Текст книги "Клан – моё государство."

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

– Очень обяжете. Действительно, есть слабость, собираю. Но давайте перейдём к делам. Вы о недавних событиях на железной дороге знаете? Под Сковородино?

– Земля слухами полнится. Знаем. Что именно произошло – не выясняли, наш человек туда выехал, но ещё не вернулся. Собственно, это и было главным, почему мы вас пригласили. Вы ведь оттуда кинулись в Охотск, а это наше, здешнее дело. И оно никак к вам и вашим делам не вяжется, хоть нам это доказать и нечем, совсем. Да и вы словам нашим не поверите. Так?

– Хотели бы, но не можем,– Валерий сжал губы.– Мы потеряли людей. Лучших.

– Тогда давайте сводить концы. Мы смертей ваших взять на себя не можем. Говорите свои подозрения в наш адрес, мы постараемся доказать вам свою непричастность,– Проня стал разливать чай.

– Каким оружием вы пользуетесь?– спросил Валерий.

– Вот,– Сашка достал свой ТТ и протянул.– В основном. В тайге – карабин, есть маузеры, винчестеры.

– Последнее названное откуда?– Валерий стал разбирать пистолет.

– По ленд-лизу поставлялось в войну. Через Аляску. Часть со старых времён осталась,– ответил Проня.

– Василий,– протягивая затвор, сказал Валерий.– Посмотри, стволы у них сменные и затворы тоже. Оружие без маркера.

– Верно. Глаз у вас хороший,– чертыхнулся Проня.– Все внутренности сменные. И все самопально сделанные.

– Качественно,– осмотрев, констатировал Василий.

– Так ведь не дяде, себе делаем. А что вас так удивило?– Проня достал свой и быстро разобрал.

– Да не в том дело. Есть на Руси мастера. Не перевелись,– Василий достал из кармана две гильзы и протянул со словами:– Гляньте, раз вы в оружии разбираетесь.

Повертев в руках, Проня и Сашка переглянулись. Слово взял Сашка.

– Что сказать вам на это? Гильза явно стрелянная, работа тонкая, капсюль фирмы "Бош", это Западная Германия, калибр определить не возьмусь, пуля нужна, предположительно около восьми миллиметров. Лучше смотреть – лупу надо.

Валерий извлёк лупу и протянул. Сашка откинул полог палатки и стал смотреть, после чего передал Проне. Тот глянул и, присвистнув, молвил:

– Однако… Но ведь стрелянная!

– То-то и оно. Вроде стрелянная, а вроде нет,– Сашка посмотрел на Василия.– Такого быть не может. След должен быть. Или вы нас разыграть хотите?

– На что намекаете?– не поведя бровью, спросил Василий.

– У нас сработать можно всё. В стране нашей. Самородки есть. И бой – любая фирма утрётся, и скорострельность – будь здоров сделают, но чтобы гильзы без следов? Нет мужики, такого сделать нельзя,– Сашка запахнул полог.

– А если оружие не металлическое?– Валерий забрал лупу из рук Прони.

– Технология не стоит на месте. Если кто и делает стволы, не оставляющие следов на гильзах, то надо искать по НИИ. Это вопрос не к нам,– отрезал Сашка.– Так понимаю, эти гильзы из-под Сковородино?

– Да,– подтвердил Валерий.

– Это можно и на нас повесить, если козла отпущения надо срочно. Только мы брать на себя не станем. Резона нет. В таких играх мы не помощники. Звёзд с неба не хватаем, но отдуваться за кого-то – это, простите, лишнее. И воевать с вами мы не хотим. Да и вам, так полагаю, тоже не для чего,– Сашка налил себе чай в кружку.

– Думаете, мы вас не сможем достать?– задал вопрос Василий.

– Так не про это речь. Кровь лить зачем? Мы ведь тоже кое-что можем. Себя с дороги сдвинуть не дадим. И вы одолеть нас тут не сможете, у каждого дерева пост не поставишь, а люди шарили по тайге и будут это делать. За то, что мы золото добываем, вы нас не поймаете, времена не те. Приди в наш район КГБ или МВД, мы бы с ними в момент договорились, им нас не подцепить, кровью умоем, а с вами нам воевать ни к чему. Мы Родину не продавали, не обучены. Да, можно считать, что воруем металл, но на большее… На большее нас не толкайте. Двух американских агентов под радарной станцией мы брали, в 1974 и 1977 году. Вы на нас "чужое" не повесите,– произнёс Проня длинную речь.

– Агенты отстреливались?– Василий посмотрел недоверчиво.

– Первый нет. Слабенький лазутчик. Второй был матёрый. Ему руки пришлось прострелить для пущей убедительности, чтобы не особо дёргался, а то затеял убегать, да ещё отстреливаться. От кого? От нас и в наших местах, где мы каждую кочку знаем. Морду мы ему, правда, не били, надо было бы для науки, но мы – народ добрый,– Проня зевнул.

– Как стреляете покажете?

– Можем. Пошли тогда, а то стемнеет,– дал согласие Проня, вылезая из палатки.

После стрельбы, отогревая руки у печки Василий произнёс:

– Стреляете вы лучше, чем хорошо.

– Секрета из того мы не делаем. В лесу родились,– Проня заряжал пистолеты.

– Хорошо. Как вы насчёт второй встречи?– предложил Василий, ему вдруг явственно нарисовались эти лесные люди как участники событий на железной дороге, уж очень характерная у них была стрельба.

– Мы готовы. Говорите где и когда,– согласился Проня.

– Завтра. С утра. Вы сможете?– Василий чувствовал, что если они придут на следующую встречу, у него есть шанс выиграть.– Палатку мы вам оставим, договоримся с начальником базы.

– В девять часов вас устроит?– спросил Сашка.

– Вполне,– на лице Василия заиграла улыбка.– И ещё. Если к нам присоединится два-три человека, это вас не обеспокоит?

– Если это будет сам Панфилов и даст гарантии, что мы сможем спокойно покинуть место переговоров, тогда можете приезжать хоть все. Имею в виду всех прилетевших. Только надо разместиться как-то,– Сашка ткнул в брезент палатки.– Не поместимся.

– Это верно. Вам, как местным, слово. Предлагайте,– Василий хитро сощурился.

– У начальника базы есть сенокос. Там два домика. Думаю, что все смогут поместиться,– Проня достал карту.– Это вот здесь. Место называется Кукры.

– Странное название,– хмыкнул Валерий.

– Об этом у него спросите. Его секрет. Назвал и назвал,– Проня сунул карту в унт.– Только одно условие. Сходимся к девяти часам по чистому снегу. О нас не беспокойтесь, мы не пропадём в этих местах. Лесные, всё же.

– Мы согласны,– Василий кивнул.

Вышли из палатки, подставляя спины сильному ветру. Серело. Разошлись. Сашка быстро завёл снегоход, и они с Проней въехали на береговой склон. Их костёр давно прогорел, проехали мимо и углубились в тайгу. Метрах в пятистах от реки встали. Сашка достал прибор и начал проверять, нет ли микрофонов. Всё было чисто.

– Ох, Сань! И вляпались мы в дерьмо,– Проня сплюнул на снег.

– Всё нормально. Эта партия наша.

– А чего он так вдруг заспешил?

– А чего ты его не спросил?– передразнил Сашка.

– Сань, не время язвить.

– Ну откуда мне знать? Может, его срать припёрло, не сидеть же ему на ветру, генерал всё-таки. И пардону просить неловко. "Извините, мужики, но мне надо по большому. Давайте завтра договорим". Может, задумал что? Второй, Валерий, из оперативной, выправка. Хотели, может, взять, но не решились после нашей стрельбы, а завтра подготовятся.

– Скажешь тоже. Не приметил я у них такого намерения. Второй, точно, опер. А первый знаешь кто?

– Как говорят в народе – контра.

– Ты смотри, как эта профессия на человека тенью ложится. Ещё трёх слов не молвил, а уже видно, кто.

– Это, Проня, самая тяжёлая ноша. Всех подозревать. Ох, не сладок их хлеб.

– Ну ему, положим, не горчит. У него лампасы.

– Давай обратно вернёмся. Выскочим на реку, проскочим по льду до ближайшей протоки, там палатку раскинем и ляжем спать. Пусть они мозги напрягают. Мы за них потеть не подряжались.

– Верно. Что мы должны за них корячиться. Двигаем.

Они помчались обратно по своим следам. На реке было пусто, вездеход уехал. Сашка остановился, достал из снега свои силиконовые пистолеты, и они съехали на лёд, второй раз за этот день.

Глава 13

В одной из комнат штаба радарной станции сидели в ожидании приезда Евстефеева и Потапова с переговоров Панфилов, Гунько и Апонко. Вошёл Иштым.

– Что, Аркадьевич?– спросил его Панфилов.

– Прокрутил через картотеку. Голоса не идентифицируются. Есть только одно пока. Довольно, правда, интересное. У одного из переговорщиков странный голос.

– Что в нём странного,– Панфилов, слушавший переговоры по радио, не нашёл в голосах ничего подозрительного.

– У одного чёткая звуковая линия,– Иштым показал диаграмму.– А у второго размыта.

– Маска скрывала,– произнёс стоявший сзади Гунько.

– Маска тут ни при чём. Из всей записи у него только один звук дал чёткость – кашель. Всё остальное так размыто, что определить, выделить родной язык невозможно.

– То есть?– Панфилов приподнялся, чтобы заглянуть в представленный график.– На что ты, Аркадьевич, намекаешь?

– Я не намекаю. Констатирую факт, который выдала машина. Такие вещи случаются с голосом. Сильное обморожение может быть причиной. Нервные окончания голосовых связок не работают и мозг, передавая сигналы, пытается восполнить за счёт других средств. Положением языка, губ, регулирует и производит нужные звуки. Возможен и другой вариант этого странного голоса. У него нет родного языка. То есть он владеет, как родным, десятью и больше.

– Иностранец, что ли?– Гунько хлопнул в ладоши, стал их потирать.

– Да нет. Не обязательно иностранец. Просто человек владеет многими языками свободно. При этом у него нет накладок. То есть он говорит не русским языком, а набором звуковых символов, из которых и слагаются слова, извлекает звуки из других языков и вставляет в речь по необходимости. Довольно точно. Нет, даже не так, абсолютно точно. Как компьютер.

– Это ты загнул,– остановил его Панфилов.

– Да в том то и дело, что нет. Вот мы иногда путаемся, произнося сложные слова, буквы меняя местами, хоть считаем, что владеем русским в совершенстве. Так вот он таких ошибок не сделал ни одной. Вот я о чём.

– Вон, подъехали,– бросил Апонко, сидевший у окна.

– Сюда их зови,– сказал Панфилов, двинувшемуся к выходу Гунько.– Послушаем, что они расскажут.

Евстефеев и Потапов появились через десять минут. Уселись.

– Как, Павлович?– обратился к Евстефееву Гунько.

– Что говорить? Вы же всё слышали.

– Слышали, но не видели,– Гунько подтащил стул и устроился рядом.

– Таёжные мужики. Это бесспорно. Сноровка выдаёт. По лицам? Один в маске был. Лет, думаю под сорок. Второй, Сергеем представившийся, высокого роста, бородатый. Борода от глаз, лет пятьдесят. Если ему бороду сбрить, мы с Валерием его бы не опознали. Одеты безукоризненно, но не в новое. Спокойные оба, ни малейшего замешательства. Справные. Без суеты всё делают, ощущение такое, вроде машинально, и в то же время быстро. Харч домашний. Снегоход не новый, даже так скажу, видавший виды, но исправный, заводится моментально. В меру, по-таежному, прижимистые, крошки не падали, они ладонь подставляют, снизу так. Стреляют действительно великолепно. Сколько бы я вам не рассказывал и не перечислял, проку никакого нет. Не вяжутся они с нами. Не тот контингент. За одним исключением: стрельбы. Такая пальба встретила на железной дороге нас,– Евстефеев смолк.

– Мы тут много насчитали выстрелов. Во что стреляли?– спросил Гунько.

– Валера, расскажи,– обратился Евстефеев к Потапову, который сидел задумчиво и курил.

– Нечего рассказывать, это надо видеть. Высший пилотаж. Я без малого тридцать лет служу, и жизнь моя от умения попадать сотни раз зависела, кандидатскую я защитил по способам обучения стрельбе. И вот сижу перед вами обосранный с головы до ног и, воняю. Потому, что всё, чем я занимался, псу под хвост.

– Валерий Игоревич, ты не корись. Сам себя в дерьмо не суй. Толком объясни,– похлопывая его по плечу, сказал Панфилов.– Ты тоже кое-что стоишь.

– Да ни хрена я против них не стою. Извините, Сергей Сергеевич. Мы вот из офицеров, на случай захвата, группу организовали. Подобрали добровольцев, самых лучших. Эти двое уложат наших, не дав сделать им ни одного выстрела. Бьют с обеих рук. И как!

– Не расстраивайся ты,– стал успокаивать Потапова Гунько.

– Это я не от расстройства. Так говорю, чтобы вы поняли, как они необычно стреляют. Да и не только это. Вот оружие. Я пистолет ТТ знаю на ощупь. "Токарев"– лучший наш пистолет. Они дали мне свои, у обоих, кстати, по паре. Разбираю. Чистенькие, как с конвейера. Степень обработки – нулевая. Присматриваюсь, затвор не тот, сделан с облегчением. Металл, конечно, другой. Ствол раскатан так, что слов нет. Пружина ствольная не та, как бы одна в одной, но более тонкая. Поработали они над оружием исключительно,– Потапов хлопнул ладонью по столу.– Одно они подметили точно: полк для них – мелочь. Мы потеряли в поезде шестнадцать человек, все ранения в корпус, я каждого осмотрел. Этим лесным попасть в глаз – пара пустяков. Бутылка летит и крутится, а тот, что был в маске, донышко выбивает через горлышко, второй в воздухе пятикопеечную монету крутит, не давая упасть, Павлович хорошо подметил: им в цирке выступать. Сергей Сергеевич, мне кажется, что это не они, но знают, кто на нас напал, только не скажут. И не из-за боязни. Таких – они ведь себе на уме – не напугать, не застращать. У них своя правда – матка. Их не учили закладывать. Даже если они и скажут нам что-то, это не будет для нас тайной. Ещё бросилось в глаза, что они не боятся смерти, но не презрительно, а как-то особо. Опыт подсказывает мне, что они похлеще любого уголовного элемента. Я не знаю, кто перед нами, но внушают они уважение. Честно.

– Что ж, идёмте поужинаем и потом обсудим ещё,– Панфилов встал.

Одевшись, все потянулись к выходу.

Глава 14

В девять часов собрались в аппаратной, куда Гунько принёс последние новости.

– Мужики,– произнёс он, входя.– Всё усложнилось. Ронд, сидевший в группе Скоблева и переведённый к нему из отдела внешней разведки ГРУ, не подтвердился. Только что получил шифровку от Богатырёва: "Легенда не прошла проверки". Ронд – "чужак". Вот такая петрушка,– он прошёл к столу и сел на стул.

– Это называется – подложили свинью,– Евстефеев заходил по комнате.– Я вас предупреждал, что это дело дерьмом пахнет, а вы мне не верили. Я когда услышал, что прыгавшие из вагона вдруг с русского перешли на английский, сразу смекнул – не наши. В момент опасности кто будет болтать на чужом языке?

– В момент опасности вообще лучше помолчать,– вставил несколько слов Потапов.

– Что у тебя, Аркадьевич?– Гунько посмотрел в сторону крутившегося на стуле Иштыма.– Опять какую-то гадость подсунуть хочешь?

– Я связался с центральной через спутник, мои быстро прогнали на головном компьютере. Машина сказала, что наш "масочник" – не человек. Точнее, не живое существо.

– Бр-р-р-р! Ну и чушь,– Панфилов замотал головой.– Нам ещё только внеземных не доставало.

– И психов,– добавил Гунько.

– Напугались!– Иштым улыбался.– А ведь это не шутка. Явь. Экземплярчик потрясающий. Что бы вы без меня делали. Он – старфердер. Это что-то вроде энциклопедиста. По широчайшему кругу вопросов. Главное – по языкам. Его мозг – компьютер, работающий в жутком варианте символов, при этом он обрабатывает информацию в режиме просмотра, мгновенно отбрасывая ненужное, сортируя, складывая по нужным отделам памяти. Извлекает так же быстро. Мне сравнить не с чем. Аналогов нет. По части математики я недавно обследовал одного типчика, который обгонял электронно-вычислительную машину раз в десять, а этот вне досягаемости. Это коротенько. Чтобы этим обладать, надо иметь сверхпамять. Предположу, что он вообще не знает родного языка, то есть само понятие это в нём отсутствует. Ещё вам напоминаю, что у работавшего в архиве КГБ Крестовского была зрительная сверхпамять. Возможно, это и есть Крестовский собственной персоной.

– Аркадьевич, если его мозг такой хитрый, скажи, зачем ему тебе свой след давать,– Евстефеев не любил фантастики.

– Он может и не знать о существовании такой экспертизы, да и что запись шла – тоже,– Иштым пошёл к выходу.– Я на станцию, может ещё что-то сбросят.

– Об экспертизе голосов все знают,– крикнул ему вдогонку Евстефеев.

– Предлагаю играть с ними в открытую,– предложил Панфилов.– Мы, собственно, не рискуем ничем. Посмотрим, что они нам ответят. Какие будут мнения?

Все промолчали. Никто не стал спорить, командованию видней…

Глава 15

Ровно в девять часов утра Сашка и Проня подкатили к пешковым Кукрам. Две танкетки уже стояли поодаль от домиков. Проня пошёл к вышедшему из вездехода Пешкову, который, как и в первый день, выступал в роли посредника.

– Приехали большие чины. Есть сам Панфилов. Что решим? Давать ему сведения об отце или придержим?– спросил Проня, вернувшись.

– Ты же знаешь, что я не люблю использовать отношения в делах. Он имеет право знать, как и где исчез его отец, имея приговор десять лет без права переписки, и кем бы ни был Панфилов, хоть чёртом в ступе, я ему эти данные отдам. На всё остальное мне плевать, чтобы они там не задумали в отношении нас.

– А мне что, смотреть предлагаешь? Нашёл рыжего. С ними шесть человек приехало из спецподразделения, офицеры. Предлагали проверить танкетки, но я отказался.

– И правильно. Стрелять начнём, посчитаем.

– Они первыми заходят в большой дом, там две комнаты. Мужская и женская,– Проня хохотнул.– Нет. Пешков – справный мужик. Жаль, если снимут. Он с солдатами своими в малый домик пойдёт.

Пешков действительно был мужик хозяйский. В дальнем конце коридора была сложена печь, выходившая боками в обе комнаты дома. Когда Сашка и Проня вошли, возле неё сидел на корточках молодой лейтенант и пытался разжечь дрова в печи, но она только дымила.

– Сань,– сказал ему Проня,– посмотри, что мучается.

Сашка подошёл, лейтенант посторонился. "И в этих элитных частях бардак,– глядя на него, подумал Сашка.– Вон как раскрасился. Он ещё в эту войну играет. Это не Африка и не Латинская Америка, рожу мазать. И когда у нас во всём будет порядок?" Сашка открыл дверцу, вытащил из унта сигнальную шашку, дёрнул за бечёвку и сунул её под дрова, сразу закрывая дверцы. В печи заурчало.

– Разгорится, прикроешь заслонку, а то спаримся,– сухо бросил он лейтенанту, входя в комнату.

Присутствовало пять человек. Кроме Василия и Валерия – ещё трое. Все в форме. По званию Сашка сразу определил кто из них Панфилов. "А Проня и впрямь растёт в чинах, если так пойдёт, завтра маршалом станет",– усмехнулся про себя. Все сидели на лавках вокруг стола в ожидании, когда Сашка займёт свободное место, но он распаковал мешок, достал чайник, пачку заварки и вышел в коридор.

– Тут метрах в пятидесяти незамерзающий ключ, из дома направо и в горку. Сходи, воды принеси. Потом – на печь. Закипит, всыплешь пачку чая,– Сашка протянул лейтенанту чайник, а заварку положил на полочку.

– Всю пачку сыпать?– спросил тот.

– Да. Что её жалеть. Заваришь, принеси туда,– Сашка показал на дверь.

– Сделаем,– сказал лейтенант и пошёл к выходу, правой рукой придерживая автомат.

Сашка вернулся в комнату, сел. Все смотрели в его сторону. Первым заговорил Проня.

– Мужики. Нам, татарам, всё одно с чего начинать. Мы вчера резко вдруг прервались, но, поскольку встреча продолжается в расширенном составе, хотели бы выполнить одно поручение. Давнее. О том, чем закончатся наши посиделки, не знаете ни вы, ни мы. Вы – Панфилов, так полагаю,– обратился Проня к генерал-полковнику.

– Да. Я – Панфилов,– качнув головой, подтвердил тот.

– Суровцев Пётр Игнатьевич, 1895 года рождения – ваш отец?

– Да,– на лице Панфилова застыло удивление. Такого хода он не ожидал. Присутствовавшие нервно заёрзали, никто из них не ведал о том, что у их начальника есть отец, да ещё под другой фамилией, все знали, что батя погиб в бою на границе.

– Приговорён в 1938 к десяти годам?

– Именно так.

– Ваш отец мостостроитель?

– Совершенно верно.

Проня подтолкнул Сашку, тот полез во внутренний карман, извлёк оттуда портсигар, раскрыл и передал Проне содержимое.

– Тут в соседнем посёлке, в 1957 году умер один матрос. Участник восстания в Кронштадте. Он был солагерником вашего отца в Чёрной Горке под Омчиканом, это Магаданская область. Просил он перед смертью выполнить просьбу друга, передать весточку сыну. В те годы не решились, узнав, что вы по линии разведки Генерального штаба служите. Не хотели навредить. Так вот и пролежало послание это до сего дня. Ныне времена не те, да и вы в чинах больших, кто вас осудит? Отец ваш – не враг народа, быть он им не мог. Он умер в ноябре 1954 года на руках человека, изображённого на фото,– Проня подал снимок.– Второй, стало быть, ваш отец. Они вместе держались на пересылках и в лагере, оба коренные питерцы, а это много значило. Так вышло, что на одном из пересыльных пунктов в их бригаде умер человек, его обменяли с вашим отцом. В те годы так поступали часто. Ваш отец умер под фамилией Ботанюк Евсей Прокопьевич. Архив поднимете, вам это просто, проверите. Ещё есть письмо,– он подал два листка,– и обручальное кольцо. Внутри надпись: "Любимой моей Тоне". Вот эти три послания я вам и передаю.

Панфилов положил фотографию, развернул листки письма и стал читать. Сашка встал и дёрнул Проню за рукав, приглашая выйти. В коридорчике к ним присоединились остальные, сгрудились молча у печи, прикуривая папиросы и сигареты, зажав лейтенанта в угол, к самому жару. Минут через десять Панфилов вышел, взглянув на стоящих красными, влажными глазами, он сказал:

– Извините, мне надо побыть одному.

Все вернулись в комнату, где на столе остались лежать фотография, колечко и листки письма. Сашка стал распаковывать мешок, вынимая харчи, которые Проня складывал на стол. Валерий тоже выскочил и притащил из вездехода свои. Говорить было не о чем. Лейтенант внёс заваренный чайник и, увидев заставленный стол, стоял, переминаясь с ноги на ногу. Сашка взял у него ношу и пристроил в углу комнаты. Воздух в комнате согрелся, стёкла запотели и стали прочерчиваться стекающими каплями. Полчаса спустя Панфилов вернулся. Проня стал разливать из фляги спирт, выставил на краю стола гранёный стакан, наполнил его до половины, положил сверху ломтик хлеба. Все встали и Проня сказал:

– Земля ему пухом.

Выпили, стали закусывать, воды запить не было.

– Вот чего не ожидал уже в этой жизни узнать, так о судьбе отца,– Панфилов посмотрел на Проню.– Там кладбище-то хоть есть?

– Не был, не знаю. Но то, что было у всех лагерей, несомненно. А вот хоронили или просто камнями прикладывали, или в общую, не скажу. Там на оборотной стороне фотографии есть надпись карандашом, её ещё видно. Это номер, под которым похоронен. Обнадёживать вас не хочу, но думаю, что от 1954 года должна сохраниться.

– Спасибо вам. Не знаю, кто вы, но спасибо. За то, что сохранили. Мать моя, она жива, восемьдесят восемь скоро, про это кольцо мне с детства рассказывала. Спасибо.

– Не нам. Кронштадскому матросу спасибо. Он сберёг. Ему и поклон,– Проня стал снова наливать.– Давайте, мужики, и его безгрешную душу помянем, долю его тяжкую. Родился он в 1902 году, а с 1921 – бессменный лагерник. Тридцать четыре года на каторге. Он не намного отца вашего пережил. Умер в 1957, через два года после освобождения, от туберкулёза.

Военный народ закусывал мороженой квашеной капустой, которая чуть оттаивала, но была со льдом и похрустывала. Сашка и Проня, как бывалые выпивохи, только нюхали хлеб.

– Как вы насчёт того, чтобы продолжить переговоры?– спросил Панфилов после паузы.

– Нам к вчерашнему добавить нечего. Наш человек с дороги не прибыл. Давайте начнём, только вы – первые,– Проня встал и принёс чайник.

– Что, Юрий, тебе слово,– обратился Панфилов к Гунько.

– То, что вы вчера сказали, нас удовлетворило,– начал тот.– Не буду скрывать, мы вели запись. Возникли вопросы. И ещё, мы предполагаем, что о событиях на железной дороге вы узнали много раньше, чем мы появились в Охотске.

– Слухами земля полнится,– ответил Проня.– Мы не скрывали от вас, что знаем это.

– А не пойди мы в ваш регион, вы бы к нам на переговоры не пришли?

– И это правда. Зачем нам в чужие дела соваться, башку подставлять. Но вы настойчиво стали искать, мы и решили встретиться, время своё и ваше сберечь. Нам ведь прятать нечего,– отвечал Проня во вчерашнем духе.

– Мы перебрали всё и пришли к выводу, что вы знаете много больше, чем сказали.

– Это ваши предположения. Хотите большего, давайте факты.

– Хорошо. Обработка ваших голосов дала интересные результаты,– Гунько посмотрел на Сашку в упор, но тот не отреагировал.

– Вы нам результаты звукоскопии не суйте. У нас в тайге телефонов нет. Говорите прямо, что вас не устраивает?– Проня пошёл ва-банк.

– У вашего напарника очень характерный голос.

– И что?

– Да в общем-то ничего, но нам хотелось бы получить объяснения, для укрепления доверия.

– Спрашивайте,– предложил Сашка, вступив в разговор.

– Сколькими языками вы свободно владеете?– спросил Гунько.

– Скажем, 50… Поверите?

– Вполне.

– Если вы хотите выяснить ещё что-то, давайте, чтобы не возвращаться,– предложил Сашка.

– Вы знаете, что у вас с голосом?

– Конечно. Если имеете в виду модуляции.

– Именно они нас и насторожили.

– Вам объяснить не могу. Научно это недоказуемо. Меня ловили, пытались ловить на этом спецслужбы в Индокитае. Я в курсе существования такой экспертизы. А что ваша "машина" выдала?

– Что вы – нелюдь.

– Хорошая аппаратура. Я считаю быстрее, чем ваш головной компьютер, в любых системах.

– В темноте видите?

– Увы. Этим качеством не обладаю. Пользуюсь фонариком, как и все.

– А ещё есть какие-то аномалии?

– Я не считаю это ни сверхспособностями, ни аномалиями.

Наступило продолжительное молчание. Все сидели в задумчивости. Инициативу взял на себя Панфилов, он сказал Евстефееву:

– Павлович, расскажи им кратко суть дела, доставшегося нам из КГБ. Если они причастны, не помешает, а нет – тоже не велика потеря.

Двадцать минут Евстефеев рассказывал уже известные Сашке события, участником которых он был. Промелькнули и фамилии Давыдова, Скоблева, Ронда. Упомянуты были и алмазы. Сашка прервал монолог Евстефеева словами:

– Да, мои люди транспортировали алмазы. Именно они и были убиты в поезде Москва-Свердловск в 1981 году. В купе вкачали какую-то химическую гадость, а потом застрелили, но на этом мои отношения с той группой закончились. Я снял три партии алмазов и сказал им до свидания. Больше мы не общались.

– Вот это кое-что проясняет,– заметил Гунько.

– Вам,– сказал ему Сашка.– Вам, не мне. Хочу вам заметить, что "клан" к этим транспортировкам не имел отношения никакого. Это моё личное дело. Я организовывал сеть доставки и после убийства своих людей счёл за благо убраться подальше. В этом деле были замешаны крупные люди, даже вы со своей армией им не соперники. Сотрут в порошок.

– Но взять у них не побоялись?– с улыбкой спросил Панфилов.

– А это не зазорно. Они давали гарантии безопасности, слова не сдержали, стали торговаться о сумме возмещения, я плюнул на них и взял столько, сколько посчитал нужным. Жадность не впрок им стала. Это чисто уголовная специфика подпольного мира, так поступают все без исключения. Только риска в том, что я их надул, не было. Мы в контакт вступали заочно. По лесному телеграфу. А вот то, что вы нам рассказали по поводу цепи убийств, так это уголовная разборка. Вам это проверить просто. Вы информацию сумеете извлечь, у вас все каналы под рукой.

– Вы в курсе, что КГБ занимается делом по алмазам?– спросил напрямую Панфилов.

– Знаю об этом, но меня это мало пугает. Да, мои возили ворованное, и что? Сами мы к алмазам не прикасались, как их проводили мимо кассирования – нас не касалось. Мне КГБ дать нечего. Абсолютно.

– Другие какие-то услуги вы оказывали? Заказные убийства?– совсем в лоб спросил Гунько.

– Нет. Могли бы, но не решились. Это очень солидный след оставляет, нам этого не надо,– Сашка сказал правду, заказных убийств он не брал.

– След в чём?– спросил Гунько.

Ему ответил Евстефеев:

– Юра, тот, кто заказывает, может подставить под камеру, а потом держать на поводке.

– Совершенно верно. Хомут на шею вешать – резона нет,– подтвердил слова Евстефеева Сашка.

– Валерий, покажи им новинку,– приказал Панфилов Потапову, тот нехотя извлёк из кармана целлофановый пакетик и протянул Проне, тот сидел ближе. Проня развернул и высыпал содержимое в ладонь. Это были Сашкины капсули от силиконовых пистолетов, он не стал брать в руки и произнёс:

– Надо это было ещё вчера нам в нос сунуть и не ходить вокруг да около. У этой гадости есть хозяин. Я с ним не знаком, но оружие видел. Очень дорогое. Полмиллиона ствол стоит. Как оно тут оказалось, сами выясняйте, нам с западными спецслужбами дел иметь не хочется, мы ведь в Европе кое-что имеем, а они там правят бал, не политики. Информацию на это оружие можно получить через ИНТЕРПОЛ. Оно уж года полтора как стреляет по миру. Пресса пишет, что это не по линии уголовно – мафиозной, а той, где правят сверхденьги.

– Часто бываете в Европе?– спросил Гунько.

– Юрий Ефимович,– назвал его Сашка по имени и отчеству.– Не надо меня тянуть за хвост. Я работы у вас не прошу, наниматься не намерен, мне своих забот хватает.

– Значит, вы занимаетесь финансами?

– Допустим, так. Даже если я вам скажу, что оказывал услуги вашим агентам в Европе, и вы меня заочно знаете, это не поможет вам меня подцепить.

– Вот оно как!– удивился Гунько.

– Я же вам сразу сказал, что в Союзе мы чисты. Добычу свернули, дело наше в Европе.

– Что так?– полез в разговор Евстефеев, это была его вотчина.

– Климат ухудшается. Металла меньше не стало, но условия так накатывают, что стало тяжко со снабжением. И в грязных делах участвовать не хочется.

– Совсем не понял,– Евстефеев замотал головой.– Поясните.

– Что тут неясного. Перестройка. Плюрализм. Новое мышление,– голосом Горбачёва ответил Сашка и продолжил уже своим.– Вы что, на Луне живёте? Сводки вам перестали подавать ваши аналитики?

– Саш. Не надо им про это говорить. Они ведь армейские. Они в политику не играют,– Проня встал.– Пойду чаёк согрею, пообедаем и двинемся стрелять, если желаете посмотреть.

– Нет, вы посмотрите на него,– Сашка указал на выходящего из комнаты Проню.– Их не касается. Ещё как касается. У нас на Севере почти всё исчезло. Голодным много накопаешь? А доставить необходимое тоже не дадут. За каждым углом с ломом поджидать будут.

– У вас отнимешь!– рассмеялся Евстефеев.– Шиш с маслом дадите.

– Так ведь потому и сворачиваем. За углом-то стоять будет тот, кто вынуждено разбойником станет. Жрать-то и семью кормить надо. Простой работяга и будет этим бандитом.

– Всё верно. Нам, военным, эту кровь лить и придётся,– Панфилов смахнул крошки со стола.

– Мужики,– Сашка вытащил из мешка бутылки.– Это вам в коллекцию,– протянул Евстефееву "белую головку",– мы слово держим. А эти выпьем, – он поставил на стол три бутылки "Посольской".– Мы отвлеклись. Не по теме диалог пошёл. Я вернусь обратно, а то у этой темы скользкая дорога, суток не хватит, чтобы обсудить, да и не докажем мы друг другу ничего, время рассудит. Итак, пока я в транспортировку не влез, всё чисто у нас было.