Текст книги "Лицом на ветер (СИ)"
Автор книги: Александра Турлякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
Часть 16
Рианн не стала прислушиваться, пусть говорят, а сама принялась за работу. Дикс просидел до вечера, потом ушёл на ночное дежурство. Уставшая от работы Рианн пришла на кухню выпить воды и что-нибудь съесть на ужин. Попила холодного молока и съела свежего хлеба. Её хозяин сидел всё тут же, за столом, наблюдал за свенкой.
– Может, вам лучше пойти лечь? Выглядите вы худо…
– Да, наверное, пора… – Он устало прикрыл глаза, принимая её замечание.
Медленно поднялся и, шатаясь, ушёл к себе. Рианн подложила угля в жаровни и снова вернулась за работу.
На следующий день с утра пришёл Вариний, осмотрел центуриона, проверил рану, ощупав всё сильными чуткими пальцами, спросил о самочувствии. Забрал чистые, выстиранные Рианн бинты и ушёл. Так медленно проходил этот день. А на следующий Марк смелее стал ходить по комнатам, уже сам опускался на первый этаж, сумел даже помыться там, но вода была прохладной, так обычно бывало зимой, и, вернувшись, римлянин, стуча зубами, забрался под все одеяла. Сидел, прижавшись спиной к стене, натянув на себя всё тёплое, и следил за работающей свенкой.
– Вы что, мылись внизу? – Она повернулась к нему, нахмуренно смотрела строгим взглядом. – Там же холодная вода!
– Прохладная… – поправил он её.
Мокрые волосы торчали небрежно на его макушке. Он, наверное, и помылся-то абы как, лишь бы намокнуть. Мог бы помыться и здесь, тёплую воду Рианн всегда старалась держать, но он, видно, стеснялся её помощи, не хотел быть бессильным в её глазах. Как все мужчины, впрочем.
– Зачем было так мучить себя? А если опять начнётся жар?
– Зато, знаешь, как я взбодрился, даже жить захотелось! Сейчас согреюсь, ты меня побреешь? Хорошо?
Рианн удивлённо приподняла левую бровь. О, как. Один раз предложила помощь и всё, пропала теперь.
– Ладно, – согласилась всё же, – если вы мне доверяете…
Он усмехнулся и ничего не ответил. Потом на кухне Рианн аккуратно побрила его, и Марк, проводя пальцами по гладкому подбородку, удивлённо заговорил со свенкой:
– Нет, это надо же! Женщина и такая рука! Удивительное дело! Не всякий мужик так сможет… У нас как-то не принято женщинам брить мужчин…
– У нас тоже. Мужчины сами бреются, а женщины держут им зеркала. Я много раз видела, как это делает моя мать… Но я научилась делать это сама.
Она села за стол, положила руки на столешницу, посмотрела Марку в глаза, улыбнулась вдруг и сказала:
– Так вам намного лучше.
– Многих женщин раздражает щетина на щеках, так что ничего удивительного, что лучше. Оно, может, конечно, и лучше, а нам брейся каждый день. Есть же такие, кто бреется раз в несколько дней и ничего…
– Да, мой отец, например, он брился раз в несколько дней. У вас не так…
Центурион усмехнулся с нескрываемой горечью.
– Да, я зарастаю быстро. У многих римлян так… А вот Дикс раз в два-три дня бреется! Гадёныш, повезло же… – Опять усмехнулся.
Поймал себя на мысли, что её разговор об отце-свене воспринял обыденно, без раздражения, не как в прошлый раз. За эти дни они чаще разговаривали, он узнал о ней больше, чем за все эти месяцы. Может быть, даже лучше стал понимать её. Не так злило его всё, что говорила она о свенах, о своём доме, о своей семье.
– Если бы ты встретила Крикса сейчас, что бы ты сделала?
Рианн задумалась, нахмуриваясь. А Марк продолжил:
– Он часто появляется здесь. Он покупает наше вино. – При этих словах Рианн кивнула, она знала об этом. Отец часто брал вино именно у него. И спился, продавая из дома всё, влез в долги именно ему. – Я часто вижу его в наших тавернах, на Форуме… Он как-то спросил меня о тебе…
– Да? – Рианн удивилась, недовольно скривившись. – И что он хотел узнать?
– Спрашивал, жива ли ещё? Доволен ли я? И как тебе живётся здесь?
Он заметил её прищуренные от злости глаза, как стиснулся кулак лежащей на столе ладони. Спросила хрипло:
– И что вы ответили ему?
Он пожал плечами, говоря ей:
– А что я мог ответить? Жива – здорова… А что бы ты хотела передать ему от себя? Скажи, я передам ему при случае, когда увижу вдруг…
Рианн ничего не ответила, стукнула костяшками стиснутой ладони по столу, показывая этим своё раздражение, а может, и злость.
– Как он вообще мог продать тебя? Как ты позволила ему? Я не могу представить это…
Свенка вздохнула отрывисто, стараясь не глядеть на своего господина.
– Он пришёл и сказал, что теперь я – его рабыня. За то серебро, что задолжал ему отец. Я уже говорила вам про это… – Марк кивнул, он помнил об этом серебре на покупку быков. – Он даже слушать меня не стал. Какое серебро? Он ненавидел меня пуще других, по-моему… Знаете, почему? Когда мне было одиннадцать лет, ещё до… – Рианн закрыла глаза, переживая боль прошлого. – Ещё до вашего прихода к нам… Мы дружили с его сыном, ему было четырнадцать… – Она показала две раскрытых ладони и ещё четыре пальца, боясь, правильно ли назвала количество лет. – Может быть, он просто общался со мной, а может, это была его первая любовь… – Она хрипло усмехнулась, дёрнув подбородком. – Я сама ещё ничего не понимала… Мы просто разговаривали… Он приносил мне с охоты зайцев и уток… Я думала, что это игра какая-то… Мама смеялась и называла его моим женихом… – Рианн усмехнулась опять с прежней горечью и продолжила:– А потом… потом уже… после ваших… все меня назвали порченной римлянами… Все косились… Мамы не стало… Отец запил… Гален пытался общаться со мной… как будто ничего не было… Он приходил в гости, как всегда приходил, но я… я не могла объяснить ему… – Она взмахнула рукой и невольно прижала пальцы ладони к горлу. – Его отец… Крикс, он запретил ему видеться со мной… Он пуще других в округе шипел на меня… называл шлюхой и римской подстилкой… Жалел, что меня не убили… – Рианн поджала дрожащие губы, у неё не было сил говорить дальше.
Марк спросил сам:
– Сейчас он женился?
Рианн медленно повела головой отрицательно, шепнула:
– Ему двадцать… – Два раза показала раскрытые ладони, тут она была молодец: она знала цифры на память, пусть и не умела их записывать. – Он ещё успеет жениться…
Марк немного подумал над её словами и предположил:
– Может, Крикс испугался, что после смерти твоего отца, сын приведёт тебя в его дом женой? Поэтому и продал?
Рианн нахмурилась, глядя на римлянина через бровь. Она не думала об этом. Может быть, в самом деле, всё и было так? Гален единственный из всех смотрел на неё по-другому, не так, как все вокруг, без ненависти и презрения. Может быть, он всё ещё жил прошлым? Может, не растерял прежних чувств? И Крикс поэтому избавился от неё? И виной не серебро, не быки, и даже не сама Рианн… Виной всему Крикс и его чувства к ней, его ненависть, его злость…
Она сама никогда и не думала об этом.
Шепнула раздражённо:
– Даже если всё и так, какая теперь уже разница? Теперь уже поздно…
– Но Крикс всё равно сволочь, гад ползучий… Он никогда мне не нравился. Скупает самое поганое вино и продаёт его… Старый хитрый лис…
Рианн усмехнулась на его слова и спросила, выгнув губы:
– Скажите ещё, что вам не всё равно? Подумаешь, Крикс. Подумаешь, я. Вы купили себе рабыню, пусть дорого, но разве это что-то меняет? Я – свенка, никто для вас! Какая разница, что было со мной в прошлом, главное – то, что сейчас. А сейчас я принадлежу вам. Я – ваша. И Гален… – Она дёрнула головой, указывая за спину. – Гален остался в прошлом, и всё, что было – тоже! Что уже говорить об этом?
Рианн поднялась из-за стола и ушла из кухни, остановилась у станка, но работать не могла – дрожали руки.
– Но они все оказались не правы! – Из кухни за ней вышел римлянин, говорил, повысив голос:– Они – сволочи! Никто не совершал насилия над тобой! Ничьей подстилкой ты не была! У тебя никого не было… Ты была девушкой!
– До вас! – перебила его громко Рианн, и центурион замер, в раз растеряв весь свой пыл, стоял, хрипло дыша через открытый рот. Согласился, дёрнув головой:
– Ну да, до меня…
– Так что, какая теперь уже разница? Подстилка, она и есть подстилка, правда? Или я не права?
Марк ничего не ответил ей, немного постоял, а потом прошёл и, поддерживая раненый живот, сел на своё ложе, откинулся к стене, сглотнул, переживая боль, и уставился на свенку снизу. Да, если она и осталась девушкой после встречи с римскими легионерами пять лет назад, сейчас это уже не важно, потому что она уже давно не девушка. Потому что он сам уже не раз и даже не два спал с ней. Так что, она права, какая теперь уже разница?
Рианн долго не могла придти в себя, привести в порядок мысли, даже работать сейчас не смогла бы, хотя именно работа всегда успокаивала её. Просто стояла, положив ладонь на раму станка, думала. Вспоминались их лица. Отец. Крикс. Гален. Все остальные. Как они могли довести её до вот этого вот? Почему позволили этому с ней случиться? Она сейчас – рабыня римского центуриона, его служанка и наложница, он вправе поступать с ней, как ему угодно.
Она ушла в свой угол и тихо расплакалась. Прошлое ясно и отчётливо всплыло вдруг, затронув сердце, напомнив о том, что она потеряла. То, что было там, в посёлке, казалось таким далёким, будто и не было никогда. Настоящее сейчас затмило всё. Оно давило на неё, и просвета впереди не ожидалось. Что она хорошего видела в своей жизни? Что могла вспомнить? Только боль, обиды, ненависть окружающих…
Марк сидел, глядя в пространство перед собой. Ему показалось, что свенка плачет там, в своём углу. Он закрыл глаза. Да, жизнь хлестнула её, как бич через всё тело. И сейчас ему более менее стало ясно её прошлое, что она потеряла. Родители, дом, свобода, честь… Любовь? Вряд ли она любила этого парня-свена, он просто был бы для неё хорошим выходом в том положении, если бы вовремя не подсуетился его отец. Но многие ли браки заключаются по любви? Главное, что этот мальчишка, похоже, любил её, раз так бегал. Этого было бы достаточно.
Она жила бы сейчас там, вела бы хозяйство, может быть, родила бы уже своему мужу сына – свена. Кто знает? Но жизнь её сложилась так. Кто в этом виноват? Почему так? Почему вообще жизни людей складываются именно так, а не иначе? Что это? Рок? Судьба? Неотвратимость? Игра богов? Кто может это знать?
Он вздохнул. У кого-то горькое прошлое, а кого-то, может быть, ждёт не менее горькое будущее. А кто-то, быть может, сейчас переживает горечь за горечью. Каждому выпадает на жизнь своя доля горечи и испытаний. Кто застрахован от этого? Кто может похвастать сплошной удачей на всю жизнь?
Вот даже ему, сейчас повезло, рана оказалась серьёзной, но не смертельной. Кто знает, может быть, в другом бою ему не так повезёт, ему перережут горло или подрубят ногу или руку, и он истечёт кровью? Кто может это знать? Никто.
Я даже не могу знать, что будет завтра, и никто не может этого знать.
Он лёг и уставился в потолок. Было прохладно, потому что свенка стала меньше угля подсыпать в жаровни, и Марк сам знал, почему. У неё не хватало денег. Их на всё сейчас не хватало. И он видел, как усердно работала свенка, чтобы быстрее заработать хоть лишний асс. «Ничего. Мы как-нибудь выкрутимся, – подумал он, – вот станет получше, схожу к Нарцию, узнаю про жалование, может, дадут что за ранение… Выкрутимся…»
Часть 17
______________________
На следующий день с утра Рианн взялась за работу, чем занимался центурион – не обращала внимания. Что-то всё ходил туда-сюда, маялся, пытался заговорить, но Рианн не старалась поддерживать беседы. И от безделья центурион молча сидел на своём ложе, думал о чём-то, потом засыпал. Так прошёл ещё один день и ещё. Ему было легче переносить одиночество, когда приходил Дикс, они засиживались на кухне допоздна, о чём-то всё говорили. Иногда Дикс приносил хорошего вина, и тогда они просиживали по поздней ночи. Рианн не ждала их, работала, а потом сама тихо ложилась спать.
Постепенно шли дни за днями, прошло несколько дней. Врач осмотрел рану и снял швы, посоветовал больше двигаться. Но Марк и так старался не сидеть, выбирался на улицу, встречался с товарищами в тавернах, старался всё делать сам. Каких трудов стоило ему одеться, обуться, помыться, но он не прибегал к помощи своей рабыни, терпел, злился, выходил из себя, но делал всё сам.
В один из дней он занялся своим оружием, пересмотрел все пряжки и ремни на кирасе, пояса, аккуратно почистил меч. Весь день сокрушался, что пропал его кинжал. Сетовал, что кинжал этот достался ему от отца, был старым и удобным, и как он мог потерять его где-то? Наверное, ребята, пока тащили его, где-то обронили там… Жалость-то какая!
– Проклятье! Ну я же помню, что сам убрал его на пояс… Я ещё успел… Сам успел, пока не отключился… Я ещё вытер его быстро, помню, что получилось плохо… Но успел… Где же он тогда? Куда он мог деться? Если был в ножнах, то выпасть сам не мог… Неужели кто-то позарился? Подумали, всё мне? Зачем ему теперь кинжал? Он многим нравился… Да нет… Свои не стали бы… И что я теперь скажу отцу? Извини, я не уберёг твой подарок? Он столько лет ему служил… А я – растяпа… Ну как же так?
Весь день до вечера Рианн работала и старалась не замечать и не слушать сетований центуриона. Кинжал его спокойненько лежал у неё под матрасом. Отдавать его она не собиралась. Весь день молча сжимала зубы, терпя мучения центуриона за своей спиной. Когда же он, наконец, успокоется? Сколько можно? Ну, потерял и потерял, и что? Разве можно так сильно привязываться к оружию? Но римлянин маялся с тоской, буквально мучился с болью, всё ругая и ругая самого себя, словно этот проклятый кинжал был смыслом всей его жизни.
– Потерял… Как я мог потерять его? Такая вещь… Проклятье! Ему цены нет. Отец мне точно спасибо не скажет… Вот же, а… Ведь помню, хорошо помню, что сам убирал его… Как же так? Как это могло получиться?
Всё крутил и рассматривал пустые ножны и не мог понять, почему они есть, а кинжала – нет? Что за напасть?
И Рианн к концу дня не выдержала, ушла к себе, нашла этот злополучный кинжал, вернулась к центуриону и кинула оружие ему под ноги, шепнула раздражённо через стиснутые зубы:
– Забирайте!
Под изумлённым взглядом хозяина вернулась за работу, но руки дрожали от внезапно накатившего волнения, и работать она не смогла, просто сидела, наматывала размотавшуюся нитку на уток. Марк наклонился и подобрал кинжал, долго смотрел на его лезвие, и не мог понять, откуда на нём ржавые разводы засохшей крови. Спросил довольно резко:
– Чья это кровь?
– Откуда я знаю, кого вы убивали им последнего… – раздражённо ответила, глянув через плечо.
Римлянин молчал, крутил кинжал в руке так и эдак, будто не верил своим глазам, и вдруг его осенило, аж подбросило, как от внезапного болезненного удара. Вскинулся вопросом:
– Ты собиралась убить меня? – Хрипло усмехнулся, понимая этот факт. – Ты всё-таки собиралась убить меня? Рианн? Ты решилась на это? Всё же решилась…
Рианн медленно поднялась с трипода и встала за него, словно бы прячась за ним, стиснула кулаки, не сводя решительного взгляда с лица центуриона.
– И что вы сделаете теперь? Убьёте меня? – Усмехнулась, резко передёрнув плечами. – Я так и знала… Когда вы встанете на ноги, когда вам станет легче, вы всё равно напомните мне… Тяжело забывать свои страхи и унижения… Я это знаю… Вы не оставите всё это… не забудете…
Она не ждала его ответа, развернулась и быстро ушла к себе. Остановилась, сцепив пальцы, аж суставы хрустнули. Её трясло. Что он сделает сейчас? Он придёт! Конечно, придёт! Он не оставит это… не оставит просто так!
Рианн резко обернулась. Центурион стоял в дверях её комнатки с кинжалом в руке, смотрел исподлобья, хрипло дышал всей грудью. Ну. Она не смогла, а он сможет. Он всё сможет. Ему это несложно. Он многих убивал. Сколько свенов на его совести…
– Ты, правда, хотела убить меня?
– Да! Да… да… да… – Она всплеснула руками в отчаянии. – Да! Вы думали, это всё шутки? Просто – пустые слова? Угрозы? Да! Я собиралась убить вас! Я стояла над вами с вашим кинжалом! И вы не остановили бы меня… Я хотела перерезать вам горло! Да! Я хотела… Хотела…
Она высказала ему всё и приняла бы сейчас от него всё, что угодно: смерть, боль, насилие, но центурион спросил:
– И что же остановило тебя? – Негромко – через зубы.
Рианн дёрнулась всем телом, резко перевела взгляд ему на лицо, в глаза.
– Не знаю… Я не смогла…
– Почему?
– Какая разница? Вы хотели бы, чтобы я это сделала? – Свенка фыркнула. – Не думаю, что вам бы это понравилось… – Усмехнулась зло, кривя губы.
– Ты же ненавидишь меня… Что-то же остановило тебя? Рианн?
Она закрыла глаза, молчала, словно собираясь с силами. Он всё равно ничего не поймёт, стоит ли?
– Я боюсь крови… Мне плохо от вида человеческой крови… – начала со стороны, глядела теперь ему в лицо исподлобья и говорила глухо, негромко. – Когда маму убили… ей перерезали горло… походя… мечом… я не видела… мне сказали так… Столько было крови… Я убирала всё потом, когда ваши ушли, через три дня… когда вернулась… Стены… пол… Я сама всё… своими руками… Мне было двенадцать… Я потом ещё год не могла говорить… Я никому не могла рассказать, что случилось… Гален спрашивал меня, а я… Отец – тоже… Я не могла говорить… – Её рука непроизвольно дёрнулась к горлу, как тогда, когда она рассказывала о себе за столом. – А когда я заговорила через год, всем уже было всё равно… Все уже решили за меня…
– Ты боишься крови? – переспросил, нахмуриваясь.
– Да! Я боюсь крови… Я не терплю вида крови… особенно, когда её много, как от перерезанного горла…
Марк долго молчал. Конечно. Поэтому она и бреет так медленно, но без порезов, поэтому и отца своего брить научилась, поэтому и брадобреем никогда не станет, потому что они рвут зубы и пускают кровь. Вот в чём дело.
Она убила бы его, если бы не это. Если бы не боялась крови. Её остановило только это. А он-то думал, она со страху не решилась, с испуга. А она бы сделала это. Она – свенка! Настоящая свенка.
Он шагнул к ней, и Рианн отшатнулась, качнулась на ногах от него, словно ждала удара, наказания за всё. Марк разжал пальцы, отпуская рукоять кинжала, и оружие упало на пол, воткнувшись в деревянную доску. Центурион шагнул вперёд, рывком сокращая расстояние между собой и свенкой.
«Что, задавит меня голыми руками? Без капли крови? – Рианн усмехнулась, глядя в лицо своему хозяину. – Ну и пусть! Пусть! Мне всё равно! Я так и знала, что ты не простишь мне…»
Но римлянин неожиданно вдруг сгрёб свенку в объятья, прижал к себе и принялся целовать её пылающее лицо, дрожащие губы, ловя шумное негодующее дыхание.
– Что… вы… – она шептала потерянно, не понимая, что происходит.
Она даже не сопротивлялась, повисла безвольно в его руках, только чуть отворачивала лицо с огромными широкооткрытыми глазами, словно прошлое стояло перед ней.
– Забудь это… Оставь это, не возвращайся… Оставь прошлое в прошлом… Умоляю… Живи настоящим… Ты ничего не можешь изменить… Оно уже прошло… – Он целовал её, чувствуя в объятьях женское тело. Он так давно хотел обнять её, поцеловать, хотел её безумно. – Зачем жить этим всем? Почему оно не отпускает тебя… О, Юпитер… Почему?
Голова плохо соображала, а руки сами стали срывать со свенки одежду, все её плащи, платья, туники, ему так хотелось добраться до её тела, увидеть её в первый раз за столько дней боли и одиночества. И она не сопротивлялась, впервые, может быть, за всё время не пыталась остановить его рук, мешать ему, просто позволяла всё с безучастным видом.
Он и сам не мог вспомнить, как оказался с Рианн на её постели, забыв про боль, про своё ранение, накинулся на девушку с остервенением, не замечая ничего, не соображая, где он. Целовал всё тело горячими быстрыми поцелуями, от страсти, от безумного желания голова шла кругом. Он вдыхал запах женского тела и пьянел от него, как от крепкого вина. Одни прикосновения её кожи, её затвердевших сосков к груди лишали его рассудка.
Он овладел ею, но много ему не потребовалось, всего после нескольких глубоких толчков он уже забился в судорогах экстаза. Прижимал тело свенки к себе, касался щекой её щеки и не хотел оставлять её, хотел продлить каждый миг, хоть ещё одно мгновение быть рядом, быть с ней. Безумие. Безумие, лишающее сил и покоя.
Рианн лежала в его объятьях, чувствуя рядом его тело, прикосновения его рук, груди, живота, ног. Сердце стучало в каждой клеточке тела. Что это было? Что за безумная страсть? Она и сама не помнила, как всё произошло. Он просто набросился на неё, память воскрешала поцелуи его на всех частях тела, везде. Она и дошла практически от одних только этих поцелуев, нежных, невесомых, быстрых, как капли слепого дождя в ясный день.
Неужели он может быть таким? Таким нежным и мягким, страстным и аккуратным одновременно? Он набросился на неё, как дикий зверь, но не сделал ей больно ни разу. Почему-то… Что это было? Что случилось? Какая такая сила захватила их в один миг, что они вдвоём отдались ей и смогли даже насладиться друг другом?
Рианн закрыла глаза. Прошлое, её прошлое, смерть матери, отодвинулось куда-то дальше, пока. Остался только этот римлянин рядом, его объятья, тепло его тела, тяжесть рук.
Она чуть отстранилась, вспомнив о его ране. Её движение заметил центурион, глянул в лицо удивлённо.
– Что?
– Ваша рана?
– Всё нормально…
– Сильно больно?
– Я не помню… – Он снова прижал её к себе.
Рианн закрыла глаза, чувствуя мужское дыхание рядом, улавливая его у себя на щеке. Осторожно натянула одеяло, закрывая их двоих до локтей. Прижимала руки к груди, чтобы было теплее, и ловила себя на мысли, что касается невольно мужских плеч, груди, и ей нравятся эти прикосновения. Она всегда избегала касаться его, специально не делала этого, может, только случайно, в моменты близости, когда контролировать себя уже не могла. Когда брила, когда подавала что-то за столом, и всегда старалась по возможности быстрее сделать это. Сейчас же сама коснулась кончиками пальцев его груди, провела вниз от яремной ямки по грудине, до еле приметной ложбинки между грудными мышцами. Какая странная смуглая кожа, чужая кожа. Центурион хмыкнул и глянул ей в лицо через ресницы, шепнул:
– Что ты делаешь?
Рианн отдёрнула руку к себе на горло, извинилась:
– Простите…
А кончики пальцев ещё помнили эту прохладную гладкость, скрывающую под собой силу, упругую мощь мужского тела.
Нет, у себя совсем не так, у себя по-другому.
А римлянин приподнялся, подпёр голову рукой, улыбнулся свенке устало, спросил негромко:
– Всё нормально? Я не сделал тебе больно? – Она повела подбородком в отрицательном жесте. – Набросился как ненормальный… – Опять улыбнулся Рианн, медленно лёг на подушку, не сводя взгляда с лица германки.
Они так и лежали лицами друг к другу под одним одеялом, касаясь ногами друг друга, бёдрами. Ладони Рианн одна в одной были у лица, губами она уткнулась в фалангу большого пальца, и смотрела в лицо господина поверх стиснутого кулака. Шепнула:
– Вы не сердитесь на меня? За то, что было… За ваш кинжал… За то, что я сказала…
– Не надо об этом… – перебил он её. – Я не хочу про это…
– Я собиралась, я хотела… Но не смогла. Это и правда нелегко – убить человека…
– Да, – шепнул он. – Лица убитых стоят перед глазами постоянно, с этим приходится жить. Надо учиться отбрасывать это в прошлое, не вспоминать. Но, оно не отпускает. То во снах, то просто вдруг вспомнится… Помогает, когда выпьешь, но ненадолго, а потом ещё хуже. Это война, будь она проклята, это всё из-за неё.
– Свены убивают римлян, римляне – свенов, когда это кончится? Никогда… – Рианн закрыла глаза и вздохнула.
Марк осторожно убрал с её лица прядку волос, прилипшую к губам, и Рианн, открыв глаза, встетилась с центурионом взглядом.
– Это вечная проблема. Она была, есть и будет. Нас не будет, а люди всё будут и будут воевать между собой, будут мстить, входить в посёлки, жечь дома и убивать друг друга. Будут страдать женщины, гибнуть мужчины… Люди мучаются от страданий и сами же приносят их другим. Это как замкнутый круг.
Рианн снова вздохнула от горечи его слов. Да, они вдвоём враги друг другу, представители двух враждебных народов, они – такие разные – сейчас были рядом, и будущего у них не было.
Марк нашёл ладонь свенки, переплёл её пальцы со своими и поднёс к губам, принялся целовать костяшки пальцев, ногти. Рианн удивлённо подняла брови и потянула руку на себя.
– Что вы делаете? Зачем?
Она стеснялась своих рук. За эти месяцы она слишком много времени проводила за ткацким станком, пальцы стали грубыми и шершавыми от нитей.
– А мне нравится целовать тебя, трогать твои руки. Тебе не нравится?
Рианн даже ответить не успела, а он подтянул её руку к себе ещё больше и целовал теперь запястье, внутреннюю поверхность предплечья, где кожа светлая и тонкая, поднимался всё выше и выше, пока не добрался до шеи. Теперь уже опирался на локтях над свенкой, целовал лицо, лоб, глаза, скулы, подбородок, добрался до губ и почувствовал, что она не отворачивается от его поцелуев, что отвечает ему робко, неумело. Он захватывал её губы и чувствовал, что свенка помогает ему, двигая головой, губами, и от этого поцелуи были ещё приятнее.
Он всегда любил целоваться, обращал внимание на женских лицах сначала на глаза, а потом на губы. Ему нравилось начинать всё с поцелуев. Они возбуждали его, целуя женщину, он всегда уже по поцелую знал, что от неё ждать, угадывал, какая она, сколько в ней опыта, страсти. И почти никогда не ошибался. Эта же всё время не позволяла целовать себя свободно, вечно отворачивалась. А если он и успевал поймать её, то всегда губы свенки были неотзывчивыми, скованными, как и она сама, впрочем.
Он вдруг засмеялся, прижавшись щекой к её щеке.
– Что? – не поняла Рианн, а римлянин перелёг на спину, на губах – кривая улыбка, шепнул в ответ:
– Не могу… на животе… долго…
Рианн поднялась над ним, села, оперевшись на руку, нахмуренно смотрела в лицо господина. Конечно, ему больно, он только храбрится, не помнит он, ага, а сам. Исцеловал, вон, её всю сверху до низу, пока голова не соображала от желания, а сейчас? Сейчас он понял, что это такое.
– Поцелуй меня сама…
Рианн нахмурилась.
– Что? Я? Я не умею…
– Неправда! Ты просто не пробовала.
– Да нет же, – упёрлась она.
– Иди сюда. – Он протянул к ней руку. – Иди ко мне. Не бойся. Ты ездила когда-нибудь верхом на лошади?
– Один раз…
– Иди ко мне. Представь, что ты верхом…
– Вам будет больно…
– Не так, как если бы я делал это сам, поверь мне. У тебя всё получится.
Он усадил её себе на грудь, сам смотрел на неё снизу, стараясь сразу видеть её всю: огромные глаза, разметавшиеся по плечам светлые волосы, округлости грудей, живот. Она положила ладони ему на грудь, словно боялась упасть и держалась за него.
– Иди сюда… – Центурион сжал её запястья и потянул свенку к себе, заставляя наклониться. Нашёл её губы и стал целовать. – А теперь ты меня… Не бойся… Рианн…
Она несколько раз растерянно моргнула и осторожно коснулась уголка его губ своими. Невесомо, как птица крылом коснулась. Он засмеялся негромко и прошептал:
– Не бойся, я не кусаюсь…
Рианн попробовала ещё раз и ещё, смелее. Он отвечал ей на её поцелуи, улыбался глазами. Рианн скользнула вниз, переступая на коленях, осторожно коснулась губами ключицы, яремной ямки, где под кожей билась живая вена, и вниз до ложбинки грудины. Сегодня ей понравилось касаться его кожи кончиками пальцев, сейчас же она робко касалась его груди губами. На ней практически не было волос, удивительно, что на лице щетина росла у него так быстро.
– Проклятье…
– Что? – Она вскинула лицо к нему. – Я сделала больно?
– Нет! Я уже не могу… Ты сводишь меня с ума…
Он смотрел на неё с высоты подушки, видел её груди, почти касающиеся сосками его живота, пряди волос по плечам… Он так сильно хотел её сейчас, что от сладостной муки кружилась голова.
– Давай попробуем так? На этот раз ты сама будешь сверху… Ты ещё не пробовала так, я знаю… Тебе понравится… вот увидишь…
Рианн глядела на него удивлённо. О чём он говорит? Как это может быть? Она – сверху? Разве это возможно?
– Садись на меня… Я буду тебе помогать… У тебя получится… Не бойся…
Он помог ей, задержав дыхание, чувствовал, как она медленно вбирает его в себя, располагаясь на его бёдрах. Вот это да. Так они ещё ни разу не пробовали. Для того, чтобы это получилось, надо чтобы она сама проявляла активность. А если всё это время ему самому приходилось брать её, а часто и силой, против воли, то где уж там пробовать так, чтобы она была сверху?
– Всё нормально? – спросил, глядя в её ошеломлённое лицо. – Не бойся… Тебе же не больно? Нет? – Свенка отрицательно повела головой туда-сюда, хрипло дышала через распахнутые губы. – Ну вот… А теперь вспомни, как ты ехала верхом? Помнишь? – Он улыбнулся ей приободряюще.
Рианн попробовала чуть двинуться и почувствовала движение его у себя внутри. От неожиданности ощущений даже перехватило дыхание, он касался её там, где не касался и не доставал никогда до этого. Она могла сама – сама, а не он – выбирать и темп, и ритм движения. Это придавало ей уверенности. Его тело, распластанное под ней, его беспомощность, его лицо напротив и чёрные глаза с лихорадочным блеском заставляли её быть жёсткой. Она сама вела его, она словно мстила ему за всё, что он когда-то делал с ней.
Она начала небыстро, потом вошла во вкус и набрала скорость. Когда ощущения были слишком острыми, свенка замирала или отклонялась назад, закусывая губу, не сводила с лица центуриона прямого взгляда. Он хрипло дышал, подчиняясь её страсти, отдаваясь её напору, понимал, что эта свенка сейчас за один раз выместит ему всё, что он делал. Это потом он ощутит обиду, что позволил ей, что дал ей буквально насиловать себя, но сейчас он подчинялся ей. Она заражала его. Она и сама, наверное, плохо понимала, что происходит, не осознавала происходящего, просто жила во власти страсти и охватившего её огня.
Ого. А он и не думал, что она может быть такой. Он переплёл пальцы рук с её пальцами и чувствовал каждое движение своими ладонями. Видел её вздымающуюся грудь, её взгляд, искусанные губы. Она ускорила движение, задав такой темп, что невольно стон вырвался у него из груди. Прогнулась назад, закидывая голову, и замерла. Дрожь прошла по её телу. О, да она уже всё! Он чувствовал движение её мышц в глубине горячего лона, она сжимала его раз за разом, впитывая все ощущения экстаза.
Она сама довела себя до оргазма. А он? Он смотрел на неё удивлённо. Ничего себе! Она оставила его с носом, добившись своего.
Уставшая, хрипло дыша, она легла ему на грудь и закрыла глаза.
– Ты могла бы высечь искры, Юпитер свидетель… – прошептал он ей.
– М-м-м, – неопределённо ответила она ему.
Конечно, она сейчас устала, ей не до него. А он? Как же он? Кто здесь мужчина? Завтра ему, что ли, придётся сесть за ткацкий станок? Ну уж нет!
