Текст книги "Чужая — я (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Глава 16

У отца золотые руки, поэтому наемных рабочих в нашем доме не бывает. Или не поэтому, а из-за известной маминой прижимистости. Но факт остается фактом: несмотря на наличие в доме гостя, отец идет в сад за домом подстригать на зиму кусты. На неделе у него на это времени не найдется: он допоздна на работе.

Накинув нелепую, ярко-желтую старую отцовскую куртку, висевшую у выхода на задний двор, я выхожу на улицу, подавляя ощущение внутреннего раскола. Мой родной дом поделен на две части: на маму и папу. Первую я всей душой ненавижу, а во вторую мне хочется закутаться, как в уютное одеяло. Как… в ярко-желтую куртку с рукавами по колено.

– Папа, – зову я, подходя ближе. – Мне нужно кое-что тебе сказать наедине.

Впервые за то время, что я здесь, вижу: он до сих пор не до конца простил мне послание на день Благодарения. Он не смотрит на меня, вместо этого продолжает кромсать ветки остро заточенными садовым ножницами.

– Не думал, что сын Говарда Фейрстаха окажется приятным парнем.

Я помимо воли бросаю взгляд на свое окно. Я до сих пор не знаю, является ли Норт приятным парнем. Наверняка он заметил меня во дворе (эту куртку не пропустишь), но дергать во все стороны занавеску не стал, оставив эту манеру маме и Хилари.

– Да, но я хотела поговорить не о нем.

– Правда? А неплохо бы поговорить о нем. Или о том, как упорно ты отрицала его предложение. Почему, Тиффани? По сравнению с Фейрстахами мы недостаточно хороши? Как я понимаю, вы уже давно вместе, но ты отнекивалась до последнего.

Мои щеки стыдливо вспыхивают, но как объяснить папе сложность всей этой ситуации с Нортом, Говардом Фейрстахом, кольцом и всем остальным?

– Я правда не помнила…

– И до падения тоже, видимо, страдала забывчивостью.

Господи, я начинаю понимать, за что Стефан ненавидит брата. Норту хватило часа, чтобы обаять моего отца и настроить против меня, даже не имея этого в мыслях. Но, знаете, я тоже ужасная и тоже могу драться больно и не слишком честно.

– Пап, а Норт точно настолько хороший, как ты думаешь? Тебя, например, не смущает, что пока я месяц валялась на больничной койке, Норт ко мне не пришел ни единого раза? И потом, когда я вышла из больницы. И что он пытался меня сбить по приезде в колледж? И что он долгое время не признавался, что мы встречались, пока я не выяснила это через третьи лица. Папа, мы с ним были какое-то время вместе, но расстались. Не думаю, что следует тревожить вас с мамой и Хил из-за каждого моего увлечения.

– Я хотел бы, чтобы моя маленькая девочка меня тревожила. Но ты уже не маленькая, и это подтверждает кольцо на твоем пальце. И письмо, в котором ты винишь семью во всех своих бедах.

– Это неправда. Просто теперь, когда я узнала, какой стала в колледже… мне эта девушка нравится больше. Будет логично равняться на себя такую.

– А меня пугает, что эта девушка спрыгнула с крыши.

– Она прыгнула не сама.

Отец отбрасывает в сторону ножницы и устало сбрасывает следом перчатки.

– Так поведай мне, Тиффани, как после таких заявлений я должен со спокойной душой отпустить тебя в Бостон? Я успел десять раз пожалеть, что вообще согласился на твое возвращение в колледж.

Можно подумать, у него был выбор. Я собрала вещи и уехала без денег и поддержки. Родителям оставалось разве что связать меня, остальное мама перепробовала. Ну или мотаться за мной хвостом по всему Бостону. Или…

Я бы на месте родителей придумала, как заставить полицию меня задержать. Негуманно, но безопасно. Или было бы безопасно, не будь Говард Фейрстах прокурором.

– Пап, – смущенно зову я. – Да, с Нортом у нас все непросто, но он действительно адекватный. Зла мне не желает. И… есть не только он. Ребята, с которыми я живу, с которыми работаю. Я не одинока, пап.

– Но Норт сын Говарда Фейрстаха. Человека, которому ты пожимала руку, и делала это явно неспроста, – хмуря брови, говорит с намеком отец.

– Да. – Я набираю воздух в легкие. – Тебе следует знать, что он фактически купил Бостонский колледж. Сразу после того репортажа меня отстранили от занятий под предлогом эмоциональной нестабильности. И… и я взяла академический отпуск. Продолжу обучение на следующий год. Возможно, в другом заведении.

Лицо отца на глазах старится на несколько лет.

– Напомни, почему я не могу посадить тебя под замок? – грозно спрашивает он.

– Насилие, похищение. От двадцати лет.

Шутка папе не заходит.

– Я понятия не имею, что ты делаешь, Тиффани. Но, видимо, повлиять на это никак не могу. Надеюсь, ты не зря доверяешь людям, которых выбрала себе в друзья.

А уж я как надеюсь.

– Можно мне тебя обнять? – неожиданно хлюпнув носом, интересуюсь я неловко.

– Тебе никогда не нужно об этом спрашивать.

Я закидываю руки на шею отцу. Длиннющие рукава, которые я поленилась закатать, при этом смешно взлетают в воздух. Несмотря на тяжелый разговор, мне тепло и уютно.

***

Как ни удивительно, ланч прошел мирно. Как, впрочем, почти весь день. Потому что мама всячески пыталась изолировать меня от Норта, а я не препятствовала. Восторга я, конечно, тоже не испытала (при маме даже с Хил не пощебечешь), а уж оставлять отца с «безобидной и обаятельной» версией Ворчуна было и вовсе небезопасно для моей психики. И все же день, когда мы обходимся без повышенных децибел и рукоприкладства, – хороший день. Это большее, о чем я мечтала весь первый курс колледжа. А потом было лето. И число «хороших» дней устремилось к нулю.

– Норт, вы какое вино предпочитаете?

К концу дня я начала подозревать, что если я не выйду замуж за Норта, то это сделает мой папа. Они сыграли в шахматы вничью, и это окончательно убедило отца, что лучшей партии для старшенькой не сыскать на всем белом свете. Думаю, если бы ему довелось вести меня к алтарю и я бы внезапно передумала, отец бы скрутил меня по рукам и ногам, а затем передал с рук на руки будущему мужу.

– Впереди еще обратная дорога, – виновато поднимает руки Норт.

– Вы можете остаться.

– У меня завтра смена, – отрицательно качаю я головой.

Мама звякает ложкой.

– Ах, в том самом кафе. Ты туда вернулась? – мигом наседает мама. – Когда это?

Мы с папой многозначительно переглядываемся, и он хмурит брови, не одобряя молчание. Интересно, мама вообще понимает, что, если бы не отец, семья бы уже давно развалилась? Только любовь к нему держит нас вместе.

– Как только взяла академический отпуск в колледже, – говорю я без эмоций.

– Ты сделала… что?! – взвизгивает мама, не сдержавшись, и тотчас закрывает рот ладонью. Опомнилась, что в доме посторонний. – На кухню, Тиффани, немедленно!

– Нет. Все, что ты хочешь мне сказать, говори здесь. Все свои.

Я демонстративно беру Норта за руку и только тогда понимаю, насколько ледяные у меня ладони. Его кожа чуть не обжигает. Думаю, коснись я стремительно багровеющего лица матери, получила бы ожоги второй степени.

– Уильям! Ты… ты знал!

– Тиффани предупредила меня, – выгораживает меня отец, не уточняя, когда именно я его предупредила.

– И ты ничего мне не сказал?! – Отец лишь пожимает плечами. Мама награждает его многообещающим взглядом и снова переключается на меня. – Как ты можешь быть такой неблагодарной?! Мы оплачивали твое обучение, но…

– Нет, я благодарна. И не собираюсь брать у вас ни цента на будущее обучение. Но… разве не ты настаивала, чтобы я бросила учебу из-за травмы? Вот, я это сделала.

Нет, тут что-то не сходится. Я рассчитывала, что она начнет брызгаться ядом, повторяя «я была права, я говорила», но она против. Почему она против? Потому что я не только бросила колледж, но и не вернулась домой? Или тут что-то другое?

– В этом был смысл до того, как ты вернулась в свой ужасный колледж!

Я решительно ничего не понимаю. Хмурю брови, силюсь разобраться и так напряжена, что не сразу замечаю, насколько сильнее Норт сжимает мою руку.

– Я не… – говорю, пытаясь освободить пальцы, но он не пускает.

И только тогда я опускаю взгляд на наши сцепленные руки и осознаю, что он хочет мне что-то сказать. Что-то, что мне совсем не понравится. Мир останавливается и пропадает, жуткая догадка бьет меня с такой силой, что я рывком выдергиваю пальцы из ладони Норта.

– Ты что-то знаешь… – начинаю я, вглядываясь в самую глубину глаз Норта.

– Мой отец заплатил за то, чтобы ты не вернулась в колледж. Чтобы была принята версия о наркотиках и самоубийстве.

Я чувствую, как бледнею. Оборачиваюсь к матери и вижу, как дрожат у той губы.

И все, буквально все встает на свои места. Ее поведение с самого начала не укладывалось у меня в голове. Если бы не Хил, она действительно отрезала бы меня от Бостона. Я бы, само собой, нашла способ заработать (или заняла у того же Герри – уговорила бы как-нибудь), но это бы меня задержало, а до конца семестра и без того оставалось не так много времени. Она следила за моим расписанием, она пыталась меня вернуть и удержать дома снова после выходки девочек из Каппы. И она пришла в ужас, увидев на пороге дома Норта Фейрстаха. Это все не случайные совпадения! Да, их можно было бы объяснить ее врожденной жестокостью, но все же это слишком: она моя мать. Просто ее… купили.

– Заплатил?! – раздается вой, в котором я едва узнаю голос Карен Райт. – Они угрожали раскрыть, что ты сделала! Рассказали, что ты спуталась с мальчишкой-наркоторговцем, что украла дорогое кольцо. Официанткой много не заработаешь – все казалось логичным. Они обещали засадить тебя за решетку, если ты вернешься в колледж. И обещали заплатить, но только если ты действительно откажешься копаться в этой истории и начнешь новую жизнь подальше отсюда.

Нет, не все так логично, как мне показалось изначально.

Засадить за решетку? Фейрстахи? Какую решетку, если на меня сразу была открыта охота? Или нет? Тот нож в сарафане был призван напугать, а вот когда не вышло, Бас попытался меня переехать. И все же браво. Отлично они все вывернули! Даже реально существующее кольцо приплели.

– Мам, речь вот об этом кольце? – спрашиваю я, стягивая с пальца омерзительный ободок и швыряя его на стол, будто раскаленный. – А тебе не кажется несколько странным, что после того, как эти люди попытались меня убить, вдруг сжалились и решили сделать хорошую мину и обратиться к закону? Почему они не пошли в полицию сразу, а начали радикально? Почему вдруг передумали? Расчувствовались? Раскаялись? Записались на курсы управления гневом? Ты вообще пыталась подумать, прежде чем приниматься отравлять мне существование с удвоенным усердием? Ты хоть раз в жизни пыталась занять мою сторону? Или ты просто пыталась выбить пощечинами из моей головы те гадости, которые сама же обо мне напридумывала?

– Карен, о чем она говорит? – грозно спрашивает отец.

– После падения она многое навоображала, – без запинки отвечает мама, а у меня отвисает челюсть. Она бледна как полотно, но все упрямо отрицает.

– Хилари…

Сестренка отводит глаза. Либо мне слышится, либо Норт тихонько чертыхается на выдохе.

– Поехали, – говорю я, не в силах выдавить больше ни слова.

Я чуть не забываю вещи, прежде чем выскочить на улицу. И не успей Норт открыть замок машины, я бы вырвала, пожалуй, дверь к чертям. Тушуюсь на мгновение только, обнаружив на сидении… медведя Стефана. Впрочем, он секундой спустя кувырком летит назад вместе с моей курткой и рюкзаком.

Норт тоже не мешкает, понимая и принимая мое состояние. Но едва он пристегивается, как мою дверь рывком раскрывает заплаканная Хилари.

– Тиффани! – кричит она. – Прости меня, прости! Но как ты не понимаешь?! Это ты отсюда вырвалась, а мне жить с мамой, и она…

Не знаю, чем бы это могло закончиться, но Норт, не давая мне отреагировать на этот поток чистой мысли, дергает с места. Хилари буквально отрывает от машины, и дверца сама по себе захлопывается потоком воздуха. Напоследок сестра выкрикивает мое имя, и в боковом зеркале я вижу, как она хватается за голову. А потом перевожу взгляд на себя. На свое лицо. Оно даже мне сейчас кажется страшным.

Боли и потрясений слишком много. Пройдет время, прежде чем я сумею все это осознать, обработать и принять решение. В данный момент мне необходимо другое: слить избытки эмоций.

– Не думай, что я не поняла, к чему все это! – выплевываю я. – Думала, ты желаешь мне добра, приехал поддержать, но ты просто нашел единственное доказательство невиновности отца и вывалил на меня его самым мерзким образом. Поверить не могу, что рассказала тебе о своей семье. О том, как оно было. Ненавижу тебя. Думаешь, выгородил его? Думаешь, теперь я отступлюсь?!

– Мой отец не такой уж и монстр, чтобы пытаться тебя убить за детскую выходку. Даже когда все свершилось, он попытался откупиться, припугнул. Но в этом ничего странного нет, учитывая, что за цирк вы устроили со Стефом. Брат все мне рассказал, совсем все. А тебе, очевидно, нет.

Опять эта гребаная братская связь, играющая против меня!

– Ты просто защищаешь своих!

– Тиффани! – рявкает Норт, останавливая меня прежде, чем я дойду до точки, за которой уже ничего не услышу. – Крыша, дождь, пистолет, Стефан и Бас. Все, что там было. Как оно было? Все в твоей голове. Вспоминай! Чем дольше ты тянешь и боишься, тем больше шанс, что наделаешь новых глупостей! Если тебе расскажу об этом я… да даже если Стеф, ты все равно не поверишь. Вы со Стефаном приехали к моему отцу изображать двух влюбленных идиотов, не знающих слова «контрацепция», что было дальше?

Едва я вижу Говарда Фейрстаха воочию, без приятной маски политика, как понимаю, что придется туго. Он сидит в гостиной, читает книгу, а рядом с ним, позвякивая бриллиантовыми серьгами, потягивает красное вино девушка лет двадцати трех-двадцати пяти. В шелковом вечернем платье, подобранном тон в тон к напитку. Прекрасная до рези в глазах. И такая же пустая. Едва Говард велит ей уйти, как она поднимается и покидает комнату, не говоря ни слова. Припомнив, что мать Норта и Стефана погибла в автокатастрофе больше пятнадцати лет назад, я слегка вздрагиваю.

– Ждите. Мне нужно дочитать главу, – первое, что я слышу от хозяина дома.

Поскольку Стеф заранее предупредил меня ни на чем не останавливать взгляд дольше двух секунд, за несколько следующих минут я успеваю измучиться. И все равно от звучного хлопка закрываемой книги пробирает дрожь.

– Чем обязан? – Говард выдавливает улыбку, проходясь по мне оценивающим взглядом с головы до ног, не имеющим никакого отношения к мужскому интересу.

Я даже задаюсь вопросом, как это Норт понизил планку до меня при такой-то мачехе и, очевидно, наследственности. Спорю, при иных обстоятельствах Говард Фейрстах мог бы пройти сквозь меня, даже не заметив.

– Папа, я хочу познакомить тебя с Тиффани.

«Как в дешевом романе, – запоздало думаю я. – Как мы могли придумать такую чушь? Понадеялись, что Говарду отшибет мозги, и он поверит из страха за свою карьеру?»

А затем себя утешаю:

«Миллионы американок залетают в колледже от неподходящего парня, и обычно это заканчивается как у Айрис. Собственно, ее историей я и вдохновлялась при создании этого идиотского сценария. Только на Айрис никто не собирался жениться и с монструозным папой не знакомил. Ей грозил академический отпуск длиной в жизнь – и все».

– И зачем же мне знакомиться с… Тиффани? – явно сделав над собой усилие, спрашивает Говард.

– Потому что у нас будет ребенок.

В этом месте Стефан берет меня за руку, показательно переплетая пальцы. Надо сказать, это очень странное чувство: держать за руку почти Норта и как Норта, но все-таки не Норта. Я пытаюсь сконцентрироваться на чем угодно, кроме этого, и вообще поменьше шевелиться.

– Так. – Говард отложил книгу и поднялся из кресла. – Пройдемте в кабинет.

Идем мы неожиданно долго. Должно быть, кабинет Говарда располагался в самой глубине дома для того, чтобы посетители успели проникнуться величием и убранством. Впрочем, меня лишь подташнивает от страха. Что ж, образ беременной подружки становится еще более достоверным.

Но когда мы входим в кабинет, первым делом я чувствую, как пальцы Стефана впиваются в мою ладонь. В кабинете Говарда в его кресле, скучающе вертя пальцами ручку стоимостью в мое годичное жалование, сидит практически эталонно красивый человек. По реакции Стефана я сразу понимаю, кто он. Не поднимая на нас глаз, мужчина скользящим движением вытекает из кресла и прилипает к книжному шкафу. В его движениях мне чудится что-то нечеловеческое. Он пугающе хорошо владеет своим телом.

– Еще раз: что, вы говорите, здесь происходит? – Говард плюхается в освободившееся кресло и брезгливо возвращает на место ручку.

– Зачем здесь он?

В присутствии своего мучителя Стефан буквально на глазах выцветает, и я чувствую, что план начинает разваливаться.

– Потому что он лучше меня управляется с безголовыми юнцами вроде вас. Я еще раз спрашиваю: что здесь вообще происходит? – тон Говарда становится угрожающим.

– Я уже сказал, отец, что просто решил донести до твоего сведения, что мы с Тиффани ждем ребенка и обручились.

– Ясно, – задумчиво стучит Говард пальцами по столу. – А с Нортом вы это уже согласовали?

Он жестикулирует на первый взгляд свободно и открыто, будто ничего подозрительного не ощущает, но моя тошнота усиливается.

– При чем здесь Норт? – выплевывает Стефан. На этот раз у него получается очень достоверно.

– При том, что по моим источникам, если мисс Райт и беременна, то от него. Хотя… ты можешь удивить меня, сын. Впрочем, возможно, это не столь существенно. Ребенок точно будет похож на вас обоих. Уж как-нибудь разберетесь со своими бразильскими страстями.

«Сами разбирайтесь со своими проблемами», – так и слышу я голос Норта, хотя на самом деле у меня в ушах нарастает звон разлетающегося на осколки плана. Он знает, кто я. Он знает, с кем я на самом деле! Он понимает, что мы пришли за чем-то другим.

– Меня волнует не это. Что есть у мисс Райт на твой маленький секрет?

Говард вроде бы и обращается к сыну, но смотрит на меня. И я понимаю, о каком секрете речь: он говорит о торговле наркотиками. Он знает, что я ездила со Стефаном по клиентам.

– Вы хотите сказать, на ваш маленький секрет, – вступаю я в игру. Черта с два я буду юлить.

– Я хочу сказать, что не имею никакого отношения к действиям Стивена.

Я непонимающе моргаю, силясь понять, кто такой Стивен. И только потом осознаю, что речь о Стефане. Выходит, он так ненавидел дом и своего отца, что даже изменил звучание имени вне его стен. И Норт… мой Норт, который якобы не поддерживает брата ни в чем, это понимает и уважает. Сдается мне, человек, которого оба они ненавидят по-настоящему, сейчас передо мной.

– Да, это я понимаю. Стефан, – подчеркиваю голосом, – не стал бы связываться с наркотиками сам.

Мой сопровождающий, велевший мне молчать и не вмешиваться, до боли впивается в мою руку ногтями, и я раздраженно ее вырываю. Будто еще есть шанс, что кто-то поверит, что мы вместе!

Говард смеется.

– Какая страстная особа. Я почти понимаю, что в вас нашли мои сыновья, мисс Райт. – От этого заявления я хмурюсь. – Но смею сказать: вы не знаете ни одного из них. Это сейчас Стивен против меня, а раньше не был. Он мальчишка, который привык к роскошной жизни. Думаете, его заботят нормы морали? Он просто устал подчиняться, максималист, который хочет жить по собственным правилам. Да сами подумайте: Стивен использует вас, чтобы помочь себе, осознавая риски. Мой второй сын – приспособленец, и я с этим уже смирился. Как и с тем, что без моей твердой руки он попросту пропадет. Вы же сами выбрали из них двоих Норта, потому что прекрасно понимаете, насколько он надежнее. Он способен выстроить собственное будущее, я это признаю. Но, увы, у меня плохие новости: вас он для себя не выберет. Он всегда занимает мою сторону. Или свою собственную, что одно и то же. А вы при всей вашей идеалистичности и горячности ничего из себя не представляете. И мне жаль, что эти качества – причина, по которой придется так поступить…

Он щелкает пальцами и указывает на меня. Его цепной пес чуть ли не одним движением оказывается рядом со мной.

– Проводи гостью и позаботься, чтобы я ее больше не видел, – велит Говард. – А ты, Стивен, останься.

Я напряженно гляжу на побелевшего Стефана. И вздрагиваю, немыслимым образом пропустив момент, когда холодные пальцы вцепляются мне в подбородок, поднимая голову выше, к свету.

– Интересно, – слышу я задумчивый, но в остальном лишенный эмоций голос.

Я знаю, о чем он. Но все равно не ожидала, что след от материнской пощечины все еще настолько заметен даже в электрическом свете лампы.

– Идемте, мисс.

Он хватает меня за локоть стальной хваткой и ведет к выходу. И я понимаю, что это совсем не конец.

Бас вышвыривает меня за дверь, и я едва не бегом направляюсь к машине. Вваливаюсь внутрь салона, бросаю рюкзак на соседнее кресло. Нужно ли мне предупредить Норта о том, что его отец все знает? Я мечтаю, чтобы он меня успокоил, но не понимаю, как все объяснить.

И еще не могу позволить себе эту отдушину, потому как понимаю: со мной не закончили. Басу мало сделать мне внушение. Он будет запугивать, загонять, как жертву. Едва я трогаюсь, как замечаю в зеркале заднего вида свет фар. Господи. Куда ехать? К Норту? В кафе? Только в кампус. Там нет никого, кто мне близок. Я пишу Стефану, где меня искать.

Я вынуждена бросить рюкзак в машине, чтобы быть быстрее. С собой беру только припасенный пистолет и телефон. Если вдруг Норт все-таки откликнется, я должна об этом узнать!

Я выскакиваю под дождь, захлопываю дверь машины и бегу. Бегу куда-то к корпусам. В спину мне бьет свет фар автомобиля преследователя, освещая путь. Или не давая затеряться в ночи. Я не понимаю, вышел ли он из машины, оставив свет для устрашения, или все еще в ней, наслаждается зрелищем затравленной жертвы, сидя внутри. Я не оборачиваюсь, чтобы это проверить.

Я бегу к библиотеке. Я проводила там столько времени, что изучила основной зал от и до, я смогу там сориентироваться в темноте. И там есть сигнализация. Если я выбью стекло, приедет полиция. Меня могут обвинить в мелком хулиганстве, но это лучше, чем попасться в руки преследователю.

Спокойно, Стефан меня найдет.

По пути к библиотеке я вымокаю до нитки. Выбить стекло, оказывается, ничуть не просто! Я раз за разом пытаюсь это сделать локтем, но результат неутешительный: только рука немеет. Я истерически оглядываюсь и вижу, как в свете фар ко мне медленно, вальяжно движется мужская фигура. Бегать по кампусу кругами я не могу: мою выносливость не сравнить с мужской. Я могу поскользнуться на вымокшей траве. И Стефану, чтобы меня найти, нужна однозначная точка.

К черту, пусть увидит пистолет, Тиффани!

Паника накрывает с головой, я стреляю, а потом выбиваю остатки стекла ногой. Буквально рыбкой юркаю в проем, уже не заботясь особо о том, чтобы не сильно удариться. Лишь бы преследователь меня не догнал!

Спрятавшись за одной из многочисленных книжных полок, я напряженно смотрю на окно. Сигнализация визжит, заглушая все звуки, поэтому я не могу просто затаиться и слушать. А если не буду точно знать, где мой преследователь, – сойду с ума. Мужчина не озадачивается кувырками, как я. Он обматывает тканью руку и вытаскивает осколки, прежде чем влезть в окно. Он обладает грацией безумного хищника. У меня от одного его силуэта бегут по коже мурашки.

Он устремляется к полкам – благо не тем, где я, – и по мере его приближения, я начинаю различать то, как он насвистывает мелодию. Мелодию, пробирающую до печенок.

Он скрывается из виду, и меня начинает душить настоящий ужас. Я зря выбрала библиотеку. Этот человек может стоять в любом из проходов, дожидаясь, когда я выйду из-за стеллажей. Мне ужасно хочется посмотреть в телефон: нет ли новостей от Норта, не сдох ли сотовый вообще под таким дождем? Но едва дисплей загорится – меня найдут. Я вынуждена мучиться неизвестностью.

Сигнализация воет. Приедет либо Стефан, либо полиция. Надо только дождаться.

Нельзя стоять на одном месте: так он меня точно обнаружит. Я тихонько дохожу до конца стеллажа и выглядываю. Страх пробирает до костей. Оглядываюсь, потому что именно так в фильмах обычно подкрадываются к героям маньяки: сзади.

Юркаю в другой ряд. Там тоже чисто. Мне нельзя стоять на месте, нельзя стоять! Но свернув в третий раз, в четвертый, я начинаю понимать, что мужчина будто испарился. Незнание давит на психику еще сильнее присутствия, и я не выдерживаю. От страха я дышу все чаще и понимаю, что так недалеко до гипервентиляции. Если бы не крик сигнализации, преследователь бы уже вычислил меня по этому пыхтению.

О лестнице, ведущей наверх, я вспоминаю не сразу, дважды подумать о правильности своего поступка я уже не могу. Сбрасываю обувь и, оглядевшись, шмыгаю к ней, а затем почти бесшумно взбегаю по металлическим ступенькам. Я надеюсь, что искать меня он не станет.

Тиффани: Я на чердаке библиотеки.

Это я пишу Стефану прямо перед тем, как слышу доносящийся снизу свист… и шаги на лестнице.

Я сижу на чердаке библиотеки, скованная ужасом перед своим охотником и высотой одновременно. Я часто ощущала себя жертвой, которую загоняют в угол, но не буквально. Мне всегда было куда бежать, куда вырваться, к чему стремиться. Но я в тупике, на высоте, которой боюсь до дрожи, и все равно куда меньше, чем его. Я не должна бояться, мне нужно подумать. Я достаю телефон и проверяю в последний раз, нет ли звонка от Норта. А потом, вытерев ладонями мокрое лицо, действительно открываю засов, потому что надеюсь проскочить обратно в библиотеку, прикрытая стеной дождя или с помощью пистолета, и оставить этого человека на крыше. Пусть полиция разбирается с ним, когда приедет. Кстати, где она? Почему так долго?!

Дождь льет сплошным потоком. Моя одежда уже промокла до белья, и я должна быть синей от холода. И страха. Каждый шаг по крыше дается мне с таким трудом, будто к ногам по центнеру привязано. Развернувшись, я достаю пистолет и беру на мушку дверь. Но выходит он, и я застываю истуканом, парализованная, не в силах двинуться вовсе.

Норт обещал меня удержать и не взял трубку. Почему? Будь здесь он, у меня был бы шанс. Хотя бы шанс!

Я направляю на своего мучителя пистолет дрожащими руками. Выстрелить… смогу ли я выстрелить?

– Отдавай, – говорит убийца, протягивая руку.

Я пячусь назад. Рациональная часть меня понимает, что крыша закончится, идти некуда, надо остановиться, но страх сильнее. Я выпрямляю руки до максимума. И мой убийца, закатив глаза, преодолевает расстояние между нами в пару шагов, вырывает пистолет и швыряет его на крышу.

Отлично: я не могу выстрелить в человека даже перед угрозой жизни. Если мне нужен был ответ на вопрос, похожа ли я на маму, то вот он. Моя щека горит болью даже под холодными струями дождя. Человек, который может сделать такое с собственным ребенком, – выстрелит. Наверное. А я не могу.

– А теперь телефон, – велит тот, кто, как я теперь знаю, зовется Басом.

Я начинаю мучительно соображать сквозь липкую пелену страха: он не выстрелил в меня. Допустим, не хотел огнестрельного ранения, но заставлять меня отдать телефон… Он мог бы сбросить меня с крыши или ударить и отобрать, но он ничего из этого не делает.

Я напряженно отдаю ему мобильный и смотрю, как он удаляет запись с Говардом, а может, и не только ее. Он избавляется от улик. Что-то будет.

– Дрожишь? – ужасающе улыбается мужчина. – Ты заслуживаешь немного страха.

– Вы не собираетесь…

Он смеется. Скрипуче, неприятно. Он как прекрасное в своей красоте алое яблоко, насквозь гнилое внутри. В нем нет ничего красивого, кроме оболочки.

– Ну ты же не придешь к Говарду Фейрстаху еще раз, если он пожелал тебя не видеть? Я бы мог сбросить тебя с крыши в любой момент, и я бы с удовольствием это сделал, не сомневайся. Но нам ни к чему сейчас трупы. Впрочем, предвыборная кампания длится не так уж долго, поэтому веди себя как хорошая девочка, мисс Райт. Ах да, и не приближайся больше к его сыновьям. Ни к одному из них, ясно? Мы друг друга поняли?

Я помимо воли вздрагиваю, чувствуя, что угроза отнюдь не пустая.

– Отойди от нее! – слышу я ледяной голос Стефана. Занятая уже-вроде-как-и-не-убийцей я даже не заметила, как он очутился на крыше, куда я его настойчиво зазывала еще несколько минут назад.

– Так-так-так, – с выражением блаженства на лице говорит мужчина. – Моя милая комнатная собачка явилась. Что это ты здесь делаешь? Разве тебе не положено умывать руки в другом месте?

Стефан направляет на мужчину пистолет. Тот пистолет, что недавно был в моих руках.

– Стеф, не надо, – говорю я громко, понимая, что за грохотом дождя он не слышал ни слова из речи Баса. – Он…

Но мужчина хватает меня за локоть и рывком тянет вперед. Я кричу от страха, ведь мы на мокрой, скользкой крыше, и я дошла почти до самого края.

– Зачем ты здесь, Стивен? – спрашивает мучитель. – Ты никакой не герой. Подставил ни в чем не повинную девчонку, подружку своего брата, а теперь спохватился и собрался спасти? Разве так поступают герои?

– Мне плевать, – хрипло говорит Стефан, на его лице выражение полного безумия. И я понимаю, что игры кончились. Он держит на мушке человека, который мучил его годами, который сломал его. И этот человек теперь в его власти. Стефан – выстрелит. – Отпусти ее.

– Ты пришел ради нее? Зачем? Думал, что мой приказ – от нее избавиться? Хотя… Ради чего вообще весь этот идиотский спектакль? – внезапно он начинает смеяться снова. – Кажется, я все понял…

– Тифф, отойди от него! – рявкает Стефан, перебивая мужчину.

Я могла бы рвануться в сторону, но – еще раз – мы на мокрой, скользкой крыше, и даже если мой страх высоты притуплен происходящим, я тем не менее осознаю это каждой клеточкой тела.

– Тифф, – передразнивает мужчина. – А ведь нет никакого секрета, Стивен. Она тебе небезразлична, как и все, что есть у твоего брата. И когда следовало ее отпустить и остановиться, ты просто не смог дать задний ход. Понимал, что твой отец не позволит себя шантажировать, но как не попытаться? Как предстать перед девчонкой, которая тебе нравится, трусом? Даже если это твоя суть.

Стефан с рыком снимает пистолет с предохранителя.

– Если ты настолько веришь, что я трус и не выстрелю, то зачем держишься за Тиффани, как за страховочный трос, грозя утащить ее с собой с крыши?

– И верно, – пожимает плечами мой мучитель и… отпускает меня.

Я бы никогда в это не поверила, ведь одно дело я – человек посторонний, и совсем другое – Стефан. Тот, кто ненавидит всей душой и даже больше…

Ноги не держат, поэтому я сажусь на колени и немного отползаю от края. Кажется, на эти два простых действия уходят все оставшиеся силы.

– Прощай, – слышу я ровный голос Стефана и щелчок спускового крючка…

Щелчок – и все. Мгновение на понимание, и я вскрикиваю от ужаса, потому что была осечка.