Текст книги "Все к лучшему (СИ)"

Автор книги: Александр Ступников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

ВЕЗУНЧИК

(ИЗРАИЛЬ, 1997)

Жизнь бывает только личной. Остальное – биография.

Дети, все пятеро, болтались по квартире, и я не знал, куда деваться. Мы все не знали. Ситуация ловушки, необъяснимой и липкой, как взгляд проходимца, возникла практически сразу после приезда. На пустом месте. Но, как я потом убедился не раз, это и есть одно из отличий Израиля от остального мира. Тебя душат, а ты не поймешь, почему. В других странах, где приходилось жить и работать, в США и Англии, такого не было вообще. В Беларуси, при становлении ее первого президента, хотя бы было понятно – за что. А здесь…

Самым младшим моим тогда было три и пять лет. За ними еще приходилось постоянно смотреть. Старшие мотались по городу и радовались разноцветью, теплу, пальмам и морю. А мне вовсю уже надо было строить бюро НТВ на Ближнем Востоке и работать фактически с первого дня на новом месте. Все-таки действительно интересная страна.

– Везунчик, – кто-то передал мне мнение новых коллег.

Но я не придал ему значения. Это о ком-то другом, но явно не обо мне. Когда не о тебе – разве среагируешь? Также не обратил внимания и на первый вопрос интервью, которое я давал впервые в Израиле на телевидении. Пропустил его суть мимо ушей. Просто не понял, о чем это.

А вопрос был: «Вы, должно быть, благодарны президенту Беларуси за ту рекламу, которую он вам сделал?».

После всего, что там было, это звучало как плевок. Хотя и с восхищением.

Проскочила всего неделя после того, как мы прилетели в Израиль, нагруженные детьми и рюкзаками. Багажа не было. Его просто невозможно было взять. Накануне, за несколько месяцев, на другой земле, для меня тоже святой, по телевидению вдруг объявили, что мне, как шефу бюро НТВ в Беларуси и Польше, надо покинуть страну в течение двух суток по причине чуть ли не подрывной деятельности против власти и дружбы славянских народов.

Надо же им было что-то объявить. Официальные заявления для того и существуют, когда нечего сказать.

И были проводы на минском вокзале, где сотни людей, знакомых и незнакомых, пришли на перрон, но я, закрученный близкими, их не видел. Агентство «Рейтер» тогда передало, что проводить меня, по устному телеграфу, собрались до двух тысяч белорусов. Не знаю. Я видел только заплаканную жену и детей, оставляемых дома.

И был поезд, и короткий сон, и Москва, и новые встречи, и совершенно неожиданный резкий поворот. Еще один.

– Не волнуйся за домашних, не дергайся, – сказал при встрече Владимир Гусинский, создавший на то время лучшую телекомпанию бывшего Советского Союза. – Через пару недель перевезешь семью в Москву, мы поможем, отдохнешь немного и будешь работать здесь.

– Не хочу, – неожиданно даже для себя сказал я. – Надоела вся эта политическая возня. Что «там», что в России. Византия. Хотя я в Израиле не задержался, эмигрировав из Англии, но у нас до сих пор нет бюро в таком интересном регионе. Туда бы я поехал…

– А что? – Гусинский был из тех немногих людей, которые умеют моментально схватывать мысль, не отрицая. И развивать ее в новый проект. Он из «строителей» в этом мире. Режиссер – и по образованию, и по полету.

– Езжай… Тоже хорошо. Оформи командировку, посмотри там варианты для обустройства семьи и создавай бюро. Флаг тебе в руки…

Через несколько дней, определившись с поездкой в Израиль, я сначала нелегально рванул обратно в Беларусь. Никому не говорил, даже дома не знали, потому как боялся. Депортированного и вернувшегося могли уже не просто арестовать за нарушение закона, но и судить. О том и предупредили.

Но мало ли чего в жизни боишься… Так что, не жить?

Приехал поездом ночью и, не смотря по сторонам, проскочил по рельсам, окольно, на привокзальную площадь. Схватил первого же таксиста. Нырнул в салон:

– Гони…

– Так вы… Это же… – глянув по дороге на меня, узнал он. – Как же?

Таксист не просто довез меня до дома. Он поднялся по лестнице до самой квартиры. Чтоб ничего не случилось. Пока мне не открыли дверь. А там…

Так устраиваются настоящие домашние праздники.

Уже наутро на машине товарища, поскольку в Минске меня тогда все хорошо знали по многолетнему эфиру, я буквально пробрался в офис еврейского «Сохнута». Организации, которая занимается по всему миру приемом и отправкой людей в Израиль. И еще, как пишут в книгах, помогающая евреям и их близким, попавшим в экстремальную ситуацию, переправиться на историческую Родину.

Надо было видеть глаза сотрудников белорусского «Сохнута», когда я появился на пороге их небольшого офиса.Словно привидение увидели.

Что я хотел? Ничего особенного, как мне казалось. Срочно отправить семью из Минска в Израиль. Во-первых, официально, репатриантами. Во-вторых, какой-то багаж. Не отдельный, большой. А в тот же самолет, где репатриантам разрешалось брать с собой относительно внушительные килограммы бесплатно. Хотя бы детское. И еще – билет. На пятерых (без старшей дочки и меня) это была приличная сумма.

Обычно такое оформление занимает несколько месяцев. Но у меня была как раз та самая исключительная ситуация. Семью надо было вывозить. Это же очевидно. К тому же мой израильский паспорт, в отличие от «местных», давал еще и право на ускоренный процесс. Семья-то ехала к мужу и отцу.

Но в реальной жизни все происходит не так, как в книжках или пропагандистских статьях. Вопреки. Особенно, если твоя жизнь не вписывается в их шаблоны и солдатские уставы, называемые инструкциями.

В «Сохнуте», выслушав меня, неожиданно, но откровенно затосковали. Пятеро новых репатриантов их не обрадовали. Оно им надо?

– Быстро отправить не сможем. Придется идти обычным путем… Месяцами. Кому мы там, в Иерусалиме, объясним что-то о департации израильтянина, о его семье с белорусским гражданством? Там же ленивые чиновницы в основном. Из местных. Они ничего вне положенных циркуляров не понимают. И не знают ничего. Таких и берут.

Мне было трудно поверить. Правда, из Англии я репатриировался полностью за свой счет, и это было очень быстро. Зашел, заполнил анкету, указал примерную дату выезда, заплатил за билет, дал деньги за первоначальное местожительство на три месяца – и вперед…

Но то Англия.

Сотрудники офиса смотрели на меня тоскливыми глазами обреченных на реальность людей.

– Как нам было хорошо без тебя, парень.

В конце концов, мы составили официальное письмо и отправили его по факсу в Иерусалим, в головной офис этой конторы, которая собирает деньги по всему миру на содержание своих чиновников и на помощь в репатриации из бедных, еврейским Богом обиженных стран.

Но мне уже надо было возвращаться в Москву, лететь в Израиль, искать там жилье и строить бюро.

Пока суть да безнадежное дело, в израильском посольстве понимающий консул без проблем, на месте, проставил визы в паспорта членов моей семьи.

– Удачи.

К вечеру из «Сохнута» мы наконец получили отписку: мол, подавайте на выезд на общих основаниях. Какая еще срочная репатриация? Войны-то у вас нет.

Война, недоноски, это у вас. Со всеми нами. Независимо от крови.

Чтоб не засветиться и не сесть в камеру надолго вместо работы вечером, я так же призрачно проскользнул к московскому поезду, без провожатых и стояний на перроне, и вскоре, улетев, уже занимался делами в Израиле.

Семью пришлось перевозить через Москву. Это было страшно неудобно с маленькими детьми. Я снова нарушил закон, опять проникнув нелегально в страну. Снова пробрался домой, собрал всех и, буквально налегке, мы отправились сначала в Россию, а потом уже и на юга. На новую жизнь. Бросив наш дом и все в доме. Во второй раз после распада Советского Союза.

Израиль сэкономил на нас как минимум пять билетов на самолет.

Но НТВ выручило – прикрыло расходы. Это была не только профессиональная, но и человеческая компания. Так оно всегда: где-то рыба гниет с головы. А где-то плывет головой вперед. Потому ее и глушат.

Сопровождающий, присланный от компании с мини-автобусом, встретил всех и разместил в гостинице, накормил и проводил. Не без проблем, поскольку евреи в Израиле как раз надумали бастовать. Мы просидели день в аэропорту. Нам снова срочно сделали номер и привезли-отвезли. Больше всего мне запомнилось, что трехлетняя младшая ни разу не заплакала и даже не капризничала. Мне было обидно, что дети намучились сполна. Мне-то что? Я в этой жизни всех насмотрелся, иначе не знал бы, что такое люди. Но возможно потому семья – это и была моя Святая земля. А святое – не тронь.

Так мои и приехали в страну по туристической визе. Без согласия «Сохнута» другую получить было нельзя.

– Ничего, -думал я тогда, – на месте легализуемся. Я – израильтянин, а старшая дочь к тому времени уже два года жила и училась по программе для молодежи, для тех, кто еще только собирается репатриироваться. Мы снова все собрались вместе.

Но на месте жену и детей неожиданно отказались принимать. «Марокканская» чиновница, из восточных сестер и братьев, этакая еврейская энкавэдэшница без формы, строго отложила в сторону документы на легализацию.

– Почему вы не приехали по линии «Сохнута», как все обычно едут? – спросила она для начала.

Что такое депортация мужа из страны проживания, его гражданство и, тем более, воссоединение с семьей, ей было непонятно.

Ну а когда поняла, то спросила:

– Докажите, что он действительно ваш муж. И все эти дети – ваши общие.

Раз, и два, и три визита. При этом никакие свидетельства о браке и рождении, никакие общие фамилии и мои подтверждения на нее не действовали. Жена-то оказалась русской. И не из Англии.

Как можно доказать тому, кто этого не хочет, что ты – это ты. А твоя жена и дети – твои. В их конторе даже не скрывали своего презрения.

Это был тупик. Мои не получали документов, не могли идти в школу, учеба в которой уже началась, нельзя было заболеть или где-то работать. Они могли здесь просто жить. И то недолго. Еще несколько месяцев – и их туристическая виза истечет, и дети с женой станут в Израиле нелегалами.

Одновременно меня повсюду поздравляли с удачным поворотом профессиональной карьеры. Мол, выскочил из какой-то Беларуси и сразу в бюро на престижную горячую точку. Словно позади не было ни СССР, ни США, ни Англии, ни Беларуси…

У них и не было.

А у вас есть другой глобус? Без животных в тесных кабинетах? Глобус для людей, без названий на карте?

Я отчаянно метался между своим рабочим офисом, поисками оператора, техники, съемками и срочным оформлением машины. С ней тоже все было удивительно.

Репатрианты, приехавшие в Израиль, имеют право в течение пяти лет купить новую машину без налога. Для этой страны, где налог на транспорт составляет 104 процента сверху, такая льгота имела значение. Реально израильтянин платит за две машины. Одну – себе. Другую – родному государству. Но репатриант может приобрети только себе. Без налога. И к тому же с льготным кредитом. Представляю, как лезли глаза от восторга у оставшихся в той же России евреев, когда родные или друзья, только уехавшие, писали, что уже купили себе новенькую «Рено» или «Мазду». Попробуй, не купи вовремя. Будешь платить, как за две.

Моя пятилетняя льгота еще не истекла. В соответствующем офисе, на английском, посмотрев документы, бойко дали заполнить анкету и попросили прийти через пару дней за разрешением на покупку машины без налога. Положено. Но когда я пришел, то по очереди попал не к тем, местным, а к «русской» из старожилов. Помню, еще обрадовался – все легче…

– Покажите ваши автомобильные права, – почему-то сказала «русская».

Я вытащил российские, белорусские и, уже истекшие, американские.

– Вот, я за рулем без аварий уже пятнадцать лет.

– Не годится, – сказала она, почти подташнивая. – Вы ничего не получите.

– То есть как? Вот право репатрианта. А вот – автоправа, на выбор.

– Вы репатриировались когда-то из Великобритании, – сказали мне.– А права у вас американские и русские.

– Да. Я жил и работал в Лондоне, но в этом городе у меня не было необходимости покупать машину. Потом жил в Беларуси. Там уже ездил. Я могу водить…

– Не в этом дело. Без английских прав, как репатриант из Англии, вы не можете получить льготу на приобретение личного транспорта.

Но и это было еще не все.

По этой же причине мне пришлось… заново пересдавать в Израиле на автоправа. Не подтверждать имеющиеся российские и белорусские. Или истекшие американские. А все – снова. С обязательным минимумом платных уроков вождения. У меня же не было английских прав, значит, надо научиться водить снова.

После того как учитель проехал со мной пять-десять минут, он попросил остановить машину и прямо спросил:

– Ты что, сумасшедший или издеваешься надо мной?

– А что же мне остается делать, если я попал к идиотам? Им и приходится платить, как откупаться от бандитов.

Он не удивился. Хихикнул. В итоге я выложил внушительную сумму, чтобы мне написали о якобы пройденных уроках, затем сдал экзамен по вождению и наконец, получил местные права. В то время, к смеху, в отличие от российских или белорусских, не международные.

А дома с легализацией жены и непонятно чьих, но моих детей, почти в отчаянии, ничего не двигалось. И тут кто-то случайно упомянул имя Якова Кедми, человека-легенды. Того самого, который занимался вопросами помощи желающим выехать еще из СССР и в сущности на свой страх и риск, работая в Москве в разгар перестройки, провел операцию по направлению основного потока эмигрантов от растущего цунами «США– Европа» только на Израиль. Великий поворот.

Мы были знакомы еще по старым советским временам. Кедми уже занимал солидную должность руководителя израильского «Бюро по связям…» спецслужбы «Натив», чьи сотрудники ведали вопросами контактов с еврями диаспоры и проверяли право кандидата на репатриацию в Израиль.

Яков не относился к числу карьеристов, вылизавших, где надо, дорогу наверх, и когда я, позвонив, сказал секретарше свое имя, сразу взял телефон:

– Надо встретиться? Какие-то вопросы? Приезжай в офис…

– Мда… – только и сказал он, схватив суть проблемы, даже не дослушав детали. – А ты что, не мог сразу ко мне обратиться? Ждал, пока оттянутся и ноги вытрут?

– Так у меня же все по-честному. Если бы надо было что-то там решить, как случается с бюрократами повсюду, – другое дело. А здесь у меня и в мыслях не было, что возникнут проблемы и даже тупик.

– Страну еще не знаешь… – хмыкнул он, набирая какой-то телефон. Поговорил на иврите минуту, не больше.

– Порядок. Пусть жена через полчаса идет за документами на себя и на детей. Идиотов везде на государственной службе хватает, но не все же. Удачи тебе в работе.

– Везунчик. Вот она, известность и слава, – завистливо шептали в толпе, глядя на едва волокущего ноги осужденного, идущего к плахе…

РОЖДЕСТВО В ВИФЛЕЕМЕ

(ПАЛЕСТИНА, 1998)

И зачем был нужен этот всемирный еврейский заговор с Христом?

Оператор с тяжелой камерой на плече и я со штативом растерянно стояли посреди безлюдной ночной улицы Вифлеема. Через четыре часа, уже под утро, в Иерусалиме был заказан спутниковый канал на Москву.

А нашей машины на месте не было. Так в жизни часто случается: чужого вокруг много, а своего – нет. Но как только появляется – нередко становится чужим. Кому-то на счастье.

Вифлеем Палестинской автономии праздновал Рождество Христово. Храм, освещенный перекрестным огнем сине-красных прожекторов, казался нереальным на фоне звездного сказочного неба. Накануне мы бросили машину с единственными в округе израильскими номерами внизу, перед подъемом к площади, где уже собрались сотни людей, в основном христиане-палестинцы и отмороженного вида западные паломники.

– Пусть тачка стоит на людях, – я показал тогда на стоявших повсюду полицейских с «калашниковыми» на руках, словно с младенцами. – Все лучше, чем прятать во дворах.

И мы пошли в народ.

Народу было мало. Шататься ночью по промерзлому и темному Вифлеему, надеясь на Господа, особо желающих не было. Это они в прикиде: блаженные, а так – не дураки.

Когда-то Вифлеем считался в основном христианским городом, но из-за постоянных военных столкновений католики и православные палестинцы в массе своей съехали. Кто в Европу, но большинство в Латинскую Америку, где можно было зацепиться. Только в чилийском Сантьяго их община насчитывает почти 25 тысяч человек.

А что делать, если в этой жизни на родине нет ни нормального бизнеса, ни покоя, ни безопасности? Разве что искать другие палестины.

Репортерам-телевизионщикам запрещали снимать непосредственно в гроте, где родился Христос. Именно над ним построили потом Храм, разделенный на две части: католическую и православную. С площади вовнутрь, в православную половину, и дальше в грот ведет главный вход, узкий и низкий, словно прорубленный в камнях. Невозможно зайти, не наклонив голову или не согнувшись.

Как в жизни. Иначе не возвысишься.

Палестинские полицейские, оцепив проем, перед штатскими стояли насмерть. Обеспечивали безопасность. В католической части к полуночи собралась вся дипломатическая шелупонь, приехавшая отметиться и засвидетельствовать. Пропускали и некоторых паломников, но не журналистов. А кому нужны свидетели?

Придется только на площади работать, раньше двух ночи в храм не пробьемся, было обидно, что бюрократы опять путаются под ногами, прикрывшись, как обычно, вояками и ментами. И проплачивая их службу нашими же деньгами. Так устроен этот мир.

– Приедем еще раз днем и снимем, какие дела? – философски среагировал оператор. В своем оптимизме он был красив до безобразия.– Опять же, православное Рождество еще будет.

– Добавь еще третье, армянское…

– Вы что, русские? – вдруг как из-под земли радостно подошел к нам палестинский офицер.

Оказалось, что он учился где-то на Урале, на юридическом. И сегодня отвечает за безопасность туристов на площади перед Храмом рождения Христова.

– Так давайте заведу…

Так мы оказались в Храме. Высокий купол, заупокойный запах ладана, заставленная свечами икона Божьей Матери, представительные монахи-эллины. Они шли мимо, прямо в руки, поскольку места там немного, не разойтись.

И сладкий воздух праздника, густо приправленный благовониями, уже дурманил голову красивыми песнопениями, нисходящими сверху прямо в бездну притихших и потому умиротворенных до утра человеческих душ.

Ищущий – да обрящет.

– У меня еще никогда не брали интервью русские журналисты, – польщенно промолвил патриарх греческой православной церкви, по-мужски, щелчком, стряхнув над коленом расшитое золотом одеяние.

– Было бы здорово показать рядом с вами тот святой грот, где родился Спаситель, – проникновенно сказал я и почувствовал себя фарисеем. – Но туда не пускают.

– Ну если не мешать паломникам…

Это была первая «русская» репортерская съемка в одном из самых святых для христиан месте. Прямо у вифлеемской звезды на месте купели, в гроте, густо обклеенном паломниками, медитирущими о духовной любви и плотском искуплении.

Но за стенами Храма все оставалось по-человечески, грешным.

Когда за полночь мы спустились по узкой улочке от площади вниз, то машины на месте не оказалось. И людей вокруг – тоже. Тишина.

Почти темный город вокруг навеивал зябкую тоску реальности и суровой правды вполне земной, совсем не благословенной, жизни.

– Спокойно, все-таки рождественская ночь. Значит так, первая стадия – растерянность. Значит, присядем, – я прикурил от своего окурка, огляделся по сторонам и, бессильно посмотрев в лицо оператора, высказал в него все, что думаю о его матери и о ее местных сукиных детях. Это помогло, но не надолго.

Вдалеке замаячили двое военных с «калашами». У ребят были красные береты с вытянутыми орлиными крыльями на околышках – палестинский спецназ.

Парни растерянно смотрели по сторонам: мол, вляпались, но поняли, что машину украли и надо бы что-то делать. Но не знали – что. И благоразумно попытались скрыться. Куда там…

Ошалев, я заходил перед ними, оскорбленный за весь христианский мир. В трехстах метрах от Храма рождения Христова, в рождественскую ночь – слямзить машину? Нехристи…

Военные на всякий случай вызвали полицейских, и вскоре из-за угла вынырнул закрытый джип, куда нас жестами попросили сесть. Машина взвыла от возмущения и пошла петлять по немыслимым вифлеемским закоулкам, все дальше и дальше от Храма, куда-то в сторону от главной дороги, в гору.

Город заканчивался, и от близлежащих холмов уже веяло совсем не библейским спокойствием и сыростью. Ладан из головы выветрился моментально.

Наконец, мы нырнули между окраинных домов и въехали через узкий проезд на какую-то земляную площадку, похожую на небольшое полевое стрельбище. Навстречу вышел тучный заспанный сторож, и полицейские энергично что-то стали ему объяснять, жестикулируя, как итальянцы в кино или израильтяне на улице, и показывая на меня, в натуре.

– Выходи, – махнул сторож и посветил фонариком. На влажной земле я увидел, что мы находимся на какой-то полевой парковке, полной машин. Но у них у всех были палестинские номера.

Чуть дальше, в ночи, с двух сторон от одноэтажных халуп, образующих ограду, тянулись земляные холмы. Сторож повел меня к ним – в темноту. Полицейские потянулись сзади.

– Зря связался, – просветленно подумалось тогда, но, как всегда, запоздало. – Да черт с ней, с машиной. Домой бы…

Мы уже входили в земляную горловину, за которой неожиданно оказалась еще одна небольшая площадка, укрытая со всех сторон холмами и прикрытая звездным, но почему-то нерадостным небом. В два ряда, прижавшись друг к другу, там стояли с полтора десятка машин с… желтыми израильскими номерами.

В палестинском Вифлееме? На окраинном, да еще двойном отстойнике? Понятно, что краденые.

Но одна из них была – моей.

Кому-то сегодня не посчастливилось.

– Есть Бог на свете.

Я как-то сразу и искренне поверил.

Полицейские облегченно порадовались рядом. Затем неожиданно, буквально вытолкнув оператора из своего джипа, развернулись и уехали.

– Та еще работка… – наивно подумал я с благодарностью.

Однако это была еще не вся рождественская ночь.

Мне только потом стало понятно, почему они так быстро смотались. Обычно палестинцы очень вежливы с журналистами и в подобной ситуации, как правило, сопроводили бы из города – для своего собственного спокойствия. Сплавил журналистов – и дыши благодатью.

Машина завелась с полуоборота, радостно урча, как соскучившаяся по знакомым рукам женщина. Но на выезде узкие ворота «парковки» были перекрыты.

– Сто долларов, – спокойно сказал сторож, блеснув крестиком из-под рубашки. – Иначе не выпущу…

– Хорошо. Но дай квитанцию, Иуда, – смесь иврита и русского в рождественскую ночь звучала почти молитвой.

Сторож уперся, ему нужны были живые деньги. И он хотел себе праздника. Даром, что ли, христианин? Или езжайте в полицию, привезите оттуда бумагу с разрешением на выезд. А вдруг это не ваша машина? В документах он бесплатно не разбирался. Сто долларов наличными оказывались лучшим пропуском в рай.

«Причем безвозвратно», – подумал я и полез в карман. Он мог бы выписать и фитюльку для отчета: кто там, в бухгалтерии, будет смотреть? Но полиции тоже надо жить, чтобы охранять чужое. И не упустить свое. А праздники, соглашусь, бывают не каждый божий день.

И мы тоже хотели быть живыми. Где она сейчас, их полиция, на окраине Вифлеема почти в три часа ночи?

Я заплатил из личного кармана, скрипя, но ликуя, что все на месте. И можно ехать в объятиях своей машины. И чувствовать себя, как у Христа за пазухой.

А в утреннем первом выпуске новостей канала выйдет праздничный сюжет о Рождестве в святом для всех христиан Вифлееме. Да еще впервые – с живой картинкой того самого грота, купели и вифлеемской звезды…

И кто-то в Израиле скажет:

– Опять палестинцев показывал, словно людей.

И кто-то в России скажет:

– Опять выпендривался у нашей святыни. Нельзя, что ли, православного корреспондента там поставить?

И оператор с красноречивой фамилией Броутман, но с прочерком в графе «национальность» израильского удостоверения личности, потому что у него папа еврей, а не мама, вытащит из загашника фляжку:

– Ну что, по рюмочке, по-русски? За Рождество?

А дома скажут:

– Иди спать, уже утро давно, гулена.