Текст книги "Лицом на ветер (СИ)"
Автор книги: Александра Турлякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Так прошёл ещё один день и ещё одна ночь. Рианн уже спокойнее приняла тот факт, что центурион ночевал с ней бок о бок, что пытался приобнять, подавал руку, помогая подняться на ноги, и пытался задержать в руке её ладонь. Они вдвоём были сейчас такими замученными, такими уставшими, что на многое смотрели уже по-другому.
Рианн глядела ему в лицо, задерживала взгляд дольше обычного и думала, что, наверное, смогла бы жить с ним. Ведь прожила же всю зиму и весну с ним, переживала за него, ухаживала, старалась помочь, оставить ему из еды что повкуснее и получше, сама зарабатывала деньги на хлеб и уголь, пусть немного, но эти деньги были подспорьем.
И сейчас за эти дни, проведённые на болоте, он стал словно ближе, понятнее. Ей было жаль его, когда она видела, как он мучается с одной рукой. Она была безмерно благодарна ему за то, что он спас её, не послушался требования бросить. И Рианн невольно старалась оставить ему кусок хлеба побольше, а потом замечала, что он сам оставлял его ей, выбирая из двух меньший, и думал, что Рианн этого не видит. Она, к концу дня обессиленная, валилась с ног, а он старался найти место получше, наломать каких-нибудь веток на землю, если была возможность, сам старался найти что сухое для костра. Разве это была не забота с его стороны? А что это тогда?
Подобную заботу и внимание Рианн видела раньше только от Галена, тот старался, чем мог помочь ей, но ведь он любил её и не скрывал своих чувств. А что же римлянин? Почему он это делал? Какими его чувствами могут быть оправданы его действия?
Если бы он знал о ребёнке в её животе, то всё было бы ясно, он заботился бы о нём, ведь получается, что других детей у него нет, кроме того, что носит она под сердцем. А так… Зачем тогда вся эта забота, внимание, интерес?
Весь следующий день Рианн невольно сворачивала на восток всё больше и больше, и в душе снова рождался страх: она заблудилась! Она ходит кругами, она ведёт их не туда, и они никогда не выйдут из этих гиблых мест. Будут ходить до тех пор, пока не ослабнут от голода и жажды, и не сгинут тут, в этих топях.
Неужели она что-то перепутала? Неужели забыла всё, что показывал отец? Неужели она так и не найдёт знакомой тропы и не выведет этого центуриона к его крепости?
Уже после обеда следующего дня они вышли ещё на один остров, и Рианн, уставшая вконец, прислонилась к стволу корявой берёзы и прикрыла глаза, отдыхая. Только что они преодолели тяжёлый участок, обойдя топь по краю, а тут и этот остров оказался. Странное дело, тут же рядом зыбко и глубоко, трясина непроходимая, и тут же этот остров, и даже эта корявая берёза. Странное место, чего только не встретишь на болоте!
– Отдохнём? – первым заговорил римлянин и предложил спутнице мех с водой.
Буквально вчера центурион с помощью Рианн смог развести костёр и даже вскипятил кружку воды, и теперь вода эта, залитая в мех, погано пахла тиной и болотом, но другой воды у них уже не было. Центурион сказал, что если воду вскипятить, то её можно пить, живот болеть не будет, так у них принято, в их римских войсках. Может, оно так и можно делать, но вода всё равно нехорошая, и выпила Рианн всего три глотка, еле-еле преодолевая тошноту.
– Может, огонь попробуем развести? – Центурион оглядывался по сторонам, ища валежник для растопки.
Рианн глядела ему в лицо и думала, что он смирился, перестал донимать вопросами: долго ли ещё? Когда станет легче? А не заблудилась ли она? Если бы сейчас он спросил её об этом, она бы на все-все вопросы ответила одним ответом – «я не знаю…»
– Огонь? – переспросила, думая о своём. – Огонь, это хорошо… Надо отдохнуть и попить горячего. По-моему, осталось ещё немного малины, можно заварить её и попить, может, не будет так вонять тиной…
И тут из-за кустов молодой ивы они услышали чужой голос и обернулись вдвоём в удивлённом изумлении.
– Ну вот и вы, ребятки, я так и знал, что рано или поздно мы должны встретиться…
Крикс! О, Донар всемогущий! За что? Это был Крикс… Нет! Только не это! Только не так!
Он шёл с другой стороны острова и на ходу, чуть согнув лук сильными руками, натягивал тетиву. Смотрел не на центуриона, он смотрел только Рианн в лицо.
«Ну вот и всё…» – подумалось вдруг ей.
Часть 35
«Ну вот и всё…» – подумалось вдруг ей.
– Не надо… – прошептала потерянно и всей спиной вжалась в ствол берёзы.
– Я знал, что ты что-то подобное выкинешь… Я догадывался… – Улыбнулся вдруг в свои седые усы. – Решила любовничка спасти? Так сердцем прикипела, что и не замечаешь, что он – римское отродье? А не эти ли самые римляне лишили тебя матери, да и тебя саму опозорили?
– Крикс… – это римлянин вышел вперёд и закрыл собой Рианн, собирался что-то сказать, но свен резко перебил его, дёрнув подбородком в его сторону:
– Заткнись, я не с тобой разговариваю!
И больше не смотрел в лицо оторопевшего центуриона, снова уставился в глаза Рианн и спросил её с улыбкой:
– Заблудилась немного?
Рианн смотрела на Крикса из-за центуриона, хрипло дышала, чувствуя, что её, как и в прошлые моменты, сковало так, что и с места не сойти. Боги, как же она боялась его, ненавидела и боялась. Почему это всё случилось? Почему это сейчас происходит?
А центурион метнулся к вещам в стороне, начал одной рукой искать в мешке нож, а когда выпрямился, Крикс уже наложил стрелу на лук и натянул тетиву угрожающе. Смотрел исподлобья холодно и опасно.
– Ты, центурион, нож-то брось, где взял, а то я не промахнусь, не надейся… И стой там, где стоишь. Хорошо? Стрел у меня много, на вас двоих хватит с лихвой… – Снова перевёл взгляд на лицо Рианн и заговорил уже с ней:– Я домой вернулся, а тебя нет, и его – тоже… – Дёрнул подбородком в сторону центуриона, а взгляда от лица Рианн так и не отвёл. – Я сразу понял, что ты болотом пойдёшь, испугаешься со мной встретиться… Дурочка-Рианн… – Холодно улыбнулся. – Но я так и подумал, что ты заблудишься, хорошо эту дорогу у нас мало кто знает… Вот отец твой знал, а ты нет… Я успел до крепости обернуться, а тебя всё нет, и я тебе навстречу пошёл… А вот и ты!
– Я… – выдавила она из себя шёпотом, голос её вообще лишился звука. – Я заплатила вам… Гален должен был передать вам деньги… Я согласна… Я всё отдам вам… Всё-всё… Дом… землю… себя… Я бы вернулась, честное слово, вернулась…
– Нет! – это центурион снова подал голос и даже дёрнулся навстречу свену. – Нет! Она не вернётся!
– Стой, где стоишь! – Крикс предупредил его выстрелом, и охотничья стрела пролетела у самой головы, аж щеку ветром обдало, ушла куда-то в землю или в болото. Центурион замер, но говорить не перестал:
– Я куплю её у тебя… Снова куплю! Назови только цену… Я найду деньги…
И Крикс вдруг рассмеялся на его предложение, потом добавил, медленно накладывая на лук новую стрелу:
– Что, центурион, тебе тоже свеночка в душу запала? Как и ты ей? Слишком жаркие ночи покоя не дают? Из головы не можешь выбросить?
– Я куплю её, Крикс! Скажи цену, давай встретимся, я заплачу… Сколько ты хочешь?
Крикс какое-то время молчал. О чём он думал? О своём сыне, погибшем от рук римлян? О той женщине, что любил в молодости, той, что была опозорена и убита римскими легионерами? Какие мысли сейчас бродили в его голове?
– Сейчас она – беглая рабыня…
– Я вернусь… Я вернусь обратно… Крикс! – это снова Рианн приобрела голос, попыталась обратить на себя внимание.
– Даже, если и так, твою свободу, центурион, она купила, ты мне не нужен, встретимся в честном бою… потом… Но она… Она моя… Теперь она моя!
– Я куплю её! – Римлянин снова дёрнулся с места, но прошёл всего полшага. – Ты же знаешь меня! Разве я хоть раз обманывал тебя? Я честно заплатил тебе в прошлый раз, столько, сколько ты попросил. Ты помнишь, я даже не торговался. Пойди мне навстречу! Отдай мне её сейчас. Просто назови цену, мы встретимся позже, и я заплачу тебе…
– Ты хочешь забрать её, что ли? Прямо сейчас? Я правильно тебя понял, центурион? Ты хочешь забрать себе МОЮ рабыню?
Повисла тишина, слышно было только, как свистели кулики где-то рядом. Да, Крикс был прав, Рианн теперь была его рабыней, и уходить от хозяина ей никто не разрешал. Это самовольный побег…
– Я прошу тебя пойти мне навстречу, прошу понять меня, как мужчина мужчину, просто в знак взаимного уважения… Я прошу, чтобы ты поверил мне в честь старого знакомства… Отпусти её, Крикс, отпусти, прошу тебя…
– Зачем она тебе? Мало, что ли, молодых свенок в крепости вашей? Найди другую!
– Я не хочу другую…
– Почему тебе понадобилась моя рабыня?
– Я женюсь на ней… Я дам ей вольную… Я люблю её… Она нужна мне…
При этих словах римского офицера Крикс снова рассмеялся, а Рианн нахмурилась: о чём он говорит? Про какую любовь? Он просто позвал её замуж… Она должна была стать его конкубиной… к н и г о ед . нет
– Я всегда говорил, наша Рианн – римская подстилка… Ничего путнего с неё не было и не будет. Позор для всех… Лучше бы её убили девчонкой, трахнули и убили…
– Крикс! – центурион перебил его. – Отпусти её со мной! Она не нужна тебе… Прошу тебя! Как часто центурионы просят тебя об услуге? Крикс? Я буду должен тебе, я буду признателен тебе всегда… Отдай её мне сейчас, я заплачу тебе позже с процентами. Назови цену! Просто назови цену!
Крикс усмехнулся, смерив центуриона красноречивым взглядом, Рианн он сейчас будто и не замечал, словно её и не было рядом.
– Хорошо. Я отдам её тебе. Забирай!
С плеч центуриона словно тяжёлый груз убрали, он даже выдохнул облегчённо. Хвала Юпитеру! Хвала Марсу! О, Венера…
– Забирай рабыню, центурион, только рабыню… Мне не нужны твои деньги. Я дарю её тебе. Ты доволен? Она теперь твоя… Вся твоя! Я не хочу её больше видеть, она противна мне… Противна! Слышишь?
– Спасибо, Крикс… – прошептал, не веря ушам.
– Я сказал, рабыню… только рабыню…
– Ну?
– Но она должна мне ещё кое-что… Рабыня эта мне не нужна, она твоя, но она должна мне своего ублюдка… Того, что в ней! Она пообещала мне его… За тебя, центурион, она должна была отдать мне всё, что у неё есть, и своего ребёнка – тоже…
– Что? – Центурион был удивлён словам пожилого свена, он оглянулся на обомлевшую Рианн, и всё сложилось один к одному в его голове.
Конечно, как он этого раньше не замечал? Она так быстро уставала, стала какой-то медлительной, да и живот, он только сейчас заметил под подолом свободного платья небольшой, еле уловимый бугорок живота. Она ждёт ребёнка! Его ребёнка… Почему она всё это время молчала об этом? Почему ни словом, ни полсловом не обмолвилась всю дорогу? Почему, Рианн?
– Рианн? – он шепнул, глядя ей в глаза. – Почему…
Но Крикс перебил его громко и резко:
– Забирай рабыню, центурион, она твоя, а ублюдка твоего я оставлю себе… Себе! – Он рассмеялся холодно. – Сына за сына…
И спустил тетиву. Стрела пролетела мимо. И словно во сне Марк увидел, как медленно вошла она в живот неподвижной Рианн.
Нет!
Он замер в изумлении, глядя во все глаза, и челюсть его отвисла в бессилии осознать всё, что случилось. Рианн медленно сползала вниз по стволу берёзы, и центурион кинулся к ней, подхватывая, не давая упасть. Как сквозь пелену тумана слышал обрывки фраз, брошенных Криксом:
– Забирай её, центурион… Забирай свою шлюху… Вы вместе сдохнете здесь… Она, а потом ты… Через болото ты не выйдешь… Болотные духи заберут вас к себе, и покоя вам не будет никогда… Во век…
Марк даже не видел, куда он ушёл, он был занят Рианн, всем, что произошло. Он держал её, прижимая к себе левой рукой, а потом, устав, опустился на землю. Сидел, глядя в пространство остановившимся взглядом, и голова раненой Рианн лежала у него на груди.
Рианн плакала беззвучно от боли и горя, и центурион медленно гладил её ладонью по голове, по коротким рассыпавшимся волосам.
– Нет… Нет… О, Фрейя… Мой ребёнок… О, боги… Нет… нет… нет… – безостановочно повторяла свенка одно и то же и плакала, плакала навзрыд уже.
Они долго не разговаривали, Рианн теряла кровь и иногда проваливалась в беспамятство, а Марк сейчас даже и не знал, о чём теперь говорить. Всё вроде бы сложилось, как надо. Он на свободе, до крепости осталось недалеко, если Крикс вышел навстречу. Да и Рианн будто бы смирилась с его присутствием, как будто приняла его приглашение стать женой. Он уже ждал, уже жил мечтами о будущем, уже рисовал в голове, как это будет. И было бы… Всё было бы… Ещё и ребёнок, оказывается… Его ребёнок… Но…
Всё рухнуло вдруг в один момент, в один миг, всего полёт одной стрелы, чтобы оборвать все мечты, все надежды! Как, как теперь он будет жить без неё? Она – его талисман, его удача, мать его ребёнка, та женщина, к которой он прикипел всей душой, та, с которой хотел связать свою жизнь. Он сам её выбрал, это была не воля строгого отца, а его личный выбор, та девушка, что понравилась ему самому. И пусть она свенка, пусть германских кровей, но она стала ему очень близкой, очень родной.
А теперь она умирала на его руках, тихо угасала, и он ничего не мог сделать и ничем не мог ей помочь…
Это всё проклятый Крикс! Да что б тебя!
Он всегда воспринимался, как торгаш, сумеющий продать и снег зимой, ценящий только деньги, не имеющий за душой ничего святого. А оказывается… Всё не так, совсем не так. И Марк, думающий, что научился разбираться в людях, ошибся в нём, предложив ему только деньги…
Крикс жил ненавистью к Риму, он торговал с римлянами в крепости, общался с легионерами, ел и пил с ними за одним столом, улыбался, а на самом деле, его чёрная душа лицемера наполнена лютой глухой ненавистью. Он водил против римских орлов отряды, участвовал в нападениях, вовлекал в это обоих своих сыновей и одного даже потерял. И ещё он ненавидел Рианн… За что? Почему? Только ли за то, что она была дочерью более удачливого соперника? Но ведь она же была и дочерью той женщины, что он когда-то любил…
Любил ли он сейчас кого-то? Или им двигали только злость и ненависть? Он отомстил Рианн за всё. Он отомстил и Марку. Как он сказал, уходя? «Вы вместе сдохнете здесь… И болотные духи заберут ваши души…» Он прав! Он всё это сделал так, чтобы убить их!
Первой умрёт Рианн… Рана в живот, это – приговор, она не поверхностная, как это было у него зимой, и Рианн уже потеряла много крови. А потом умрёт и сам Марк… Через болото идти он не знает дороги, и вернуться назад он не сможет: не осталось ни воды, ни еды. Сколько он продержится тут? День, два, три? А потом умрёт тут же, на этом острове…
И они останутся здесь с Рианн вместе, и точно сказал Крикс, их души достанутся болотным духам.
Почему он сделал всё именно так? Ведь он мог просто застрелить их обоих, стрел у него, по его словам, хватило бы. Но он ранил Рианн в живот, именно в живот, знал, как долго и мучительно она будет умирать, а Марка вообще не тронул, решил, пусть умирает от голода.
Как это всё подло! Как подло!
Первое время он злился, ругал самого себя, скрежетал зубами от досады, бессильно сжимал кулак единственной здоровой руки, и ему казалось, если бы он увидел сейчас этого Крикса, он бросился бы на него и задавил его одной своей левой рукой.
Чем больше времени проходило, тем меньше и меньше решимости и злости оставалось в нём, приходила апатия, равнодушие, смирение с обстоятельствами. А как он хотел? Думал, его ждёт счастливое будущее? Семья, благополучие, жизнь… Он ушёл от смерти, его спасла эта молодая женщина, она отдала за него всё, даже свою жизнь, жизнь своего ребёнка, всё, что имела. Самоотверженная, смелая, без лжи и наигранности… Разве достоин он был бы её любви, её внимания, после того, что он заставил её пережить прошлой осенью? За то, что не пытался понять её, что был скор на расправу, что видел в ней только объект страсти. Боги наказали его, забрав её у него, лишив его ребёнка от этой смелой свенки, лишив его смысла жить дальше…
И поделом тебе… Ты заслужил это…
– Вам надо уходить… – Шёпот ослабевшей Рианн вывел его из оцепенения раздумий. – Вы видели, куда он пошёл?
Марк медленно повёл подбородком в отрицательном жесте, в тот момент он вообще не мог думать о чём-либо другом, кроме того, что узнал от Крикса о своём ребёнке, о том, что случилось потом… Нет, конечно же, он ничего не видел! До этого ли ему было?
– Вы сможете… если Крикс прошёл, вы тоже сможете… Оставьте меня и уходите… Не ждите…
Рианн смотрела на него снизу вверх, голова её лежала теперь на его животе. Сам он сидел на земле, прислонившись спиной к стволу берёзы. Всеми силами Марк старался не глядеть на живот Рианн, закрытый полой плаща, он не хотел видеть оперенье стрелы, так подло пущенной Криксом в беззащитную свенку.
– Не надо ждать, пока я… – Её голос сорвался на шёпот, она в отчаянии замотала головой. За всё это время центурион не проронил ни слова, но она-то видела, каким отстранённым, в себя, стал его взгляд. О чём он думает? Кого винит? Её?
– Простите меня… – снова зашептала беззвучно. – Я должна была сказать вам про ребёнка… Я не знала, как вы к этому отнесётесь… – Центурион только нахмурился ещё больше, и даже через его заросшие щёки было видно, как он стискивает зубы в бессильной ярости что-то изменить.
– Я не слышу его… – снова шепнула, отводя взгляд на небо за головой центуриона. – Он уже начал немного двигаться во мне… совсем недавно и не часто… Но я его чувствовала… А теперь – нет… Он убил его… Сына за сына… – Рианн усмехнулась, прикрывая глаза.
Марк зажмурился и отвернулся, вспомнил последние слова Крикса. Он мстил за убитого римскими легионерами сына. Может быть, что-то всё же ещё было в его жизни, что он продолжал любить? Пусть даже младшего сына… И за своего мальчишку он убил ребёнка Марка, хотя тот его сына в глаза ни разу не видел! Почему он мстил ему? Мстил всему Риму в лице его одного? Лишил всего одним махом – любимой женщины, ребёнка, надежды на спасение, жизни… Всего…
– Уходите… Пока есть время… Пока ещё у вас есть силы… Со мной всё кончено… Мне сейчас никто не поможет, даже ваши римские лекари… Я знаю… я уже чувствую это… Сейчас я видела свою мать…
– О, Юпитер, Рианн, ты бредишь… – Это было первое, что он сказал ей после случившегося.
Она-то ждала, что он будет ругать её, выговаривать ей за молчание, за то, что скрывала правду о ребёнке. А он молчал, и Рианн не знала, что творится сейчас в его голове, в голове римского центуриона.
– Я знала… я почему-то думала, что так и будет… Эти кошмары… Они всегда снились мне, как предвестники зла… Эти болота… трясина… о-о-о… – протянула, прикрывая глаза.
Центурион снова нахмурился, вглядываясь в её лицо.
– Какие болота? Ты точно бредишь…
Она вдруг замотала в отчаянии головой из стороны в сторону и снова расплакалась с новой силой, шептала срывающимся от слёз голосом:
– Я не хочу… не хочу так… Почему он просто не убил меня? Почему он решил меня помучить? Разве по его вине я мало пережила? О, Фрейя… Вся жизнь… вся моя жизнь… одни страдания… Ни радости, ни счастья… ни любви…
При этих словах центурион отыскал её руку и стиснул ладонь свенки в пальцах, пытаясь этим поддержать. И Рианн нахмурилась, понимая, что в последние свои мгновения жизни с ней будет именно этот чужак, этот римский центурион, отец её ребёнка.
– Это правда? – она вдруг спросила его, перестав плакать и рваться куда-то.
– Что? – выдохнул вопросом на вопрос.
– То, что вы сказали ему? Что я нужна вам, что вы… вы любите меня… Это – правда?
– Правда…
– И вы женились бы на мне, как и обещали?
– Конечно… Конечно, Рианн… Я сделал бы всё, как обещал…
– А ребёнок?
– Что – ребёнок?
– Вы бы приняли его и не ругались?
– О, боги, Рианн…
Он почувствовал, как защипало в переносице подступающими слезами. Когда, когда он плакал в последний раз? Когда это было? Тогда, когда он впервые увидел её в доме Крикса, когда в душе затеплилась надежда на спасение, когда эта свенка стала для него этим маленьким лучом надежды и света. То были слёзы облегчения, немой радости от встречи с ней… Сейчас же это были слёзы бессильного отчаяния и невыносимой потери.
При виде его слёз Рианн отвернулась и не смотрела, как он вытирал их рукавом рубашки, размазывал по щекам предплечьем поломанной руки. Она сама уже не плакала, а голос её стал отрывистым и серьёзным:
– Я умру… я знаю… до утра мне не дожить… Уходите… Не ждите…
– Я не оставлю тебя! – Он повысил тон голоса.
Рианн продолжила через паузу голосом чуть громче шёпота:
– Я не хочу, чтобы меня жрали волки, лисы и вороны… Утопите меня в болоте… Лучше так, чем…
– В болоте? – Он зло тиранул со скулы выступившую слезу. – О чём ты? Свены не хоронят своих мёртвых в болотах! Это значит, обречь душу на вечные страдания… Так у вас хоронят только преступников и убийц и… – Не договорил, бессильно дёрнув головой. – Ты бредишь… Ты снова бредишь, Рианн… Нет… Так нельзя.
Свенка долго глядела ему в лицо остановившимся взглядом, и от переживаемой боли даже глаза её, кажется, стали темнее. Потом она потеряла сознание. Марк сидел неподвижно, после того, как Рианн последний раз плакала и рвалась куда-то, она чуть переместилась ниже, и голова её теперь лежала на бедре центуриона. Время шло, всё тело уже болело, и ту ногу, где лежала голова Рианн, он уже не чувствовал. Надо было пересесть, поменять положение, но он не шевелился, подняв подбородок, смотрел на небо, на покачивающиеся ветви берёзы.
Нет, болото – это не выход… О чём она говорит? Ну, почему, почему всё так получилось? Так неправильно! Так нехорошо! Поганый Крикс, будь ты проклят!
И тут Рианн опять заговорила срывающимся шёпотом, смотрела куда-то мимо Марка и говорила:
– Эта берёза, конечно… Две макушки… – Подняла два пальца вверх и усмехнулась сама себе. – Там… откуда Крикс… сосна… В неё молния попала много лет назад… А потом… потом рога лося… И всё! Всё… Там рукой подать… День-два от силы…
Смотрела в недоумевающее лицо центуриона.
– О чём ты, Рианн? Ты бредишь? Как ты?
– Мне холодно… У меня замёрзли ноги… Сильно-сильно…
– Сейчас… Потерпи немного…
Марк осторожно выбрался, оставив свенку, положил ей под голову скомканный мешок, сорвал с себя плащ и укрыл Рианн до самого подбородка. Он видел, как дрожали её губы, как вздрагивала она всем телом в ознобе.
– Я попробую костёр развести… Ты потерпи немного… Хорошо? Сейчас я только соберу чего-нибудь…
– Не уходите… Не оставляйте меня…
– Я буду рядом…
– Не надо вашего костра! Вы всё равно одной рукой не сможете разжечь его… Не надо! Пожалуйста… Прошу вас… Просто побудьте рядом…
И Марк остался с ней. Сидел в изголовье и что-то рассказывал из своего детства, о матери, об отце, которого редко видел, потому что он служил где-то во Фракии. О своей любимой собаке, что сдохла много лет назад от старости, о римских праздниках, и немного о богах… Перескакивал с одного на другое, говорил сам с собой, и Рианн слушала его голос, его язык, вперемешку свенские и латинские слова, всё чаще теряла сознание, и проваливалась в это бесчувствие всё на дольше и дольше. Ей тяжело было следить за нитью событий, о чём говорил центурион, боль разливалась по телу, охватывала слабостью и безразличием.
«Всё! Это всё…» Думала Рианн. Могла ли она что-то изменить? Если бы она не пошла болотом, а ушла тропой? Нет, там, на тропе, она ещё раньше столкнулась бы с Криксом, и он всё равно убил бы её, может быть, по-другому, не так, но убил бы… И его – тоже…
Жаль, как же жаль, что всё так получилось. Вся её жизнь, все её неполные восемнадцать лет недолгой жизни, проходили перед глазами. Что она успела сделать? Для чего жила? Почему боги дали ей такую короткую жизнь, насыщенную болью и тревогами, испытаниями и ненавистью?
Что хорошего было-то в её жизни? Детство, смех матери, работа в поле, шум летнего леса, вкус спелой малины, первое движение ребёнка в её животе… Начало зарождающейся жизни…
Выходит, она прожила свою жизнь и не оставит после себя ничего. Ничего. Так зачем оно всё это начиналось? И самое яркое-то – это встреча с этим вот центурионом. С ним она многое пережила. Всё! Больше за жизнь и вспомнить нечего. Ну, может, только смерть матери и встреча с легионерами шесть лет назад прошли через всю жизнь яркой вспышкой боли и потери. Но это дурное воспоминание… Ничего хорошего.
Для этого только, что ли, она прожила свою короткую, как вспышка молнии, жизнь? Для чего всё? Зачем?..
День уже давно догорел, спустились сумерки, от мокрой земли тянуло нестерпимым холодом. Но Рианн молчала, зная, что на неё римлянин и так уже собрал всё тёплое, что у них было. А он всё говорил и говорил, рассказывал что-то… И Рианн слушала его голос в темноте.
Он признался ей в любви, он собирался жениться на ней и растить их ребёнка… И да, она бы согласилась жить с ним, она бы привыкла. Может быть, Крикс правильно боялся, что она не вернётся, потому что тогда Рианн меньше всего этого хотела. Она осталась бы с центурионом, да, как сейчас, слушала бы его голос до самой своей смерти, терпела бы его, привыкла бы к его неправильной речи, кормила и поила бы его, и, наверное, со временем смогла бы даже полюбить. Такого, каким он стал сейчас, да, такого бы она его даже полюбила…
Уже в глубокой темноте Марк набрался решимости и коснулся её лица. Она уже остыла даже под двумя плащами, а он всё это время что-то говорил ей, тогда, когда она уже умерла…
– Не-ет! А-а-а-а… – громкий крик боли, отчаяния и обречённого одиночества вырвался из него, разорвал тишину болота и леса вокруг.
Нет! И где-то совсем близко, отвечая ему, завыл одинокий волк, как тогда, в одну из ночей… Первую? Вторую? Он ещё думал, это знак от Марса, гадал, что бы он значил для него этот вой одинокого волка, отбившегося от стаи?
Нет… Почему? Боги, почему всё так случилось?
И он разрыдался, взахлёб, так, как плакал только в далёком детстве, когда плачет даже сердце, вся душа наполняется слезами…
– Рианн… Моя Рианн… О, Юпитер… Почему?
Вокруг – темнота ночи, одинокий печальный вой волка, рядом тело любимой женщины, и он плакал, не стесняясь своих слёз, подняв лицо к звёздному небу. И горе рвало его сердце невыразимой болью, что самому жить уже не хотелось.
Как? Как он может ещё продолжать жить, ещё дышать, когда уже нет её? Как это возможно? Почему он и сам не может умереть рядом с ней? Почему его сердце продолжает биться в груди, а лёгкие – всё так же дышат? Как? Как это всё возможно?
И ещё этот вой рвёт сердце тоской! Не надо! Перестань! Хватит!
Он закрыл уши ладонями, но правая рука не слушалась его, и пальцы всё равно пропускали звук волчьего воя. Марк принялся раскачиваться вперёд-назад, как будто зубную боль претерпевал.
– Хватит! Хватит… Перестань… Уходи… Иди вой в другое место… – шептал со стоном через зубы одинокому волку, зажмуриваясь, и чувствовал, как слёзы срываются с ресниц на скулы, на щёки, опустошая душу.
Потом он долго лежал на холодной земле, просто глядя перед собой в густую темноту ночи, и время медленно тянулось вокруг.
Смерть преследовала его. Умер отец, потом мать, сейчас Рианн вместе с его ребёнком, и вот он остался один-одинёшенек на всём белом свете. Правильно Крикс сказал, болото заберёт и его самого…
Свенка… Рианн… Странно, что он так привязался к ней за эти месяцы, и не просто привязался, он ощутил какое-то незнакомое чувство потребности быть с ней рядом и назвал сам это чувство любовью. Он признался в этом Криксу. А разве это не любовь, когда сам понимаешь, что не можешь жить без одного единственного человека? Что без него ты – не ты! Когда все мысли раз за разом возвращаются к нему одному! Люди назвали это чувство любовью!
Да, месяцы назад он не чувствовал этого, он обладал её телом, он не переживал и половины того, что ощущало сердце в эти последние дни на болоте. Сейчас же, когда его захлестнуло новыми переживаниями, когда сердце вдруг стало не на месте, он за все эти дни не то, что поцеловать, намекнуть на близость, самому, как раньше, овладеть ею – обнять-то мог только спящую или уже умирающую…
Почему? Почему всё так сложилось?
И ведь именно в эти последние дни, проведённые на болоте, именно тогда, когда он не прикасался к ней, именно сейчас он и понял, что любит её!
Сейчас он увидел в ней равную себе, свободную девушку. И он уже не приказывал ей, он просил её, он умолял её саму уйти в крепость, остаться с ним. Раньше бы он просто приказал ей и слушать бы не стал… Что это? Почему? Что изменилось в нём самом?
Он увидел в свенке, в германке, личность? Так, выходит? Он спрашивал её мнения, он говорил с ней наравных, признавая в ней человека, не варварку…
И Крикс… В нём он тоже ошибался…
И Гален… Этот мальчишка, помогший ему сбежать, бросил вызов своему властному отцу-тирану…
Они все – свены…
Свены – люди…
Он зажмурился сильно-сильно до боли в голове. Вспомнил, сколько спорили они с Рианн о вражде свенов и римлян, о завоевании германских земель, о превосходстве Рима, о подчинении свенов…
Всегда, с самого детства он слышал одно: Рим велик, он создан богами, чтобы править варварскими народами, заставить их подчиняться, убивать, если сопротивляются, превратить в рабов. Варвары – не люди! Они не достойны жалости, понимания и сострадания. Врагам Рима нет милосердия! Убить или обратить в рабство!
И он с этим рос, он учил этому новобранцев в крепостях везде, где служил, этому учили и его самого…
Он убивал свенов, взявших в руки оружие против Рима, и всегда знал, что прав. Выполнял приказы, сам отдавал приказы, и никогда не сомневался. Он верил в правду Рима.
И сейчас что-то пошатнулось в нём, что-то сломала в нём эта Рианн, какой-то замковый камень вынула она, и вся конструкция, что держалась долгие годы, рушится сейчас в нём безвозвратно.
Он стал другим. И если бы сейчас он сумел вернуться в крепость, его, наверное, не узнали бы, даже Диксу он показался бы чужим. А может, он просто так думает?
Небо начало светлеть, понемногу проступали контуры деревьев, силуэты кустов, пока ещё общей массой, не детально, но всё это значит, что этой ночи приходит конец. Жизнь сама собой идёт чередом, будто ничего и не случилось. Скоро проснуться дневные птицы, оживёт лес и болото, настанет новый день…
Она просила, утопить её в болоте… Не так, как хоронят своих мёртвых свены. Топят в болоте они убийц, предателей и клятвопреступников, чтобы души их не находили покоя, чтобы мучились вечными муками среди болотных трясин, пугали живых, не могли найти выхода и страдали долгие годы, пока живёт этот мир. Вечно.
Он не может обречь её душу на подобные страдания. Он должен похоронить её и своего ребёнка по-человечески. Её тело надо предать огню или земле, но только не болото… Нет…
Но сможет ли он сам разжечь огонь? Одной рукой? До этого огонь разжигала Рианн, Марк собирал хворост, укладывал всё, а поджигала она сама. Попробовать, надо попробовать, но получится ли одной рукой? Нет! Скорее всего, нет! Даже если он соберёт всё, что горит на этом острове, обломает все ветки, до которых дотянется, он не сможет просто разжечь огня. Он уже пробовал однажды, и у него ничего не вышло. Два дня назад, это было всего два дня назад… Он только провозился, умаявшись с огнивом, пока Рианн не забрала его и не сделала всё сама.
