Текст книги "Старость не радость, или замуж не напасть (СИ)"

Автор книги: Александра Шталь

Соавторы: Даяна Скай
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава 13

На радость толпы, дружина прошла с Кощеем несколько кругов позора, а потом мужик в красном объявил, что всё – на сегодня шоу закончилось. А завтра звезда дает свой последний концерт, спешите, не пропустите, такого вы больше не увидите. Не так он, конечно, говорил, а более витиевато и пафосно, но суть такая.

После этого зрители начали расходиться, увлеченно обсуждая, как именно завтра Кощея казнят. Я прижала Софочку к себе, чтоб ее случайно не задавили, и мы стали медленно выбираться из человеческого моря.

Новость о казни Кощея ошарашила меня. Я чувствовала себя так, будто меня огрели по голове мешком.

Дыхание участилось, в груди закололо.

– Ох, сердце мое болит, – пожаловалась я.

– Ой, не ври, – напомнил о своем существовании кот. – Нет у тебя сердца!

– Не хочу, чтобы Кощея казнили, – захныкала я.

– Ты что ослепла совсем. Народ ликует. Кощей деревни жег, девиц в полон брал!

– Он краси-и-и-вый! – продолжала поскуливать я. – Может, то всё оговоры. Что-то доказательств его вины предъявлено не было. А девки, наверное, сами за ним бегали, юбки задрав! И вообще, я планировала его очаровывать! И что теперь? Не вовремя его пойма-а-а-ли!

– Соберись! Возьми себя в руки! Он враг твой. Ты плясать от счастья должна, а не белугой реветь!

– Не пляшется, – я громко сморкнулась.

– Яга, ты ж умная женщина. Как говорят? Закрываются одни двери, значит, откроются другие.

– Точно! – я утерла глаза рукавом. – Пойду очаровывать... – и тут же замолкла, вспомнив, кого держу за руку. Софка уж точно не оценит мои планы по охмурению ее отца.

– Не расстраивайся, бабуся. Все у тебя получится, – поддержала меня царевна.

До Берендеева дворца Софка довела меня быстро. Где-то я читала следующее: чтобы получить желаемое, нужно представить, что ты этим уже владеешь. Тогда судьба тебе желаемое даст на блюдечке с голубой каемочкой.

Мой будущий дом мне понравился хотя бы тем, что он был белокаменным. При пожаре дотла не выгорит. Большой плюс, между прочим. Вдобавок дворец красивый – огромный с позолотой на кровле, с искусной резьбой. Будем честны – это и все, что мне пока удалось увидеть. От жилища моей мечты нас отделяла высокая каменная стена с огромными кованными воротами и двумя стражниками перед ними.

Стоило нам приблизиться к воротам, как стражники скрестили алебарды.

– Милочки мои, мне к царю-батюшке надобно, – заискивающе проворковала я.

– К нему всем надобно. Не положено, – рявкнули они почти в один голос.

– Ну, так не все ж пропавшую царевну возвращают, – я подтолкнула Софку вперед.

– Царевну пустим, а ты иди, бабуля, куда шла, – почесав бороду, сказал один из детин.

– Э-э-э, нет, милок, – я погрозила ему пальцем и спрятала Софку за спину. – Бабушка знает, что тому, кто царевну отыщет, награда положена.

– Вынесу я тебе твою награду, – пошел он на уступки.

– Ага, и переполовинишь, небось, по пути, – усмехнулась я. – Отдам царевну только ее батюшке.

Стражник, видя, что надуть меня не получилось, ушел докладывать о моем визите.

Минут через десять ворота распахнулись передо мной, и я медленно и с достоинством прошла на царский двор. Все было ухожено, чисто, опрятно, но на садовые деревья, росшие по обе стороны мощеной камнем дорожки, было больно смотреть. Листья их пожухли и скрутились в трубочки. Если б я хорошо училась в институте, я бы, наверное, смогла определить, что с ними. Но в вузе я зазря просиживала штаны, а потому могла только злиться, что за моим будущим имуществом ухаживают плохо. Надо будет разжаловать садовника.

Долго негодовать не получилось. С узорного крыльца спускалась ко мне молодая женщина в парчовом сарафане и жемчужном венце на голове.

Посмотрела она на меня так пристально, что мне сразу нехорошо сделалось, неспокойно. Подойдя ближе, махнула передо мною рукой. В сказках обычно поклоны били, а не пытались повторить эффектные пассы шарлатанов из «Битвы экстрасенсов». Может, в Берендеевом царстве так принято здороваться? Ну, я тоже на всякий случай перед ее лицом ладонью помахала, чуть когтем в глаз не попала. Она аж отпрянула от неожиданности, отступила на шаг.

– Я Мирослава, жена царя Берендея, – представилась она.

Я придирчиво осмотрела соперницу. Хороша, зараза. Фигурка статная, точеная. Волосы густые в косу заплетены. Косища на груди покоится, чуть ли не до земли спускается. Кожа свежая, изнутри светится. Глаза ясные, пышными ресницами очерчены. Брови соболиные, словно лук изогнуты. Хоть это и неприятно, но надо признать, что выглядит она получше, чем я. Трудно будет мне с ней тягаться. У нее красота. Зато у меня богатый опыт отношений с мужчинами. Если меня в шелка да золото обрядить, я тоже еще довольно ничего. На лицо мое только смотреть не надо. И к голосу грубоватому привыкнуть нужно. Ничего, Мирослава, спрошу я с тебя еще за то, что мой дворец запустила.

Она, видно, ждала, что я тоже представлюсь. Как бы не так! Видела я, что они с Кощеем сотворили. Узнает, кто я, и вместо награды ждет меня круг позора по площади и усекновение головы. Потому я молчала, блымая на нее глазами. А что с меня взять? Я неграмотная крестьянка, могла и язык проглотить от радости при встрече с царицей-матушкой.

– Благодарствую, бабушка, что привела царевну Софью, – она протянула руку к девочке, но та вместо того, чтобы броситься к мачехе, прижалась ко мне сильнее.

Я хмыкнула. Благодарствую? И это все? Спасибо на хлеб не намажешь.

– Уж не серчай, матушка-царица, но царевну отдам только ее отцу.

– Будь по-твоему. Идите за мной.

Как-то быстро она согласилась. Я уже приготовилась к активному противодействию. Привыкла выгрызать все плюшки судьбы в жестокой борьбе с обстоятельствами. Ладно, войти во дворец – еще не значит выйти из него с наградой. Нельзя расслабляться и терять боевой запал.

Повела Мирослава меня через хоромы богатые. А я смотрю, думаю, где какие преобразования можно устроить. Аляповато всё, аж глаза болят. Нужно будет сменить цветовую гамму на более спокойную.

Вскоре мы оказались в тронном зале. На золотом троне восседал сам Берендей. Софка руку мою отпустила и понеслась к нему, а он даже ухом не повел. Вот что значит не вовлеченный отец. Этого Берендея можно взять за эталон безразличия. Золотой стандарт. Дочка плачет, обнимает его, а ему хоть бы хны. Сидит себе, смотрит вперед, как истукан. Я даже принюхалась. Может, он уже того... просто вынести его забыли и упокоить. Но нет, вроде ничем неприятным не пахнет.

– Ну? – царица посмотрела на меня выжидающе.

Баранку гну!

Что-то она не спешит меня одаривать.

– Слыхала я, что награда полагается тому, кто царевну вернет, – начала я издалека подходить к теме заветных сундуков.

– Истину говоришь. Что же ты хочешь?

– Два сундука с золотом, – выпалила я.

– А не много ли тебе будет? – нахмурила брови Мирослава.

– Радость отца бесценна. Вон как радуется, как смотрит счастливо, как уголок рта весело в сторону косит.

Батюшки, а ведь у него и правда, рот слегка перекошен. Может, его вообще паралич разбил?

– Что же ты будешь с золотом делать?

– Избу мне надо справить, холод в щели задувает, мерзнут мои кости.

– Столько тебе не надо.

Ага, ты мне еще порешай за меня, сколько мне надо.

– Стара я стала. Хочу перед смертью мир объездить, в круиз на ладье пуститься, в иноземных странах побывать, позагорать на белом песочке, сувениров прикупить. И сыночек у меня есть, – моя фантазия сорвалась с поводка. – Гришенькой зовут. Деньги ему отдам. Пусть купцом станет. А то уже семью ему пора заводить, а жилье у нас малогабаритное, невесту привести некуда.

– Скажи, мне, бабушка, где же ты Софочку нашла?

Какой-то вопрос с подвохом. Пятой точкой чую. Сейчас скажу не то, что надо, и не видать мне золота моего.

– А в лесу. Живу я неподалеку от леса. Грибница я. Грибы собираю.

– И продаешь?

– Ем!

Дались, ей эти грибы!

– А что делала царевна в лесу?

Что за вообще допрос с пристрастием пошел? Вот отец ее молчит. А тебе, что, больше всех надо?

– Так то мне неведомо. Не сказала она мне. Попросилась во дворец. Вот я ее и привела.

– Много тебе двух сундуков!

Эй! Ты чего? На каком основании такие выводы сделала? На каком вопросе я срезалась?

– Не хочешь золота давать, тогда отдай мне Кощея! – вырвалось у меня внезапно, я аж рот рукой прикрыла. Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

– И зачем тебе Кощей? – Мирослава изогнула красивую бровь.

– Зачем молодой красивый мужчина одинокой женщине? – хмыкнула я.

Мирослава уставилась на меня непонимающе.

– Будет лес валить, да избу мне новую строить, раз работников мне не на что нанять.

– Дам я тебе два сундука золота, – процедила она сквозь зубы. – Распоряжусь об этом, а ты, бабушка обожди здесь.

Мирослава удалилась, а я подошла поближе к царскому трону. Странный этот Берендей. Никаких признаков жизни не подает. Я ткнула его руку своим когтем. Никакой реакции. Прислушалась, вроде дышит.

– Что с ним? – спросила у Софки.

– Не знаю. Раньше он таким не был.

– Может, ко мне вернешься? Сбежим, пока эта не вернулась, – я мотнула головой в сторону проема, где скрылась Мирослава.

– Я останусь с ним, бабуся, я нужна ему.

Я прислушалась к браслету. Он вел себя как обычное украшение, не пытаясь меня покарать.

– Хорошо, лишь бы ты была довольна.

Вскоре вернулась Мирослава. Дружинники внесли в зал сундуки. Царица подала им знак, и они откинули тяжелые крышки. Золото. Всё как и договаривались.

– Вот твое золото, бабушка. Мои люди сопроводят тебя до твоего жилища.

– Это лишнее. Живу я на отшибе. Места там пустынные. А вдруг молодчики твои на золото позарятся. А еще страшнее, коли не на золото, а на мою девичью честь. Без обид, ребята, но всякое в жизни бывает.

– Честь, значит, бережешь, – усмехнулась Мирослава.

– Лучше, матушка-царица, повели дать мне лошаденку неказистую, да телегу невзрачную, да рогожи, чтоб сундуки прикрыть от завистливых глаз – и мы в расчете. Коли лошаденки жаль тебе, так мой сыночек завтра ее тебе пригонит.

– Хорошо, будь по-твоему.

На прощание я крепко обняла Софку и еще раз посмотрела на ее отца. Берендей был образцом стабильности. Ничего в его облике не изменилось. Стоило мне только Софку с рук на руки передать, как царица хлопнула в ладоши, и два дружинника мягко подхватив меня под локоточки, поспешили к выходу. Мол: «Иди, бабуль, иди, нечего глазеть на царя-батюшку!»

Вот вам и вся благодарность!

За воротами меня ждала чахлая кобылка в яблоках, кривая, косая, грива облезлая, едва на ногах держится. На лошадке Мирослава сэкономила. Видать не надо было так открыто на ее муженька пялиться, не иначе как конкуренцию почуяла.

Добрые молодцы оперативно запрягли лошаденку в старую скрипучую телегу, укрыли сундуки с золотом рогожей и выпроводили меня с этим добром через задние ворота. Ни и ладно, мы не гордые. Главное, что царица слово свое сдержала – награду положенную отдала, а остальное мне без надобности.

Ведь как хорошо я придумала – и дело доброе сделала, дите в семью вернула и подзаработала.

– Вылезай, Баюн, посмотри, помолодела я?

– Ага, – кошачья морда высунулась из сумки, – красавицей писаной стала. Продала воспитанницу и радуется.

Я фыркнула. Не на органы же я ее продавала, а в хоромы царские, к родному батьке на поруку! А деньги всего лишь приятный бонус к благородному поступку. Неизвестно, правда, отчего они Софку Водяному отдали, но это уже не мое дело. Может, царь с царицей ее на перевоспитание к нему отправили, а потом пожалели, совесть замучила.

Лошадка царская едва переплетала ногами, так что вернулись к избушке мы ближе к вечеру. Гришка встретил нас у порога, помог перетащить золото в дом, а потом молча накормил и напоил кобылу.

Ни словечка при этом не вымолвил и золоту не обрадовался. Лишь позднее, когда мы начали решать, куда это самое золото спрятать, вымолвил:

– Зря мы ее послушали, весь день у меня предчувствие нехорошее.

– Ерунда эти твои предчувствия, – я помахала рукой с браслетом перед его носом, – у меня вот магический гарант есть! Ни разу за сегодня не побеспокоил, а значит все в порядке с царевной. Вот обустроим за эти деньги хоромы, потом на отдых махнем в страны заморские, вы мне еще спасибо скажете!

Плохо только, что в Лукоморье банков отродясь не водилось. Вурдалак о сберегательных счетах и слыхом не слыхивал, а Баюн лишь усмехнулся. Вот народ дремучий! Я сложила руки на груди и призадумалась, такое богатство нельзя на виду оставлять, вон сколько лиходеев по дорогам шастает!

– Избушка-избушка! – обратилась я к дому. – А у тебя под половицами место имеется? Ты у меня с сюрпризами, может, и потайной схрон найдется?

Избушка довольно заскрипела, приосанилась и прямо на наших глазах открыла небольшой подвальчик, под домашние заготовки сделанный. На первое время должно сгодиться, а потом мы что-нибудь понадежнее придумаем! Быть может, и сами банк откроем. Будем людям кредиты под проценты выдавать, авось, ниша свободная, благодатная, никем пока еще не занятая.

Отложив себе золотишка на карманные расходы, я спрятала остальное под половицы и приказала избушке стеречь клад как зеницу ока, никому постороннему не открывать, и коль вздумает какой воришка внутрь залезть, сразу ему громадной лапой под зад давать, чтоб неповадно было. А уж мы ей и ремонтик сделаем, и крышу обновим, будет у нас самая модная изба в Лукоморье.

Дело справили, да только обратно в лес возвращаться мне не хотелось.

– Задержаться нам надобно, – решила я, – ночью обратно не пойдем, отдохнуть от тряски следует. А днем нужно обратно в город наведаться, на базар сходить. С Софкой я так толком осмотреться не успела, а в нашей глуши, даже если захочешь, не купишь ничего дельного. И кобылу пристроим заодно, ее с собой не возьмешь, а оставлять жалко.

Царица возвращать лошадь не просила, но не в избу же ее затаскивать, право слово! Может, удастся пристроить в хорошие руки.

Гришку в этот раз я решила взять с собой. Не на себе же покупки таскать! Он этому решению не обрадовался, но аргументам внял. Будет саженцы на базаре выбирать – вишневые, яблоневые, может, семян каких в огород присмотрит. Уж если решил у нас огород разбить, то нужно к делу основательно подойти. Там небось можно и курочек присмотреть, тогда будут у нас и яйца, и мясо, не все же рыбой питаться.

Курам даже Баюн обрадовался, мечтательно закатил глаза и сказал, что я хоть раз в жизни нечто дельное придумала.

На том и порешили да спать легли.

Ночью ворочалась, всё уснуть не могла. Мысли дурные в голову лезли, что пока я тут в теплой кроватке нежусь, Кощей в сырой темнице сидит цепями прикованный. В голове тут же вырисовалась печальная картина – каменный грот с коваными решетками, пол, устеленный гнилой соломой, крысиный писк и затхлый запах плесени. А он весь такой холодный и гордый посреди этого безобразия с бесстрастным лицом ожидает своей участи. Палачи, небось, уже нож наточили, или веревку мылом натерли. Уж не знаю, каким способом они Кощея умерщвлять решили, но разница невелика.

У нас с ним отношения, конечно, с самого начала не задались, но его смерти радоваться мне совесть не позволяла. И чувство прекрасного! Какого красивого мужика мир лишается.

Так жалко его стало. А ведь в сказках говорилось, что не прост Кощей, что смерть свою надежно хранит. Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце… А тут его повязали и глазом не моргнули.

Несправедливость! Стоит только на мужика глаз положить, как его в тюрьму сажают!

Царь вон тоже какой-то калечный. Сидит на троне, а глаза-то стеклянные, в стену смотрят. Парализовало его, что ли? Говорила же Софка, что проблемы какие-то с отцом, но я уж не думала, что такие.

Ничего, Ядвига, деньги у тебя теперь есть, можно за моря махнуть. Найду себе султана какого-нибудь, на одном Берендее небось свет клином не сошелся. Да и Кощей не последний красавец в моей жизни. Мало того, что лиходей, так еще и разведенный! А если жена от мужика сама ушла, это явный звоночек, что с ним что-то не так. Вот как натворю добрых дел, помолодею и найду себе жениха вдвое, нет, втрое краше этого мерзавца!

Глава 14

Полночи себя утешала, а всё равно проклятый в голову лез. Только глаза закрою, Кощей ко мне как наяву руки сквозь кованую решетку протягивает.

Не удивительно, что настроение к утру у меня было наипоганейшее. Встав раньше всех, я растолкала нашу небольшую компанию, чтобы и им жизнь медом не казалась.

– Ядвига! – взвыл кот, – петухи еще не пропели, можем еще поспать!

– В дороге поспишь, – огрызнулась я, – чай тебе всё рано не на своих двоих топать. В город пора, а то на базар не успеем, все самое интересное разберут.

– На базар она хочет попасть, конечно... Ну и дура ты, Ядвига. Ладно, я и сам всегда хотел посмотреть, как бессмертных умерщвляют.

– Договоришься сейчас! Я и тебя в хоромы царские продам, авось за говорящую животину там тоже золота не пожалеют. Будешь Софку развлекать, ей друзья нужны.

Баюн зашипел. То-то же!

– Ну, по коням! – скомандовала я, и мы дружно полезли в телегу. Первым запрыгнул кот, сел на перекладину и ехидно оскалился, глядя на то, как Гришка пытается перевалить меня за борт. Гришка пыхтел, пыжился, я ворчала на него, требуя бережного отношения к моей почтенной персоне. Наконец хилому вурдалаку удалось закинуть меня в повозку. При этом я отбила бок о днище. Жаба-Мирослава, даже соломки пожалела дно присыпать. Да и от Гришкиных костлявых пальцев синяки теперь останутся. Что за жизнь у меня такая беспросветная?

Одно только радует, что пешком плестись до рынка не придется. На лошадке и доберемся быстрее, и не устанем. Хотя насчет «доберемся быстрее», я погорячилась. Животина тащилась так вяло, словно собралась издохнуть прямо на дороге.

– Потерпи, коняшка, вот продадим тебя, тогда и помирай, – приговаривала я, как мантру.

– Да кто ее купит? – с унылым выражением лица обрубил мои надежды Гришка.

– А ну, не пессимизди мне тут, – прикрикнула на него.

Баюн почесал лоб и изрек:

– Слыхал я, что в некоторых странах, чтобы выгодно продать лошадь, суют ей под хвост кусочек чудного корня. Имбирем называется. Конь от такого неудобства перебирает ногами, ржет, живенько себя ведет, а покупатель и думает, что конь-огонь, брать надо. Но есть одна незадача – не растет у нас сие дивное растение. Однако я знаю выход – можно в огородах чеснока надергать. Тот же эффект получится.

– Хорошая, хорошая идея! – похвалила я. – Вот сейчас Гришка за чесноком сгоняет, а потом я нашпигую тебя как следует. Перекинется на рынке Гришка в кобелька, будет выть, а ты плясать будешь, живенько так. А люди денежку нам за представление заплатят! Ну, как тебе идея, живодер мохнатый?

– Сказала б сразу «нет». Зачем такие аналогии нехорошие приводить? – надулся кот.

– Ладно, не паникуйте. Придумаем что-нибудь, – успокоила я своих попутчиков. – Продавала же я когда-то и весьма неплохо.

Выезжали на рассвете, а когда добрались до рынка, солнце стояло высоко и пекло макушку.

Как и вчера, здесь была толчея неимоверная. Животных продавали в самом конце рынка. Там же был и второй вход. По незнанию мы поперлись через главный, грозя задавить всех, кто попался на пути. Информацию о втором входе мы получили многократно, вычленив ее из потока ругательств и проклятий.

Продвигались мы так медленно, что я успела рассмотреть, кто чем торгует. Вот ленты лазоревые – подошли бы к Софкиным глазам. Вот саженцы для нашего сада, инструменты хозяйственные для Гришки, посуда красивая на стол. Вот ткани разноцветные – можно занавески сшить да покрывало на кровать. А еще можно себе одежду нарядную справить. А то хожу в какой-то серой хламиде. Сбегает Гришка в деревню, найдет швею хорошую, все и обустроим. Деньги теперь есть. Или плюнуть на все? Купить здесь терем расписной и зажить весело в столице? Тут и Софку проведывать можно, и Гришке работа найдется. Может садовником во дворец устроиться. Никто там за деревьями не следит. А так хоть приведет в порядок мои будущие владения.

Или ну его, этого Берендея. Я корыстная, конечно, но не настолько. Найду себе парня молодого, горячего. С двумя сундуками золотых это труда не составит. Сами налетят на мои мощи. Еще и отбиваться придется. А там и подумаю, как молодость и красоту вернуть. Может, для этого будет достаточно мелочь бедным раздать? Или учредить школу для детишек? Это о-го-го какое доброе дело.

Избушку только жалко. Обидится на меня. Да и я к ней привыкла. Гришка тоже говорил, что людей не любит. Согласится ли на переезд?

В раздумьях я и не заметила, как мы въехали в зону, предназначенную для продажи животных. Ох, и шум тут стоял! Гуси гоготали, просунув длинные шеи сквозь металлические прутья клеток. Куры кудахтали. Буренки недовольно мычали. Лошади ржали. И среди всего этого бедлама сновали люди, щупали скотину, заглядывали ей в рот, осматривали зубы, проверяли, блестят ли глаза. Задавали вопросы: а сколько яиц несет ваша пеструшка? А сколько корова дает молока?

Продавцы нахваливали товар. Обещали золотые яйца и молочные реки. Покупатели не верили, торговались, сбивали цену.

– Чтобы продать нашу клячу, нам еще придется приплатить, чтобы ее забрали! – недовольно проворчал кот.

Мы нашли свободное местечко, припарковали наш транспорт, потеснив торговку курами и мужика, продающего поросенка.

У других торговля худо-бедно шла, а возле нас останавливались исключительно для того, чтобы поржать над нашим товаром. Это тебе не золотыми цацками торговать. Украшения сами себя продают, нужно лишь слегка подтолкнуть покупателя. А тут полный неликвид.

– А ну, быстро подобралась! Ноги собери, чтоб в стороны не разъезжались. А не то мяснику тебя сдам! – шикнула я на кобылу

Она будто бы меня поняла, приосанилась.

Животные, они ведь все понимают. Надо только слова правильные подобрать.

– И почем продаешь, матушка? – задорно спросил очередной весельчак, подмигивая своим товарищам.

– Денег у тебя не хватит, милок, – прошамкала я в ответ.

– Две медяшки у меня всегда в кармане валяются. И то, видно, одной обойдусь.

– Молодой вроде, глазастый, да не все глаза твои видят.

– Чего это они не видят? Кобылу твою даже мясник не возьмет. Кожа да кости у нее!

– На диете она, фигуру блюдет, – огрызнулась я.

– Может, хоть молоко она дает?

– Дает, да никто не берет.

– И много кобылка дает молока?

– Не выдоишь за день, устанет рука, – вспомнились слова из книжки, прочитанной в детстве.

– Это мы сейчас проверим.

Парень подошел к крупу лошади. Было б здорово, если бы она его сейчас копытом долбанула!

– Ба! Так это конь!

Вот это нежданчик.

– Ты, видно, сослепу не то доила. Вот и рука зазря уставала, – давясь от хохота, сказал он.

– Эх ты, охальник! – воскликнула я, искренне жалея, что у меня в руках нет палки. А то огрела бы его по спиняке!

– Проверяла я тебя. Покупатель ты или позубоскалить решил. Вот теперь вижу твой интерес к товару. Можем и поговорить, – выкрутилась я. – Посмотри, какой прекрасный конь! Конь-огонь!

– Так он старый.

– Народная мудрость гласит – старый конь борозды не портит.

– Ага, я даже знаю почему. Он плуг не потянет.

– Телегу ж тянет, – хмыкнула я. – Кстати, телега бонусом идет. Берешь коня, телега в подарок! Не бита, не крашена, в угоне не числится. Хочешь – один катайся, хочешь – с любимой, а можно и компанией веселой вдесятером набиться. Места всем хватит! И обзор панорамный, на 360 градусов! Едь и любуйся красотами родной земли.

– Да не нужно мне твое барахлишко, – парню, видимо, надоело глумиться надо мной.

А меня такая злость взяла.

– Нужно, не нужно – бери! – прокаркала я, еще и слюной его забрызгала.

Парень отерся, уставился на меня ошалелыми глазами:

– Хорошо, бабушка, беру! Сколько?

– Три рубля серебром, – выпалила я наугад.

По вытянувшимся лицам его дружков поняла, что это очень много.

– Ага, – сказал он и стал рыться в карманах.

Он, что, дурачок? Вроде только что нормальным казался. Наглым, но нормальным.

– У меня только рубль, – расстроенно сказал он.

Друзья смотрели на него во все глаза, ожидая, когда он скажет: "Что, повелась, наивная бабка?"

Но он повернулся к ним и стал просить денег в долг, у кого сколько есть. Поняв, что это не затянувшаяся шутка, мужики стали пытаться его образумить.

Двое из них взяли его под руки и потащили прочь.

– Во дела, – пробормотала я.

Еще больше я удивилась, когда парень умудрился вырваться и прибежать ко мне:

– Бабушка, жизни мне не будет без этого коня, возьми рубль, а остальное я тебе потом принесу.

– Хватит и рубля. У нас сегодня скидка первому покупателю, – ошарашенно пробормотала я, взяв монетку.

Парень тут же принялся обнимать коня и гладить его облезлую морду.

Гришка спрыгнул с телеги, кот взобрался ему на шею.

И мы поспешили прочь, подальше от места сделки. А то, чего доброго, покупатель передумает.

– Нам еще саженцы купить, – попытался притормозить меня Гришка.

– Ага, и на казнь с ними попремся? Нам их в толпе переломают.

– Но я не хочу в толпу, – заканючил вурдалак.

– Надо, Гриша, надо.

– Может, я саженцы куплю сам и потихоньку к избушке пойду. На меня люди плохо действуют, будто все силы высасывают.

– Ты вурдалак или кто? Вокруг тебя еда на любой вкус, ходи да облизывайся, а ты еще недоволен, – пристыдила его.

Гришка потупился и побледнел. Жалко его стало, махнула рукой:

– Ладно, иди покупай саженцы и ни в чем себе не отказывай, – и дала ему монетки.

Гришка просиял.

– Спасибо, хозяюшка, ты самая лучшая! – почти пропел он и убежал в гущу толпы, перед этим сунув мне в руки кота.

– Полезай-ка в сумку, Баюн. Женщина, гуляющая с котом, как знак для мужчин, что заигрывать со мной не нужно. Ничего личного, просто не хочу, чтобы потенциальные женихи думали, что поговорка про сорок кошек – это про меня.

Баюн нехотя подчинился.

Так и пошли мы до площади. Я как самодостаточная уверенная женщина, а Баюн, как пассажир заплечно-сумочного транспорта.

На площади народу было столько, что яблоку негде было упасть.

– Опоздали, что ли? – всполошилась я.

– Час уже ждем, а казнь еще не началась, – отозвался кто-то из толпы.

– Это хорошо, – пробормотала я и активно заработала локтями, прокладывая себе путь вперед. У меня, между прочим, богатый опыт посещения подобных мероприятий. Не казней, если что, а концертов. Я неизменно стояла в первых рядах у самой сцены. Мой принцип: если я за что-то заплатила, то должна получить это в лучшем виде.

Казнь, в отличие от концертов, была бесплатна. Потому и работать суставами мне пришлось активнее – Кощей смог собрать столько зрителей, сколько не собирали рок-звезды. Изрядно помятая я все же пробралась к сцене, тьфу, к помосту.

Странно, но на нем не было ни виселицы, ни гильотины, ни даже простого чурбана с воткнутым в него топором. Правда, торчал какой-то столб. Сжечь, что ли, его собираются?

Время шло, а Кощеем даже не пахло. Когда толпа начала возмущенно гудеть, на помост взошел глашатай в красном.

Он подал знак, призывающий к тишине.

– Судари и сударыни, у нас небольшая заминка. Дабы скука не одолела, ваш слух усладят слепые гусляры.

Ясно, технические неполадки у них, значит. Но что могло случиться? Палач забыл наточить топор? Отсырели заготовленные дрова?

Смотреть на гусляров было неинтересно. Были бы они молодые... А так они выглядели, будто им сто лет в обед исполнилось. Самые настоящие старцы, с длинными белоснежными волосами и бородами до пояса. Если они на самом деле не были слепыми, то подслеповатыми были точно. Шли они, держась друг за друга и еле-еле переставляя ноги.

Встали они в один ряд, поклонились честному люду и стали мучить струны. Вскоре я начала позевывать. Взбодрить меня могло лишь чудо. Для этого берендеевские музыканты должны были начать трясти головой так, чтобы волосы описывали в воздухе окружности, снять с себя нательные рубахи, запустить их в толпу, сломать гусли о сцену или о голову товарища. Показать жару, одним словом.

В общем, мой внутренний критик негодовал в промежутках, когда просыпался от моего праведного храпа.

Задремав, я и не заметила, как гусляры ушли, а на смену им явились плясуны. Танец, конечно, был не ахти какой. Из разряда «носик, пятка, топ-топ-топ», а потом что-то наподобие ручейка.

Мы вроде как на казнь пришли, а не на выступление местных коллективов. Если они на разогреве, то свою цель они выполнили. Народ уже просто кипел от возмущения. Слышались выкрики идти крушить дворец и требовать немедленной казни лиходея.

Конферансье в красном кафтане понял, что пахнет жареным, взобрался на сцену и попросил немного подождать, мол, осужденного уже ведут.

Угу, ведут, окольными путями через Китай.

Правда, после его слов прошло совсем немного времени, и вдали засверкали золотом латы царской дружины.

Сердце мое замерло на миг, а потом затрепетало так, что чуть не выпорхнуло из груди. Я даже на цыпочки встала, чтобы быстрее увидеть Кощея.

Пока я видела только черное размытое пятно, движущееся перед дружинниками. Когда картинка стала четче, я с разочарованием отметила, что Кощея обрядили в черный длинный балахон с капюшоном, скрывающим лицо.

Сам Кощей съежился, стал меньше. Шел, склонив голову, и на зевак не смотрел.

Толпа бесновалась и ликовала, а я молила его посмотреть на меня. Мне нужно увидеть его в последний раз. Хотелось, чтобы он понял – я с ним, даже если его здесь все ненавидят.

Я с тобой, Кощеюшка. Морально, естественно.

Разделить его судьбу на плахе я не мечтала. Я еще слишком молода для подобного исхода.

Проходя мимо, он не повернул голову в мою сторону. А в прошлый раз мне показалось, что он почувствовал меня. Не могла же я такое придумать.

Пленника под одобрительные возгласы толпы завели на помост. Он стоял, заведя руки за спину, и смотрел себе под ноги. Как я ни изворачивалась, увидеть его лицо у меня не получилось.

– Стыдно на людей посмотреть, песья морда? – раздались выкрики сзади.

– Казните его уже!

– Четвертуйте!

– Вздерните на дыбе!

– Утопите!

– Сожгите!

– Привяжите к хвосту коня и пустите вскачь!

Это, что, викторина такая? А сейчас, видимо, мы узнаем правильный ответ. Глашатай призвал к молчанию, и на помост торжественно взошел дружинник, держа в руках бархатную подушечку.

Они, что, решили всех удивить и задушить Кощея подушкой?

И тут глашатай двумя пальцами взял с подушки какой-то предмет. Игла! Огромная, похожая на цыганскую.

– Всем известно, что Кощея нельзя просто так убить! – громовым голосом возвестил он.

По удивленным перешептываниям я поняла, что известно далеко не всем, а точнее, никому из зевак. Какой-то мужик ткнул меня локтем в живот и спросил:

– Они че иголкой его до смерти затыкают?

Я пожала плечами.

– Смерть Кощея на конце иглы! – прогрохотал глашатай.

И только он собрался ее с пафосом сломать, как я дикой кошкой влетела на помост. Откуда только прыти хватило? От неожиданности глашатай выронил иголку. Придя в себя, он приготовился зарядить мне кулаком в ухо, но я увернулась и шмыгнула между дружинниками к Кощею.