Текст книги "Канон Смерти (СИ)"

Автор книги: Александра Плотникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Канон Смерти

Часть 1 Полукровка. Пролог

Дракон, Демон и Дева

Где ты был или нет, каким ты стал?

Сколько раз сменилось море сушей?

Для тебя – и стон, и стих, и сталь -

Для тебя всё это, так послушай, перестань

Приходить во тьме по собственную душу,

Тщиться заковать её в хрусталь…

(Мельница, «Витраж»)

Домен Хаоса Ильмер.

Молодой хаосит собирал души.

Черные когтистые пальцы бережно перебирали эти яркие сверкающие виноградины, бесконечным потоком струящиеся от полупризрачной, подготовленной к ревоплощению планеты. Бесценные, вечные и хрупкие сгустки жизни. Их нужно разложить по кристаллам-хранилищам – потускневшие и поврежденные в одну сторону, их переплавит и выпустит в новый цикл перерождений Кузня Душ, либо исцелят мастера по просьбе. Яркие и целые – в другую, ждать воплощения.

И в третью, особенную горку – те, что еще недавно были его Кланом. Их он взрастит и воспитает особо. Как взращивают на солнечных склонах виноградные лозы, дающие сладкий хмельной нектар. Выйдут в мир обновленные Дети Дракона, избавившись от старых, мешающих росту и развитию грешков и проблем, расправят крылья, и слава сильного народа пойдет о них по мирам.

Эскиль, Дарэм, Искархан, Триана, Келлар… Харенаар. Прости, дружище. За все прости. Райна. И перед тобой виноват. Киа… Повезло, что ты уцелел. Счастливой жизни тебе, дружок. И к тебе, дружище Уно, вернется выбитый глаз, хотя характер от этого не исправится, к сожалению. Элани, сестрица, твоя смерть была совсем несправедлива.

Десятки и сотни имен кружились в памяти, за каждым стояла жизнь. Ошибки и победы, горести и радости, рождения и смерти.

Вокруг клубился мрак изменчивой и непостижимой Нереальности. Имя за именем, душа за душой приходили через руки хаосита, еще недавно бывшего драконом из рода даэйров, главой потерявшего могущество Клана. Теперь же касание Всетворящего медленно, шаг за шагом изменяло его, саму его суть, превращая в нечто новое. Прошлое уходило все дальше, оставалось за плечами, но он все же решился дать ему еще один шанс. Дать шанс своему миру. Дать жизнь тем, кто умер рано и несправедливо, тем, кто просто не случился из-за нелепого стечения обстоятельств.

Может быть, зря, кто знает. Но супруга очень хотела, чтобы мир, который она считала домом, остался жив. И если это будет залогом ее спокойствия, то почему нет?

На плече сидел старый приятель – черный крыс Маар, маленький дух Смерти. Теперь их связывала всего лишь многолетняя дружба. Рядом супруга отбирала души, подлежащие переплавке и исцелению. У нее хорошо получается. Слава Стихиям, ожила наконец, и больше не напоминает по недоразумению не упокоившийся труп. И какая, в сущности, мелочь – забыть о несбывшемся прошлом и отказаться от дара Смерти ради того, чтобы она жила и носила его ребенка.

Личный выбор каждого – забыть или помнить.

Красивы будут новые даррейские лозы…

Как и их сын.

Строго говоря, рядом сейчас пребывал лишь ее воплощенный в зыбкую тень разум, пока тело отдыхало дома, под защитой надежных дворцовых стена и оборонительных систем, но разницы на самом деле – никакой, работе это никак не мешает, а большего и не нужно. Изменчивые пространства Первородного Хаоса – не для нее. Растворят и перемелют в себе, а если не растворят – в лучшем случае, в реальность вернется абсолютно безумное создание, которое проще убить… Нет, это было бы слишком бессмысленное безрассудство, чтобы позволять такую блажь.

А цветных виноградин сотни. Тысячи. Миллиарды. И уже не по одной приходится перебирать их, а пропускать через восприятие целым потоком, отмечая лишь те, что выбиваются из него. Незримый барьер задерживает и отсекает их – неподходящие, ненужные, слабые, никак не вписавшиеся в те критерии отбора, которые хаосит поставил себе. То, что ему просто не нравилось, собиралось еще одной горкой кристаллов. Они не пропадут и не будут выброшены – возможно, их заберет кто-то из родни, возможно, подкормятся и будут воплощены в одном из новых миров или станут основой нового разумного вида.

Ментал на периферии плеснул угрозой и рыком – это супруг предупреждал какого-то низшего, привлеченного сильными выплесками энергии и рискнувшего слишком приблизиться к месту работы, чтобы урвать хоть кусок дармовой пищи. Хаосит с любопытством изогнул шею и чуть повернул голову, пока еще сохранявшую драконьи очертания в полуоборотной форме.

«Зверье местное, – коротко сообщил супруг. – Работай спокойно»

Золотисто-янтарные провалы глаз довольно прищурились и чуть дернулся гребнистый хвост.

«Мы скоро закончим, – отозвался Дракон Хаоса. – Осталось еще немного».

Глава их маленькой пока семьи – высокая, закованная в естественную синевато-черную броню фигура на мощных звериных лапах – всплыл рядом откуда-то из нижнего слоя. Свернув изменчивое пространство Нереальности в удобное подобие кресла, он уютно устроился в нем, склонил набок белогривую голову и стал с интересом смотреть за работой. Самого его никогда не привлекало созидание, он предпочитал заниматься развитием и защитой уже принадлежавшей их семье территории. Кто-то должен создавать новое, а кто-то – следить, чтобы оно не досталось врагу. Враг есть всегда. Всегда найдется тот, кто считает себя вправе присвоить чужое просто потому, что может и потому что сильнее. А это значит, что нужно стараться превзойти любого возможного врага, чтобы в один прекрасный день их не пришли убивать.

И он постарается, чтобы этого не случилось.

А двое – дракон и мать его ребенка – погрузились в воссоздание родной планеты, не думая и не вспоминая о возможных опасностях.

И зазвенели струны энергопотоков под двумя парами рук, под касаниями разумов. Начали выправляться тонкие сложные сети, напоминавшие хитросплетения сосудов и нервов, напитываться энергией главные магистрали Источников. Из полупрозрачной, раздолбанной, почти разрушенной вероятности планета начала превращаться в полноценный живой организм, готовый начать самостоятельную от породившей его реальности жизнь. Поднимались горы, разрастались леса, заново разливались по старым и новым руслам моря и реки, легли в свои ложа океаны. Двое вспоминали и воплощали свой мир.

И снова воздвиглась на горе черно-янтарная твердыня Клана Даэррэх. Снова раскинула восемь лучей звезда белого города у ее подножия. Снова будет зреть по склонам черный виноград, рождающий сладкое вино – «Драконью Кровь». Множество иных, новых городов, рассчитанных на миллионы жителей, вырастали здесь и там, рожденные мечтой хаосита – ведь когда-то он так хотел выстроить новое общество, в котором разумные не истребляли бы друг друга только за то, что у кого-то есть чешуя или хвост, а кто-то лишен крыльев и бессмертия. Руки супруги поддерживали эту шальную птицу-мечту, сами собой придавая гармоничную стройность ее изменчивым чертам.

Бушевала, танцевала созидающая, творящая буря, поднятая Драконом и Девой. Закружились по орбитам две луны – персиковая и голубая. Новой силой наполнилась стареющая звезда системы. Спускались в новорожденный мир звериные души, воплощаясь во множество разнообразных форм – от гигантских ящеров до ярких пичуг размером с палец, от таежных хищников до насекомых. Застучали по полям копыта любимых обоими дахаррских скакунов, статных, не терпящих узды своевольных красавцев-коней. И огромные свирепые орлы поселились высоко в горах, где не охотятся разумные. Заполнились жизнью океаны и пещеры. И всему этому огромному единому живому существу, именуемому новой Хэйвой, а может быть, как-то иначе, дана была возможность развиваться, порождая самостоятельно новые живые формы на смену тем, что не пройдут испытания естественным отбором.

И когда схлынули творящие воды энергии, а Дракон устало выдохнул и прикрыл глаза, оставалось лишь дождаться стабилизации мира и его биома, а после воплотить его разумное население…

«Возвращайся ужинать», – кинул ласковую умиленную мысль белоголовый демон, все это время молчаливо наблюдавший рядом и чутко следивший, чтобы никто не дай Всетворящий, не нарушил процесс. Он встал и, беззвучно подплыв к супругу, положил руки ему на плечи. Волна изменений прошла по телу хаосита, почти до конца формируя привычное обличье молодого мужчины. Запрокинув голову, он прижался затылком к жесткой грудной броне м замер, наслаждаясь присутствием родного существа. На несколько кратких мгновений, растянувшихся а долгие часы, оба замолчали и застыли, покачиваясь на мягких шепчущих волнах вечного прибоя…

А потом шагнули в обычную реальность своего Домена, окончательно приняв привычные обличья почти людей. Их встретила супруга, мягкая, домашняя, округлая. Вечерняя синь уже опустилась на Поднебесный дворец, и свет в его залах неспешно разгорался. И был тихий ужин втроем, почти вчетвером. Дракон был тих и удовлетворен хорошо проделанной работой. Разве что глаза его еще долго горели, как два провала прямо в пылающее огненное нутро души.

Глава 1 Дитя

За несколько тысячелетий до образования Домена Ильмер,

Хэйва, Кансианское княжество, веселый квартал столицы

В богатом борделе рожала шлюха.

И не абы от кого – от даэйра.

А потому хозяин, узнав о залете одной из своих «девочек», решил ребенка оставить на воспитание. Экзотика все-таки, богатые клиенты оценят. Даэйры, когда встают на две ноги – красотой любого человека переплюнут.

Вообще-то за залет от клиента вполне можно было оказаться на улице. Но отпрыск даэйра мог принести заведению немалые деньги и немалую славу. И Таише повезло – хозяин оказался милостив. Хотя никто не понимал, как умудрилась она понести, средства-то применялись надежные. То ли клиент был настойчив, то ли против крылатых травки никак не помогали…

Одно слово – даэйр. Явился ночью, в компании двух приятелей, уже изрядно нетрезвый и не в себе, глаза змеиные горят, как два фонаря. Потребовал себе самую выносливую красотку на всю ночь, в оплате не скупился – изумруд хозяину в руки швырнул бесценный, насыщенного темного оттенка. Сутки Таиша отсыпалась, а после начала в обмороки падать и есть, будто не в себя.

А ребенка невзлюбила еще в утробе. За то, что чуть карьеры ей не стоил. И что маялась она с ним не человеческий срок, как положено, а без малого год. И что из цветущей пышногрудой красавицы змееныш неизвестного полу (впрочем, повитуха утверждала, что будет мальчик) превратил ее в доходягу – силы жрал из матери все, какие мог.

Теперь Таиша надрывалась криком, проклиная демоново отродье, ублюдочного смеска, которого хозяин запретил ей скинуть даже когда прошли все мыслимые сроки беременности. Для таких у самих крылатых существовало презрительное слово «даррей», нечистокровный.

И когда раздался первый плач новорожденного, нет, не плач, хриплый писк, Таиша лишь поморщилась и махнула рукой:

– Уберите это с глаз моих!

И даже не взглянула на черный шевелящийся комок. Хозяин пожал плечами и отдал его двум пожилым матронам. Посетителями те давно уже не занимались, вели хозяйство. Заодно и за ребенком присмотрят. Знать бы еще, чем его, мелкого, кормить, да как растить. И сколько времени пройдет прежде, чем он себя окупать начнет. А то вдруг не по средствам игрушка, и проще обратно даэйрам его подбросить? Сами разберутся, прибить его или воспитывать.

Но хозяин все-таки решил рискнуть.

Так началась жизнь детеныша – в одеяльном гнезде, в одной из дальних комнат веселого дома, куда посторонним ходу нет. Он лежал маленьким, не больше обычного младенца, странным клубочком, взирая на людей огромными золотыми глазами, а те с любопытством рассматривали его.

– Надо же… – удивленно бормотал хозяин борделя. – Какое чудо природы…

Детеныш оказался бескрыл. И напоминал вовсе не ящера, а скорее, пухленькую чешуйчатую собачку с чуткими подвижными ушками и короткими усиками на забавной мордочке. Никаких рогов и шипов, чешуйки были мягкими и нежными и блестели, как черный металл, покрытый тонким золотым напылением.

«Мама? – родился в головах людей четкий мысленный вопрос. – Папа? Где?»

Даэйрский ребенок оказался телепатом. Он раскрыл пасть, уже полную маленьких треугольных зубок, и требовательно чирикнул.

Что они могли ему ответить? Что он ни разу не сдался ни матери, ни, тем более, отцу ни разу не появившемуся за это время? Соврать? Кому – маленькому телепату, который сходу распознает любую ложь просто потому, что никто из них не умеет прятать свои мысли?

Пристальный золотой взгляд переходил с одного лица на другое.

А потом малыш и вовсе отвернулся от людей, лег и перестал обращать внимание на происходящее вокруг. Его не привлекало ни парное мясо, ни теплое густое молоко – не материнское ведь. Он часами лежал неподвижно, и только слабо поднимающийся круглый животик давал понять, что он еще жив. Матроны жалели детеныша. Хозяин веселого дома махнул на него рукой – сдохнет так сдохнет. Другого живого товара полно, и товар этот ухода хоть и требует, но взамен деньги приносит.

Ему не дали даже имени, так и называли дарреем. Потом одна из матрон удачно укоротила словечко, стала звать слабеющего с каждым днем детеныша просто Реем. Приросло.

Таиша плевать на него хотела. Она не то, что не приходила взглянуть на сына, она легко забыла о его существовании сразу, как только пропало ненужное молоко. Он это слышал, хоть связь с непутевой матерью и таяла все быстрее. Слышал и не хотел жить. Молоко добровольные няньки вливали силком прямо в пасть, меняли под ним служившие подстилкой старые простыни, как умели, рассказывали сказки. Рей наотрез отказывался расти и из пухлого даэйрского младенца превратился в отощавший скелет.

Но любому сыну неба не так-то просто умереть – природа щедро одарила их жизненной силой. И спустя несколько месяцев, Рей все-таки поднялся на тонкие, как спички, подгибающиеся лапы. Вот только светлая чистота ушла из взгляда. Он стал сумрачным, почти звериным. Няньки невольно начали бояться смотреть ему в глаза. Им казалось, что этот маленький хищник ждет случая попробовать горячей крови. Они даже догадывались, чьей.

Детеныш смирился с собственной ненужностью самым близким для него существам. И доверять странным чужим двуногим, разбившим его мир в первый час жизни, больше не хотел.

Зато решил жить. Назло.

Он стал есть. Много есть и быстро расти, не спеша при этом показывать, что способен говорить человеческим языком. Мало ли, что решат эти странные двуногие. С няньками, матушкой Нэртой и матушкой Толой, он вполне успешно общался с помощью образов, их единственных признавал терпимыми и позволял себя гладить. Всех остальных обитательниц веселого дома, приходивших к нему, при любой попытке дотронуться чувствительно тяпал за пальцы. Мог бы и откусить, но тогда с ним точно что-нибудь сделают.

Не покидая комнат своих нянек, Рей внимательно слушал, что происходит во всем доме. Слушал и составлял свою, очень узкую и странную, картину мира, ограниченного стенами веселого дома и мутным непонятным «снаружи», которое он никогда не видел – в комнатах матушек не было окон, только узкие лазы-продувы, чтобы не застаивался воздух.

Мир Рея был полон запахов: от тонких и терпких ароматов благовоний и духов до странного, порой тяжелого и удушливого запаха вечно спаривающихся разумных. Постоянно плавая в этой смеси, будоражившей его чуткий нюх, он и не подозревал, что сам от природы пахнет, как шкатулка торговца пряностями – имбирем, корицей, гвоздикой.

«Зачем они это делают постоянно?»

Этот вопрос частенько занимал его любопытство, ведь мысли обитателей дома крутились только вокруг спаривания. Маленький даэйр готов был решить, что ничем иным двуногие заниматься не хотят и не умеют. Кроме спаривания они думают разве что только о том, как поспать, поесть, навесить на себя побольше побрякушек, ну и справить естественные надобности. Еще иногда приходящие клиенты вспоминают каких-то «жен» и почему-то очень не хотят, чтобы те узнавали, куда они ходят. Этими темами круговорот мыслей в доме и ограничивался. Слушать одно и то же малышу вскоре надоело, и он научился отгораживаться от этого беззвучного вала одинаковой информации, усилием воли не слышать и не слушать скучную ерунду.

Но сверху, оттуда, где жил загадочный Хозяин, которого Рей видел лишь один раз в жизни, доносились совсем другие, непонятные малышу размышления. И он сделал единственный вывод, который мог: двуногие делятся на Хозяев и стадо. Только старые, вроде матушек, перестают интересоваться спариванием и переключаются на другое. Но и их интересы не уходили дальше каждодневных дел.

«О чем же думает Хозяин?»

Однажды Рей набрался наглости это выяснить.

Дождавшись того часа, когда все уснут – короткого времени перед самым рассветом – он впервые толкнул лапой дверь, ведущую в общий коридор, и для начала высунул морду. Было тихо и пусто, только потрескивали светильники по стенам. Детеныш огляделся, втянул носом воздух и двинулся в сторону лестницы, стараясь не цокать когтями по полу.

Наверху ему понравилось куда больше, чем внизу. Другие, незнакомые запахи, нет никаких мешающих штор, подушек и тесных для него закутков, никто не мельтешит туда-сюда. Зато много отполированного дерева с красивыми узорами, которые можно долго разглядывать, много блестящих красивых штучек, желтых и белых. Рею очень хотелось до них дотянуться. От усердия он даже встал на задние лапы возле одной из дверей, а передними изо всех сил ухватился за штучку. Холодная, гладкая, приятная, так бы и держал все время… Штучка поехала, что-то щелкнуло и дверь с тихим скрипом стала открываться вовнутрь.

– Какого рожна надо? – раздался голос Хозяина.

От испуга и неожиданности Рей мячиком отскочил в противоположную стену и вздыбил чешую. Надо было бежать, но лапы словно приросли к полу, превратившись в непослушное желе. Рей вжал голову в плечи, зажмурился и стал похож на чешуйчатый шарик. Двуногие плохо видят в полумраке, может быть, Хозяин его не заметит? Наверх, вообще-то, ходить запрещалось, а он нарушил это правило. Что теперь будет?

Шаги Хозяина приближались.

– Я же просил вас, шельм, меня не дергать!

Человек выглянул в коридор и наткнулся взглядом на детеныша.

Рей представил себе, что он ветошь.

«Меня здесь нет!»

– Ты? – в голосе Хозяина послышалось удивление. – Ну заходи.

«Приглашает? Меня?»

Немного отойдя от страха, Рей смог прислушаться к мыслям человека. Враждебности не ощущалось. Его действительно приглашали войти. Двуногому было… интересно. Пригладив чешую и поставив уши торчком, детеныш осторожно шагнул навстречу. Хозяин посторонился и пропустил его в комнату, не став закрывать за собой дверь.

Комната показалась Рею огромной в сравнении с теми каморками, где он жил и уже сворачивал мебель хвостом при любом неосторожном движении. Ковры и подушки отсутствовали, зато вдоль стен стояло множество полок от пола почти до потолка и мягкие кресла, так и манившие свернуться в них клубочком. На полках рядами красовались странные штуки, которые Хозяин – Рей подсмотрел в его голове – называл книгами. Неподалеку от самого настоящего окна громоздился большой, ни на что не похожий стол, кажется, «письменный». Его освещали не свечи, а большой красивый сверкающий камень!

Сгорающий от любопытства Рей даже привстал на задние лапы и вытянул шею. Свет желтоватого камня отражался в его глазах, делая их похожими на две лампы.

– Нравится? – спросил Хозяин.

И, дождавшись кивка, подошел к столу, взял с него камень на подставке и поставил на пол перед детенышем.

– Это светильник. Кристалл в нем заряжается днем и светит ночью.

Рей дернул подросшими жгутиками усов и ткнулся носом в камень. Холодный. И пахнет… Или нет, не пахнет? Усы холодило, но что это такое, юный даэйр понять не мог. Он поднял голову и вопросительно уставился на человека. Но тот, кажется, вопроса так и не понял.

– Я знаю, что ты можешь говорить, Рей, – сказал Хозяин. – Меня зовут Тоурен.

Детеныш сел и склонил голову набок. За висками уже пробивалась первая пара рожек, когти на лапах выглядели внушительно, поболее собачьих.

«Откуда он знает? Из этих своих «книжек»?»

До сих пор Рей разговаривал только сам с собой, когда никто не мог его увидеть и услышать. Выучить речь двуногих оказалось несложно, достаточно было соотнести звучащие слова с образами в их головах. Но теперь он понял, что речь обитателей дома бедна по сравнению с речью Хозяина. Тоурена. Из головы этого человека можно почерпнуть целый пласт понятий и образов.

«Он назвал мне свое имя, как равный. Что это значит?»

Никаких тайных умыслов разум человека не излучал. Рею не казалось, что за тайной, закрытой дверцей хранится какой-нибудь секрет, способный ему навредить. Значит, человеку можно показать, что он прав.

Рей приоткрыл пасть и шевельнул длинным языком. При посторонних говорить не доводилось, и он занервничал.

– Могу, – раздался глуховатый мальчишеский голос. – Но не хочу.

Это не было речью в человеческом понимании. Звук лился из глотки, но был скорее воплощением желания говорить, усиленной телепатией. Губы не шевелились, язык только слегка подрагивал в пасти в такт словам.

– Почему? – удивился Тоурен.

– Не с кем.

– Резонно… Хочешь – осмотрись.

Упрашивать себя Рей не заставил и первым делом поскакал к окну – заглянуть в загадочное «снаружи». Встал на задние лапы, упираясь передними в подоконник и прижался носом к холодной и гладкой штуке, называвшейся «стекло».

Он увидел блестящую от дождя улицу, множество разноцветных фонарей и соседние дома, ярко подсвеченные изнутри и снаружи. А наверху, над домами, укрытое тучами, огромное и бездонное…

Что-то заныло внутри чуть ниже лопаток. Прострелило спину тягучей болью, потянуло туда, наверх, за тучи…

Рей снова опустился на все четыре и отошел к полкам. В голове роились десятки вопросов, но он решил пока молчать. Продолжал изучать Тоурена, читая его, как открытую книгу, забираясь в самые потаенные уголки разума. Человек не умел закрываться от его внимания, да и, похоже, не хотел. Он отличался от обитателей и посетителей дома даже внешне, неярким строгим обликом. Полуседые, чуть волнистые волосы зачесаны назад, вдоль левой щеки тянется тонкий шрам, глаза внимательные, серо-зеленые.

«Что ему надо от меня?»

И тут Рей натолкнулся на то, что его испугало и заставило крепко задуматься. В мыслях Тоурена существовало некое «дело», которому он посвятил много лет своей жизни. Оно приносило странную вещь под названием «деньги». Вокруг этих маленьких металлических блестящих кругляшей мысли обитателей дома тоже крутились постоянно, их давали за спаривание с теми, кто приходил – клиентами. Часть можно было оставить себе, остальное отдавали Хозяину, а он давал за это еду, одежду, украшения. Рей не слишком задумывался над этим, воспринимая, как одну из странностей двуногих. Но сейчас, заглядывая в голову Тоурена, он видел там совсем непонятные вещи. На деньги обменивали не только еду и предметы, людей Хозяин тоже обменивал. Вот как, оказывается, в доме появлялись новенькие – молодые девочки и мальчики, которые поначалу очень боялись того, что им придется делать. Рей не понимал их страхов и очень хотел во всем разобраться, но поговорить с ними не было никакой возможности, ведь его не очень-то выпускали из дальних комнат; это сейчас он осмелился выбраться сам. Потом страх этих новеньких растворялся, сливался с общей массой, а вопросы так и оставались без ответов. Бывало и наоборот, кто-то покидал дом, и тоже в этом случае Хозяин получал деньги или как «выкуп» или как «плату за товар». Много денег – много богатства, много возможностей, много свободы. Разве свобода мерится деньгами? И что это вообще такое? Двуногие часто использовали это слово, но сами толком не понимали его значения.

По всему выходило, что сам Рей – тоже «товар». Значит, ему тоже придется постоянно спариваться за деньги, как и всем? Но ведь он же – не двуногие. Он же не стадо! Или Хозяин не понимает этой разницы?

Детеныш не знал, как высказать этот слишком сложный вопрос. Не знал, чего ждать от стоящего перед ним мужчины в дорогом костюме и с хорошим образованием, относящегося к разумным, как к инструменту для получения денег. А вдруг он решит Рея продать? И что тогда?

Хозяину тоже доверять нельзя. И не зря ведь те новенькие так боялись поначалу… Значит, что-то во всем этом не так. А что именно – Рей понять не мог и от этого занервничал, забил хвостом по полу.

– Тебе нельзя появляться на улицах, – озвучил Тоурен то, что детеныш и без него успел понять. – Это опасно. Особенно в таком виде.

Значит, он списал нервы на страх перед внешним миром. Ладно, пусть думает так.

– Почему?

Образ опасности никак не дал понять подробностей.

– Даэйров в этом городе не жалуют. Да и не по этим улицам гулять маленькому дарри[1].

– Почему не жалуют? – тут же спросил Рей. Это тоже было одной из многочисленных истин, в которых Тоурен не сомневался.

– Как бы тебе объяснить… – человек задумался. Сел в кресло и замолчал, собираясь с мыслями. – Ты же понимаешь, что вы отличаетесь от людей? Даже когда принимаете человеческий вид, вас легко отличить по глазам и походке. Вы красивее, сильнее, быстрее и ловчее. А люди настороженно относятся к тем, кто не такой, как они, даже в малом. Таких, как ты, опасаются особенно, потому что не понимают, чего от вас ждать.

– Как я? – Рей слушал Тоурена внимательно, соединяя его слова с образами, приходившими во снах.

«И ты тоже не понимаешь».

Ему снились предки – огромные, могучие и гордые небесные хищники, свободные, летающие и охотящиеся там, где пожелают. Снились города, построенные руками предков – величественные, удобные и для крылатых исполинов, и для тех, кто предпочитал жить в двуногом обличии, поднимаясь в небо лишь время от времени. Выходит, он что, не такой, как предки? Или люди… травоядные?

– Дети даэйров и людей, – кивнул Тоурен. – Полукровки.

– А в чем разница? – Рею вдруг стало еще более не по себе от этих слов, он невольно прижал к голове уши. Почему сердце так гулко бухнуло в груди?

– Большинство полукровок никогда не летают, даже если оборачиваются в подобие даэйров. У них не вырастают крылья. И люди отыгрываются на них за свой страх перед теми, кого достать не могут.

Но…

Рей отшатнулся, как от удара, не веря услышанному. Лапы стали ватными, сердце сжалось, а в глазах резко потемнело и защипало. Неужели сны лгали ему? Лгали обещанием неба, обещанием полета? Обещанием свободы. Той свободы, которую двуногие не понимают.

А человек не лгал. Он был уверен в том, что говорит, Рей слышал это. Значит – знает. Значит, это – правда. И ему уготована участь чего-то невнятно-среднего, ни рыбы, ни мяса, как говаривала матушка Тола.

Не даэйр.

Но и не человек.

Не примут ни те, ни другие. Тоурен знал это, верил в это.

– Мне жаль, малыш, – долетел до опущенных ушей его голос. – Твой отец думал явно не головой в этих стенах. И явно не о тебе.

Детеныш встал, покосился на человека и понуро побрел к двери, волоча хвост.

Нет, он не сломается и не решит свести счеты с жизнью. Будет жить назло родившим его тварям, которым плевать. Но такому, как он, наверное, и впрямь место только в этом доме. И он годен лишь на то, чтобы спариваться за деньги и приносить богатство Хозяину.

Лежа ночью в своем углу при тусклом свете свечного огарка, как всегда оставленного ему няньками, он мучительно думал, раз за разом вспоминая прошедший разговор. При одной мысли о том, что когда-нибудь придется подпускать к себе бесконечный поток чужих двуногих ради каких-то непонятных действий и платы за это, заставлял чешую на загривке вставать дыбом. Как ни крути, оставался единственный выход – сделать так, чтобы от этой участи его избавил сам Хозяин, тогда не заставит «работать» и не продаст. Осталось только понять, как это сделать…

…А спина действительно ныла или ему это только показалось?

Тоурен переменил свое решение. Маленький черный дарри с огромными золотыми глазами не должен был стать игрушкой клиентов. Хотя жизнь в борделе неминуемо наложит на него свой отпечаток. Он, Тоурен, со временем и наложит, аккуратно и бережно, чтобы какая-нибудь падла не сломала невинное создание насилием. Юные полукровки часто становятся жертвами за свою красоту. И лучше подержать его при себе до тех пор, пока он не вырастет достаточно, чтобы суметь себя защитить. О том, чтобы держать хищника в борделе пожизненно, не могло быть и речи, тем более что даже полукровки и те живут тысячелетиями, как говорят. Но вот пристроить так, чтобы он потом сумел сам распорядиться своей судьбой и даже подняться довольно высоко – это необходимо.

Жаль было говорить детенышу правду, но лучше лишить его иллюзий сейчас. Тогда в будущем не придется больно падать.

Он же не виноват, что отец у него идиот и такая же высокомерная сволочь, как все они, чистокровные даэйры. И лучше бы ребенку никогда и не знать своей крылатой родни.

Тоурен ждал, когда детеныш придет снова. А в том, что он придет за ответами на новые вопросы, сутенер не сомневался нисколько. Слишком цепкий и жадный разум у этого ребенка. Это прикосновение невозможно было не ощутить.

Но каково же было его изумление, когда через несколько дней ровно в тот же предутренний час, поскребясь тихонько в дверь, на пороге возник мальчик!

Без единого лоскута одежды.

В самом деле, откуда бы он ее взял?

Теперь Рей выглядел пяти-шестилетним ребенком. Но каким! Нетронутая солнцем белая гладкая кожа, кое-где покрытая мелкими нежными чешуйками, потрясающе правильное лицо без малейшего изъяна, обрамленное крупными черными локонами, изящно очерченные брови вразлет и глаза цвета червонного золота. На нежных пальцах рук и ног чернели привычные ему когти, а из волос выглядывали кончики острых подвижных ушей..

Чудо махнуло пушистыми ресницами и поежилось от непривычно ощутимого сквозняка. Тоурен опомнился, в два прыжка пересек кабинет и укутал мальчишку подхваченным с кресла пледом. Тот еще больше захлопал глазами и пошатнулся – стоял неуверенно.

– Почему ты это сделал? И как? – спросил Тоурен, усадив ребенка в кресло. И эту красоту он собирался отдать на потеху пресыщенным аристократам? Ну уж нет! Самому-то боязно…

Какое-то время мальчик молчал, видимо, соображая, как нужно говорить ртом. Снова его мимолетное касание прошлось по сознанию. Странное, необъяснимое и неощутимое физически, но совершенно явственное.

– Потому что мне здесь тесно, – с запинкой, растягивая слова, отозвался Рей. – И нужно жить среди двуногих. Я… просто захотел таким быть. Представил себе.

«А если я представлю себе крылья?» – так и читался в его глазах невысказанный вопрос. Тоурен промолчал, про себя качая головой. Жажда неба станет его проклятием на всю жизнь…