (и даже плана мне не представившего), делать на обсуждении колонизации степей было особо нечего, но из вежливости его все-таки позвали. И вот теперь, молчавший все время князь явно хотел что-то до меня донести.

– Слушаю тебя, дорогой друг. – ласково (ну, насколько вообще мог) обратился я к нему. – Случилось чего?

– Боюсь, государь, мы упустили еще один момент. – вздохнул Шедад. – Женщин.

– А что с ними не слава Солнцу? – удивился я.

– С ними все хорошо. – ответил князь. – Без них все плохо.

– Спорное утверждение. – хмыкнул я. – Но – продолжай, а то я смысл твоих речей пока никак не уразумею.

– Среди преступников женщин мало, а среди тех, кого посылают на каторгу или эшафот и того меньше. Если же на год, а то и более того, посадить в крепость одних только мужиков, то начнется всяческое непотребство. Друджи бы с ними, с татями, но и солдатам как-то пар надо будет выпускать. Слышал я, что примас ратовал за то, чтобы из столицы выслать всех гулящих девок...

– Тогда уже в Аарте непотребство начнется. – отрезал я. – Спасибо, не надо. Будем как-то иначе вопрос решать, без бесплатной раздачи блудниц жуликам и ворам. Спасибо, что обратил на этот вопрос мое внимание – никогда не сомневался в твоем незамутненном разуме.

Практически стерильном. На моей памяти едва ли не впервые им воспользовался.

Министр без министерства с поклоном свалил, а Зулик Тимариани, который до этого глядел на меня задумчивыми печальными глазами, встрепенулся, и произнес с поклоном:

– Повелитель, воистину – я восхищен. Все то, что было сказано вам... Ведь это и мне известно. – ну еще бы, сам по пути из обители и рассказывал, уши все прожужжал. – Но вот чтобы так, все эти факты объединить в единую цепь... Воистину, вы мудры, государь мой.

Да уж, комплексное мышление в средние века (или в античные – поди пойми, какой у нас тут на Мангала общественный строй) развито, насколько я слышал, было слабо.

– С развитием склероза как-то само собой забывается все плохое. – усмехнулся я. – Постепенно теряя зубы, понимаешь, что главное в жизни не еда. Когда смотришь на старух, от которых когда-то был без ума, сознаешь, что не стоит зацикливаться на женщинах. Боль в суставах приводит к пониманию, что нет в жизни причин бегать и суетиться. А прогрессирующая потеря слуха все чаще заставляет многозначительно помалкивать... Вот так с возрастом и приходит то, что окружающие называют мудростью. Иди, собирайся, нам в одеон пора.

Для торжественного выхода в люди не подходил не только малый выезд – этим фактом меня «осчастливили» заранее, – но и даже самая хорошая сутана. Царь должен внушать! А то что эта вся красота весит как чугунный мост... Ну кого, кроме пожилого монарха, это волнует-то?

Все это великолепие я на себя сам, разумеется, напялить бы не смог – пришлось воспользоваться помощью слуг, за действиями которых внимательно следил Караим из Золотых Колпаков. И за мной, надо полагать, чтобы я не вырвался, и не сбежал.

– Князь, а я у тебя в таком виде не сопрею насмерть? – стоять и ждать, когда на мне все подтянут, подвяжут и застегнут было невыносимо скучно. – На улице-то лето.

– Ни в коем случае, ваше величество. – отозвался тот, накидывая мне на плечи плащ и застегивая его мудреной фибулой. – Портной все предусмотрел. Для свободного хода воздуха под одежды имеются, извольте заметить, небольшие декоративные разрезы, со вставками тонкой ткани. Кстати, при непогоде их можно застегнуть вот на эти штучки. Называются «пуговицы», как раз сейчас входят в моду.

Мнда, а говорят, что в однобортном сейчас уже никто не воюет...

– Ты ему еще карманы предложи сделать, а то на поясе всякую мелочевку таскать неудобно. – посоветовал я.

– Карманы, государь? – удивился церемониймейстер. – Мне неизвестно, что это такое.

Пришлось объяснять – как раз время убил, пока на мое измученное тело напяливали, одевали и навешивали.

– Какая... оригинальная, но вместе с тем замечательная идея! – восхитился Караим. – Это вы сами придумали, ваше величество?

– Нет, один святой подвижник, еще в древности. Ты у Тумила его имя спроси, он точно помнит. Мы закончили?

– Да, повелитель. – князь поправил складки плаща. – Изволите выступать?

– Нет, в таком виде спать лягу! Конечно изволю, пока ты еще что-то из тряпок на меня не намотал.

Выезжали торжественно, долго, со всеми возможными церемониями – не член с горы на представление поглядеть собрался, вся царская семья полным составом, да при них еще куча владетельных и высших чиновников государства.

Не знаю как выезды устраивал покойный братец Лисапета, но выстроиться в кавалькаду во дворе Ежиного Гнезда возможным не представлялось, так что выдвигались все с помощью специально обученных регулировщиков движения, указывавших кому и в каком порядке трогаться – я чуть не обалдел, когда это увидел, – полосатыми жезлами.

Впрочем, формирование торжественной процессии «на ходу» имело и свои преимущества: приглашенные участники могли покрасоваться статью рысаков, да богатством упряжи и одежд, Валисса – спокойно пообщаться со своими сыновьями, у которых учеба отнимала почти все время, да и мне нашлось с кем и о чем побалакать.

Взгромоздившись, с помощью Тумила, на Репку и оглядев все происходящее, я с некоторой озабоченностью припомнил, что утром в вознесение, то есть уже завтра, августейшему семейству необходимо быть на торжественной службе в Пантеоне – центральном храме Аарты, – и, прямо скажем, опечалился, представив, в какую несусветную рань придется вставать, если все пойдет таким же Макаром. Найдя взглядом князя Золотых Колпаков, который тоже уже был в седле, и внимательно следил за действиями своих подчиненных, бормоча себе что-то под нос, я двинул свою лошадку к Караиму.

– Крипвашмуньи... – донеслось до меня, когда я приблизился. – Крипва... шмуньи... прахта... нет, не так. Крипвашмуньипрахтвабрахтва... Тьфу, бездна, вот же себе человек святости насподвижничал – язык сломать можно!

Державшийся рядом со мной Тумил возвел очи горе и театрально вздохнул.

– Его звали Крипвашмуньипрахтватруждрупревашипрукавиртратраньюмохвирикордупророхримукваджамимисома – ну что тут сложного-то? – произнес он.

– Действительно, князь, стыдно – в обители Святого Солнца об этом отшельнике даже послушникам известно.

Тумил покосился в мою сторону – видимо припомнил нашу с ним беседу у двери в келью, – но ничего о причинах такого знания, разумеется, не сказал.

– Но я к тебе, собственно, не за этим. Спросить хотел.

– Я всегда к вашим услугам, государь. – поклонился Караим.

– В Пантеон завтра едем, как знаешь. – я умильно поглядел на церемониймейстера. – Что, так же?

– Только если того желает ваше величество. – ответил он. – А так, обыкновенно, для поездок в храмы практикуется малый выезд, как знак тщеты всего сущего и преклонения перед богами.

– Да, богов чтить надобно, иначе Мировая Гармония разрушиться может. – напустив на физиономию сурьёзу кивнул я. – Но, как я есть не только лишь царь, но и лицо духовное, полагаю что уместнее будет выезд не малый, а минимальный. Вот как к Вартугену когда ездили.

От князя Караима я повернул Репку к Михилу из Гаги, решив, что вполне успею перемолвиться с Морским воеводой парой слов до того момента, как нас полосатыми палками выгонят за ворота.

Тот о чем-то разговаривал с оседлавшим здоровенного битюга хефе-башкентом (я даже представлять не хочу, как эта туша на бедную животину залезла, и еще меньше желаю – а придется! – видеть как Штарпен будет спешиваться), который, специально раскинув полы плаща, демонстрировал на шервани аж четыре ряда пуговиц.

Точно изделие в моду входит. Кто бы только еще князю объяснил, что их не только пришивать надо, но и прорези для них делать, или хотя бы петли.

– Прости, добрый Штарпен, я ненадолго похищу у тебя твоего собеседника. – изобразил я что-то вроде радушной улыбки. – Михил, на пару слов.

Отъехав на несколько шагов от основной толпы я натянул поводья и повернулся к Морскому воеводе.

– Скажи, а смогут твои лузории подняться по Тара до самого Зимнолесья?

– Ваши лузории, повелитель. – усмехнулся в усы Михил. – Полагаю что да, смогут. Только зачем?

– Деньги нужны. – флегматично отозвался я, и, проведя ладонью по меховой оторочке плаща, спросил: – Вот это, как думаешь, что?

Морской воевода склонил голову на бок и пару секунд помолчал.

– Полагаю, что соболь.

– Правильно полагаешь. – согласно кивнул я. – А сколько он стоит?

– До Темной Матери, государь. – вздохнул Михил. – Мне не по мошне.

– А почему меха так дороги?

– Так известно почему – их же из Зимнолесья возят, вокруг всей Ойкумены. – пожал плечами мой Главморфлот.

– А раньше как возили, пока заков не было?

– Понятия не имею, государь. Думаю – по Тара на лодьях сплавляли. Изредка и сейчас такое бывает, есть среди зимнолесцев рисковые люди, только опасно это очень – степняки не дремлют, а причаливать хочешь не хочешь хоть иногда надо. Через пороги лодьи с грузом, опять же, по берегу надо переволакивать.

– А, скажем, если послать дюжину лузорий до Зимнолесья? Прорвутся они с товарами туда-обратно?

– Дюжину никак не можно. – ответил князь. – Два корабля в ремонте, еще один тоже скоро на тимберовку ставить, а побережье и Поо патрулировать как-то надо, чтобы контрабандисты не наглели. Восемь, ну много если десять. Только... Лузория, это же не торговая лодья зимнолесцев, в ней много не увезешь.

– А надо много? – я хмыкнул. – Нет, жадность я тоже очень люблю и уважаю, но сейчас вообще-то лето, пушной зверь облезлый ходит, так что его и бить-то в это время смысла нет. Вот зимой, когда у него мохнатость повысится, это совсем другое дело. Так что какое-то количество шкур, тех, что с зимы сохранились, взять стоит, а так, лучше солнечным камнем и рыбьим зубом затовариться. Это груз не шибко габаритный, на лузориях увезти можно. Так что, смогут твои орлы шустро по Тара проскочить туда-обратно?

– Смочь-то смогут, на десяти кораблях у нас три сотни бойцов выйдет, даже если и случится какая оказия, должны отбиться. – Михил в задумчивости потеребил ус. – Купец нужен. Хороший.

– Я попрошу Вартугена кого-то выделить на эту экспедицию. Сына там, или приказчика потолковее.

– Величество, – подал голос молчавший всю беседу стремянной, – наш черед выезжать подходит.

– Спасибо, Тумил. – я тронул поводья, разворачивая Репку. – Мы в одеоне договорим, князь.

Свое место в процессии я занял едва ли не в последний момент. Сомневаюсь, конечно, что без меня бы уехали, но к чему устраивать заминку, портить торжественный момент? И домочадцам, да и горожане хоть на зрелище полюбуются, а то тут явно не Рио-де-Жанейро, карнавалов не водится...

– Я внимательно обдумала все кандидатуры на должность касри-байян, – обратилась ко мне Валисса, когда мы уже почти доехали до одеона, – и склонна согласиться с тем, что Шока Юльчанская идеально подошла бы на это место. Она сама хорошего рода, но с кем-то из владетельных близкородственными узами не связана, ее зять, Лексик Баратиани, безусловно верен короне, к тому же Шока в его отсутствие фактически сама управляет княжеством, и, как я слышала, неплохо с этим справляется.

Ну это ж с ума сдохнуть можно! Невестушка, змея подколодная, и признает мою правоту... К дождю, не иначе. И не меньше чем метеоритному!

– Кроме того, хотя такое назначение и будет для дома Баратиани великой честью, самого князя Лексика не возвысит, и на прочие внутриполитические расклады повлияет слабо. – резюмировала царевна. – Так что если ваше величество не возражает, я попрошу князя Тимариани направить приглашение Шоке Юльчанской.

– Чего же я возражать-то буду, Валисса? Вам виднее, на кого будет надежнее опереться в ваших заботах.

Для того, чтобы царь с гостями мог проследовать в свою ложу, вообще-то предусмотрен специальный вход, однако когда кавалькада к нему наконец-то прибыла, и все приглашенные на представление спешились (Штарпен из Когтистых Свиней поразил до глубины души, спрыгнув со своего битюга с ловкостью и изяществом, больше подходящими стройному и спортивному юноше, чем такому бурдюку, как хефе-башкент, и даже не вызвав при том землетрясения), я направился к общему входу. Остальные чуть замешкались, но поспешили следом.

– Государь! – шепотом, ломая руки, взмолился догнавший меня церемониймейстер. – Но ведь из общего зала входа на царскую ложу нет!

– Да ты не переживай, князь. – успокоил я Караима. – Войдем где от века положено. Я просто кое на что глянуть желаю.

Обернувшись я нашел взглядом Штарпена и поманил его к себе.

– Ну-с, слышал что ты уже вывесил проекты нового одеона. Показывай.

– Да что показывать-то, государь? Вон они, у самого входа, где народ толпится.

Действительно, за спинами горожан самого разного достатка виднелись четыре стенда и несколько городских стражников под командованием витязя.

Жители столицы, насколько я слышал, горячо спорили о достоинствах того или иного рисунка, а время от времени кто-то из них, донельзя разгоряченный диспутом, срывал шапку с головы, и в сердцах ударив ею о землю протискивался, да кидал монетку в изрядных размеров опечатанную урну. Бывало что не одну, а целую пригоршню ссыпали.

Все это действо людей настолько увлекло, что они даже нашего появления на площади не заметили.

– Полагаю будет справедливо, если и мои внуки выразят свое мнение. – я извлек из кошеля три коронационные монеты (запас которых у меня уже изрядно истаял) и вручил Асиру, Утмиру и Тинатин.

– Ох, спасибо, дедушка! – обрадовалась царевна, и первой отправилась голосовать.

Как ни увлечены были горожане, но появление с тыла сравнимой по размерам толпы заметили и замолкли, расступаясь. Лишь тихий шепоток  шелестел: «Смотри, смотри, сам царь выбор делать будет».

– Что вы, что вы, люди добрые, окститесь. – рассмеялся я. – Если нынче я монетку в одну урну брошу, то кто же в другие-то станет кидать? А вот внукам моим выбор сделать не возбраняю – они-то тоже в новый одеон ходить станут, как и вы все.

Обернувшись к начальнику караула, молодому, лет тринадцати витязю, я поинтересовался его именем.

– Лесвик из Старой Башни, государь. – поклонился тот. – Десятник городского гарнизона.

– Из Старой Башни, говоришь? – я повернулся к Тумилу, который с отсутствующим видом разглядывал что-то на крышах домов с противоположной стороны площади.

– А что такого-то, величество? – пробормотал он. – Я говорил, что у меня шестеро старших братьев есть, а где они служат ты и не спрашивал никогда.

– Так ты б с ним хоть поздоровался для приличия – не чужая кровь, чай.

– Здоровались мы уже с ним сегодня, пока вы там заседали. – буркнул парнишка. – И вчера здоровались тоже.

– Ну образец братской любви, прямо... – покачал я головой, вновь поворачиваясь к десятнику.

– Не гневись на него, государь. – улыбнулся Лесвик. – Он хороший, просто всякие телячьи нежности на дух не переносит.

– Хм, с учетом того как он со спатычем в коррере управляется, видно что нежность к нему телята всегда испытывали весьма своеобразную. – хохотнул я. – Ну как, скажи мне, голосуют активно?

– Уже две урны в мешки ссыпать пришлось. – доложился Тумилов брат. – Третья на подходе.

– Мешки опечатываются и нумеруются, государь, и в градоправлении складируются. – поспешил вклиниться хефе-башкент. – В комнате без окон и под охраной.

Внуки, меж тем, оценив все четыре проекта, заспорили не хуже горожан.

– А мне вот этот нравится! – донесся до меня задорный голос Тинатин. – Воздушный, словно из кружев весь.

Царевна решительно тряхнула головой и опустила в урну монетку.

– Ага, и крепости поди такой же. – отозвался Утмир. – Развалится от первого ветра. Вот какой нужен!

Младший внук проголосовал за крайний справа проект.

– Не одеон – крепость настоящая!

– Вот и верно, что не одеон. – негромко отозвался Асир, и шагнул к изображению, висящему между фаворитами брата и сестры.

– А чего этот-то?! – насупился Утмир.

Старший царевич пожал плечами.

– Красиво. – только и обронил он.

– Полагаю, – негромко обратилась ко мне Валисса, – будет справедливо, если четвертому отдам предпочтение я. Иначе горожане могут решить, что этот участник не пользуется милостью нашего семейства, а это будет нечестно в его отношении.

Не дожидаясь ответа она извлекла из поясной сумочки монету и тоже в плебисците поучаствовала.

Вот так, похоже, феминизм и появился.

– Ну что же. – я повернулся к сопровождающим лицам. – Остальным свое мнение выразить я тоже не препятствую.

Когда мы отправились к царскому входу, горожане заспорили и зашумели пуще прежнего. Действительно, как так-то? Царевой семье все проекты нравятся, и как без указки высших авторитетов выбирать?

Само представление мне, правда, пришлось не слишком по душе. Да, улыбнуло рикошетом в нескольких местах, но того искреннего веселья, что испытывали прочие зрители, я не ощутил. Наверное оттого, что «Скупой козопас» хотя и комедия, но нравоучительная, и автор всеми правдами и неправдами пытался впихнуть в нее мораль. Для басни это неплохо, но для представления на час с лишним... По мне, это столь же противоестественно, как программирование на Бэйсике.

Впрочем, семейство и гости, с которыми мы негромко переговаривались о всем, и ни о чем, остались вполне довольны, так что в Ежиное гнездо все вернулись в самом благодушном настроении. Кроме меня, поскольку спокойно обсудить торговый рейд нам с Михилом так и не удалось.

Повозившись с котом и почитав о похождениях Яломиште я зашел пожелать внукам добрых снов, и опять был взят Утмиром в оборот на предмет сказочки. Вот же ласкова телятя...

– Ладно. – вздохнул я, глядя в хитрющие глазенки младшего внука. – Будет тебе сказка. Короткая.

– А можно я тоже снова послушаю? – встрепенулся Асир. – Про подвижника Айболита было очень интересно.

– Ну идем. – вздохнул я.

Утмир мигом унесся в свою спальню, и когда я в нее вошел, то уже лежал под одеялом с самым смиренным видом. Какой актер пропадает...

– Ну, значит так. – произнес я, присаживаясь. – В одной стране жил да был купец, и было у него три дочери. Однажды собрался он отплыть по своим купеческим делам, и спросил дочек, чего им привезти из заморских стран в подарок. Старшая попросила драгоценных украшений, средняя – дорогих и редких тканей, и лишь младшая, любимая его дочь, сказала, что не нужно ей ничего – только цветочек аленький.

Утмир хихикнул.

– Дедушка, а она у купца не дурочка ли была?

***

То что на заседании в понедельник князья насмерть разругаются – это можно было Вангой не быть, чтобы предсказать. Ну, ещё бы, вкладываться надо примерно в равных долях, а все преференции получат восемь князей и царь. Да как так-то?!

Валисса глядя на весь этот Великий Сброд... виноват, на собрание первых людей государства, лишь иронично кривила губы, прихваченные (на правах стажеров) на совет царевичи – пущай привыкают, набираются практических навыков, – этот кильдим наблюдали в некотором ошалении, и лишь примас хранил стоическое спокойствие.

Ну еще бы, расходы церкви в этом деле минимальны – выделить потребное количество жрецов для переселенцев и выдать им подъемные с командировочными. По сравнению с тратами других это просто ни о чем.

Ну и я, старый, все больше помалкивал, да слушал в оба уха.

Наконец, когда разгоряченные дебатами владетельные уже были готовы вцепиться друг другу в бороды, мое величество, напрочь к тому моменту отсидевшее пятую точку, взяло слово.

– Тише, князья, храните степенство! – произнес я, поднимаясь. – Довольно вам уже уподобляться базарным торговкам! С чего вы вообще взяли, что в первой волне переселенцев люди только из Самватина, Баграта, Хатикани, Аршакии, Софены, Коваргина, Гепии, Западной Тимариани и Шехамы будут?

Ропот в зале стремительно затихал, а сами владетельные начали опускаться на свои места.

– Безусловно, переселенцы отправятся из всех земель. – продолжил я, неспешно двигаясь по проходу между княжескими местами. – Другое дело, что в первую очередь переселена должна быть самая голытьба. Крепких хозяев, согласитесь, друзья мои, никакого смысла с насиженных мест срывать нет, а вот бедняки... Ну какой с босяков может быть навар, кроме головной боли? Оброк они платят – сплошные слезы, им самим-то на прокорм еле хватает. Отработчики на княжьих и царских землях из них тоже... Прямо скажем, не очень – если живешь впроголодь, так и сил на труд никаких нет. Но вот злословить, копить злобу, обвинять нас в своих, да и чужих тоже, бедах – это они могут, мастаки просто. Да, пока еще – но только пока, – они не настолько оскудели, чтобы бунтовать, но, поверьте, владетельные, скоро, очень скоро общинам земли будет не хватать, наделы станут недостаточными для того, чтобы прокормить крестьянина, и тогда голодные бунты неизбежны.

Я обвел взглядом собравшихся – князей и приглашенных на совет ответственных за начальную часть колонизации чиновников, – и усмехнулся.

– Разумеется, мы все могли бы поделиться с землепашцами своими собственными землями...

В зале послышались глухие шепотки.

– ...и Святое Сердце наверняка бы такой шаг одобрил. Да только он там, – я ткнул пальцем вверх, – на небесах, ему нет нужды содержать дружинников и домочадцев, заполнять амбары на случай голода, и участвовать во множестве других, не менее неблагодарных занятий. Так что раздавать общинникам владения мы, пожалуй, не станем. Лучше тем, кто нынче лишен почти всего, мы дадим возможность заполучить все. Все, необходимое им для процветания, ибо сказано было: «Дай голодному рыбу, и он ее съест, после чего снова будет голодать. Дай ему рыбацкую снасть, и он прокормит себя сам». Верно я говорю, Первосвященный Йожадату?

– Воистину. – кивнул тот. – Мудрость твоя, о царь, не знает границ.

Конечно не знает – церковникам землицы тоже принадлежит немало, «а свои деньги я никому не отдам».[ix]

– Именно потому, досточтимые князья, я и говорю – в первую очередь нам надобно избавиться в наших землях от бедняков, дабы добрые хозяева еще более процветали. – я дошел до конца зала, до самых дверей, развернулся, и столь же неспешно двинулся обратно. – Не наша вина, что именно в горных районах земли, пригодной для обработки, менее всего, а, следовательно, и люд там самый бедный в Ашшории. Но...

Тут я попытался изобразить благостную улыбку.

– ...не стоит забывать о том, что эти люди хотя и бедны, но свободны. Они не рабы, не чья-то собственность. Поэтому нет разницы, из какого княжества будет выезжать телега с крестьянскими пожитками – получать под свою руку новые владения будет каждый из вас, соразмерно вкладу в наше общее дело. Ибо сказано было, что как потопаешь, так и полопаешь.

До трона я дошел под бушующую бурю эмоций в зале заседаний – владетельные срочно пытались сообразить, кто будет наибольшим выгодоприобретателем при таком раскладе и не пора ли им снова повторить попытку вцепиться друг другу в бороды.

Первым в ситуации сориентировался примас – покуда князья еще только лишь успокаивались, осознавая, что никто обиженным не уйдет – главное дать не меньше иных прочих, Йожадату склонился в своем кресле и негромко у меня поинтересовался:

– Государь, а мать наша, Церковь, для вспоможения столь богоугодному делу как борьба с язычниками может принять в заселении степи финансовое участие?

– Ну разумеется – может, Первосвященный. – самым что ни на есть ласковым тоном отозвался я.

И после небольшой паузы, дождавшись удовлетворенного кивка первосвященника, благостным голосом добавил:

– Если совет решит признать тебя князем Церкви, разумеется. Ведь согласись, иначе как-то несправедливо выходит – надобно будет дать и другим достойным людям возможность деревенькой-другой обзавестись, а это владетельным, как ближайшим к трону, прямая обида и урон чести.

Ну вот и поглядим, любезный архипоп, как ты выкручиваться теперь станешь. Твое при Кагене непомерное (по меркам князюшек) возвышение почти всем поперек горла, да и история нас учит, что светская и духовная власть постоянно были в контрах, а если ты теперь попытаешься с владетельными совершенно официально в статусе уравняться...

Разделяй и властвуй, Лисапет! Разделяй и властвуй!

Тем временем мнения князей разделились, и слово взял Лексик Баратиани – пожалуй, на этом заседании, самый спокойно ведший себя из владетельных.

– Государь! – произнес он, встав и поклонившись. – Не сочти за непочтительность с моей стороны, но дозволь мне выразить сомнение, каковое, я слышу, многие тут разделяют.

Вот нежданчик-то...

– Верность твоя короне общеизвестна и не подлежит сомнению, так что последним я буду, кто усомнится в твоем почтении к престолу. – кивнул я. – Говори, князь.

– Повелитель, нет сомнения – о бедняках сказал ты верно. Справедливы и твои речи о том, что они свободны, а значит могут переселяться на те земли, которые ты выделишь владетельным в Большой Степи для обустройства. План твой мудр, о царь, однако же есть в нем один нюанс, который многих тут смущает.

Ну вот, я так и знал – раз начал за здравие, значит будет критиковать.

– Самого меня это касаемо мало – мой вор-опекун до такой крайности довел жителей Баратиани, что по сю пору не все поразбежавшиеся вернулись в родные края. – продолжал князь Лексик. – Однако в иных княжествах оскудевших землицей крестьян более чем достаточно, и не справедливее ли было бы всем владетельным облегчить эту ношу в равной мере?

Нет, вы поглядите какой у нас тут адвокат феодализма сыскался!

Хотя, конечно, именно что феодальными отношения в Аршакии назвать никак нельзя – есть некоторые элементы, конечно, но не более того. Скорее уж наше устройство напоминает поместное, во времена где-то так аккурат перед Иваном Грозным. Ну, если я, конечно, в той жизни правильно лекции Клима Жукова[x] понимал.

– Напомнил ты мне одну притчу. Один просветленный мудрец долгие годы сидел на горе и медитировал. – негромко ответил я. – Такой святости достиг, что явился к нему сам Солнце и сказал, что столь высокого тот отшельник достиг просветления, что готовы теперь небеса исполнить любое его пожелания. Отшельник попросил справедливости.

Я оглядел несколько недоуменные физиономии собравшихся.

– Солнце хотел его разубедить, но мудрец стоял на своем. Тогда вздохнул Солнце и произнес: «Ну что же, да будет так. Век ты сидел на этой горе, теперь она столько же будет сидеть на тебе».

Утмир тихонечко прыснул в кулачок, а Йожадату поперхнулся.

– Это я к тому, князья, что справедливость – это не всегда то, чего мы желаем на самом деле. Да и вообще, как говорил один мудрец[xi] – от пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд.

Я помолчал пару секунд, давая присутствующим проникнуться глубиной озвученной мною умности.

– Уже говорил я вам, князья, что крестьяне наши – не рабы, а вы все про то забыть норовите. – с укоризной в голосе продолжил я. – Мы не можем заставить ашшорцев бросить свои дома, даже если жилищем им служит убогая сакля с дырой в крыше, дабы выпускать дым от очага. Ни закон, ни обычай не позволяют нам сгонять с земли бедняков против их воли, но лишь посулами и уговорами можем убедить переселяться в степь. Да, мы уже определились, что каждому поселенцу будут предоставлены бык или конь и инструмент для пахоты, решили, что первые три года новопоселенцы не будут платить иных податей, кроме как на содержание витязей и это, я убежден, сподвигнет многих.

Я обвел взглядом присутствующих и вздохнул.

– Многих, но не всех, ибо крестьянин, по сути своей, создание консервативное и перемены в жизни принимать не склонен. Если, конечно, на живом примере не увидит, что перемены такие полезны! Первыми, и нет в этом никаких сомнений, сдвинутся самые бедняки, которым и терять-то нечего, кроме блох, те же кто еще может сводить концы с концами не станут поспешать. И, однако же, переселенцы не будут оторваны от Ашшории, к ним, волей-неволей будут ездить купцы, поскольку организовать производство даже всей необходимой мелочи на местах будет совершенно невозможно – по крайней мере в первое время. Если вчерашние бедняки на новых землях будут процветать... Нет, не так! Если мы с вами обеспечим им это процветание, то следом сдвинутся и те, кто сидел на своих убогих клочках земли и гадал, рискнуть ли им, заселяя Большую Степь, или же остаться и тащить жалкое существование, зато без риска попасть в закский аркан. Как это бывает в горах, лавина начинается, обычно, с маленького камня, но со временем набирает силу, так и с колонизацией закских земель ситуация будет схожей. Первых поселенцев будет довольно мало. Вряд ли мы, с князем Тонаем, – я кивнул в сторону отставного главного министра, – доживем до того дня, когда Большая Степь будет распахана хотя бы наполовину, небыстрое это дело. Но наши наследники – о, на их веку это событие вполне может стать реальностью. Слыша от купцов, и иных тех, кто побывает в землях новопоселенцев, о том, как сытно и привольно живется в бывших степях, подобно лавине сдвинутся и те, кто еще сомневался. Ведь как они будут рассуждать? Да очень просто – «Уж коли эти никчемушники смогли добиться таких успехов, то уж я-то и подавно развернусь во всю ширь».