Текст книги "Опричники Сталина"

Автор книги: Алексей Тепляков

Устранение начальника УНКВД

Чекисты подчас – наряду с колхозниками, бригадирами, директорами совхозов и МТС – становились жертвами больших сельскохозяйственных кампаний, шедших под лозунгами максимальной выкачки хлеба. В случае провала хлебозаготовок местные руководители исправно исключались из партии, нередко отправляясь за решётку.

Начальник Угловского райаппарата ОГПУ М. А. Моргунов в феврале 1933 г. был исключён из партии и затем осуждён на три года лагерей за укрытие (вместе с работниками этого алтайского района) от сдачи государству 170 цнт зерна. Отсидев 16 месяцев, Моргунов вышел на свободу и был принят в систему Сиблага. В июне 1933 г. райуполномоченный ОГПУ по Муромцевскому району Марыгин обвинялся по делу о разбазаривании хлеба. В декабре 1933 г. крайКК ВКП (б) поручила партколлегии привлечь райуполномоченного ОГПУ В. Д. Василевича и других ответработников Чулымского района к ответственности за махинации с хлебозаготовками, бесхозяйственность и незаконные поборы с колхозников [116]116
  Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Том 3. 1930–1934. Кн. 2. 1932–1934. Документы и материалы. – М., 2005. С. 627; Мозохин О., Гладков Т. Менжинский. Интеллигент с Лубянки. – М., 2005. С. 426, 427.


[Закрыть].

Но самым ярким примером здесь может служить судьба самого Н. Н. Алексеева, которого осенью 1934 г. сделали крайним за проблемы в хлебозаготовках. Их трудности, связанные с затяжными дождями, центральные власти свалили на кулацких вредителей, не разоблачённых чекистами. Ни служебная активность, ни неформальные связи с руководством края ничем не смогли помочь видному чекисту, совершенно неожиданно для себя попавшего во вторую по счёту опалу.

Казалось бы, аппарат Алексеева демонстрировал подходящую чекистскую хватку: с 1 января по 3 августа 1934 г. управлением НКВД была ликвидирована 301 контрреволюционная группировка с 1.875 участниками, изъято 300 «антисоветских одиночек». В 1934 г. тройка при полпредстве ОГПУ не получала из центра полномочий расстреливать осуждённых. За первое полугодие она осудила по политическим делам «только» 3.202 чел. (арестовано же органами ОГПУ Запсибкрая было с 1 января по 10 июля 1934 г. 7.818 чел.)[117]117
  ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 421. Л. 3; Ф. 1027. Оп. 2. Д. 362. Л. 1-154.


[Закрыть].

Однако сохранение весьма высокого уровня репрессий совершенно не помогло начальнику УНКВД. А ведь чекисты старались как могли. Например, в сентябре 1934 г. оперативником 2-го отделения СПО УНКВД ЗСК Я. С. Турчаниновым было сфабриковано дело повстанческой организации «Союза освобождения угнетённых и порабощённых крестьян и рабочих», выступавшей за установление демократической республики. По этому делу на Алтае был осуждён 41 чел., из которых девятерых расстреляли по приговору спецколлегии крайсуда от 7 октября 1934 г.

Грубо атакованные в «Правде» по указанию Сталина, перепуганные власти края толику своего гнева обратили против органов НКВД, «проспавших» саботаж. Так, козлом отпущения стал О. С. Стильве – начальник Анжеро-Судженского горотдела НКВД. 19 сентября 1934 г. бюро Запсибкрайкома ВКП (б) предложило Алексееву арестовать Стильве на 10 суток с последующим переводом на нижестоящую работу за допущение единоличниками саботажа хлебозаготовок в районе[118]118
  Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД… С. 569–571.


[Закрыть].

Краевые власти разобрались с чекистами местного масштаба, союзные – с самим начальником краевого УНКВД. В письме Сталину Генрих Ягода в сентябре 1934 г. писал, что, выполняя указания вождя, выслал две группы оперработников – в Ленинград и Западную Сибирь. Работу начальника ЛенУНКВД Филиппа Медведя проверял начальник Экономического отдела ГУГБ Л. Г. Миронов, Николая Алексеева – заместитель Ягоды Г. Е. Прокофьев. Ознакомившись с материалами проверок, нарком сделал вывод о том, что ни Алексеев, ни Медведь «абсолютно не способны руководить нашей работой в новых условиях и обеспечить тот резкий поворот в методах работы по управлению государственной безопасностью, который сейчас необходим».

Ягода обвинил чекистских начальников в том, что они не перестроили аппарата агентуры и собственно следственной работы в соответствии с директивами ЦК ВКП (б) и приказами НКВД: «Алексеев преступно проспал явление саботажа хлебопоставок в крае и не только не повёл борьбы с кулацкими саботажниками, но даже не сигнализировал об этом, так как не видел того, что происходит… фактически безобразно ослабил борьбу с контрреволюцией». Ягода просил санкции снять Алексеева и Медведя, упирая на то, что «решительный удар по виновникам… подтянет остальных начальников краевых и областных управлений», и опубликовать причины снятия в приказе. Нарком желал продемонстрировать остальным региональным начальникам, что грозит тем, кто допустит срыв важнейших хозяйственных кампаний.

Ягода планировал заменить Ф. Д. Медведя на Л. М. Заковского, а Алексеева – на В.А. Каруцкого, «который значительно выше Алексеева, является талантливым оперативным работником и имеет большой опыт». Ягода в конце своего письма подобострастно указывал: «Если Вы найдёте мои предложения правильными, я их поставлю на разрешение. Очень прошу сообщить Ваше мнение» [119]119
  Например, 10 декабря 1933 г. Алексеев писал руководителю края: «Роберт Индрикович! Направляю тебе справку о троцкистской группе в кооперативном институте. Прошу указаний как с ними быть». Речь шла о 15 «контрреволюционерах» из Новосибирского кооперативного института, один из которых к тому времени застрелился. Получив указания от крайкома, ОГПУ отправило студентов, задававших «контрреволюционные вопросы» на занятиях, рассказывавших анекдоты и вывешивавших портреты Троцкого, по лагерям и ссылкам.
  Репрессии против учащейся молодёжи предпринимались постоянно и повсеместно. В 1932 г. были проведены аресты студентов горного и педагогического институтов в Томске. В декабре 1932 г. были арестованы семь учащихся Бийского сельхозтехникума, обвинённых в террористической деятельности. В 1934 г. за выпуск нелегального журнала «Новое пламя» и листовок, «направленных к вызову возмущения населения политикой Советской власти», были осуждены студенты Каменского педтехникума М. Ф. Давыденко, Ф. И. Панченко, И. Л. Сидоров и Ф. П. Шульгин. Также в 1934 г. подверглись репрессиям многие студенты медицинского и педагогического институтов в Омске, а также курсанты местной пехотной школы. И так далее. См.: ГАНО. Ф. П-3. Оп. 1. Д. 600а. Л. 5–6; Папков С.А. Сталинский террор в Сибири… С. 104; Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. Т. 2… С. 12, 490.


[Закрыть]. Но Сталин не торопился с решением судьбы Алексеева и Медведя до самого 1 декабря, когда был убит Киров. Ягоду, возможно, это письмо в тот момент спасло – получалось, что вождь сам виноват в том, что не убрал Медведя из Ленинграда. Заодно с Медведем «полетел» с должности и Алексеев.

В период своей работы Н. Н. Алексеев вполне устраивал Р. И. Эйхе своей активностью в разоблачении бесчисленных врагов. После того как в 1932 г. Новосибирск покинул Заковский – земляк Эйхе и один из наиболее могущественных представителей разветвлённой латышской группы в руководстве Сибири, – Роберт Индрикович нашел общий язык и с его преемником Алексеевым, привычно руководя репрессивным аппаратом и давая ему «ценные указания»[120]120
  Белковец Л.П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири (конец 1920-х – 1930-е годы). – М., 1995. С. 190–192; ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 595. Л. 3; Ф. 1027. Оп. 2. Д. 75. Л. 1, 13–41; Оп. 7. Д. 48. Л. 41.


[Закрыть]. Но всё же хорошие отношения с главой Запсибкрайкома ВКП (б) Эйхе не помогли удержаться начальнику управления, поскольку вопрос о наказании Алексеева был решён единолично Ягодой с санкции Сталина. Характерно, что Эйхе, поначалу жестоко раскритикованный самим вождём, уже в следующем году получил орден и место в Политбюро ЦК. Верхам было выгодно сделать крайним «в саботаже хлебопоставок» бывшего эсера Алексеева и сохранить (пока!) верного сталинского эмиссара в Сибири Роберта Эйхе.

Если работу Алексеева проверял Прокофьев, то деятельность Эйхе – Молотов и Каганович. Сразу после отъезда высокопоставленных инспекторов (два главных сталинских сатрапа в течение месяца на один регион – случай, похоже, беспрецедентный!) Алексеев ринулся фабриковать новые организации, а Эйхе – скреплять своей подписью расстрельные приговоры в отношении «саботажников». При Новосибирском, Омском, Томском, Барнаульском и Минусинском оперсекторах НКВД были образованы судебные коллегии с правом самостоятельно вести дела и приводить смертные приговоры в исполнение. На 12 ноября 1934 г. в крае было осуждено 919 «саботажников», в том числе 240 – к высшей мере наказания.

Добрую половину этих приговоров Москва не утвердила, но Эйхе вполне обоснованно полагал, что кашу маслом не испортишь и тут уж лучше перестараться. В результате этой короткой кампании 118 «саботажников» пошли под пулю, в том числе иногда просто за невыход на работу. 22 октября крайком и крайисполком постановили командировать Алексеева в проваливший хлебозаготовки Немецкий район «для проведения соответствующих мер на месте». В тот же день власти отправили начальника СПО УНКВД И. А. Жабрева и руководителя крайКК ВКП (б) М. И. Ковалёва разбираться с хлебозаготовками в Павловском районе.

Старались как могли и подопечные Алексеева. 26 октября 1934 г. начальник Томского оперсектора НКВД М. М. Подольский передал в судебные органы дело (служебное наименование – «Монголы») по обвинению 51 жителя Асиновского района в саботаже хлебопоставок. В суде группа, поджатая до 47 чел. (10 служащих и 37 крестьян, в том числе 10 – ссыльных) проходила уже как повстанческая контрреволюционная организация «Союз трудовых крестьян». Во главе её чекисты поставили адмссыльного статистика райпотребсоюза И. Г. Дубровина. Разбор дела был мгновенным. Выездная сессия краевого суда одного человека оправдала и ещё одному назначила условное наказание, остальных осудили без пощады: 2 ноября 1934 г. тринадцать человек из 45 были расстреляны[121]121
  АУФСБ по НСО. Д. П-2265. Л. 3-55; Папков С.А. Сталинский террор в Сибири… С. 149–150.


[Закрыть].

А вот чекистам Болотнинского района похвастаться оказалось нечем: в октябре 1934 г. они вместе с оперативником краевого аппарата ЭКО Ф. С. Янченко в течение месяца вели следствие по «вредителям и саботажникам» в колхозе «Артполигон», но судебный процесс им подготовить так и не удалось из-за отсутствия должных обвинительных материалов. Карательная статистика говорит, что за 1934 г. только нарсуды края осудили 88.859 чел., из них по 58-й статье УК – 855 чел., в том числе 783 – за один IV квартал; по указу же от 7 августа 1932 г. осудили 2.235 чел[122]122
  ГАНО. Ф. П-3. Оп.1. Д.608. Л.155–156.


[Закрыть].

Проявление недовольства вызывало жестокие преследования и фабрикацию политических дел. За декабрь 1934 г. особый отдел ГУГБ НКВД при 71-й стрелковой дивизии СибВО (Кемерово) учёл 24 факта «антисоветских настроений» и 35 фактов недовольства службой. Обращает внимание, что случаев недовольства службой было всего в полтора раза больше, нежели эпизодов, в которых фигурировали откровенно антиправительственные высказывания. Так, писарь 211-го стрелкового полка В. И. Вишневецкий желал расстрелять всех вождей, а начсостав якобы хотел отравить, для чего искал стрихнин, морфий и мышьяк; он был арестован по ст. 58-8-10 УК. Курсант школы 212-го полка комсомолец Чичков после убийства Кирова заявил: «Это несправедливо – объявлять красный террор, диктатура пролетариата сама себя погубит такими расстрелами, вызывая реакцию со стороны родственников расстрелянных»[123]123
  АУФСБ по НСО. Д. П-11839. Т. 1. Л. 1–2 об., 170, 231; Т. 3. Л. 256.


[Закрыть].

Сразу после убийства Кирова по личному приказу Алексеева работниками СПО было сфабриковано дело на группу из семи «террористов», покушавшихся убить товарища Эйхе. Провокационную роль сыграла доносчица Евгения Тесленко, секретарь секции научных работников крайотдела просвещения, отправившая 7 декабря чекистам донос на Георгия Громова-Соколова: дескать, тот одобрял выстрел Николаева и сказал, что принадлежит к организации по свержению строя: «я пойду на террор и мне необходимо оружие», а также назвал четырёх членов организации. Тесленко заканчивала своё фантастическое послание (вероятно, написанное под диктовку энкаведешников) обещанием при необходимости сообщить и дополнительные сведения. На суде она заявила, что Громов-Соколов, с которым она вместе работала, якобы ещё в июне 1934 г. говорил, что он принадлежит к группе террористов.

Чекисты тут же арестовали давно находившихся под наблюдением бывших белых офицеров, а также консультанта госарбитража Дмитрия Вележева, который в царское время был присяжным поверенным, а в мае 1920 г. оказался в томской тюрьме и просидел год как член сфабрикованной в губчека повстанческой организации А. Гавриловича, коего он и не знал. Киоскер Фёдор Абрамов командовал ротой в армии Колчака, ранее дважды арестовывался чекистами. Старший экономист крайместпрома Пётр Колоярцев воевал штабс-капитаном в корпусе А. С. Бакича (был адъютантом полка) в Монголии, арестовывался «органами» в 1922 и 1933 гг. Братья Георгий и Алексей Громовы тоже имели скомпрометированную биографию: так, Алексей после гражданской войны, узнав, что за ним приходили из ЧК, долго скрывался под чужой фамилией. Братья Громовы под давлением следователей оговорили остальных арестованных, хотя далеко не всех их знали.

Обвинительное заключение Н. Н. Алексеев подписал 24 декабря. Крайсуд, несмотря на категорическое отрицание вины большинством подсудимых, вынес расстрельный приговор трём главным обвиняемым – Ф. Абрамову, П. Колоярцеву и Г. Громову-Соколову, остальные получили от пяти до десяти лет лагерей. Две недели спустя осуждённых расстреляли. Любые пожелания насильственной смерти вождям трактовались как терроризм и карались с исключительной жестокостью. Так, студент рабфака новосибирского планового института Ф. Ф. Лукьянов 23 декабря 1934 г. был арестован как «террорист» и полгода спустя осуждён на 10 лет лагерей[124]124
  Там же. Д. П-15206. Л. 52–53; Д. П-8437. Т. 3. Л. 347.


[Закрыть].

В первых числах января 1935 г., в Новосибирске арестовали инструктора крайсовета Союза воинствующих безбожников и натурального, без липы, троцкиста (и бывшего работника ОГПУ) Д. Н. Семёнова, одобрявшего убийство Кирова и жалевшего о том, что заслуженной пули избежала сама «вошь народов». На Кузнецком металлургическом комбинате чекисты схватили группу «зиновьевцев», включая начальника строительства прокатного цеха П. Тарасова с женой (дочерью известного ленинградского большевика-цекиста Г. Е. Евдокимова), начальника строительства мартеновского цеха А. Нарыкова, начальника горнорудного Тельбесского района Петровского и других[125]125
  В середине 1935 г. руководство ГУЛАГа состояло из семи человек: начальник – М. Д. Берман, его заместители – Я. Д. Рапопорт и С. Г. Фирин; помощники – И. И. Плинер, Н. Н. Алексеев, З. А. Алмазов, Л. М. Абрамсон.


[Закрыть].

Но все эти карательные судороги не спасли карьеры начальника западносибирских чекистов, хотя Сибирь он покинул только через три с лишним месяца после инициативы Ягоды о его снятии. В январе 1935 г. Алексеев был вынужден сдать дела своему преемнику В. А. Каруцкому и через некоторое время получил довольно заурядную должность одного из помощников начальника ГУЛАГа[126]126
  ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918–1960. – М., 2000. С. 767–768; Система ИТЛ в СССР 1923–1960. – М., 1998. С. 189–190.


[Закрыть].

«За новую перекованную женщину!»

По крайней мере, Алексеев смог вернуться в Москву, хотя пять лет назад его должность была выше минимум на две ступени. Но в столице неудачника терпели недолго. Карьера Алексеева шла круто под гору. Алексеев с его интеллектом выделялся в набитом штрафниками аппарате ГУЛАГа, но общего языка с Берманом не нашёл, менее чем через год был понижен и отправлен руководить крупным концлагерем.

Не удержавшись в аппарате ГУЛАГа, бывший разведчик в декабре 1935 г. получил назначение в Ярославскую область (пос. Юга) на должность замначальника только что созданного Волжского ИТЛ НКВД – с одновременным исполнением обязанностей начальника строительства Угличского гидроузла. С марта 1937 г. Алексеев также работал начальником Рыбинского района Волжского ИТЛ НКВД. Единственным утешением стало присвоение звание старшего майора госбезопасности, соответствовавшее воинскому званию комдива. Оставшиеся у него полтора года свободы Алексеев наблюдал за карьерами знакомых чекистов со стороны, скорее всего понимая, что у него-то шансов вернуться в руководящие круги нет уже никаких.

Алексеев успел внести свой вклад в социалистическую индустриализацию, хотя так называемый Волгострой НКВД, с 1935 г. сооружавший масштабные гидроузлы у городов Рыбинска и Углича, оказался на деле большим долгостроем. По планам это строительство должно было обеспечить приток электроэнергии в регион за счёт Рыбинского водохранилища и сооружаемой на нём мощной ГЭС, а также проложить глубоководный путь на верхнем плёсе Волги от Рыбинска до Иваньковской плотины канала Москва – Волга и углубить волжское дно ниже Рыбинска. Заключённые строили парный судоходный шлюз с подходными каналами и энергетической гидростанцией, а также напорные земляные сооружения и бетонную водосбросную плотину. Угличский гидроузел должен был обеспечить стране ГЭС (мощностью в 30 % от Рыбинской) и однокамерный шлюз. На всё строительство ушло полтора десятилетия…

Хозяйство у Алексеева было немаленькое. Численность заключённых в Дмитлаге (именно этому лагерю первоначально подчинялись подневольные строители гидроузлов) на 1 января 1935 г. составляла 192 тыс. человек. В Волголаге НКВД на 1 января 1936 г. числилось свыше 19 тыс. узников, год спустя – около 44 тыс. В дмитлаговском официозе газете «Перековка» с тиражом 15.000 экземпляров (на всех её номерах стоял гриф «Распространение газеты вне лагеря воспрещается» или «Не подлежит распространению за пределы лагеря») можно отыскать любопытные лозунги и заголовки, отражавшие усилия властей по насаждению опыта шахтёра Стаханова за колючей проволокой:

 
«Каналоармеец! От жаркой работы растает твой срок!
Сделать жизнь лагерника содержательной!
Каждый лагерник может и должен быть перекован.
За новую перекованную женщину!
Потопим свое прошлое на дне канала!
Отказчиков сделали ударниками.
Стахановская работа – дорога к льготам.
На кухне орудуют воры.
Ковшом по загривку.
Величайший в мире канал построим красивейшим по архитектуре.
Клязьму раньше срока пропустим через водосброс.
Выжмем из техники всё, что она может дать».
 

Отметим, что Алексеев оказался далеко не единственным бывшим закордонным работником, прозябавшим в системе ГУЛАГа. Начальником Дмитлага НКВД в то время работал видный разведчик С. Г. Фирин-Пупко, который оказывал явное покровительство бывшим коллегам. Так, его заместителем был С. В. Пузицкий – бывший помощник начальников Иностранного отдела ОГПУ и Разведуправления РККА, а другим замом в 1935-м стал бывший подчинённый Алексеева – экс-начальник Сиблага ОГПУ А. А. Горшков. Любопытным выглядит назначение в марте 1936 г. помощником начальника 7-го участка Волжского района Дмитлага опытного разведчика С. А. Ваупшасова, в конце следующего года откомандированного в Испанию. В официальных биографиях Героя Советского Союза Ваупшасова гулаговский эпизод никогда не фигурировал… [127]127
  ГАНО. Ф. П-1204. Оп. 1. Д. 138. Л. 48, 49; Вопросы истории. 1994. № 11. С. 10; История сталинского Гулага… М., 2004. С. 44, 46.


[Закрыть]

«Давали нам всякую сволочь…»

Когда наступил 37-й, новосибирские чекисты на своих партсобраниях ругательски ругали Алексеева – за то, что полпред «хоронил» их «перспективные разработки», ограничивая количество разоблачённых врагов народа. То же самое было и в Москве. Комиссар госбезопасности 1-го ранга Л. М. Заковский в своей речи на пленуме ЦК в марте 1937-го отнёс Николая Николаевича к тем ягодинцам, которые совершенно провалили чекистскую работу, заявив: «Потребовался приезд т. Молотова и его указания, чтобы Алексеев был снят с работы». Сидевший в президиуме В. М. Молотов не опроверг этого высказывания.

Наверное, без всякого удовольствия Алексеев воспринял бы выступления на партсобраниях нового начальника ГУЛАГа И. И. Плинера, обрушившегося на разоблачённых врагов-чекистов: дескать, «…к комплектованию кадров нашей системы подходили враги по-вражески; давали нам всякую сволочь, иногда фиксировали: из органов уволить, направить на работу в систему ГУЛАГа, иногда и без этой оговорки»[128]128
  Папчинский А.А., Тумшис М.А. Щит, расколотый мечом… С. 148–152; Сталинские расстрельные списки. – М., 2002


[Закрыть]. Но к этому времени Алексеев сам превратился в узника, которому предъявили обвинения в тягчайших государственных преступлениях. В результате истязаний на Алексеева дали показания о его шпионской и заговорщицкой работе ягодинский заместитель Г. Е. Прокофьев, а также бывший «борьбист» и разведчик М. С. Горб.

После ареста в ночь на 27 июня 1937 г. из Алексеева за несколько недель точно так же выбили признания в заговорщицкой и шпионско-вредительской деятельности. Он признался в том, что во время работы в Лондоне был завербован британской разведкой, причём вербовщицей ему назначили ту самую черчиллевскую кузину Клэр Шеридан, в начале 1925 г. якобы обработавшую – с помощью полпреда Христиана Раковского – резидента ИНО Алексеева, после чего он в течение 10 лет снабжал англичан секретной информацией. А в 1935 г., прекратив шпионскую работу, был сразу завербован Ягодой в заговорщики…

Полгода спустя судьбу шпиона, заговорщика и вредителя решил лично Сталин, на стол которого 7 декабря положили перечень чекистов, подлежавших осуждению в так называемом «особом порядке». Вождь и его присные Молотов со Ждановым подписали листок, в котором среди двенадцати жертв был и Алексеев, тем самым обрекая своих ненужных более слуг на смерть без какого-либо юридического оформления. Так Алексеев, уведённый на расстрел 9 декабря, избежал комедии суда и узнал о своей судьбе в самые последние минуты. По тем временам это выходило немаленькой милостью.

В 1956 г. военная юстиция пересмотрела дело Алексеева. Обвинения в участии в заговоре Ягоды, шпионаже в пользу английской разведки в период 1925–1935 гг. и вредительстве при сооружении Волжской плотины были признаны несостоятельными. 20 июня 1956 г. Николай Николаевич был реабилитирован Военной коллегией Верхсуда СССР за отсутствием состава преступления. Изучением его карательной деятельности в Центральном Черноземье и Сибири при пересмотре дела юристы не занимались, рассмотрев обвинение формально: налицо казнённый без суда лагерный начальник, дело на которого сфабриковано от первой до последней строчки. Раз он не шпион, не заговорщик и не вредитель, значит, подлежит реабилитации. Так вот и пролез чекистский верблюд в игольное ушко советской юстиции.

Пуля как последнее похмелье (В. А. Каруцкий)

…Начальник управления НКВД по Западно-Сибирскому краю Василий Каруцкий летом 1936 г. покидал Новосибирск с большим конфузом. Приказ наркома Г. Г. Ягоды о снятии этого комиссара госбезопасности 3-го ранга (звание, соответствовавшее генерал-лейтенанту) содержал, помимо прочего, весьма жёсткую формулировку: «за моральное разложение». Местные партийные боссы лицемерно сокрушались на своих закрытых совещаниях – дескать, мы и ведать не ведали, что полтора года ловлей врагов народа у нас занимался отъявленный пьяница! Сами чекисты на партсобрании рвали на себе волосы и каялись: «С Каруцким пьянствовали видные наши работники-коммунисты, а кто-нибудь об этом сигнализировал? Нет». Но раз о его досуге узнали в Москве, логично предположить, что «сигналы» всё-таки были. Кстати, оказалось, что начальник управления ни разу не удосужился посетить ни партсобрания, ни даже заседания парткома, зато обожал банкеты и вечеринки за казённый счет, отчего в финансах УНКВД образовалась порядочная дыра…

Василий Абрамович Каруцкий не может похвастаться избытком внимания со стороны исследователей, хотя в чекистской среде 1920 – 1930-х гг. эта личность была весьма и весьма авторитетной. Его пристрастие к вину не считалось особенным грехом, а весёлый нрав и готовность к застольям позволяли обзаводиться широким кругом знакомств. По ряду обстоятельств он кратко «засветился» в наиболее информативных мемуарах (Г. Агабекова, М. Шрейдера, А. Мироновой), посвящённых видным деятелям госбезопасности.

В течение полутора десятков лет Каруцкий руководил крупными региональными подразделениями ОГПУ-НКВД, постепенно продвигаясь по служебной лестнице. Судьба бросала его из одного конца страны в другой, пока не привела к руководству столичными чекистами. Случилось это в нехорошем для очень многих чекистов 1938-м. Но Василий Абрамович не доставил удовольствия своим коллегам арестовать себя, а потом, после тайного суда, везти к подмосковной «Коммунарке» – бывшей даче наркома внутренних дел Ягоды, на чьей обширной территории нередко и расстреливали видных гебистов. Своей судьбой он распорядился сам…

Из всех предвоенных начальников управления НКВД по Запсибкраю В. А. Каруцкий был единственным сибиряком, уроженцем Томска. Выходец из мещанского сословия, он родился в феврале 1900 г. в семье приказчика и к началу гражданской войны как раз успел закончить томскую гимназию и пройти один курс юрфака Томского университета. При Колчаке юношу в марте 1919 г. мобилизовали в армию, определив в музыкальную команду. У белых Василию не понравилось, и через два с половиной месяца этот полноватый увалень, пользуясь слабостью надзора за музыкантами, сбежал к партизанам – слушать, как выразился бы Александр Блок, «музыку Революции». Так следует из официальных анкет нашего героя: дескать, в марте мобилизован, а в июне уже дезертировал[129]129
  ГАНО. Ф. П-1204. Оп. 1. Д. 22. Л. 35, 36 об.; Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник. – М., 1999. С. 227.


[Закрыть]^.

Иную версию, изложенную по свежим следам осенью 1921 г., можно обнаружить в автобиографии славгородского чекиста Аркадия Лифшица, который как студент-медик был мобилизован колчаковцами в августе 1919 г. в 46-й полк: «Здесь я познакомился с Каруцким и Костей (фамилии не могу запомнить), которые имели связь с [Е. М.] Мамонтовым, стоя во главе подпольной организации. Благодаря им, их работе было устроено восстание в полку, и полк перешёл на сторону партизан Мамонтова, перебив офицеров». В пользу этой версии говорит и редкость такой фамилии, как Каруцкий, и то, что мамонтовцы воевали на Алтае – именно там, где начиналась советская карьера Василия[130]130
  ГАНО. Ф. П-16. Оп. 1. Д. 76. Л. 397–398.


[Закрыть]^.

Из этого сообщения также следует, что к партизанам Каруцкий и его товарищи ушли отнюдь не в июне, ибо восстание 43-го и 46-го полков, расквартированных в селе Поспелиха под Барнаулом, произошло только 28 ноября 1919 г. Воспользовавшись тем, что многие офицеры были отправлены на лечение в Барнаул, заговорщики 43-го полка связались с 46-м, перестреляли всех остававшихся командиров, отбили атаку верных Колчаку войск и ушли к партизанам.

С другой стороны, официальная биография Василия Каруцкого говорит о том, что уже с 6 ноября он был сотрудником так называемого Западно-Сибирского облакома – органа советской власти на обширной территории, отбитой алтайскими партизанами к началу осени 1919 г. У повстанцев он воевал, похоже, совсем недолго, но вполне успешно: 10 декабря 1919 г. красные партизаны победоносно вошли в Барнаул, и Каруцкий стал членом Алтайского ревкома. Одновременно с 15 декабря он вошёл в состав следственной комиссии при ревкоме (прообраза будущей губернской чека), а затем был определён в военные следователи ревтрибунала 26-й дивизии, базировавшейся на Алтае. Так начатки юридического образования, полученного при белых, определили его жизненный путь.

В мае 1920 г. Каруцкого перевели в военные следователи ревтрибунала знаменитой 5-й армии Восточного фронта, разбившей Колчака и дислоцированной в Сибири. Полгода спустя его приняли в партию, а не позднее февраля 1921 г. молодой трибуналец уже работал начальником секретно-оперативной части и одновременно замначальника Особого отдела Восточно-Сибирского военного округа, которым руководили Л. И. Коган и М. Д. Берман. Это подразделение, занимавшееся как отслеживанием нелояльных элементов в воинских частях, так и борьбой со шпионажем и охраной границ, имело штат, сопоставимый с численностью губернской ЧК. Таким образом, Каруцкий сразу вписался в штат политической полиции, выдвинувшись за несколько месяцев в число ведущих военных контрразведчиков региона.

Правда, тогда же во время партийной чистки Каруцкого попытались обвинить в сокрытии того, что он был колчаковским офицером, но в конечном счёте это тяжелейшее обвинение было сочтено недоказанным[131]131
  Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД… С. 227; Власть советов (Барнаул) № 6. 1919. 23 дек.; ГАНО. Ф. П-1. Оп. 7. Д. 24. Л. 49.


[Закрыть]. Возможно, с этими политическими перипетиями связано понижение в 1922 г. Каруцкого до должности начальника активной части Особотдела ВСВО, являвшейся главным оперативным подразделением, в котором сосредотачивалась негласная работа.

В Особом отделе Каруцкий занимался отнюдь не только вылавливанием бывших белых офицеров, обвинявшихся в карательной или заговорщицкой деятельности. В мае 1922 г. он запрашивал Сиббюро ЦК РКП (б) о том, как быть с трудармейцами, добывавшими уголь в Черемхове: те, узнав о демобилизации лиц 1899 г. рождения из трудовых частей, потребовали демобилизовать всех и бросили работу. Каруцкий сообщал, что из 1.300 рабочих батальона 95 % не вышли в забои: дескать, хотя зачинщики (порядка 30 человек) и арестованы, но батальон, состоящий из неблагонадёжных элементов, агитации не поддаётся. Каруцкий писал, что Иркутский губком партии и губисполком дали директиву агитировать, от чего мало толку. Особист вместо агитации предлагал арестовать половину батальона, поскольку забастовка сразу уменьшила угледобычу на целых 40 %[132]132
  ГАНО. Ф. 1. Оп. 2а. Д. 29. Л. 48–51; Ф. П-1. Оп. 2. Д. 176. Л. 1.


[Закрыть]. Ответа Сиббюро ЦК не сохранилось, но вряд ли оно согласилось с арестом 600–700 трудармейцев, на чём настаивал Каруцкий.

Много хлопот чекистам доставляли сексоты-провокаторы, то и дело сводившие личные счёты и оговаривавшие ни в чём не повинных людей. В мае 1922 г. Ревтрибунал 5-й армии и ВСВО (одним из его членов был Каруцкий) рассмотрел дело врача тибетской медицины корейца Ден Нам Ика, преподавателя японского языка при Иркутском университете Ли Пен Тая и повара политуправления армии коммуниста (а также сексота Особого отдела округа) В. В. Семимира.

Выяснилось, что Ден Нам Ик «из вражды политической и личной к корейским революционерам, членам РКП (б) Тео До Шену и Ден Ю Дену, войдя в соглашение с Ли Пен Таем и Семимиром, написал два письма на корейском языке, якобы адресованных из Японии на их имя, уличавших названных граждан в причастности к японскому шпионажу, и передал их Ли Пен Таю для перевода на японский язык, а затем Семимиру для предоставления в Особотдел ВСВО, в результате чего граждане Тео До Шен и Ден Ю Ден были арестованы как японские шпионы и просидели в заключении около трёх месяцев». Также Ден Нам Ик «подстрекал» доктора Хо Хун Го написать ложный донос на сотрудников Особого отдела Ли Хуна и Но Ен Сока.

Что касается В. В. Семимира, то он «расконспирировал себя перед лицами, враждебными Советвласти, и взял для передачи названные письма, и передал их, неоднократно ложно заявляя, что они перехвачены им, как сексотом, у некоего китайца, кроме того, в подаваемых им заявлениях докладывал, что Тео До Шен и Ден Ю Ден являются японскими шпионами… ложно доказывал их причастность к царской охранке и колчаковской контрразведке». Очевидно, что клевета на членов компартии была сочтена отягчающим обстоятельством. Учтя, что обвиняемые понимали опасность своих действий «и то наказание, какое ожидало оговариваемых ими лиц», трибунал постановил расстрелять всех троих и октябрьской амнистии «не применять как к лицам, совершившим контрреволюционный акт». Приговор подлежал исполнению через 48 часов[133]133
  Кузнецов С.И. Документ о репрессиях против корейцев из Государственного архива Иркутской области (ГАИО. Ф. Р-157. Оп. 3. Д. 9171. Л. 11).


[Закрыть].