Текст книги "Течет река Эльба"

Автор книги: Алексей Киреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

– Тревога!

Это слово, как выстрел, прозвучало в расположении авиационного полка. У Крапивина в изголовье на тумбочке стоял телефон, и дежурный по части сразу позвонил о тревоге командиру полка.

– Кто объявил тревогу? – только успел спросить Крапивин и, услыхав в ответ пароль начальника, одним махом надел обмундирование, кинулся к выходу. Возле подъезда стояла машина, рядом – автобусы. «Молодцы, быстро управились», – подумал Крапивин о водителях и крикнул шоферу:

– В штаб!

Газик шустро рванулся с места и помчался по аллеям городка. Через несколько минут остановился у штаба. Крапивина встретил дежурный, тихонько сказал:

– Полковник Бурков здесь.

– Где? – на ходу спросил Иван Иванович. Он бегом поднялся на крыльцо, привычно рванул дверь кабинета, представился:

– Товарищ полковник, подполковник Крапивин прибыл по тревоге.

Трифон Макеевич взглянул на часы, сделал пометку в своем блокноте.

– Разрешите перенести свой командный пункт на аэродром? – спросил Крапивин.

Бурков пожевал губами, поднял правую бровь, прищурил левый глаз, словно прицелился в командира полка:

– Делайте, что хотите, здесь полковника Буркова не существует. Пока!

Крапивин сел в машину, поехал на аэродром. Поднялся на стартовый командный пункт. Там уже находился Фадеев. Вслед за командиром полка прибыл Бурков. Он опять сделал пометку в книжечке.

– Какие отдали распоряжения, товарищ Фадеев? – спросил Крапивин.

– Предупредил командиров эскадрилий, чтобы доложили о готовности.

– Никто еще не доложил? – Крапивин подошел к аппарату, проговорил зычно, требовательно: – Я «Третий». Прошу доложить о готовности. Товарищ инженер, доложите о работе радиолокационных станций. – Крапивин узнал, на месте ли начальники служб, готовы ли выдать боеприпасы, горючее...

Трифон Макеевич, вздернув бровь, сделал новую пометку в блокноте.

Крапивин посмотрел на часы и передал:

– Всем, всем! Сверить часы. Сейчас ровно... – Он подождал несколько секунд. – Сейчас ровно три часа утра по местному времени. – И повернулся к Буркову: – Полк готов выполнить боевое задание.

Полковник, плотно сидевший в кресле, оперся руками о подлокотники, прищурил глаз.

– Ладно, – сказал он и посмотрел на часы. – Вот теперь послушайте, подполковник, что я вам скажу. – Бурков поднялся с кресла, грузно подошел к карте, ткнул в нее пальцем: – Вот здесь ожидается нарушение воздушного пространства самолетом «противника». Ваша задача, – Бурков пристально посмотрел на Крапивина, – перехватить и сбить самолет. Задача ясна? – Бурков взметнул бровь.

– Ясна, товарищ полковник.

– Ладно. А теперь Бурков опять исчез, растворился. Амба! – Трифон Макеевич устроился в кресле, достал пачку «Казбека», вынул папиросу, постучал мундштуком по столу. Все он делал солидно, размеренно, как и подобает человеку, который знает себе цену и хорошо представляет, какой он наделен властью. Но, вспомнив, что курить на СКП нельзя, он неторопливо раскрыл блокнот, автоматической ручкой написал какие-то цифры, против них поставил галочки.

Крапивин принял решение атаковать «противника» двумя самолетами. Взлет по одному. Собираются в зоне аэродрома и, прикрывая друг друга, на небольшой высоте выходят на рубеж перехвата, вступают в свободный воздушный бой. Свое решение командир полка довел до командира эскадрильи.

– «Десятый»! На старт! – скомандовал Крапивин. – Взлет вам и лейтенанту Веселову. «Двадцатый», быть в готовности!

Машины, будто огненные кометы, ушли в воздух. Командир эскадрильи и Веселов через несколько секунд слились с пурпурной зарей, вспыхнувшей над горизонтом. И только на экранах радиолокаторов да на планшетах операторов было видно, где сейчас находятся истребители. На стартовом командном пункте беззвучно крутился магнитофон. На его ленту записывались команды, распоряжения. В динамиках было слышно, как летчики строят свой боевой порядок, чтобы сподручнее атаковать «противника».

– Говорит «Двадцатый», – раздалось в динамике. – Прошу отложить полет «Двадцать четвертого». Неважное самочувствие. – Это о лейтенанте Новикове.

«Эх, черт возьми, – подумал Крапивин. – Если понадобится поднять еще самолет, один из лучших летчиков не выйдет на задание». Он взглянул на Буркова. «Посмотрим, – взглядом ответил полковник, – какое ты примешь решение, командир...» Автоматическая ручка насторожилась чиркнуть новую «птичку» в блокноте. И чиркнула.

– Пусть немедленно обследует врач, даст заключение, результат доложить, – передал Крапивин. – Остальным повторяю – готовность номер один!

– Готовы! – сообщил «Двадцатый».

Доложил полковой врач:

– «Двадцать четвертый» по состоянию здоровья отстранен от полетов, но сам он просит разрешить вылет. Крапивин, выслушав доклад, на мгновение задумался. «Конечно, – размышлял он, – за то, что вторая эскадрилья не полностью готова, поставят минус. А если выпустить Новикова в полет и он не справится с управлением...»

Распорядился:

– Решение врача утверждаю, личную просьбу в расчет не принимать.

Трифон Макеевич нахмурился, чиркнул что-то в блокноте.

– Вот и опять на свет божий появился полковник Бурков. Сумеете ли, подполковник, посадить свои самолеты на другом аэродроме? Ну хотя бы... – Бурков встал, подошел к карте. – Вот хотя бы на этом. – Он показал пункт, повернулся к Крапивину. – Кстати, там полк тоже поднят по тревоге...

– Разрешите выполнять вводную? – спросил Крапивин.

– Полковника Буркова нет. Исчез. Амба! – прозвучало в ответ.

Крапивин связался с другим аэродромом. Доложил о решении старшего начальника посадить самолеты. Получил «добро», отдал распоряжение.

Самолеты тем временем вышли на рубеж перехвата. Они обнаружили цель, имитировавшую «противника», перехватили ее и атаковали. Запросили разрешение вернуться на аэродром.

Вдруг на рубеже перехвата появилась новая цель, вызванная по указанию Буркова. Завязался свободный учебный бой, который длился несколько минут. В бою участвовал, конечно, и лейтенант Веселов. Командир эскадрильи, чтобы лучше атаковать цель, много маневрировал, занимал наиболее выгодные позиции. Веселов, стараясь не отстать, держался за ним. Но у Веселова не все получалось: он делал пологие виражи, отчего иногда терял своего командира из виду.

В пылу боя Веселов не заметил, как стрелка, контролирующая горючее в баках, приблизилась к критической черте. Спохватился и оторопел: долетит ли до аэродрома? Как раз в это время и поступило на борт истребителя приказание Крапивина садиться на соседнем аэродроме. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», – подумал Веселов и, мысленно прикинув расстояние до «чужого» аэродрома, решив, что не дотянет туда, доложил:

– «Третий», «Третий», говорит «Четырнадцатый». Лететь на аэродром Н. не хватит горючего, не хватит горючего...

Командир полка бросил взгляд на часы – у него была такая привычка часто смотреть на часы – и, как всегда, подумав, распорядился:

– «Четырнадцатому» совершить посадку на свой аэродром.

Бурков сделал очередную пометку в блокноте. Взял новую папиросу «Казбек», вынул зажигалку-пистолетик, прикурил, но тут же погасил папиросу. Командиру полка показалось, что Бурков, прицелившись левым глазом, выстрелил в него, Крапивина. Но за суетой, за горячкой летной работы мгновенно забыл об этом. Его тревожило другое – дотянет или не дотянет до аэродрома Веселов? Летчик он недостаточно опытный. Мастак лирические стишки сочинять и читать со сцены.

– «Четырнадцатый», доложите, как с горючим? – запросил Крапивин.

Веселов назвал цифру.

– Наберите высоту, планируйте.

– Набираю высоту, планирую.

– Снова наберите высоту.

– Есть!

– Планируйте!

– Есть, планировать!

– Доложите, как с топливом?

Веселов несколько минут молчал.

– «Четырнадцатый», почему молчите?

– Рассчитываю, хватит ли?

– Назовите цифру.

Веселов назвал. Крапивин сдвинул брови. Рядом с ним стоял настороженный Фадеев. Цифра, названная Веселовым, была критической.

– Наберите предельную высоту. Планируйте! – снова скомандовал Крапивин. В такой обстановке это решение, пожалуй, было наиболее верным. Крапивин рассчитал, что, спланировав с максимальной высоты, истребитель появится в районе аэродрома и его можно будет посадить, может быть, даже на грунт.

Веселов, выполняя команду, стал набирать высоту. Но самолет с каждой минутой становился менее управляемым: он неожиданно срывался с траекторий полета, проваливался.

– «Четырнадцатый», доложите высоту! – запросил Крапивин.

– Самолет ведет себя неустойчиво, – радировал Веселов. – Горючее на исходе.

– Высота?! – с раздражением спросил командир полка.

– Восемь тысяч.

Крапивин взглянул на Фадеева. Тот побледнел, стоял не шелохнувшись. Командир полка понял: замполит разделяет его решение – катапультироваться. А может быть, все же дотянет Веселов? «Ах ты, частушечник!» – зло подумал Крапивин и потребовал от оператора доложить, сколько самолету лететь до аэродрома. «Не дойдет», – решил Крапивин и подал команду:

– «Четырнадцатый», приказываю катапультироваться.

С борта прозвучал ответ:

– Вас понял, катапультироваться.

Полковник Бурков давно вскочил со своего кресла, стоял рядом с Крапивиным. Волнение людей, работавших на СКП, невольно передалось и ему. Он мял ладони, спрятанные за широкую спину, нервно жевал губы, сверлил левым прищуренным глазом Крапивина.

Несколько минут длилось тягостное молчание. Магнитофонная лента чутко записывала каждый шорох, каждый вздох. Веселов безмолвствовал. Крапивин и Фадеев, очевидно, догадывались: лейтенант делает последние усилия, чтобы спасти машину.

– Товарищ подполковник, «Четырнадцатый» выходит на приводную, – доложил штурман.

Крапивин и вслед за ним все, кто был на СКП, устремили взгляд на горизонт.

– «Четырнадцатый», «Четырнадцатый»! – кричал подполковник в микрофон. – Слушай мою команду! Посадка по моей команде. Держись, частушечник, держись! – вырвалось у Крапивина.

Он стал подавать команды, вел Веселова по наиболее выгодной глиссаде посадки, подсказывал, какую держать скорость.

Веселов, как добросовестный школяр, выполнял команды. Истребитель, резко коснувшись колесами о бетон, подпрыгнул, взлетел на несколько метров над полосой и снова коснулся ее так, что из-под шасси вылетел сноп пламени. Сделав еще несколько подскоков, самолет резко затормозил. На командном пункте охнули: истребитель, пробежав несколько десятков метров, как-то неуклюже повернулся, замер на обочине взлетной полосы.

Заревела сирена. К самолету рванулись пожарная машина, автобус «скорой помощи». Пожарники с ходу размотали рукав, направили брандспойт на истребитель. Техники быстро открыли колпак, вытащили из кабины Веселова.

– Живой! – воскликнул кто-то. – Наверное, ушибся здорово.

– В машину!

Техники подняли Веселова, положили в автобус.

– Жив, говорите? – спросил Крапивин, вытирая платком вспотевшее лицо. – Жив, значит, – повторил он и через силу улыбнулся. В душе он похвалил Веселова за мужество и самообладание. – Упрямый, частушечник...

Когда Крапивин вернулся на командный пункт, Бурков тоже спросил:

– Жив?

Узнав, что Веселова отправили в госпиталь, Бурков с нахмуренным лицом сел в машину и уехал в штаб. Перед отъездом сказал, что завтра во всем разберется.

– Да-а, – протянул Крапивин, – нескладно получилось. – Он сел за пульт управления, вызвал соседей, приказал самолету, что вылетал с Веселовым в паре, перебазироваться на свой аэродром. – Но могло быть хуже, комиссар, – сказал Крапивин Фадееву и горько улыбнулся. – Если бы Новиков скрыл недомогание, быть второму ЧП. И тогда комиссар...

– Разобрались бы.

– Вот завтра посмотрим, что скажет Бурков. Он мне так своим глазом спину просверлил, что до сих пор чувствую.

Над аэродромом с громом пронесся истребитель, запросил посадку. Крапивин разрешил. Самолет, словно оса, почуявшая нектар, плавно приземлился на полосу и зарулил на стоянку.

Крапивин приказал дать красные ракеты. Полеты окончены. А завтра – разбор. Его будет делать полковник Бурков.

День выдался хмурый, нелетный. Такие здесь встречаются часто. Вдруг набегут с запада облака, лохматые тучи – и посыплет дождь, мелкий, нудный. День, два, неделю. А потом, смотришь, проглянет солнце – и сразу все оживет: и птицы запоют на все голоса, и ромашки поднимут свои беленькие с желтыми глазками головки, и петухи загорланят на немецких дворах.

Трифон Макеевич Бурков приехал ровно в двенадцать. Все были в сборе, сидели в зрительном зале Дома офицеров, притихшие, настороженные. Что ни говори, а в одном из лучших авиационных полков, не знавшем несколько лет летных происшествий, случилась беда. Теперь определенно будут склонять на всех собраниях, заседаниях. Видимо, и так называемые оргвыводы сделает начальство – нельзя оставлять безнаказанными людей за чрезвычайное происшествие.

Буркова встретил Крапивин. Когда полковник поднялся на сцену, офицеры дружно встали, замерли. Бурков выждал минуту, скомандовал: «Товарищи офицеры». Все с шумом сели.

Бурков расположился у края стола, положил перед собой массивные сжатые кулаки, грудью навалился на крышку. Он еще раз внимательно посмотрел в зал, и его взгляд остановился на сверхсрочнике, который почему-то был в общевойсковой форме.

– А этот «петух» как тут оказался? – спросил он Крапивина. И тут же обратился к старшине: – Вы кто такой, молодой человек?

Офицеры повернулись в сторону общевойсковика.

– Старшина Кротков, товарищ полковник. – Он встал, поправил на себе фотоаппарат. – Фотокорреспондент газеты «Во славу Родины». Прибыл запечатлеть ваше присутствие...

– Хм-м, – хмыкнул Бурков, – прибыл запечатлеть...

– Так точно, товарищ полковник.

– Мое присутствие, – продолжал Бурков прерванную Кротковым фразу. – Я, молодой человек, прибыл не присутствовать, а давать взбучку. Знаете, что это такое? А?

– Точно так, товарищ полковник.

– Значит, приходилось получать, коль знаете?

– Приходилось. И неоднократно, товарищ...

– От кого же? – По лицу Буркова проскользнула улыбка.

– От старших начальников. От лейтенанта и выше, товарищ полковник.

Зал разразился дружным смехом.

– Оставайтесь, – махнул Бурков рукой и полез в карман за платком: от смеха, давившего его, на глаза навернулись слезы.

Кротков сел, как ни в чем не бывало покрутил фотоаппарат, навел на Буркова, экспонометром определил выдержку. Пока полковник взбирался на трибуну, степенно раскладывал бумаги, с шумом высмаркивался, Кротков подошел к сцене, занял удобную позицию, приготовился к съемке.

У Сашки сосало под ложечкой – хотелось курить. Он несколько раз доставал из ящика для блица трубку с бородкой Мефистофеля, украдкой посасывал ее и снова прятал.

– Начнем с действий командира, – сказал Бурков.

Крапивин встал, вытянулся, плотно сжал губы. Полковник нацелил на него глаз, острый, сверлящий.

– Ну, что я вам, батенька, должен сказать? Прибыли вы в норме. – Трифон Макеевич посмотрел в бумаги. – В два часа сорок пять минут. Решение приняли верное – на аэродром. Вводную быстро исполнили. Все шло неплохо. Но, черт возьми, почему вы действовали как кустарь-одиночка? Разве у вас нет соседа? Почему вы, я спрашиваю, не удосужились поставить в известность соседа и запросить, что он делает? С этого-то все и началось, Крапивин. – Полковник вздернул бровь. – А тут на́ тебе – плохое, видите ли, самочувствие у лейтенанта Новикова. Да знаете ли вы, батенька мой, почему ваш Новиков плохо себя чувствовал перед полетом? – Бурков искал глазами Прохора, но тот не встал, ждал, что скажет он дальше. – Вот видите, и здесь проявляет недисциплинированность. Новиков, встать! – Прохор поднялся. – Я вам скажу почему. Накануне он был в городе, бродил там черт знает где. Так какой же из него на второй день летчик, я вас спрашиваю? Распустили людей, товарищ Крапивин, вот и пожинаете плоды. Как, по-вашему, на сколько процентов снизилась боеготовность эскадрильи? – обратился Бурков к командиру полка.

– Ваше задание было выполнено. Цели перехвачены на указанном рубеже, атакованы. Атакованы неплохо. – Крапивин попросил у начштаба пленки, на которых были засняты результаты боя. – Если интересует, посмотрите, пожалуйста.

Полковник сощурил глаза, шмыгнул носом:

– Видели, задание выполнено! А какой ценой? Какой ценой, позвольте вас спросить?! До сих пор, поди, самолетик-то на обочине загорает. А он ведь миллион стоит! Миллион!

Бурков взял себя в руки, успокоился.

– Цел самолет, товарищ полковник. Даже ремонта не требует.

– Кстати, как частушечник себя чувствует? – Бурков прикусил губу, чтобы не улыбнуться.

– Навещали. Говорит, скоро летать будет, – ответил Крапивин.

– Гм-м, частушечник!.. Закричал как резаный: «Молодец!» А какой он к чертям молодец, коль горючее не умеет рассчитывать? Ворона он мокрая, а не молодец! – Бурков снова распалился. – В обоз его надо списать и начальником клуба поставить. Вот пусть он и поет там частушки.

– Летать будет, товарищ полковник, – встал замполит Фадеев. – Я был у него. Сказал, за одного битого двух небитых дают.

– И вы туда же! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней, – перебил его Бурков. – Кстати, частушки – это по вашей части.

– Не только частушки, товарищ полковник...

Бурков сердито потоптался за трибуной. Доски, на которых он стоял, заскрипели, запели.

Из-под трибуны вылез Сашка Кротков. Он наставил на полковника фотоаппарат, щелкнул затвором. Бурков взглянул на него, прикрикнул:

– Не вертитесь под ногами, молодой человек!

Сашка шмыгнул под сцену, вынул трубочку с Мефистофелем, пососал, подумал: «Уникальный кадр будет: полковник Бурков дает летчикам вздрай».

Авиаторы сидели молча, а Бурков лютовал.

– Бацилла, товарищ Крапивин, проникла в солдатские массы. Кто такой этот самый, как его... – Бурков посмотрел в бумаги, – ефрейтор, ефрейтор...

– Бантик, – подсказал Фадеев.

– Да, этот самый Бантик, кто он такой?

– Авиационный механик, – ответил Крапивин.

– Почему, я вас спрашиваю, он болтается по городу? Вы что, не знаете моего указания?

– Знаем, товарищ полковник, – сказал Крапивин. – Но тут особый случай. В городе был вечер дружбы, выделяли делегацию, а потом...

– А потом – парк, гасштет... – Бурков взял бумагу. – Вот работник комендатуры так и пишет: «Ефрейтор Бантик гулял в парке». Я спрашиваю вас, куда заведут эти гулянки? Куда?! – полковник, казалось, подпрыгнул за трибуной. Доски опять жалобно запели. Из-под трибуны снова вылез Сашка Кротков, щелкнул затвором – сфотографировал стоявших по струнке Крапивина и Фадеева. «Именинники», – подумал Сашка и посопел трубочкой.

Трифон Макеевич захлопнул папку.

– Значит, самолет исправен?

– Так точно, я докладывал по команде. – Крапивин выпрямился.

– Ну ладно. Оргвыводы сделаем потом. Новикова и Бантика наказать своей властью. Когда вернется частушечник, доложите. Примем решение отдельно. – Полковник сошел с трибуны, взял папку под мышку и направился к выходу. Крапивин скомандовал: «Товарищи офицеры» – и десятки глаз посмотрели в спину Буркова, широкую, немного сутуловатую.

– А летать-то вы все же неплохо умеете, – сказал Бурков, садясь в машину. – Проеду к Петрову, посмотрю, как там у него.

Крапивин козырнул, Бурков тоже приложил руку к фуражке.

Машина выехала из городка.

Крапивин вернулся в зал, вытер платком усталое лицо.

– Можно разойтись, – сказал он. – Соберемся завтра в учебном классе.

В столовую шли вместе: Крапивин, Фадеев, Новиков и Сашка Кротков. Сашка смолил свою трубочку с Мефистофелем, Крапивин курил «Беломор». Некоторое время шли молча, а потом Сашка сказал:

– Бурков выступил в своем репертуаре. Первый раз он вам вздрайку давал?

– Как говорится, с выездом в массы – впервой, – ответил Фадеев. – А так приходилось слушать – на совещаниях, активах.

– Мне тоже приходилось. Забавный... – протянул Сашка. – Как-то в штабе он наделал такой тарарам, что все офицеры по углам разбежались. А я не знал, что Бурков в гневе. Иду себе по аллее, покуриваю трубочку. Гляжу, навстречу мне ЗИС, шур – и прямо передо мной стоп. Наблюдаю, фуражка на меня парадная смотрит. Потом фуражка поднялась и из-под нее глянул прищуренный глаз. Шофер выскочил из машины, открыл дверцу, полковник поманил меня пальцем. Подбежал я и ахнул: Бурков! «Слушаю вас, товарищ полковник!» – «Вы почему не на работе?» – «Я фотокорреспондент, у меня работа такая, бродячая. Фотокора, как волка, ноги кормят». – «А голова для чего у тебя, фотокор?» – «Она помогает ногам, товарищ полковник». Смотрю, сверкнул левый глаз Буркова. Думаю, врежет сейчас на полную железку – и на «губу». Я же только с гауптвахты и возвращался. «Ладно», – сказал Бурков и хлопнул дверцей. Я хоть и атеист отчаянный, но все же перекрестился: «Пронесло, Сашка. Твое счастье!»

– Эх, Сашка, – сказал Новиков, – хоть и журналист ты, но все-таки сочиняешь многовато.

Сашка посмотрел на Новикова, поправил фотоаппарат:

– Не сочинишь – не проживешь. Скука съест. Да, авиация, а как у вас насчет «Бурковки» номер два»?

– Не выгорит, – сказал Прохор.

– Что за диковинный напиток? – спросил Фадеев.

– Сельтервассер плюс сорок градусов! – воскликнул Сашка. – Это и есть настоящая «Бурковка», но только номер два.

– О, брат, не обессудь, чего нет – того нет.

Вошли в столовую, сели за командирский стол. Официантка принесла сельтерскую, стаканы. Все молча налили шипучую воду, выпили: порядки здесь соблюдали свято.